Вовка Жвакин и Новый год (джен)

Пожалуй, эту историю стоило бы назвать «Вовка Жвакин — начинающий дед Мороз». Но давайте обо всем по порядку.

С тех пор, как я с разбега нырнул в прелести писательской жизни — и не менее охотно из них вынырнул, — прошло чуть больше трех недель. Близилось тридцать первое декабря, и вся наша семья готовилась к празднику. Даже Манька старалась изо всех своих кошачьих сил. Она искренне жалела нашу елку, с верхушки до пола увешанную потертыми от времени игрушками и щедро обмотанную новогодними дождиками и старой гирляндой. То и дело Манька пыталась помочь. Ведь если разбить пару-тройку шариков, елке станет немного легче, правда? А дождики, кажется, для того и созданы, чтобы валяться по всей квартире и нести новогоднее настроение всем, кто в них запутался. Мама таких подвигов почему-то не оценила. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Манька не нашла себе других увлечений.

Я любил Новый год. Даже чуточку больше, чем собственный день рождения. Вечером тридцать первого декабря наша небольшая квартира превращалась в радостно гудящий улей. И вместе с каждым гостем в тесную прихожую то осторожно заглядывало, а то и бесцеремонно вваливалось его величество Праздничное Настроение.

В деда Мороза никто из нас уже не верил, даже моя младшая сестра Аленка. Мы знали, что за одолженной у кого-то из соседей красной шубой, колпаком и самодельной бородой скрывается папа или дядя Гена. Но ощущение настоящего чуда все равно неизменно проникало в дом и наполняло душу радостью. Простой, как пять копеек, теплой, как связанный бабушкой шарф, родной и до боли знакомой, как старый друг, возвратившийся из дальнего путешествия.

— Я снова забыла купить майонез, — посетовала мама, стоя перед битком набитым холодильником в последнее утро уходящего года.

Я замер на пороге кухни, готовясь обратиться в бегство, но мама уже приметила меня. Если хотите знать, как все время оказываться в неподходящем месте в неподходящее время, просто спросите меня об этом.

— Придется тебе, Вова, идти в магазин. Надо подумать, может, я забыла что-то еще.

— Мам, ну почему опять я? Может быть, Саша или Аленка?

— Ну уж нет, — решительно отвергла мое предложение мама. — Они обязательно что-нибудь перепутают.

Обычно в магазин ходила Люда. Она, как и положено старшей сестре, никогда ничего не путала. Но в этот раз Люда встречала Новый год у подруги, с которой познакомилась прошлым летом в лагере. Встречала не где-нибудь, а в Москве. Каждый из нас о таком мог только мечтать.

— Погоди, напишу тебе список.

Список оказался внушительным. Потому что «на всякий случай», «может пригодиться» и «тетя Валя очень любит эти орешки». Триста шестьдесят четыре дня в году мы жили довольно скромно. Но вечером тридцать первого декабря раскладной стол, поставленный в гостиной папой и Сашкой, ломился от еды. Приходилось смотреть в оба, чтобы не пропустить самое вкусное, уворачиваться от настойчивых объятий тети Вали и от коварных хлопушек и вытряхивать из волос конфетти. А ближе к полуночи все начинали дарить друг другу подарки.

Обычно нас с Аленкой к этому времени отправляли спать — в квартиру к Галине Ивановне, нашей пожилой соседке, которая жила двумя этажами ниже. Сама Галина Ивановна тоже удалялась вместе с нами. Она быстро уставала от шума. Но с прошлого года мама разрешила мне остаться. На радостях я уснул сразу после полуночи, несмотря на всеобщее веселье. А возмущенная несправедливостью Аленка попросту сбежала от Галины Ивановны и тайно проникла на праздник. В этом году на семейном совете было принято единогласное решение: никого не отправлять спать.

* * *

По пути в магазин я встретил своих друзей — Мишку и Лизу.

