Назло (гет)

Гермиона останавливается у портрета Персиваля Пратта. За портретом проход в лодочный сарай, куда она и направляется этим утром.

— Найди человека, чьих ликов три, он тебе скажет, что принести, — поэт спрашивает пароль. За спиной поэта нарисовано небо, а в руке он держит цветок.

— Просто абсурд, — отвечает Гермиона.

«Почему же абсурд?» — вздыхает она, думая о своем. Она знает человека, чьих ликов не три, а даже больше. И он уже сказал ей, что нужно принести.

В лодочном сарае сыро и холодно. Пахнет тиной, водой, а еще ранним утром. Небо пока синее, но уже светлеет. Малфой уже там, сидит на скамейке закинув ногу на ногу. Он одет в ту же черную водолазку, в которой она видела его ночью, и джинсы, но сейчас с ним рядом нет Астории. Нет никого из его друзей. Одна его рука лежит на спинке скамейки, другая на подлокотнике. Он выглядит так расслабленно, как будто ему не холодно в его тонкой водолазке ранним утром, как будто он все еще там, в Выручай-комнате, с друзьями, сейчас достанет сигарету. И скажет вслух, какое его желание она должна исполнить.

Гермиона подходит. Ставит на пол банку, которую принесла ему. Малфой улыбается и ждет. Ей приходится подойти к нему самой. Он осматривает ее снизу вверх, и тогда Гермиона садится ему на колени. Рукава его водолазки закатаны. Темная метка побледнела, но не исчезла.

Ей ужасно хочется задрать его водолазку, но она знает, что скоро тут появятся другие ученики, которые едут на длинные выходные домой. Времени у них очень мало.

Малфой кладет руки ей на бедра. Зря она надела платье — утром так холодно. Но руки у Малфоя теплые (сколько у него лиц?). Он гладит ее бедра. В нем есть хоть что-то неидеальное? Кроме его характера? Опускает руку ей на грудь. Запрещённый прием — вдруг их кто-то увидит. Уже не холодно. Щеки горят точно не от утренней прохлады. Какой же он непростительно красивый, с красными пятнами на щеках, с раскрасневшимися губами.

— Какая же ты красивая, Гермиона, — шепчет он, — какая красивая… Самая красивая девушка Хогвартса.

Он прижимает ее крепче.

— Грейнджер…

Между ними нет никакого расстояния. И никогда не было.

— Грейнджер…

Гермиона открывает глаза.

Какой же он красивый с красными пятнами на щеках. За его спиной все еще синее небо. И он смотрит на нее. Гермиона чувствует себя так неловко, как будто он мог увидеть ее сон. Она задремала. На секундочку задремала. Она не хотела видеть его во сне. Он ей даже не нравится.

— Вот, я принесла, — Гермиона протягивает ему банку с сердцем мантикоры.

— Украла? — ухмыляется он.

— Нет, попросила у Макгонагалл.

Малфой запахивает мантию. Гермиона кутается в куртку. В джинсах не холодно, но рядом с Малфоем по телу бежит холодок. Он берет банку. И она замечает, что между ними почти нет расстояния. Он просто стоит очень близко.

Вчера, когда он сидел на кресле в Выручай-комнате, она смотрела на него. Одну руку он положил на подлокотник, а второй обнимал Асторию — самую красивую девушку Хогвартса. Они идеальная пара, оба блондины, оба чистокровные, оба высокомерные. И мерзкие.

И он смотрел на нее, не на Асторию. Наверное, праздновал свой триумф. С этой мерзкой ухмылкой на губах. (Интересно, в нем есть что-то неидеальное?)

— Это благодаря тебе, — говорит он.

— Что? — не понимает она. Он выиграл спор. Он поймал чертов снитч, а она оказалась должна ему желание! И он попросил принести ему сердце мантикоры, которое не мог нигде достать. Для матери.

— Если бы мы с тобой не поспорили на глазах всей школы, я бы, может, не дал себе слово, что поймаю снитч. Если бы ты не сказала при всех, что я его никогда не смогу поймать, я бы, может, не стал и стараться. Мы должны быть благодарны нашим врагам.

