В вариациях будущего (джен)

Слияние разумов оказалось совершенно безболезненным. И вообще было непонятно, как оно произошло. Единственным симптомом было — вот Том сидел, а вот он уже стоит. Как встал — не помнит. Но это всё-таки мелочь.

— Удивительно, — пробормотал он, глядя на свои руки. — Ничего не изменилось. А я-то думал…

В мыслях было вполне безмятежно. И не было ощущения, что кто-то, например, смотрит его глазами или говорит вместо него. Том абсолютно себя контролировал. На миг он даже испугался: не получилось?

Он оглянулся. Тени на стене не было. Вообще ничьей.

— Эй, ну и где ты? — громко спросил он.

И вдруг внутри него, в душе, в эмоциях словно поднялось нечто совершенно чужое и незнакомое. Какая-то тёмная радость, вернее, скорее злорадство, торжество — но торжество давящее, мрачное, вязкое, как смола. От такой радости вовсе не хотелось парить, как на крыльях, прыгать и беззаботно смеяться. Том огляделся — внутри росло чувство: «моё! Это всё моё! Я здесь хозяин!».

— Ну допустим, — проговорил он вслух. — А дальше что?

Он снова сел на землю и закрыл глаза. С каждым разом входить в транс становилось всё легче. Том был прав, когда говорил о возможности видеть будущее без медитаций — линии вариаций словно открывались «в реальном времени». Пока они касались только его самого, но Том был уверен — немного тренировок, и он сможет видеть многовариантное будущее каждого жителя Волшебной страны. Но пока этого не произошло — итак, посмотрим, что ждёт его самого!

И тут он дёрнулся, потому что вязкое и тёмное нечто в его душе забилось, как зверь в клетке. Потому что и его будущее имело не один вариант.

Том усмехнулся. Ага, получи, тёмный маг. Всё-таки я — ещё я. И всегда буду собой. Ну, сколько осталось.

Нет, он отлично понимал, что бороться не сможет. Это не было мысленным диалогом с Пакиром, здесь не нужны были какие-то препирательства. В том и беда: все его новые желания и эмоции были его собственными эмоциями. Вот только Том отлично понимал, откуда они пришли на самом деле. Накатила неожиданная обида: почему он всего лишь предсказатель? Хочется стать магом, сильным магом, причём не ждать, когда он выучится, а стать здесь и сейчас. И возможность для этого есть.

Всего лишь пойти и попросить у Элли кольцо Торна. Сказать, что оно ему нужно для борьбы с Пакиром внутри себя. Или наоборот, сказать, что у Пакира ничего не получилось, но кольцо всё равно нужно, чтобы закрепить успех. Она поверит. А он её обманет.

Том встал и пошёл к Элли. Он удивлялся себе. Ведь он совершенно не хочет этого. И в то же время — хочет. Он действительно хочет, и стало страшно. От этих противоречий стало даже физически больно, и Том остановился.

Как раз в тот момент, когда его шеи коснулось лезвие меча Аларма.

Том застыл на месте, обречённо вздохнув. Ещё раз прикрыл глаза — Тьма внутри запаниковала, но не слишком. Шанс был — пятьдесят на пятьдесят. Половина — за победу Тьмы, половина — всё-таки за поражение. И каждая половина надеялась выиграть.

Потому что это были обе его половины. Его собственное сознание боролось само с собой. И хотело выиграть — у самого себя...

Лишь бы Аларм сейчас не сделал глупость!

— Не убивай меня, — проговорил Том смиренно. — Только хуже сделаешь.

— Я и не думал, — меч убрался. Аларм обошёл Тома, взглянул ему в глаза. — Если это всё ещё ты.

— Это всегда буду всё ещё я, — Том ответил честным и прямым взглядом. — Только с Тьмой внутри. И учти, что сейчас я сам очень хочу тебя убить. Но меч, — он похлопал себя по бедру, — я нарочно не взял. Поэтому лучше убери свой. А то у меня большое искушение его отнять. Представляешь — Тёмный маг и предсказатель с мечом Торна?