— Я иду на почту, ребята, — деловито сообщила нам Лиза. — Хочу успеть отправить открытки. Я написа…

— Видели, какой ночью снегопад был? — по обыкновению, перебил ее Мишка. — Слушай, Квакин, после обеда бери санки и айда в парк. Надо прокатиться с горы, пока вся эта красота не растаяла.

— Не обещаю, — вздохнул я, давно привыкнув к десяткам новых фамилий, которыми меня то и дело награждал лучший друг. — Мама, наверное, хочет, чтобы я ей помог. Сашка, как обычно, сумеет отвертеться. А Аленка одна не справится.

— Да не дрейфь ты, мы всего на час. А потом пойдешь нарезать свое оливье. Устроим гонки с горы, а? Мне Витька одолжил свои санки. Ему со сломанной ногой они сейчас ни к чему.

— А ты, Миша, разве не помогаешь маме? — Лиза покачала головой. — И, кстати, вы оба хотя бы поинтересовались у Вити, как он себя чувствует? У него, наверное, сильно болит нога.

— Это вы, женщины, вечно болтаете о болячках, — отмахнулся Мишка. — А настоящие мужчины о таком не спрашивают.

— И, очевидно, не помогают маме.

— Кстати, очень красивые открытки! — я попытался увести разговор в безопасное русло.

Лиза смерила меня недоверчивым взглядом, но смягчилась.

— Спасибо. Я сама выбирала. Вот, смотри, — она сунула мне под нос открытку с изображением заснеженного леса, подписанную каллиграфическим почерком. — Я взяла ручку из того набора, который нам подарили на школьной елке. Отличные ручки, кстати. Красиво вышло?

— Да, очень! — хором отозвались мы с Мишкой.

Топор войны был зарыт до следующего года.

* * *

К счастью, мама не стала возражать против моего дезертирства в парк.

— Хорошо, иди, Вова. Скоро придет тетя Ира, принесет готовое платье для Аленки. Пока померяем, пока чаю попьем. Ты как раз успеешь. Но чтобы до темноты был дома. И смотри осторожней там.

Моя младшая сестренка, все это время крутившаяся на кухне и с любопытством заглядывающая в кастрюли, даже подпрыгнула от нетерпения.

— У меня будет новогоднее платье! Вот здорово!

— Да, милая, будет, — рассеянно отозвалась мама, листая поваренную книгу. — Ох, столько еще нужно сделать.

— И мне можно будет праздновать вместе со всеми! — продолжала ликовать Аленка.

В другой раз она обязательно увязалась бы следом, едва завидев санки, которые я притащил с балкона. Но как любую женщину, пусть даже такую маленькую, платье интересовало Аленку гораздо больше.

Мы с санками благополучно покинули квартиру и приготовились спускаться вниз. Но стоило нам оказаться во дворе, как произошло кое-что неожиданное.

* * *

— Вова! Эй, Вова, подожди!

Ко мне со всех ног неслась Анжелка Ласточкина из третьего подъезда. Она была совсем мелкой и еще даже не ходила в школу. Ее мама дружила с моей и часто заходила к нам. Папу Анжелки я видел редко: каждый год он уезжал на заработки куда-то на север.

— Привет, Анжела! — крикнул я, не сбавляя шаг, и тут же, как назло, зацепился за торчащую из снега ветку и едва устоял на ногах.

— Осторожно, ты чуть-чуть не упал! — она все-таки нагнала меня. — Ты идешь в парк, да?

— Ну… — я замялся, понимая, к чему это приведет.

— Возьми меня с собой. Ну, пожалуйста! — она повисла у меня на руке и быстро-быстро перебирала ногами, чтобы не отстать.

— Анжела, извини, я спешу. А тебе наверняка мама не разрешит, — попытался отвертеться я и аккуратно высвободил руку из ее цепкой хватки.