Врагам…

Она так не говорила! Она сказала только, что снитч всегда ловил Гарри. Но Малфой услышал что-то своё, взвился и поспорил с ней. В тот день она впервые после войны видела на его лице то же неприязненное и злое выражение, что и на младших курсах.

— И тем, кто никогда нас не полюбит. Как бы мы ни старались, — закончил он.

— Да, это верно, — говорит она. — Мы должны быть благодарны тем, благодаря кому мы пытаемся стать лучше. Хотя бы назло.

— Назло, — повторяет за ней Малфой.

Между ними нет никакого расстояния. И это очень заметно, когда в лодочный сарай начинают заходить остальные ученики, которые тоже едут на длинные выходные домой. Красавица Астория, Полумна, Блейз. Астория смотрит на Малфоя. Он резко опускается на скамейку рядом с Гермионой. Откидывается расслабленно, одну руку кладет на спинку, вторую на подлокотник. Астория и Блейз садятся вместе на скамейку напротив, перешептываются. Полумна садится рядом с Гермионой и Малфоем. Ей все равно, что она сидит на одной скамейке с человеком, в чьем подвале ее держали. Полумна всегда находится в своем собственном мире, где нет места ненависти.

Плещется вода, у причала колышутся лодки. Раннее утро. Гермиона чувствует, что рука Малфоя, та, что лежит на спинке скамейки, касается ее спины. Едва-едва. Гермиона откидывается и чувствует прикосновение к его руке. По спине проходит жар. Малфой кладет ладонь на ее плечо. Но Гермиона не отодвигается. Назло.

В этом году больше нет разделения на факультеты. Макгонагалл это очень не нравится, но директива пришла прямо из Министерства, поэтому теперь все ученики носят одинаковые мантии и могут сидеть за любым столом в Большом зале. Единственное исключение сделано для игры в квиддич; там всё еще сражаются за свои факультеты. Хотя факультетов больше не существует на бумаге, в реальности все так и жмутся к своим. Только одна Гермиона Грейнджер спокойно садится за стол, который раньше был слизеринским. Рядом с тем местом, где обычно садится он. Драко не сомневается, что она это делает только с одной целью — позлить его.

Она всегда привлекала его внимание. Даже на шестом курсе, когда он весь был занят заданием Волдеморта. Тогда он жил в своих фантазиях, представляя себя могущественным и жестоким Пожирателем, а на деле был испуганным мальчишкой, который просто выполнял чужую волю.

Он был уверен, что его детский интерес к ней давно сгорел в огне взросления, как сгорела Выручай-комната в Адском пламени. Но едва он увидел ее на восьмом курсе (его всё так же называют седьмым) — и сердце со скоростью падающей Астрономической башни ухнуло в пятки, ему всё стало ясно… Но теперь Грейнджер недоступнее, чем когда-либо прежде. Она и раньше была недоступна: высокомерная донельзя, встречалась только с популярными игроками в квиддич, любимица учителей, лучшая ученица, которая никогда его не замечала. Даже когда он попал в команду по квиддичу, она заявила, якобы это отец купил ему место в команде. Тогда он в грубой форме напомнил ей о ее происхождении. На следующий год она дала ему пощечину. На шестом курсе он ее оскорбил, и она ответила так же зло. И это был максимум их отношений.

И вот сейчас она сидит за столом, где ей не место. Поттер и Уизли не вернулись на восьмой год обучения (ну конечно, куда уж им, таким популярным, вернуться в школу). Но Гермиона уже нашла себе друзей, а сейчас к ней подсели Финниган и Викки Фробишер.

— Я купил новую метлу, — говорит Финниган. — Она подержанная, но развивает такую скорость, что в прошлый раз я чуть не свалился. Проверю ее на отборочных.

Гермиона поворачивается и, столкнувшись с Драко взглядом, поспешно опускает глаза.

— У Слизерина нет никаких шансов, — говорит Финниган громко.

— У них никогда их и не было, — добавляет Фробишер.

Только Гермиона молчит, помешивая чай в кружке.

— Драко, а ты? — Гермиона поворачивается к нему снова. Ее голос звучит хрипло, хотя недавно звенел.

— Что, я?

— Квиддич? Ты играешь в этом году?

— Еще не решил.

Почему она вообще интересуется?

