Письмо для Санты (джен)

— Дадлик! Дадличек!

Визгливый голос тёти ввинтился в уши. Гарри поморщился: голова и так просто раскалывалась, а громкие крики словно молотком били в виски. Он лежал, свернувшись калачиком на драном матрасе, и болезненно жмурился, когда натыкался взглядом на яркие полоски света, пробивавшиеся сквозь щели в двери: он столько времени сидел в темноте своего чулана, что глаза реагировали болью и слезами на любой свет, и если к электрическому они быстро привыкали, то солнечный не позволял открыть их очень долго. А сегодня явно было весьма солнечное утро.

Гарри отвернулся к стене, чтобы не видеть этих лучиков, в которых весело плясали пылинки. Зимой было совсем плохо: скучно, темно, голодно. И больно, если дядю Вернона вдруг охватывал воспитательский зуд. Но последние несколько дней дядя не трогал Гарри, видимо, просто забыл о нём в предпраздничной суете.

— Дадлик, сокровище моё.

Гарри скривился. Его никто никогда не называл и не назовёт сокровищем. Уродец, в лучшем случае — мальчишка. Даже по имени его никто не звал, удивительно, как он сам ещё помнил, как его зовут: в школе одноклассники с подачи Дадли дразнили очкариком и шрамоголовым, а учителя обращались исключительно «мистер Поттер».

— Дадличек, садись, маленький мой, давай напишем Санте большое-пребольшое письмо, и он тебе принесёт много-много подарочков, да, мой хороший? — присюсюкивала тётя, суетясь вокруг своего драгоценного Дадлички.

Гарри снова вздохнул и стал ковырять пальцем стенку. Подарки. Он никогда за свои шесть лет не получал никаких подарков. А это, наверное, приятно. Вон как Дадли радуется. А сам писать еле-еле научился, накорябает сейчас, как курица лапой, Санта и прочитать-то не сумеет. И почему Санта дарит подарки всем, только не Гарри? Каждый год кузену целый мешок приволакивает и машинок, и конструкторов, и сладостей, а Гарри даже фантика конфетного не достаётся. А ведь ему не надо ни конфет, ни игрушек, лишь бы знать, что нужен кому-то, лишь бы не торчать в этом проклятом чулане, не зная, как убить время. Летом намного лучше. Летом тепло, летом тётя отправляет Гарри в сад. Ну и что, что надо полоть грядки, таскать тяжеленную лейку или стричь газон и живую изгородь? Зато на воздухе, зато за работой время просто бежит. А теперь оно как в густую патоку попало, еле тянется.

— Давай, Дадличек, напиши, что ты хочешь на Рождество.

Дадли ноет, капризничает, ему совсем не хочется писать — лучше перед телевизором посидеть.

Гарри перевернулся на другой бок, лицом к дверце чулана, чуть-чуть приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился, чувствуя, как резануло где-то в подлобье и намокли от слёз ресницы. Ну почему он всю жизнь должен сидеть в этой темноте, тесноте и… с пауками. Гарри щелчком скинул с плеча упавшего со скошенного потолка паучишку: совсем обнаглели мохнатые, на голову скоро полезут.

— Пиши, Дадличек! — зудела тётя.

А Гарри вдруг понял, почему к нему Санта никогда не приходил. Гарри же ни разу не написал ему, ни разу не рассказал, кто он и что он. Откуда же Санте знать, что есть в тёмном чулане ещё один мальчик, которому тоже можно подарить радость на Рождество!

Взбодрившись, Гарри приподнялся на своём матрасе: резко вскакивать было нельзя даже такому малышу — Гарри знал это по собственному, достаточно болезненному опыту, несколько раз стукнувшись головой о потолок. Пошарив вокруг, он нащупал огрызок карандаша и — о радость! — обрывок тетрадного листа.

Подвинувшись к щёлкам в двери, через которые проникал свет, Гарри бережно расправил помятый клочок бумаги и помусолил языком карандаш, напряжённо размышляя, с чего начать — он никогда не писал писем и совершенно не представлял, как они пишутся. В гостиной всё ещё нудела тётя. Гарри прислушался, но там, похоже, уже всё написали — тётя опять нахваливала своего Дадличку.