— Разрешит! Уже разрешила. Она сказала, что я могу пойти с кем-то из старших ребят. И я решила пойти с тобой.

От оказанной мне чести я снова споткнулся и едва не загудел носом об лед.

— Анжела, мы с Мишей будем кататься с большой горы. Тебе туда нельзя, — я не придумал ничего лучше, чем прибегнуть к дежурному аргументу взрослых: — Ты еще маленькая.

— Нет, не маленькая, я в сентябре уже в школу пойду!

— Это аж в сентябре, а пока ты еще маленькая, — не сдавался я.

— Но я же буду с тобой, — зачастила в ответ Анжелка. — Ты сначала покатайся со своей большой горы, а потом со мной. А я тебя подожду и никуда-никуда ходить не буду. Ну, пожалуйста, Вова!

Она взглянула на меня умоляюще, и мое сердце дрогнуло. По ту сторону улицы нам подмигнул светофор. Я и не заметил, как быстро мы очутились на полпути к парку. Нужно было срочно принять решение: перейти дорогу — и тогда назад пути не будет — или все-таки отвести Анжелку обратно во двор.

— Ладно, пойдем, — от досады я сжал ее маленькую ладонь чуть сильнее, чем хотел, но Анжелка даже не ойкнула. Напротив, она взглянула на меня с таким обожанием, что мне стало не по себе. — Только, чур, слушаться и далеко не отходить.

— Заметано!

— Эй, откуда ты знаешь такие слова? — проворчал я. — Ладно, садись на санки. Подвезу в парк.

Повторять дважды мне не пришлось: Анжелка быстро уселась, аккуратно расправив свое пальтишко. И улыбнулась мне такой счастливой улыбкой, что весь мой праведный гнев куда-то улетучился.

* * *

— Это что еще такое? — вместо приветствия возмутился Мишка, едва завидев, в чьей компании я умудрился явиться в парк.

— Это же Вовины санки, — ответила за меня Анжелка, на свой манер истолковав его суровый взгляд. — Они немного старые, но хорошие.

— Слушай, Анжела, подожди тут. Мы сейчас, — он решительно схватил меня за рукав куртки и потащил в сторону.

Мы отошли за ближайшее дерево, где на меня обрушился весь Мишкин гнев.

— Ты зачем ее приволок? Неприятностей хочешь? Где была твоя голова, Болванякин?

— Она меня во дворе поймала. Прилипла, как банный лист, — я развел руками. — Ты же знаешь, не возьмешь ее с собой — хуже будет.

— Надо было что-то придумать!

— Я пытался, честно!

— Плохо пытался. Теперь жди беды.

Мишкина тревога была не беспочвенной. Во дворе мы за глаза прозвали Анжелку «тридцать три несчастья». Она все время находила приключения на свою голову. То потеряет что-нибудь ценное, то сама потеряется, то лоб себе расшибет. И виноват всегда оказывался кто угодно, только не она.

Я тяжело вздохнул и проводил невеселым взглядом облачко пара, вырвавшееся изо рта.

— Извини, что так вышло. Ты иди на гору, а я останусь с Анжелкой. Покатаю ее вокруг озера. А гонки устроим в другой день.

Прежде чем Мишка успел ответить, к нам подскочила Анжелка, которой надоело топтаться в одиночестве.

— Ребята, смотрите, что у меня есть!

— Что? — без особого интереса протянули мы хором.

— Письмо! Письмо от дедушки Мороза! — она помахала у нас перед носом изрядно помятым конвертом. — Настоящее.

— Не рановато ли? — хмыкнул Мишка. — И что пишет твой дедушка?

— Не мой дедушка, а дедушка Мороз, — с важным видом поправила его Анжелка. — А вы никому не расскажете?

— Никому, — заверил ее я.

— Честно-честно? Поклянитесь.

— Да честно-пречестно! — начал терять терпение Мишка. — Говори уже и пошли кататься. Глядишь, Новый год наступит, пока мы тут будем клятвы давать.

