Мглистый хранитель (джен)

Тяжёлые капли падали с мутного неба и разбивались о вымощенную камнем дорогу. Ливень чуткими пальцами стучал по крышам и отмывал узкие улицы от крови и слёз. Рандьис, богиня дождя и смерти, ждала заблудшие души, что пройдут по очищенной от следов боли дороге и наконец-то покинут эту землю.

Я видел каждую из них. Они шли с гордо поднятыми головами, усталые и печальные, но не сломленные. Сколько бы столетий усопшие ни провели на земле, они не теряли надежды однажды воссоединиться с братьями и сёстрами в Хфоркриге. Дождь указывал им путь к чертогам, где они будут вечно пировать с богами, охотиться и сражаться в бесконечных битвах с тьмой.

В своё время эти души отказались уйти с валькириями, не поверили, что мертвы. Я говорил с ними — они жалели, рассказывали мне о тоске и верили, что боги вновь позовут их в Хфоркриге. И Рандьис позвала.

Я проводил взглядом сотни призраков и неслышно юркнул в самый тихий переулок города. Прохожих было мало, и ни в одном из них не теплилась искра, что я искал. «Время пришло, сын мой, — сказал мне сегодня Сверднор, покровитель воинов и легендарных героев. — Найди того, в чём сердце тлеет зола, и разожги пламя. Ты станешь его проводником на тернистом пути и укажешь путь. Ты поможешь ему спасти его мир от гибели. Времени мало, Сваракти́н. Иди же!»

Угроза давила на плечи, гнула к земле. Я физически чувствовал её, но грозила она не мне, а Фелльсальвару — миру людей. Моя связь с ним была так же крепка, как и с Хфоркриге, миром богов и павших воинов, но создан я был именно там и всегда мог вернуться, а людям бежать некуда. Они ещё не чуяли обречённости, не видели, как Рандьис и Сверднор созывают души на битву, дабы задержать войско Скьедморка.

Я заметил на мокрой от дождя дороге едва заметный след злобы и коварства, отравляющий другой, почти выветрившийся или слишком слабый, но горячий, словно пламя. Я наклонился к камням и принюхался. Запах страха защекотал нос.

Опоздал!

Сорвавшись с места, я побежал по следу. Счёт пошёл на секунды. Если тот, кому суждено спасти Фелльсальвар, погибнет, всем нам останется лишь последняя битва без шанса на победу.

С каждым шагом запах становился всё сильнее. Смазываясь, под лапами проносилась дорога, мелькали дома и человеческие силуэты. След завёл меня в переулок, ширины которого едва хватило бы лошади. Окна домов смотрели друг на друга, края крыш едва не соприкасались. В этом районе жил единственный в городе кузнец, чей дом находился в самом конце улицы.

На полпути к нему имелся глухой закуток, и именно оттуда донёсся отчаянный вопль. Сталь лязгнула о каменную стену. «Не успею!» — мелькнула мысль. Решение пришло само собой: я уже чувствовал едва тлеющий огонёк и источник нескончаемой ненависти ко всему живому. Человеческая душа не может быть столь же чёрной, сколь душа этого существа. Цель очевидна.

Закрыв жертву чудовища, я завыл. Ответом мне стал полный боли крик. Сгусток тьмы заколебался, и вновь потянуло страхом. Теперь нужно довести дело до конца. Я добежал до закутка и прыгнул на мужчину, в котором видел сгусток первозданной злобы. Кровь тонкими струйками текла из его ушей.

Мужчина попытался закрыться мечом, но было поздно. Клыки сомкнулись на его горле, задушив предсмертный крик. Он рухнул на колени, заскрёб пальцами по дороге. Сопротивляться уже не мог. Я сильнее сжал челюсти, переламывая ему шею. Он вздрогнул в последний раз и затих.

В угол между двумя домами вжалась девушка, в ком я ощутил зачаток пламени, о котором говорил Сверднор. Она совершенно не походила на воительницу: мало того, что слишком молодая — на вид ей было лет двадцать, не больше, — она даже не попыталась защититься от убийцы! И это ей выпала честь выступить против Скьедморка?!

Я ожидал увидеть совсем другого человека — сильного и отважного, закалённого боями. Что ж, похоже, за искру в сердце я принял слабый отблеск магической энергии… По крайней мере, в это хотелось верить.

«Ты не ошибёшься», — всплыли в сознании слова Сверднора, и я мысленно сказал ему, зная, что он услышит: «Что ж, прости, отец, но ты был не прав». Развернулся и побрёл прочь.

