Кадм (джен)

"- Но — может, этому миру как раз и не хватает "свежего взгляда"?"

Disco Elysium

"- ...Подумай о плюсах. Теперь у тебя совсем новая жизнь. Используй ее с умом".

Disco Elysium

Закройте глаза.

Хотя нет, пожалуй, именно этого делать как раз и не стоит — иначе как вы будете следовать этой инструкции? Настоятельно рекомендуем все-таки оставить их открытыми⁽¹⁾.

А теперь представьте себе длинный коридор замка. Вообразите ребристые своды, стрельчатые арки и столько резного орнамента на стенах, словно архитектор сдавал здесь экзамен по элементам ранней готики. Добавьте к этому разнокалиберные мраморные плиты на полу, что за века мелких ремонтов стал похож на плед из обрывков ткани, если конечно когда-либо в принципе существовал каменный плед.

Плюющиеся факела на стенах можно не воображать — их здесь нет. Лучше подумайте о свете, похожем на дневной, что просачивается через трещины в стенах и сводах.

Зато здесь есть снег. Он лежит на полу тонким слоем, а кое-где собрался миниатюрными сугробами. Представьте себе и его.

А что насчет звуков?

О, полный набор шумов, которые обычно можно услышать при сносе здания. Здесь присутствуют и потрескивания, и каменный гул, который вдавливает ваши барабанные перепонки прямиком в мозг, и отдаленный грохот уже разрушающихся частей.

Но на фоне всего этого вообразите, что слышите отдаленный стук шагов. Словно кто-то спешит покинуть здание.

Шаги все ближе, все громче.

И наконец, изобразите на своем мысленном холсте темный силуэт, который возникает в дальней части коридора.

Стоит сказать, что все вышеописанное, а также то, что случилось далее, и в самом деле не могло разворачиваться нигде, кроме как в воображении, да и то — в самых дальних, самых потаенных уголках подсознания. Оно было столь же эфемерно, как надежды на спасение, и при этом так же ужасающе реально, как и неотвратимость смерти.

Да, все верно. Человек умирал.

* * *

… Беглец остановился и нырнул за угол, вжавшись в стену, чтобы прислушаться к происходящему в глубине замка. Еще недавно не было никакой нужды в постыдном бегстве, поскольку каждый ярд пространства находился под его четким контролем. В конце концов, он же его и создал. Но кое-что все-таки случилось, и теперь приходилось играть по чужим правилам. Правила эти, конечно же, ему никто не сообщил, и он догадывался, что скорее всего уже проиграл. Просто пока не увидел счет на табло.

Однако некоторая свобода действий все еще была ему доступна, и он делал все возможное, чтобы продлить это упущение со стороны ужаса, что шел за ним по пятам. Тактика была более чем простой — беспорядочное и паническое бегство, но пока что она работала.

Грохот за спиной и в самом деле ненадолго утих. Даже стены перестали трескаться.

Прислушавшись, он отлепился от стены, готовясь к короткому забегу до очередного укрытия…

И в следующую секунду был вынужден броситься вперед на пол, сжавшись в комок, потому что прямо над его головой, словно взбесившийся таран, мелькнуло нечто огромное, бледное, красноглазое, и совершенно точно чешуйчатое, снося все на своем пути.

Пол предательски треснул и стал исчезать. Это означало одно — очередной слой вот-вот растворится, как скорлупа в уксусе.

Нужно было идти дальше.

Лежа на спине, он посмотрел вверх, на разрушенные перекрытия и… нечто, что взглянуло на него сквозь дыры, сделал сложный жест рукой (исключительно в магических целях), заорал (а вот это было от испуга), и «провалился».

Он все еще лежал на спине, но теперь пол, стены и перекрытия были целы, а по нему туда-сюда топталась целая толпа — к счастью, неосязаемая. Тяжело перекатившись, словно тело и в самом деле было реальным, он медленно поднялся и оперся о стену. Сейчас та была почти как настоящая.

А вот что точно было по-настоящему, так это привкус крови во рту. Он, и еще пронизывающий до костей холод, что просачивался сюда из реальности.

Беглец потащился вперед, мельком взглянув на разнокалиберную массу студентов, которая текла по коридору, не обращая на него никакого внимания. По большей части у них даже не было лиц — все равно он их не запомнил, а бьющийся под сводами гомон лишь отдаленно имитировал речь толпы. Подростки шли и бежали по коридору, и сквозь них летел снег, хотя в окна заглядывала ранняя осень.

Где-то среди них мог быть и он — какая-то из его версий в возрасте от одиннадцати до тридцати восьми. Роясь в изрядно потрепанной картотеке памяти перед «провалом», он не особо всматривался в года. Какая разница, что сгорит следующим?

Но он должен успеть к выходу. Поезд уже тронулся ⁽²⁾, как и было запланировано, однако до полного отбытия оставалась целая вечность. Где нет времени, там нет и разницы между секундой и миллионами лет, а значит, его успеют убить бесконечное множество раз. Не слишком приятный расклад, когда вы заперты в одной камере с самым изобретательным в плане убийства умом.

Хотя «заперты» — не совсем верный термин. Он сам заперся с ним здесь. Просто в самый неподходящий момент ключи улетели почти под самую дверь.

По коридору пронесся гул. За этой первой вступительной нотой последовала партия трескающихся стен.

Его нашли куда быстрее, чем в прошлый раз.

Мысли разлетелись в разные стороны, как бильярдные шары от удара кием. Массовка вокруг испарилась, оставив лишь молчаливые стены и заметенный снегом пол.

Гул приближался, теперь он двигался к нему с ритмичностью метронома.

Выбор был небольшой — либо бежать дальше с одним шансом на миллион, что он успеет пересечь лабиринты переходов и достигнуть выхода, либо «проваливаться» все ниже и ниже, в надежде хоть ненадолго потеряться в слоях подсознания.

Он выбрал второе.

На этот раз усилий ушло значительно больше, а металлический привкус стал только сильнее. Теперь не оставалось никаких сомнений, что еще несколько таких переходов, и самое лучшее, на что он сможет рассчитывать в реальности — частичный паралич. Ему буквально выжигали мозг, а любые ментальные манипуляции лишь ускоряли этот процесс.

Осознание этого факта обрушилось с безапелляционностью половинки кирпича в темном переулке. Коридор, снова полный студентов, смазался, качнулся, словно он опять оказался на борту того злополучного сухогруза, и наполнился вдруг лицами, звуками, даже целыми частями зданий… И синим светом.

О нет.

Сошедшая с ума реальность ворвалась в его собственное потрепанное сознание, словно отряд судебных приставов. Но перед этим на какую-то долю несуществующей секунды он снова услышал мысли, что принадлежали ему — и не ему одновременно. Не было сомнений, что по ту сторону испытали то же самое.

Он был здесь.

А затем мыслеквантовая запутанность оборвалась, и его ботинки оказались наполовину погруженными в песок.

В очень много песка. Практически утонули в нем.

Песок простирался от горизонта до горизонта и был совершенно черным. При первом же взгляде на него становилось ясным, что он не был наследием моря или результатом геологических процессов — он существовал здесь всегда.

В абсолютной тьме над ним повисли звезды, которых никогда не было.

Затем от сплошной темноты отделился большой ее кусок, выступил вперед, и в нескольких футах над песком загорелась еще пара звезд. На этот раз ярко-синих.

Человек воззрился на сотканную из черноты фигуру. В воцарившемся молчании можно было услышать тихий звон собственной жизни, который был не громче предсмертного крика атома. А затем произошло самое ужасное, что могло быть в этой ситуации — в оглушительной тишине раздался еще более оглушительный голос, похожий на набат, только у его колоколов были свинцовые языки, и их звук отдавался не в ушах, а в самом мозгу:

— КХМ. Я ТОЖЕ ДУМАЮ, ЧТО ПРОИЗОШЛА КАКАЯ-ТО ОШИБКА.

На то, чтобы осмыслить сказанное ТАКИМ голосом, потребовалось время. Массовая культура с малых лет приучает к тому, что фигуры, подобные этой, говорят совершенно иное, что-то вроде «твое время пришло», «убегать бессмысленно», и любые другие фразы, констатирующие неизбежное. От специалиста такого уровня не принято ожидать оправданий в духе разносчика пиццы.

— А. — Лучшего компромиссного ответа в данной ситуации не нашлось.

— Я ВЕДЬ УЖЕ ГОВОРИЛ, ТЫ НЕ ИЗ ОБЛАСТИ МОЕЙ ЮРИСДИКЦИИ. ТОБОЙ ДОЛЖНА ЗАНИМАТЬСЯ МОЯ КОЛЛЕГА, А НЕ Я.

Взгляд синих глаз, способный пригвоздить к месту любого, обратился к звездам. Движение головы сопроводил странный перестук, напомнивший почему-то о кастаньетах.

— АХ ВОТ ОНО ЧТО, — произнесла фигура, разглядев в звездах что-то, понятное только ей. — КАЖЕТСЯ, ТВОЮ ВСЕЛЕННУЮ ХОРОШО ПОТРЕПАЛО. ПРОИЗОШЛА НЕБОЛЬШАЯ УТЕЧКА.

Когда с шеи приговоренного к казни снимают петлю, в первую очередь им овладевает пьянящее чувство свободы. Во вторую — осознание, что минуту назад жизнь была очень проста и вопрос был только в существовании и не-существовании, а теперь снова придется иметь дело с массой сопутствующих ей проблем. Количество проблем самого беглеца росло в геометрической прогрессии, и он отважился на вопрос:

— Тогда… что дальше?

— ДАЛЬШЕ? — Синие огни вновь приковались к его лицу, а затем — к чему-то за его спиной. — НЕМНОГИМ РАНЕЕ ТЫ ВЫШЕЛ ОТСЮДА ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ, А ТЕПЕРЬ СНОВА СТОИШЬ ЗДЕСЬ. НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ КО МНЕ, НО ЕЩЕ НИ ОДИН НЕ ДЕЛАЛ ЭТО С ЦЕЛЬЮ УТОЧНИТЬ У МЕНЯ МАРШРУТ. ЧТО Ж… ТЕБЕ ТУДА.

Со звуком, словно кто-то покатал в кулаке игральные кости, поднялась рука и указала направление пальцем. Оставалось лишь послушно обернуться.

Позади беглеца, на одном из черных песчаных холмиков, слабо отражающих резкое сияние звезд, стояла обыкновенная дверь. Она была чуть-чуть приоткрыта, и полоска света, просачивающаяся между ней и косяком, мигала, будто бы по ту сторону шагали люди.

— Спасибо.

— НЕ ЗА ЧТО. КСТАТИ, ТЫ ТАК И НЕ ОТВЕТИЛ МНЕ НА ВОПРОС.

— Э… Какой?

— ПОЧЕМУ ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ?

Синие точки в пустых глазницах не выражали ничего.

— Я-я не знаю… Не помню.

— ЖАЛЬ. МНЕ БЫЛО ЛЮБОПЫТНО. НАВЕРНОЕ, ОПЯТЬ МЕТАФОРЫ. НЕ СМЕЮ БОЛЕЕ ЗАДЕРЖИВАТЬ.

Когда ваш собеседник обладает широко разрекламированной внешностью, дополненной сжимаемым в руках сельскохозяйственным инструментом — вряд ли для обычного покоса, — вы не станете слишком тщательно анализировать сказанное им, а отфильтруете только самое важное. Например то, что вам пока рановато умирать. Мозг в таких вещах уподобляется пассажиру, который, увидев, что вот-вот закончится посадка на очень важный рейс, скорее забудет про чемодан с одеждой, чем о сумке с документами и деньгами.

Беглец и не задумался бы о полном смысле услышанного, если бы у самого порога не заметил четкие отпечатки на черном песке. Электрическая цепь мысли замкнулась.

— Простите, вы сказали, что я уже здесь… — Он начал оборачиваться, ожидая снова увидеть фигуру с синими глазами, но встретил лишь равнодушный взгляд звезд и тьмы. Вопрос потерялся, превратившись в утверждение:

— …Был.

А затем его силой втащили в дверной проем.

* * *

Согласно всем законам жанра, сейчас он должен был открыть глаза и осознать себя на новом месте. Отчасти это было справедливо, потому что с ним случилось нечто сродни оглушению. Но пространство, в котором он продолжал находиться, не подчинялось законам физики и уж тем более каким-то литературным законам — оно подчинялось лишь разуму. А он, несмотря ни на что, оставался все это время полностью работоспособным.

Он прекрасно помнил весь путь от той двери и до этого места. В общем-то он сам его и проделал. Лишь мысли были немного другими — тяжелыми, как походка после долгого трудного дня. Но это были его собственные мысли.

Я мыслю определенным образом, а значит, я существую. Определенный я. Другой.

Перед тем, как взглянуть наконец в лицо фактам, он позволил себе оценить свое положение в пространстве. Как иронично — он сидел в кресле посетителя, причем умудрился почти сползти с него, словно был провинившимся учеником. Не хватало лишь вжать голову в плечи.

Он принял более независимый вид, насколько это было возможно.

И наконец Северус Тобиас Снегг посмотрел на самого себя.

Как и во все прошлые встречи, это было странное ощущение.

В первую очередь из-за несоответствия восприятия. Северус Снегг, что сидел по ту сторону, за последние полгода не изменился ни на йоту, словно влипший в смолу муравей. Законсервированный отпечаток былого «Я»: тощая паукообразная фигура в черной мантии того практичного оттенка, что отлично скрывает следы двухнедельной бессменной носки, и изжелта-бледное, крючконосое, с резкими чертами лицо в обрамлении длинных, сальных черных волос. Он смотрел на мир маленькими, злыми черными глазами, бездонными, как колодцы. Влажная рана на шее и пятна крови делали образ еще более отталкивающим.

А вот сам он… Этот Северус Снегг явно еще не обрел какие-то конкретные черты в своем же сознании. Он видел себя все еще наброском, безусловно имеющим нечто фундаментально общее с первым образом, но были и существенные различия, робко обозначившие себя. Проблема была в том, что даже отражения все эти полгода не показывали ему одну и ту же личность.

Зато в них постоянно отражались перемены.

И они не были чем-то поверхностным, как например седеющие, неаккуратно остриженные волосы, или скудная растительность на лице, больше похожая на идею о бородке, чем на ее воплощение. Не было смысла искать что-то в одежде, которая подбиралась больше по размеру скидки, чем определенному стилю.

Это что-то было во всем. Какая-то суть, которую можно было рассмотреть не через частности, а комплексно. Но пока она представляла собой не до конца сложенный паззл, здание, опутанное строительными лесами. Он и сам не мог уловить ее.

Прошлое же было куда более конкретным и имело четкие рамки и черты. Оно было завершенным. Здесь и сейчас оно намного сильнее, потому что имело ответы на все вопросы, пусть и неправильные.

Снегг осмотрелся по сторонам. Он прекрасно знал, в какой именно комнате он оказался, но тем не менее почему-то хотел лишний раз убедиться. Разумеется, это был кабинет директора Хогвартса. А его прошлое сидело за столом в…

— ...Директорском кресле. — Эти два слова прозвучали с почти что неприличной гордостью.