— Это папа его попросил написать мне письмо!

— Папа деда Мороза? Прадедушка Мороз, что ли? Ай! — это я ткнул Мишку локтем в бок.

— Нет же, мой папа, — простодушно ответила Анжелка. — У него очень много работы. И некогда писать письма. Поэтому он попросил дедушку Мороза.

— И что в письме? — нетерпеливо спросил Мишка.

— Это секрет, — она загадочно заулыбалась.

— Ну, раз секрет, то пошли кататься, — он повернулся ко мне. — Сделаем так. Ты пока иди с ней, а я пойду с горы покатаюсь. Через полчаса поменяемся.

— Миша, я… спасибо! — я не знал, как выразить ему свою благодарность.

— Что бы ты делал без меня, Дубакин.

Я помог Анжелке удобней устроиться на санках, и она радостно завизжала, когда мы тронулись с места.

* * *

Дома меня встретила расстроенная Аленка.

— Мое платье застряло!

— И вовсе оно не застряло, — мама появилась на пороге кухни, вытирая мокрые руки о передник. — Тетя Ира придет после обеда. У нее было много дел сегодня. Быстрее мойте руки. Пообедаете и будете наводить порядок в гостиной, чтобы папа и Саша могли поставить стол.

— Но ведь столу и так ничего не мешает, — не удержался я и получил в ответ укоризненный взгляд. — Все-все, иду.

— Ох, я ведь приготовила подарок для Анжелы, — вспомнила мама и снова засуетилась. — Куда же я его положила?

Тетя Ира, Анжелкина мама, работала швеей и почти всегда выглядела уставшей. Наверное, ей приходилось тяжело без мужа. Да и быть мамой Анжелки — тоже занятие не из легких.

Она пришла через час, как раз тогда, когда мы закончили наводить порядок в гостиной.

Платье оказалось впору. Аленка в восторге кружилась по комнате, наотрез отказываясь его снимать. Маме даже пришлось пригрозить отправить ее вечером спать, пока все будут встречать Новый год. Угроза почти подействовала.

Мама увела тетю Иру на кухню отпаивать чаем после нелегкого дня. Вскоре мне тоже захотелось пить, и я последовал за ними, но запнулся о невидимую преграду, услышав расстроенный голос тети Иры.

— Не знаю, что и делать, Вера. Анжелка пришла домой вся в слезах. Говорит, потеряла письмо. Мы весь дом перевернули — не нашли. Значит, обронила где-то на улице. Может, в парке. Где же его теперь найдешь?

— Так объясни толком, что это за письмо.

Я застыл, как ледяная статуя, прижавшись к стене и так и не решившись войти на кухню. Какая-то часть меня очень хотела тихонько сбежать в нашу с Сашкой комнату. И сделать вид, что я ничего не слышал. Но мои ноги отчего-то намертво приросли к полу.

— Мы с Анжелкой очень скучаем по Пете. Звонить у него получается редко, а письма писать — тем более. Да и не умеет он, ты же знаешь. Мы с ним это вместе придумали. Два года назад. Договорились, что я буду писать письма. Как бы от него. Рассказывать в них о том, как он живет. Как ходит на работу, с кем подружился, как кормит бродячую собаку во дворе. Я говорю Анжелке, что письма приносит дед Мороз. Ты бы видела, как она каждый раз радуется, находя письмо на коврике под дверью. И каждый раз верит.

— Ох, Ира, это так мило, — я не мог видеть маминого лица, но по голосу понял, что она растрогана.

— Она по этим письмам читать научилась. Хочу, говорит, сама читать, что папа пишет. Сегодняшнее сама прочла от начала до конца. И говорила же я ей: «Не носи его все время с собой». Да только она упрямая. Вся в отца.

Я почувствовал, как у меня запылали щеки. Словно мне пришлось стать свидетелем чего-то слишком личного, не предназначенного для чужих ушей.

