Зов Лаванды (гет)

— Ты куда? — хмуро осведомилась Дора. — На ночь глядя.

Правду говорить не хотелось. Но и врать смысла не было. Как не было и другого повода для вечерней прогулки.

— Отнесу зелье. Скоро полнолуние, — ровным тоном ответил Ремус.

— До полнолуния ещё пять дней, — поджала губы Дора, оглянувшись на лунный календарь.

— Лучше начать принимать зелье загодя, я не такой мастер зельеварения, как покойный Северус, — терпеливо постарался объяснить Ремус. Но она только ещё презрительнее сжала губы.

Всё у них пошло наперекосяк после победы…

Ремус и сам не мог понять, в чём дело. Но они с Дорой будто потеряли в битве самих себя. И даже Тедди не мог сплотить их в настоящую семью своим умильным детским воркованием. Они словно украдкой проживали отнятые у судьбы мгновения. А души, страсти, надежды и радости остались погребены там, под завалами в Хогвартсе, вместе с Фредом, юным Колином Криви и многими другими… Словно не промахнулась Беллатрикс и не промазал Долохов…

Ремус тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Дора, насупившись, глядела на него. Он и её не узнавал. Лёгкий нрав, смешливость, забавные метаморфозы внешности — всё это сменилось вечной напряжённостью, подозрительностью, молчанием. А волосы Доры тускло-серым цветом напоминали небо Лондона.

Она больше не веселила Тедди поросячьим носом, только гладила с тихой грустью его ежеминутно меняющие цвет волосики и вздыхала, исподлобья поглядывая на Ремуса. Чего она ждала? Ремус старался. Но что-то дало трещину.

Всё раньше до полнолуния он покидал дом и уединялся в лесах. А прежде, до битвы за Хогвартс, эти дни растущей, почти полной луны дарили им самые волнительные моменты близости, когда звериная сущность уже зажигала кровь и взгляд оборотня небывалой страстью, но он ещё не становится зверем в полном смысле этого слова. Доре нравилось играть с огнём. Ремусу тоже это нравилось, но сейчас от воспоминаний снова веяло чувством вины — как от мокрой псины. "Я испортил ей жизнь", — настойчиво стучалось в голове. Хорошо, что сын похож не на него…

— Я вернусь, Дора, — блёкло пообещал Ремус.

— Сколько раз говорить?! Не называй меня Дорой! — привычно вспыхнула она. Это было бы даже уютно… Но ни один волосок не сменил цвет в её шевелюре.

Ремус отвернулся и пошёл прочь. Пальцы сжимали пузырёк с зельем на поясе.

* * *

Когда он дошёл до домика на поляне Запретного леса, сердце против воли учащённо забилось. Ремус не мог видеть в ней наивную девушку-третьекурсницу, которую он учил когда-то противостоять боггарту. Не видел он в ней и легкомысленную подругу Рона (доходили до него такие слухи). Бледная, похудевшая, довольно высокая — Лаванда Браун казалась ему почти ровесницей. Волнистые светлые волосы были острижены по плечи, серо-голубые глаза смотрели вдумчиво и серьёзно. Такие глаза бывают у человека, который многое пережил… Но главное: она была оборотнем.

Биллу Уизли повезло. Лишь любовь к бифштексам с кровью да шрам на лице остался у него от встречи с Сивым. Но Лаванда… Когда Ремус снова встретил её после битвы за Хогвартс, то безошибочно понял всё обострённым чутьём оборотня. Но он не показал этого другим. Они словно оказались связаны — их сделал такими один и тот же. Фенрир Сивый.

До своего первого обращения Лаванда, казалось, отрицавшая всё, что с ней случилось, пыталась вести обычную жизнь. Она вернулась к родителям, и почти никаких новостей не выходило из-за высоких стен поместья чистокровных волшебников, единственная дочь которых теперь боялась луны больше всего на свете — как и Ремус.

Он отчаянно хотел оказаться в первый раз рядом с ней, но семейные заботы затянули его с головой. Дора оплакивала отца и искала утешения в сыне. Ремус старался быть ей поддержкой… Но ему показалось, что он услышал крик первообращённого оборотня за десятки километров. Ощутил ужас непонимания, отрицания… Животной ярости. И страсти. То, что сдерживалось оковами воспитания и культуры, фонтаном вырвалось наружу в облике оборотня. А луна светила ярко в ту ночь и для Ремуса. Он тогда ещё плохо варил зелье, которое так мастерски готовил для него Северус.