— Постой! — чуть осмелев, окликнула девушка.

Я оглянулся. Она смотрела прямо на меня, хотя не должна была видеть: я попытался скрыться от смертных. Не должна была, если только я не нашёл того самого воина…

— Спасибо, ты… Ты спас мне жизнь, — искренне поблагодарила девушка. Ложь я почувствовал бы. — Ты меня понимаешь или?..

— Понимаю. Я не животное, если ты об этом, — усмехнулся, обнажив пару рядов игловидных клыков.

Девушка вздрогнула, уставилась на меня со смесью страха и любопытства. Всё-таки не так она труслива, как я думал… Но слаба — да. Я уже видел, что она не выдержит ноши, возложенной на её плечи. Вот только человека, способного её заменить, нет. Я не знал, что делать: послушать Сверднора или сказать ему, что нам придётся самим сражаться со Скьедморком.

— Кто ты? — неожиданно спросила девушка.

Я свернул за угол, не удостоив её ответом. Пусть время уходит, сначала нужно посоветоваться со Сверднором.

И надеяться, что ещё не всё потеряно.

В Хфоркриге никогда не бывало тихо. Гремели битвы и звенели кубки, реками лились медовуха и кровь. Павшие в бою вставали и вновь бесстрашно бросались в атаку, гулкий голос рога разносился над полем брани, что разыгралась вокруг чертога богов. Храбрые воины сражались с жуткими тварями, приходящими из Искальхейма, и победителей быть не могло: павшие вставали и возвращались в строй, потому как только порождениям Скьедморка под силу навсегда уничтожить духа и пожрать его силу, а чудовища всё прибывали.

Воздух пропитался запахом стали и пота. Отдавала железом кровь мёртвых и искальхеймцев, а буйный ветер нёс отголоски мороза. Твари рвали воинов в клочья, а те осыпались прахом и вновь поднимались, пронзая их копьями и мечами.

Когда-то здесь сражались и Мглистые хранители. Для нас это была разминка перед настоящими битвами. А сколько прошли их в итоге? Я не помнил. Века пролетали незаметно, люди постоянно воевали между собой, а мы защищали их от тьмы и вели смертных героев к победе. В те давние времена наш род не был легендой...

Я шёл между бьющимся насмерть монстрами и воинами, переступая через трупы тварей. Лапы покрывала липкая кровь — пройти здесь, оставшись чистым, было просто невозможно, а другого пути нет. На меня не обращали внимания ни монстры, ни духи: для павших воинов я был не только союзником, но и возможным полководцем, а твари понимали, что, стоит мне завыть, их ждёт сначала полная глухота, а затем и смерть.

Я ожидал застать Сверднора пирующим, но заметил его намного раньше. Он стоял на вершине сторожевой башни недалеко от чертога, тревожно глядя вдаль, в сторону врат Искальхейма. Отблески вечного заката плясали на его кольчуге, ветер трепал золотистую бороду и меховой плащ. Поднимаясь по каменной лестнице, я принял облик юноши в начищенной до блеска броне. Подол тяжёлой мантии потянулся по полу.

Негоже представать перед отцом в зверином обличье.

— Я велел тебе найти воина, что защитит Фелльсальвар, — холодно пророкотал Сверднор, даже не взглянув на меня.

— И я нашёл, но… не уверен, — признался я. — В её сердце есть слабый огонёк, но она — не воительница. Слишком молода, слишком слаба.

— Внешность обманчива. Прислушайся к своему сердцу: что ты чувствуешь?

— Что это она.

— Тогда возвращайся к ней и веди её дорогой славного воина. Ты знаешь своё предназначение, Мглистый хранитель, как знаешь, что лишь одному смертному под силу изменить ход истории.

— Да, отец.

Я сжал в ладони медальон — рунный камень с Эйвазом, — и почувствовал, как проваливаюсь в пустоту. Отступили крики и звон стали о сталь, померк кровавый свет закатного солнца, а когда тьма расступилась, я уже стоял там же, откуда переместился в Хфоркриге — рядом с закутком. Осталось найти девушку.

Я вновь обернулся зверем и почуял тот же «огненный» след, что она оставляла за собой. На этот раз страхом не пахло, но не было сомнений, что Скьедморк снова попытается её убить. И тогда я должен быть рядом: больше никто не сможет её защитить, пока она не обрела всей мощи.

След привёл к дому кузнеца. Чуткий слух уловил звон посуды и голоса. Домочадцы обсуждали нападение на… Хьяртруну? «Сильное имя, — отметил я. — И красивое».