— Это я помню, — пробормотал Снегг, — я возглавлял школу около полугода...

— Ты? Конкретно ты ничего не возглавлял, — в голосе прошлого было достаточно яда, чтобы насмерть отравить небольшую стаю медоедов.

Снегг ответил неприязненным взглядом.

— Ты так цепляешься за детали, словно это имеет какое-то значение, — он произнес это тихо, точно выверенным тоном человека, который высматривает на шее собеседника сонную артерию. — Трясешься над ними, как собака над объедками. Но все это уже ничего не значит, потому что прямо сейчас и тебя, и меня убивают. Слышишь, как дрожит замок? Он обращается с моей жизнью как с отрывным календарем.

— Потому что ты сам привел Т… Сам-Знаешь-Кого сюда, болван! А что до жизни — с моей ты обошелся не лучше.

— Я уже говорил — я не знал, что так все произойдет! Ты настолько все запутал, что у меня был единственный способ узнать правду!

Они смотрели друг на друга и видели собственные мысли. Это было несложно — в конце концов, они сами не более чем мысль, порожденная одним мозгом. Вот только с некоторых пор его делили два сознания, которые уживались не лучше, чем пара отпетых преступников на пожизненном, запертых в одном карцере.

Знакомый образ не ускользнул от внимания Снегга. Хотя таким явлениям, как эта фигура, слово «ускользнуть» не подходит совершенно — они возвышаются над любыми понятиями, которые только пытаются их описать. Это как попробовать вечность на вкус.

— Ты видел его?

— Да, — коротко ответило прошлое. — Знаешь, что он СКАЗАЛ мне? Ему бы понадобился ластик или губка для доски, чтобы удалить то, чем я стал по твоей милости.

— Удалить? Ты имел в виду — забрать?

— Нет, — напротив Снегга расползлась сардоническая улыбка, из тех ухмылок, которые больше похожи на болезненную судорогу больного в последней стадии бешенства. — Все именно так, как я и сказал.

— Получается, ты…

— Именно.

Сказать, что осознание было оглушающим — значило не сказать ничего. Сколько-нибудь близко передать ощущения Снегга могла бы только та звенящая тишина, которая воцаряется после сброса тонны стеклянной тары на металлический лист.

Он допустил огромную, фатальную ошибку. И всю глубину последствий увидел только сейчас.

Любой мало-мальски опытный окклюмент (если только вы не сын недруга из его школьного прошлого) объяснит вам, что собственный разум нужно держать в строго упорядоченном состоянии, если вы хотите заниматься ментальными практиками. Причина предельно проста: человеческое сознание занимает собой лишь небольшую цивилизованную часть такого древнего и сложного органа, как мозг. И когда-то он прекрасно обходился без маленького доставучего кусочка тьмы за глазами, что постоянно задается неудобными вопросами по типу смысла жизни, дихотомии добра и зла, а также «почему я не могу проломить голову другой обезьяне, у которой больше плодов». Если верхние слои сознания подобны прогретому солнцем «лягушатнику» на берегу моря, то в подсознании вас будут ждать хтонические чудовища и давящая тьма вашего же «оно», которые очень сложно приручить.

Полгода назад Северус Снегг умер. Хуже всего в этой ситуации было то, что он каким-то образом вернулся к жизни, но без памяти. Тридцать восемь лет его жизни остались там, в Визжащей Хижине, на пыльных досках в луже крови. И еще в Омуте.

А затем, шесть месяцев спустя, он наконец вернул утраченное.

Точнее, вначале именно так он и думал. Так все должно было произойти. Но кое-что тогда он не знал.

Воспоминания не являются какой-то материальной субстанцией. То, что многие видят как серебристую дымку или нити, по сути представляет собой матрицу последовательности сигналов между нейронами. Это нечто вроде перфокарты. Артефакты по типу Омута Памяти позволяют безопасно прочесть информацию с таких носителей. Тогда они не становятся частью личности просмотревших их.

Воспоминания нельзя достать из головы. Они не статичны. Они меняются, как меняется все, что является живым.

Достать можно только запись. То, как оно помнилось на момент извлечения. Постоянное. Упорядоченное.

Не живое.

С Омутом у Северуса Снегга тогда не заладилось. Времени было в обрез. И тогда по несчастливой случайности он нашел другое… устройство, которое могло воспроизвести эти данные.

Он и подумать не мог, что там будет абсолютно все.

— Все так, — кивнуло прошлое. — Теперь ты понимаешь. То, за что я, по твоим словам, так цепляюсь — теперь действительно вся моя жизнь. И больше не будет.

Снегг молчал. Прошлое продолжило:

— Я не сплю и не вижу сны. Я почти ничего не запоминаю из нового. Если я что-то чувствую — например, злость, — я лишь изображаю ее, понимая, что раньше я бы так и повел себя. У меня есть глаза и уши, я вижу и слышу, но все это не имеет никакого смысла, потому что увижу и услышу я только то, что должен. Каждый мой шаг теперь застыл в истории, и ничего кроме этого у меня нет. И хуже всего то, что я это понимаю, потому что это тоже то, что сделал бы я.

Снегг все еще медлил с ответом. Он думал о том, что именно произошло тогда, в тот злосчастный вечер, когда он вернулся в Хогвартс. Думал о душе и догадках, которые было слишком страшно высказывать вслух. Впрочем, здесь его мысли и так были на поверхности.

— И все-таки один раз ты попытался меня убить, — наконец, обратился он к прошлому. — Почему? Это я бы тоже сделал?

— Заметив кого-то постороннего в собственной голове? Безусловно.

— Но я не посторонний! Я — это ты!

Прошлое скривилось в неприятной усмешке. Как будто бы лопнул подгнивающий фрукт.

— Неужели? Ты все что угодно, но не я. Ты — пыль на дверной ручке заброшенного дома. Плесень на забытом куске хлеба. Я не вышвырнул тебя отсюда к черту только потому, что за твоей спиной что-то есть, и это что-то постоянно огораживает тебя от меня, хочет, чтобы ты был живым. К сожалению, вместе со мной.

— Ладно, — Снегг поднялся с места, — тогда скажи, как тебя можно убрать. Ты явно не в восторге от перспективы застрять тут, так помоги мне освободить тебя…

Он вдруг почувствовал какую-то сырость в носу. Она была настоящей, не воображаемой. Снегг поднес руку к лицу, затем отнял ее и посмотрел на пальцы.

Кровь. Настолько реальная, насколько нереальным было все вокруг. Во рту снова ощущался металлический привкус.

— Ответ известен нам обоим, — тихо произнесло прошлое. — Смерть мозга.

Не глядя на него, Снегг вытер руку об одежду и приблизился к окну.

Вне стен его убежища творилось то, что отдаленно напоминало происходящее в духовом шкафу, куда предварительно насыпали кукурузных зерен. Взрывалось все. Город, который не был городом, а представлял собой карту сознания, словно бы подвергся нашествию пироманьяков. Кусок за куском исчезали в облаке дыма и обломков, а на их месте оставалось первозданное ничто.

Это напоминало ему то, что происходило в реальности незадолго до того, как он поймал в ловушку разум Те… Того-Кого-Нельзя-Называть. Казалось, это было целую вечность назад.

— Не переживай. — Голос из-за спины звучал без насмешки, и это было очень плохо, потому что если ваш злорадный неприятель опускается до сочувствия, то вы действительно в хреновой ситуации. — Подумай только, что будет, если ты выживешь. В какой мир ты вернешься. Кстати, а есть ли он еще вообще? Или там уже все уничтожено?

— Я должен попытаться, — бросил Снегг, отворачиваясь от окна к выходу из кабинета, — видение Наратива обрывалось на закрытии портала, но никаких последствий случившегося в нем не было. Возможно, если я успею…

— Нет!

Прошлое, вскочив с места, перегородило ему путь. Снеггу было до жути странно видеть собственное лицо напротив, которое выражало готовность свернуть ему шею при малейшем движении. Подобное никогда не отразило бы даже зеркало в актерской гримерке.

— Я не позволю, — процедило прошлое сквозь зубы. — Чем бы ты ни был, сейчас ты слишком слаб, чтобы избавиться от меня. Я вижу, что ты умираешь, и я не выпущу тебя до тех пор, пока все не закончится.

— Обещаю, если я выберусь, я найду способ решить нашу проблему!

— Моя проблема — это ты, тупой ты идиот! Просто… просто пусть все это прекратится. Пожалуйста. Ты забрал у меня все, даже покой. Притом ты сам не более чем отголосок, заблудившееся эхо, ты идешь шагами мертвого туда, куда тебя тащат, и ты даже не видишь, что!

Об этом Снегг тоже задумывался. Слова гоблина из Подлондона не выходили у него из головы с тех пор. Несколько засечек на письме — одно слово на гоббледуке, или два — на английском в очень приблизительном переводе…

Иногда они возвращались, чтобы довести все до конца. А потом исчезали.

Исчезнет ли он?

…Старинная монета, висящая на суровой нитке…

Снегг моргнул. Ему словно бы сунули нашатырь под нос — окружение снова обрело четкие очертания. Хотя больше походило на пощечину.

Да. Со всем этим он разберется потом. Сейчас намного важнее происходящее непосредственно здесь. В его голове.

— Я знаю, что я — ты, дал себе слово сделать все возможное, чтобы искупить свою вину. Ты всегда помнил о том, что совершил, не так ли?

— Допустим, — холодно ответило прошлое.

— Мой — твой поступок запустил цепочку событий, по итогам которых мы оказались здесь, в этой точке. Я в ответе за случившееся с порталом. И возможно, что все эти жизни еще можно успеть спасти. Понимаешь, почему нам нужно вернуться?

В глазах прошлого льдисто сверкнула ненависть. Снегг уже понял, что ошибся с козырем — он сработал бы парой лет ранее, но не сейчас. Тот, кто стоял перед ним, умер с глубоким разочарованием во всем, что он делал.

— Да плевать я хотел. Я спас достаточно, и никто не спас меня. Я отдал все, что у меня было. Я даже отправил ее сына на смерть, когда меня попросили. А теперь ты приходишь и осмеливаешься думать, что нашел мой больной мозоль, на который можно давить до бесконечности…

Прошлое сделало шаг вперед. Его изжелта-серое лицо было восковой маской ярости.

— Пусть все сгорит. Пусть схлоплется реальность. В ней нет и не было ничего хорошего, за что стоило бы бороться. Они предали меня. Они все предали меня!

Снегг вздрогнул.

Бывают в жизни случаи, когда в самый последний момент вы находите что-то. Например, когда до истечения бесплатного ожидания такси осталась всего минута, и вот ваш взгляд наконец натыкается на ключи от квартиры, которые вы безуспешно искали все оставшееся время. Или вот вы стоите на кассе и отчаянно ищете нужное количество наличности в своем кошельке, а скопившаяся очередь постепенно задумывается о вашем линчевании, и когда над их головами вот-вот готовы взмыть вилы и факела, вы наконец достаете ту самую треклятую монету, которой не хватало для покупки.

Они все предали меня.

Кусочек мозаики, который был так нужен. Все вдруг встало на свои места. Почему-то это даже развеселило своей простотой.

Северус Снегг посмотрел в глаза прошлого себя и увидел страх. Тот обо всем уже догадался, и это испугало его сильнее, чем все, что произошло с ним за эти годы.

— Не смей… — прошептало прошлое, — не смей…

Снегг пожал плечами.

— Перед тем, как впервые встретить тебя, я кое-что увидел в разуме Сам-Знаешь-Кого, — произнес он. — Ты тогда выдернул меня, и я принял это за спасение.

Он бросил взгляд на окно директорского кабинета. Город по ту сторону стекла неумолимо отползал к стенам Хогвартса, оставляя пустоту. Его обломки летали в воздухе, оставляя за собой странный шлейф, словно кто-то по траектории их полета сдирал с реальности полоски цвета, как старые обои. Кое-где картинку начинали разъедать черные пятна, сверкая проблесками вырвиглазно-зеленого и пурпурного.

Его время почти на исходе.

— Думаю, я могу тебе показать.

* * *

По коридорам замка снова пронесся громкий, нарастающий гул. Распотрошив, словно подарочные коробки, предыдущие слои, он наконец нашел, где укрылся его назойливый противник.

1) Если вы все же последовали неудачному совету в первом абзаце, вы все сделали правильно — вероятно, вы уже достигли того возраста, в котором закрыть глаза и отдохнуть с полчасика является наивысшим благом.

Вернуться к тексту

2) См. "Игнотус"

Вернуться к тексту

Хьюго Улисс не был плохим человеком. Наоборот: он с каждым был предельно вежлив и учтив, и в этом не было никакого обмана, поскольку он сам знал, что эти качества проистекают из его благожелательности к другим людям. Еще подростком осознав, как много всего могут дать окружающие, Хьюго стал относиться к ним так же, как хороший хозяин относится к домашней живности на приусадебном участке. Курица принесет больше яиц, если проявлять к ней заботу, верно? И уж конечно у нее будет меньше вопросов по поводу исчезновения некоторых ее товарок.

Искренне делясь с людьми своими услугами и помощью, Хьюго Улисс так же искренне требовал с них, стараясь поддерживать соотношение «один к одному». А если с его стороны было больше усилий, чем он получал взамен, тогда добрые люди могли чего-нибудь и не досчитаться. Как правило, узнавали они об этом достаточно поздно.

В политическом плане Хьюго Улисс так же придерживался умеренности. Его разум был открыт всем партиям сразу. Самое главное, чтобы их представители не забывали о таком скромном труженике, как Хьюго, и желательно, конвертируя свою признательность в твердую валюту. Он думал о будущем страны, и в этом будущем для него всегда находилось теплое местечко.

Разумеется, с новой властью Хьюго так же быстро договорился. Умения колдомедика, пусть и опального, всегда востребованы. И что бы ни происходило, его совесть всегда оставалась кристально чиста, поскольку была завернута в газету и убрана в одну из самых дальних коробок чердака разума, где ничто не могло ее потревожить.

Он просчитался лишь в одном — что все закончится так быстро и так неприятно для его бизнеса. «Улисс и Ко», второе, но очень важное для Хьюго дело, из-за непредвиденных обязательств оказалось погребено.

Буквально. Под кучей кирпичной кладки, из которой теперь торчала лишь рука Оуэна, его партнера по бизнесу.

Ни одно предприятие еще не погибало так трагично, как это. Хьюго Улиссу хватило одного взгляда, чтобы понять, что спасать здесь уже нечего. Схватив палочку, он вылетел наружу из арендованного помещения прямо на улицы охваченного уличными боями Хогсмида.

Здание за его спиной затрещало и сложилось, как карточный домик, подняв клубы кирпичной пыли.

— Да чтоб я сдох! — такова была эпитафия Хьюго своей маленькой компании.

Следовать этим словам он как раз и не собирался.