* * *

А когда зашла луна и они с ужасом осознали себя и произошедшее, то безмолвно договорились никому и никогда об этом не рассказывать. Лаванда прятала бледное заплаканное лицо в волосах и вздрагивала от ночного холода, пытаясь прикрыться обрывками своей и чужой одежды. Ремус молчал. Дора не задаст ему вопросов, только посмотрит грустно и понимающе — она ведь знает, что в особенно тяжёлые ночи он сбегает в лес, чтобы не навредить ей и сыну. Но разве это главное… На душе стало так мерзко, словно предал друга, как Питер Петтигрю… Чувство вины набухало мерзкими пузырями, будто неактивированное Оборотное зелье.

— Профессор Люпин… — жалобно и потерянно произнесла Лаванда. Она смотрела на него с такой надеждой, словно один Ридикулус мог развеять случившееся, превратить в несмешную, но безопасную шутку.

— Да уж какой профессор… — горестно выдохнул он и поднялся, пытаясь сохранить остатки самообладания. — Пойдём, я провожу тебя домой. Здесь может быть опасно. — Хотя, наверное, не так, как в его обществе. Но она же сама звала его брачным воем оборотня! Звала, потому что не в силах была сдержать раздирающие горло звуки и позывы юного сильного тела. А он, Ремус, мог?

Иногда ему казалось, что он почти может себя осознавать в моменты обращения. И правда, он же пока не растерзал никого из людей или животных с окрестных ферм… Но, видимо, ему лишь казалось. И когда он довёл Лаванду до её хижины (она живёт здесь?!) и остался один, его воплю ненависти и отчаяния мог бы позавидовать сам Сивый.

* * *

Вроде бы всё снова становилось, как прежде — от луны до луны. Шли месяцы всеобщей эйфории после победы. Иногда крестника навещал Гарри. С ним часто приходила Джинни и какой-то грустный, рассеянный Рон. Гермиона уехала в Австралию и, по слухам, билась, чтобы вернуть память родителям, а их самих — обратно в Англию. Но, видимо, в первый раз что-то не поддавалось самой блестящей ведьме этого поколения британских волшебников. По словам Гарри, она наотрез отказалась от помощи и даже от присутствия кого-то из старых друзей. А ещё Джинни по секрету шепнула Доре, что серфингисты в Австралии летают на волнах, почти как Виктор Крам на метле. И с редким для неё сочувствием посмотрела на брата.

При гостях Дора преображалась и становилась почти прежней. У неё даже почти получался так смешивший Уизли поросячий нос. Только волосы по-прежнему оставались мышино-серыми.

Но лишь оседала пыль, поднявшаяся от вихря трансгрессии, Дора снова грустнела и замыкалась в себе и в Тедди.

А Ремус смотрел на растущую луну. От безысходности хотелось выть. Он знал, что его снова позовут. А он не сможет воспротивиться зову оборотня.

* * *

Обнаженные клыки. Лихорадочный блеск глаз. Утробный рык. Бросок мощного тела в сторону — в дюйме от щёлкнувших челюстей. Выпад. Укус. Вкус чужой крови в пасти. И возбуждение — пеленой на глаза.

Горячий шершавый язык, лижущий рану. Дрожащая неподвижность. Схватка! Пульсирующая энергия через край. Бешено стучащее сердце. Лунный свет, ласкающий два слившихся в тесный клубок тела.

А потом — беззвучные слёзы под спутанными светлыми волосами с запахом прелых листьев. Жемчужное свечение бледной кожи в темноте. Полный острого несчастья блеск глаз. Тихий молящий шёпот: "Уйди… Пожалуйста..." Изредка прорывающийся загнанным криком: "Убей меня!!"

Мягко обнять за плечи. Гладить по волосам, выбирая из них листочки и хвоинки. Шептать слова утешения — одни и те же, одни и те же, каждый раз… Пока не затихнут судорожные всхлипы, а биение сердца не станет более ровным. Тук-тук. Тук-тук. Вдох-выдох. Вдох. Вы-ыдох. Поглубже — ночной ветер осушит горько-солёные слезы. Довести, спотыкающуюся, до дома. И постараться выкинуть из памяти, усыпить совесть напоминанием о своей сущности… О своей болезни. До следующего полнолуния?.. Нет, на этот раз он будет готов! Не один только Северус способен варить зелья.

* * *

Ремус потрогал пузырёк сквозь грубую ткань мешочка. Зелье было сложным, но вроде бы он справился, и в конце оно приобрело описываемый в справочнике винно-красный цвет с серебристым отливом. Он помнил по себе, что зелье смягчало приступы, делало не столь невыносимым желание рвать и убивать всё, что дышит и живёт.

Ремус внезапно остановился. Почему он не принял его сам?

