Ангел-хранитель (джен)

Для живых в смерти есть только одно утешение — вечный покой. Но когда оказываешься по ту сторону, то выясняется, что до покоя ещё не скоро. За себя ты уже не переживаешь, вместо этого ты теперь присматриваешь за близкими, если они всё ещё живы. Люди в таких случаях говорят, что человека бережёт ангел-хранитель. Моим ангелом-хранителем был Профессор, но он был ещё и человеком из плоти и крови, и потому не мог спасти меня от себя самой.

Профессор был уверен, что личные отношения между нами загубят дело. Возможно, он был прав. Если бы мы с Рио не любили друг друга, ограбления Банка Испании никогда бы не случилось. Но судьба неумолима, и страсть оказалась сильнее запретов. Из-за любви в руки властей попал Рио, из-за любви мы приступили ко второму ограблению. Но никто из нас тогда не догадывался, что единственная причина, по которой мы всё же смогли взяться за этот самоубийственный план, была работа одного ангела-хранителя, присматривавшего за любимым человеком.

* * *

— Сеньорита Росси, вы с каждым днём всё хорошеете! Что это? Новый парфюм? Вам невероятно идёт.

Мартин расплывается в широкой улыбке, из которой сочится неприкрытая лесть. Всего лишь отвлекающий манёвр и способ начать разговор. Последние два года он только и делает, что притворяется хамоватым бездельником. Зато никакой ответственности, никаких проблем.

— Даже не пытайся, арендную плату не понижу, — ворчливо встречает его хозяйка и переминается с ноги на ногу, будто раздумывая, закрыть ли ей дверь прямо сейчас или всё же послушать ту лапшу, которую он собирается вешать ей на уши. Он не оставляет ей выбора, нагло опираясь рукой о косяк.

— Но ведь на потолке мокрое пятно! И штукатурка, штукатурка отваливается, — возмущается он вполсилы, но хозяйка лишь упрямо мотает головой.

— Либо плати, сколько положено, либо съезжай.

Мартин пристально смотрит на неё, и добродушная улыбка, казалось, прилипшая к его лицу, превращается в бесовскую усмешку.

— А если мы договоримся? — произносит он, понизив голос, оглядывается по сторонам, словно наркодилер, и достаёт из-за спины пакет с кексами. Свежими, собственноручно приготовленными. По счастью, с домовладелицей у него только две общие черты: упёртость и любовь к выпечке. Он точно знает, на какие точки нужно давить, и, чёрт возьми, как же легко это работает.

Не то чтобы у Мартина не было денег, но ему надоело переплачивать. Да и переезжать не хочется. В этом чудесном, не слишком благополучном районе легко было забыться. К тому же, местные продавцы уже перестали кривиться из-за его акцента так, словно в первый раз в своей жизни видели живого аргентинца.

Хозяйка буквально пожирает кексы взглядом, ведёт челюстью, будто уже пробует их на вкус, и, наконец, соглашается, выхватывая пакет из его рук.

— Если будешь приносить такие каждую неделю, так и быть.

— Вы святая женщина! — преувеличенно восклицает он и получает в ответ лишь мрачное хмыканье. — Есть ли какие-то новости в подлунном мире?

У него нет телевизора. Об ограблении Королевского монетного двора Испании он узнал из газет. В Италии сейчас слишком спокойно, и потому новости соседних стран становятся для журналистов отдушиной. Масками Дали и красными комбинезонами пестрят все киоски, а Федерика Росси, старая ворчливая карга, не отлипает от новостных каналов.

Штукатурка сыпалась уже во время заселения. Он просто нашёл оптимальный повод, чтобы заходить и слушать сплетни о происходящем в Мадриде.

— То испанское ограбление закончилось, — будто прочитав его мысли, сообщает хозяйка, попутно выкладывая кексы в чашу на столе. Обычно в такие фрукты кладут, но не всё ли ему равно? — Минут десять назад передавали. Грабители сбежали, прихватив все денежки, но полиции удалось убить одного. Оказывал сопротивление, так что поделом.

Всякое веселье от спора с домовладелицей сменяется ужасом. Дыхание перехватывает, руки становятся влажными. Только бы не... Но ведь он бы никогда, ни за что… И всё же Мартин чувствует что-то странное. Какую-то обречённость. Ожидание самых дурных известий. Сильное напряжение — сообщи сомнительную, но счастливую для него новость, что убили какого-то незнакомца, и он разрыдается от облегчения, зацелует кошёлку с ног до головы. Но отчего-то он знает, что этого не случится. Словно уже уверен в том, кого именно сегодня не стало. Будто бы не могло быть иначе, и не зря весь день льёт дождь. Будто не зря с утра кололо сердце, будто не зря он пришёл именно сейчас, а не десять минут раньше.