Однако в попытках последовать ровно наоборот своему пожеланию Хьюго Улисс не слишком преуспел. Как оказалось, теперь трансгрессии в это время суток мешал не только комендантский час (на который явно уже было всем наплевать), но и антитрансгрессионное поле над Хогсмидом. Крутанувшись пару раз вокруг своей оси и чуть не заработав шальное проклятие, сверкнувшее прямо у него перед глазами, Хьюго воспользовался самым простым способом — он побежал со всех ног прочь от городских боев, пока не наткнулся на пристройку, что могла дать ему хотя бы пару спокойных минут.

Для любого волшебника в такой ситуации логично было бы добраться до хранилища метел или чьего-нибудь камина. Любого, за исключением того, что всю свою жизнь посвятил наведению порядка вокруг себя, начиная с раскладывания столовых приборов по отдельным ящичкам и заканчивая ежечасным мытьем рук. Пятно золы на рубашке или стяжка на брюках от прутьев метлы окончательно убили бы сегодняшний день Хьюго Улисса. И это крайне иронично, учитывая, что сам Хьюго был…

Его размышления прервались, как только он нащупал заветный предмет в кармане жилета. Им оказался самый обычный свисток.

Набрав в грудь побольше воздуха, Хьюго свистнул.

Несмотря на все его усердия, свисток как будто бы не породил ни единого звука. Совсем рядом что-то взрывалось, что-то падало, что-то вопило на разные голоса и сыпало проклятиями, но свисток не добавил к этой какофонии даже жалкого «пффф».

На самом деле звук был, но он не предназначался для человеческих ушей.

Однако адресант почему-то не слишком торопился на этот раз. Хьюго несколько минут нервно потирал ладони, слушая, как звуки боев подходят почти вплотную к его укрытию.

— Ну же, ну же, горгулья тебя задери… — за весь этот день Хьюго уже произнес больше ругательств, чем за весь предыдущий год.

Он отважился ненадолго выглянуть из пристройки, когда прямо рядом с ним в стену смачно впечаталось чье-то тело, издав одновременно звук падающего мешка с мукой и металлическое «блямц». Человек упал перед ногами Хьюго, продемонстрировав довольно безвкусную маску, имеющую нечто общее с черепом и хоккейной защитой.

Это было уже слишком. Перешагнув через бессознательное тело, Хьюго Улисс решил спасать себя сам.

И в эту самую секунду его подхватил невесть откуда взявшийся вихрь.

* * *

Желудок камнем упал куда-то вниз от стремительно набираемой высоты. Вусмерть перепуганный, Хьюго взглянул на горящий Хогсмид под его ботинками, затем посмотрел на собственные плечи, в которые вцепились когтистые руки (он заплатил за этот костюм около тысячи галлеонов!!!), и только после этого заорал, подняв голову вверх:

— Носфи, мать твою так и разэтак, что ты делаешь?! Где ты был все это время? Где машина? И ради бога, это же первоклассный кашемир, сукин ты сын!..

Кредит ругательств, открытый сегодня, он будет погашать как минимум следующие лет пять.

Спустившийся сверху ответ прозвучал так, словно обладатель слов прямо в этот момент жевал тряпку, причем явственно ощущалось некоторое отсутствие зубов. Добавьте к этому скорость речи в полтора раза быстрее, чем обычно говорят люди, и хлопанье довольно больших кожаных крыльев, и получите примерно следующее:

— М’шина н’ з’в’лашь…

— Что?!

— М’шина, грю, не з’велашь!

— Как так?

— А вот так!

Мимо парочки в воздухе пронеслась пара вспышек. Хьюго Улисс, болтаясь в когтях Носфи, как белье на ветру, посмотрел вниз, под собственные ноги: на дороге к Хогсмиду собралось несколько черных точек, явно заинтересованных, что же за тварь прямо сейчас летела над городом.

Еще один зеленый всполох рядом более чем ясно продемонстрировал их намерения.

— Вот что, — дрогнувшим голосом произнес Хьюго, — сейчас мы ищем нормальное место посадки, и уже оттуда тихо уходим в зону трансгрессии. Ты слышал?

— Айе.

Набрав скорость еще больше и заложив крутой вираж (Хьюго едва не вывернуло наизнанку от таких маневров), Носфи пулей устремился к какому-то строению на самом отшибе Хогсмида, которое счел безопасным. Разрезав воздух подобно теннисному мячику в разгар финального матча, тормозить он решил по-своему: о какой-нибудь близлежащий объект.

В данном случае им стали слуховое окно здания, несколько ящиков на пути и чердачная стена, которая немедленно пошла трещинами, словно в нее врезалось пушечное ядро.

Хьюго Улисс, отцепившийся где-то на половине тормозного пути, медленно поднялся, покачиваясь из стороны в сторону. Присев, а точнее упав на один из разгромленных ящиков, он немедленно принялся охлопывать себя на предмет повреждений. Увиденное едва не заставило его издать горестный вопль: пиджак и брюки были не просто изгвазданы в пыли, их ткань минимум в пяти местах повисла целыми лоскутьями, а уж мелких повреждений и вовсе было не счесть.

К тому же, при падении Хьюго получил несколько глубоких ссадин и до крови разбил губу. Теперь кровью провоняло все вокруг него, отчего раздражающе зачесалась кожа и заныли ногти с зубами.

Он был жутко зол.

— Да что с тобой сегодня не так?! — зверея, прорычал Хьюго в полумрак, обращаясь к темной куче у чердачной стены. — Ты два десятка лет сидел в чертовой банке, пока я не выпустил тебя, и что в результате? Единственный раз, когда ты, Носфи, действительно понадобился мне, в этот единственный раз ты чуть меня не угробил! Да лучше б я пустил тот прах по назначению!

Масса у стены, больше всего похожая на груду мусора, наконец зашевелилась и поднялась. Выглядело это очень странно — словно кто-то резко потянул за ниточки, и существо, будто состоящее полностью из шарниров, резко уткнулось головой в потолок, даже не утруждая себя видимой работой суставов. Двухметровая тень, текучая, как ферромагнитная жидкость, шурша осколками стекла и обломками дерева, вышла в пятно рыжего света, которое давало зарево со стороны Хогсмида.

Для стороннего наблюдателя этого было бы более чем достаточно, чтобы понять, что Носфи представлял собой.

В первую очередь он был вампиром. Однако, если бы Абрахам Стокер встретился с Носфи лицом к лицу (и пережил эту встречу), он незамедлительно сжег бы все свои черновики и посвятил остаток жизни какому-нибудь менее разочаровывающему делу — например, выращиванию картофеля.

Носфи был самым ужасным вампиром на Британских островах, и это отнюдь не комплимент. Он представлял собой четырехсотлетний плевок в лицо всему гордому вампирскому сообществу, ходячее грязное пятно на накрахмаленной манишке его вида. С точки зрения любого кровососа, Носфи полагалось спать в мусорном ящике, но никак не в гробу. Даже самом дешевом.

Об этом красноречиво говорила внешность Носфи. Полулысая голова с пучками огненно-рыжих волос, щетинистая поросль на лице, выбитый клык и надорванное в драке ухо дополнялись весьма потасканным тренчкотом и залихватски надвинутым на один глаз зеленым беретом. Берет сверкал массой прицепленных значков, а сам Носфи сверкал великолепным лиловато-красным носом, который не собирался уступать свой цвет общей синюшности кожи.

Ко всему прочему, Носфи обладал каким-то особым акцентом, который он гордо называл ирландским («неразбавл’нный ойриш, во!»), чем несомненно оскорблял еще и ирландцев.

В общем, это было ужасное зрелище. И оно не становилось лучше от того, что эти два с лишним метра чудовищности пытались изобразить виноватый вид.

— Слуш’, я не виноват, — по своему обыкновению затараторил Носфи. — Ты свишнул, я пр’снулся, достал эта-а… клюшч зажигания, крутнул разок-другой, а он — ниче…

— В смысле — ничего? — В голосе Хьюго уже явственно слышались рычащие нотки, мало похожие на просто злость.

— Ну, ниче. С’ние ишкорки тока.

— Синие искры? Ты что, умудрился двигатель сломать?

— Не, грю, просто синие ишкорки! Ну, эта-а… Холодные такие, во.

— Ты опять пил?

— Да не в зуб ногой! Слуш’… — голос Носфи обрел озабоченные нотки, и вампир указал на что-то на лице Хьюго Улисса, — у т’я шерсть из ушей лезет…

Хьюго вовремя спохватился — костеря Носфи, он как-то задвинул на периферию чувств ощущение нарастающего зуда по всей коже. Уши и в самом деле начали потихоньку покрываться большим количеством волос, чем положено. Обычно ухоженные бакенбарды стояли дыбом, словно он только что сунул пальцы в розетку.

Хьюго Улисс по-собачьи встряхнулся и чихнул, сморщившись в приступе омерзения. Кое-как, усилием воли, процесс удалось остановить.

— Что за день, сегодня же облачная ночь… — пробормотал Хьюго, с брезгливостью стряхивая отдельные шерстинки с изорванного костюма. Больше всего на свете ему сейчас хотелось в душ, к мылу, бритве и расческе. — Кажется, я слишком перенервничал из-за этой кутерьмы. Представь себе, Оуэна убило! А он был лучшим в своем роде…

Не переставая ворчать, вервольф притронулся к разбитой губе и посмотрел на пальцы.

— Вроде бы немного крови… А запах такой, будто бы ее по меньшей мере литр вылилось, — пробормотал Хьюго, доставая платок из кармана жилета. — Неудивительно, что я чуть не озверел. А ты как, Носфи? Э… Носфи?

Носфи с окаменевшим лицом принюхивался к воздуху, как собака принюхивается к мясницкой лавке. Глаза вампира жутковато отражали свет, походя на два мутных красных стеклышка.

— Эт’ не твоя кровь, — произнес вампир. — Чуешь?

Теперь и Хьюго это почуял. Кровь была чужой, и ее в самом деле было очень много. Обоняние позволило увидеть наконец широкий алый шлейф в воздухе: к нему примешивались следы боли и страха, от которых покалывало язык.

Носфи, нечеловек дела, с хлопком превратился в текучий туман и тут же просочился сквозь доски чердака вниз.

Хьюго Улисс вздохнул. Порой он завидовал природной пронырливости своего сотоварища. Там, где перед вампиром не было преград, перед ним были замки и задвижки, которые не то что когтями, но и человеческими пальцами открыть было не так-то просто. Даже с набором отмычек.

К счастью, неподалеку в полу был люк.

* * *

Внизу запах был куда сильнее. На этот раз Хьюго был готов к такому — в конце концов, проблемы с луной у него лишь три года его жизни, а вот врачебная практика составляла все двадцать. Какие-то там трансформации и зверский голод были сущим пустяком перед лицом пяти лет в ординатуре. Хьюго спокойно вскрывал людей на операционном столе, после чего, приняв мзду от клиентов, шел обедать в вегетарианское кафе. Внутренний волк очень быстро понял, что морковь и свежая зелень не так уж дурны на вкус, когда нет альтернативы.

Вот и от зрелища внизу лишь чуть-чуть приподнялась шерсть на загривке, да и только.

Но обстояло все действительно плохо.

Хьюго присвистнул, бросив единственный взгляд на то, что лежало на полу.

— А неплохо его так! — произнес он, спустившись с лестницы. — В карманах было что-то стоящее, Носфи?

Носфи, который выглядел крайне подозрительно хотя бы потому, что стоял значительно дальше необходимого и прятал руки за спиной, попытался сделать оскорбленный вид:

— За кого ты меня принима’шь, а?

— За тебя, Носфи, — бросил Хьюго. Он приблизился к телу, стараясь не вступить в лужу крови. — Так что там было?

— Пара кнатов.

— Носфи…

— Ну, шикль. Слуш’, я задолжал Эрни. Ты ж его зна’шь. Он м’ня даже на порог не пустит!

Хьюго Улисс уже не слушал. Он всматривался в бледное лицо мертвеца.

— Носфи?

— Ась? — Быстро перепрятав деньги, вампир насторожил уши.

— Я его знаю. Это директор Хогвартса, Северус Снегг. Я видел его колдографию в «Ежедневном Пророке», когда его только назначили. Большая шишка при Сам-Знаешь-Ком был. В общем, это его труп.

Глаза Носфи тускло мигнули красным. Он покачал головой.

— Найе. Хью, живой он.

— Да ладно тебе! — Хьюго усмехнулся. — Сонная артерия порвана. Цвет крови и запах… все произошло минут десять-двенадцать назад. Присутствует какой-то антикоагулянт. Он потерял значительно больше предельно допустимого максимума. Если бы все произошло минуту — нет, две назад, тогда еще ладно, но…

Носфи пожал плечами.

— Я чую сердце. Он ишо не помер.

Хьюго нахмурился. Это было серьезным аргументом, тем более что прозвучал он из уст существа, которое уж в чем, а в сердцах и крови разбирается лучше остальных. Даже лучше него самого.

Не говоря ни слова, Хьюго Улисс быстро присел рядом с телом и достал палочку, на конце которой загорелся огонек. Поочередно заглянул в глаза, осторожно надавив. Они казались безжизненными, но зрачки все еще реагировали на свет.

— А ведь и в самом деле, — удивился Хьюго после быстрого осмотра. — Ну, роли это все равно не играет. Даю самое большее еще две минуты. Геморрагический шок, следы какого-то нейротоксина, опять же несвертываемость… Не жилец.

Носфи слушал бормотания приятеля и старательно двигал лохматыми бровями. За ними происходили какие-то поистине тектонические явления, заставляя натужно скрипеть четырехсотлетний мозг.

Если с чем и можно было сравнить разум вампира-отщепенца, так это со старым радиоприемником, рассчитанным на частоты, которыми уже давно никто не пользуется. Двести лет назад некоторые его идеи вполне успешно работали, поскольку подавляющее большинство его окружения держалось плюс-минус на одном с ним уровне. Однако, после заточения в банке (за время которого несколько поколений мракоборцев передавали из уст в уста легенды о знаменитом вампире-дебошире), он проснулся в мире, который очень сильно усложнился. Приемник его разума ловил лишь статику пустого эфира, изредка набредая на эхо былых времен. Это вгоняло в самую настоящую депрессию даже бессмертное существо.

Однако прямо сейчас какой-то сигнал он все-таки поймал и натужно расшифровывал его.

Его посетила МЫСЛЬ. Впервые за очень много лет.

— Знач’, важный человек был, а?

— Угу. Правая рука Того-Кого-Нельзя-Называть, ну или что-то около. Не знаю, сколько там в точности было рук, — беззаботно ответил Хьюго Улисс, вытирая пальцы платком и поднимаясь на ноги.

— А што нам будет, если мы, эта-а… Его спасем?

Такие вещи Хьюго не нужно было долго объяснять. Его разум откликался моментально, чуя наживу, как акула — каплю крови.

Это была блестящая идея без малейшего риска. Спасти жизнь человеку, который ни много ни мало ценился одним из самых могущественных волшебников — такой билет вверх Хьюго Улисс попросту не мог упустить. Конечно же, он моментально продумал и иной вариант, при котором по итогам сегодняшней ночи могла победить другая сторона. В таком случае он, Хьюго, выступал отважным борцом за справедливость, который нашел и передал куда надо очень опасного политического преступника. Разумеется, за вознаграждение.