Что на самом деле движет тобой, Оборотень?.. Может, только в эти моменты ты чувствуешь себя живым и свободным? Скованный с детства, с юности скрепами воспитания, тайны, бедности… Всю жизнь скрывать свою сущность — разве это не жутко? Бояться самого себя. Бояться за окружающих. Быть благодарным за самую робкую симпатию. Браться за любую работу. И постоянно грызться чувством вины за то, в чём не виноват. Чувствовать себя отбросом общества. И теперь — надеяться, что собственный сын на тебя не похож.

Разве он заслужил такую долю? Горькая, вроде бы уже с годами потускневшая досада с новой болью вцепилась в душу. Если бы Фенрир Сивый не укусил его тогда… Или укусил бы не его. Был бы он, Ремус Люпин, полноправным членом банды Мародёров. Не чувствовал бы себя вечно недостойным, человеком второго сорта, хуже магглов и сквибов… Не человеком — оборотнем.

Страдания Лаванды, её обречённый взгляд будто разбередили старую рану. Ремус всей душой хотел бы помочь Лаванде… Но как это сделать, если они почти ни слова не сказали за несколько месяцев этого более близкого знакомства? Она скрывалась от людей. Старый добрый Хагрид приносил ей что-то поесть. И она, всё-таки ведьма, вероятно, трансформировала его каменные кексы во что-то более удобоваримое.

Но Ремуса на порог она не пускала. Он только слышал её прерывистое дыхание по ту сторону дощатой двери. И лишь редкие минуты — сразу после безумных, бешеных, нечеловеческих соитий он мог видеть её лицо. Но в этот раз он с ней поговорит. Нельзя скрываться вечно. Он очень хорошо это знал.

Стук в дверь — молчание в ответ. Ремус ожидал этого.

— Лаванда, — негромко позвал он. Тишина. — Лаванда. Я принёс тебе зелье. — Лес словно прислушался и замер — так показалось Ремусу. — Когда-то оно сглаживало мои приступы в полнолуние. — Тишина стала абсолютной, а может, это у него зазвенело в ушах. — Поговоришь со мной?

Ему показалось, что он услышал лёгкий вздох по ту сторону двери — не громче шелеста травы. — Лаванда, нельзя скрываться вечно. Когда-то я учил тебя, что любой страх можно преодолеть. — Ремус понизил голос и доверительно шепнул. — Помнишь профессора Снейпа в платье бабушки Невилла? — Он надеялся рассмешить её этим воспоминанием, может, тогда она бы ответила…

Но, к его изумлению, дверь стремительно раскрылась внутрь, и Ремус едва удержался на ногах.

Лаванда стояла на пороге и блестящими глазами смотрела на него. Губы её дрожали.

— Я помню вашего боггарта… — выдохнула она. — Это была луна.

— Это и сейчас луна, — как можно мягче сказал Ремус. — Можно мне войти?

— Что вам от меня нужно? — резко и как-то враждебно поинтересовалась Лаванда. В руке её невесть откуда оказалась палочка. Другая рука сжимала что-то… Какой-то талисман?

Ремус поднял руки ладонями наружу.

— Только помочь. Я знаю, каково это, Лаванда. Вот. — Он, не обращая внимания на смотрящую ему в голову палочку, прошёл к простому деревянному столу и поставил на него пузырёк. — Начни принимать зелье сегодня. И тогда в полнолуние ты всего лишь будешь валяться с дикой головной болью. Но точно никуда не побежишь, никого не разорвёшь и не… Начни сегодня, слышишь? — Ремус посмотрел в такие незнакомые серо-голубые глаза. У всех оборотней в момент обращения глаза становились жёлтыми.

— А ты? — нахмурилась Лаванда. — Примешь?

— Конечно, — рассудительно ответил Ремус. — Посмотрим, как на тебя повлияет зелье. Если так, как я рассчитываю, то тебе больше незачем будет прятаться. Ты сможешь вернуться к людям, слышишь? — Он старался говорить жизнерадостно, чтобы она не догадалась, что это будет за жизнь — среди людей. Конечно, Дамблдор много сделал ради него и других оборотней. Но люди не способны так быстро принять непохожих на них. — Что ж… Я зайду после полнолуния. И мы поговорим. Хорошо?

Лаванда лишь кивнула. Она не смотрела в глаза. А Ремус только на подходе к дому понял, что не спросил её, что же такое она сжимала в руке.

* * *

Пять дней до полнолуния… Четыре. Три. Ремуса так и подмывало навестить Лаванду. Но зачем опять ставить её в неудобное положение? Он сделал всё, что мог.

Два. Календарь будто отставал на день от его ощущений.

Поэтому, когда Тедди уже сопел в своей кроватке, невыносимо милый во сне, Ремус уходил в противоположную от хижины Лаванды сторону. И лишь растущая луна видела, как бесновался между деревьев без одной ночи оборотень.