Внутри вспыхивает отчаянное, с детства мучившее его желание самоутвердиться в этом мире… Драко почти сумел погасить его, пережив столько неудач. А теперь оно разгорается снова, как разгорается огонь в тлеющих углях, когда подует ветер.

— Конечно, собирается, — говорит Блейз.

Драко бросает на него гневный взгляд.

— Это замечательно, — продолжает Гермиона и снова отводит глаза. Финниган и его подружка молчат.

Драко оставляет недоеденный десерт — и идет прочь из Большого зала. За ним следует Блейз, но Драко не в настроении говорить. Блейз снова начнет зудеть про отборочные. Драко не зовут играть. Но Блейз говорит, что ему стоит пойти на отборочные всё равно. Блейз утверждает, что Драко отличный игрок.

* * *

Драко собирается утром. Достает потрепанную квиддичную форму, находит на дне чемодана перчатки, выносит из чулана метлу. Он бросил квиддич еще на шестом курсе из-за задания Волдеморта, и вернуться теперь представляется практически невозможным. Вряд ли его возьмут, ведь он давно не тренировался и полно учеников младше, которые рвутся в команду во что бы то ни стало… И, в конце концов, в школе его не любят. Но Драко смотрит в небо. Отборочные — это его шанс. Может быть, последний.

И он переодевается в форму.

— Кого я вижу, — ухмыляется Блейз.

Блейз, в отличие от него, не сомневается ни минуты. Его метла начищена и разве что не вибрирует в руке.

Драко берет свою метлу, и они идут на квиддичное поле.

Там полно людей: и игроки, и зрители, и профессора. Взгляд скользит по трибунам и выхватывает Грейнджер. Ах да, у нас же больше нет факультетов. Отборочные проходят для всех участников команд в одно время.

Грейнджер видит его. Драко уверен, что она его видит, и, едва поймав его взгляд, демонстративно начинает рассматривать носки ботинок. Пришла посмотреть на его падение в прямом и переносном смысле? Пришла посмеяться? Иначе что ей тут делать. Ее-то дружков, за которыми она хвостиком таскалась на тренировки, тут нет, а ее рыжую подружку Уизли взяли в команду без отборочных.

В нем начинает подниматься злость. Злость за все его неудачи. Злость на нее, такую красивую, такую недоступную, которая брезгует даже посмотреть ему в глаза! И теперь она увидит, как он потерпит неудачу и его не возьмут в команду.

Он чувствует, что в нем растет желание. Желание превращается в намерение. Намерение попасть в команду. Потому что он этого достоин. И ради нее.

И, когда звучит его имя, Драко садится на метлу. Метла взмывает в воздух: вверх, вверх, вверх. Холод, муть облаков и знание: он будет в команде.

Когда он опускается на землю, вызывают Забини.

Драко пытается отдышаться. Он выложился весь, возможно, неидеально, но он сделал это! Драко поднимает горящее лицо и глядит на трибуны. Грейнджер, наверное, давно ушла, но нет, она сидит там же. И он понимает, что она видела, как он взмывал в небо, видела, как показывал свои умения тренеру.

Грейнджер, упрямая гриффиндорка, не уходит, пока не называют фамилии тех, кого взяли в команду.

— Забини!

— Малфой!

Жар триумфа вспыхивает в теле. И он ловит ее взгляд. В этот раз она его не отводит. Она рассматривает его. Рассматривает его сейчас, когда он весь красный и потный, а челка прилипает ко лбу. Но какая разница? Он попал в команду!

Драко идет с квиддичного поля последним. Она тоже. И вдруг ударяется о него плечом. Поднимает глаза. Она вся вздрагивает, когда понимает, что врезалась в него. Они смотрят друг на друга несколько секунд.

— Поздравляю, — говорит она.

— Спасибо.

А она уже спешит за гриффиндорцами, которые идут впереди.

* * *

Теперь он видит Грейнджер на трибунах в те дни, когда все игроки тренируются вместе. Почему-то она ходит на тренировки не в те дни, когда команды тренируются отдельно. Ей следует смотреть, как тренируются гриффиндорцы, но нет, она торчит на трибунах в общие дни. Холодно, сыро, а она под пледом и под согревающими чарами. А на голове тот же беспорядок, который ему так нравится. Прожигает его взглядом. Смотрит на него. Драко может поклясться, что она всю тренировку смотрит только на него. Не на свою рыжую подружку. Взгляд постоянно ищет ее на трибунах. Это бесит. Бесит. Вызывает неописуемый гнев.