Обернувшись лёгкой вечерней мглой, я просочился в щель между створками двери и скользнул вглубь дома, где ощущал огонёк. Обедающая семья не заметила меня. Едва покинув зал, я материализовался и, ступая по-кошачьи бесшумно, пробрался в спальню Хьяртруны.

Она сидела на кровати, подтянув к себе колени и глядя в окно. Моё появление не осталось незамеченным. Хьяртруна вскочила и попятилась, пока не упёрлась спиной в стену. Страх заблестел в её ясных, как высокое небо, глазах.

— Что тебе нужно?! Убирайся! — тщетно пытаясь придать голосу силы и уверенности, потребовала она.

— Тише. Я здесь, чтобы поговорить, — попытался успокоить я.

С минуту она, не мигая, смотрела на меня. Я отчётливо ощущал запах страха, подобный запаху горящего масла и оплавленного металла. Хьяртруна медленно вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоить сердце, чей стук я слышал из другого конца комнаты, и наконец спросила:

— Как ты сюда попал и кто ты такой?

— Я Сварактин. Мглистый хранитель. Тот, кто должен стать твоим наставником и защитником, — представился я, проигнорировав первый вопрос — скоро она сама всё поймёт.

Хьяртруна не поверила. Наверняка она слышала легенды о могущественных существах, созданных из чистой мглы Хфоркриге и морозного дыхания Искальхейма, и о том, как почти всех нас истребил Скьедморк. В живых остался лишь я — некогда младший, а теперь единственный сын Сверднора.

— Но ведь Мглистые хранители — миф… — несмело возразила Хьяртруна.

— Нет, пока я жив. Послушай, Хьяртруна… — я говорил мягким, бархатным голосом, хотя проще было бы припугнуть её и заставить слушать. Рассказывая о моём предназначении, Сверднор говорил, что нужно заслужить доверие смертного, даже если время поджимает. Лишь так воин пойдёт за мной до конца и исполнит свой долг.

— Откуда ты знаешь моё имя? — Хьяртруна напряглась.

— Мне многое известно, — уклончиво ответил я. — А теперь выслушай меня. Знаю, всё это походит на дурной сон, но твоей смерти хочет очень могущественное существо. Тёмный бог, чьё имя — Скьедморк.

Хьяртруна слушала, и с каждым словом на её лице всё яснее проступало отчаяние. Она не хотела верить, но как отвергнуть правду, когда вот он я — легендарное существо, спасшее её от слуги Скьедморка и вновь нашедшее неведомым ей образом.

— Я не стал бы вмешиваться, не будь на кону слишком многое. Мы поняли это, когда солнце в Хфоркриге стало спускаться всё ниже. Сейчас, спустя века, рассвет сменился закатом, и это может значить лишь одно: в Искальхейме, где даже боги не имеют власти, Скьедморк собирает войско, равного которому нет. Если не помешать ему, ваш мир падёт, а наш погрузится в вечную ночь, где будет властвовать Скьедморк.

— А причём здесь я? — в её глазах заблестели с трудом сдерживаемые слёзы. — Я ничем не могу помочь. Я же… Я же просто дочь кузнеца! Я и меч в руках держала пару раз в жизни!

Мне стало немного жаль её. Она жила счастливой жизнью, мечтала о чём-то — и вдруг появился убийца, а затем, когда казалось, что всё кончено, я снова нашёл её и вывалил правду, как снег на голову.

Я подошёл ближе и заглянул ей в глаза.

— Вот поэтому я здесь. Я научу тебя всему, что нужно. Понимаешь… Я бы и рад обратиться к умелым воинам, но в них нет того, что есть в тебе. Это… как огонь, — я не знал, как объяснить.

— Бред! — воскликнула Хьяртруна. — Я обычная, слышишь? Я не умею колдовать, не умею сражаться… Прошу, оставь меня. Уходи, уходи, пожалуйста!

— Уйду я — придёт Скьедморк, и не когда-нибудь, а совсем скоро. Ты хочешь, чтобы мир пал на твоих глазах? Сможешь смотреть, как из Искальхейма выйдут мёртвые, как боги сойдутся в битве друг с другом, как тьма посеет хаос и смерть?

— Нет… — она совсем поникла.

— Тогда собирай вещи. Мы уходим.

— Как?! Куда?