Мартин делает судорожный вдох.

— Кого же убили?

— Того сутенёра, который репортёрам плакался. Говорят, что...

Дальше Мартин уже не слушает. Даже если бы хотел, не понял бы ни слова. Шум в ушах слишком громкий, а ноги так и норовят подкоситься. Всё внимание на ноги, чтобы не упасть. Так лучше, так лучше. Дойти до квартиры, а там будь что будет. Дойти до квартиры, не оборачиваться.

Он вваливается в свою студию, запирается, сползает вниз, прислонившись к двери, и долго смотрит в одну точку, не в силах поверить в то, что новость правдива. Внутри пусто. Сердце, разум и душа остались где-то далеко. Мартин — лишь оболочка.

Сплошное ничто.

Он знает, что должны быть слёзы. Так ведь люди и поступают — оплакивают. Но их нет. Он просто сидит и заставляет себя дышать. Воздуха не хватает. Внутри вакуум.

Андрес...

Андрес любил смотреть на звёзды. В этих горящих газовых шарах он находил красоту и загадку, которых Мартин никогда не мог понять. Лишь однажды было иначе. Той ночью он думал о бесконечности Вселенной, представлял, каким было её рождение, что было до неё, и пытался поверить в то, что однажды наступит и смерть, всему и сразу наступит конец, вся Вселенная схлопнется и перестанет существовать. В тот единственный раз он смотрел на ночное небо с несвойственным ему волнением и чувствовал, как Андрес украдкой поглядывал на него.

Звёзды, какими бы яркими и большими они ни были, когда-нибудь сгорают. Звёзд пожирают чёрные дыры. Вселенная когда-нибудь умрёт.

Мартин — не Вселенная. Он даже не звезда. Ему не нужно умирать физически, чтобы почувствовать себя мёртвым.

В вакууме нет звука. Возможно, поэтому он не слышит своих шаркающих шагов, не слышит, как гремит затвор. В прошлый раз он остановился. Сквозь алкогольный туман в голове представил себя со стороны и подумал, что ведёт себя как истеричка. Но сейчас иначе. Андрес покинул не его. Андрес покинул всё. Вслед за возможностью любить забрал даже возможность ненавидеть. И теперь дуло безразлично упирается в висок.

Глубокий вдох. Тяжёлый выдох. Пустой взгляд, а перед глазами вовсе не проносится жизнь. Только звёздное небо и Андрес, наблюдающий за ним. Живой, красивый, с бьющимся сердцем и тёплыми дрожащими руками, с огромным миром внутри себя, который идеально соприкасался с его собственным.

Рваный вздох. Скулёж вместо выдоха. В глазах сухо.

Ты что, трус?

У самого уха, мягко, осторожно, как разговаривают с людьми, которые стоят на подоконнике и грозятся спрыгнуть. Слишком далёкий, слишком знакомый, слишком родной голос. Слишком невозможный. Мартин оглядывается по сторонам, словно безумец во власти мании, но Андреса нигде нет.

Мартин...

И снова. Пистолет выпадает из его рук, как глупая игрушка. Мартину тесно, по-хорошему тесно. Как если бы кто-то обнимал его, как если бы этот кто-то был самым дорогим человеком, как если бы эти объятия можно было чувствовать, а не бессмысленно прикладывать руки к груди, надеясь поймать неуловимое, ускользающее. Совершенно невозможное.

Мартин оседает на пол и захлёбывается рыданиями. Внутри него всё ещё пустота, но вокруг слишком много всего: звуки, цвета, тепло — и он сжимается в клубок от того, как давит на него жизнь, напоминая о себе. Образ Андреса всё ещё маячит где-то скраю, спокойный, улыбающийся. Его руки больше не дрожат.

* * *

Палермо не знал наверняка, есть ли Рай или Ад, и потому не верил. Как и многие приверженцы точных наук, он верил только в то, что мог увидеть, потрогать, рассчитать. Он мог питать надежду, мог полагаться на удачу, но безукоризненно доверять фактам, свидетелем которых он не являлся и которым не находил рационального объяснения, было не в его характере. И всё же в то мгновение, когда пистолет с грохотом приземлился на пол, он точно знал, что Берлин мёртв. Он не стал питать ложных иллюзий и разыскивать его тело, не стал раскапывать могилы, как грёбаная Лара Крофт, и не стал связываться с Профессором. Палермо просто свернулся калачом и вспоминал Берлина, стараясь ухватить каждую деталь и надеясь, что его друг ни о чём не сожалел перед смертью.