Цветочная история (гет)

В конце этой истории я умру.

Хотя конец вам всем известен.

Но до конца еще уйма всего произошло, так что не буду пока излишне утомлять вас долгими подробностями уже известной истории, расскажу вам о годах моей юности, из-за которых все и должно было произойти так, как произошло.

Моя семья жила на отшибе — мы долгие годы занимались выращиванием редких трав — их поставляли к самому королевскому двору, как изысканные приправы. Семья у нас была небольшой, но очень счастливой: мать — наследная травница, отец — почтенный господин, склонный к уединению и простой жизни. Ему досталось небольшое поместье в паре миль от столицы, но там уже долгое время никто не жил, а потому он легко отказался от него, вложив большую часть своего состояния в мое приданное, о чем я долгие годы не знала.

Мы жили скромно, почти бедно, но очень счастливо, пока однажды король, на тот момент Эдмунд Пятый, не решил разузнать, откуда же берутся эти прекрасные травы. За матушкой прислали карету, запряженную шестеркой белоснежных лошадей. Так, она получила титул леди и особенное расположение короля. Буду честной, хоть это и вольность по отношению к памяти моей матушки, но она была невероятной красавицей, что тоже могло сказаться на решении его величества.

Наш маленький домик стоял в рощице на берегу большого пруда, со всех сторон мы были окружены густыми зарослями ежевики, а чуть дальше на юг уже начинались долгие вересковые пустоши. Почва там в основном была глинистой, а потому на многие мили встречалась едва парочка домов фермеров и скотоводов. Бывало, моими друзьями по прогулке были только пушистые овечки, умиротворенно жующие веточки вереска.

С севера тянулся большой тракт прямо в столицу, так что к нам иногда заглядывали редкие гости. Все дивились невероятной красоте места, где мы жили.

Значительно чаще — каждое второе утро, к нам приезжал нарочитый из дворца за корзиной свежих трав. Заглядывали аптекари и крестьяне за чудодейственными сборами. А однажды ночью к нам залез воришка и пытался украсть что-то прямо с огорода матушки. Отец выгнал его вилами и пообещал натравить собак, если снова увидит в наших краях. Правда, из собак у нас был только добродушный дог. Он пугал всех своими размерами, но никогда даже мухи не обидел.

К тому времени, как эта история началась, мне исполнилось шестнадцать, и матушка начала передавать мне свои тайные знания. Я изучала свойства и виды растений и вскоре могла назвать любое из луговых по имени, хотя раньше знала только вереск.

Одним днем матушку вызвали во дворец. Её не было до самой ночи, а вернулась она бледная как смерть и страшно усталая. Но всё-таки она нашла в себе силы прийти ко мне в комнату и пожелать добрых снов. Казалось, с того часа, как матушка ездила к королю прошли годы, так сильно она изменилась — в её волосах навсегда осталась седая прядь, а губы больше не складывались в привычную добрую улыбку. Она гладко зачесала волосы назад и покрыла голову платком, хотя раньше даже чепец никогда не украшал ее волос.

Отец тоже поменялся — возле рта залегла глубокая морщина, словно трещина на лице, а взгляд стал суровым и жестким.

Для меня по сей день остается загадкой, что могло произойти при дворе, но тот день навсегда изменил мою жизнь.

* * *

Все случилось только спустя месяцы.

Едва солнце закатилось, матушка пришла ко мне в спальню и велела одеваться.

— Зачем? — удивилась я, а сердце сжало дурное предчувствие. Ночь уже заволокла окна, так что ничего нельзя было разглядеть дальше вытянутой руки, но матушка запретила зажигать свечи, только велела набросить темный дорожный плащ.

Мы вышли из дома, погруженного в тишину и сон, а меня все больше терзал страх. Мне мерещилось, что кто-то наблюдает за нами из плотных зарослей ежевики, но я боялась обернуться и увидеть чьи-то страшные и злые глаза. По рукам ползли холодные мурашки, но матушка твердо шагала вперед и я следовала за ней, стараясь не раздумывать над своими страхами больше, чем они того заслуживают. Я снова спросила зачем и куда мы идем и снова не получила ни слова в ответ. Матушку словно окутывало тихое лунное сияние, едва заметое в мгле этой ночи. Где-то далеко выли собаки, а нос забивал стылый туман.

Мы шли и шли, сначала по едва заметной тропинке, а затем тропинка затерялась в густой траве и мы оказались на широкой поляне, чьи края терялись в густом темном лесу. Я не знала таких мест в округе, мы словно перенеслись за многие мили от нашего маленького уютного дома и оказались возле диких земель, долгие годы населенных только ненасытным зверьем и редкими лихими разбойниками.

— Где мы? — но матушка снова промолчала, она лишь бросила быстрый взгляд на меня и строго нахмурилась.

— Еще не время, — наконец ответила она. — Но мы уже близко. Будь внимательна и запоминай путь.

Я попыталась припомнить, каким путем мы шли, но перед внутренним взором остались только редкие деревья и густая тяжелая паволока ночного тумана.

Между тем деревья будто сами расступались перед нами, под ноги стелилась тропинка, и даже когда я неострожно оступилась, под ногой оказался ее песок, а не влажная от ночной росы трава. Незнакомый лес должен был пугать меня, но неожиданно я почувствовала, будто оказалась дома, здесь каждый листок выглядел родным и знакомым, а тихий ночной шелест успокаивал и невевал умиротворяющие мысли. Мне больше не чудились зловещие силуэты за каждым темным стволом дерева, но слышался в редких дуновениях ветра чей-то голос, зовущий меня.

На мгновение мы остановились и матушка тревожно взглянула на меня, но затем твердо произнесла:

— Тебе уже шестнадцать, дитя мое. Я могла отвести тебя сюда раньше, но позже всегда лучше, ибо то, что я покажу тебе, может развратить любого, чье сердце недостаточно чисто. Будь ты моложе, ты могла поддаться искушению. Но сейчас у меня нет времени, я больше не могу оставлять тебя в неведнии и только надеюсь, что воспитала из тебя достойную дочь.

Тогда я впервые увидела их...

* * *

Это было подобно грому, подобно року, подобно великому свержению небес. Я не единожды бывала у них позже, но никогда больше не ощущала такого невероятного потрясения, хотя они всегда раз за разом поражали меня в самое сердце.

Каждая золотая чашечка, чьи искры медленно питали воздух сиянием и одуряюще сладостным ароматом, казалась маленьким солнцем, и вся моя жизнь словно по небесному пути, вечно привязывающему нашу землю к солнцу, вся моя жизнь кружилась вокруг них. К сожалению, моя матушка ошиблась — мое сердце не оказалось достаточно чистым, чтобы я могла принять великолепие этих цветов и не покориться им до последней частички себя.

— Что это? — спросила я, едва голос вернулся ко мне, хотя хрипота еще осталась в нем.

— Это наше наследие, — ответила матушка. — Эти цветы даруют любому здоровье, вечную молодость и красоту, но также навечно привязывают к себе, заставляя людей отдавать все и совершать страшные грехи ради минуты нахождения рядом с ними.

Я могла понять каждого безумца, отдавшего жизнь за лепесток этого чуда.

— Потому, — продолжала матушка, — они скрыты от людей, их можем видеть только мы и только мы о них заботимся. Они не покажутся больше никому и больше никто не найдет сюда дорогу, если только ты сама не захочешь кого-то привести сюда.

Но я знала, что едва ли найдется хотя бы единственное существо в моей жизни, которому я доверю и открою эту тайну. До последней искры эти цветы будут принадлежать лишь мне.

Матушка грустно улыбнулась, взглянув мне в лицо.

— Будь осторожна, дитя, — предупредила она. — Не стань их рабом. Потому я и хотела привести тебя сюда, когда ты будешь не так юна и твоя душа будет не столь открыта.

В ее словах мне послышалось осуждение и я поняла, что если не скрыть свою страсть, то больше никогда не смогу увидеть цветы. Я улыбнулась матушке, надеясь ее успокоить, но собственное сердце было исполнено тревоги. Еще не покинув поляну, я уже хотела снова оказаться здесь и провести столько времени, сколько возможно.

Той ночью я вернулась домой как в огне. Мне не терпелось на следующий день прийти снова к цветам, но на утро матушка слегла в постель с хворью. Я бы приняла это за простуду — ночь, проведенная вне постели, столь стылая и сырая, как прошлая, могла в любой груди вызвать воспаление. Однако травы не помогали, а врача матушка наотрез отказалась принимать, сказав, что не перенесет подобного стыда.

С каждым днем она таяла, её руки истончились и стали похожи на птичьи косточки, а на лице как будто остались только глаза, грудь тяжело и редко вздымалась, словно каждый вздох причинял ей страшную боль. В нашем доме поселилось тяжелое уныние и гнетущее ожидание приближающегося конца.

В последние свои дни матушка совсем не ела, а любой запах вызывал в ней тошноту и помутнение разума. Мы перенесли ее постель на восток, чтобы каждый солнечный луч мог одаривать ее своим теплом, но все безуспешно.

Вскорости матушка умерла.

Для нас с отцом не было тяжелее горя, но хуже всего было то, что лишившись матушки, я должна была принять на себя роль хозяйки нашего дома — на мне теперь лежала ответственность за наш огород и теплицы, ведь с матушкой или без нее король желал своих трав, а лавочники по-прежнему приезжали каждый второй день. Если бы я забросила наше дело, мы с отцом в скором времени оказались бы на улице, ведь нам пришлось бы продать дом. Я была юна, моя память еще не была отточена годами и легко забывала важные вещи.

Я не вспомнила, что цветы даруют здоровье — я была одурманена их красотой.

Я не подумала о своем приданном, как об источнике дохода — меня так захватили хлопоты, а отец был так сильно погружен в себя после смерти нашей горячо любимой матушки, что не озаботился мне об этом напомнить.

Вспоминая эти дни спустя долгие годы, я снова и снова задаюсь вопросом, как могла сложиться моя жизнь, если бы моя память не подвела меня тогда.

Прошло лето, наступила яркая осень, и меня стало заботить, как же поместить столько летних трав в матушкины теплицы. Тогда-то я и задумалась, что следует их расширить, но на это нужны были деньги. Мысль о золоте, всколыхнула трепетное воспоминание о золотых искрах прекрасных цветов, но тогда я не пошла к ним — я поделилась своими заботами с отцом, и он смог выделить мне небольшую сумму, которой однако хватило на мои архитектурные изыскания.

Новая теплица примыкала к дому рядом с кухней, так что тепло от горячих печей обогревало ее, но я все равно вывела дополнительную жестяную трубу, чтобы обеспечить травам почти летнее тепло. На лето же эта труба легко перекрывалась. На стекло пришлось потратиться, но мне пришла в голову идея, подсказанная строением листа кувшинки, как расположить стекло таким образом, чтобы легко можно было разобрать теплицу и перенести в иное место, если потребуется.

Самым тяжелым оказалось придумать, как расположить грядки таким образом, чтобы каждая из них была напитана редким зимним солнцем. Для этого нос теплицы всегда смотрел на восток, система небольших стеклянных кристаллов ловила и рассеивала солнечные лучи, а грядки высокими ступенями поднимались к самому потолку.

Последнее, над чем я раздумывала почти год и смогла соорудить лишь на следующий — систему полива состоящую из множества деревянных трубок и сложной конструкции насоса, а до тех пор мне приходилось подниматься по специальным настилам, тянущимся вдоль грядок.

* * *

Первым из чужаков заметил новшество местный аптекарь.

Он решил заглянуть на кухню, чтобы проведать нашу экономку. Гретель пришлось нанять, поскольку я совсем не успевала следить за домом, а отец особенно ценил порядок.

По крайней мере, именно так мистер Лонс объяснил свой приход раньше назначенного срока, хотя я все еще склоняюсь к мысли, что молву разнесли местные плотники и стекольщики, все-таки им не часто приходилось строить столько занимательные конструкции.