Вздохнув, Гарри посмотрел на ободранные стены и поднял глаза к пыльному потолку. Это было ошибкой: солнечный лучик игриво скакнул прямо по глазам, тут же налившимся слезами. Гарри отодвинулся от двери, протирая глаза кулаками, но это мало помогало — слёзы всё катились и катились, под веками жгло. Не выдержав, Гарри расплакался на самом деле, стараясь, впрочем, сильно не всхлипывать — за дверью чулана прозвучали тяжёлые шаги вернувшегося домой дяди, а тот очень не любил рыдающего племянника. Он и так его терпеть не мог, а уж в слезах — и подавно.

Поплакав и посидев какое-то время, крепко зажмурившись, Гарри успокоился и осторожно приоткрыл глаза. То ли плач помог, то ли солнце немного ушло, но ощущения жжения больше не было, только чуть-чуть пощипывало под веками. Гарри облегчённо вздохнул, расправил помявшийся лист, огорчившись, что он оказался закапанным слезами. Но другой бумаги не было, и Гарри, старательно слюнявя карандашный огрызок, принялся как можно аккуратнее выводить буквы.

«Дорогой дедушка Санта!

Меня зовут Гарри Поттер. Я живу в чулане под лестницей. Тут очень-очень темно и много пауков, они большие, мохнатые и страшные, но больше у меня никого нет. Ещё с потолка по утрам сыпется пыль и штукатурка, потому что Дадли нарочно громко топает, когда спускается по лестнице, но он всё равно, наверное, хороший, потому что у него есть мама и папа. И ты, дедушка Санта, всегда к нему приходишь. Значит, он и правда хороший. А я уродец, потому что думаю, что Дадли глупый, он даже писать не научился красиво. И я никому-никому не нужен, ни дяде, ни тёте, ни учителям.

А ты так много работаешь, можно я буду тебе помогать? Хороших детей же много, а ты один. Я обещаю, что буду стараться много-премного работать, потому что ты старенький, и тебе очень трудно. Забери меня к себе, дорогой дедушка Санта. У тебя, наверное, холодно, но я всё вытерплю, потому что я хочу быть кому-то нужным. Твой Гарри».

Дописав последнюю буковку, Гарри устало выпрямился: ему пришлось сидеть, согнувшись в три погибели и неудобно привалившись к двери, чтобы лучики света сквозь щели попадали на листок, иначе писать пришлось бы наугад. Перечитав написанное, Гарри осторожно сложил потрёпанный клочок бумаги, потому что на влажных от упавших слёз местах карандаш и так уже расплывался, и задумался: а как отправить письмо Санте? Он даже не знает, где дедушка живёт, какой адрес написать. Да и конверт ему никто не даст. И на почту сбегать — тоже. Хорошо бы к вечеру из чулана выпустили хотя бы умыться — про ужин Гарри уже давно забыл, он даже не помнил, чтобы когда-нибудь ел перед сном.

Вздохнув, Гарри снова лёг на свой матрас, повертел в руках письмо. «Ну как его отправить? — мучительно размышлял он. — Попросить дядю Вернона отправить письмо?» Гарри чуть не расфыркался от абсурдности этого варианта. А как быть? Не скажешь ведь — лети, письмо, к Сан…

Гарри оторопело уставился на пустые ладони — письмо исчезло.

* * *

— Северус! — В зелёном пламени появилась седая голова. — Зайди ко мне. Срочно! — Дамблдор исчез из камина, не дожидаясь ответа.

«Вот так всегда — ни тебе «доброе утро», ни «как спалось, Северус?» — мрачно размышлял Северус, потянувшись за летучим порошком: если так срочно, лучше воспользоваться каминным перемещением, чем подниматься на Директорскую башню. Мастер зелий появился в кабинете директора через полминуты после вызова и удивлённо приподнял бровь: Альбус не сидел за столом, как обычно, а метался по комнате в состоянии крайнего волнения. Увидев зельевара, Дамблдор вцепился в рукав его мантии и, лихорадочно сверкая глазами, быстро заговорил:

— Северус, ты сегодня же отправишься в Литтл Уингинг. Произошло невероятное. Я так ошибся!

— Что случилось, Альбус? — недовольно спросил Северус, высвобождая свой рукав из цепких директорских пальцев.

Вместо ответа Дамблдор протянул помятый клочок бумаги. Поморщившись, Северус взял его двумя пальцами за уголок и осведомился:

— И что это?

— Читай, — велел Дамблдор, усаживаясь наконец в своё кресло, но вид у него был далеко не спокойный. Пожав плечами, Северус развернул сложенный лист, отметил, что текст написан карандашом и как будто чем-то заляпан — в некоторых местах буквы совсем расплылись. Прочитав «Дорогой дедушка Санта!», Северус фыркнул и поднял глаза от письма:

— Вы на досуге Сантой подрабатываете?