— Да она влюблена в тебя, — бросает как-то Блейз.

Конечно, этого не может быть.

По вечерам Драко варит для мамы зелье. Зелье, которое вернет маме краски жизни. С тех пор как Нарцисса лишилась мужа, ее ничего не радует. В этом зелье собраны все мамины любимые ароматы, все вкусы и цветы, которые она любит. Не хватает только жизненной силы. Для того чтобы добавить в зелье жизненную силу, нужно сердце мантикоры. Этот компонент настолько редкий, что Драко не нашел его даже в Лютном переулке.

Надо признать, что, с тех пор как он снова начал тренироваться, энергии у него прибавилось, и он с куда большим интересом пишет эссе и выполняет задания по учебе. Ему нравятся зелья. И если раньше он всю работу скидывал на Крэбба и Гойла, то теперь всё делает сам. Ему нравится выполнять задания по зельеварению, хотя он и старается это не демонстрировать. Он вальяжный слизеринский «принц», как его окрестили однажды, он не какой-то там задрот. Поэтому он тщательно скрывает свое увлечение ото всех. Только Грейнджер его, кажется, раскусила. На зельеварении их поставили за один стол (вместе с шестью другими учениками). Но не в пару, что уже хорошо. Иначе все бы его занятия пошли к черту. Но даже сейчас, когда она поднимает на него взгляд, он забывает, что делал. У нее, впрочем, тоже не особо получается.

— Мисс Грейнджер, вы витаете в облаках, — говорит ей как-то Слизнорт, — а ведь мы сегодня не варим Амортенцию.

И она краснеет.

* * *

Она сказала, что он не сможет. Грейнджер сказала, что он не сможет.

Как будто он и так не чувствовал себя ничтожеством всякий раз, когда Поттер ловил снитч просто потому, что ему везло.

— Он тренировался! — возражает Грейнджер.

— Я тоже тренировался.

— Наверное, недостаточно.

— Недостаточно? — Драко чувствует, как вспыхивает лицо. Она говорит: «недостаточно»? А Поттер, который просто умеет вовремя открывать рот, чтобы поймать снитч зубами, значит, тренировался достаточно!

Драко берет себя в руки — привычка, которая выработалась в меноре, когда там жил Волдеморт.

— Спорим, — говорит он тоном, который поражает его самого холодом.

Она чуть ли не отскакивает.

Вокруг давно собрались игроки и слушают их. Но в этот раз Драко не собирается терять самообладание, как это случилось на втором курсе. Он становится напротив нее, смотрит в упор и продолжает:

— Спорим, что я его поймаю.

Он уверен, что Грейнджер откажется, но она выдыхает:

— Спорим на что?

— На желание. — Драко смотрит в эти карие глаза и слышит смешки кругом.

Она открывает беззвучно рот, а затем выдыхает:

— Да.

Драко протягивает ей руку. Она несмело протягивает свою. Он должен был только коснуться ее руки в знак того, что они заключили пари, но она сжимает его ладонь и стоит так несколько секунд. Драко не отдергивает руку. Наверное, пожатие — это магловский обычай.

Она, наконец, отпускает его руку. Драко берет метлу и идет на поле. Он поймает этот снитч. В этот раз поймает его.

Финниган заходит справа. Снитч мелькает перед глазами. К нему приближается Уизли. Драко пикирует вниз, чтобы не столкнуться с ней. Заваливается на бок. Выравнивается тут же. И взмывает снова. Перед глазами всплеск — сияние снитча. К нему протягивает руку Финниган. Драко приближается, но тут его подрезает Уизли. Снова сияние снитча, который выскакивает, словно из ниоткуда. Драко устремляется к нему. Его обгоняет Финниган. Снитч отклоняется в сторону. Драко делает рывок, протягивает руку — не думая, чувствуя, что пришло время. И видит — в его руке сверкает солнечный свет.

Снитч в его руке.

Шум в ушах.

Биение прозрачных крылышек о перчатку.