Мистер Лонс обошел вокруг теплицы, восхищенно повздыхал и попросился на осмотр внутрь, но я отказала — травы были очень щепетильны и не жаловали частого нахождения людей рядом с ними.

Так я объяснялась с каждым, кто приходил подивиться на мою теплицу, но на деле я с совершенно нездоровым упрямством думала, что стоит допустить хоть кого-нибудь внутрь, и мои стройные грядочки тут же подчистую обдерут случайные гости. Всё-таки моему отцу уже приходилось гонять редких воришек с наших земель.

Но вскорости молва дошла до королевского двора и отбоя от интересующихся не было. Каждый достопочтенный сэр и любознательная леди желали увидеть собственными глазами чудо-теплицу. Не могу сказать, что мне это не льстило, к тому же это помогло батюшке наладить казалось бы давно утраченные связи в обществе, но глубокий внутренний страх отвращал меня от всяких посетителей. Я проложила возле теплицы стройную дорожку, поставила таблички с небольшим описанием конструкции и трав, что можно было рассмотреть снаружи, и постаралась отдалиться от любых посещений, занимаясь исключительно своей землей.

Впрочем одного гостя мне пришлось лично встретить и сопроводить — это был ближайший советник его величества. Сам Эдмунд Пятый, разумеется меня не навестил, но, видимо, он очень мной заинтересовался. Это было и радостно, и тревожно.

Несмотря на то, что мой батюшка был джентельменом, а матушка получила титул за свое мастерство, я не могла похвастаться знатностью. В глазах двора я была никем — если быть точнее, обо мне не знали бы вовсе, не построй я свою теплицу. Ко двору я не была представлена, жизнь вела уединенную, почти затворническую, вот уже несколько лет оставаясь для двора не более чем любопытной нелюдимкой.

Эту поговорку я впервые услышала из уст Гретель и не могла не поразиться потом насколько она точна — упаси бог от такого добра, как внимание короля.

Но меня ничего не уберегло.

В тепле и довольстве, травы разрастались, их вкус становился насыщеннее от ухода и заботы. Тогда-то король и пожелал со мной познакомиться лично. Мне пришло официальное приглашение с печатью его величества.

Деваться было некуда. Я принялась собираться.

Мы с Гретель посетили местного портного. Для этого пришлось выбраться в ближнюю деревушку, где я с неудовольствием заметила, что на меня все косятся. Некоторые девицы и вовсе не скрываясь фыркали, глядя мне вслед. Видимо, их забавляло, что мои неугомонные кудри я не уложила в высокую прическу, соответствующую моему положению, либо вовсе не спрятала под чепец. Или они смеялись над покроем моего платья, какое, я не могла не заметить, никак не соответствовало их собственным. Может быть, они высмеивали то, что я была слишком загорелой — ведь много часов проводила на улице, ухаживая за растениями. Или что мои ботинки и край подола в грязи, ведь я добиралась до деревушки пешком — у нас отродясь не водилось экипажа, ведь мы практически не покидали наш дом.

Причин для их смеха было столь много, что я не могла не вздернуть так высоко подбородок, как смогла, и гордо делать вид, что вовсе не замечаю смешков. Меня пожелал увидеть сам король — разве это не лучшая похвала для любого?

Еще мы заказали новые туфли, вышитые шелковыми лентами, специально для королевского двора, и я запаслась новой шляпкой.

Я понимала, что ни в коей мере не буду соответствовать ожиданиям его королевского величества — во мне не хватало светскости, я была слишком стеснительна и слишком стеснена в средствах, чтобы поразить кого-то своим нарядом. Но я была юна и не дурна собой, что давало мне надежды не быть высмеянной при дворе.

* * *

За мной должны были прислать экипаж, тогда-то я решилась навестить золотые цветы. Во мне зрело дурное предчувствие, что за несколько лет, что я забыла о них, они могли вовсе исчезнуть, но я старалась оставаться храброй.

Едва тяжелая осенняя ночь подобралась к нашим воротам, я приготовилась улизнуть.

Батюшка отходил ко сну рано, но долго ворочался и не мог заснуть, иногда он до полуночи просиживал за книгой, пытаясь побороть бессонницу.

Я внимательно следила за дрожащими тенями у двери отца, ожидая, когда наконец погаснет свеча. Меня не терзали сомнения и страхи — все заботы и тревоги отошли далеко назад, только волнение теснило грудь, подначивая покинуть дом уже сейчас. Когда у меня затекла каждая мышца в теле, часы пробили одиннадцать часов, тапочки отца зашуршали по полу, я услышала его тяжелый вздох и свет погас. Еще немного я подождала, пока батюшка уляжется и его храп раздастся по дому, а затем спешно набросила темный плащ и вышла.

Я с трудом помню, как добралась до той поляны — я вся была поглощена мыслями о том, что вскорости снова окажусь в волшебном месте.

Ноги меня не подвели, из темноты мне мягко сияли навстречу прекрасные золотые цветы. Я будто снова оказалась в кругу старых друзей, мне захотелось петь от счастья и одновременно грудь теснила горькая печаль — ведь именно это место было последним, куда меня отводила матушка, пока была жива.

Я села на землю возле цветов и тихо запела, ибо только это мне и оставалось. Вся тоска, что так долго держалась внутри и не давала мне покоя, побуждая каждое утро вставать и занимать себя сотней дел, вся тяжесть от утраты матушки, а с ней и собственной беззаботной юности, разом навалились на меня, придавливая к самому изножию прекрасных цветов, сияющих словно теплое солнце в жаркий знойный полдень, когда жизнь еще оставалась сладкой и простой.

Я пела:

Солнца яркий луч,

Путь найди во мгле,

Я прошу верни,

Что так желанно мне.

Раны исцели,

Жизни свет пролей,

Я прошу верни,

Что так желанно мне...

И с каждым словом мне становилось легче, пока я не поняла, что слезы высохли, а грудь наполнена светом и спокойствием. Это было почти как под ласковой рукой матушки. Как ее тихий мягкий голос. Как беззаботные летние деньки.

Это было как все, что я потеряла.

Гретель, оказалась чудесной горничной и на следующий день помогла убрать мне волосы — в день, когда за мной приехала карета короля.

Отец на прощание крепко обнял меня. Он пронзительно всмотрелся мне в лицо и сказал:

— Будь осторожна, — он тяжело вздохнул. — Я верю, что все обойдется, но постарайся не привлекать к себе излишнего внимания.

Я присела в реверансе на прощанье, но не сдержалась и крепко обняла отца.

Я покидала дом с тяжелым сердцем, пусть и в сопровождении компаньонки, присланной самим королем.

Это была старая чопорная леди Фицпатрик — вдова одного из тех господ, что составляли королевский двор. На ее лице, словно маска, застыло выражение брезгливости и презрения. Когда-то давно отец был знаком с сэром Фицпатриком, потому он допустил меня к путешествию с этой суровой дамой. Она ни словом не выразила неудовольствия моим внешним видом, только обронила, что следует заглянуть к портному в столице. Это уязвило меня.

— С большим удовольствием, мадам, — ответила я. — Но, боюсь, наш скромный доход не позволит мне так беспутно тратить деньги.

По ее лицу пробежала тень неудовольствия.

— Дитя, вы слишком юны, чтобы говорить со мной в таком тоне, — после этих слов я поняла, что никогда в жизни не найду в леди Фицпатрик хоть сколько-нибудь добрую наперсницу, для нее я навсегда останусь лесной девчонкой без имени и какого-либо права на собственной мнение. — Ваш отец выделил мне достаточную сумму для вашего содержания.

— Содержания? — до того мгновения я искренне полагала, что еду не более чем на один день и на следующий же вечер вернусь домой.

— Не знаю, чем вы слушали, когда ваш батюшка, передавал вам слова его величества, — я с неприязнью отметила, что леди Фицпатрик считает меня безграмотной. — Но вас вызвали ко двору на всю зиму. Дилижанс с вашими вещами привезут позже, но он едва ли вам понадобится. Ваш премилый скарб хорош разве что в той глуши, откуда вас вытащили.

Я крепко прикусила язык, хотя сотня вопросов и острый ответ рвались наружу. Меня заботили травы, оставшиеся без хозяйки, отец, согласившийся провести зиму совсем один, и моя собственная судьба. В последнее лето мне пришлось нанять помощницу следить уже за двумя теплицами, ибо наше дело росло, и я надеялась, что она справится без меня этот сезон.

Меня же собирались представить ко двору, и весь сезон мне предстояло провести не рядом с любимым батюшкой, а в незнакомом месте, где не будет ни друга, ни хотя бы доброго знакомого, которые могли бы помочь в столь сложном деле.

Но я промолчала, леди Фицпатрик мне не понравилась, а я не понравилась ей — продолжать беседу никто из нас не испытывал желания, а потому я решила позже отписаться батюшке и все разузнать.

Я еще не осознавала, что больше неожиданного нового лица двор не любит тех, кого они называли "свинопасами" — фермеров, или мастеровых, или иных господ без длинной родословной, что смогли заслужить благосклонность короля своим мастерством. При мне такой чести был удостоен в будущем сэр Дарсли — ныне всем известный изобретатель паровых двигателей небывалых мощностей.

Король называл это "своей коллекцией" и был щедр с теми, кто оправдывал его надежды. Во многом именно это и предрешило исход Трехлетней войны. Но я забегаю вперед.

А тогда я просто тряслась в карете и искренне завидовала леди Фицпатрик, ведь десять слоев ее платья и специальный валик для пышности сильно смягчали наш путь. Мне же в моем скромном платье было совсем неудобно, ибо каждая кочка отдавалась в моих бедных косточках.

Наш путь не занял и пяти часов, мы въехали в город едва солнце пошло на убыль.

Окраины ничем не отличались от обычных придорожных деревушек: аккуратные побеленные домики в два этажа, плотно стоящие рядом друг с другом, только дорога из земляной была выстелена плотной каменной кладкой.

Но чем дальше мы ехали, тем больше чувствовался большой город: дома прижимались друг к другу все теснее, этажей становилось все больше, мелких лавчонок и пабов тоже. Крыши украшала черепица, сами дома были сложены из кирпича, а в окнах все чаще встречались цветные вставки.

И, наконец, мы выехали на центральную площадь. Она не была большой, но в центре её плоскости возвышался величественный фонтан с большими статуями короля и королевы. Они держали в руках рог и колесо, словно говорили — мы не гнушаемся простого люда и наши дары талантам будут щедры. Я увидела в этом добрый знак и улыбнулась.

— Вы зря надеетесь на многое, милочка, — подала голос леди Фицпатрик. — Столица бывает очень сурова к новым лицам.

Я подавила желание ответить ей резкостью, но продолжила рассматривать площадь.

Со всех сторон она была плотно окружена домами, украшенными лепниной и мозаикой, кроме одной — там тянулся высокий кованный забор, ограждающих от любопытного взгляда королевский парк и дворец. Из-за кромок золотистых кленов вверх поднимались башни, увенчанные флагами, и громада самого дворца, то ли облицованная белым мрамором, то ли построенная из него. Широкие окна украшали сияющие в осеннем солнце витражи. Ничего больше было не разглядеть, но вид по истине не мог не впечатлять.

* * *

Остановились мы у самой леди Фицпатрик. Её особняк стоял не так далеко от центральной площади, но достаточно близко к торговому району, чтобы иметь с утра свежие яйца. В доме было множество спален, явно больше, чем было необходимо скромному семейству моей компаньонки, состоящему из нее самой, её безбрачной сестры и маленького песика, коего леди явно предпочитала всем мыслящим тварям.

Меня сложно назвать мечтательной, я всегда была твердо приземлена и знала, что в моей власти, а что нет. В моей власти было пошить себе достойный наряд для королевского двора. Не в моей — понравиться королю или его приближенным, а потому я просто положилась на случай.