За день до полнолуния, когда Ремус, обессиленный и злой, подходил к дому, он увидел, что у входной двери прислонена метла. Он пригляделся. Рон Уизли. Странное время для гостей.

Когда он вошёл, Дора была непривычно, даже как-то неестественно весела. Бледные щёки налились жарким румянцем. Глаза блестели. Она рывком обернулась к двери.

— А, Ремус! — громко воскликнула она, хотя сама всегда шикала за любое тихое слово, боясь разбудить ребёнка. — Мы не ждали, что ты так скоро наглядишься на свою обожаемую луну!

— Мы? — Ремус поднял бровь, прислонился к косяку и сложил на груди руки. — Продолжай.

Рон ощутимо вжался в диван.

— Понимаете, Тонкс прислала нам с Джинни патронуса, попросила побыть с ней, пока вы… ну… Но полнолуние же завтра? — опасливо уточнил он.

Ремус горько усмехнулся. Уизли видел его недолго. Но, очевидно, запомнил на всю жизнь.

— И где же Джинни? — небрежно спросил он, проходя в гостиную. На низком столике стояло несколько бутылок из-под сливочного пива и початая бутылка огневиски. — Так.

— Я не пил! — поспешно отрёкся Рон. — То есть, чуть-чуть… — Он просительно посмотрел на Дору, но та только выпятила упрямо челюсть. — А Джинни сказала, если понадобится помощь, они с Гарри сюда трансгрессируют. А пока они где-то тоже, наверное, любуются луной… — Рон завистливо вздохнул, и Ремус даже на миг ему посочувствовал.

— Спасибо, Рон, что оберегал мою жену, пока меня не было, — кивнул он. — Хотя раньше она прекрасно обходилась без этого. А теперь, я думаю, нам всем пора спать.

Рон с готовностью встал и хотел уже улизнуть, но Дора пригвоздила его к месту окриком.

— Стой! Я хочу, чтобы ты повторил то, что рассказал мне!

— Нет! — робея, пролепетал Рон. — Зачем…

— Что рассказал? — выдавил из себя Ремус, похолодев.

— Как ты хотел бросить нас с Тедди ещё тогда! И отправиться на поиски приключений с Гарри Поттером! — выкрикнула Дора с ненавистью. — Она тяжело дышала, глаза сверкали слезами боли и ярости.

— Дора…

— Не. Называй. Меня. Дорой!! — прокричала она ему в лицо, сделала шаг назад и запнулась о заставленный бутылками столик. Но лицо исказилось лишь человеческими эмоциями — ни следа метаморфизма.

Ремус протянул руки, чтобы поймать её, но она, падая, выстрелила в него из своей палочки. Промахнулась. С грохотом рухнула на стол, и бутылки полетели на пол.

Ремус проводил взглядом улетевший в стену красный луч. Рон, всё-таки тоже боец со стажем, стоял с палочкой наготове. Хотя вряд ли он изобразил бы сейчас что-нибудь, кроме Протего.

— Твой рыжий друг не так хорош в окклюменции, как в размахивании палочкой, — зло усмехнулась Дора с пола.

Ремус покачал головой. Что на неё нашло…

— Я остался с тобой, — произнёс он, опустившись рядом с ней на колено. — С вами.

— Только потому, что Поттер тебя не взял. — Она явно вытянула из Рона все подробности постыдного разговора. И самое главное, что Ремусу нечего было ей ответить. Он ведь правда ушёл бы тогда с Гарри, прикрываясь ложным пониманием блага вновь обретённой семьи. Но Мальчик-который-выжил оказался благороднее недобитого оборотня…

Ремус опустил голову, не зная, что сказать. А она ждала, несомненно, ждала… Он протянул руку пригладить взъерошенные серые волосы… Тыльную сторону ладони проре́зал тонкий лунный луч. Ремус вскочил, как ошпаренный. Зелье!! Но сегодня же ещё не полнолуние?! Или он потерял счёт дням?

Он бросился в мастерскую, где стоял котелок с остатками зелья, которые он приберёг для себя на эту ночь.

Пусто. Только серебристо-кровавые пятна на полу и стенах.

— Дора! Где?!..

Она стояла в дверях и наблюдала за его метаниями. Секунда — и уже повисла на шее, обдав жарким дыханием и запахом огневиски.

— Укуси меня! — исступлённо прошептала она. — Может, тогда я понравлюсь тебе больше, оборотень! Укуси нас обоих — меня и сына! — Ремус с ужасом смотрел на неё. — Сегодня полнолуние! И я не пущу тебя к ней!! Укуси меня, раз тебе нужны себеподобные! — Она крепко держала его за отвороты пиджака.

