Запала... (гет)

— Ваш кофе, госпожа, — тоненький голосок по-старчески дребезжит.

Худой, будто иссохший, морщинистый домовик семейства Блэк, одетый в посеревшую от времени ветхую наволочку, подчёркнуто аккуратно ставит на потемневший от времени стол исходящую паром и запахом восточных приправ большую глиняную кружку.

— Но Кричер смеет заметить, что пить кофе в такой час вредно.

Я невольно морщусь — и от звучания голоса, и от недовольной, ворчливой интонации.

— Кричер! Прекрати брюзжать! — раздражённо бросает Сириус. — Иди к себе.

— Кричер уже может подавать ужин, молодой хозяин? — старый эльф подобострастно кланяется, обращаясь к последнему Блэку, однако в голосе сквозит плохо скрываемое презрение.

— Подавай! И пиво не забудь. А потом убирайся с глаз долой в свою каморку. Понадобишься — позову.

— Госпоже тоже подать пива? — мрачно спрашивает домовик.

— Нет. Госпоже достаточно кофе, — в тон ему отвечаю я.

Пока я, изучая покрывающие глазурь старой кружки мелкие трещинки, жду, когда кофе немного остынет, Кричер успевает подать ужин и исчезнуть.

— Ты бы и впрямь не увлекалась кофе по вечерам, Валькирия, — Сириус продолжает тему своего слуги. — Это действительно не полезно — всю ночь уснуть не сможешь.

— Да знаю я, знаю... Но минувшая неделя меня так вымотала, что без кофе, боюсь, усну прямо здесь, на стуле, за ужином.

* * *

А неделя и впрямь выдалась тяжёлой...

Финальное испытание турнира — никто не ожидал того, чем оно завершилось.

Из взвихрившегося воронкой перемещения воздуха на траву перед трибунами вывалился окровавленный Гарри Поттер с золотым кубком в одной руке, другой прижимавший к себе странно неподвижного, обмякшего Седрика Диггори.

— Он вернулся! Волдеморт вернулся! Седрик попросил забрать его тело... — судорожно всхлипывая, повторял мальчик.

На трибунах поднялась паника... Кажется, я всё ещё слышу истерические крики школьниц и отчаянный вопль убитого горем старшего Диггори. Учителям, и мне в их числе, стоило большого труда успокоить зрителей и навести хоть какое-то подобие порядка.

Как гром среди ясного неба — весь учебный год под личиной Аластора Моуди действовал Пожиратель смерти Барти Крауч младший. До сих пор недоумеваю — сколько раз задавалась вопросом, что не так с Аластором? Ходила вокруг да около, пыталась вызвать отставного аврора на откровенность, но так и не догадалась, что под видом давнего друга и соратника по ордену скрывается враг...

Неприятно поразило поведение Корнелиуса Фаджа. Его не убедили не только слова Гарри и Альбуса, но даже демонстрация вновь ожившей и налившейся зловещей чернотой тёмной метки... Отрицая очевидное, министр поссорился с директором и, раздражённый, покинул школу. Казалось, Фаджу плевать на доверившихся ему людей, лишь бы высокое кресло под его задницей не закачалось.

А вот я поверила сразу и безоговорочно — Том Реддл вновь возродился и собирает сторонников. Тревожных знаков и странных событий было предостаточно.

Понимая, что новая война неизбежна, я так и не смогла сказать тебе о своих чувствах, Северус — сочла, что теперь не имею на это права.

Одни норны ведают, какой была бы реакция на признание, но так ты даже не подозреваешь о том, что за прошедший год моё отношение к тебе диаметрально изменилось...

Затем были проводы делегаций Шармбатона и Дурмстранга.

Прощальный пир прошёл в траурной обстановке — ученики были подавлены, каждый вспоминал дружелюбного, весёлого юношу, первую жертву начинающейся войны, задаваясь вопросом, а что будет дальше.

Вслед за гостями школу покинули и ученики Хогвартса, разъехавшись на каникулы.