Украшениями меня снабдила моя компаньонка, достаточно щедро выделив мне небольшую золотую цепочку и крохотные бриллиантовые серьги. Я бы не удивилась, окажись эти серьги одной из ее многочисленных служанок, но не могла не заметить, что они очень красивы и изящны, а самое важное, никак не выделялись в отличии от тяжелых серег, оттягивающих мочку уха, что носила сами леди Фицпатрик. По замечанию леди, ни одна уважающая себя особа не могла покинуть стены родного дома без украшений. Не могу сказать, что жалела о незнании этого до того, как выбралась из собственного.

Первую неделю подготовки к встрече во дворце я была занята немыслимыми по глупости вещами: ездила на примерки к портному и выбирала парик. К слову, последний мне ни разу не понадобился — мои кудри отлично сами ложились в высокую прическу.

Однако не постоянные уколы леди Фицпатрик больше всего доставляли мне неудобства. Намного хуже был вечный уличный шум и бесконечное количество слуг в ее доме. Ни на минуту я не могла остаться одна, кто-то обязательно оказывался рядом: либо лакей, либо суетливая горничная, либо отрешенно улыбчивая сестра леди Фицпатрик — мадам Бувуа.

Полное уединение я могла получить только в собственной спальне, но леди Фицпатрик поставила жесткое условие, что спальни только для сна.

Единственным утешением в этом месте стала публичная библиотека в паре кварталов от дома леди. Меня отпускали туда в сопровождении мадам Бувуа, но даже в стенах, сплошь заставленных рядами книг, с меня не спускали глаз. Впрочем, это было совершенно напрасно, поскольку я не стремилась ни к одному случайному знакомству, что затем мне пришлось пережить.

Но именно у этих полок я столкнулась с первым неожиданным знакомцем.

* * *

Я не могу сказать, что люблю читать, но это занятие позволяло мне хоть как-то скрыться от вездесущего надзора, да и наша домашняя библиотека никогда не отличалась разнообразием. В столицу же свозились все изданные на территории королевства книги — этот указ выпустил еще Эдмунд Четвертый, прадед Эдмунда Пятого, известный книгочей. Не зная, чем себя занять, помимо измывательств леди Фицпатрик, я стала проводить в библиотеке долгие часы. Я обнаружила целый раздел, посвященный трудам по изысканию и описанию разнообразных трав и растений. Но даже просмотрев их почти все я не обнаружила ни одного намека на золотые цветы, так дорогие моему сердцу.

Это натолкнуло меня на мысль, что я могу попытаться сама создать подобный труд, но меня останавливало нежелание открываться кому-то и делиться своим сокровищем. Я не знала, какой может начаться переполох, предъяви я всему миру свои драгоценности, но догадывалась, что до добра это не доведет: любой пожелает владеть этими цветами, а даже ради меньших красот, не способных вернуть ни молодость, ни здоровье, вроде золота, велись войны.

В тот осенний день тяжелые тучи заволокли небо от края до края, но я все равно не пожелала оставаться дома. Вслед мне донеслись очередные упреки леди Фицпатрик, но дождавшись, когда леди Бувуа выберет шаль, я двинулась в библиотеку.

В темном зале, освещенном камином и редкими свечами я чувствовала себя почти дома — сюда не долетал уличный шум, а мадам Бувуа уже по привычке усаживалась в кресло у камина и мирно подремывала, пока я упивалась новыми знаниями о растениях. Я даже завела себе тетрадь, куда вписывала виды особенно меня заинтересовавшие. Мои пальцы в вечных пятнах чернил особенно возмущали леди, но я не могла придумать для себя большего удовольствия, чем рассматривать иллюстрации и представлять как та или иная трава сможет взойти в моих теплицах. Я была страстно увлечена очередной книгой, когда меня кто-то робко окликнул из-за плеча. Я даже не сразу сообразила, что это ко мне обращаются, но незнакомец повторил свое обращение и я невольно обернулась.

— Мадам, вы позволите мне взглянуть на эту иллюстрацию? — со мной заговорил молодой человек. Он был одел в длинный камзол, приличествующий скорее кабинетному мыслителю, чем истинному травнику.

— Разумеется, — я передала ему книгу в небольшом недоумении. Подобных книг стояло еще множество на полке и можно было выбрать любую.

— О да, — прошептал незнакомец. — Это именно то, что мне нужно.

Он неподдельно улыбнулся и я впервые обратила внимание, насколько у него приятная наружность: черты лица были тонкие, но не по-девичьи изящные, а скорее искусно слепленные природой, густые волосы были аккуратно зачесаны назад, но несколько прядей все равно упало на высокий лоб. Ярко-синие глаза светились умом из-за стекол маленьких овальных очков. Я подумала, что не будь у него их, он и вовсе мог считаться настоящим красавцем.

Незнакомец отошел, а я вернулась к своим изысканиям. Библиотечные книги не только служили мне отдыхом и развлечением, но и помогали нащупать наиболее дельные мысли по облагораживанию моих теплиц. Разглядывая витиеватые схемы растений я не могла не обратить внимание, что некоторые изящные природные решения могли бы послужить не менее изящным архитектурным решением и позволить расширить теплицы, не подвергая их излишней нагрузке при смене сезонов. Не стану всего описывать, но за те несколько недель, что я провела в библиотеке, я исписала несколько тетрадей и изрисовала их собственными схемами и чертежами.

Незнакомец оставил меня без книги и пришлось вернуться к полкам, чтобы выбрать что-то еще. Я стояла и выбирала между двумя какими-то книгами, когда до меня донеслось:

— Мадам Бувуа! Рад видеть вас в добром здравии, — и это был несомненно голос того молодого человека, который выпросил у меня книгу.

Мадам Бувуа пролепетала что-то невразумительное, скорее столько же удивленная, как и я, тем, что с ней заговорили. Я на всякий случай выглянула из-за полок. Незнакомец присел на кресло рядом с мадам Бувуа, а бедняжка совсем вжалась в спинку кресла, то бледнея, то покрываясь красными пятнами от смущения. Я невольно прыснула, но не поспешила на помощь, надеясь увидеть, чем может закончиться столь увлекательная беседа между этими знакомцами.

— Ну что вы, сэр Тельман, разумеется, она в добром здравии, — чуть четче произнесла мадам Бувуа. — Я здесь с дальней родственницей леди.

Я вздрогнула искренне надеясь, что ослышалась, а вопросов к батюшке появилось еще больше.

— Она обычно читает что-то о растениях, — поведала мадам Бувуа уже совсем твердо. Возможно, ее просто вывела из себя мысль, что кто-то может принять ее за невоспитанную даму, позволяющую себе выйти куда-то без компаньонки. Я спряталась за стеллажом, прижимая к отчаянно колотящемуся сердцу томик по ботанике. Я догадывалась, что могла значить последняя фраза мадам — за мной пошлют и меня познакомят с сэром Тельманом без моего на то желания. На щеках тут же вспыхнул румянец, но не от смущения, как могли бы подумать романтики, а от гнева — меня уже порядочно разозлили столичные порядки, где мне полагалось быть беспомощной и бессловесной игрушкой в руках более властительных особ. Не особенно задумываясь над приличиями, я решительно вышла из-за полок и оказалась прямо под пристальным взглядом джентельмена. Я неловко отвесила реверанс.

— Могу быть еще чем-то полезна?

— Простите мне мою грубость, так вы племянница леди Фицпатрик?

— Ни в коем случае, — ответила я резко, но тут вмешалась неожиданно появившаяся мадам Бувуа.

— Не дерзи сэру Тельману, Готель.

Я снова присела в реверансе.

— Прошу прощения сэр Тельман. У вас также прошу прощения, тетушка, — я надеялась, что она заметит яд в моем голосе. — Но сейчас я несколько занята.

Я подняла руки с книгой повыше и на всякий случай взмахнула ею несколько раз, привлекая внимание и мадам, и сэра.

— Простите ей её поведение, — мадам Бувуа заискивающе улыбнулась, а я с трудом удержалась от гримасы отвращения. — Она не так давно приехала из дальних земель и совсем не обучена манерам должным образом.

— Тетушка абсолютно права, — я утвердительно кивнула. — Во мне ни грамма должного воспитания. Мне пора возвращаться к своим исследованиям. Если вы позволите.

— Конечно, не смею вас больше задерживать, — в глазах сэра Тельман мелькнула улыбка, но внешне он по-прежнему остался серьезен.

Не заботясь больше ни о чем, я развернулась и прошла к своему столу, где меня дожидались чернильница и очередная тетрадь.

* * *

Дома меня ждал страшный разгром. Леди Фицпатрик метала громы и молнии, грозясь отправить меня домой, так и не представив перед королевским двором, на что я заметила, что это была ее единственная задача и с той она не справится. Она обозвала меня неблагодарной дворовой девчонкой. Я искренне посочувствовала ей, ибо столько времени жить под одной крышей с дворовой девчонкой наверняка страшное испытание для любой уважающей себя дамы. Она велела мне убираться в свою спальню и оставаться там до ужина, а она уж решит к тому часу заслуживаю ли я ужин или нет. Я не преминула воспользоваться ее любезным предложением и сбежала подальше, пока не довела дело до катастрофы своей горячностью.

Чтобы скоротать как-то время, я написала письмо отцу.

"Дорогой батюшка,

как ваше здоровье? Как теплицы? Все ли в порядке?

Дела мои идут хорошо, хотя ко двору я все еще не представлена. Это приятное событие ожидается на грядущей неделе.

Сегодня в случайном разговоре я выяснила, что прихожусь дальней родственницей леди Фицпатрик, а еще имела удовольствие познакомиться с сэром Тельманом. Пожалуйста, поясните мне, кто такой этот Тельман и почему верная компаньонка леди Фицпатрик — мадам Бувуа, так перед ним трепещет?

С искренним почтением и любовью, ваша Готель".

Ответ я получила на следующее утро, где отец сообщал мне, что леди Фицпатрик приходится нам двоюродной тетушкой со стороны кузена батюшки. Сэр Тельман был внуком нынешнего камердинера короля — важная птица при дворе, а я невольно рассмеялась: чтобы быть значимым лицом в столице достаточно, чтобы твой дедушка приносил королю чулки.

Впрочем, наказания мне все же избежать не удалось — до самого приема у короля мне было запрещено выходить из дома и посещать библиотеку.

Дни тянулись мучительно долго в основном потому, что мне наняли гувернантку. Девицы моего возраста не нуждаются в гувернантках, но леди Фицпатрик, видимо, пожелав меня в очередной раз уязвить, наняла девушку из какого-то обедневшего дворянского рода для воспитания во мне чувства прекрасного и должных манер. Я не стала скандалить или спорить — мне это всегда внутренне претило, но мысль об отчаянной и жестокой мести не раз меня посещали, пока эта во всех смыслах достопочтенная девица стесывала с меня мою непосредственность. В минуты, когда она заставляла удерживать на голове учебник или развешивала передо мной карту нашего королевства, я мечтала только о том, чтобы оказаться как можно дальше от нее.

К счастью, прием во дворце уже был не за горами, а потому вскорости я готовилась указать мисс Кропп на дверь, да и самой вслед за ней воспользоваться этой дверью, чтобы вернуться восвояси. Мысли об этом, я до сих пор убеждена, поддерживали не только меня, а весь дом.

К сожалению этим чаяниям не удалось сбыться.

Но как бы мы с леди Фицпатрик не вздорили, она ни на шаг не отступала от своей главной цели этой осени — представить меня ко двору. Ей стоило множества трудов добиться от меня должного почтения ко всей той знати, что наводняла дворец во время приема и вне его. Мисс Кропп помимо бесполезных занятий географией (я превосходно была знакома с ней) и набивания меня манерами, присущим барышням моего положения, дала мне прекрасный экскурс во все хитросплетения дворовых родословных и связанных с ними интриг.