Аларм со стуком вложил меч в ножны.

— И что делать будем?

У Тома даже сердце заныло. Нехорошо так заныло. Где же Элли? Она нужна ему, ради кольца Торна. Нужна и — не нужна. Лучше ей держаться от него подальше. Им всем лучше держаться от него подальше.

Том прикрыл глаза. Линии будущего по-прежнему были разными.

Вариант А. Он набирает мощь как Тёмный маг. Тьма внутри возликовала.

Вариант Б. Он просит Аларма убить его. Тьма переходит в Аларма. С не меньшим ликованием.

Вариант В. Том идёт на осознанное самоубийство и… у него не получится. Потому что этому варианту Тьма противится особенно сильно, блокируя всю возможную решимость. Ей нужно, чтобы Том жил.

Вариант Г…

Тьма вскипела в панике.

Но шансы есть.

Том мягко отодвинул Аларма в сторону. Снова сел на землю, закрыл глаза.

— Позови Лили с Сильвией, — попросил он. — Ну, и Юргода… А вы с Элли улетайте. Вам тут больше быть не надо.

— Но мы можем тебе помочь, — встревоженно уточнил Аларм.

— Нет, — коротко качнул головой Том.

Дальше он Аларма уже не слушал. Или тот больше ничего и не говорил — в любом случае, звуки внешнего мира долетали как будто через толщу воды. Том невольно усмехнулся — вот что буквально значит «погрузиться в себя», это как погрузиться в озеро. Нырнуть и расслабиться.

Так, ну что. Надо что-то делать.

Обрываем ниточку к самоубийству — неподходящий вариант. Обрываем ниточку обращений за тем же самым к Аларму и Элли. Это именно так и выглядело, наглядно — будто Том идёт по своему лабиринту будущего и рвёт, рвёт эти ниточки, которые тянутся, словно путеводные, вглубь извилистых проходов, где вовсе не кончаются, но там вряд ли будет что-то хорошее… Том остановился, когда понял, что всё-таки идёт к варианту «А» — мощи Тёмного мага. Тьма была недовольна этой остановкой. Непреодолимо тянуло дальше.

Сравнить, пожалуй, можно было с тем, как если бы ты, умирающий от жажды, лежал у источника воды и боролся с желанием сделать хоть глоток. Это причиняло физическую боль — по всему телу, но особенно в области затылка. Бороться с чужими желаниями можно, а вот как бороться с собственными? Да ещё настолько сильными? Тут одной силой воли не обойдёшься.

Том самодовольно, хотя и с лёгкой иронией, подумал, что, пожалуй, никто и никогда до него ещё с таким не сталкивался — и если он победит, то будет невероятным героем. Но тут же понял, что это не его мысль. Нет, он, конечно, и до влияния Пакира на свой мозг любил хвастаться и был немного самодоволен. Но сейчас он что-то слишком уж возгордился. Это уже лишнее.

Ведь Пакир может притвориться, что Том сейчас победил. А потом снова «проснуться» в какой-нибудь совсем уж неподходящий момент. Как же победить с гарантией? Как он поймёт, что он действительно победил?

«Ну, наверное, пойму», — решил Том.

Так, ну и как дальше-то действовать? Самовнушением? Но у него это плохо получается. Ещё хуже, чем медитация.

Тем временем боль становилась всё сильнее, и даже, находясь в трансе, Том мог её ощущать. А может, это был совсем не транс? Может, ни в какие глубины сознания он и не нырнул? Может, вот это и есть запоздалая реакция на слияние с разумом Пакира?

«Я не смогу, — уныло подумал Том. — Зря я подставился. И друзей не спас, и себя погубил, и всю Волшебную страну тоже».

«Но я должен, — подумал он тут же. — Шансы победить и проиграть у меня равны».