Рев трибун.

И среди множества лиц ее лицо. Взгляд в толпе, который его прожигает. Он поднимает снитч и показывает.

Показывает ей.

* * *

Вечеринка в отстроенной заново Выручай-комнате в самом разгаре. И уж кого-кого, а Грейнджер тут не ожидали увидеть. Впрочем, хоть празднует Слизерин, но остальные факультеты тоже пришли.

Она такая красивая. В этом платье до колен. Она выглядит скромнее всех в Выручай-комнате, но именно ее его глаза выхватывают из толпы.

Сотни желаний проносятся у него в голове. Сотни желаний… если она, конечно, не струсит и не пошлет его. Ведь она не обязана ничего выполнять.

— Грейнджер, — окликает он ее.

Она замирает, а до этого делала вид, что не замечает его.

— Я его поймал, — не может он удержаться, чтобы не напомнить ей. В крови всё еще кипит огонь, всё еще сверкает перед глазами солнечный свет на золотистых боках снитча в его руке.

Гермиона смотрит на него, на Асторию, которая села с ним рядом, и становится хмурой.

— Итак, — говорит Драко.

— Что ты хочешь?

Вокруг собираются ученики. Астория хихикает. Ученики перешептываются. Драко понимает вдруг, что Гермиону не любят. Она слишком умная, правильная, честная, любимица Макгонагалл. С ней общаются, потому что у нее можно списать, а на самом деле все ждут ее падения. И он может стать его причиной. Ждут, когда он скажет, чтобы она прошлась с голыми сиськами по Большому залу или сделала еще какую-нибудь гадость. Всё внимание направлено на него, как когда-то на первых курсах. Надо только унизить Грейнджер — и тогда он останется звездой до конца года.

И Драко говорит:

— Я хочу, чтобы ты принесла мне сердце мантикоры.

— Сердце мантикоры? — переспрашивает она.

— Именно.

— Зачем оно тебе?

— Я варю особое зелье для мамы, и мне нужно сердце мантикоры.

Она кивает и уходит. Все расходятся.

Он не звезда. Но он доволен собой. Доволен как никогда.

Астория лезет целоваться. Но Драко отталкивает ее и уходит к себе. Он представляет, что это Гермиона целует его. Что она исполняет его самое заветное желание.

* * *

Наутро он идет в лодочный сарай.

Снитч в чемодане, чтобы показать его маме.

Он приходит первым… хотя… Гермиона, закутавшись в куртку, сидит на скамейке. Ее глаза закрыты. Она спит. Ее щеки раскраснелись во сне, а на губах вдруг промелькнула улыбка. Какая же она красивая. Самая красивая девушка Хогвартса. Ужасно хочется поцеловать ее, коснуться этих приоткрытых, розовых, влажных губ губами. Но она никогда не поцелует его.

— Грейнджер, — зовет он. Она только что-то стонет во сне. — Грейнджер.

Она открывает глаза и смотрит на него. Ее губы так же приоткрыты, а румянец на щеках становится ярче.

Ничего не говоря, она быстро лезет в свою бисерную сумочку, а затем протягивает ему банку:

— Вот, я принесла.

Сердце мантикоры.

— Украла? — он кривит губы в усмешке.

— Нет, попросила у Макгонагалл.

Скоро сюда начнут приходить другие ученики, которые едут на длинные выходные домой, и, пока они одни, Драко говорит:

— Это благодаря тебе.

— Что?

— Если бы мы с тобой не поспорили прилюдно, я бы, может, не дал себе слово, что поймаю снитч. Если бы ты не сказала при всех, что я его никогда не смогу поймать, я бы, может, не стал и стараться. Мы должны быть благодарны нашим врагам. — Ранним утром все кажется другим, ранним утром все кажется реальным и нет никаких преград, поэтому Драко добавляет: — И тем, кто никогда нас не полюбит. Как бы мы ни старались.

— Да, это верно, — отвечает она. — Мы должны быть благодарны тем, благодаря кому мы пытаемся стать лучше. Хотя бы назло.

— Назло, — повторяет Драко.

В лодочный сарай заходят Блейз и Астория, садятся на скамейку напротив.