Несколько неожиданно для себя я обнаружила, что являюсь выгодной партией. Это во многом прояснило излишний интерес ко мне и моей теплице. Как дочь заслуженной леди и потомственного джентельмена, и как наследница состояния своего отца (тут и вспомнилось проданное годы назад поместье), я могла претендовать на таких достопочтенных господ, как внуки камердинера короля.

Камердинер короля и вовсе оказалась крайне загадочная должность, значения которой мне не удалось сразу уловить. Сэр Тельман, получивший свой титул по рождению, должен был занять место деда по отношению к принцу Эдгару — они были сокурсниками большого университета, вместе изучали политологию, экономику и право, поскольку им предстояло провести вместе долгие годы, а сэру Тельману еще и быть верным тайным советником. Кто имел доступ в спальню короля, кто подсказывал тонкие политические веяния на внешнем театре международных отношений через гардероб, кто был верным партнером в вечерних беседах кулуаров короля — граф Тельман сейчас и его внук, сэр Тельман, в будущем. Короли испокон веков держали ближайших советников рядом с собой в казалось бы незначительных должностях.

Это меня достаточно поразило, чтобы я решила для себя больше не сталкиваться с этим господином и не заводить с ним таких же любезных разговоров, как в первый раз — это могло слишком дорого мне обойтись в будущем. Я только надеялась, что он примет меня за провинциальную чудачку и не оставит в сердце обиду, а еще лучше оставит меня вовсе без внимания.

Впрочем мисс Кропп поспешила меня успокоить — он был обручен уже долгие годы и старался не покидать стен университета, если только не находясь в путешествии со своим патроном. Так что мне едва ли посчастливится еще когда-нибудь встретиться с ним.

К сожалению, ни мисс Кропп, ни мне в тот момент было совсем неизвестно, что весной и принц и сэр Тельман выпустились из стен университета и готовились занять надлежащие им места в обществе. Старый король Эдмунд собирался переложить часть своих забот на плечи отпрыска, а принц намеревался искать себе достойную супругу.

Леди Фицпатрик приходилась не только нам дальней родственницей, но и относилась к побочной ветви королевского родословного древа.

Едва мисс Кропп мне все это рассказала, я испытала ужас и даже совершила попытку ночного бегства. К несчастью, меня поймали и посадили под замок до конца сезона. Теперь мне позволялось выходить только вместе с леди Фицпатрик и только по особенным случаям.

Летний сезон закончился, и в столицу постепенно возвращались благородные семейства, так что начался период бесконечных визитов, от которых я устала в первый же вечер. Меня представили князю Батур и его семи дочерям. Матушка Батур — необъятная женщина, заедающая каждую свою беременность, оглядела меня со всех сторон и величественно заявила, что одобряет выбор леди Фицпатрик в выборе наследника. О наследстве леди Фицпатрик я тоже не знала и велела себе быть обходительнее с моей наперстницей.

Я никогда не имела сестру и никогда не испытывала желания ее иметь, а потому семь девочек Батур стали для меня страшным испытанием. С самыми старшими еще был интерес побеседовать — они весьма неплохо разбирались в искусстве и обладали большой коллекцией работ известных мастеров, чтобы в полной мере просвятить и меня. Младшие же, допущенные только к семейным посиделкам (включающим до пятидесяти человек!), казались существами из других миров: они все время скакали и предлагали всем свои услуги лакеев, раз за разом принося мне то розетку с вареньем, то бокал вина.

Я запомнила тот вечер как круговерть лиц и еще большую круговерть впечатлений. Вино несильно ударило в голову, отчего я смеялась больше, чем мне свойственно, но смогла удержать себя в руках и до самого конца не ответила ни на одну из колкостей от любой из леди, присутствующих на вечере. Они будто все сговорились донимать меня.

По приезду домой леди Фицпатрик задержала меня в гостиной и властно сказала:

— Не смейте возомнить о себе невесть что, я еще не приняла окончательное решение, и мои деньги вполне могут найти куда более разумное применение — например, для пансиона отвергнутых детей.

Я присела в реверансе и удалилась, не проронив ни слова.

Главным же выводом того визита для меня стало: если я продолжу в таком количестве поедать варенье на приемах, то к концу сезона превращусь в леди Батур и в теплицы просто не влезу.

* * *

Следующим по важности был прием у королевы в малой гостиной. Прием предназначался для избранных. Я еще не была представлена и ожидала с мучительным беспокойством, когда же это наконец произойдет.

На тот прием я ехала с отчаянно колотящимся сердцем, но едва я пересекла порог малой гостиной, для меня многое отошло на задний план.

Королева была страстной любительницей цветов и коллекционировала самые интересные и изящные образчики со всего света. Малая гостинная была вовсе не мала размером, но в ней просто не было места для людей — от высокого потолка, украшенного фреской, и до края пышного ромельского ковра зала была заставлена кадками, горшками и подвесными кашпо с яркой зеленью.

Леди Фицпатрик крепко ухватила меня за подол и не выпустила, когда ноги сами понесли меня к цветам. Мне не терпелось осмотреть каждый листок, с досадой я поняла, что не знаю, где раздобыть бумагу и чепрнила, чтобы зарисовать некоторые особенно интересные виды.

Нежные изгибы чашечек, причудливые соцветия, яркие головки и пышная листва всех разрезов — такого праздника для меня давно не было, ведь библиотеку я не посещала уже больше нескольких недель.

— Держите себя в руках, Готель, — сурово прошептала леди Фицпатрик. — Вы превращаетесь в слона в посудной лавке для всего общества. Вы позорите мое честное имя.

Это немного отрезвило меня, я поглубже стпрятала свою страсть, хотя вспыхнувшие щеки было сложно спрятать, и степенно последовала за леди.

Та небольшая часть гостиной, что оставалась гостиной была обставлена с расчетом на не более две дюжины человек: несколько резных кушеток, обитых кремовым шелком, пара кресел возле камина и фортепиано. Сама я никогда не играла, но на приеме Батур смогла оценить прелесть этого инструмента и даже немного пожалеть, что в свое времня батюшка не приобрел для меня такого. Возможно, тогда меня ждала жизнь не травницы, а пианистки — бессмысленная и безденежная.

Королева была небольшого росточка и радостно встречала каждого гостя лично.

Едва мы с леди Фицпатрик вошли, нас объявили и королева протянула руки нам навстречу, словно старым и очень добрым друзьям. Я давно не видела такой радушности и на глаза даже набежали быстрые слезы, но я умело их спрятала — дом леди Фитцаптрик меня многому научил.

— Моя дорогая Наннита, — королева ласково нам улыбнулась, пожала леди Фицпатрик руку и подождала нашего реверанса. — Представь, пожалуйста, меня твоей протеже.

— Это та самая травница и моя племянница мисс Шер, — ответила леди Фицпатрик и, клянусь, никогда прежде я не слышала в ее голосе столько меда.

— Для вас Готель, — подала я голос и заслужила недовольный взгляд леди Фицпатрик. Королева рассмеялась, будто колокольчики прозвенели, и указала нам на несколько стульев в углу комнаты. Мисс Кропп учила меня читать такие знаки, но я и сама их отлично различала — наше место было в углу и едва ли нас когда-нибудь подвинут. Я вздохнула про себя, но даже с некоторой радостью приняла эту новость, теперь мне ничем не угрожала близость к великородным особам.

— Теперь вы позволите мне осмотреть коллекцию королевы, — шепотом осведомилась я у наперстницы. Та недовольно поджала губы.

— Дождитесь официальной экскурсии, а затем, если вам так не терпится, можете заняться своим милым увлечением.

— Мое милое увлечение выстелило мне путь в гостиную ее величества, — тихо ответила я и больше не произнесла ни слова до конца официальной части. Я мило улыбалась и кивала знакомым барышням, которых набралось едва пара человек. Мне предстояло создать еще множество полезных связей, как наставляла меня леди Фицпатрик, но сейчас я бы предпочла общество мисс Кропп всем этим надушенным старым девам и застенчиво тупящим глазки барышням.

Впрочем одна особа привлекла мое внимание — это была высокая женщина с горделивой посадкой головы и платьем, скрывающим все, вплоть до тонких изящных кистей. Светлые волосы она зачесала в строгий узел на затылке, а прозрачные зеленые глаза прятались за пенсне. Она была настоящей красавицей, загнавшей себя в невероятные тиски. Едва ли я когда-нибудь предпочла своим беспорядочным кудрям убранные волосы, если бы не приличия, я бы и вовсе щеголяла ими. Незнакомку объявили как леди Антарь. Её имя мне что-то напомнило, внутри зазвучало узнавание, но я так и не смогла выловить из памяти, кем же являлась эта леди.

Когда гостиная наполнилась, королева прозвонила в колокольчик и появился лакей с тяжелым альбомом. Его было не разглядеть с моего места, но в этом не было нужды, королева сама поднялась.

— Мои дорогие гостьи, в этом году моя коллекция еще расширилась. Надеюсь, вы простите мне мою слабость, но я не могу не представить вам моих питомцев, — она хлопнула в ладоши и из зарослей показался первый горшок на подвижном столике. Я вытянула шею, надеясь не пропустить ни слова, а королева распахнула свой альбом и мелодично принялась читать свойства и особенности растения. Оно казалось неказистым — толстые волокнистые листья, украшенные колючками разложились со всех сторон от горшка, но обладало поистине чудодейственными свойствами: оно помогало при простудах, ранах и даже кожа от него становилась мягче. Я оставила себе внутреннюю пометку, что обязана подобное раздобыть для собственной теплицы, но затем ее величество назвала стоимость растения и я тут же отказалась от мысли когда-либо разводить его.

Представление растений заняло порядочно времени, но для меня они прошли чудесными минутами. Я чувствовала в ее величестве родственную душу — того, кто ради наши прекрасных и полезных зеленых друзей готов пойти на многое. Королева обещала устроить благотворительный аукцион и позволить любому желающему купить, что ему вздумается.

— Ваш батюшка знал о таком и предоставил к вашему распоряжению сумму для подобных трат, но сейчас извольте вести себя приличнее, — прошипела на ухо леди Фицпатрик.

— Какую сумму? — уточнила я шепотом.

Мне хватало на парочку из коллекции ее величества. Голова тут же закружилась от возможностей, я могла выбрать всё, что мне понравится. В пределах двух штук, конечно.

Едва представление закончилось, подали закуски. Нам позволили пройтись по залу и снова внимательнее осмотреть экспонаты. Я с неприязнью заметила, как несколько барышень втихоря отломили несколько веточек и спрятали за корсажем. Потому-то я и не пускала никого в свои теплицы.

Возле одного из кашпо ко мне подошла леди Антарь, она по-мужски протянула мне руку, и я с удовольствием ее пожала.

— Мисс Шер, полагаю, — у нее был низкий, почти грудной голос. — Мисс Антарь. Нас не познакомили, но я уже успела услышать о вас.

И тут меня пронзило воспоминание. Леди Антарь представили королю в один год с моей покойной матушкой. Она была великим математиком, неофициальным советником по экономике и страстным астрономом. Чистая математика увлекала её много больше, чем светская жизнь, но король приставил её к главным вычислениям страны и она была вынуждена оставить свои теоретические изыскания. Еще спустя несколько лет после нашего с ней знакомства, она соорудила автоматические счеты, позволяющие официальному советнику по экономике вести любые расчеты без её участия, а сама удалилась на университетскую кафедру, где и провела остаток жизни. На мой взгляд, со стороны короля было ужасным упущением не женить эту прекрасную леди на одном из своих графьев ради наследования такого превосходного ума и продолжения математического рода Антарь. Самые прекрасные цветы мы всегда рассаживаем, чтобы их цветения распространились, но отчего-то с людьми такого не происходит.

— Надеюсь, что вы услышали что-то приятное, — ответила я.

— В основном, что ваши манеры также необузданы, как ваши кудри.