Мои слова её удивили и взбудоражили. Вряд ли она мечтала о дальних странствиях и подвигах, но я готов был стать ей верным другом на этом пути. Разве не для того Сверднор создал Мглистых хранителей? Каждого великого героя, чьё имя сохранилось в легендах, сопровождали мои братья и сёстры — сражались плечом к плечу со смертными, делили с ними азарт боя, радость побед и тяжесть поражений, помогали подняться, когда хотелось сдаться…

Что-то в груди болезненно защемило. Я навсегда запомнил их, словно порождения Скьедморка во главе с отступницей убили их только вчера, а не тысячу лет назад… И ярость вспыхнула внутри. Не долг стал моей путеводной звездой, но жажда мести.

— Ты меня слышишь? — напомнила о себе Хьяртруна.

Я медленно кивнул и ответил на её вопрос:

— Я могу убить и десяток слуг Скьедморка, но если он пошлёт армию, мне не справиться…

— За мной? — голос дрогнул.

— Нет. Он не считает тебя настолько ценной фигурой.

Я не стал договаривать. Зачем объяснять смертной, что из-за того, чью жизнь я отнял, спасая её, Скьедморк вышел на мой след? Он должен убрать последнего Мглистого хранителя, если хочет победить, ведь тогда не станет и героев…

Всё могло бы сложиться иначе, если бы не вероломное предательство Кайбьорг. И через сто лет, и через тысячу — я до сих пор помнил, какой она была, пока тьма Искальхейма не извратила её суть. Зря я позволил ей пройти через Врата, когда мог удержать…

Дверь с грохотом распахнулась. Я интуитивно отскочил, развернувшись в прыжке. В комнату вломился бородатый мужчина с топором — и ринулся на меня. Взмах! Я метнулся вбок. Стальной обух просвистел рядом с головой.

— Нет, отец! — опомнившись, вскрикнула Хьяртруна.

— Это дикий зверь! — парировал тот, вновь замахиваясь топором.

Я снова прыгнул в сторону. Когда-то смертные не могли причинить вреда детям богов, но тьма Скьедморка отбросила тень на их сердца, и они стали покрывать оружие тёмными рунами. По топору кузнеца они вились цепочкой — я видел их слабое мерцание.

Хьяртруна оказалась за спиной отца. Меня он загнал в угол. Я бы бросился на него, но он был одним из тех немногих, кого ещё можно назвать хорошими людьми. Я не чувствовал ярости или жажды убивать — только страх за дочь и желание защитить её. Для кузнеца, наверняка услышавшего шум и пришедшего узнать, что происходит, ситуация выглядела однозначно: Хьяртруна сидела на полу, напуганная и отчаявшаяся, а перед ней стоял зверь.

Лезвие со свистом рассекло воздух. Я уклонился в последний момент, и топор вонзился в деревянную стену. Кузнец рванул его на себя. Видно было, как напряглись мышцы, но освободить оружие оказалось не так просто.

— Я Мглистый хранитель, идиот! — прорычал я, воспользовавшись выпавшими секундами.

Хрясь! Разлетелись щепки. Мужчина отшатнулся назад, чудом удержав равновесие. Нападать он больше не спешил. На его лице пронеслась целая гамма эмоций — удивление, недоверие, понимание…

Нет того человека, что не слышал легенд о нас. Не обошли стороной они и этого кузнеца, и наверняка он, как и все, верил, что Мглистых хранителей не осталось. Давно, очень давно мир лишился героев и прогнил. За городскими стенами стало настолько опасно, что пережить ночь в лесу по силам далеко не каждому. Нежить, чудовища, драконы… Некому стало сдерживать тьму. Не справлялись с этой задачей и колдуны, уже давно не возвращающиеся в Святилища Рун.

И потерявшие надежду.

— Если твои слова — правда, зачем ты пришёл? — настороженно спросил кузнец.

— Сверднор созывает героев на битву со злом, — я не солгал, но сказал полуправду. Незачем этому человеку знать, что его дочь — последняя надежда мира. — Хьяртруна должна пойти к своей судьбе, иначе её и всех вас ждёт неминуемая смерть. Боги не могут это предотвратить.

— Я не позволю! — решительно процедил мужчина, вновь хватаясь за топор. — Убирайся, или я…

— …Отправишься к богам, — перебил я.

Хьяртруна побледнела. Придётся ей привыкать к тому, что Мглистый хранитель — отнюдь не добрый защитник из сказок. Может, когда-то мои собратья и были к смертным лояльнее, но те времена давно ушли. Я не стал убивать противника, когда он не знал, с кем имеет дело, но если он рискнёт встать у меня не пути теперь… Принципы меня не остановят.