Ранним утром все кажется реальным и нет никаких преград, поэтому Драко садится с Гермионой рядом. После длинных каникул он пригласит ее на свидание в Хогсмид. Назло.

Первый день после каникул. В Большом зале все что-то обсуждают, рассказывают друзьям, как провели эти две недели. Только Драко не слушает Блейза, у которого, как всегда, куча новостей.

Мама дала ему подарок для Гермионы, но Драко понятия не имеет, как лучше вручить его. Наконец он пишет на пергаменте несколько фраз, складывает журавлика, но потом решает, что передаст записку ей в руки.

После обеда все двигаются к выходу; он ждет, когда Грейнджер поравняется с ним. Едва она проходит мимо, как Драко сует записку ей в руку. Она бросает на него изумленный взгляд. Останавливается. Сзади уже давят младшекурсники, и, так ничего и не сказав, Гермиона идет в коридор.

Блейз хлопает его по плечу, но Драко в ответ только поднимает бровь.

— Что это? Что? Записка? — Джинни вырывает журавлика из рук Гермионы, за что получает учебником по лбу. — От Малфоя? Что ему надо? Я набью его слизеринскую морду метлой, если он снова тебя обижает!

— У нас нет разделения на факультеты, — Гермиона старается, чтобы голос звучал безразлично, но он все равно дрожит.

Записка от Малфоя! Что там может быть?

Гермиона разворачивает журавлика, чуть не роняет его, смотрит на Джинни, но та, кажется, не замечает ее волнения.

— Он все равно слизеринский хорек, — Джинни подается ближе. — Что он пишет?

Глаза летят по строчкам, а сердце бешено стучит.

— Это о его маме.

Гермиона крепко сжимает записку. Сердце никак не может успокоиться. Драко Малфой… Драко Малфой пригласил ее встретиться в Хогсмиде в новой кофейне, чтобы передать какой-то подарок от Нарциссы.

— Что именно? Что он пишет? — Джинни чуть ли не прыгает на месте от любопытства.

Гермиона хочет ответить, но слова застывают на губах, когда, повернув голову, она встречается с Малфоем взглядом.

* * *

Драко никогда так не нервничал перед первым свиданием. Точнее, он вообще никогда не нервничал перед свиданием. Девушки сами вешались на него и сами были на всё готовы. Поэтому он никогда не ценил ни одну из тех, кто вечно крутился вокруг него. Они слишком легко ему доставались.

Но Грейнджер…

О чем они будут говорить? О зелье, которое он сварил?

Он потратил на зелье для мамы все каникулы. Но не было ничего лучше, чем увидеть, как мамины глаза вспыхнули, как темное озеро, в которое упал луч света. Мама была счастлива, и они снова, как когда-то до войны, отправились в Лондон на прогулку. Она внимательно выслушала, как именно Драко получил сердце мантикоры для зелья, и ни разу не вспомнила, что Гермиона Грейнджер маглорожденная. В магазине мадам Малкин мама купила себе новое платье и еще подарок. Драко не видел, какой. Он узнал о нем, когда они вернулись домой, а Типпи принес ему коробку со словами: «Миссис Малфой просила вручить это Гермионе Грейнджер». Зная маму, можно сказать, что с ее стороны это был очень широкий жест. И настоящая благодарность.

Увидев снитч, мама сказала:

— Ты самый талантливый.

В их семье не было принято говорить друг другу добрые слова, поэтому похвала мамы растрогала его до глубины души. Драко давно не плакал. Он плакал в последний раз на шестом курсе в заброшенном туалете, когда думал, что не может выполнить задание Темного Лорда. Но в тот момент, когда мама смотрела на него с улыбкой и говорила, что он самый талантливый, он почувствовал, что его глаза увлажнились. И в этот раз от счастья.

Драко сжимает снитч, который теперь всегда носит с собой. Вскоре он находит кофейню, куда пригласил Гермиону. Она еще не пришла, и Драко занимает столик у окна.

* * *

С гор бегут ручейки, кое-где сливаясь в широкие реки и падая водопадами с отвесных склонов. Пахнет весной, и колокольчиками, и талым снегом. Гермиона останавливается, бросает взгляд на цветы, но мысли тут же возвращаются к Малфою.

Что за подарок?

Почему в Хогсмиде?