Но полнолуние же завтра… Он скосил взгляд на лунный календарь. Всё тело дёргалось, предчувствуя метаморфозу.

— Я по рассеянности забыла оторвать один листочек, пока ты приходил в себя после прошлой случки, — оскалилась Дора.

Ремус оторвал от себя её цепкие руки.

— Ты весь месяц вынашивала этот план?!

— Ты каждое полнолуние шляешься к этой сучке — Лаванде Браун!

Ремус застонал. Ни зелья, ни спасения… Зачем он тянул до последнего?!

И тут он услышал знакомо-незнакомый крик. Наполовину человеческий, наполовину звериный. И он звал его.

Лунный луч скользнул в окно, как вор. И тело с готовностью приняло его. Глаза вобрали в себя призрачное свечение. Одежда треснула, и даже Дора в испуге отступила от занявшего собой полкомнаты чудовищного существа.

Но тот, кто был Ремусом Люпином, не смотрел на жалкую дочь человека. Его звала равная ему. Почти.

* * *

Тонкс стремглав бросилась за оборотнем, который в три прыжка преодолел гостиную и канул в шевеление теней за порогом. Бросила на ходу:

— Присмотри за Тедди! Я должна…

Совершенно опешивший Рон остался один посреди разорённой комнаты.

— Самое время позвать Гарри, — сказал он сам себе. — Не так уж это и здорово — очутиться в центре событий, оказывается. Хотя… — Рон прищёлкнул пальцами. — И как это сюда занесло Лаванду?..

Серебряный патронус, разбрасывая брызги света, выскочил за дверь. Рон присел на краешек стула и стал ждать, молясь про себя Мерлину, чтобы не проснулся ребёнок. Что с ними делать — непонятно.

Не прошло и пяти минут, как на лужайке хлопнуло, и запыхавшиеся Гарри с Джинни вбежали в дом.

— Что случилось?! — воскликнула Джинни. — Где Тонкс?! Твой патронус молол какую-то чушь!

— Она унеслась за Люпином! А он, видимо, за… Лавандой? — Рон обалдело потёр нос. — Я, пожалуй, пойду за ними…

— Нет! — хором выкрикнули Гарри и Джинни.

— Ты же позвал нас помочь, — заметил Гарри.

— Да. Посидите с ребёнком, — бросил Рон. Гарри и Джинни переглянулись. — А Лаванде… я кое-что должен.

— Но Люпин…

— Он принял зелье, — вдохновенно соврал Рон. Так что он безопасен! Предоставьте это мне. Это личное дело.

Джинни недоверчиво фыркнула.

— Если что, присылай патронуса, — с подозрением сказал Гарри. — Или хоть искры в небо.

— Без проблем, — хохотнул Рон. — Может, раз Гермиона меня кинула, мне воссоединиться с Лавандой, а?

Один миг он позволил себе с наслаждением полюбоваться вытянувшимися лицами сестры и лучшего друга. И рванул вслед за ополоумевшими Люпинами. В конце концов, он, Рон, мог бы лучше противостоять ядрёному коктейлю сливочного пива, огневиски, очарования Тонкс и легилименции. И не болтать лишнего, что сейчас грозило вылиться в нечто похуже, чем случай на третьем курсе. И хотя слащавый образ Лаванды вовсе не вязался со всем происходящим этой прозрачно-строгой лунной ночью, Рону почудились в вопле и знакомо человеческие нотки. Лично ему знакомые.

* * *

Забыв про метлу, Рон, мчался напролом сквозь подлесок, боясь потерять след. Впрочем, Тонкс производила так много шума… Недаром чуть не провалилась на экзамене по маскировке для будущих авроров.

Стоп! Куда теперь? Кажется, вон там светлеет прогалина между деревьями. И слышатся разрывающие тишину тяжёлые, со всхрипом дыхания.

Рон осторожно подкрался поближе и спрятался за деревом. Люди… существа встали по углам треугольника, словно решили изобразить собой знак Даров Смерти. Запыхавшаяся Тонкс. Потерявший человечье обличие Люпин. И… Лаванда?

Трудно было узнать его бывшую девушку. Лаванда Браун — это светлые кудряшки, розовый ободок и всякие девчачьи глупости. И тяга целоваться у всех на виду.

Эта Лаванда пугала. Губы подрагивали, приоткрывая удлинившиеся клыки, глаза изжелта-серого цвета смотрели свирепо из-под сдвинутых бровей. Но она была человеком, в отличие от Люпина. И ещё она была жутковато красива со всей этой полузвериной сущностью. И даже чем-то неуместно напомнила Гермиону, когда та злилась. Наверное, назвать её сейчас "Лав-Лав" — не самая лучшая идея.