— Опусти оружие. Я не хочу лишней крови. Хьяртруна пойдёт со мной, так или иначе — судьба мира важнее твоей жизни, — в последний раз попытался переубедить его я.

Ещё одно неверное слово — и боги встретят его у Врат Хфоркриге, как смелого воина. Пусть он препятствует исполнению воли Сверднора, Искальхейм не для него.

— Хорошо! Я приму свою судьбу, если этим спасаю родных, — сдалась Хьяртруна.

Меня волной окатили её злость и отчаяние. Она готова была возненавидеть меня, зато больше не боялась. Искры в её сердце полыхнули ярче, и на мгновение я увидел в ней силу и отвагу. Хьяртруна была именно той, кого велел найти Сверднор.

Кузнец переводил тяжёлый взгляд с меня на неё и обратно. Он готов был на всё, чтобы защитить её, но сражаться смысла не имело: мне ничего не стоит убить его, и Хьяртруна всё равно последует за мной — добровольно или нет.

— Дай нам время попрощаться, — наконец, тихо попросил мужчина. — Хотя бы до вечера. Я выкую ей меч.

— Не забудь покрыть клинок рунами. Ей предстоит сражаться с тёмными тварями, — напомнил я.

Времени осталось мало, но Хьяртруне всё равно нужно было оружие. Лишь поэтому я пошёл на компромисс, но покидать их дом не стал: сегодня на закате мы отправимся в путь.

В темноте и тумане Искальхейма, среди льда и голых скал, на сотни метров над чёрной землёй возвышалась крепость с изодранными, покрытыми пятнами запёкшейся крови флагами. Камни в крепких стенах перемежались костями, гигантские черепа венчали тяжёлые ворота, к которым вела тонущая в тени кривых мёртвых деревьев аллея. С высоких стен с усмешкой смотрели на бесконечную пустошь черепа великанов и драконов.

Хмурые тучи, за сплошной пеленой которых, взлетев выше их, можно было увидеть бескрайнее чёрное небо, подсвечивало изнутри мертвенное голубоватое сияние, неведомым образом развивающее кромешную тьму на устланной телами земле, где пировали чернокрылые вороны да бродили искорёженные души и гниющие умертвия. Искальхейм — мир, где не бывает тепла и света, мир, что видится смертным в самых страшных снах, — был истинным воплощением смерти, но в нём не властвовала гробовая тишина. Нет, крепость стояла на границе уходящей в бесконечность суши и моря, вечно взволнованного, бросающегося на прибрежные скалы и стремящегося дотянуться до небес острыми лезвиями волн. Здесь рёв стихии сливался с хриплыми криками воронов и раскатами грома, потому как шторм Искальхеймского моря никогда не стихал.

Солёный ветер в ярости рвал ветхий парус корабля из ногтей мертвецов, что тысячи лет назад был пришвартован в бухте крепости и по сей день ждал своего часа с мёртвой командой на борту. Ждали и трое волков, что откликнулись на зов Скьедморка и ныне охотились в этих угодьях, и бесчисленная армия нежити, и костяные драконы. Весь Искальхейм, казалось, дрожал в преддверии Рагнарёка.

Одно не вписывалось в общую картину — белоснежный зверь перед вратами крепости, в которого превратилась серебристая дымка. Он походил одновременно на волка и рысь, удивительно гармонично объединяя в себе кошачью грацию и северную суровость. Такими Сверднор создал Мглистых хранителей, и эта особенность была последним напоминаем, кем Кайбьорг была раньше. Она искала тёмные знания — и нашла, но заплатила свою цену.

Кайбьорг отреклась от своей сути и позволила холоду Искальхейма заполнить её сердце. Она стала чем-то иным, неизмеримо далёким от Мглистых хранителей, но более сильным и смертоносным. Она отвернулась от светлых богов, ступила на тёмный путь… А потому сейчас шла к крепости Скьедморка, владыки смерти и тьмы. Да, он был богом — но богом тёмным и жестоким. Единственным, кому под силу изменить Мглистого хранителя.

Он приоткрыл для Кайбьорг завесу тайны взамен на верную службу. Лишь в его библиотеке хранились книги столь опасные, что их хотела уничтожить богиня знаний Скрифтрид. Мглистые хранители не должны идти тёмной дорогой, но Кайбьорг поддалась любопытству и уже не смогла повернуть назад. Сколько раз она представляла, каким будет лицо Сверднора, когда он увидит своё создание на носу Нагльфара! Наверняка он почувствовал, когда она прошла через врата Искальхейма, и уже не один век считал её погибшей.

