На руинах нашей битвы (гет)

— Учитывая тот факт, что большинство исторических описаний основаны на рассказах отказников и часто изображают святых как могущественных гришей, выдвинутая ревизионистами теория, согласно которой святые не более чем гришийские легенды, кажется вполне логичной, — произносит Алина и оглядывает аудиторию. Некоторых студентов её выводы привели в смятение, но есть и те, кто согласно кивает.

Рыжеволосая девушка поднимает руку:

— Но где проходит граница между силами гришей и чудесами святых, профессор?

— Это один из основных споров, бушующий в кругах теологов, — поясняет Алина. — Возьмём в пример историю о Санкт-Эмеренсе. Согласно легенде, ему удалось выжить, будучи на несколько часов погруженным в силос с зерном, и изгнать всех крыс, однако вскоре после этого он погиб от той же участи. Если он был гришом, то какими силами обладал? Или это было божественное вмешательство?

— Вы предлагаете нам судить о существовании бога, сомневаясь в его Святых!

Алина пожимает плечами.

— Отнеситесь к этому как к мыслительному упражнению. Даже если святые на самом деле были гришами, их силы в любом случае исходят от Бога.

— Последняя официальная святая умерла не так давно, — доносится с задних рядов.

— Триста лет — не так давно?

— Существует слишком много исторического материала, подтверждающего существование Тенистого Каньона, чтобы она была просто выдумкой, — настаивает рыжеволосая девушка.

— Это доказывает существование Каньона, а не Санкта Алины, — парирует другая.

— Он должен был как-то исчезнуть. И большинство источников сходятся во мнении, что именно Солнечная Святая уничтожила его.

— Давайте не будем отклоняться от темы. Мы обсуждали были ли они Святыми, а не их существование…

— А что насчёт Беззвёздного Святого? — спрашивает юноша и аудитория погружается в молчание.

— Он вовсе не Святой, — твердо отвечает Алина.

* * *

Часы показывают полседьмого, когда Алина, пошатываясь под тяжестью книг и стопок эссе, покидает лекционный зал. Студенты болтают в коридоре, когда она проходит мимо, и каблуки её изношенных кожаных туфель постукивают по деревянному полу.

Лекция опять затянулась, но Алина ничего не может с собой поделать: это её любимый урок, поскольку все ученики достаточно взрослые, чтобы искренне интересоваться историей Равки. Алине нравятся дебаты, особенно когда кто-то поднимает вопрос или предлагает аргумент, о котором она не слышала. Но такое случается не часто. Университет Цибеи нельзя назвать одним из самых сильных образовательных учреждений.

Алина проскальзывает в свой кабинет и с облегчением выдыхает, поставив свою ношу на стол. Повсюду валяются перьевые ручки и кипы бумаг, а на спинку стула накинуты сразу два пальто и муфта. Работы невпроворот. А ей нужно сегодня вечером покрасить волосы — корни уже видны. Она была слишком беспечна.

Алина хмурится и берёт несколько книг, чтобы расставить их по полкам.

Едва она успевает пристроить «Новокрибирск: воспоминания» на место, как стук в дверь заставляет её вздрогнуть от неожиданности.

— Войдите.

В кабинет заглядывает светловолосый юноша, тот, что задал последний вопрос.

— Профессор Лебедева?

— Что вы хотели? — Алина отряхивает руки от пыли и оборачивается к собеседнику.

— Я… Я хотел спросить, можно ли сменить курс на теологию, профессор.

Алина скрещивает руки на груди.

— Как вас зовут?

— Решетников. Анатолий Решетников.

— Почему вы больше не хотите изучать историю Равки?

Юноша колеблется, настороженно бросает взгляд на дверь, затем на Алину, прежде чем уставиться в пол.

— Если это что-то крамольное, всё равно скажи.

Он резко вскидывает голову.

Это была не просто догадка: студенты приходили в университет с ясными глазами и непослушными вихрами и только потом узнавали, что обещанные бастионы свободной мысли были вовсе не так нейтральны, как они думали. Этот юноша далеко не первый, кто опасается, что неосторожная фраза в дипломной работе повлияет на его будущее.

— Моя семья не богата, профессор, — спешно признается он. — Я первый, кому удалось поступить в университет. От меня многого ждут. Я хочу стать государственным служащим…

— И вы боитесь, что слухи о ваших взглядах достигнут Ос Альты, — заканчивает за него Алина.