Золото. Самое настоящее золото. Вне всяких сомнений.

Глаза Хьюго загорелись. Он тут же сунул руку в один из многочисленных потайных карманов жилета, где хранился богатый арсенал опального колдомедика.

— Носфи, — бросил Хьюго Улисс через плечо, — будешь ассистировать мне. Если все получится, мы его откачаем.

…Никогда еще в жизни Хитроумный Улисс так не ошибался.

* * *

Так-так, так-так, так-так, так-так.

Судьба завела метроном, и стрелка пошла отсчитывать доли.

Ничто не происходит просто так. Каждое событие сопутствует другому, ложась нотами на страницы вселенской тетради. Случай за случаем плавно перетекают из одного в другое, подхватывая и неся дальше нужное звучание. Некоторые из них происходят одновременно, усиливая друг друга за счет акцента.

Это был маленький, но важный связующий кусочек композиции, которая растянулась на много, очень много лет. Настала пора переходить к другой ее части.

Иногда мир переворачивается за какие-то минуты.

Вот разжалась хватка и, отпустив край одежды, агонизирующий человек затих на полу.

В другой точке страны нечто совершенно необъяснимое случилось на глазах двух туристов, забредших в развалины, что не были указаны ни в одной из карт достопримечательностей Шотландии. Сверкнула первая из трех вспышка синего света.

По приборной панели спрятанного в Хогсмиде автомобиля пробежали синие огни. Двигатель «умер», а до свистка Хьюго оставались доли секунды.

В комнате Визжащей Хижины угасало синее свечение, которое уже некому было наблюдать. В жилах умирающего действительно почти не осталось ни капли крови. Теперь там было нечто иное.

Это был очень, очень опасный ход. В этот самый момент по ткани реальности пробежала первая дрожь, оставив за собой тихий звон. Услышать его можно было лишь на самых низших и высших уровнях организации материи. А когда спустя тринадцать минут Хьюго Улисс и Носфи решились на свой план — вот тогда раздался первый треск.

Судьба взялась за другие, совершенно иные инструменты, которые грозили обвалить весь концертный зал вселенной.

Событие, которого не должно было быть, все-таки произошло. В ткани реальности образовалась первая серьезная рана. Реагируя на происходящее, словно живое существо, бытие попыталось компенсировать причиненный ущерб, когда синий свет снова дал о себе знать.

Второй раз пришелся на Запретный Лес.

Третий случился в стенах школы.

Этого было достаточно, чтобы наконец сломать все. Трещина устремилась из бесконечности в бесконечность, раскалывая пространственно-временной континуум. События потекли параллельно друг другу, чем дальше, тем больше расходясь в мелочах.

Однако реальность не собиралась так просто мириться. Не в силах сопротивляться странной, дикой ненормальности, что грубо вырезала из нее куски, она остановилась на неопределенности.

Да и нет, единица и ноль. Живые и мертвые кошки в коробках. Монета, падающая одновременно орлом и решкой вверх.

Северус Снегг выжил, и находился на пути в Лондон.

Северус Снегг умер, и спустя день его тело нашли в Визжащей Хижине.

То же касалось и двух остальных.

Многие забывают, ЧТО именно они представляют собой.

Нет, в самом деле, внимания им уделяется не так чтобы много. Скажем, некий маг изобретает новое заклинание. Если он достаточно проворен, он тут же возвестит об этом широкой общественности, пока более шустрые конкуренты не успели вперед него. На первых страницах профильных журналов разместят его колдофото, на рецензирование и в печать уйдут результаты исследований. При должном уровне сноровки получится даже оформить патент.

Так вот, если изобретатель не одиозный одиночка и не эгоист-единоличник (а этим болеют многие гениальные умы волшебного мира), он позаботится о небольшом абзаце с благодарностями на титульной странице рукописи. Или огромном списке (что маловероятно, волшебники не слишком любят делиться лаврами. Зачем тогда потеть и что-то изобретать?).

И можете даже не вчитываться. ИХ вы там не найдете никогда.

Конечно, если они не сделаны из бузины. Почему-то именно бузинным палочкам достаются все софиты.

Но в общем и целом, никто и никогда не выносил благодарностей чему-то вроде молотка. Скажем, благодарил ли Микеланджело свое долото за статую Давида? То-то же.

И тем не менее, между долото и волшебной палочкой такая же пропасть, как между плюшевым мишкой и настоящим медведем. Последняя не будет смирно терпеть, если кто-то швырнет ее в стену. Она имеет свою волю, делающей ее практически живой.

По мнению изготовителя палочек, мастера Олливандера, помни об этом волшебники — к нему бы обращались гораздо реже с просьбой о ремонте или замене. Поэтому он благоразумно держал этот факт при себе — должен же бизнес процветать не только перед первым сентября.

Но он искренне уважал и любил свои изделия. Он знал о них буквально все, всей душой переживая за каждую палочку и отслеживая ее путь в руках очередного покупателя. В этом Олливандер достигал фанатизма учительницы начальных классов, знающей все о своих выпускниках за пятьдесят лет стажа.

И конечно же, он много мог рассказать об этой конкретной палочке.

Вишневое дерево и сердечная жила дракона, одиннадцать дюймов, жесткая.

Палочка появилась в ту пору, когда ремесленник еще не вывел универсальный рецепт для создания одновременно эффективных и покладистых изделий, которые не отрывали бы пальцы одиннадцатилеткам на пробах. Тогда он уже остановил свой выбор на трех сердцевинах — волос единорога, перо феникса и сердечная жила дракона.

Осталось подобрать породу древесины…

Вишня и жила дракона смотрелись очень гармонично на верстаке. Взвесив все “за” и “против”, Олливандер взялся за столярный клей…

Именно тогда, слегка дымясь и охлопывая себя на предмет очагов возгораний, мастер поставил особую пометку в своих записях.

Это был оглушительный коммерческий провал по всем фронтам.

Сама палочка вышла действительно эффектной. Для нее заранее была выточена удобная рукоятка без излишеств, с лаконичными симметричными рунами. Она идеально подошла изделию, как пара ботинок из запыленной коробки с верхней полки, до которой вы дошли после десяти неудачных примерок в день распродажи.

В тот год палочку так никто и не купил.

И в следующий тоже. Не помогло даже покрытие темным лаком для улучшения товарного вида.

Это действительно было ужасно. Олливандер не мог припомнить ни одну свою палочку с таким же характером. То, что у него получилось, обладало целеустремленностью скоростного поезда и яростной непокорностью кошки, которую пытаются накормить глистогонным. Свое недовольство всем и вся палочка щедро вымещала на окружающем ее мире. И делала это своеобразно.

Тогда мастер впервые убедился в том, что его подопечные обладают чувством юмора. Правда, в тот раз он столкнулся с черным и слегка садистским его проявлением.

Палочка вполне охотно позволяла взять себя в руку. И даже совершить пару-тройку безобидных взмахов. Некоторые покупатели, особенно неопытные юные волшебники, начинали даже чувствовать первые признаки привязанности…

Именно этого палочка каждый раз и дожидалась. После чего уходила в полный отрыв. Скажем так — огненная струя или взрывы перед самым лицом вусмерть перепуганных детишек были в обычном меню. Кое-кому и вовсе потребовалась госпитализация в Мунго.

Покорить эту палочку было так же сложно, как наезднику-новичку оседлать норовистого коня, который каждый раз стаскивает беднягу за коленку зубами и отбегает в сторону, гнусно хихикая. После пары десятков несчастных случаев Олливандер сдался и убрал коробку на одну из верхних полок.

Там палочка провела целых десять лет.

Такой расклад дел ее не слишком устраивал. Она не стремилась к какому-то определенному хозяину, вполне довольствуясь издевательствами над очередным неудачником. Это было основным ее времяпрепровождением, и терять источник развлечений она не собиралась. Несколько раз коробка сама собой падала на пол. Три раза Олливандер замечал ее на нижних полках — тех, к которым тянулся чаще всего при демонстрации товара.

Поэтому он наклеил особый ярлык и убрал упаковку в один из тех ящиков, что закрывался на ключ. Лишь слабая надежда, что однажды в лавке окажется тот самый волшебник, удерживала мастера от уничтожения явного брака.

Запертая палочка пылилась, отчаянно скучая и набираясь злости. Ей страшно хотелось порезвиться. Она предвкушала, как в один прекрасный день ящик откроют, ее достанут из коробки, и вот тогда…

В один прекрасный день ящик открыли, ее достали из коробки…

И палочка неожиданно для себя обрела своего хозяина. Внезапно оказалось, что в ее жизни была огромная, холодная пустая дыра, которую идеально закрыл собой какой-то невзрачный, тощий мальчишка в обносках и с волосами, которые по чистоте лишь слегка превосходили воронье гнездо — в них по крайней мере не было птичьего гуано. Он выглядел, как идеальный кандидат для очередной “безобидной” шутки — пока не взял палочку в руку, и та не увидела его душу.

Как пожар в шиномонтажной мастерской, там бушевал мрачный огонь амбиций.

Ничего и никого палочка больше не хотела.

Она не ошиблась с выбором. Следующие несколько лет дали ей все то, в чем она, оказывается, нуждалась. Уже в первый год кроме самого базового и пресного волшебства ей дали попробовать магию помощнее. Пока другие отрабатывали Левитирующие чары или Заклинание света, они вдвоем изучали Экспеллиармус и Депульсо. Палочке нравилось, что ее хозяин подходил к учебе… практически. Цели боевых заклинаний быстро стали вполне конкретными, и пускать навыки в ход владелец не стеснялся.

На третий год их знакомства палочка открыла для себя Темные искусства. Это было что-то новенькое.

К их изучению оба подошли крайне ответственно. Хозяин стал более хладнокровным и сосредоточенным. В свою очередь палочка дала понять, какие стойки будут максимально эффективны для тех или иных проклятий. Сначала целями служили мелкие животные — подкарауленные у озера лягушки, птицы, ящерицы…

Потом несколько раз под раздачу попали такие же, как владелец, подростки.

Во всех случаях палочка помнила чувство особенной ярости, которое крутилось внутри убийственным волчком. Как правило, такая злоба спрессовывается из множества больших и маленьких затаенных обид, долго находившихся под прессом страха, слабости, незащищенности, осознания собственной незаурядности и желания вырвать у общества признание этого факта. Словно алмаз из куска графита под давлением в тысячи атмосфер и адскими температурами, кристаллизировалась чистая ненависть.

Палочка научила хозяина, как черпать из нее силу. Она и сама подсела на это чувство, как адреналиновый наркоман подсаживается на ощущение свободного падения.

Вскоре их тандем пришел к первым авторским заклинаниям.

И конечно, все усилия они направляли на цель куда большую, чем просто намалевать из баллончика ругательство на двери вселенной. У хозяина была Большая Мечта. Ее черты четко не определялись, но в своих грезах он как минимум всегда был в центре внимания, и отнюдь не из-за очередной драки, выброшенной в сортир сумки или натянутой на голову мантии. Там его уважали. С ним считались. Его боялись.

Середина пятого года ознаменовалась серьезным переломом. Палочка ощутила, как оборвался последний из якорей, удерживающий их от свободного плавания по океану Цель-Оправдывает-Средства. Какое-то время, правда, пришлось мириться со странным чувством побитого щенка, но продержалось оно недолго. Голодный дракон амбиций перетянул одеяло на себя.

К концу седьмого года еще два человека стерлись из жизни владельца палочки. Смысл понятия “осиротеть” до нее так и не дошел — как минимум сам хозяин не очень-то и горевал.

В будущее они отправлялись налегке.

Начался продолжительный этап борьбы за право вступить в общество избранных.

Наконец-то они смогли раскрепоститься, показав, на что действительно способны. Палочка впервые поучаствовала в настоящих схватках. Теперь атаковали не их, а они. Во вспышках проклятий мелькали искаженные болью или страхом лица: происходящее напоминало нарезку из стоп-кадров лучших моментов их жизни. Это было приятно. Это было правильно. Это была сладкая месть за годы унижений — хоть и приходила она по душу не тех людей.

А затем все изменилось.

Владельца палочки вдруг охватила тревога. Она заметалась внутри него, как пинбольный шарик. Вместе с ней пришел страх, вонзающий тысячи иголок в мозг и иссушающий глотку. Что-то пошло не так. Он вел себя как человек, неосмотрительно пнувший камень на горном склоне и теперь вынужденный наблюдать, как набирающая массу снежная лавина несется на городок далеко внизу.

Хозяин резко вышел из игры. Предательство сквозняком продувало душу, он оказался между двумя огнями, которые обещали отнюдь не ласковое тепло. Ужас играл на оголенных нервах ржавой пилой, пока маг балансировал на тонком тросе надежды в тумане неопределенности. Все это перегружало палочку, как сварочный аппарат — износившуюся проводку.

Потом, как по щелчку тумблера, все оборвалось.

Чувства, несколько дней бывшие на самом пределе, с жутким грохотом провалились в пропасть черной депрессии. В тот день хозяин, которого знала палочка, умер. Он просто развалился на куски, как дом, у которого треснул фундамент.

Все, что палочка понимала — без единого проклятия они убили кого-то, кто вообще не должен был попасть под удар.

Несколько дней она пылилась в каком-то углу.

Затем привычные руки все-таки отыскали ее. Но это был конец. Едва соприкоснувшись с разумом своего владельца, палочка поняла, что никакого будущего у них просто нет. Тоннель, по которому они брели так долго, оказался железнодорожным, и свет в его конце превратился в несколько сотен тонн убийственно равнодушного металла, мчащегося на чудовищной скорости.

Почти целый год прошел в состоянии болезненного бездумного полусна. Мысли и воля хозяина, что раньше напоминали раскаленную добела сверкающую нить, превратились в скудный ручеек с разводами боли и горечи на его поверхности. На вкус они были так же плохи, как бьющий из-под помойки родник.

Палочка злилась. Она успела узнать, что такое свобода и власть, поверила в мечту хозяина и предвкушала грандиозные свершения. Но никак не это. Бунтуя, она отбилась от рук: искрила, кусала разрядами магии и норовила закатиться под шкаф.

Затем произошло немыслимое — они вернулись в прошлое.

Именно так все обстояло для палочки, воспринимающей мир сквозь фильтр сознания владельца. Вокруг них снова сгустилась знакомая атмосфера того здорового подросткового соперничества, что выражается в попытках окунуть оппонента головой в писсуар, закрыть в шкафчике для вещей или подвесить за шиворот на флагштоке. Привлеченные еще свежими воспоминаниями, страх и неуверенность навалились на хозяина, как пара изрядно набравшихся собутыльников.

Когда-то очень давно, в другой жизни, возвращение в школу стояло в списке планов. Но возвращение это должно было быть триумфальным, в свете прожекторов восхищенных и благоговеющих взглядов.

Никак не в рамках пожизненных исправительных работ.

Первым уроком, который преподал владелец палочки своим ученикам, стал страх перед ним. Потому что боялся сам.