— А если написать другое письмо? — спросила тем временем мама.

— Ты же знаешь, у меня срочный заказ. Поужинаем, уложу Анжелку спать и буду шить до утра. И вообще я так устала, что и двух слов связать не смогу. Может, завтра. Или послезавтра. Да только это будет уже не то.

Я тенью метнулся к своим ботинкам, по пути сбив мамин сапог.

— Вова, это ты? — крикнула мама.

Я замер, не дыша, в одном ботинке, который успел надеть. К счастью, мама не стала проверять, что за привидение орудовало в коридоре, и снова негромко заговорила с тетей Ирой.

— Кстати, пока не забыла. Сейчас соберу тебе гостинцы. Тебе же и готовить, наверное, некогда.

— Ну что ты, Верочка, не надо, перестань. Мне неловко. У нас есть, чем поужинать, правда.

— Это ты перестань!

Я больше не прислушивался к их разговору. Влез во второй ботинок, стянул с вешалки куртку с шапкой в рукаве и прошмыгнул на площадку, тихо прикрыв за собой дверь. Мне нужно было срочно найти Мишку.

* * *

Через пятнадцать минут у моего подъезда был созван самый настоящий тайный совет двора.

— Дело дрянь, — совсем по-взрослому заключил Мишка после того, как я выложил ему все про Анжелкино письмо.

— Что же теперь делать?

— Эта Анжелка вечно ворон считает. Помнишь, как она летом куклу свою потеряла? Всем двором искали. Так и не нашли: как сквозь землю провалилась. А тут бумажка какая-то.

— Не просто бумажка. А письмо от папы, — я взглянул на него с робкой надеждой. — Может, завтра утром поищем в парке?

— А иголку в стоге сена не хочешь поискать? — Мишка в сердцах пнул носком ботинка сугроб, как будто тот нарочно спрятал Анжелкино письмо. — Да не найдем мы его, зуб даю. Наверняка давно ветром унесло.

— Наверняка, — скрепя сердце, согласился я.

— Ты только из-за этого меня позвал?

Я расстроенно кивнул, вызвав у него раздраженный вздох.

— Тогда я пошел. Мне матери помочь надо. До завтра!

— До завтра.

Я не мог понять, из-за чего рассердился Мишка. В конце концов, рассеянность — не самое ужасное качество. И все мы иногда что-то теряем. Ладно, некоторые из нас делают это чаще, чем иногда.

Мне было жаль Анжелку. Я попробовал представить себя на ее месте. Ситуация отдавала фантастикой, потому что папа скорее писал бы письма своему «Москвичу». В противном случае ему пришлось бы писать не одно, а целых четыре письма: Люде, Сашке, Аленке и мне. Но если бы такое все же случилось, я был бы очень огорчен потерей.

А еще я не мог отделаться от неприятной мысли, что откажись я взять Анжелку с собой в парк — а ведь друг меня предупреждал — все могло сложиться по-другому. Анжелка бы не плакала, Мишка бы не злился, а я не чувствовал бы себя болваном.

С тяжелым сердцем я поплелся домой. Но горевать мне пришлось недолго, как это часто бывает в детстве. В прихожей меня едва не сбила с ног расточавшая праздничное настроение Аленка. Следом за ней неторопливо шагала Манька, гордо неся в зубах трофей — очередной стащенный с елки дождик. Из гостиной раздавались голоса папы и Сашки и знакомый скрип. Кажется, они раскладывали стол.

— Вова! — это мама выглянула из кухни. — Скорее мой руки и иди сюда. У меня есть для тебя работа. А ты, Алена, отними у Мани дождик.

— Сейчас отниму, — сестренка всегда охотно бралась за любое поручение. Почти всегда. Если только оно не касалось необходимости лечь спать. С этим у Аленки не заладилось еще с детского сада. И потому отправить ее сегодня к Галине Ивановне было равносильно стихийному бедствию.