— Ценю твой юмор, Северус, — отозвался Дамблдор слабым голосом, — но читай дальше, думаю, к концу этого письма ты перестанешь веселиться.

Пожав плечами, Северус вернулся к письму, но, увидев фамилию Поттера, возмутился:

— Альбус, что за…?

— Читай! — Голос Дамблдора неожиданно окреп.

Северус заткнулся и пробежал глазами чуть кривоватые строчки. Потом ещё раз. И ещё. И с каждым разом его лицо всё больше темнело.

— И что это значит, Альбус? — зашипел он.

— Что именно, мой мальчик? — Дамблдор, похоже, взял себя в руки, его голубые глаза опять лукаво поблёскивали.

— Поттер, чулан, пауки! Всё это! — Северус потряс перед директорским носом помятым листочком. — Куда вы засунули мальчишку? В какой такой чулан?

С Дамблдора слетело напускное спокойствие. Вперившись в лицо директора сверкающим бешенством взглядом, Северус пропустил мимо ушей лепет о защите крови, о жертве матери ради своего ребёнка и сосредоточился только на одном: сын Лили живёт не пойми Мерлин где, в совершенно идиотских условиях!

— Я немедленно отправляюсь за ребёнком! — рявкнул зельевар. — Адрес!

— Я даже не сомневался в тебе, Северус, — Дамблдор улыбнулся и тут же снова посуровел. — Но забирать Гарри нельзя, кровная защи…

— К Мерлину! — рыкнул Северус, резко развернулся к двери и уже на пороге бросил через плечо: — Сын Лили не должен жить в чулане и чувствовать себя ненужным!

Дамблдор с лукавой улыбкой посмотрел на захлопнувшуюся за зельеваром дверь и, удовлетворённо жмурясь, прошептал:

— Как же ты молод и наивен, мой мальчик. Как же легко направить тебя на верный путь, надо только правильно подобрать ключик.

* * *

Гарри так и не нашёл пропавшее письмо. Да особо и искать было негде: перевернул матрас, вытряс тонкое покрывало, служившее ему одеялом, сдвинул тощую подушку — нигде ничего. Расстроившись, Гарри улёгся, мрачно уставившись в темноту — уже вечерело, солнце спряталось, но электричество на первом этаже ещё не зажигали. Написать второе письмо? Однако в чулане не осталось ни клочка бумаги. И всё-таки странно — куда пропало письмо? Словно испарилось.

Особо предаваться размышлениям ему не дали, выпустив из чулана в туалет и ванную, а потом — о боги! — ему позволили доесть остатки каши, которые не влезли в казалось бы бездонное брюхо Дадли. Так что Гарри вернулся в свой чулан пусть и не насытившимся, но уже без голодного урчания в животе и прилично повеселевшим. Если б только понять, куда подевалось письмо Санте… С мыслями о загадочном исчезновении письма Гарри и уснул, свернувшись калачиком.

Утром его, как обычно, разбудили истошные визги тёти. Гарри привстал и с удивлением сообразил, что в её голосе наряду с яростью отчётливо звучит страх. Странно, чего она так испугалась? Какая-то безотчётная тревога закралась в его внезапно заколотившееся сердце.

Тут дверь чулана с треском распахнулась, и тётя завопила:

— Выходи, уродец! Тут такой же ненормальный за тобой явился! Слава богу, избавимся от обузы. Давай, быстро!

И вдруг умолкла. Гарри сквозь привычные слёзы от солнечного света сумел разглядеть, что она открывала и закрывала рот, хотя не издавала ни звука, а рядом с ней, глядя на мальчика, стоял высокий мужчина в странном чёрном одеянии.

Гарри привычно зажмурился — резь в глазах стала невыносимой, слишком яркое утреннее солнце заливало коридор возле чулана.

— Туни, что с мальчиком? — заговорил незнакомец низким холодным голосом.

— Почём я знаю? — обретя голос, огрызнулась тётя. — У него всегда глаза слезятся, потом всё проходит. — И снова умолкла.

Гарри вздрогнул, почувствовав на плечах тёплые ладони, но открыть глаза и посмотреть было выше его сил. Незнакомец отодвинул Гарри в сторону. Чуть приподняв веки, мальчик сквозь мокрые ресницы увидел, как мужчина, нагнувшись, заглянул в чулан, потом резко выпрямился и зашипел, как змея:

— Он что, тут сидит без света?!