— К сожалению, это упущение не смогли исправить труды леди Фицпатрик, — улыбнулась я.

— Не нужно переживать, в мою первую зиму при дворе я не знала, какая из вилок для салата, а какая для устриц, — мне нравилась ее простота и прямота. В ней не чувствовалась искуственность всех родовитых барышень, с которыми мне уже довелось познакомиться, внутренне она навсегда осталась талантливой простолюдинкой, которой удалось всего добиться своим умом и упорным трудом. Годы при дворе наделили ее уверенностью и выученной статью, гордость же всегда была присуща неординарным людям. Я бы назвала её гордой. Она вызывала во мне восхищение как любое проявление искусства природы.

Мы продолжили беседовать, она поделилась своим увлечением и я не могла не поразиться ее превосходной памяти и знаниям.

— Вам стоит побывать на кафедре ботаники, — посоветовала она мне на последок. Я вежливо улыбнулась, но ответила только реверансом. Я была уверена, что это место малому может меня научить.

С леди Антарь мы разошлись довольные друг другом и явными приятельницами.

После ужина и кофе я почувстовала усталость и желала исключительно поскорее вернуться домой и лечь в постель. Леди Фицпатрик к концу приема становилась особенно невыносима и я не знала, куда деться, только бы она поскорее оставила меня в покое. Но тут, по счастью, одна из дам села за фортепьяно, и леди Фицпатрик пришлось спуститься до едкого шепота, который я уже умело пропускала мимо ушей.

Я тихонько позевывала в кулак и осознавала, что мне несмотря на невероятно интересный вечер, мне предстоит еще множество куда менее интересных. Моя светская жизнь только началась.

* * *

После недели нескончаемых визитов я поняла, что у меня совсем не осталось сил.

То мы куда-то ездили, то к нам постоянно приезжала знать различного вида и масштаба. С кем-то леди Фицпатрик едва здоровалась, с кем-то вела оживленные беседы, перед кем-то изливалась соловьем. Я по-большей части служила ее безмолвной спутницей. Подобных интересных собеседников, вроде леди Антарь, мне больше не встречалось, а любезничать со всеми у меня не было охоты, потому я предпочитала просиживать вечера в различных библиотеках, прячась от того, что называется светской жизнью.

Мы катались на различные выставки, побывали в театре, но во всем чувствовалась нервозность, нам предстояло еще самое страшное испытание — королевский осенний бал, намеченный на конец октября.

Я провела в столице уже месяц и не чувствовала, что получила хоть какое-то удовольствие от этого времени. С куда большим наслаждением я бы провела эти дни в своей глуши со своими грядками. Именно это я и сказала на вопрос одного из новых знакомцев, щеголеватого молодого человека, о том как мне в столице.

После этого за мной закрепилась слава острой на язычок и дерзкой девицы. Про мою невоспитанность все меньше вспоминали, списывая это на характер и милые причуды, свойственные людям моего положения и моих богатств.

Никаких богатств у меня не было, но охота на мою руку началась. Видимо, людская молва опять преувеличила то, о чем слышала только краем уха.

Мне стали приходить открытки и цветы, меня зазывали на все ужины подряд, даже леди Фицпатрик выглядела довольной, хотя и не преминула сообщить мне, что я не должна зазнаваться, ведь моей заслуги в признании обществом никакой нет, всё исключительно благодаря счастливой случайности и княгине Батур, разнесшей повсюду слухи о моей красоте и уме.

Последнее меня смутило, но я только пожала плечами, чтобы скрыть собственную неловкость.

Кажется, это уверило леди Фицпатрик еще больше в моем дурном нраве, но я не стала с ней спорить. К тому времени я уже изрядно устала и надеялась только, что это совсем скоро закончится.

Впрочем, как и во всех подобрных историях, моя ничем не уступает в банальности — безобразие, начавшееся вокруг меня еще долго не кончалось.

К моменту, когда подошёл королевский бал, я уже обзавелась легким нервным тиком и привычкой озираться. Ухаживания нескольких господ были особенно навязчивы и назойливы. Ни прямые заверения в моей бедности, ни попытки предупредить их в заблуждении относительно моего характера, ни объяснения моих взглядов — а я не собиралась замуж до тех пор, пока не найду хоть сколько-нибудь подходящего мне по складу ума человека, что весьма сложно сделать — не отталкивали этих джентльменов.

Мне сыпались приглашения на прогулки, музыкальные вечера, театральные постановки и посещения музеев и закрытых частных собраний редкостей. Последнее даже на мой взгляд было ужасной бестактностью и попыткой меня обесчестить.

Леди Фицпатрик тоже не казалась довольной всколыхнувшимся вокруг меня вихрем внимания. Кажется, ни она, ни княгиня Батур не предполагали такой общественной реакции, когда объявляли о наследстве леди Фицпатрик. Как я и предполагала, надежда на скорое избавление от меня посредством замужества не сбылась.

Было несколько претендентов, которые могли бы устроить меня в качестве супругов: мягкий и нежный мистер Норель, который наверняка подчинился бы моему желанию продолжать мою работу травницей и исследовательницей мира растений; и мистер Оттем — меланхоличный молодой человек, ухаживающий за мной скорее по наущению его матушки, чем из собственного желания. Его можно было увести из-под влияния матушки и самой довлеть над ним. Ни один из них не был достаточно хорош или приятен наружностью, но оба могли послужить податливой глиной, которой я бы управляла ради собственного удовольствия и благосостояния.

Меня можно посчитать меркантильной, но я искренне не хотела оказаться в паре с человеком сильнее и властнее меня, ибо тогда бы подчинилась уже я и вся моя жизнь превратилась бы из свободного парения мысли и дела, благого не только для меня, но и для мира в целом, превратилась бы в закрытую камеру с единственным выходом — вдовством.

О такой возможности я тоже размышляла. Можно было получить кого-то из менее глупой поросли дворянских родов, родить ребенка и отравить мужа. Вряд ли кто-либо заметит убийство, всё-таки я искусная травница и смогу скрыть собственное преступление. Оставались только муки совести, с которыми я уж как-нибудь справилась бы.

У меня всегда был холодный ум и твердая рука, но я не была бездушной, просто рассматривала все возможные варианты, коих у меня было исключительно мало в ловушке всеобщего ухаживания. С уверенностью опытных охотничьих псов, меня загоняли в матримониальный капкан.

Я уже смирилась, что меня к концу сезона выдадут замуж, но тут отец прислал письмо и попросил вернуться домой сразу же после королевского бала. Я с глубочайшей радостью приняла это веление отца. Он не сообщал причину своей просьбы, но мне и не требовалась особенная причина, чтобы сбежать из столицы.

* * *

Меня нарядили в тяжелое шелковое платье с множеством подъюбников и серебряным шитьем. Волосы убрали и попытались прикрыть париком, но даже у опытного цирюльника это не вышло, так что леди Фицпатрик пришлось удовлетвориться только жемчугом и серебряными шпильками, нещадно дерущими мне волосы. Во всем этом великолепии я была похожа на большое безе с шоколадом на макушке.

Когда я уже намеревалась закончить свой туалет вышитыми шелковыми туфельками, ко мне зашла леди Фицпатрик. На ее лице уже привычно держалось выражение брезгливого неудовольствия — возникающее всякий раз, когда она смотрела на меня. Она оглядела меня со всех сторон, недовольно цокнула, а затем вытащила из ридикюля бархатный футляр:

— Эти серьги — подарок короля, они передаются в нашей семье уже несколько поколений. Я даю вам их на время, и не думайте, что это из-за вашей исключительности. Я даю вам их только для того, чтобы вы не позорили наш род своим деревенским вкусом.

Я не стала ей напоминать, что фасон моего бального платья выбирался лично ею.

Мы уже бывали в королевском дворце, но никогда еще не подъезжали с парадного входа. Громада дворца величественно возвышалась над головой, окна сияли сотней огней. Это зрелище заворожило меня, но леди Фицпатрик уже привычно цапнула меня за локоть и повела по мраморным ступеням вверх.

Всех барышень, коим предстояло также, как и мне, пройти церемонию официального представления королю, завели в небольшой зал. Там молодые девушки могли поправить наряд или прическу. В зале царило нервное оживление. Сложно сказать, почему меня почти не волновала предстоящая церемония — я знала, что ничего невероятного со мной не случится. Скорее всего, меня или представят первой или последней, поскольку я была единственной из "свинопасов" в этом году.

Наконец в залу зашел церемониймейстер и выстроил барышень парами с их родительницами — отцы присоединялись уже в зале — заиграла торжественная музыка и прозвучало первое имя. Не мое. Девицы двигались, легкими бабочками они впархивали в бальную залу, приседали в низком реверансе перед его и её величествами, щебетали несколько приветственных фраз, которым их, наверняка, обучили разумные матушки дома, и вставали в стройный ряд других себе подобных.

Я же по-прежнему не испытывала никакого волнения — мною будто овладела холодная рассудочность. Перед внутренним взглядом король никогда не представлялся мне кем-то невозможным, хоть моя судьба и находилась всецело в его руках — для меня он был обычным человеком, носок его туфли покачивался в такт музыке, а лорнет то и дело поблескивал, когда он внимательнее вглядывался в ту или иную девицу. Я видела обрюзгшего усталого человека, выглядывающего себе новую жертву или жертву своему принцу. Про таких девиц говорилось много, но шепотом, и они легко находили себе мужей, ведь не оставались без щедрого вознаграждения.

Принц не прятался в тени, но на его лице застыло безразличие — это был не первый год, когда ему искали невесту. Подходящих по положению было мало, еще меньше тех, кто был достаточно родовид и достаточно симпатичен, количество же разумных в их числе было и вовсе ничтожное количество. Поговаривали, что принц последний год волен выбирать невесту, а затем его оженят на венценосной особе другого государства.

Я не была юной, я не была особенной красавицей, мой ум едва ли можно было назвать смертоносно острым, разве что не податливым для устойчивых общественных мнений, я не представляла никакого интереса, кроме раздутой репутации сердцеедки, полученной за те несчастные несколько недель, что за мной велась охота, и славы отменной травницы.

Но тут назвали мое имя, а в подготовительном зале еще оставались юные леди, и я поняла, насколько ошиблась в собственных оценках. Меня представляли не как талант и самородок, меня представляли как барышню на выданье.

* * *

Я с трудом удержала на лице улыбку, но кровь отлила от лица, так что наверняка было заметно как я побледнела, ибо цветом кожи сравнялась со своим белым платьем.

— Не стойте столбом, — прошипела леди Фицпатрик, и я, наконец, сделала шаг вперед. Второй шаг дался легче, а затем я гордо вскинула подбородок и освободившись из цепких рук наперсницы стремительно пошагала на место всех дебютанток. Низкий реверанс удался мне как никогда прежде.

— Мисс Шер и леди Фицпатрик! — провозгласил глашатай.

Лорнет сверкнул прямо на меня.

— Так вот что вы такое, — протянул король заинтересовано. Ему не хватало только лупы, чтобы разглядеть меня еще внимательнее.

— Именно так, ваше высочество, — я снова склонилась в реверансе. — Травница.

На мгновение в зале повисла тишина, заполняемая только тонкой песней скрипок.

— Вижу, вижу, — король опустил лорнет и улыбнулся. Шелест шепотков вернулся в залу. — Молва о вашем мастерстве идет далеко впереди вас.

— Это только слухи, ваше высочество. Я далека от мастерства моей матушки, — я старалась говорить твердо, но голос то и дело подводил меня, сбиваясь в нервную хрипоту.

— Ваша скромность похвальна, дитя моё, — король снова улыбнулся и махнул мне рукой, позволяя отойти. Я мысленно заскрипела зубами — меня уже начинало подташнивать от высокомерного обращения "дитя моё", доступное всем кто был едва ли на десяток лет меня старше. Я постаралась успокоить себя тем, что подобное выражение подходит королю примерно также как моему отцу: они оба владели моей жизнью. Только отец исключительно редко пользовался своим правом, а вот король... Что ж, тогда мне было еще ничего не известно о собственной судьбе, но я не могла отделаться от мысли, что сильно усложнила её самой себе своей выходкой, полной бессмысленной гордости.