— Ставлю на победу Маньки! — развеселился Сашка.

Я же поспешил в ванную, не желая становиться невольной жертвой намечающегося сражения.

А вечером нас ждали щедро накрытый стол, разноцветные огоньки, целая гора мандаринов, подарки, объятия, «Ирония судьбы» по телевизору и все, за что я так любил Новый год.

Я чувствовал себя ужасно взрослым, вместе со всеми поднимая свой бокал с компотом под бой часов. Новый год переступил порог.

* * *

Про Анжелку я снова вспомнил лишь под утро, когда гости, наконец, разошлись по домам. Спать совсем не хотелось. Лежа в кровати, я чувствовал себя бодрым и готовым встретить еще пару-тройку Новых годов. Но он был один, а новогодняя ночь пролетела как пять минут — наверное, это и делало её такой особенной и даже чуточку волшебной.

Неожиданно мне в голову пришла идея. И сколько я ни старался и ни мотал этой самой головой, она не хотела оттуда уходить. Идея казалась трудно осуществимой, но от того не менее заманчивой.

Я покосился на видевшего седьмой сон Сашку, откинул одеяло и тихонько выбрался из постели. Штора была задвинута не до конца, и в комнату проникал утренний свет. Я достал из ящика чистую тетрадь и осторожно распотрошил ее. Выудил ручку из подарочного набора, о котором вчера говорила Лиза, и в нерешительности застыл над чистым, как первый снег, листом бумаги.

Я понятия не имел, чем Анжелкин папа занимается на заработках. Утешало лишь то, что и Анжелка наверняка знала не больше меня. Оставалось надеяться, что она обрадуется, что письмо каким-то чудом нашлось, и не заподозрит неладное.

Тяжело вздохнув, я взялся за ручку: пришлось вспомнить свое короткое, но бурное писательское прошлое. Получилось… увлекательно, но наверняка неправдоподобно, а местами и вовсе глупо. Почти как с мальчиком Иммануилом и его знаменательным путешествием в космос ⁽¹⁾.

* * *

— Вова, что у тебя с руками? — ужаснулась мама, стоило мне переступить порог кухни.

К завтраку или, скорее, уже к обеду я вышел последним, и мое любимое место у окна, конечно же, занял Сашка. Аленка, воспользовавшись тем, что все смотрят на меня, быстро стащила с большого блюда кусок пирога.

Скрывать что-либо от мамы было делом «безнадежным и бесперспективным», как говорил дядя Гена про наше правительство.

— Так это… ручка потекла, — не стал лукавить я и постарался поскорей втиснуться за стол между папой и сестренкой, с аппетитом уплетавшей пирог.

Ручки в подарочном наборе действительно были отличные. Прямо-таки превосходные. А еще они превосходно не смывались. Я провел целых полчаса в попытках ликвидировать чернильное безобразие, но результаты — точнее, их отсутствие — все равно были заметны.

— А зачем тебе понадобилась ручка первого января? — отступать так просто мама не собиралась. Она поставила передо мной тарелку с овсянкой и ждала ответа.

Я замялся, и на помощь тут же поспешил Сашка.

— Наш писатель снова взялся за старое, — он весело подмигнул мне и потянулся за хлебницей. — Скоро увидят свет новые приключения мальчика Ибрагима, да?

— Иммануила, — буркнул я и, схватившись за ложку, занялся кашей, давая понять, что не намерен продолжать разговор. Вспоминать о своем первом литературном опыте отчего-то не хотелось. Особенно в свете того, что он оказался не последним.

— Алена! — тем временем всплеснула руками мама. — Сначала кашу съешь, а потом пирог.

— Ну мам, сегодня же Новый год!

— И правда, — вступился за дочку папа. — Подожди со своей овсянкой, Вера. Дай нам попробовать самый вкусный в мире пирог.