— Я знаю, что так и случится. Мой друг выпустился в прошлом году, — он замолкает, когда Алина машет рукой.

— Не нужно оправдываться. Это ваше решение, господин Решетников. Я лишь надеюсь, что вы приняли его не из-за меня.

Он шагает вперёд и твёрдо говорит:

— Нет, профессор. Вы заставили меня задаться вопросами, о которых я никогда не задумывался. Просто… я не могу… Большой Дворец знает всё, что происходит в Равке.

«Не всё», — думает про себя Алина, но ничего не говорит.

— Тогда, господин Решетников, я удовлетворю вашу просьбу.

Он кланяется — Алина успевает заметить, что его глаза блестят — и тихо шепчет:

— Спасибо, профессор.

* * *

Алина ставит книги на кафедру и обводит взглядом студентов.

— Я предлагаю вам новую тему. Давайте обсудим инаковость в наших историях, связанных с Шу Ханом и Фьердой, и укоренившуюся характеристику Гришей как чужаков.

— Гришей больше не воспринимают как иных, — подаёт голос рыжеволосая девушка, выступавшая на прошлой неделе в защиту Санкты Алины. — Не с… — она спотыкается на полуслове, — не с царём на престоле.

— Как ваше имя? — спрашивает Алина.

Девушка слегка краснеет.

— София.

— София, человеческое восприятие немного сложнее, чем вы думаете.

— Я не хотела преуменьшать роль, сыгранную Триумвиратом при династии Ланцовых для укрепления положения гришей в Равкианском обществе.

— В Равке просто недостаточно Шу и Фьерданцев, чтобы сделать для них тоже самое, — замечает девушка помоложе. — И тот факт, что мы постоянно находимся с ними в состоянии войны только все усложняет.

— Но ведь человеку свойственно желание принадлежать? Определить идентичность по тому, что есть, а чего — нет. Гриши называют нас отказниками, разве это не тоже самое?

— Но как мы относимся к шуханцам и фьерданцам?

— Мы сейчас в состоянии войны с Фьердой. Можешь попробовать подойти к границе и вежливо попросить дрюскеллей перестать охотится на нас.

— Я имел в виду исторически…

— Мы можем желать мира сколько угодно, но чтобы он наступил нужно что-то делать, — решительно заявляет София.

— По моему опыту, одного желания мало, чтобы что-то изменить, — мягко замечает Алина. — Но попытаться можно.

* * *

В Беговом районе Ос-Альты находится собор, носящий её имя — собор Санкты Алины.

Статуя девушки в позолоченном кафтане с ошейником из оленьих рогов и оковой из чешуи Морского Хлыста на левом запястье лишь отдалённо напоминает Алину. Верующие оставляют у ног статуи цветы: синие ирисы и белые лилии. Должно быть, кто-то записал, что ей нравятся ирисы.

В святилище на возвышении стоит мраморный гроб, но в отличии от гробов других Святых в их собственных храмах, он пуст. Тело, созданное по её образу, было сожжено на костре. На мраморе выгравирована эпитафия:

«Алина Дмитриевна Старкова из Тенистого Каньона, покровительница сирот и скрытых талантов. Во свете Твоём мы видим свет⁽¹⁾».

Алина посетила собор лишь раз, когда её друзья еще были живы. Тогда увиденное её позабавило.

— До сих пор не могу поверить, что они относят меня к Святым, — призналась она.

— Ты величайший герой Равки, — поддразнил Николай. — Санкта Алина, замученная до того, как ей исполнилось восемнадцать. Да упокоится её душа на небесах.

— А что насчёт тебя? Блудный принц, вернувшийся на свой законный трон…

— Если хочешь написать мои мемуары, только скажи, — рассмеялся Николай.

— Как будто вокруг твоей персоны ходит мало легенд, — фыркнула Зоя.

Алина не забыла тот день, когда в последний раз виделась со всеми ними, прежде чем отправилась в путешествие по удалённым уголкам Равки, хотя теперь она не может вспомнить, зачем они приходили туда.

* * *

Одним февральским утром, София останавливает Алину возле аудитории.

— Профессор Ледебева, двое опричников ждут около вашего кабинета.

— Понятно.