Зажмурившись, Гарри съёжился и попытался отступить — незнакомец злился, а когда взрослые злятся, обычно виноват всегда он, Гарри. Но мужчина крепче сжал плечо мальчика, и Гарри покорно замер, хотя сердце просто выскакивало из груди — этот мужчина был пострашнее дяди Вернона.

— Я забираю его, Туни, прямо сейчас, — незнакомец мог бы своим голосом заморозить океан.

Тётя, похоже, хотела что-то сказать, но только разевала рот, по-прежнему не издавая ни звука. Гарри затрясло: этот жуткий человек хочет забрать его? Зачем? Уж лучше ремень дяди — это, по крайней мере, привычно, хотя и очень больно.

Незнакомец присел на корточки.

— Пот… Гарри, — запнувшись, позвал он, и Гарри, робко приподняв веки, увидел прямо перед собой страшные чёрные глаза. Вздрогнув, он отшатнулся, но незнакомец не отпустил его плечи. — Не бойся, ребёнок, я не сделаю тебе ничего плохого. — Низкий голос потеплел и смягчился. — Я подумал… Возможно, ты захочешь уйти отсюда?

Гарри осторожно выдохнул, несколько раз моргнул, но слёзы всё равно текли, не давая разглядеть этого странного человека. Он и пугал Гарри, и в то же время его бархатному голосу хотелось верить.

— А ты… ты кто? — чуть слышно спросил мальчик. — Ты… Санта?

Сердце замерло в ожидании. Этот человек не походил на Санту, которого Гарри как-то видел на картинке. Но вдруг?

— Я Се… да, Санта, — мягко подтвердил незнакомец. — И мне нужна твоя помощь.

Сердце в груди трепыхнулось так сильно, что даже стало больно. Нужен. Он нужен!

Не в силах выдавить хоть слово, Гарри торопливо закивал, стараясь открыть глаза и всё равно болезненно жмурясь. Внезапно на глаза легла мягкая ткань, Гарри дёрнулся от неожиданности, но голос Санты тихо сказал:

— Не пугайся, я просто завяжу тебе глаза, на улице слишком яркое солнце. Туни, одежду мальчика. Живо!

* * *

Северус просто кипел, но старался сдерживать гнев, заметив, как нервно вздрагивает ребёнок. Ничего, он ещё вернётся в эту семейку, когда дома будет и муженёк Петунии. Мальчишка выглядит совсем заморышем, трясётся от малейшего повышения голоса, шарахается от прикосновений. Что с ним тут вытворяли, Мерлин бы их подрал? И глаза. Похоже, ребёнка сутками не выпускали из темноты чулана, раз у него такая болезненная реакция на солнечный свет.

Петуния, по-прежнему под силенцио, швырнула Северусу охапку каких-то обносков. И это одежда Гарри Поттера? Мерлин, помоги этим людям, когда Северус сюда вернётся!

Кое-как одев мальчишку в безразмерные штаны и куртку, Северус поднял его на руки и удивился: совсем невесомый. Почувствовав, как напряглось худенькое тельце, зельевар осторожно погладил ребёнка по спине и шепнул:

— Не бойся.

Он вышел на крыльцо, сам прищурившись от слишком ярко сверкавшего под солнцем снега, поправил повязку на глазах Поттера и негромко сказал:

— Сейчас я тебя крепко-крепко обниму, чтобы ты не потерялся, и мы отправимся домой.

* * *

Домой? У Гарри перехватило дыхание. Санта заберёт его к себе домой. Значит ли это, что Гарри действительно ему нужен? Но спросить мальчик не успел: его вдруг затянуло в какую-то очень узкую резиновую трубку. Гарри перепугался, обнаружив, что не может вздохнуть, однако через секунду ощущение сжатия пропало, дышать снова стало легко, а сильные руки обнимали крепко и в то же время осторожно.

Санта усадил Гарри на диван и строго сказал:

— С дивана не сходить, повязку не снимать, понятно?

— Да, — испуганно встрепенулся Гарри. Тёплая ладонь скользнула лаской по худенькому плечу, голос Санты смягчился:

— Успокойся, я просто не хочу, чтобы ты ушибся, пока меня не будет.

— А… — начал было Гарри и тут же умолк, впрочем, Санта не стал его ругать и наказывать за несвоевременные разговоры и вопросы, а просто пояснил:

— Мне нужно приготовить лекарство для твоих глаз, это недолго, просто посиди тихонько, хорошо?

— Хорошо, — прошептал Гарри и замер, всем видом выражая готовность ждать сколько надо.