Как только кареты увезли детей на станцию, Альбус собрал в своём кабинете Минерву, Хагрида, немного пришедшего в себя настоящего Аластора Моуди и меня. Разговор был долгим — вновь созванный орден Феникса собирался вступить в борьбу, только теперь Министерство не станет нам помогать.

Так что до дома Сириуса на площади Гриммо я добралась уже поздним вечером. Постучала висевшим на цепочке молотком в форме змеи в тяжёлую дубовую дверь.

Открыли не сразу. Хозяин дома был изрядно подшофе. Увидев меня, обрадовался.

— Привет, Хельга, наконец-то! Заходи скорее. Кричер уже приготовил для тебя гостевую комнату на втором этаже. Знала бы ты, подруга, как тоскливо жить здесь одному.

Ответить я не успела. Сириус подхватил меня под руку и, шикнув на висящий на стене напротив двери живой портрет не старой ещё женщины в дорогом платье, с высоким узлом блестящих чёрных волос, тяжёлой челюстью и холодным взглядом серых глаз, начавший было ругаться, потащил на кухню — ужинать. По дороге шепнул в самое ухо:

— Не обращай внимания, мамаша всегда ругается. Ещё при жизни постоянно поливала грязью и меня, и моих друзей.

* * *

— Ну ничего, теперь отоспишься — впереди все каникулы. Рада, небось, что учебный год закончился? Целых два месяца никаких разгильдяистых школьников, никаких нудных педсоветов, никакой проверки домашних заданий. А главное — никакого Нюниуса! И как ты только ухитряешься девять месяцев в году каждый день с ним общаться?

Я дёргаюсь — обидные слова в твой адрес и старое школьное прозвище неприятно резануло слух.

— Не называй его так, Сириус.

Сириус во все глаза смотрит на меня. На его красивом даже после Азкабана лице отчетливо читается недоумение.

— Брось, Валькирия, даже ты не сможешь отрицать, что тип он противный. Между прочим, это Нюниус меня в прошлом году министерским сдал. Не знала? Теперь будешь знать. Спасибо Гарри, что вытащил. И с чего только Дамблдор решил, что этот упырь на нашей стороне?

Чувствую, как внутри собирается и, разрастаясь, поднимается вверх горячая волна злости.

— Сириус! Никогда. Не называй. Его. Так. — выделяя каждое слово чеканю я.

— Да ты что, Валькирия? Какая муха тебя укусила? Или... — недоумение на лице Сириуса сменяется пониманием, а затем ещё большим недоумением.

— Ты что, на него запала?

Щёки вспыхивают предательским румянцем.

— Не мели чушь, Сириус! — поспешно отвечаю я. Слишком поспешно.

Но Блэк уже садится на своего конька.

— Ты и вправду запала на Нюниуса? На это вечно неумыто-косматое нечто? На этого нетопыря слизеринского?

Волна злости внутри перерастает в красную пелену ярости.

Я резко поднимаюсь из-за стола, тянусь за притаившейся в рукаве палочкой. И резко останавливаю руку на полпути безмолвным вопросом к самой себе: "Что это с тобой, подруга?"

Шумно выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Волевым усилием не без труда гашу ярость.

Красная пелена рассеивается. В один глоток допиваю совсем остывший кофе и быстро выхожу из кухни. На пороге оборачиваюсь.

— Ты сейчас нетрезв, Сириус, — из голоса исчез металл, и он звучит почти мягко. — Давай поговорим спокойно. Завтра, когда ты выспишься, и винные пары покинут твою голову.

Взбегаю по лестнице вверх, слыша за спиной:

— Кричер! Тащи коньяк! Я сказал, тащи коньяк, старый брюзга!

* * *

В холле темно, хоть глаз выколи. Зажигаю на конце палочки синевато-белый шарик "люмоса". Свет будит портрет сириусовой матушки, и она разражается истеричными воплями.

— Во что превратил приличный дом этот гнусный предатель, позор моего рода! Натащил всякого сброда!