Неужели кто-то узнал её секрет? Цибея — удаленный и плохо населенный край, где есть только нищие деревеньки, да один единственный крупный город с университетом. Вряд ли её сдал кто-то из учеников, она всегда была так осторожна, когда призывала свет.

Опричники стоят перед её кабинетом по стойке смирно, одетые в угольно чёрные шинели. Алина подходит к ним.

— Прошу вас, уходите. Вы пугаете моих учеников.

— У нас для вас послание, госпожа Старкова, — решительно отвечает женщина, специально делая акцент на фамилии. — Нам приказано доставить его лично вам.

— В таком случае давайте пройдем внутрь, и я вас выслушаю, — Алина открывает дверь, впуская опричников, а сама садится за стол и хлопает в ладоши. Ни один из них не вздрагивает. Может, они всё-таки не знают, кто она такая.

Алина одаривает их улыбкой.

— Итак, что ваш начальник велел передать?

— Это для вас, — с этими словами мужчина достает из кармана запечатанный чёрный конверт.

Внутри Алина находит письмо с гербовой печатью Большого Дворца.

«Госпожа Старкова,

Большой Дворец готов принять лучших представителей Равки, независимо от их происхождения, и ваше имя было передано нам заинтересованным лицом. Прошу, поверьте, что мы хотим вам только лучшего. Однако в Равке есть закон, согласно которому все гриши обязаны зарегистрироваться в Бюро по делам гришей. Я оказался в ситуации, когда вынужден подвергнуть сомнению кропотливую работу своих подчинённых относительно вашего статуса.

Мы с интересом следим за вашими научными публикациями и хотим сделать вам предложение: вам будет позволено частично возобновить преподавательскую деятельность в университете Ос Альты взамен на немедленный переезд в столицу.

Пожалуйста, рассмотрите наше предложение. Опричники с радостью сопроводят вас в Ос Альту.

С уважением,

Сергей Ланский, министр внутренних дел Равки».

Алина смеётся, вводя опричников в ступор. Взяв себя в руки, она надевает маску вежливого безразличия.

— Спасибо, — вежливо благодарит она. — Это всё?

Мужчина распрямляет плечи.

— Нет. Царь велел передать, что, так или иначе, но вы поедете в Ос Альту. Хотя, он предпочел бы, чтобы вы сделали это по собственной воле.

— По собственной воле. Интересный выбор слов.

При попытке выйти из-за стола, мужчина бросается к ней, намереваясь скрутить руки.

Алина взывает к своей силе, та радостно спешит к ней, как старый друг, и бьёт опричника по лицу. Мужчина вскрикивает и падает на колени. Его напарница бросается к нему.

— Что вы сделали? — хрипит она, глядя на Алину широко распахнутыми глазами.

Мужчина, стеная, поднимает к лицу трясущиеся руки, не смея коснуться опалённой плоти.

— Глаза! Мои глаза!

— Мой ответ — нет. И передайте ему, чтобы перестал прятаться за своей гордостью, — Алина скрещивает руки на груди. — Если поторопитесь, то сможете найти целителя.

Женщина кидает на Алину взгляд, полный ненависти и страха, и помогает напарнику подняться.

— Пойдем, Вася, — глухо бросает она. Перед дверью она останавливается и бросает:

— Ты предательница Равки.

Опричники уходят, и Алина, замерев, провожает их взглядом.

Время с каждым годом вымывает воспоминания, как волны Истинно Моря — шельф Ос Хотска. Но есть уроки, которые никогда не забудутся. Они отпечатались в памяти, как вспышка солнечного света в глазах несчастного опричника.

Она больше не сдастся. Ни на чьих условиях, и уж тем более не под жалким предлогом. Святые знают, у неё на то достаточно причин.

— Да, — говорит она пустоте. — Но не так, как ты думаешь.

* * *

Слухи не заставили себя ждать: опричники просто так не приходят. И уж точно не уходят так стремительно без веской причины. Алина ловит обрывки сплетен, разносящиеся по коридорам. Студенты думают, что она могущественный гриш. Её коллеги — что дезертир из Второй Армии, инакомыслящая. В головокружительных полетах фантазии некоторые предполагают, что она дворянка и, возможно, связана с самим царём.

Алина только фыркает на эти пересуды: никто из них не имеет ни малейшего представления ни о гришах, ни о Второй Армии. Что до последнего предположения, то он позаботился о том, чтобы никто из его родственников не выжил.