Пакир, забравшись к нему в голову, отлично знает его слабые места. А в этих слабых местах есть и тщеславие, и излишняя самоуверенность… В общем, недостатков у Тома хватает, конечно, Пакиру есть за что зацепиться и что раздуть, не считая таланта предсказателя и возможностей научиться магии (Том не планировал, но Пакир наверняка запланирует… запланировал бы, чтобы Том этим занялся).

Но есть три «но».

Первое. Пакир тоже слишком самоуверен.

Второе. Том лучше Пакира знает возможности своего сознания и подсознания. Пакир сейчас в чужой голове, тогда как Том — в своей собственной, и пусть ценой больших усилий, но только он сможет влезть в свои мозги поглубже и расставить там всё так, как надо ему, а не Пакиру.

И третье. Том — не совсем человек.

То есть человек, конечно, но человек, который раньше был плюшевым медведем. А это важно. Потому что у плюшевых медведей иная психология.

Они не нуждаются в пище, воде и даже воздухе. Им не нужно отдыхать и спать. Они не знают боли и уверены в собственном бессмертии. Они почти ничего не боятся — а если чего-то боятся, то скорее либо надуманно, либо не до конца, не веря в опасность в глубине своей игрушковой души (игрушковой, хотя и не игрушечной… Почувствуйте разницу, как говорится). О да, Том теперь отлично это понимал, зарываясь в глубины памяти. Ему много чего раньше, в бытность игрушкой, казалось страшным и опасным, но сейчас он понимал — нет, всё-таки это было не всерьёз. Он тогда и боялся не по-настоящему — понарошку, «не всамделишно». Хотя очень правдоподобно даже для себя самого. Он же был игрушкой! И честно играл в страх.

И только когда он превратился в человека — всё стало по-настоящему. Настоящая еда и сон, настоящие эмоции и настоящие страхи.

Но кто сказал, что нельзя воскресить в себе прошлое сознание? Сознание плюшевого медведя. Если постараться, то всё можно. Отмотать время на три с половиной года назад.

Том словно бежал назад по лабиринту — который в прошлое шёл прямым, как стрела. Хотя там и были ответвления — но путеводные нити в них уже были оборваны, а проходы словно перекрыты мутно-радужной плёнкой, как от мыльного пузыря. Туда уже не вернуться.

Тьма билась внутри, как раненый монстр. Но Пакир то ли сам переоценил свои возможности влияния… То ли блефовал, действительно нарочно запугивая.

Преодолеть Тьму, продираясь сквозь неё, как сквозь вязкое болото… Ощущения накатывали воспоминаниями, но Том от них отмахивался. Он не хотел вспоминать это. Ни к чему — сейчас. Снова переживать битву на Лунной реке — нет уж, он не за этим сюда пришёл…

Том бежал до тех пор, пока не понял, что своего тела он уже не ощущает. Нет, плюшевым медведем обратно он не стал. И вообще, хотя он вроде бы и бежал назад, но в то же время как будто и вперёд. Странно и нелогично, но ощущения не врали. И его чувства и мысли стали точь-в-точь как тогда, раньше, когда он был игрушкой и мыслил по-игрушечному.

Простота. Ясность. Предельная честность и богатая фантазия в одном флаконе. Бесконечное любопытство. Желание болтать без умолку. Желание везде лазать, словно он не просто плюшевая игрушка, а заводная. Искренняя привязанность к друзьям без крохи ревности. Бесстрашие и отвага. Оптимизм и легкомысленность. Глаз оторвался — пришьём. Лапа оторвалась — пришьём. Живот порезали — вообще ерунда. Никаких физических ощущений. И боль забылась. Словно её и не было.

Ну что, Пакир? Где ты тут зацепишься?