Во мне снова начинает подниматься злость. Подхожу к портрету почти вплотную и холодно смотрю в горящие злобой глаза нарисованной женщины. Поток ругательств прерывается.

— Миссис Блэк, — мой голос, кажется, способен превратить всё вокруг в ледяную пустыню, — прежде чем орать, неплохо было бы поговорить, как цивилизованные люди. Семья моего отца считает свою родословную с восьмого века, а семья моей матери — с девятого. И ни по одной линии в роду не было сквибов. Надеюсь, этого достаточно, чтобы не быть сбродом, даже в ваших глазах? И перестаньте орать на Сириуса — он не заслужил такого к себе отношения.

Холодная надменность в глазах нарисованной ведьмы сменяется интересом. Она уставляется на меня немигающим взглядом.

— Неужели мой непутёвый сын наконец одумался и вспомнил о долге наследника рода? — тихо спрашивает она.

Не отвечая, прохожу к лестнице наверх, и тут понимаю, что гостевую комнату мне никто так и не показал. Негромко зову:

— Кричер!

— Что угодно госпоже?

— Проводи меня в приготовленную комнату, Кричер.

Под аккомпанемент едва слышного бормотания мы поднимаемся по лестнице, проходим коротким коридором, и наконец Кричер распахивает передо мной дверь.

— Ваша комната, госпожа. А вы понравились моей бедной старой хозяйке, — огромные, в пол-лица, почти выцветшие глаза домовика на секунду вспыхивают жёлтым светом и тут же снова гаснут.

— Спасибо, Кричер. Иди к себе.

Захожу в комнату, запираю за собой дверь, и только теперь понимаю, насколько вымоталась — глаза слипаются, несмотря на лошадиную дозу кофе.

Я засыпаю, едва коснувшись головой подушки.

Но выспаться так и не удаётся — едва закрыв глаза, я проваливаюсь в кошмарную фантасмагорию...

* * *

Я снова стою в холле дома на Гриммо. Там всё так же, как и в реальности, за исключением того, что на месте портрета миссис Блэк зияет дыра с почерневшими, покрытыми жирной копотью краями. На фоне дыры Северус и Сириус, наставив палочки друг на друга, яростно ругаются. Оба орут, перебивая один другого, не слыша, кажется, ни оппонента, ни моих отчаянных просьб прекратить и попыток напомнить, что все мы делаем одно дело...

Внезапно звуки исчезают, будто кто-то наложил "силенцио". Тишина бьёт по ушам. И раздавшийся в этой тишине грохот ударившейся о стену входной двери, распахнутой, похоже, с пинка, подобен взрыву.

Стоящий в дверном проёме в реальности мне не знаком, но здесь я откуда-то точно знаю, кто это — Том Марволо Реддл, сам себя именующий Лордом Волдемортом. Он делает шаг через порог, и теперь я могу его рассмотреть.

Наяву я никогда не видела этого человека, но во сне воображение нарисовало жутковатого змееподобного монстра с абсолютно лысой, покрытой серо-зелёной чешуёй, головой. С безгубым ртом. С горящими багровым огнём глазами с вертикальными зрачками. И со звериными когтями на пальцах рук.

Однако, несмотря на когти, эти пальцы уверенно сжимают палочку. И её острие смотрит мне в грудь.

И Северус, и Сириус одновременно поворачиваются к незваному гостю, вскинув палочки на изготовку, а затем совершенно одинаковым движением встают плечом к плечу между мной и монстром. И с обеих палочек одновременно срываются боевые заклятия. В ответ на это раздаётся противный лающий смех.

— Вы всерьёз думаете, глупцы, что ваши жалкие заклинания будут эффективны против меня?..

И вот уже Сириус отлетает к стене и, пораженный мощным невербальным "петрификусом", падает на пол.

— С-с-сириус-с-с Блэк, единс-с-с-ственный нас-с-с-следник древнего рода... Полежи и подумай над с-с-своим будущим.

Теперь монстр направляет палочку на своего бывшего соратника.