* * *

Алина никогда не была общительным человеком, а в Цибее легко держаться отстранёно. Она редко обедает в чьей-то компании и может назвать друзьями только пару человек. Чаще всего в конце рабочего дня она в одиночестве идет домой, готовит, стирает, читает книги.

По привычке, от которой, как ей казалось, она избавилась, Алина вглядывается в тени, прежде чем потушить свет и залезть в кровать. Приезд опричников потряс её больше, чем она думала.

Той ночью ей снится смерть Мала.

Они снова среди песков Тенистого Каньона, она потеряла контроль над светом.

— Мал, не надо. Ещё не все кончено…

— Нет, Алина.

Она пытается отстраниться, но Мал крепко обхватывает её руками за талию, сжав пальцы, и по ним проходит электрический разряд силы, взывая к ней, требуя, чтобы она прошла через эту дверь. Другой рукой он вкладывает ей в ладонь рукоятку ножа.

— Нет!

— Не позволяй всем тем смертям быть напрасными, Алина.

— Пожалуйста…

Над шумом битвы поднимается мучительный крик.

— Спаси их, Алина. Я не хочу жить, зная, что мог это остановить.

— Мал…

— Спаси их. Дай мне хоть в этот раз понести тебя, — он смотрит ей в глаза. — Покончи с этим.

Ладонь Мала направляет её, и Алина вонзает нож в его грудь. Она никогда не узнает, что руководило её рукой: алчность или самоотверженность, но уверена, что Малом двигала любовь.

Нож выпадает из рук, из раны хлещет кровь. Мала не держат ноги. Алина чуть не падает на спину, прижимая его к себе. Хватка на запястье такая крепкая, что ей страшно, как бы у неё не сломались кости. Он резко втягивает воздух, из горла раздается влажное бульканье. Мал наваливается на неё всем своим весом и тянет вниз, ни на секунду не переставая обхватывать руку пальцами, словно проверяя пульс.

Алина делает ему последнее одолжение, не умоляя остаться.

* * *

Утром Алина затуманенным взором рассматривает в зеркале своё отражение.

Этот сон ничем не лучше другого кошмара, который время от времени снится ей: Дарклинг стоит перед ней и смотрит с ненавистью, яростью и шоком, рядом с ним кружат ничегои, готовые броситься в атаку. Яростные вопли волькр, когда Каньон начинает разрушаться. Озарённый дугами света Дарклинг воздевает руки, призывая тьму.

Вот и всё, конец истории. Это был последний раз, когда она видела творение в самом сердце мира.

Какая ирония, что Алина не понимала, что Дарклинг имел в виду, пока он не ушел.

* * *

Собрать пожитки (на всякий случай) дело недолгое.

Что у неё осталось? Собор в Ос Альте. Разделы в учебниках истории, легенды и житие святых. Пепел, давно развеянный ветром. Обветшалые надгробия с выгравированными полузабытыми именами. Осколки ошейника из рогов и сломанная окова с отслаивающейся чешуей. Запёкшаяся кровь под ногтями. Слова, что вгрызлись под кожу и преследовали во снах.

Он. И свет. Всегда свет.

«Что в жизни бесконечно? Вселенная, да человеческая жадность.» Алина добавила бы: вечность.

* * *

Рыжеволосая София напоминает давно ушедшую подругу, поэтому Алина решает с ней поговорить.

— Опричники задали мне несколько вопросов, — резко говорит София, когда они сидят в кабинете Алины и обсуждают газету. — Я им ничего не сказала.

Алина вдруг едва может сдержать слезы. Угрожать ей — одно дело, но пытаться запугать её студентов…

— Мне очень жаль. Это моя вина.

София кусает губы, а потом выпаливает:

— Зачем они приходили?

Что на это ответить?

— Я не могу объяснить.

София расстраивается ещё больше.

— Я не знаю, от чего вы бежите профессор, но, возможно, я могла бы помочь.

— Моё прошлое, — к горлу неожиданно подступает ком. — Я бегу от своего прошлого.

— От прошлого? Профессор, но что вы могли натворить.

— Прошу, зови меня Алиной, — с дрожью просить Алина.

— Ох, — выдыхает София, потрясённо распахивая голубые глаза. — Нет, как…

— Думаю, ты понимаешь. Надеюсь, что ты сохранишь мою тайну.