Санта ушёл. Гарри молча сидел на диване и прислушивался, однако в доме царила тишина, это было даже странно: нигде ничего не скрипело, не шуршало, не слышно было ни телевизора, ни радио, даже с улицы не доносилось ни звука, хотя, Гарри знал, было утро, а не ночь. От такого безмолвия становилось жутковато, однако не успел Гарри запаниковать, как услышал шаги, и облегчённо вздохнул: Санта вернулся.

Прохладные пальцы коснулись подбородка Гарри, приподнимая мальчику голову.

— Посиди так, глаза не открывай.

Санта снял повязку, Гарри старательно жмурился, хотя, судя по всему, в комнате солнца не было, по крайней мере, под закрытыми веками не расплывались оранжевые круги и не было мучительного жжения, вызывающего нескончаемый поток слёз.

— Сейчас я закапаю тебе лекарство, не пугайся, это может быть несколько неприятно.

— Будет больно? — Гарри вздрогнул, ему категорически не хотелось ассоциировать Санту с болью, и он напрягся, когда ему чуть сильнее запрокинули голову.

— Ш-ш-ш, расслабься, — тихо сказал Санта. — Это не больно, просто непривычно. Открой глаза.

Ну если не больно… Хотя расслабиться у Гарри не получалось, наоборот, всё тело охватила мелкая дрожь. Он осторожно приподнял веки, и вдруг в уголок глаза что-то капнуло, тут же — в уголок второго глаза. Гарри рефлекторно моргнул. И удивлённо уставился в лицо Санты.

— Я так хорошо вижу, — не веря, прошептал мальчик. В комнате было светло, без солнца, но всё равно светло, однако слёзы не появились, глаза не жгло, и ещё Гарри сообразил, что он и в самом деле лучше видит. Как это? Очки ведь остались в чулане.

— Разумеется, — Санта отпустил мальчика и выпрямился, он оказался таким высоким, что Гарри пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Это зе… хм… лекарство поможет тебе обходиться без очков.

Гарри кивнул и с любопытством огляделся, наслаждаясь новыми ощущениями.

* * *

Северус какое-то время наблюдал за тихо радующимся ребёнком и чувствовал в душе некое умиротворение: он сумел сотворить для этого малыша настоящее чудо. Потом присел на корточки и взял Гарри за подбородок:

— Посмотри на меня.

Сияющие зелёные глаза уставились ему в лицо до боли знакомым взглядом. Даже не зная точно, чей это ребёнок, только по глазам можно было определить — это сын Лили. Не Джеймса Поттера, а именно Лили Эванс, только так, а не иначе. Благодаря зелью зрение мальчика со временем выправится, так что очки — главная отличительная черта Джеймса — не понадобятся. А чёрные волосы… Разве это признак? У самого Северуса тоже чёрные волосы, никто же не скажет, что Гарри — это… Стоп!

Северус в полной прострации уставился на ребёнка, так что Гарри беспокойно заёрзал под пристальным взглядом чёрных глаз.

— Гарри… — наконец хрипловато заговорил зельевар, глубоко в душе ужаснувшись пришедшей в голову мысли. — Гарри, как ты думаешь, кто я?

— Санта, — тут же ответил мальчик.

— Нет, Гарри, я не Санта, — покачал головой Северус и, увидев как помрачнел и насторожился ребёнок, поспешил добавить: — Но твоё письмо попало к Санте. — Мысленно Северус фыркнул, представив Дамблдора в красном колпаке и коротком красном кафтане. — И он отправил меня к тебе. Меня зовут Северус Снейп, я…

Ребёнок вытянулся в струнку, прижав руки к груди, потом чуть слышно выдохнул, перебив Северуса на полуслове:

— …ты мой папа?

Зельевар замер, не сводя с Гарри изумлённо-напряжённого взгляда. Как шестилетний ребёнок умудрился озвучить то, что самому Северусу пришло в голову всего минуту назад? Мальчик испуганно отодвинулся, ойкнув, когда Северус сгрёб его в охапку, прижав к груди и шепнув в лохматую макушку:

— Да, Гарри, да, я твой папа. Твоё письмо Санте помогло мне найти тебя.

— Папа, — чуть слышно всхлипнул Гарри, изо всех силёнок прижимаясь к отцовской груди.

«Ты ведь знал, что так получится, старый манипулятор?» — Северусу показалось, что прямо в воздухе лукаво блеснули голубые глаза, и крепче обнял мальчишку.

«Спасибо, Санта, это самый лучший подарок на Рождество».

Гарри был счастлив как никогда.