Что он ей скажет? Отдаст подарок и уйдет? А сам останется пить кофе с какой-нибудь чистокровной ведьмой? Внутри все сжимается от последней мысли, но Гермиона выкидывает ее из головы. Это худшее, что может случиться. И она это переживет — и больше не будет думать о нем.

Она никогда так не нервничала перед первым свиданием, а ведь их встреча это и не свидание вовсе!

Взгляд снова падает на колокольчики. И Гермиона вспоминает, что колокольчики — это символ вечной любви.

С гор дует ветер, напоминая, что сейчас не лето, а весна. Зря она оделась так легко, платок на шею не помешал бы.

Через полчаса она заходит в деревню. Кофейню видно издалека — это единственное новое здание. Набравшись смелости, Гермиона открывает дверь.

Внутри уютно и тепло, у стены стоят небольшие диваны, на изящных столиках — первые цветы, и всё наполнено сладкими ароматами выпечки и кофе.

Малфой уже сидит за столиком для двоих. Один. Гермиона пытается вежливо улыбнуться, но губы сводит от волнения.

— Привет, — говорит она.

— Привет, — отвечает он.

И оба чувствуют себя ужасно неловко.

Ее спасает Малфой:

— Я заказал два горячих шоколада, — говорит он, — но если ты хочешь что-то другое…

— Шоколад — это отлично, — у Гермионы наконец получается улыбнуться. Она садится напротив него и едва успевает снять куртку, как официант ставит перед ними две дымящиеся чашки.

— Мама просила поблагодарить тебя за сердце мантикоры, — говорит Драко, — и просила передать тебе это.

Он достает из кармана бежевую коробку, крохотную, размером со снитч. Взмахивает палочкой, бормочет заклинание — и коробка растет, пока не достигает своих нормальных размеров. Концы атласного банта, которым она перевязана, падают на стол. Драко очень доволен, ведь он выучил заклинания уменьшения и увеличения предметов специально, чтобы впечатлить Гермиону.

— Что это? — она смотрит на коробку.

— Взгляни.

Гермиона тянет концы ленты, развязывает бант. Поднимает крышку и разворачивает тонкую бледно-розовую бумагу, в которую завернут подарок. Это платок. Шелковый, такой нежный, что, кажется, растает в руках от одного ее прикосновения. Он голубого цвета, как колокольчики, которые Гермиона видела в горах. Она смотрит на подарок и вспоминает магазин мадам Малкин, где на шестом курсе они встретились с Драко и его матерью — надменной Нарциссой Малфой. Платок оттуда — из самого дорогого магазина в магическом Лондоне. Кто бы мог подумать…

— Спасибо. — Гермиона гладит платок, боясь поднять взгляд на Драко.

— Я тоже хочу тебя поблагодарить, — говорит он.

— Ты всё-таки сварил зелье для мамы?

— Да.

— Какое зелье? Если это, конечно, не секрет.

— Я хотел, чтобы мама перестала грустить. — Он молчит, собираясь с мыслями, и наконец продолжает: — Мы совершили слишком много ошибок в прошлом, и теперь расплачиваемся за них. Отец… ну, ты знаешь. А мама… в общем, это зелье должно напомнить ей, что и у нее в жизни было много хорошего.

— Ты сам придумал это зелье? — Гермиона чувствует легкий укол зависти, что не она придумала его.

— Нет. Нашел в библиотеке менора старинную книгу с рецептами зелий. В этом зелье собраны все радостные эмоции, которые испытывала мама. По крайней мере, я постарался собрать всё, что знаю.

— Ты понимаешь, какую серьезную работу ты проделал?

Он самостоятельно сварил сложнейшее зелье. Чтобы его приготовить, нужны не только множество компонентов, но и невероятная точность и, конечно, правильный рецепт. Гермиона чуть ли не дрожит от предвкушения, представляя, что попросит его одолжить эту книгу. И, может, они могли бы сварить оттуда что-нибудь вместе…

— Ничего особенного. — Драко пожимает плечами, а затем смотрит на нее и добавляет: — Поймать снитч было сложнее. Я бы не поймал его, если бы не ты.

Если бы ты не сказала при всех, что я его никогда не смогу поймать, я бы, может, не стал и стараться.