Рон переступил с ноги на ногу, хрустнула ветка… И неустойчивое равновесие на поляне взорвалось стремительным движением.

Тонкс вскинула палочку и запустила в Лаванду Ступефаем. Расстояние — всего несколько шагов, но та по-звериному извернулась, и красный луч ударил в ствол за её спиной.

— Ты не принял зелье сам! — прорычала она Люпину.

Тот ответил лишь жалобным воем. Вряд ли он сейчас понимал человеческую речь.

— Ах ты гадина! — взвизгнула Тонкс. — Я видела, что он шлялся к тебе! — В исступлении она снова подняла палочку. — Круци…

— Ступефай! — мгновенно среагировал Рон.

Тонкс повалилась лицом вниз. Рон на деревянных ногах вышел на поляну, палочка в его руках дрожала. Как же это… Тонкс, аврор… И Непростительное заклятие! И сам он будущий аврор.

Рядом глухо зарычал “профессор Люпин”, и Рон очнулся. Отчётливо вспомнились события третьего курса. Бесполезно взывать к его разуму.

— Э-э, Лаванда? Думаю, нам лучше… — Он протянул ей руку, палочка в другой руке держала оборотня на прицеле.

— Ты не понимаешь, — хрипло выдохнула она, и Рон увидел, что в пальцах у неё что-то зажато. Что-то тёмное вроде камня.

* * *

Вспышка света — кажется, последнее, что она видит. И тяжёлое вонючее тело срывает с неё. Звон стекла возвещает, что магия Гермионы отбросила Сивого к окну. Мягкий удар через несколько секунд — и всё кончилось. Для него. А для неё?..

Шее горячо. А всё остальное тело словно погрузили в ледяную ванну. Боли нет… Совсем нет. На ум приходит неуместное сравнение с комаром, который выпускает какие-то вещества, чтобы жертва не почувствовала укуса.

Весь год она боялась именно его, Фенрира Сивого. По рассказам, которые просачивались в Хогвартс из внешнего колдовского мира. А уж Кэрроу любили попугать бунтовщиков своим "лохматым другом". Он мог бы стать её личным боггартом. И она тайком прочла всё, что удалось найти про оборотней.

Мысли вяло текут в голове — как струйка потемневшей крови из раны на шее. Почти остановившийся взгляд не следит за битвой, которая над ней развёртывается. Тишина… Высокий властный голос… Снова тишина… И — снова битва. Далёкая и близкая одновременно.

А потом — крики радости, единовременно вырвавшиеся из сотен глоток. И позже — горькие одиночные стоны.

— Фред… Фред!!

— Тонкс!

— Профессор Люпин…

И над ней — тоже плачут.. Парвати рыдает у неё на груди. Профессор Трелони роняет на лицо горячие слёзы из-под толстых очков и трясёт бесчисленными бусами. Кажется, подошёл даже осунувшийся Рон со своей вечной Гермионой. А сама Лаванда плывёт куда-то между жаром и холодом, с привкусом крови во рту и странными видениями в голове…

И когда до неё доходит миссис Помфри, то отдёргивает в ужасе руку.

— Она ещё жива! Кажется… — взвизгивает она. — Но этот укус! И в полнолуние...

Она жива… Я жива!

Лаванда понимает, что может двигаться. Грудная клетка расширяется, впуская больше воздуха в лёгкие... И застывает. Окружающие люди смотрят на Лаванду с гадливым сочувствием. Она закрывает сухие глаза. Лес, луна. Одиночество. Она много прочла про оборотней.

И когда, опасливо перевязав рану, миссис Помфри, оставляет её, Лаванда встаёт. В голове на удивление ясно. Уцелевшие защитники Хогвартса унесли павших и разбрелись отдыхать, еле волоча ноги от усталости. И Лаванда с изумившей её саму бесшумностью покидает замок. Туда — в Запретный лес. Подальше от людей, которым она теперь никогда не будет ровней. Подальше от места, где её жизнь ради забавы выпил оборотень.

И когда Лаванда углубляется в Запретный лес так далеко, что совсем теряет направление, она вдруг выходит на поляну. Здесь явно кто-то был недавно… Лаванда прищуривается, делает шаг… И чувствует в мягкой почве что-то твёрдое под ногой. Камень? Сама не зная зачем, она наклоняется и выковыривает его из земли. На ладони чернеет небольшой огранённый камень. Красивый камень… Лаванда проводит по нему пальцем, любуясь отражением лунного луча на точёной грани… Луна?! От внезапного страха сводит ноги, будто она увидела боггарта. А из горла неосознанно, против воли вырывается звериный крик. Камень стремительно уменьшается на ладони — нет, это сама ладонь превращается в огромную лапищу с когтями! Вертанувшись, камень соскальзывает на землю…

Но тело, ещё не совсем преобразившееся от укуса оборотня, возвращается к прежнему виду спустя мгновение. И только камень исторгает струи мертвенного света в пространство вокруг себя.