— Ну конечно, — ядовито выговорила мне на ухо леди Фицпатрик, едва мы встали в ряд дебютанток. — Иного я от вас и не ожидала, как еще вы могли выделиться, глупая и безответственная девчонка.

— Очень жаль, что вы не соизволили мне заранее сообщить, что для короля я только очередная претендентка в игрушки, — выдохнула я в ответ. — Я бы заготовила речь получше.

— О, нисколько не сомневаюсь, — ответила леди Фицпатрик. — Вы что же думали, вас представят как-то иначе? Ни один из "одаренных" не получил такой чести, а вы еще и возмущены неласковым приемом. Впрочем ничего удивительного, вы всегда были неблагодарной вздорной девчонкой.

Я промолчала.

Последние девицы входили в зал — скоро должен был начаться бал. Некоторые семейства заранее договорились, так что партнеры по первому танцу уже были знакомы, я же надеялась, что мне удастся улизнуть с этого унизительного мероприятия. Совершенно напрасно (та осень вообще выдалась богатой на разочарования), напротив меня встал сэр Тельман. Он улыбнулся мне и отвесил низкий поклон, едва зазвучали первые ноты танца. Танцевала я совершенно ужасно, но предупредить своего кавалера я не удосужилась, мысленно злорадствуя всякий раз, как наступала ему на ногу.

— Кажется, танцы не доставляют вам особенного удовольствия, — заметил он после особенно удачного приземления моего каблука.

— Не больше, чем беседы, — ответила я, надеясь, что смогла его не оскорбить — это было бы очень недальновидно с моей стороны.

— Могу вас понять, столько лет вдали от света... — он усмехнулся, а я подавила в себе волну гнева, хотя щеки вспыхнули: так изящно еще никто не указывал на мой возраст. Таких как я именовали в свете "переспелок".

— Здесь слишком шумно, чтобы этим можно было наслаждаться.

— Из самых лучших побуждений, поймите меня правильно, — я отвела взгляд от его сияющего улыбкой лица. — Я бы посоветовал вам провести остаток вечера в библиотеке.

— Это угроза? — я на мгновение опешила.

— Ни в коем случае.

— Неприличное предложение? Учтите, в моих краях дамы могут не церемониться с обидчиками.

— Я не посмел бы.

— Тогда что вы имели в виду?

— Думаю, вам стоит смилостивиться над всеми грядущими партнерами и освободить их от удовольствия танцевать с вами.

Прозвучал завершающий пассаж, и я от души вдавила каблук в ногу сэра Тельман.

— Благодарю за совет, — я присела в реверансе. — Я обязательно им воспользуюсь.

Леди Фицпатрик была довольна мной, ведь я танцевала с самим сэром Тельманом. Я же встала подальше от танцующих, отклонила несколько предложений присоединиться к уже вальсирующим и, наконец, втихаря улизнула.

Публичная библиотека не могла сравниться с великолепием этого собрания. Я не могла отвести взгляд от стройных полок, тянущихся вдоль стен и высоких галерей, заполненных тяжелыми томами.

Здесь уже собралось несколько мужчин, отцов дебютанток, и парочка степенных дам, сидящих возле жарко натопленного камина. Я бы и сама была бы рада оказаться возле камина, в громаде дворца было прохладно любому, кто не танцевал или не пригубил изысканные королевские вина. Но я только сдержанно поклонилась и отправилась бродить вдоль полок, высматривая что-нибудь интересное.

Тут меня и нашли поклонники.

* * *

Их было человек пять — самые смелые или самые глупые. Не помню их имена, помню только, что их лица сливались в один общий смазливый поток. Они окружили меня и на перебой стали предлагать вернуться и продолжить вечер в танце именно с ними (с каждым по отдельности, а не всеми вместе). Когда один из самых смелых ухватил меня за руку и потянул ее к своим губам, я не на шутку разозлилась и от всего сердца дала ему пощечину. Звон разлетелся по библиотеке.

Поклонники замерли, не зная, что им надлежит сделать в подобной ситуации.

— Оставьте меня, — я состроила печальную гримасу. — Неужели вы не видите, как мне тяжело в этот вечер, ведь король вовсе не обратил на меня внимания.

Это было так глупо, что я с трудом удержалась от смешка, но на моем лице по-прежнему держалась скорбь.

— Что вы, мисс, — попробовал возразить один из юношей. Тут мои глаза наполнились слезами (я вспомнила, что вот уже месяц не притрагивалась к земле), и поклонники отступили. Всем известно, что ничто так не отвращает мужчин, как женские слезы.

— Оставьте меня, — я махнула рукой, а другой ловко выудила из кармашка платочек и принялась усиленно прикладывать его к глазам. В это мгновение, я пожалела, что не стала актрисой — у меня определенно был дар, я могла развить его и стать бессовестно известной и совершенно отвергнутой высшим обществом. К тому же, кажется, актерам мало платили...

Не успела я глазом моргнуть, как осталась одна. Я поймала несколько недовольных взглядов и даже немного пожалела, что так сурово обошлась с юнцами, хотя больше я бы их не выдержала ни минуты.

Каминов было несколько во всей библиотеке, но куда больше меня заинтересовали газовые лампы, установленные возле полок. Рядом стояли уютные кресла, и в одно из них я устало опустилась. От вечера едва прошла пара часов, а я уже была совершенно без сил.

— Потрясающее зрелище, — из сумрака вышел сэр Тельман, я с трудом удержалась от тяжелого вздоха.

— Что вам нужно?

— Не мог не поразиться вашему таланту.

— Сама впечатлена, — я прикрыла глаза ладонью, размышляя, поймет ли он мои намеки или стоит сказать прямо, что сейчас меня тошнит от любого человека рядом.

— Может быть, хотите вина? — предложил джентльмен.

— Чего вы от меня хотите? — не выдержала я.

— Дружескую беседу? — он снял очки и убрал во внутренний карман камзола. Его красивое лицо показалось еще более открытым и немного мальчишеским. Во мне зародились сомнения: может, не стоило быть с ним столь резкой? Он единственный при дворе, кто мог ответить на мою колкость колкостью большей и при этом остаться приятным в обхождении.

— Это крайне неприлично. Моя дуэнья осталась в бальной зале, — из груди вырвался тяжелый вздох. — Но мне, признаться, безразлично мнение общества, я скоро покидаю столицу и не собираюсь в ближайшее время возвращаться обратно.

Он присел на соседнее кресло.

— И чем это вызвано?

— Батюшке требуется мое присутствие дома.

— Я полагал, вы не из тех, кто признает власть мужчин над собой.

Я невольно улыбнулась.

— Только когда это не касается его величества и моего отца.

— В таком случае, следует посоветовать принцу задержать вас еще.

— За что вы меня ненавидите?

Беседа текла легко и приятно. Я впервые за долгое время позволила себе расслабиться, не ощущая гнетущего давления со стороны. Сэр Тельман при всей его красоте, знатности и должности оставался доброжелательным и простым в обхождении. Во мне медленно зарождалась симпатия, чрезвычайно далекая от влюбленности, но близкая к принятию сэра Тельмана в круг моих друзей.

* * *

После достаточно душевной беседы сэр Тельман уговорил меня вернуться с ним в зал и провести еще какую-то часть вечера за танцами. Он умело вел, от чего мои ноги чуть меньше заплетались, а каблуки чуть реже оказывались на носках его ботинок. Я не согласилась более чем на один танец, ибо больше чем два танца за вечер с одним партнером могло означать приближающуюся помолвку, что меня совершенно не интересовало.

Удивительно, но леди Фицпатрик не заметила моей долгой отлучки, а потому не высказалась, что было бы в ее духе.

Между тем, вечер не близился к завершению. Королевский бал — мероприятие долгое, для многих увеселительное, но для кого-то, вроде меня — чрезвычайно утомительное: необходимо вести беседы со всеми случайными знакомыми, знакомство с коими произошло на более ранних вечерах; заводить новые знакомства; танцевать, либо старательно избегать танцев; играть в карты, либо обсуждать кто и как проигрался, да и вообще заниматься делами не интересными, созданными для преодоления скуки людьми, у которых было слишком мало забот в жизни.

Я дождалась, когда часы пробьют полночь и упросила леди Фицпатрик покинуть вечер. Мне еще предстоял долгий путь по дороге сомнительной ровности, но предвкушение скорого возвращения домой не могло не наполнять душу радостью.

Утро я встречала с особенным воодушевлением. Большую часть скарба, нажитого за месяц пребывания в столице, я с разрешения леди Фицпатрик оставила в сундуках на ее чердаке. Кровь бурлила, я то и дело беспричинно улыбалась, втайне пританцовывая от нетерпения.

К одиннадцати часам подали скромную карету.

— Не скажу, что имела большое удовольствие от вашего пребывания в моем доме, но всё же в скором времени он будет принадлежать вам, — леди Фицпатрик поджала губы. Её сморщенное как запеченое яблоко лицо ни единым движением не выразило хоть какое-нибудь чувство, будто она каждую неделю подписывала завещание в пользу дворовой девчонки, вытащенной из леса указанием короля.

— Спасибо, тетушка, — ответила я искренне. Её подарок стоил больше, чем мое спасибо, но я посчитала это компенсацией за целый месяц мучений. Мы поклонились друг другу, я села в экипаж и облегченно выдохнула.

Я наконец-то покидала столицу.

* * *

Ни тряски, ни неудобств я не заметила, хоть время и тянулось мучительно долго. Когда впереди показались знакомые места, сердце запросилось на волю. Я остановила возницу, вылезла из кареты и двинулась пешком, предварительно отправив саму повозку до дома с моим единственным сундучком.

Грудь наполнял свежий воздух, подмерзшая земля хрустела под ногами. Вид на темные поля казался вовсе не унылым — высокое синее небо поднималось над ним, расширяя неведомые границы горизонта, серой дымкой тянулся вдалеке лес.

Я добралась к дому, задержавшись на какой-то час, но так хорошо, свободно и счастливо я не чувствовала себя уже давно.

Первые дни были посвящены моим историям из столицы и ухаживанием за теплицами. Моя помощница была умницей без сомнения, но не обладала даром понимать нужды растений, она не чувствовала, чего хотят мои травы: где стоит подкормить яичной скорлупой, а где стоит чуть больше полить. В моем небольшом зеленом раю мне было до невозможности хорошо, я радовалась каждую минуту — меня радовали даже посыльные из королевского дворца, приезжающие каждое второе утро за травами. Отец тоже выглядел счастливым, чего с ним давно не случалось.

— Приглядела себе жениха? — спросил он однажды утром за завтраком. Я поперхнулась.

— Зачем они мне, батюшка? — удалось выговорить после того, как я откашлялась.

— Продолжать славное дело нашей семьи, конечно, — отец всплеснул руками.

— Я и сама с этим прекрасно справляюсь.

— Дорогая, твоя матушка не зря вышла замуж за меня — без меня тебе не удалось бы продолжить дело матушки, тебя бы просто не существовало, — он лукаво улыбнулся. Я с трудом удержалась от недовольной гримасы.

— Вы, конечно, абсолютно правы, батюшка, но второго такого, как вы, не сыскать, а прочие мне и не нужны, пожалуй.

Отец весело мне подмигнул.

— Леди Фицпатрик писала о сэре Тельмане.

Вилка громко звякнула о тарелку. Я неловко ее подхватила, хотя вся скатерть уже была испачкана яичным желтком.

— В таком случае она должна была написать, что мы с этим господином с трудом выдерживаем друг друга, — это было лукавство чистой воды, но мне не хотелось признаваться, что у меня появился друг в столице. Тем более, что возвращаться я туда вовсе не собиралась.