На каникулах она перекатывала в памяти его слова снова и снова, как волны, которые набегают и возвращаются — всегда возвращаются — на берег.

Она не хотела его обидеть! И в мыслях не было. Почему он все понял не так?

— Драко, тогда на квиддичном поле я вовсе не хотела сказать, что ты не можешь его поймать. Наоборот, я всегда считала тебя очень талантливым, — она выдыхает и решается признаться. Бросается, словно в море зимой: — Ты так хорошо держишься на метле, что мы, ну, то есть я, Гарри и Рон, всегда боялись, что однажды ты поймаешь снитч и Слизерин выиграет чемпионат. Гарри смеялся над тобой, я говорила, что ты в команде просто из-за денег твоего отца, но, по правде, мы все знали, какой ты сильный игрок.

На его лице читается неверие и еще что-то — какая-то мысль.

Драко всегда считал себя плохим игроком, каким бы уверенным ни казался на поле, а всё потому, что на втором курсе он свалился с метлы на глазах у всех. И он не понимает, почему сейчас признался Грейнджер, что ему нелегко было выиграть.

Значит, он хороший игрок и всегда им был — эта новая мысль поселяется внутри. Драко улыбается:

— Это… хм…

В памяти встает прошедший год: долгие тренировки, взгляд Гермионы, когда она смотрела на него с трибун. Сколько раз он воображал себя со снитчем в руке! Сколько раз видел себя на поле, в сиянии солнца, золотистые крылышки трепещут в его ладони, а Гермиона смотрит на него. Сколько раз представлял, что она видит его триумф! Ради этой ее улыбки, ради ее восхищения, которое всегда доставалось Поттеру, а не ему, он и желал поймать снитч.

Драко достает снитч из кармана, с легкой улыбкой крутит его в руках. Сколько раз снитч, словно чувствуя его сомнения, ускользал от него! Но не в этот раз. Перед глазами вспыхивает момент его триумфа: ветер бьет по пылающим щекам, дыхание сбивается, сердце бешено стучит, снитч трепещет в ладони, а взгляд ищет на трибунах ее.

— Я поймал его только ради тебя.

Гермиона пытается оставаться спокойной, но сердце бьется чаще и вдруг замирает.

— Ради меня? — она смотрит Драко в глаза.

— Ради тебя, — повторяет он.

«Почему?» — хочется спросить Гермионе. Хочется спросить ужасно.

— Я… — и тут замолкает Драко.

И оба опускают взгляд в свои кружки с остывающим шоколадом.

— Значит, ради меня? — чуть слышно повторяет Гермиона.

Драко как-то криво улыбается, а ее сердце делает кульбит, когда он кладет снитч ей на ладонь.

Ему никогда прежде не пришло бы в голову расстаться со снитчем, но сейчас он понимает, что самое главное он уже получил. Это чувство триумфа, необычайного восторга, которое он теперь никогда не забудет. Это чувство останется с ним навсегда. А снитч…

— Я хочу подарить его тебе.

— Ты замечательный ловец, — произносит Гермиона, беря снитч. В ее ладони он расправляет крылышки, трепещет и сияет. И Гермиона, надеясь, что до Гарри никогда (никогда!) не дойдут эти слова, говорит: — Ты самый лучший игрок в квиддич.

* * *

Вечером они возвращаются в замок. В воздухе разносится аромат колокольчиков. Ветер треплет на шее шелковый платок. Драко идет рядом.

Гермиона чувствует себя пьяной, хотя пила только горячий шоколад.

— Я рада, что помогла тебе исполнить твое заветное желание, — улыбается она.

Драко вдруг останавливается. Гермиона тоже. Ветер срывает с нее платок. Драко ловит его уверенным движением игрока в квиддич. И надевает ей на шею. Его ладонь скользит по коже — нежнее, чем шелковая ткань, увереннее, чем движение, которым он поймал снитч.

— Я его ещё не исполнил.

Гермиона смотрит на его губы. Она столько раз любовалась ими, столько раз видела в своих снах, столько раз прикасалась к ним в своем воображении. Драко притягивает ее к себе. Гермиона чувствует на губах изгиб его губ. Чувствует каждый миллиметр.

И она целует его в ответ.

Назло.