— Можно подумать, вчера вы его не пробовали, — покачала головой мама, но тут же улыбнулась, сменив гнев на милость.

Про мои руки все благополучно забыли.

После завтрака я тихонько попросил у папы конверт. Пришлось соврать, что хочу подарить Лизе открытку. Папа смерил меня долгим понимающим взглядом, но вопросов задавать не стал.

— Эй, писатель! — заглянул в комнату Сашка. — Тебя к телефону.

* * *

— Значит так, Забывакин, — сурово проговорила трубка голосом моего лучшего друга. — Через полчаса жду тебя во дворе. С Новым годом, кстати.

— С Новым годом, — откликнулся я. — А что случилось?

— Говорю же — Забывакин, — удовлетворенно констатировал Мишка. — На хоккей уже не собираешься? Два дня назад договаривались, помнишь?

— Ой, точно. Через полчаса, да.

Опустив трубку на рычаг, я поспешил на кухню, где мама протирала посуду.

Сашка, как обычно, меня опередил.

— Мам, я в парк! Там ребята с нашей улицы в хоккей будут играть против кузнецовских.

— И я тоже, — поспешно сказал я.

Мама осмотрела нас с головы до ног, словно готовилась принять судьбоносное решение, от которого зависели наши жизни.

— Хорошо, только шапки надеть не забудьте. К ужину возвращайтесь. И ты, Саша, присматривай за Вовой.

— Не вопрос!

Сашка по-братски хлопнул меня по плечу, но мы оба знали, что он удерет к своим друзьям, как только за нами захлопнется дверь подъезда. Я, впрочем, не возражал: в том возрасте мы ощущали себя немного неловко, попав в одну и ту же компанию.

— Вот, возьмите, — мама вручила Сашке мандарин, а мне — сразу два. — Мишка ведь тоже идет с вами? Поделишься с ним.

Уходя, я незаметно сунул под куртку Анжелкино письмо. Прежде чем отправиться в парк, мне предстояло завершить очень важное дело.

* * *

Мишка караулил меня у подъезда.

— Здоров! Ну что, пойдем?

— Э-э, да. Только сначала мне в третий подъезд надо, — пробубнил я. — Отдать одну вещь. Мама попросила. Я быстро.

— В третий? — нахмурился друг. — Это там, где Анжелка Ласточкина живет?

— Точно, там же Анжелка живет, — я хлопнул себя по лбу, запоздало подумав, что это выглядело слишком театрально. — Я сейчас, подожди меня, ладно?

— Давай быстрей, Зевакин, — проявил великодушие Мишка. — А то все самое интересное пропустим.

* * *

Мой план был прост, как пять копеек, и столь же гениален: оставить письмо на коврике перед дверью, нажать на звонок и поскорее сматываться. Анжелка или ее мама откроют дверь и обязательно увидят конверт, а я к тому времени уже буду на улице. Бегал я всегда быстро и по лестницам тоже. Тетя Ира, конечно, сразу обнаружит подмену, но вряд ли подумает на меня.

Я приступил к исполнению задуманного. Положил конверт на коврик, зачем-то сделал глубокий вдох — как будто стоял на краю бассейна в нашем школьном спорткомплексе, вот-вот собираясь прыгнуть — и потянулся рукой к звонку на стене. Не хватило пары секунд: кто-то окликнул меня с лестницы.

— Володя?

Это была Анжелкина мама.

— С Новым годом, тетя Ира, — я поспешно отступил от двери.

— Спасибо, и тебя с Новым годом, Володенька, — тетя Ира выглядела растроганной. — С новым счастьем. А я вот в аптеку ходила. Голова разболелась, а таблетки закончились. Ты к Анжеле?

И прежде, чем я успел произнести хотя бы слово, ее взгляд упал именно туда, куда мои глаза отчаянно старались не смотреть — на злосчастный коврик перед дверью. Мой гениальный план летел к чьей-то там бабушке. Будь оно все неладно, как сказал бы Мишка.