— Вы уезжаете…

— Давно уже нужно было это сделать. Тебе ничего не угрожает, поверь мне. А мне пора кое-что исправить.

— Но как…

Алина берёт со стола папку.

— София, это для тебя. Надеюсь, когда-нибудь это пригодится для твоей работы.

Всё ещё не отошедшая от шока, София трясущимися руками принимает папку. Алина улыбается.

— Удачи, дорогая.

* * *

Поезд не останавливается в Керамзине, поэтому Алина сходит в Ульяновске, и остаток пути идёт пешком.

Стоящее в тени сосны простое надгробие выветрилось, но осталось целым. Пробиваясь сквозь листья, свет пятнами ложится на гранитный камень.

«Оретцев Мальен Петрович. Следопыт.

45-я часть 2-й дивизии 1 армии Равки.

Герой, друг и возлюбленный.

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя⁽²⁾».

«Я люблю тебя, — Алина признается так открыто, как давно себе не позволяла. — Я бы хотела, чтобы у нас было всё. Мне жаль».

Утром луга в Керамзине по-прежнему красивы.

* * *

Алина стоит в центральном нефе собора, названного в её честь, у стасидии. Перед ней возвышается иконостас с иконой Рождества Христова и его Второго Пришествия. Чуть выше изображена Солнечная святая в момент своей последней и величайшей жертвы: воздев руки к небесам, она призывает свет, рассеивая Тенистый Каньон, в то время как гриши и отказники стоят на коленях.

Алина заправляет белоснежную прядь волос под повойник и сухо усмехается. С тех пор прошло сотни лет. Едва ли сейчас в ней что-то напоминает легендарную Санкту Алину, да она никогда и не была мученицей, посланной Богом. Интересно, действительно ли тот, кто заказал икону был на поле боя? Изображена Алина очень героично. Неважно. Почти никого не осталось, кто знал бы правду.

Алина отворачивается от иконостаса, проходит через царские врата и останавливается у пустого гроба. Алина не сомневается, что Дарклингу известно, что она сейчас в Ос Альте. Она кладет руку на крышку гроба и сосредотачивается на дремлющей связи, которую оборвала, когда он вернулся в Равку. Он отвечает на зов и Алину наполняет неистовый натиск его чувств: удивление, желание, жестокое ликование.

Она ждёт. Он придет к ней.

* * *

— Ты наконец устала от одиночества?

Знакомый тёмный голос вызывает трепет. Святые, несмотря ни что, она скучала по нему. Алина оборачивается.

Дарклинг стоит у входа в святилище, окутанный тенью. На нём плащ поверх черного кафтана, а в вороных волосах тает снег. Даже без его прикосновения Алину охватывает бескрайнее спокойствие.

— Я была не одна, у меня был ты.

— Ты порвала со мною связь, Алина, — холодно произносит Дарклинг. — Отказалась прийти ко мне.

При звуке своего настоящего имени, произнесённого его устами, Алине хочется упасть на колени. Она подходит ближе.

У неё много оправданий. Ты не приходил ко мне. Я не могла просто уйти. Я не хотела. Но по крайней мере он заслужил правду.

— Я не могла этого вынести. Я была не готова.

— Теперь ты останешься со мной? — спрашивает Дарклинг, не сводя с неё серых, как предрассветный туман, глаз.

— Да, Александр. Навсегда.

Он облегчённо выдыхает и заключает её в свои объятия. Алина охотно льнёт к нему, и на его губах появляется лёгкая улыбка. Алина касается его щеки и целует. Александр гладит её по волосам, и ей хочется раствориться в его руках.

— Однажды ты сказал мне, что желание делает нас слабыми, — с кривой улыбкой вспоминает Алина. — Это неправда. Желание удерживает нас здесь.

— Значит, ты хочешь меня.

— Да.

Он коротко кивает.

— Ты всё ещё думаешь, что я сделаю тебя монстром?

Алина тихо смеётся.

— Посмотрим.

Когда Александр берёт её лицо в свои ладони и целует, Алина чувствует вкус полуночи, морозный зимний ветер, знакомую и любимую пустоту. Она снова дома.

---

1) Псалтирь 35:10

Вернуться к тексту

2) Евангелие от Иоанна, 15:13

Вернуться к тексту