— А с-с-с тобой, С-с-северус-с-с С-с-снейп, я поговорю по-другому — как полагаетс-с-ся с-с-с предателями... Круцио!

Снейп падает на пол, бьётся в конвульсиях. Тело выгибается дугой, а закушенные до крови губы не удерживают крика нечеловеческой боли, который почти сразу же заглушается моим собственным воплем:

— Не смей, мразь!

Направляю палочку на Реддла и, прежде, чем мозг успевает это осознать, выкрикиваю формулу убивающего проклятия. Видимо, я очень сильно хочу, чтобы проклятый монстр сдох — зелёный луч бьёт его в грудь с такой силой, что он делает непроизвольный шаг назад и валится навзничь, глухо ударяясь головой об пол.

Я падаю на колени подле Северуса, приподнимаю. Закидываю правую руку себе на шею, своей левой обхватываю его за талию, одновременно бросая "фините" в сторону Блэка. Тот тяжело поднимается на ноги, подходит.

— Я всё таки был прав — ты на него запала...

— Не время, Сириус. Хватайся за меня — аппарируем.

И в этот самый момент Реддл, которого я считала мёртвым, тоже поднимается.

— Глупая девчонка, ты действительно считаешь, что можешь меня убить? Я прошёл по дороге к бессмертию много дальше других волшебников. Смотри, к чему приведёт твой необдуманный поступок!

С палочки Реддла срывается незнакомое мне заклинание, принимающее вид чёрной молнии, разветвляется надвое и одновременно бьёт в по обе стороны. Северус, разом обмякнув, тяжело приваливается головой к моему плечу. Сириус снова падает, теперь головой на мои колени. И я больше не чувствую жизни ни в одном из них.

Мне кажется, что собственное тело распадается, и я превращаюсь в холодное белое пламя мести.

— Запомни и передай другим, что в случае неповиновения я не пощажу даже последних представителей древних чистокровных родов, — самодовольно вещает Реддл, не замечая, как у него за спиной бесшумно закрывается входная дверь.

Как разворачивается над домом антиаппарационный купол — чтобы не успел сбежать.

Как поверх него ложится полусфера "протего хоррибилис" — соседние здания не должны пострадать.

— Поэтому вы все должны склониться передо мной и признать меня — могущественного Тёмного Лорда!

Незаметно выставив острие палочки из-за тела мёртвого Сириуса, делаю осторожное движение, посылая невербальный "экспелиармус". Палочка вылетает из когтистых пальцев и устремляется ко мне. Не дожидаясь, пока поймаю, направляю свою вверх. Выпускаю "бомбардо", а следом — "экспульсо" с пойманной палочки Реддла. Как ни странно, чужая палочка слушается меня — видимо, фениксы в родстве с гром-птицей. Или это оттого, что палочка взята с боем?..

И, прежде, чем на меня, вместе с камнями взорванного дома, обрушиваются боль, темнота и удушье, успеваю заметить, как на змееподобной морде самодовольство сменяется сначала недоумением, а затем — страхом.

* * *

Резко вскидываюсь, сажусь на кровати. Голова болит невыносимо, в ней будто бы гудят большие индейские барабаны. Каждый вдох требует просто неимоверных усилий.

Где я?

Оглядываюсь по сторонам — та самая гостевая, куда меня накануне проводил домовик.

За окном едва брезжит рассвет.

В доме — тишина.

Значит, слава Одину, ничего не было — ни твоей ссоры с Сириусом, ни Реддла, ни вашей гибели...

Это всего лишь кошмар. Привидится же бредятина... После такого тролля с два уснёшь снова.

Что ж, значит придётся вставать.

Нехотя сползаю с кровати, одеваюсь и отправляюсь на поиски ванной, о местоположении которой вчера не удосужилась спросить.

Примерно через полчаса, уже умывшись и приведя себя в порядок, спускаюсь на кухню — после такой побудки мне, как воздух, необходима большая кружка крепкого и сладкого кофе.