А Лаванда падает над ним на колени.

— Помоги мне… Помоги… Мне нужен кто-то близкий... теперь… Когда я стала от всех так далека… Помоги мне…

Магия ночи, когда пал Тёмный лорд, когда все три Дара Смерти сошлись в своей полной силе, наливает воздух свечением. Воскрешающий камень может больше, чем просто бесплотное воспоминание. Только что отлетевшая душа оборотня слышит зов и возвращается, а за ней — и связанная с ней клятвами другая душа… Но что это будет за жизнь, знает только Смерть, чей Дар они потревожили.

* * *

— Рон, ты видишь их?

Рон осоловело обвёл поляну взглядом.

— Кого?

— Тонкс и Люпина?

— Конечно… И один из них, кажется, сейчас меня сожрёт.

— Удивительно, — не обращая внимания на последнюю фразу Рона, задумчиво пробормотала Лаванда, перекатив камень на ладони. — Я думала, только для меня…

— Да объясни же ты, наконец! — досадливо воскликнул он.

— Их нет, — просто сказала Лаванда, будто это всё объяснило. — Они призраки.

— Хороши призраки! — фыркнул Рон, отступая перед грозно возвышающимся над ними оборотнем. — Если не хочешь, чтобы я тут тоже стал призраком, давай уматывать!

Он быстро перебрал в памяти заклятия и остановился на старом добром Ступефае.

— Сту…

Вихрь трансгрессии сыпанул в лицо листьями. А когда они улеглись, на поляне оказались Гарри, Джинни с ребёнком на руках и… Гермиона! Даже в лунном свете загорелая, какая-то обветренная и посвежевшая. Ох-х…

Оборотень резко обернулся в её сторону.

— Профессор Люпин! — пискнула Гермиона и с похвальной резвостью вскинула палочку.

— Что вы здесь делаете?! — опешил Рон.

— Гермиона прилетела и сразу же устроила нам с Гарри головомойку, что мы отпустили тебя, слабосильного, одного, — со смешком ответила Джинни. — А потом мы увидели красные вспышки и… не договорились, кто останется с ребёнком. — Она покосилась на лежащую лицом вниз Тонкс. — Думали вразумить их, но, видно, пока не выйдет.

— Ренервейт! — Гермиона решительно повела палочкой в сторону Тонкс.

— Я бы поостерёгся её оживлять, — невзначай заметил Рон.

— Что?! — резко вскинулась Гермиона. А у Рона аж на душе потеплело. Как хорошо-то, а… Она всё такая же!

Тонкс застонала и села, схватилась за голову. И тут её взгляд упал на Тедди. Она вскрикнула и, вскочив, вырвала, ребёнка из рук Джинни. Тедди заплакал было, но обхватил мать ручонками и испуганно затих.

По крайней мере, Тонкс больше не бросалась Непростительными заклятиями…

Оборотень подошёл к своей семье. Рон заметил, как напрягся Гарри, как Гермиона сузила глаза, и её пальцы на палочке побелели… Но Люпин лишь понюхал головку сына — шевельнулись от мощного вдоха разноцветные волосики — и встал рядом. Все, кажется, выдохнули.

И только лицо Лаванды исказилось болью. Взгляд пожелтевших глаз был дик. Её рука взлетела над головой, и Рон ясно разглядел меж пальцев неестественное свечение магического камня.

— Я могу оборвать ваши недожизни в любой момент! — прорычала она в неистовстве.

Тонкс покрепче прижала к себе притихшего Тедди и ошарашенным взглядом смотрела на Лаванду. Будто её озарило пониманием. Перевела взгляд на сына, на мужа…

Лаванда повернула камень на ладони — и Люпин с подвывающим стоном съёжился до нормальных человеческих пропорций. Лаванда смотрела на него сверху вниз, и зрачки пульсировали в такт мерцанию камня.

— Вы все можете уходить. — Она даже не удостоила взглядом героев магического мира и Тонкс с ребёнком. — Но оборотня я не отпущу, — закончила она с придыханием, которое неприятно напомнило Рону, как она бегала за ним, когда он стал вратарём Гриффиндора. — А если вы попытаетесь мне помешать… Он умрёт. Это я его вызвала. Он мне нужен!

Люпин пошевелился, приподнялся на руках.

— Значит, мы мертвы? — уточнил он так спокойно, будто кто-то дал на уроке не совсем корректный ответ. — Кто именно? Я и Дора? А Тедди? — Он встал и подошёл к Лаванде почти вплотную.