— Что это? Это ты принес?

— Нет, — я постарался как можно непринужденней пожать плечами. Поднял загадочную находку и протянул тете Ире. — Может, это почтальон принес?

— Почтальон обычно кладет письма в ящик, — удивленно проговорила она. — Не может быть…

К чему относилось это сказанное взволнованным шёпотом «не может быть», я так и не узнал. Тетя Ира быстро вскрыла конверт и застыла на месте, переводя ошарашенный взгляд с письма на мое честное — я очень старался! — лицо и обратно. Как будто хотела что-то сказать, но внезапно позабыла все слова, которые знала. Неужели она обо всем догадалась? Кажется, моя увертюра — ой, нет, это вроде что-то музыкальное, нужно было спросить у Люды — потерпела крах.

— Ох, прости, что же мы на пороге стоим? — спохватилась тетя Ира и принялась шарить в сумке, ища ключи. — Пойдем, выпьешь с нами чаю с пирогом.

— С вами?

— Ты ведь пришел к Анжелке?

— Да. То есть нет. То есть да, но мне уже нужно бежать, — зачастил я, на всякий случай бочком продвигаясь к лестнице. — Я только хотел пожелать вам счастливого Нового года. Вот, возьмите, это для Анжелки.

Недолго думая, я полез руками в карманы куртки и протянул тете Ире припасенные для нас с Мишкой мандаринки. Пришлось пожертвовать ими во имя благого дела.

Тетя Ира молча взяла из моих ладоней два оранжевых шарика и почему-то продолжала смотреть на меня, как на снег посреди лета. Я вконец смутился.

— Ну, я пойду. Еще раз с Новым годом! Передавайте привет Анжелке.

— Володя! — она окликнула меня, когда я уже успел пробежать, практически перепрыгнуть, один лестничный пролет. — Спасибо тебе большое.

— За что? — искренне удивился я.

Ее глаза вдруг заблестели, как будто она вот-вот заплачет, и я почувствовал себя ужасно. Рядом не было Люды или хотя бы Лизы, и мне не у кого было спросить, как утешить плачущую женщину.

— За мандаринки, — сказала тетя Ира так тихо, что я с трудом разобрал ее слова. — Анжела их очень-очень любит. И поблагодари свою маму за гостинцы. Она у тебя очень добрая. Как и ты.

* * *

Запыхавшись, я выскочил во двор, ища глазами Мишку. Друг нашелся на скамейке под старым орешником, успевшим полысеть к ноябрю, а теперь укутанным в снежную накидку.

— Тебя, Опоздакин, только за смертью посылать, — беззлобно пожурил меня Мишка. — Отдал свою «одну вещь»? Эй, все в порядке?

Наверное, мое лицо все еще выражало легкое изумление.

— Отдал. Все хорошо, — поспешно заверил его я.

— Тогда погнали. Если бегом, то успеем, — он деловито закатал рукав куртки, сверяясь с командирскими часами, доставшимися ему от деда.

Часы были Мишке явно велики, и я не раз задавался вопросом, как он до сих пор не потерял их. Но на этот раз мое внимание привлекло кое-что другое: Мишкины пальцы были испачканы чернилами. Меня охватило странное чувство.

— Ручка с утра потекла, — небрежно бросил Мишка, проследив за направлением моего взгляда. — Ну что, бегом?

— Бегом. Давай наперегонки.

— А давай, — оживился Мишка. — Кто последний, тот вонючий носок!

И мы, смеясь и подначивая друг друга, побежали в парк.

* * *

В следующий раз Ласточкины встречали Новый год уже в полном составе. Доброй традиции время от времени терять свои вещи Анжелка следует по сей день. Но отцовские письма бережно хранит — все до единого, — пусть и написаны они разными почерками.

1) Об этом можно прочесть в первом рассказе данной серии.

Вернуться к тексту