Не желая иметь дело со старым домовиком — только его брюзжания мне для полного счастья и не хватало — сама копаюсь в кухонных шкафах и, в конце концов, нахожу бумажный пакет молотого кофе, сахар и баночки с пряностями. Развожу огонь и ставлю на неё кофейник. Варить кофе меня как-то, ещё в школе, научил однокурсник, рассказывавший, что он родом не то из Турции, не то из Аравии. Кто знает, как мой кофе оценили бы у него на родине, но самой мне результат обычно нравится.

Я уже успела не только приготовить и налить кофе в кружку, но и подойти к столу, когда в дверях появляется Сириус.

Вопрос: "А тебя что в такую рань подняло?" — так и остается неозвученным, едва я его вижу.

Не трезвее, чем был вчера, он при этом гладко выбрит, тщательно умыт и, против обыкновения, аккуратно причесан. А строгий чёрный костюм с ослепительно белой рубашкой, завязанным сложным узлом шелковым галстуком и накинутой поверх всего этого великолепия парадной мантией я вообще вижу на нём впервые.

Почти строевым шагом Сириус подходит ко мне и опускается на одно колено.

— Хельга Йоргенсон, дочь дома Йоргенсон, я, Сириус Орион Блэк, наследник дома Блэк прошу вас стать моей супругой, хозяйкой моего дома и матерью моих детей...

Торжественные, пафосные слова официального предложения настолько резко контрастируют с обычными манерами моего старого друга, что я впадаю в лёгкий ступор.

— Со своей стороны обещаю относиться к вам с должным почтением, — продолжает Сириус, — хранить верность, защищать, оберегать, и поддерживать во всём.

С этими словами он, открыв, протягивает мне небольшую чёрную коробочку. В ней на синем бархате покоится крупный старинный перстень гоблинской работы с круглым, гладко отполированным чёрным камнем, внутри которого пробегают синие искорки. И молча замирает, ожидая моего ответа.

Я тоже молчу, не зная, как реагировать. Конечно, о том, чтобы принять предложение и речи быть не может — во-первых, началась война, и теперь я не имею права на личные чувства, а во-вторых, я уже поняла, что люблю другого. Но как сказать обо всём этом заводящемуся с полуоборота Блэку?

Молчание затягивается.

Сириус не выдерживает, хитро подмигивает мне и со смехом говорит:

— Хватит раздумывать, Валькирия. Выходи за меня, и я гарантирую, что уже на третий день ты и не вспомнишь злобного и мрачного Нюниуса.

Зря Сириус это сказал. Ох, зря... Особенно после того, как я просила его не оскорблять тебя. Без этой фразы я бы объяснила ему, что сейчас, когда вновь началась война, я больше не имею права на личные чувства, но теперь ограничиваюсь стандартной формой отказа:

— Сириус Орион Блэк, я ценю оказанное мне доверие, — лицо моё ничего не выражает, голос звучит холодно и бесстрастно. — Ваше предложение — большая честь для меня и моего рода, но принять его я, к сожалению, не могу.

— Значит я прав? — в голосе Сириуса разочарование, и даже злость. — Ты действительно на него запала? На Нюниуса?

От собственного предположения он злится ещё сильнее:

— Да что ты в нём нашла, Валькирия? В этом... этом... — не найдя достаточно обидного определения, Блэк на мгновение запинается. — Я же лучше!.. Как ты могла?.. Я так тебе верил...

Продолжить гневную тираду Сириусу мешают стукнувшая входная дверь и злобные вопли портрета миссис Блэк. На кухню вваливаются Аластор Моуди и Римус Люпин.

— Что здесь происходит? — с недоумением спрашивает Моуди.

— И правда, ребята, вы чего? — вторит ему Римус.

— Кто принимает смену, Аластор? — уходя от ответа, спрашиваю я.

Старый аврор показывает на Люпина.

— В таком случае, Рем, пост сдал — пост принял? Всем пока. Если понадоблюсь, я буду в школе.

Предоставив Сириусу самому объяснять случившееся, выхожу из дома и аппарирую прямо с крыльца.