Кайбьорг без капли страха шагнула под высокие своды холла, где у каменных стен выстроились скелеты-стражи. В небольших нишах изредка попадались свечи, но их холодные тусклые огоньки почти не разгоняли сумрак. Колонны из черепов и костей поддерживали потолки, полы покрывала рунная роспись, повествующая о девяти мирах, добре, зле и совершенной грани между ними, о прошлом, настоящем и будущем… И о Рагнарёке, что начнётся, когда Скьедморк отдаст приказ поднять знамёна тьмы и возглавит мёртвую армию.

Кайбьорг шла по запутанным коридорам, лестницам и освещённым только отблесками свечения с неба залам. Безжизненная тьма клубилась в углах. Здесь не было вообще ничего живого — ни крыс, ни пауков. Даже искальхеймские вороны, любимцы Скьедморка — и те мертвы.

Она нашла его пирующим, как и всегда. Он восседал на троне перед длинным столом с разнообразными яствами, держа в закованной в латную перчатку руке кружку глинтвейна. Глубокий капюшон скрывал в тени его лик, но под ним горели тёмно-синие глаза с вертикальным зрачком. С плеч ниспадала мантия с волчьим мехом. Тяжёлую броню, что для бога весила не больше пушинки, покрывал плетёный узор.

Кайбьорг на мгновение склонила голову в знак приветствия. Под пронзительным взглядом Скьедморка стало нечем дышать. Он словно вытягивал из неё жизнь и силы. То же самое будет с Фелльсальваром, когда он пойдёт в атаку — только тогда Скьедморк выпьет всю жизненную энергию до дна.

— Я хочу лично убить последнего Мглистого хранителя, — озвучила просьбу Кайбьорг.

— Тебе это не по силам, — его хриплый шёпот доносился со всех сторон и в то же время из темноты под капюшоном.

Кайбьорг едва сдержалась, чтобы не возмутиться — тёмным богам не перечат. Она чувствовала, какой силой обладает Скьедморк, и без всякого устрашения понимала, что он — не Сверднор, с которым можно было поспорить. Скьедморку не придётся даже шевелиться, чтобы её убить. Без сожаления и угрызений совести.

Но просто так отступать от задуманного Кайбьорг не собиралась. Лично ей Сварактин ничего плохого не сделал — наоборот, всего каких-то несколько веков — или уже тысячу лет?.. — назад они были близки, — но сейчас он мешал Скьедморку, а она не была прежней. Когда Мглистых хранителей почти истребили, Кайбьорг не жалела. Нет, она радовалась победе тёмных сил.

Если бы кто-то спросил, почему, она не смогла бы объяснить. Кажется, совсем недавно она перешла черту, узнала, что хотела, но не смогла вернуться в Хфоркриге и использовать знания во благо. Тьма Искальхейма заставила её свернуть с пути.

И она собиралась пойти за Скальхериром, которому было поручено найти Сварактина, чтобы встретиться с собратом лицом к лицу.

* * *

Хьяртруна обнималась с родными перед уходом. За день она успела смириться с неизбежным, потому прощание обошлось без слёз. Сейчас я не чувствовал в её сердце вообще ничего — ни злости, ни боли, ни горя. Она словно закрылась от любых чувств в надежде, что так будет легче.

Её провожала вся семья. Младшие братья и сёстры стайкой окружили Хьяртруну, умоляя остаться — они не понимали, куда и зачем она идёт. Да и сама она вряд ли в полной мере осознавала, что её ждёт: мало кто из смертных, к которым приходили Мглистые хранители, знал, сколь тяжелы будут битвы с чудовищами и драконами, какой ценой свершаются подвиги и как сурова жизнь героя. Мало кто из них знал, каково это — когда кровь стекает по лицу, из груди торчит стрела, а меч становится неподъёмным. Но они узнавали это, смело идя сквозь огонь и воду. Они выходили из самых жестоких битв, опираясь на своего хранителя. Они вставали, когда не было сил, и сражались до последней капли крови, потому что каждого из них мы научили не сдаваться.

И я собирался научить этому Хьяртруну.

Но день, когда она будет готова идти до конца, ещё не настал. Сегодня её путь только начинается. Она обняла на прощание мать, на которую была похожа, как одна снежинка на другую.

— Хотела бы я оставить тебя у себя под крылом, но кто мы такие, чтобы перечить воле богов? Пришло время тебе найти собственный путь, но будь осторожна, прошу, — заглянув дочери в глаза, напутствовала та. Затем женщина перевела взгляд на меня. — Береги её, Сварактин.

— Обещаю, — кивнул я.