— Очень жаль, он написал письмо и обещал приехать в качестве ревизора наших теплиц.

— Зачем? — я в ужасе уставилась на отца.

— Король хочет провести проверку, в надлежащем ли виде содержатся травы, подаваемые ему каждый день на стол, — несмотря на то, о чем отец говорил, на его лице оставалось немного лукавое выражение, будто какая-то из шалостей выдалась особенно славной.

— О боже... — простонала я. — За что мне все эти испытания?

— Готель, — отец в миг посерьезнел и осуждающе покачал головой. — Это стоит воспринимать как благо. Сам король о нас печется.

Но я не могла смотреть на это никак иначе — у меня уже сложилось мнение о визите сэра Тельмана как об очередном испытании, выпавшем мне в эту осень.

Сэр Тельман прибыл верхом вместе со своим писцом. Они смотрелись очень контрастно — уверенный в себе сэр Тельман и до девичьей нежности застенчивый юноша, едва ли меня старше на год. Он тенью следовал за сэром Тельманом и старался не поднимать глаз от бумаг, которые никогда не выпускал из рук. Его представили мистером Коннером, и он показался мне очень привлекательным. На застенчиво краснеющем лице лежал отпечаток ума в должной мере образованного, а руки, хоть и были испачканы чернилами, не были холеными руками вечно сидящего за партой юнца. На коне он сидел едва ли хуже сэра Тельмана, да и в остальном уступал разве что ростом и цветом кудрей, тщательно увязанных сзади лентой. Мистер Коннер был абсолютнейшим блондином с большими васильковыми глазами.

Сэр Тельман обошел теплицы вокруг, и я не смогла отказать ему в посещении их внутри. Его сопровождал батюшка, никогда прежде не ступавший в них даже носком ботинок. Я же осталась снаружи беспомощно наблюдая, как каждая грядочка не обошлась без тщательных измерений. Ревизорам необходимо было вызнать все — размер, длину, глубину, чем удобряются, чем поливаются, какая температура поддерживается, как сооружена система полива и почему стекло расположено таким образом, а не иначе. На большую часть вопросов батюшка не знал ответ, потому ими принялись пытать меня, но отец не дал мне и рта раскрыть.

— Господа, предлагаю вам чашку чая и сытный обед, путь у вас был долгим и тяжелым, а затем вы сможете продолжить своё исследование.

— От обеда мы не откажемся, — улыбнулся сэр Тельман. Я улыбнулась в ответ, но лишь потому, что посланнику короля не надлежит показывать язык.

Мистер Коннер что-то невнятно пробурчал. Мне стало жаль мальчика, явно испытывающего все тяготы юношеской неуверенности, и я искренне пожала ему руку, пока провожала гостей в столовую. Это не осталось незамеченным сэром Тельманом. Он удивленно вскинул бровь, но я только снова улыбнулась.

Обед прошел в вежливой тишине. Пока мужчины насыщались, я размышляла о том, стоит ли велеть Гретель готовить гостевые спальни, или сэр Тельман с протеже сегодня же отправятся восвояси.

— Мы задержимся, если вы не против, — заявил сэр Тельман.

Отец радушно распахнул руки:

— Ну конечно, сэр! Мой дом — ваш дом.

Каждая минута этого дня ощущалась тяжелым камнем, падающим мне на плечи и придавливающим прямо к земле. Мне мучительно хотелось ускользнуть из дома в теплицы, но даже там меня ждал бы сэр Тельман с личным блокнотом на ножках. Вопросы не кончались, у меня же во рту давно пересохло, мне пришлось спускаться в личный кабинет за записями и чертежами, делиться тем, чем я бы искренне не хотела делиться ни с кем, кроме моего собственного дитя.

Едва мы отужинали и сэр Тельман скрылся по своим надобностям, я отозвала батюшку в сторону и попросила сделать всё, чтобы прекратить этот визит.

— Батюшка, — с отчаянием взмолилась я. — Неужели вы не понимаете, что все это значит?

— Успокойся, дорогая, просто король интересуется твоим талантом.

— Они заберут все мои идеи и построят у себя теплицы. Мы лишимся нашего источника дохода!

На лице отца промелькнула озабоченность, но затем он снова просветлел.

— Не беспокойся, Готель, король не будет нам вредить.

— Королю будет дешевле построить собственные теплицы, чем почти ежедневно отправлять к нам человека!

— Дорогая, пока ты была в столице, ни один посыльный из королевского дворца к нам не приезжал. — Я в ужасе замерла, не зная, как это понимать. — Но вот ты вернулась и вернулись посыльные. Дело в тебе, именно твои травы так сильно ценит король.

В то мгновение я и поняла королевскую задумку.

— Меня заставят построить при дворе теплицы и разводить травы для короля, — прошептала я.

— Что? — переспросил отец.

Но я промолчала — меня охватил страх. Сославшись на недомогание, я ушла к себе в комнату и заперлась там до следующего утра, а утром сэр Тельман с мистером Коннером уехали до того, как я покинула спальню — в то утро я пропустила завтрак, сказавшись больной.

Через три дня мне пришла краткая записка.

"Король желает видеть вас лично. Сэр К.Тельман".

И в тот момент я никого так сильно не ненавидела, как сэра Тельмана.

Я никогда не искала жизни иной, чем вела у себя в моем маленьком уютном доме, окружённом ежевичными кустами и вересковыми полями. Тем больнее мне было покидать их снова.

Когда меня усадили в карету вместе с горничной ее величества, я была в дурном настроении. Когда меня вели длинными галереями, я была в дурном настроении. Когда меня объявляли в малой гостиной, я была в дурном настроении. Когда мне на глаза попался сэр Тельман, я была в отвратительном настроении. Мной овладело яростное желание схватить первую попавшуюся вазу и метнуть в это доброжелательно улыбающееся лицо. К собственному величайшему удивлению, я нашла в себе силы присесть в реверансе, здороваясь со всеми присутствующими.

Король еще не почтил собравшихся своим присутствием, но ее величество встречала гостей как радушная хозяйка. Я присела в дальнем углу, надеясь, что обо мне не вспомнят вовсе, весьма неосмотрительно с моей стороны. Любезный лакей тут же поднес чашку чая.

В гостиную вошла леди Антарь, я приветливо улыбнулась ей, намекая, что мы можем скрасить этот вечер друг другу. Она скупо кивнула мне в ответ и отошла к окну. Мной овладело любопытство, с последней и единственной нашей встречи прошла едва ли пара недель. Оставалось только гадать, что же произошло, из-за чего она могла не пожелать со мной разговаривать. Не желая долго тянуть с ответом, я сама к ней подошла.

— Добрый вечер, — я отвесила ей неглубокий поклон.

— Добрый, — она едва кивнула мне.

— Я вас чем-то обидела? — слова сами сорвались, прежде чем я успела их как следует осмыслить. Леди Антарь не была мне близка, но я испытывала к ней искреннее уважение и не могла понять, чем вызвана ее перемена.

— Ни в коем случае, — она иронично приподняла брови и указала мне головой на что-то позади. Я обернулась. В комнату входил король. Мы приветственно присели в глубокие реверансы перед его величеством. Король махнул рукой, дозволяя всем вернуться к своим занятиям, но к нему все равно потянулась цепочка желающих лично передать свое почтение.

Я тяжело вздохнула, мне тоже следовало лично подойти к монарху ради разговора, из-за которого я вернулась в столицу скорее, чем желала бы.

В мягком свете свечей король выглядел еще более усталым и старым. В его фигуре еще осталась величественность, но он с явным удовольствием откинулся на подушки кресел и лишь лениво кивал головой на все приветствия. Когда казалось, что церемония закончилась, дверь отворилась и в комнату вошел принц.

На балу он выглядел куклой на фоне короля — бесстрастный, почти безразличный к окружающему, но сейчас, в мягком сумраке, освещенном только всполохами камина и блеском выставленных на него лорнетов, я увидела его совсем иначе. Он светло улыбался, явно получив улыбку матушки в наследство, его волосы были коротко стрижены и едва доставали до мочки уха, как у его отца, кожа казалась бронзовой от загара — принц не так давно вернулся из небольшого пограничного турне, он ездил проверять аванпосты наших земель, глаза сияли, хоть и были подобны глубокой осенней ночи.

Никогда прежде я не слышала такого красивого голоса, и я наклонила голову, пряча вспыхнувший румянец.

К принцу подошел сэр Тельман, и они тихо о чем-то заговорили, изредка бросая осторожные взгляды на комнату, будто выискивали кого-то. Я спряталась в тень поглубже.

— Мисс Шер, удовлетворите мое любопытство, — раздался голос мисс Антарь позади. Я вспомнила, что совершенно забыла о беседе с ней.

— Конечно, мадам. Прошу извинить мою невнимательность.

— Вы помолвлены с сэром Тельманом?

На мгновение у меня закружилась голова от мысли, что когда-нибудь буду обручена с сэром Тельманом.

— Нет, — выпалила я. — Никогда!

На лице леди Антарь появилась грустная улыбка.

— Почему нет?

— Эмм... — я на мгновение задумалась с чего же начать: с моей выросшей неприязни к нему, или что он едва ли когда-то решится рассмотреть столь не благородную девицу, как я, на роль избранницы. Но я выбрала самый глупый из возможных ответов. — Он не предлагал.

— А если бы предложил?

— Это слишком умозрительно, — отмахнулась я. — Я убеждена, мы не можем составить счастье друг другу. Не стоит даже рассуждать на эту тему.

Я старалась не смотреть в сторону принца и сэра Тельмана, но внутреннее чувство подначивало обернуться и снова взглянуть хотя бы глазком на того, кто так впечатлил меня одним своим появлением.

— К чему вы это спрашиваете? — наконец догадалась спросить я.

— Вокруг вас ходит очень много слухов.

— Большая часть из них ложь, остальное — домыслы.

— Вы очень уверены в себе, — заметила леди Антарь.

— К сожалению.

Леди внимательно посмотрела на меня, а затем искренне рассмеялась.

— Не легко пришлось вашей тетушке, пока вы у нее гостили.

— Она не раз мне об этом сообщала, да, — согласилась я.

— Кажется, вас хотят видеть.

Я бросила быстрый взгляд через плечо. Ко мне направлялся сэр Тельман. Я навесила на себя приветливую улыбку, хотя во мне тут же всколыхнулся темной волной былой гнев.

— Рада видеть вас в добром здравии, — я была самой любезностью, из моих уст сочился прекрасный мед из самых богатых цветников королевства.

— Мне тоже очень радостно вас видеть здесь, — он сдержанно мне поклонился. — Вас желал увидеть его высочество, король Эдуард.

Я выглянула из-за плеча сэра Тельмана, но кресло короля уже было пусто.

— К сожалению, его отозвали важные дела, так что он поручил беседу с вами его величеству, принцу Эдгару.

Сердце на долю секунды замерло, а затем бросилось вскачь, мне стоило больших усилий удержать на лице маску дружелюбия.

— Разве я могу отказать? — я мягко улыбнулась, надеясь, что чуть подрагивающие уголки губ не выдадут меня с головой.

— Разве можете... — пробормотал сэр Тельман, когда мы двинулись к королевским креслам. Я сделала вид, что ничего не заметила.

* * *

В обхождении принцу было не занимать такта. Он был внимателен, доброжелателен и искренне расположен к собеседнику — черты поистине восхищающие в особе королевских кровей. Некоторые во множество раз менее знатные господа не могли похвалиться такой скромностью и сдержанностью.

Я читала о таком в книгах. Бывают люди во много раз лучше, чем все остальные: рядом с ними любой кажется незаметной мошкой, любая другая жизнь не стоит даже мизинца. Может быть, они не хороши собой, но в глазах окружающих выглядят настоящими красавцами. Может быть, они не образцы совершенства мысли, но их острый ум может поразить любого своей отточенностью.