Она будто растерялась. Опустилась рука с камнем.

— Ты и Тонкс… — прошелестела она. — Я вызвала тебе в ту ночь, когда меня укусил Сивый… Случайно. Её я не звала. — Лаванда резким кивком указала на Тонкс.

* * *

Ремус внезапно всё понял. Понял, почему из жизни вдруг исчезли краски и волосы Доры навсегда потеряли свой цвет. Их, умерших в день битвы за Хогвартс, насильно выдернули в мир живых с помощью Воскрешающего камня. Но как можно было ощущать себя настолько живым — с Лавандой?..

— Оставь камень Тонкс, — понизив голос, попросил Ремус. Лаванда дёрнула головой в знак несогласия. — Возможно, на одну его магии хватит. Пусть у нашего ребёнка останется хотя бы мать. У неё было столько жизнелюбия… А я… уйду с тобой.

— Куда? — Лаванда отступила на шаг, глаза расширились, будто не она была оборотнем и грозила смертью минуту назад.

По телу Ремуса перекатывались волны жара. Оно бунтовало против насильного очеловечивания и требовало обращения.

— Туда, откуда не возвращаются, — отчеканил он. — Гарри!

Беспалочковая магия — это непросто. Но если напрячь все невеликие жизненные силы…

Хватило несколько секунд, чтобы создать нечто вроде легилементивного канала между ним и Гарри. Хорошо, что победитель Волдеморта так и не научился стабильно прикрывать свой разум… Люпин уже передал ему всё, что хотел. Будто зеркальное отражение того болезненного разговора… И только округлились зелёные глаза под очками. Обычно упрямый Гарри Поттер медленно, едва заметно кивнул в знак того, что понял. Джинни, Рон и Гермиона сгрудились вокруг него тесным кольцом. А Дора — в двух шагах, обездвиженная испуганным ребёнком. Жаль, не коснуться больше его...

— Сейчас! — скомандовал Ремус. — Акцио камень! — Воскрешающий камень вырвался из пальцев Лаванды, и Ремус тут же перебросил его Гарри.

— Акцио ветка! — выкрикнул тот, и толстый сук прыгнул ему в руку. — Портус! — Ветка вспыхнула голубоватым свечением. — Быстро, хватайтесь все!

Ремус видел, что друзья Гарри обязательно выскажут ему всё, что думают, — потом. Но они привыкли верить ему. И сейчас — протянули руки к порт-ключу. А безвольную руку Тонкс Гарри приложил к ветке сам. Мгновение — и сгусток магии унёс их куда-то далеко. И тогда Ремус повернулся к Лаванде.

— Это хуже, чем Непростительное заклятие — если бы ты знала, что делала, — выдохнул он. Жизнь утекала из него, он чувствовал это. Камень был далеко. — Почти как крестраж. — Но ты не знала.

— Не знала… — эхом повторила Лаванда, будто враз растерявшаяся уверенность и силы. — Я лишь…

— Страшилась одиночества, — договорил за неё Ремус. — Огромного, бесконечного, тёмного и холодного, как ледяная пещера.

— Да… — Она опустила жёлтые глаза.

Первый раз они говорили лицом в лицу. Первый раз они говорили.

Ремус поднял руку и коснулся её светлой пряди. Собственная ладонь стала полупрозрачной, как плоть призрака.

— Куда ты отправил Воскрешающий камень?! — в ужасе вскрикнула Лаванда, заметив это. — Ты не можешь меня оставить! — По щекам её катились слезы. Ремус провёл пальцем по её лицу, и слезинка, как капелька росы в тумане, блеснула в свете луны.

— Живи… — прошептал Ремус. — А я умер уже давно — в битве за Хогвартс.

Лаванда мерцала перед глазами, как привидение. Как ангел…

— Я тоже.

Что?..

— Я думаю, поэтому камень и открылся мне.

Ремус опустил веки. Да, конечно. Поэтому всё так и случилось. И они встретились где-то на кромке миров, где не имели права оставаться долго. И тем более — испытывать радость.

Он почувствовал прохладное прикосновение мягких губ. Не со звериной страстью, что сталкивала их до этого, а с робкой ласковостью. И ответил на поцелуй со всей нежностью, на которую был способен. И длился этот поцелуй всю их оставшуюся жизнь — пока лунный свет не вобрал в себя истончившиеся силуэты.

* * *

А далеко отсюда Тедди осторожно трогал ручками висящий на груди у матери Воскрешающий камень. Он не знал, что она должна будет носить его всю жизнь. Но поросячий пятачок — это очень смешно. И волосы мамы — самые лучшие. Ярко-розовые, как жвачка, которую ему пока не дают.