Хьяртруна подошла к кузнецу и приняла из его рук покрытый рунами клинок, со знанием дела взвесила его в руке.

— Это отличный меч, отец, — с благодарностью и восхищением выдохнула она. — Ты настоящий мастер.

Вопреки моим ожиданиям, в броне и с мечом она выглядела ничуть не внушительнее, чем в простой одежде — наверное, потому, что её лицо не выражало никакой решительности и стремления к победе. Будь возможность, я нашёл бы кого-то получше, но Сверднор ясно дал понять, что никто не заменит Хьяртруну.

Поэтому я вынужден был сохранять невозмутимость, скрывать скептицизм и упаднические настроения. Сделать из неё воительницу, способную сразить Скьедморка, будет непросто… Да понять бы ещё, почему именно она? Случайность ли это или превратности судьбы? Пожалуй, ответить на этот вопрос может лишь один человек, если не богиня мудрости и знаний или Норны.

Едва Хьяртруна попрощалась с роднёй, мы вышли на пустынную улицу. Отблеск заходящего солнца отразился в её глазах, как мог бы отразиться огонёк ярости, будь она чуть решительнее. Но сейчас она выглядела грустной и подавленной, а не рвущейся в бой. Я снова и снова жалел, что она не из тех, кто жаждет славы и битвы. Такие подопечные в моей практике встречались, и наставлять их — одно удовольствие. А Хьяртруна была обузой, которую придётся защищать, потому что оставь её один на один с врагом — она погибнет, не успев пискнуть.

А сейчас угроза была куда страшнее. Я чувствовал её, надвигающуюся неотвратимо, как шторм, но пока не понимал, откуда или от кого она исходит. Ясно одно: Хьяртруну нужно увести как можно скорее. Если её убьют, надежда погибнет вместе с ней.

Вечером улицы были почти безлюдны. Редкие прохожие нас сторонились: сейчас я не скрывался от них и шёл рядом с подопечной в зверином облике, — а стража настороженно смотрела вслед. Мне больно было признавать, что о Мглистых хранителях почти забыли, что посчитали сказкой и теперь видели во мне дикое непредсказуемое животное. Меня не пытались убить лишь благодаря компании Хьяртруны — верно, считали боевым зверем или фамильяром.

Мы вышли за сложенные из крупных камней городские стены, на которых стояли сторожащие подступы к городу лучники. Укатанная телегами и вытоптанная лошадьми дорога за перекинутым через ров мостом стрелой рассекала лес и уводила к возвышающимся вдали горам, где находилось ближайшее Святилище Рун — первый ориентир. Я рассчитывал добраться до него к рассвету.

Снова идти по лесной дороге навстречу неизвестности — ни с чем не сравнимое чувство, словно всё опять по-старому, а впереди — непростой, но необходимый поход, но никак не противостояние силам тьмы. Для любого Мглистого хранителя сопровождение очередного героя со временем перестаёт быть чем-то особенным и больше не вызывает восторга и предвкушения, но не превращается в рутину. Это не работа и не предназначение, от которого нельзя отказаться — это любимое дело, в котором не сыскать помощника и наставника лучше.

За свою жизнь я привёл к победе всего нескольких героев. Мой первый подопечный погиб в бою из-за собственной глупости и моего просчёта. С остальными я остался до старости, видимой лишь им тенью стоял рядом, когда они умирали, и прощался с душами у погребальных костров, потому что воин, которого в начале пути знать не знаешь, всего за пару лет становится самым близким другом. Но людской век короток, и после смерти каждого из них я надолго возвращался в Хфоркриге, чтобы оправиться, прежде чем встретиться с новым подопечным.

Сейчас было тяжелее: я знал, что шансов выбраться из Искальхейма у Хьяртруны не много. Либо тьма мира мёртвых отравит её, как отравила Кайбьорг, и мне придётся убить её, либо она падёт от руки Скьедморка. В глубине души я всё ещё надеялся, что мы успеем победить врага на его же территории, потому что иначе он пройдёт через Хфоркриге, погрузив его в вечную ночь, и доберётся до Фелльсальвара.

Духи леса тоже чувствовали угрозу. Я слышал их тревожный шёпот и видел, как настороженно они наблюдали из густых зарослей и с ветвей деревьев. Они прятались в колючих еловых лапах и в кронах вековых дубов, зарывались в землю и замирали в кустах, выглядывали из болот и озёр. Одни смотрели с надеждой, другие боялись, зная, что дети богов всегда сильнее их, третьи скалились и рычали. Хьяртруна не замечала их силуэтов, не видела покрытые корой или густой шерстью тела: они редко являлись людям, но не могли скрыться от других духов и друидов.