Все последующие годы он особенно усердно работал над этим предметом, не скупясь на домашнюю работу и внеклассные занятия. Палочка тоже нашла в этом какую-то отдушину. Все это напоминало ей времена в лавке Олливандера, когда ее еще не заперли в ящик.

Тем не менее, их отношения с хозяином сильно ухудшились. Ни амбиций, ни мечты больше не было. В его душе теперь царила казенная серость больничных коридоров, скудно освещаемых мигающими лампами.

Весь этот долгий период в почти двадцать лет мог бы уместиться на половинке тетрадного листа — и то при условии крупного почерка. Один день не отличался от другого. Периодически от скуки палочка устраивала саботаж — теряясь, постреливая искрами, и даже позволив однажды кучке подростков вырубить ее владельца.

А затем относительно недавно произошел резкий перелом.

Палочка поняла это по горькому и колкому привкусу тревоги. Впервые за долгие годы они начали практиковать темную магию. По всем признакам как будто бы вернулись старые деньки, однако в отдаленных уголках сознания хозяина натягивала тетиву тщательно планируемая месть. Как и раньше, сил ему придавала ненависть. Разница была в том, что в юности она пылала, как подожженный бензовоз. Теперь же ненависть льдисто искрилась, способная раскрошить олово и заморозить преисподнюю.

Они впервые применили Убивающее заклинание. Хладнокровно, расчетливо, желая этого. Так запомнила палочка. И кто-то еще должен был умереть — кто-то вроде подростка…

Но меньше чем через год был убит сам хозяин.

Палочка почувствовала его смерть. Она ощутила, как то, что составляло его самость и суть, бесследно исчезло из мира, погаснув в пустоте.

Впервые к ней пришло чувство одиночества.

Палочки по-разному ведут себя в ответ на смерть своего волшебника. Те, что с волосом единорога, сами умирают вслед за владельцем. Другие, с пером феникса, хоть и останутся живыми, но в большинстве случаев уже не будут никому служить. Поэтому их обычно хоронят вместе с хозяином.

Драконья сердцевина наиболее прагматична. Сохранив уважение к покойному, она продолжит свой путь в новых руках.

Но эту палочку новые руки не спешили поднимать. Победитель совершенно не интересовался ею, равнодушно бросив добычу.

Она валялась на пыльном полу, как никому не нужный вишневый прутик.

А рядом творилось что-то, что она не могла увидеть, но на что отзывалась всем своим драконьим нутром. Палочка чувствовала, как меняется что-то в реальности вокруг нее, впервые видела древние, медленные мысли давно умершего и пущенного на ингредиенты тысячелетнего существа, что служило ей сердцевиной. Оно словно бы прислушивалось к некому зову, пробуждающему странные воспоминания, выжженные в ядре каждой его клетки.

В них было очень много синего света и метаморфоз.

* * *

Определенно, это день стал худшим в жизни Хьюго. Даже ужаснее, чем ноябрьский вечер три года назад, когда один из его пациентов обнаружил зависимость от лунного цикла прямо на операционном столе.

На этот раз беда пришла в виде записки в блокноте и вчерашнего выпуска «Ежедневного Пророка». В основном в виде записки.

Прикрыв за собой дверь в импровизированную палату, Хьюго Улисс еще раз всмотрелся в исчерканный лист бумаги. Затем вздохнул, пытаясь побороть накатившую панику.

— Носфи, — негромко окликнул он тишину.

С потолка коридора немедленно сверзилось темное пятно, словно упал какой-то огромный полусгниший плод. Спустя секунду Носфи с любопытством заглядывал через плечо Хьюго, рассматривая содержимое блокнота.

— Шо-шо такое? — живо поинтересовался вампир.

— Носфи, что еще у нашего друга было в карманах? — ледяным голосом спросил Хьюго, не поворачивая головы.

Носфи растерялся. В такие минуты в его голове обычно раскручивалось колесо со стрелкой и вариантами ответов, которые были призваны не то чтобы снять подозрения, а скорее выиграть пару драгоценных секунд для стремительного бегства. Однако сейчас он чувствовал, что такие излюбленные фразы как «Отлезь», «А те чо» и «Я ниче не сделал» ему никак не помогут. Носфи попытался в чистосердечное.

— Слуш’, ну там было больше шикля. Два шикля и, кажись, семь кнатов. Звиняюсь. Верну…

— Мне не деньги нужны, Носфи! — Хьюго умудрился крикнуть шепотом. — Документы какие-то были? Чеки? Записи?

— А! — Носфи просиял. — Айе, было. Книшка записная, во. Там было чутошку бумаг…

— Где она?

— Д’ я выкинул. На кой она мне? Я ж не читаю.

— Куда выкинул?

— А я че, помню?

Хьюго Улисс воззрился на Носфи таким взглядом, что даже самый закоренелый охотник на вампиров счел бы себя салагой, увидев это выражение.

Это была самая большая проблема в Носфи. Даже более существенная, чем его привычка подстерегать завсегдатаев пабов в темных переулках, чтобы хоть как-то восполнить досадное отсутствие алкоголя в крови. Вампир имел скверную привычку тащить все, что не было прибито гвоздями к полу, а когда тащить было нечего, он возвращался с гвоздодером. Если для упокоения обычных вампиров нужно было воткнуть в сердце осиновый кол, то Носфи требовалось прибить еще и руки.

Хьюго давно подозревал, что четыреста лет назад какой-то старый вампир с очень извращенным чувством юмора попросту пошутил над своим же родом, обратив первого попавшегося воришку-забулдыгу. По изяществу исполнения шутка была на уровне розыгрыша с подбрасыванием в ящик рабочего стола искусственного дерьма.

— Ты понимаешь, что уничтожил последние доказательства, которые могли бы подтвердить личность? — рыкнул Хьюго Улисс, косясь в сторону комнаты.

— Ну, дык… — Носфи тоже взглянул на приоткрытую дверь. — А он сам на што? Спр’си имя, все дела.

— В том-то и дело! Он ничего не помнит.

Воцарилась небольшая драматическая пауза, пока Хьюго следил за лицом Носфи. Обычно, чтобы заметить искру понимания в глазах последнего, нужно было вооружиться очень мощным микроскопом.

— О как, — наконец сообразил Носфи.

— Я назвал его Северусом Снеггом, так он даже не откликнулся. Он вообще не понял, что я к нему обращаюсь. А когда я дал ему блокнот и попросил написать хоть какую-то информацию о себе, он знаешь что сделал? Нарисовал две закорючки и посмотрел на меня так, словно это должно было что-то значить!

Убрав блокнот, Хьюго зашуршал вчерашним выпуском «Ежедневного Пророка», развернув газету на четвертой полосе:

— А теперь обрати внимание на статью о похоронах в Хогсмиде. Северус Снегг не просто указан в списках погибших, тут, сожри меня дракон, даже колдография есть!

— А че, похошь, — Носфи взял газету в руки, присмотрелся, а затем снова бросил взгляд в сторону прикрытой двери. — Если так п’смотреть, похошь. А ешль вот так… — он сощурил глаза и приблизил страницу со снимком. — Не шибко.

— В смысле не особо?

— Ну… у того волосня шибче длинна и ва’ще…

— Я их остриг. Перед операцией, — сухо ответил Хьюго, известный своей брезгливостью. — Мешали. Носфи, давай без шуток, он похож или нет?

Носфи беспомощно посмотрел на приятеля. Игра «Найди 10 отличий» явно была создана для существ с куда более высоким уровнем интеллекта.

Хьюго Улисс рывком забрал газету из рук вампира.

— Итак, что мы имеем, — он с хрустом скомкал выпуск «Пророка», — три дня назад мы подобрали человека, внешне похожего на Северуса Снегга, так? (Немой кивок Носфи) Так. Однако вчера похоронили другого человека, который также имеет схожую внешность, и все, кто его знал, опознали в нем того самого Снегга. Вопрос на миллион: кто сейчас за этой дверью?

«И кто теперь возместит мне огромные затраты?» — мысленно закончил свою речь Хьюго.

Это был куда более существенный вопрос. Случай стал не только одним из самых сложных в практике Хьюго Улисса, он стал и самым дорогим, потому что ему пришлось задействовать свои связи в Мунго для одного экспериментального противоядия, что впервые в истории было использовано на глазах самого Хьюго три года назад.

Несмотря на другие побочные эффекты, тонкое чутье, что Хьюго получил вместе со своей специфической аллергией на луну, оказалось незаменимым инструментом в его не слишком законном деле. Проявившись на следующий же день после нападения взбесившегося пациента, оно едва не свело с ума массой запахов, что стало чуть ли не самым неприятным из последствий. Сам очутившись на больничной койке, да еще в отделении, где лежали укушенные всякими магическими тварями волшебники, Хьюго Улисс готов был выть волком (и это не каламбур!) от тошнотворных ароматов. И именно тогда его соседом по палате стал некий рыжий лысоватый мужчина, наивный донельзя и искусанный какой-то тварью ⁽¹⁾. Детская непосредственность, с которой тот постоянно пытался обсуждать грядущие «особые дни» Хьюго, была меньшим злом по сравнению с ЗАПАХОМ. Хьюго невольно изучил все оттенки вони яда, что был в ране его соседа. Он мог узнать тот запах даже спустя четверть века.

И вот случайные знания пригодились всего лишь через три года. Еще на месте Хьюго Улисс понял, что именно будет необходимо для успешного лечения. Противоядие, добытое с явным пренебрежением к закону, обошлось ему в кругленькую сумму, которая значительно облегчила кошелек. И теперь…

Вот теперь он понимает, что все было напрасно.

Блестящий план рухнул, оставив после себя лишь груду осколков разочарования. Когда Хьюго прочел вчерашний выпуск «Ежедневного Пророка», надежда еще цеплялась пальцами за край скалы, но неожиданная амнезия его пациента опустилась на них, как подкованный гвоздями сапог. А все улики, указывающие на личность, спер и выбросил Носфи.

— Что будем делать с ним? — Ни к кому особо не обращаясь, спросил Хьюго Улисс.

Вампир, услышав вопрос, ткнул пальцем в дверь.

— А типа, в нем нет те’рь пользы?

— В таком состоянии? Нет.

Носфи выразительно провел ребром ладони по собственному горлу.

Хьюго поморщился, глядя на эту пантомиму.

— Не слишком изящно, — пробормотал он. — К тому же это все равно что выбросить деньги на ветер. Хотя…

В его мозгу замелькали различные образы, в основном сомнительного рода объявления и заказчики прямиком из Лютного переулка. Что-что, а ремесленники этого района ценили человека больше всего, невзирая на его прошлое и другие малозначимые вещи. Богатый внутренний мир — вот что вызывало их неподдельный интерес. В конце концов, откуда-то ведь берутся все эти Руки славы и другие артефакты?

Хьюго Улисс не был плохим человеком. Данная дефиниция просто не существовала в его личном словаре, подменяя себя другими определениями, звучащими более презентабельно.

— Думаю, для начала надо его подготовить, — произнес он.

* * *

… Ее все-таки подобрали спустя время. Теперь палочка лежала в бардачке автомобиля.

Итак, хозяин умер. Она больше не чувствовала его разум, однако почему-то продолжала что-то видеть. В окружающей ее пустоте, как свет маяка, как прореха в иную реальность, сияло нечто синее. Оно было очень близко. И определенно было человеком.

Тут кто-то мог бы отметить, что цвета и уж тем более свет палочке воспринимать нечем. И этот кто-то был бы совершенно прав. Однако это сияние было вещью в себе, настолько абсолютной, что никаких иных толкований и быть не могло. Оно сверкало. Оно было синим. Это знание проникало в разум или любой его аналог, минуя органы чувств и их заменители.

Палочку тянуло к нему, как вещество звезды тянет к черной дыре. Ее сердцевина говорила что-то о временах, когда синий свет изменил все. Сама палочка отчаянно хотела снова найти кого-то, кто придал бы смысл ее существованию.

Спустя время векторы намерений устремились в одном направлении, усиливая друг друга.

В конце концов, палочка сама выбирает волшебника.

Находись сейчас в машине Хьюго наблюдатель, он бы услышал сухое дребезжание в бардачке. Что самое интересное, открыв его, он не обнаружил бы ничего особенного, кроме пачки жвачки, пузырька антисептика для рук и зубной нити.

* * *

Как и десять минут назад с их «разговора», пациент выглядел достаточно плохо. Он и в здоровом-то состоянии, судя по колдографии полугодовой давности, походил на живое пособие по болезням печени. Теперь к этому добавились ввалившиеся глаза с черными кругами, еще более обострившиеся черты и общая серость кожи. Короткая стрижка в стиле «Спасибо, что не уши» и бинты вносили финальный штрих в общую унылую картину.

Ко всему прочему, как Хьюго Улисс выяснил чуть ранее, память человека была чиста, словно лекционная тетрадь студента-прогульщика. Он не помнил ничего. То есть буквально — ничего. Говорить подопечный пока не мог, чтобы не тревожить швы, но Хьюго знал, что ничего осмысленного он бы не услышал.

Конечно, можно было прибегнуть к восстановлению памяти с помощью магии. Загвоздка заключалась в том, что восстанавливать было не из чего.

Личность здесь отсутствовала как класс. Воистину, милосерднее придушить подушкой.

«Нет, это не мой вариант, — подумал Хьюго. — Устроит еще какой-нибудь выброс магии. К тому же, слишком банально».

Он прошел к столу с лекарствами и ингредиентами. Все необходимое находилось под рукой.

Итак…

* * *

Ей достаточно было всего лишь материализоваться в руке, чтобы понять — это место она уже никому не уступит.

Палочка испытывала… странное ощущение. Можно было бы сказать, что она чувствовала себя как рыба в воде, но тогда вся ее предыдущая жизнь явно проходила на скудном теплом мелководье.

Это была сила. Но даже она представляла собой не более чем побочный продукт, что-то вроде хлебных корок, которые остаются после приготовления сэндвичей. Нет, здесь все было куда сложнее и глубже. Правда, при попытке осознать все до конца у живого существа схлопнулся бы мозг. В лучшем случае.

Но палочка не была созданием с мозгом вроде человеческого, и всякого рода желания по типу засунуть вселенную под препаратное стеклышко ее не посещали. Поэтому она без раздумий присягнула тому, кто — или что? — ее позвал.

Единственным, что смущало палочку, была абсолютная пустота. Она пыталась нашарить разум нового хозяина, но натыкалась лишь на голые стены. Сознание было чистым и абсолютно пустым, как квартира в новостройке, которую сдали только сегодня.

Это неправильно. Она не может быть сама по себе. Все ее предназначение было в том, чтобы служить продолжением руки волшебника. Частью его самого.

Ей нужен хозяин. Кто-то, с кем она сможет раскрыть свой и его потенциал.

В приливе своего рода ностальгии палочка начала «вспоминать» прежнего владельца.

…Оказалось, ее очень внимательно слушали.

* * *

Хьюго чуть помедлил, раздумывая. Затем он повел плечами, словно пробуя себя в обличии заботливого колдомедика. Оконное стекло тут же отразило мягкие, тронутые состраданием черты лица, дышащего внутренним благородством и самоотверженностью. Когда-то не один десяток престарелых пациенток Мунго, глядя в ясные и лучистые глаза молодого целителя, выдал местонахождение похоронных накоплений.