Плюшевый медведь вовсе не хочет быть властелином мира. Он не жаждет всемогущества. Ему не нужно бороться с Тьмой внутри себя — ей там попросту не найдётся места, в этой простоте и ясности. Игрушки могут играть во зло, но не умеют быть злыми. Они могут играть и в добро, не умея быть добрыми, но… тут, наверное, зависит от создателя. Дядюшка Роберт, когда шил Тома, не задумывал его злой игрушкой. Он шил его с добрыми мыслями и пожеланиями. Он шил его для радости детей. Он сделал ему добрую и симпатичную мордочку. Никому из детей, кто с ним играл, не приходило в голову сделать из Тома отрицательного персонажа. Нет, он всегда был весёлым и добродушным медведем. Играя с детьми, он сам был немножко ребёнком — но в лучшем смысле этого слова. Дети делят мир чётко — на добро и зло, не задумываясь над тонкостями и моральными дилеммами, не ища и не выдумывая всяких извилистых неоднозначностей и ложномудрствования. И мишутка с улыбчивой мордочкой для них всегда был добрым, потому что не мог быть злым.

Плюшевый медведь не терзается противоречивыми желаниями — они для него слишком сложны. Он и в себе не особо копается — это потом уже Том начал, когда решил развивать свои способности предсказателя. Самокопания, конечно, сейчас пригодились, но именно поэтому надо было от них избавиться — хотя бы на время.

В голове плюшевого медведя Пакиру нет места. Ему было место в человеческой голове, но как будто «схлопнулось», не оставив даже пустоты.

Том не испытывал никакой гордыни. Радость — да: «Ух ты, у меня получилось!». Это была радость плюшевого медведя, который, конечно, будет хвастливо и подробно всем рассказывать об этом, возможно, приукрашивая действительность, но сам себя на пьедестал за уши не потащит. И вообще, скоро забудет об этом и отвлечётся на что-нибудь простое и весёлое — как ребёнок, который, сойдя со сцены, где только что был звездой вечера, полез копаться в песочнице, даже не понимая, в чью честь громкие фанфары.

Вот странно. Для того, чтобы остаться человеком — а не тёмным магом — пришлось снова стать плюшевой игрушкой... Пусть и только мысленно.

Пора было возвращаться — в настоящее время, в своё тело, в окружающую действительность. Но не хотелось. Том как будто уплывал… уплывал на мягких волнах… Тьма ушла, пришло спокойствие… Не было боли и страха, хотя Тому казалось, что он улыбается. Возможно, его тело действительно улыбалось… Хотя он его пока не чувствовал. Нет, конечно, он не улетал в астрал, он просто закрыл глаза и погрузился в себя… Так, что всплывать не хотелось.

И вообще он устал. Он человек. Пакира в его голове уже нет. Вот как-то делся неведомо куда — и лучше о нём не думать, чтоб не вернулся ненароком. Лучше вообще ни о чём не думать. Просто идти, идти и идти в глубины своего лабиринта памяти… Прямого лабиринта, но с множеством закрытых ответвлений, куда уже не сунешься. Ничего особенного он в своей памяти не увидит, но лучше идти в прошлое, чем в будущее… В прошлом — безопаснее. И веселее.

Том вспоминал всё: и других игрушек, которых со временем разобрали по домам детишки, а их с Родни и Розой оставили, потому что не смогли договориться, кому их больше хочется; и самих детей, несколько поколений детей — одни вырастали, приходили новые; и дядюшку Роберта, конечно, с его добрыми руками и добрыми глазами… И домик, в котором было так много всего интересного… Он вспоминал всё с такой ясностью, как будто проживал заново. Уплывая, уплывая на волнах в глубины памяти… Улыбаясь…

И тут его пронзила адская боль. Открыв глаза — внезапно он вспомнил, что он снова человек, и у него есть глаза, настоящие, а не пуговичные, — теряя сознание, первое и последнее, что он увидел — гриву Сильвии и её уши. Почему-то на уровне его груди. Почему-то «вид сверху». Почему-то очень близко.

Ещё запомнил истошный крик Лили.

Всё.