Но были здесь и совсем другие существа. Волчий вой вдали принадлежал отнюдь не волкам, а среди случайно встреченных путников мог оказаться тот, кто наутро оставит от них лишь обескровленные тела. Нежить выбиралась из могил, чувствуя поступь Скьедморка, и пряталась в чаще, следя за живыми своими белёсыми глазами и неожиданно нападая со спины.

Сейчас восставших мертвецов поблизости не было — я бы почувствовал дыхание Искальхейма. Лишь мёртвый мороз может вернуть в труп подобие жизни, и даже шаманам смерти, сильнейшим некромантам, не под силу поднять нежить без него. Первых из них благословил сам Скьедморк, за что на тёмных капищах ему приносили кровавые жертвы. Сейчас капища были давно заброшены, но поклоняться своему богу шаманы не перестали, и я не сомневался, что они поднимут орды нежити, когда он пройдёт через врата Искальхейма.

Лигу за лигой мы шли через лес, давно сойдя с дороги и пробираясь узкими каменистыми тропами. Склон полого пошёл вверх, всё больше вокруг становилось скал и оврагов. В холодных предрассветных сумерках терялись очертания кустов и деревьев, словно на картине растеклись краски. Бегущий вдоль извилистой тропы ручей казался смолой, что загорится от крохотного огонька и сметёт штурмующих городские стены врагов…

Но утро было темно и спокойно, несмотря на гложущее меня нехорошее предчувствие. Я не брался гадать, чем оно вызвано — лишь держался настороже. Мы почти добрались до безопасного места, где сможем остановиться на привал, и я надеялся, что слуги Скьедморка ещё не идут по нашим следам: от них нас не защитит никакое Святилище Рун. Я не боялся нежити и духов, с которыми сражался, сколько себя помню, но истинные сыновья и дочери Скьедморка сильнее любого Мглистого хранителя, потому что были созданы не для защиты, а для разрушения. Сильнейших из них — Скальхерира, Ингельрихта и Коуднахт, — я знал лично, и это знакомство было не из приятных.

Деревья расступились внезапно, словно великан огромным мечом разрубил лес надвое. Между ним и рощей на горном склоне тянулась широкая прогалина, где среди мелких камней проросла колышущаяся на ветру трава. На самом краю обрыва в стороне от тропы стоял покрытый рунами алтарь, окружённый каменными колоннами. Святилище пришло в запустение — пруд перед алтарём зарос тиной и камышом, некоторые колонны осыпались или покосились… Я помнил времена, когда не только маги, но и паломники и простые местные жители ухаживали за Святилищами Рун, оставляли еду и вино, чтобы задобрить духов, и просто искали здесь умиротворения.

Как жаль, что то время ушло! Это место покинули даже духи, к которым я порой обращался за советом — все, кроме нескольких, прячущихся от взгляда, но не способных скрыть от меня своё присутствие. Единственным, что говорило о присутствии поблизости неравнодушного человека, были свежие подношения на алтаре — фрукты и… плошка человеческой крови. Я уже знал, кто здесь потрудился, и, не будь он моим знакомым, убил бы его за кощунство: оставляя здесь свою кровь, он прямо оскорблял светлые силы и звал тёмных духов.

С интересом осматривая Святилище, Хьяртруна подошла к алтарю. Её взгляд скользнул по рунам, среди которых она искала свою, и остановился на плошке. Мгновение она ошарашенно смотрела на кровь, не замечая, как непроизвольно вытянулось её лицо. Честно сказать, меня порадовала реакция подопечной: именно отвращение она должна испытывать к любым проявлениям тьмы.

— Это… Это нормально? — выдавила Хьяртруна, отступая на шаг от алтаря.

— Нет. Дело рук шамана смерти, будь он неладен, — поморщился я. — Вот что, Хьяртруна… Если встретишь этих грязных тварей на своём пути — не бойся ударить первой. И, желательно, сразу насмерть. Они отравляют Фелльсальвар своим колдовством и в большинстве своём не заслуживают ничего, кроме смерти. Я знаю лишь одного, который не служит Скьедморку.

— Кто они, эти шаманы смерти?

— Увидишь. А сейчас располагайся поудобнее и постарайся поспать: мы здесь всего на пару часов, потом…

Бросив взгляд на горизонт, я осёкся. Солнце едва осветило его тонкой алой полосой, а там, откуда мы пришли, полыхало зарево.