Стоит отдать должное: Хьюго Улисс перевоплощался не только внешне, но и внутренне. Хитроумный маг быстро понял, что лучший обман — это тот, в который ты сам же и поверил. В моменты самых грязных афер его душа была чище, чем вымытый к празднику фамильный хрусталь.

К тому же это решало вопрос совести.

Как, например, сейчас. Такая простая задача — сварить новую порцию зелья, восстанавливающего ткани. За всю свою жизнь Хьюго создал десятки галлонов этого напитка. Но последнее время этим чаще занимался бедняга Оуэн, да упокоит Господь его душу. А что такое пять лет без практики? Возвращение на тернистый путь проб и ошибок. Вот, допустим, сейчас он забыл про жабры аксолотля, перепутав с корнем асфоделя. Ай-яй, ну как же так, а вместо истолченных ягод рябины под руку попался пучок полыни, какая досада, ведь все реагенты были рассортированы по своим местам… сколько раз там надо помешать для верности? Десять раз? Тринадцать? По часовой или против часовой? Ах, этот недосып…

Зелье было готово. Оно сверкало, как отравленный нож, и серебрилось, как мышьяк.

Хьюго перелил содержимое котла в стакан.

— Можно сказать, что кризис миновал, — произнес он, не глядя на пациента. — Конечно, восстановление займет какой-то срок. Придется пить очень много воды и принимать все, что я прописал. Говорить пока нельзя, разойдутся швы, но я кое-что сейчас вам дам для ускорения процесса. А потом поработаем над памятью. О’кей?

Держа питье в руках, Хьюго Улисс обернулся.

Койка была пуста.

* * *

Наверное, многие переживали в те или иные годы пробуждение в незнакомом месте. Кто-то просыпался с адской головной болью, словно мозг сдавили в тисках, предварительно ошкурив наждачкой; кто-то — на неудобном диване с продавленными подушками, между которыми закатилась стеклотара от вчерашних возлияний. Кто-то открывал глаза и слышал писк медицинских приборов у кровати, кто-то просыпался под звон комаров над палаткой, кто-то — нос к носу с другим человеком…

М-м-м, пожалуй, оставим перечень.

Важно то, что в первые несколько секунд всех посещает одно и то же чувство, вонзающее ледяные иголки в поясницу — ощущение полной дезориентации, когда мозг отправляется в свободное падение в пучину паники.

Потом, конечно, он спохватывается, воскрешая в памяти все события накануне, но еще какое-то время вы очухиваетесь от ударной дозы адреналина.

Ему не повезло. Сознание, еще недавно тихо бултыхавшееся в безвременной, беззвучной и спокойной тьме, встретило реальность, как каноэ встречает край реки, оканчивающийся водопадом. Падение, паника, болезненный удар, затемнение, «встретимся-ниже-по-течению». Но «ниже по течению» легче не стало, поскольку, едва прошел первый шок, он увидел и ОСОЗНАЛ, что ему собираются дать под видом лекарства.

Тело, проснувшееся раньше разума, шепнуло: «Бежать».

И нечто откликнулось на эту команду.

Хлоп.

По ощущениям его как будто бы растянуло и сжало одновременно, по пути успев еще и вытряхнуть наизнанку, как наволочку. Воздух врезал по барабанным перепонкам. Стены комнаты вокруг отскочили и исчезли, и на него напрыгнул огромный, полный домов и шума город.

Ноги ударились обо что-то явно материальное, твердое и холодное. Тело по инерции устремилось вперед, грудная клетка встретила нечто вроде ограды, за которую он немедленно ухватился руками, прежде чем его увлекло вниз.

Теперь он висел, тихонько раскачиваясь, как брелок-ароматизатор на зеркале заднего вида, а под ним в свою очередь раскачивалась улица, забитая людьми и автомобилями.

Одно за другим, его постигло сразу несколько открытий.

Первое — он находился напротив и значительно выше дома, в котором еще пару мгновений назад лежал на койке. Небольшое двухэтажное здание, похожее на недостроенную гостиницу. Из крайнего левого окна второго этажа как раз открывался вид на угол крыши, который стал его новым прибежищем.

Второе — руки, оказывается, лишь очень недолго способны поддерживать тело в подвешенном состоянии, быстро превратившись в сплошную темно-красную боль. Пальцы отказывали один за другим.

Третье — проржавевший прут ограды медленно, но верно прогибается под его весом.

Четвертое — если прямо сейчас он не изменит положение вещей, его судьба будет так же предсказуема, как у падающего на асфальт куриного яйца.

Пятой успела протиснуться мысль, что при всем этом он продолжает что-то крепко сжимать между большим и указательным пальцами…

Раз.

Два.

Первым все же подвел прут.

Но на головы прохожих так никто и не свалился.

Падение, начавшееся с крыши офисного здания на углу Риджент-стрит, завершилось в примыкающем переулке неподалеку. Его свидетелями вместо толпы перепуганных горожан стали изрисованные граффити стены, несколько мусорных баков и облезлый кот неопределенно-грязного цвета. Прижав уши, он отскочил в сторону, когда нечто грохнулось в груду деревянных поддонов неподалеку.

Несколько секунд куча обломков не подавала никаких признаков жизни. Затем неуверенно зашебуршилась, обнаружив руки и ноги. Зрачки кота расширились.

— У-у-нг-нг-нг, — вывел он горлом, попятившись назад.

Рядом с его лапами тут же ударило что-то вроде маленькой синеватой молнии. Решив не испытывать судьбу, кот бросился наутек.

Некоторое время лежащий в поддонах человек свыкался с восхитительным ощущением близости к земле. Воздушную стихию он очень быстро разлюбил в первые несколько минут своего осознанного существования. К ней не хотелось прикасаться даже с высоты собственного роста.

Но долго наслаждаться триумфом маленькой победы над смертью не получилось. Схлынув, волна адреналина оставила после себя пустынный берег разума, к которому тут же, как потерпевшие кораблекрушение, устремились неудобные мысли. Они шумели в голове, перекрикивая друг друга, но громче всех звучала одна-единственная:

«Кто я такой?»

Этот вопрос невозможно было игнорировать. Он зудел и мешался, как загнанная под ноготь заноза.

Кстати, о зуде. Когда ноющая от падения спина чуть поутихла, человек вдруг понял, что у него жутко чешется левая сторона шеи. Иногда ее даже простреливала резкая боль, отдавая в ухо. Осторожно подняв руку, он нащупал плотный ряд бинтов под челюстью.

А еще на периферии чувств угасало странное ощущение — нечто сродни тому, которое могла бы испытывать натертая шерстью эбонитовая палочка. Разве что предметы не притягивались.

Кое-как поднявшись на ноги, неизвестный — даже себе, — прислонился к стене, обдумывая ситуацию. Он попытался нашарить что-нибудь в карманах. Предприятие не увенчалось успехом — хотя бы потому, что на нем была пижама, и карманами она не располагала. Бирки на ней тоже никакой не нашлось.

Тут он вспомнил, что перед падением что-то крепко сжимал в пальцах.

В груде сломанных им поддонов не нашлось ничего интересного. Ничего… за исключением длинной палочки темного цвета, оснащенной рукояткой.

Человек осторожно поднял предмет. При прикосновении к палочке возникло странное покалывание в ладонях, словно сквозь них пустили очень слабый ток.

Он недоуменно покрутил ее. Откуда-то взялась твердая уверенность, что эта штука принадлежит ему. Более того — чем дольше он держал ее в руке, тем сильнее ему казалось, что его собственные мысли словно бы… упорядочиваются. Если раньше они хаотично метались как железные опилки в банке с водой, которую кто-то встряхнул, то присутствие палочки оказывало на них то же влияние, что и магнитное поле.

Какое знакомое ощущение… Кажется, он уже испытывал что-то подобное. И совсем недавно.

Грянуло озарение.

Он вспомнил, как очнулся. Тогда все его существо пронизало чувство, которое мог бы описать только музыкальный инструмент, попавший в резонанс с камертоном. Это были мгновения абсолютной ослепительной ясности. Одновременно с тем в поле зрения попал человек, что-то переливающий из котла в стакан. И судя по произносимой им речи, содержимое предстояло выпить.

Еще не до конца осознав саму концепцию жизни, неизвестный понял, что видит одно из обличий смерти. Хватило лишь взгляда на «лекарство».

И с этого началось его маленькое, но очень насыщенное приключение.

Что же до самой палочки… Кажется, момент пробуждения и ее появление подозрительно совпали.

Он присмотрелся к ней. Затем попробовал открутить ручку. Наконец, поискал какие-нибудь надписи/скрытый механизм/что угодно, что сделало бы деревяшку в его руках достойной тщательного осмотра. Увы. Пустая пивная банка около его ног и то была интереснее за счет яркой наклейки.

Но каким-то неведомым образом палочка продолжала что-то с ним делать. Он чувствовал себя как человек внутри огромного помещения, где потолки и стены теряются в абсолютной темноте, и в этой тьме слышались стук банок с краской, скрип стремянки, шорканье шпателя по кирпичной кладке… Метафорически выражаясь, конечно. Что-то строилось. И он робко, шаг за шагом, исследовал свое заполняющееся сознание, как все тот же человек пробирается сквозь новую квартиру безлунной ночью на отшибе города — вот тут оказывается стоит стул, тут — тумбочка…

В его случае это были не вещи, и не воспоминания, но их отпечаток. Оказывается, теперь он не любит крыс. И побаивается собак — нога сразу отозвалась ноющей болью. Обрывочные знания, чувства, привычки — все это широким потоком приходило откуда-то, удостаивая его лишь отвлеченным кивком, текло вокруг него и расходилось по комнатам разума, словно было здесь всегда. Сам же он ощущал себя оторопевшим хозяином, который оказался гостем в собственном доме и теперь был вынужден мириться с непрошенными постояльцами.

Внутренний мир проявлялся, словно написанное лимонным соком послание, нагретое над свечой. Явления и понятия — точнее, их форма, — выныривали на поверхность сознания, как резиновые уточки в ванной.

За какие-то несколько минут он узнал, наверное, все. И при этом — практически ничего. Он ощущал себя умирающим от жажды, которого завалили изысканной, но сухой едой. В сознании теперь раскатывались длинные свитки с загадочными словами наподобие «веритасерум», «окклюменция» и «трансгрессия», но черт бы их побрал, потому что они не говорили ему ничего существенного. Например, адрес дома. Или на худой конец — какой сейчас год.

В какой-то момент он начал испытывать из-за этого раздражение. Но даже оно стало каким-то более… характерным. Это было чувство, свойственное человеку, который не любит долго оставаться в неведении: все нужно было узнать, понять, если требуется — разобрать по частям.

Палочка в его руках все еще оставалась чем-то неизвестным. И казалось, она что-то от него ждала.

Зачастую о предназначении предметов говорит их форма. Никто не подумал бы чистить зубы расческой. Или есть суп зонтом.

Если отбросить первую мысль, говорившую, что палочку можно воткнуть кому-нибудь в глаз, и вторую, уверяющую, что она отлично подойдет поправлять угли в камине, и… эээ… третью, совершенно точно утверждавшую, что не найти книжной закладки лучше… эээ, и четвертую… пятую…

Нет, неверно.

Пальцы сами по себе перехватили рукоять так, как должны были. Рука вытянулась вперед — и стало ясно, что предназначением палочки было направлять и преобразовывать то, что составляет его суть, как…

Мысли сбились. Он был под прицелом.

Фигура напротив не шевелилась, целясь палочкой прямо ему в грудь. Какой-то… очень худой, изможденный человек… в пижаме. Он смотрел на него из деревянной рамы, был пыльным и сливался с цветом картонных листов, которые налепили… по ту сторону окна?

Боже…

Опустив палочку, он приблизился к стеклу, грязь на котором потенциально могла застать в живых еще его прадеда. Его переполнял шок — естественный для мыслящего существа, которое вначале осознало себя комком из эмоций, чувств и переживаний, а затем вдруг увидело, в какую оболочку все это упаковано.

Подышав на стекло, он осторожно протер его краем рукава.

Поганочно-серо-черное нечто из неясного пятна превратилось в лицо. Его собственное лицо. Кажется, когда проходила раздача лиц, свое он получил по большой уценке и то, с самого края прилавка, потому что желающих брать что-то оттуда просто не было. Худое, угловатое, болезненное, тонкогубое, небритое, с крючковатым носом и маленькими темными глазами. Стрижка наводила на мысли о нападении газонокосилки на черный коврик для ног, дополняя вышеописанное так же гармонично, как веревочная петля — шею. А все вместе оно складывалось в мужчину с возрастом в диапазоне от тридцати до пятидесяти.

Он зачем-то попробовал улыбнуться.

Спустя секунду он поклялся себе больше никогда так не делать.

Вот и все. Весь образ был собран воедино. Лицо в отражении бросило мрачный взгляд исподлобья и отвернулось.

И лишь в тот момент, когда действительность утвердилась в более-менее четких границах, пришли четыре всадника Базовых Потребностей: Голод, Жажда, Боль-В-Шее и Мерзнущие Ноги. Ему требовалась помощь. И вещи. И желательно до наступления ночи — крыша над головой.

Заткнув палочку за пояс пижамных штанов, он захромал в сторону оживленной улицы.

* * *

С его уходом переулок стал еще более пустым, чем прежде.

Кот не спешил возвращаться. Пара крыс еще не успела это заметить, и предпочитала тихо отсиживаться в одном из мусорных баков.

Зато бурную деятельность развел ветер, залетев сюда с улицы и закрутившись слабеньким вихрем. Вот он поиграл полиэтиленовым пакетом. Затем погонял туда-сюда алюминиевую банку из-под пива.

А после, как кошка вытаскивает из-под дивана на обозрение всей семьи чужую сережку, ветер выгнал на середину дороги плакат. Ранее кто-то не слишком старательно прилепил его на стену, и бумажный лист отклеился, неприметно угодив в кучу другого мусора.

Очередной порыв подхватил его и перевернул.

Теперь в бледное облачное небо смотрел символ, изображавший выползающую из черепа змею. Поверх его перечеркивала жирная красная черта. А чуть ниже виднелась крупная надпись:

«УБЕЙ ИХ, ПОКА ОНИ НЕ УБИЛИ ТЕБЯ».

1) И в самом деле, в «Ордене Феникса» Артур Уизли, попавший в Мунго после нападения Нагайны, лежал в одной палате с неким новообращенным оборотнем. Этот эпизодический персонаж дважды упоминался в каноне, хоть и без имени.

Вернуться к тексту

Она и думать не могла, что именно так все однажды и произойдет. Да, в подавляющем большинстве случаев это событие имело траурные нотки — предшественники чаще всего были солидного возраста, и должность покидали одновременно с жизнью. Морально она давно к этому подготовилась.

Но к тому, как все случилось на самом деле… Нет. Даже сейчас принять это крайне сложно.

Минерва МакГонагалл, ранее — профессор трансфигурации, а теперь и.о. директора Хогвартса, вздохнула, зябко кутаясь в пальто. И было с чего.