Принц открыл рот и вежливо поприветствовал всех присутствующих в зале.

Когда к концу вечера принц поднял тему долга перед отечеством, я уже знала, к чему приведет разговор и знала, что не смогу отказать. Я могла бы попытаться придумать причину и отказаться от постройки королевской теплицы, но я не стала. Я только согласно кивнула на высказанную принцем мысль, что каждый в нашем государстве по-своему несет за него ответственность.

— Вы правы, ваше высочество, — согласилась я.

— Вы умны, мисс Шер, и догадываетесь, о чем я вас попрошу?

Я снова кивнула.

— Наше королевское величество хочет просить вас отправиться в Ромель для изучения благородного дела искусства архитектуры.

Я остолбенела.

— Вы искусная травница, ни один из нас никогда не сможет с вами посоперничать в этом. У вас талант — настоящий дар. Но как у любого человека с великим умом ваш ум не ограничен травами. Мы изучили ваши исследования в строительстве, ваша система насосов поистине впечатляющая, вы гениальный архитектор и инженер. К сожалению, наша архитектурная школа еще не окрепла, чтобы мы могли позволить ей наложить свой отпечаток на ваш ум. В Ромеле же превосходный университет, где учились самые выдающиеся архитекторы нашего века.

— Вы желаете, чтобы я отправилась в Ромель? — у меня дрогнули губы. — Государь, это же другая страна...

— Потому я не могу настаивать, только от всего сердца прошу подумать.

— Я подумаю, сударь.

— К тому же в дальних краях вы будете не одиноки, в следующем году нам, — принц переглянулся с сэром Тельманом, — предстоит отправиться в Ромель ради долгожданной встречи с Главным Советом Ромеля. Если вы согласитесь, мы сможем предоставить вам лучшую компанию из самых знатных дам, что будут нас сопровождать в этом путешествии.

— Я должна посоветоваться с батюшкой, — наконец ответила я после долгого молчания под пристальными взглядами принца и сэра Тельмана.

— Разумеется, мадам, — принц откинулся на спинку кресла и улыбнулся мне, позволяя удалиться.

Я кивнула и поднялась с кресла, но в глубине души я уже знала, что соглашусь. Попроси он у меня раскрыть тайну золотых цветов, я бы подчинилась. Я подчинилась бы любому его слову, просто от того, что оно было его.

И еще я осознала, что никогда не смогу выйти замуж, потому что никогда не встречу столь же совершенного человека, как принц Эдгар, а любой иной меня не устроит. Я же совсем не годилась в невесты принцу — ни моих денег, ни моих талантов никогда не хватило бы, чтобы покрыть существующую меж нами разницу в положении. Травница в невестах принцу — хуже шутки не придумаешь.

* * *

Мне дали неделю на принятие решения. После праздника зимнего солнцестояния я должна быть отправиться в Ромель, либо навсегда остаться простой травницей. Путь предстоял очень дальний — мы должны были преодолеть Энидское море и пройти вдоль Большой пустыни, где нас поджидали пески и невероятный зной, прежде чем добраться до спрятанного за всеми этими преградами, златоглавого Ромеля.

По завершению малого приема, меня разместили на ночь в гостевом крыле королевского дворца, поскольку отправляться домой было уже слишком поздно.

Я всю ночь ворочалась, размышляя над предложением принца.

Это было большой честью, но и большим бременем. Мне предлагали не просто обучение в далеком прекрасном Ромеле, о котором в наших краях складывали сказки, не просто место в кортеже принца во время его великой дипломатической миссии, мне предлагали то будущее, которого я никогда не хотела и которое мне претило — будущее при королевском дворе. Я ни на минуту не сомневалась в своем желании тишины, покоя и уединения, но впервые мой холодный ум был перебит яростным напором желаний сердца. Я знала, что единственный способ быть рядом с моим принцем — это оказаться в числе его советников. Я говорила с ним лишь единожды, но этого хватило с избытком, чтобы мое сердце подскакивало к горлу и рвалось прочь из моей груди, едва я задумывалась о том, что снова смогу его увидеть.

Никогда прежде и никогда после во мне не происходило таких значительных перемен, как в те дни — я пожелала стать лучше для моего принца, но едва я задумывалась над этим всерьез отчаяние прибивало меня к земле мыслью, что это лишь детские грезы и мне не стоит даже надеяться на благосклонность принца. А даже если он проявит ко мне благосклонность, чем это обернется для меня? Я стану сезонной добычей, а затем меня спешно выдадут замуж, чтобы скрыть мой грех и грех принца. И хорошо, если после этого я смогу когда-нибудь вернуться в столицу, но ведь с куда большей вероятностью, я останусь заточена в своем маленьком домике вдалеке от принца.

Меня переполняли мысли и сомнения, и у меня не было старшей подруги, которой я могла бы раскрыться. Не могла я в этом открыться и батюшке. Для него это было бы не более, чем жалобы неразумной девицы.

Моя стыдливость боролась с моей страстностью, и страстность победила. Я решила ехать, решила прожить жизнь при дворце и скончаться старой девой. Последнее я поставила себе обязательным условием, если приму решение отправиться в поездку.

Ради приличия, я написала батюшке. Он был поражен больше меня предложением его высочества, но согласился с мнением, что это большая возможность, от которой разумные люди не отказываются.

Через сэра Тельмана я передала свое согласие.

Началась моя большая подготовка к дальнему путешествию.

* * *

Настала пора рассказать подробнее в каких отношениях с соседями находилось тогда наше славное королевство, чтобы в полной мере можно было осознать, на какую большую авантюру я согласилась, подписавшись в договоре, полученном на утро от королевской канцелярии. Согласно этому договору я обязалась взять на себя долг обучения и последующего десятилетнего служения отчизне. В случае преждевременного расторжения договора, я обязалась выплатить в казну его величества невероятную по величине неустойку.

В те годы, годы мира и равновесия, наше королевство не вело войн. Его земли тогда тянулись изогнутой разомкнутой петлей вдоль Энидского моря. Столица, вопреки традиции делать портовые города самими влиятельными для государства, была оттянута на север, где морские ветры не могли ее достать. Однако был еще десяток крупных портовых городов, где король время от времени проводил длительные периоды своей жизни. Так на нынешней королеве он женился, встретив ее на одном из балов города Ритка, стоящего в небольшой бухте, обдуваемой со всех сторон. И, разумеется, главными украшениями всех портовых городов были замки, стоящие возле самой воды с возвышающимися башнями. По ночам эти башни превращались в маяки, словно говоря, что король заботится не только о тех, кто живет на земле, но и о тех, кто ушел в далекое море.

С севера тянулись длинные каменистые гряды, по существу не принадлежащие никому, ибо были слишком скудны на ресурсы, способные дать королевству — там не разводили овец или коз, не выращивали зерно и не ткали тканей. О тех землях вообще предпочитали говорить как о каменных пустынях. Люди там жили совсем малыми кочевыми племенами, а на зиму уходили либо еще глубже на север за каменные земли, либо прибивались к нашим границам.

С востока, запада и юга мы были окружены морем, за которым лежали земли Ромеля и Лиини. Земли Лиини были богаты и плодородны в отличии от сухого Ромеля, где однако, находили самые крупные залежи драгоценных камней. Между ними лежало несколько небольших княжеств на болотистых ядовитых землях, что и уберегало их от взаимных воин, но отношения между ними были достаточно напряженными из-за небольшого пяточка плодородных земель, где однако можно было найти золото. В те дни этит пятачок отошел Ромелю, еще через десяток лет, его отвоевал Лиини. Кажется, эта склока тянется и по сей день.

Ромель был известен не только своими баснословными богатствами. На блеск золота и алмазов съезжались все, кто хотел и мог что-то дать взаимен им. Потому достаточно быстро столица Ромеля Августа стала прибежищем искусств и наук.

Туда-то я и должна была отправиться в кортеже его высочества.

* * *

У моей жизни не было большой цели. Я ни к чему не стремилась и ничего не желала, в основном потому, что у меня было все, чего мне хотелось. Мои желания всегда были скорее аскетичными, чем говорящими о потребности в роскоши. Это стало большим препятствием при сборах в дальний путь.

Я не знала, чего ожидать, я не знала, какой желаю выглядеть, какой желаю, чтобы меня видели. Мне несомненно хотелось, чтобы принц видел во мне только хорошие черты, но я не могла подавить в себе стремление прятаться и оставаться незаметной. В тени мне было лучше видно людей, что проводили жизнь при свете. Уже много позже мне однажды сказали, что я похожа на гадюку, выглядывающую свою добычу. Между тем, моя прямолинейность и эпизодическое отсутствие всяческого такта, никак не позволяли самой себя окрестить змеей. Новость, что я еду в Ромель всколыхнула столичную общественность. Самым безумным, но самым популярным мнением обо мне стало, что меня берут исключительно как наложницу принцу, поскольку я показала себя достаточно вызывающе за время жизни с леди Фицпатрик.

Той осенью я еще раз посетила цветы.

До поездки оставались считанные дни, а мне еще предстояло вернуться в столицу, чтобы быть включенной в официальное сопровождение принца, тогда-то мне открылась их способность сохранять молодость во всей силе.

Жизнь в столице наложила свой отпечаток не только на мою душу, ибо я стала чувствовать себя значительно более уверенной и местами безрассудной, но и на мое лицо: возле уголка губ намечалась морщинка, а переносицу все чаще преломляла складочка между бровями. Эти выражения так плотно вошли в привычку, что домой я вернулась повзрослевшей на пять лет.

Я навестила цветы, по привычке уже спела им песенку, от которой на душе всегда становилось легче и свободней, а домой вернулась с юной кожей: исчезли синяки под глазами и все отметины светской столичной жизни.

Леди Фицпатрик не могла отправиться со мной в столь дальнее путешествие, мадам Бувуа тоже — обе были слишком стары и слишком сильно не любили море, чтобы утруждать себя сопровождением меня, а потому мне выделили новую компаньонку. Я должна была ехать под приглядом семейства Коннеров: с мистером Коннером младшим мне уже довелось познакомиться, когда он приезжал вместе с сэром Тельманом. Его сестра — семнадцатилетняя девица, представленная ко двору одновременно со мной, была удивительно похожа на своего старшего брата — такая же миловидная и очень застенчивая, в ней был особенный шарм юности и чистоты. Старший мистер Коннер и миссис Коннер ехали по их уверениям с единственной целью — посетить целебные источники Ромеля и поправить свое здоровье.

Как это было не удивительно, но я также узнала, что в этом путешествии принимает участие и вызывающая во мне смесь уважения и раздражения, моя бывшая гувернантка — мисс Кропп. Каким ветром ее занесло, я не стала допытываться, обойдясь всего парой приветственных слов на причале. Позже нас рассадили на разные суда и мы не виделись вплоть до самого Ромеля.

За день до отправления мне довелось услышать крайне любопытный разговор в гостиной леди Фицпатрик, где я по обыкновению томилась в углу, пока светская жизнь текла мимо меня.

— Говорят, король отобрал пять самых красивых девиц, которых видел за последнее время при дворе, для этого путешествия, — прикрываясь веером сообщила одна дама другой (я даже близко не представляла, кто они такие и какое место занимают в сложно устроенном переплетении интриг королевского двора).

— Не может быть! — Ахнула вторая. — Уже известно зачем?

— Мадам (тут эта сударыня назвала имя, которое я тут же забыла) уверена, что их представят как невест для самых крупных домов Ромеля.

Я с трудом удержалась от тяжелого вздоха. С каждым часом мое путешествие обрастало все большими причинами для того, чтобы отказаться от него, и не подпиши я договор, предусмотрительно связующий меня обязательствами перед государством и королем лично, мой след уже давно простыл бы. Так я говорила самой себе, а потом сердце сжималось от судорожного желания хотя бы еще раз увидеть принца.