Итак, за неполный год убиты сразу два главы. Сама школа на несколько месяцев превратилась в личную площадку для развлечения кэрроуподобных типов — лишь чудом никто из детей не погиб и не был покалечен. Но чудо это длилось ровно до того дня, когда Хогвартс оказался в эпицентре самой жуткой битвы за последние пару веков.

Смерть одного ребенка — это трагедия. Гибель нескольких — катастрофа, особенно для такого маленького и компактного сообщества, как британские маги. Было убито и немало взрослых волшебников, как с одной, так и с другой стороны. По всей видимости, перечень семейных древ теперь напоминал сад, оказавшийся под артиллерийским залпом.

И все это произошло здесь, в стенах замка, среди которых теперь разгуливал ветер, просачиваясь сквозь разбитую во время боя кладку.

А теперь школу нужно было подготовить к новому учебному году.

Раньше для этого требовалось составить программу на два семестра, подобрать перечень учебников, запросить списки абитуриентов, закупить оборудование и расходники и найти новую жертву на должность преподавателя Защиты от темных искусств. Но и в самом страшном из кошмаров любого члена педсостава никогда не фигурировала уборка настоящего поля боя. Всего, что осталось на нем.

На похоронах несколько гробов пришлось держать закрытыми всю церемонию прощания.

Восстановить замок просто. Десяток чародеев средней руки справится с задачей за пару недель. Но вернуть тот самый Хогвартс было пока невозможно. Все, связанное со Школой чародейства и волшебства, покрылось патиной боли, горечи и смерти.

Некоторые раны срастаются очень, очень долго и скверно. Однако лечить их все-таки нужно.

— Раз уж вы здесь, я бы попросила вас проверить ближайшую часть Запретного Леса — там все еще бродят гигантские акромантулы. А вчера мои коллеги заметили свежие следы брошенного великана возле Черного Озера. И в подземельях совершенно точно завелась баньши. Сможете разобраться с проблемой?

МакГонагалл повернулась и вопрошающе взглянула на своего спутника. Точнее, на три его четверти — Аластору Грюму сильно недоставало разных кусков тела, потерянных в многочисленных стычках за десятки лет службы.

Похоже, престарелый мракоборец был даже более живучим, чем побеги одичавшей сирени на кладбище. За свою долгую жизнь он столько раз объявлялся погибшим, что, если однажды он все-таки умрет, смерть после стольких ложных вызовов просто откажется поднимать трубку. Не нарушилась и традиция терять кусочки себя: волшебное глазное яблоко Грюм утратил, обзаведясь простой повязкой. Но прозвищу это не навредило — второй глаз был цел и по-прежнему грозен.

— Нет, я приехал просто подышать свежим горным воздухом, — прохрипел Аластор, опираясь на узловатый посох. В этой позе он напоминал крайне уродливую горгулью, которой кто-то прицельным броском кирпича отбил часть носа. — Ну разумеется да!

Минерва МакГонагалл покачала головой. Грозный Глаз и субординация были примерно так же совместимы, как карьерный самосвал и балет.

Сейчас они оба стояли возле пристройки, где хранилось снаряжение для квиддича, и наблюдали, как группа мракоборцев натягивает над разгромленным стадионом что-то вроде огромной сетки с широкими ячейками. Между ней и землей оставалось пространство примерно в четыре ярда высотой.

Еще минут десять — и все будет готово.

Последние несколько дней вокруг Хогвартса и в самом замке было почти так же многолюдно, как и в учебный семестр. Только на этот раз кроме студентов здесь находились десятки добровольцев со всех уголков Великобритании. Волшебники восстанавливали разрушенные постройки, огораживали места с несработавшими проклятиями, разбирали завалы. Работы хватало на всех.

Но именно сегодня пришлось устроить перерыв. В Хогвартсе остались только персонал и преподавательский состав — и то, укрывшись в стенах замка. Лишь и.о. директора и Аластор Грюм не торопились под крышу школы, наблюдая за действом на квиддичном поле как два полководца, следящие за ходом боя.

Тем временем весь стадион оказался закрыт сетью. Мракоборцы рассредоточились по полю.

Грозный Глаз пошарил по карманам своей кожаной куртки и извлек складную подзорную трубу. При этом сама куртка издала из своих недр угрожающий щелчок. Обычно с таким звуком захлопывается капкан, превращая чьи-нибудь пальцы в нечто расплющенное и красное с белыми кусочками. Это невольно наводило на мысль о целом арсенале, скрывающимся за безобидной кожей и тканью.

— Ну-ка… — Аластор Грюм приник единственным глазом к окуляру. — Молодцы, все правильно делают, не зря учил. А вот и моя любимая часть представления! Вам однозначно стоит взглянуть.

С этими словами он протянул Минерве МакГонагалл подзорную трубу. Та не без опаски взяла инструмент — ее преследовала мысль, что любой предмет, хранящийся в куртке Грюма, обладает скрытой убийственной опцией.

В границах линзы появились слегка искаженные и увеличенные силуэты мракоборцев. Трое из них вышли к центру поля, пока остальные занимали свои позиции.

Затем и.о. директора увидела, как фигуры в середине стадиона зашарили по сумкам и вытащили на свет какие-то бутыльки.

— Они… — она чуть помедлила, всматриваясь в происходящее. — Они что-то пьют? Это какое-то защитное зелье? Первый раз слышу, что от них может помочь что-то еще, помимо…

— Совсем наоборот, — сипло ответил Грозный Глаз. — Мы их приманим.

МакГонагалл чуть было не выпустила из рук подзорную трубу, но в этот момент на стадионе начало происходить что-то необычное. Определенно неподходящее для этого места и этого времени. Как выступление клоунов на заупокойной службе.

Один из троицы вдруг расхохотался так, что испугалась даже сидевшая неподалеку от МакГонагалл и Грюма стайка воробьев. С шумом, словно кто-то обстрелял частой дробью водную гладь, птицы взмыли в небо. Со стороны полуразрушенной совятни донесся недовольный гул.

Вторая фигура впала в форменную истерику. Ее рыданиям могла позавидовать сама Плакса Миртл. Третий мракоборец просто улегся на газон, обнимая траву и по всей видимости мысленно унесясь куда-то далеко в очень хорошее место.

И.о. директора Хогвартса растерянно опустила подзорную трубу и воззрилась на Грозного Глаза. Престарелый мракоборец довольно улыбался — насколько можно было назвать улыбкой судорожное движение рта, больше похожего на поперечный разрез на покрытом рубцами лице.

— Да-да, выглядит нелепо, согласен, — ухмыляясь, кивнул Аластор Грюм. — Мои так и окрестили этот прием — «цирк на выезде». Не особо изобретательно, но суть передает верно. Этих тварей привлекают эмоции, Минерва, сильные эмоции. Несколько дней назад здесь не на жизнь, а на смерть бились десятки волшебников, и земли вокруг Хогвартса просто провоняли страхом, переживаниями и горем. Это раздразнило их, они голодны. И на свежий запах слетятся так же быстро, как вороны на падаль. А вот, кстати, и пожаловали…

Полный набор пальцев рук к своим годам престарелый мракоборец сохранить не сумел. Однако, несмотря на то, что его кисти могли служить наглядным пособием по ТБ для юных фрезеровщиков, один указательный палец он сберег. По крайней мере две из трех фаланг. Ими Грюм и ткнул в какую-то часть низкого серого неба над Запретным Лесом.

Там уже маячило несколько темных дымных точек. Они повисли в воздухе как стайка ос, привлеченная запахом переспелого винограда, но еще не знающая, где угощение.

Со стадиона продолжали доноситься хохот и громкий плач.

Одна из фигур в небе осторожно заскользила над верхушками деревьев, направляясь к квиддичному полю.

— Они не особо умны, — бормотал Аластор Грюм, наблюдая за происходящим. — С дементорами конечно можно объясниться на примитивном языке, но только при условии, что они сыты. Голод же быстро заставляет их одичать и следовать только инстинктам.

Минерва МакГонагалл снова заглянула в подзорную трубу. Высокие скелетоподобные фигуры в развевающемся тряпье уже всем скопом летели к стадиону, обгоняя друг друга. За ними оставался черный дымный шлейф, словно падал особо медленный метеорит, составленный из нескольких частей.

Вокруг ощутимо похолодало. Небо стало заметно пасмурнее.

— Мистер Грюм, — спросила и.о. директора Хогвартса, не отрывая взгляд от происходящего по ту сторону линз. — Вы уверены, что ваши подчиненные справятся?

Она успела разглядеть лица некоторых мракоборцев. Все они когда-то учились у нее. Некоторых она помнила даже слишком хорошо.

— Не уверен, — бросил Грюм, подавшись вперед. — Их больше, чем я рассчитывал. Потом нам точно понадобятся лишние руки.

И.о. директора не успела поинтересоваться, о каком таком «потом» шла речь.

Дементоры достигли стадиона и несколько мгновений покружились вокруг него, как чаинки в сливном отверстии раковины. В их движениях было что-то от акул.

А потом самые нетерпеливые ринулись вниз.

Вскрикнув, Минерва МакГонагалл успела сделать стремительный шаг вперед, но ее запястье тут же оказалось в железной хватке пятерни (точнее, четверни) престарелого мракоборца. И.о. директора Хогвартса обернулась, гневно раздув ноздри. Будь она сейчас в облике кошки, Грюм познакомился бы с «кровавым велосипедом».

— Просто подождите и понаблюдайте, черт возьми, — почти весело произнес Грозный Глаз. — Все представление упускаете!

МакГонагалл все же обернулась.

Это… И в самом деле выглядело странно.

Точно не так, как она ожидала.

Опустим ту часть, где в центре поля все еще действовал филиал Бедлама в лице трех «живцов» (хотя они уже начинали успокаиваться). Что-то происходило с самими дементорами.

Поверхности сети они достигали без каких-либо проблем. Каждая из фигур двигалась к ней со стремительностью хорька, который уже увидел сарайчик с курами и почуял спящих наседок. А затем с обратной ее стороны на поле падали бесформенные кульки.

Всякий раз новый сверток окружался группой мракоборцев, после чего становился куда меньше и спокойнее, почти не дергаясь. Удивительно, но девятифутовые твари оказались весьма компактными, по итогу манипуляций превращаясь в слабо трепыхающиеся узлы.

— Пока достаточно, — довольным тоном произнес Аластор Грюм.

Словно услышав его, пара мракоборцев выпустила Патронусов, разогнав теснящихся у сети дементоров. Стая никуда не ушла — скелетоподобные силуэты лишь поднялись выше, беспокойно облетая стадион, пока на земле маги упаковывали их менее везучих собратьев. Все это напоминало сбор какого-то жуткого урожая — с той лишь разницей, что условные яблоки не будут хищно тянуться в вашу сторону, едва вы появитесь в саду.

Первая попытка и.о. директора Хогвартса высказать что-либо по этому поводу оказалась провальной. Слова пробуксовали где-то в нижней части резко охрипшего горла.

— Да, я тоже под большим впечатлением, — прохрипел Грозный Глаз, хитро щурясь. Опершись одной рукой на трость, другой он шарил в глубинах своей куртки. Та зловеще пощелкивала, позванивала, побрякивала и даже слегка жужжала и тикала, как какое-нибудь устройство безумного гения эпохи Ренессанса, так и не решившего, что по итогу должна делать его машина — рубить головы или будить по утрам. Вытащив на свет помятую фляжку, Грюм отхлебнул, крякнул и протянул ее МакГонагалл.

— Не бойтесь, это не Оборотное, а всего лишь огневиски. Не хотите? Ну как хотите, — престарелый мракоборец завинтил крышечку и убрал фляжку в карман. — Лично я бы отпраздновал. Ни разу не пробовали этот прием в поле, хотя вероятность успеха была где-то 68 процентов…

— Мистер Грюм! — и.о. директора наконец обрела дар речи.

— …что я считал очень даже хорошим прогнозом.

— Мистер Грюм! — Вторая успешная попытка не отличалась многообразием, за исключением тона.

Тем временем мракоборцы снова рассредоточились по стадиону и отозвали Патронусов. Дементоры со слепым — в их случае буквально, — упорством по нисходящей воронке устремились к зачарованной сети и укрывшимся под ней людьми. Они явно были очень и очень голодны.

Все повторилось, как и в первый раз.

На третьей волне дементоры попросту закончились. Весь газон квиддичного поля был усеян вяло шевелящимися черными свертками размером со сложенное полотенце. Создавалось впечатление, словно какой-то монастырь решил проветрить одеяния своих обитателей, вывезя за город десятки узлов с одеждой.

Минерва МакГонагалл вернула подзорную трубу Аластору Грюму. Ее руки слегка дрожали.

— Это… — она чуть помолчала, подбирая верные слова. — Это выглядело крайне, крайне безрассудно. Вы очень сильно рисковали жизнями своих людей.

— Да? — Грозный Глаз убрал трубу куда-то во внутренний карман куртки и двинулся к стадиону, жестом поманив за собой и.о. директора Хогвартса. — Хорошо, а что вы ожидали?

— Есть же Патронусы. Вы могли загнать дементоров в ловушку, просто используя их.

«Хрусть. Хрусть. Хрусть». Заиндевеневшая майская трава потрескивала под их ногами. Ближе к полю вся растительность приобрела какой-то седой оттенок. Над землей уже клубился пар, словно над ящиком сухого льда.

Пока они шли к стадиону, Грюм извлек из кармана свисток и дунул в него. Тот не издал ни единого звука. «Для человеческого уха» — быстро смекнула МакГонагалл. Сам престарелый мракоборец вполне остался доволен результатом — настоящим или будущим, — и убрал свисток на место.

— Мэм, скажите пожалуйста — что такое Патронус? — вдруг задал он вопрос.

МакГонагалл нахмурилась и плотнее укуталась в клетчатую шаль: воздух не торопился прогреваться.

— Почему вы обращаетесь с этим ко мне?

— Я просто спросил.

Тем временем в небе снова что-то появилось. На этот раз это были три кареты, выкрашенные в черный. В каждую было запряжено по паре фестралов — крылатых ящероподобных коней, по грациозности не уступавших гладильной доске. Сбавляя скорость, эти создания облетели стадион по кольцу и снизились недалеко от входа. По инерции они протащили транспорт еще немного вперед и наконец остановились, складывая кожистые крылья на спине.

Наблюдая за их приземлением, и.о. директора невольно подумала о том, сколько студентов Хогвартса узнают этой осенью, что от железнодорожной станции к замку кареты ездят не сами по себе.

Усилием воли она заставила себя вернуться к вопросу Грюма.

— Просто? Что ж. Насколько я знаю, Патронус — это средоточие позитивных эмоций, вызванных самым ярким и светлым воспоминанием. Единственное заклинание, способное отогнать дементоров. Если я не ошибаюсь, соприкосновение с Патронусом вызывает у них что-то вроде боли, верно?

— Ха! — Грозный Глаз посохом отвел в сторону край закрывающей вход на стадион сети, пропуская Минерву МакГонагалл вперед. — И подобную чушь я слышал от каждого первого новичка, который приходил ко мне после успешной сдачи экзаменов. Разорви меня горгулья, школьная программа убила больше мракоборцев, чем Авада!

— И что же не так с этим утверждением?

— Все. — фыркнул Грюм, энергичными рывками заковыляв по песку, словно внутри него раскачивался маятник, толкая того вперед. — Вы станете есть картофель, только-только вынутый из раскаленного масла? Или подождете, пока он остынет?

— Нет, но…

— Детали не важны, — перебил Аластор. — Я привел аналогию. Дементоры питаются положительными эмоциями, а Патронус — это та самая горячая картошка, которой они не прочь закусить. Нужно только дождаться, когда она перестанет обжигать рот. А это произойдет, когда истощится заклинатель.

— Впечатляющая гастрономическая теория.

— Больше, чем теория. Многократно проверенный факт. Полагаться только на Патронусы при встрече с дементорами — все равно что пытаться утопить вампира в собственной крови. Эй, Джонс, Фрост, Праудфут — вы как?

Три мракоборца вразнобой отсалютовали. МакГонагалл быстро опознала лица, недавно бывшие по другую сторону подзорной трубы. Именно эта троица послужила приманкой для дементоров.

— Все в порядке, сэр, — Гестия Джонс рассеянно шмыгнула носом и быстро промокнула рукавом мантии слезящиеся глаза. Ее лицо все еще шло красными пятнами, словно она побывала в цехе по нарезке лука в промышленных масштабах. — Зрелище было то еще, верно, сэр?

У второго мракоборца, мужчины с германскими усами на манер Отто Бисмарка, вырвался остаточный смешок, как эквивалент последнего камня, который простучал по стенам ущелья вслед затихнувшему грохоту обвала.

— Да, представление удалось на славу, Джонс — ухмыльнулся Грюм, цепко осматривая стадион единственным глазом. — Если когда-нибудь еще захочется так поплакать, приходи — готов побыть жилеткой. Фрост — первый приз за самый ненаигранный смех, теперь буду только тебе рассказывать мои любимые анекдоты. Праудфут! Вот уж кто познал настоящий дзинь. На пенсии откроешь чайную лавку, зови — я неплохо поднаторел в насыпании кругов из песка. А теперь хватит болтовни — повозки подъехали, пора загружать!

Все трое, подавив слегка растерянные улыбки, присоединились к своим коллегам, перетаскивавшим черные свертки в кареты с фестралами. От их ноши веяло могильным холодом.

— Что с ними будет? — спросила Минерва МакГонагалл.

— А что должно быть? Отпоим чаем, с час отдохнут и на дежурство.

— Дементоры, мистер Грюм. Что вы с ними сделаете?

— А, это… Утилизируем.

И.о. директора Хогвартса подняла бровь. Десятки лет работы в школе выработали талант распознавать практически любую ложь с точностью, с которой таможня определяет второе дно в пассажирском чемодане.

— Вы что-то недоговариваете, сэр, — произнесла она спокойно и в нужной степени твердым тоном.

— Я много что недоговариваю, директор, — парировал Грюм. — Недоговариваю, лгу, навожу тень на плетень — такая у меня работа.

— Я просто хочу получить гарантии, что дементоры сюда больше не вернутся. Эти твари… их вообще возможно уничтожить? О том, как их отгонять, говорят много. Но никогда не слышала, чтобы рассказывали, как их убить.

Грозный Глаз немного помолчал, устроив руки и подбородок на набалдашнике посоха. Какое-то время он просто наблюдал за подчиненными, перетаскивающими околдованных дементоров.

— Скажу так: вы их больше не увидите, — наконец произнес престарелый мракоборец. — Это последняя стая в Британии. Я лично руководил поимкой всех этих сукиных сынов.

Минерва МакГонагалл кивнула, но несколько неуверенно.

— Они будут надежно заперты?

— Не сомневайтесь. Мы с Кингсли все продумали.

Вновь ненадолго воцарилось молчание. Черных «кульков» на стадионе почти не осталось.

И.о. директора вдруг вспомнила что-то, что царапнуло ее слух парой минутой ранее. Теперь это что-то всплыло на поверхность разума, как упавший в чашку с кофе волос после размешивания.

— Вы назвали меня директором?

— Да, несколько поторопил события, — ответил Аластор Грюм. — Когда работаешь в министерстве, многое слышишь. Но думаю, для вас не станет новостью, что в ближайшее время вас официально назначат?

МакГонагалл проводила взглядом последнюю «партию» опасного груза. С ее места было видно, как по ту сторону входа на стадион мракоборцы забросили оставшиеся свертки в одну из черных карет и захлопнули дверь. Некоторые из подчиненных Грозного Глаза остались отдыхать рядом с повозками, тем временем как другие занялись уборкой сетей.

— Есть одна проблема, мистер Грюм, — произнесла МакГонагалл, раздумывая. — Конечно, никто не помешает Министерству магии назначить меня директором. В конце концов, какое-то время им была генеральный инспектор… — она поморщилась, словно приняла горькую таблетку. — Но настоящим хозяином Хогвартса мадам Амбридж тогда не стала.

— Хозяином? Вы хотите владеть замком?

— Нет, речь идет не о владении, — покачала головой пока что и.о. директора. — Просто Хогвартс несколько старомоден в отношении начальства. Возглавить школу — это не только занять апартаменты в Директорской башне и заполучить стопки дел предыдущего обитателя. Замком нужно управлять. И когда я говорю управлять — я имею в виду стать мозговым центром всех его процессов.

Грюм сощурил единственный глаз, что-то обдумывая.

— Понял. И что же… Да не голыми ж руками беритесь за нее, драконье гузно! Джонс, оттащи Тернера к каретам, потом отвезем в Мунго… И что же мешает лично вам?

— Хогвартсу нужно сообщить, что предыдущего директора больше нет. Да, как в том поверье с пчелами.

— Так сообщите, в чем проблема, — пожал плечами престарелый мракоборец. — Можно даже сейчас, на этом поле. Или нужно погромче крикнуть в определенном месте?

Минерва МакГонагалл поджала губы.

— Портрет, мистер Грюм. Повешенный на стену портрет предыдущего директора — вот извещение для замка, что место вновь вакантно.

— Ага, я понял... Извините, но мой ответ — нет.

Все еще и.о. директора Хогвартса вздохнула. Она догадывалась, что услышит нечто подобное.

— Хорошо, я понимаю. У вас идет следствие, вы арестовали все его имущество в поисках улик и так далее. Значит, выделим бюджет на новый…

— Нет, мэм, — Грозный Глаз был категоричен, как молоточек судьи. — Никаких новых портретов. Они же начнут сообщаться между собой! Черт возьми, вы сами вручите возможному противнику глаза и уши в самом сердце школы!

— Вы так говорите, словно война все еще идет!

— Да, идет, — слова Аластора Грюма упали с тяжестью ножа гильотины, отсекая любые «но». — По всей стране, на улицах городов и деревень. Вокруг полно беглых Пожирателей смерти, егерей, тех, кто поддерживал Сами-Знаете-Кого. И пока я лично не упеку на пожизненное в Азкабан последнего из этих засранцев — картинке со Снеггом в Хогвартсе не место. А когда это случится, я в полную силу займусь его делом, и будьте уверены, вы мне еще спасибо скажете, что я вас предостерег.

— Предостерегли от чего? — МакГонагалл сверкнула глазами, как рассерженная кошка. Она чувствовала, что с ней пытаются разговаривать как с ребенком, который слишком рано задал родителям щекотливый вопрос. — Мистер Грюм, у вас на руках все доказательства того, что Северус был на нашей стороне. Вам мало того, что видел Поттер? Мало Омута Памяти, который мы передали вам на исследование? Мало того, что сам Альбус Дамблдор доверял ему все эти годы?

— Минерва, он УБИЛ Дамблдора! — рыкнул престарелый мракоборец таким тоном, что и.о. директора невольно сделала шаг назад. — Я знал Альбуса много десятков лет, и я уверен, что он никогда — слышите? — никогда не решился бы на такое, как последний трус, в какой бы ситуации он не оказался! Снегг солгал.

— Воспоминания…

— К черту воспоминания! Их можно подделать. И вы сами это прекрасно понимаете, директор. Во всей этой истории слишком много белых пятен. Дамблдор никогда не стал бы доверять такую информацию зеленому проходимцу из Пожирателей, даже взяв его на работу. Он рассказал бы все мне… или вам, на худой конец. Тем, кого он знал гораздо дольше. И это меньшая из проблем. Вы не задумывались, в чем был смысл операции с семью Поттерами, если по итогу ее детали оказались в руках врага? А эпизод с мечом Гриффиндора? Парень едва не утонул, пытаясь достать его, если бы не вовремя подоспевший Уизли! И скажите на милость, почему Снегг так долго не сообщал важную информацию, а все крутился рядом с Сами-Знаете-Кем, выжидая непонятно чего? Я насчитал минимум десять удобных случаев, когда он мог связаться с Поттером и все ему рассказать, да хотя бы тогда, когда лично вы прижали его перед битвой! И вспомните, к чему вел весь этот план — к смерти мальчишки. Он настолько запудрил ему голову, что тот лишь чудом не убился о Того-Кого-Нельзя-Называть!

Минерва МакГонагалл слушала, не перебивая.

— Не в том человеке вы ищете благородство, Минерва, — продолжал Грюм. — Снегг всегда был приспособленцем. Я следил за ним, как следил за каждым из Пожирателей, кто ушел из моих рук. «Горбатого могила исправит» — так я твердил себе из года в год. Он удачно устроился рядом с Дамблдором, использовал свое положение, избежав недовольства воскресшего босса, работал на обе стороны, заработав очки сразу в двух командах, а когда стало ясно, за кем перевес — тогда он и определился. Вот как это вижу я, мэм.

— Тогда объясните мне вот что… — МакГонагалл немного помолчала, раздумывая над дальнейшими словами. — Если все было так, как вы говорите, какой тогда прок Северусу обелять себя в воспоминаниях перед Поттером?

Аластор Грюм хмыкнул, стукнув посохом по песку.

— Видимо, было трудно признать, что облажался с выбором, — безапелляционно заявил он. — Тем более, так глупо умерев. Плюнуть в лицо начальству — вот что, я думаю, он хотел.

И.о. директора Хогвартса колебалась.

С одной стороны, она искренне желала верить в то, что ее покойный коллега все это время действовал по плану Альбуса Дамблдора. К этому призывали почти двадцать лет совместной работы: бесчисленные планерки в учительской, завтраки, обеды и ужины в Большом зале, постоянное, но с долей уважения соперничество двух деканов за Кубок школы… Все это в некотором роде связывает людей в подобие семьи. МакГонагалл не одобряла некоторые подходы Снегга к процессу обучения детей («Северус, Генри Тимминс описался от ужаса на твоем занятии! Что значит «это его личные проблемы?!»), но еще пару лет назад она готова была поклясться собственной жизнью, что он не способен на убийство.

С другой… Вид тела погибшего Дамблдора подействовал на нее так же, как на родителей действует вид искусанного их же собственной собакой ребенка. Ты вдруг понимаешь, что у того, кто живет с тобой под одной крышей, есть клыки. И определенные инстинкты.

В первую очередь Северус Снегг был Пожирателем Смерти. За семнадцать лет это как-то затерлось в сознании.

Последние же месяцы здорово пошатнули устоявшийся мир Минервы МакГонагалл. Аргументы Аластора Грюма били точно по покосившимся стенам, не оставляя никакого шанса.

— Не печальтесь, — сочувствующий тон Грозного Глаза звучал просто кошмарно. С тем же успехом он мог бы похлопать по плечу человека со сломанным позвоночником. — Это проблема многих хороших людей вроде вас, или Альбуса, или Поттера. Вас легко обмануть, потому что у вас есть границы, рамки и правила. Плохие люди этого лишены. Там, где вы остановитесь — они пойдут дальше.

— Вопрос с директором это все равно не решает, — в голосе МакГонагалл упрямо позвякивал металл.

— И что же случится, если у Хогвартса не будет признанного конкретно им главы?

И.о. директора пожала плечами.

— Он останется просто замком. Строением из камней.

— Мне кажется, на первое время это всех устроит, — удовлетворенно кивнул Аластор Грюм.

Он окинул взглядом стадион. Осторожно собранные сети уже лежали по ящикам с желтыми предупредительными надписями, а мракоборцы скучающе расселись вокруг карет, обмениваясь впечатлениями и стреляя друг у друга сигареты.

— На сегодня пока все, — прохрипел Грюм, двигаясь к выходу с поля. — Завтра я пригоню бригаду за великаном и акромантулами, так что советую еще денек посидеть в замке и никаких работ не проводить. Ах, и вот еще что…

— Да?

— Всех, кто слышал что-то от Поттера про Снегга, я допросил. И взял с них расписку о неразглашении. Пока что все детали этой истории — тайна следствия, понимаете? Ни в прессу, ни куда-либо еще, да хоть на вечеринку в честь дня рождения внуков, информация проникнуть не должна. Мы договорились?

МакГонагалл утвердительно кивнула головой.

Какое-то время они молча шли по полю к каретам. Затем у самых повозок и.о. директора Хогвартса словно что-то вспомнила.

— Мистер Грюм?

— Да, мэм?

— Скажите мне пожалуйста, а вы — хороший человек?

— Господь вас упаси, конечно же нет.

* * *

Считается, что из всех абстрактных явлений только удача может улыбаться. Это не совсем верно.

Судьба тоже не прочь изобразить улыбку. Она вообще любит посмеяться. Порой, глядя со стороны на перечень событий в жизни какой-нибудь личности, собранный за большой промежуток времени, начинаешь осознавать, что смотришь на самый оригинально составленный сборник анекдотов.

Плохо лишь то, что судьба отдает предпочтение в основном черному юмору.

* * *

— Он все еще стоит там и смотрит.

— Не понимаю, в чем проблема, Кэти. Нигде не сказано, что стоять и смотреть — это преступление. Будь так добра — шестой размер, ту же модель.

Кэти, консультант обувного магазина, покорно кивнула, но все-таки замешкалась у порога подсобки и вновь украдкой посмотрела на человека по ту сторону витрины.

Определенно, существуют на свете люди, которые даже самые безобидные действия превращают во что-то угрожающее и противозаконное. Стоявший на улице мужчина всего лишь разглядывал пару выставленных на обозрение ботинок, но в воздухе, как электричество перед грозой, накапливалась тревога.

И дело не в том, что прохожий был одет в пижаму, поверх которой носил сувенирную толстовку в цветах Юнион Джека и надписью «Боже, храни Королеву» (ни один нормальный человек не решится напялить подобную безвкусицу, кроме туристов и патриотов), Кэти видела куда более колоритных уличных бродяг. И точно не в грубой стрижке и небритом сером, как разваренная говядина, лице. И даже не в голодном взгляде.

Он просто выглядел как Серьезная Неприятность. Его вид был так же красноречив, как знак радиоактивной опасности.

— Кэти!

— Да, мэм!

Спохватившись, консультант нырнула за дверь.

Когда она вернулась с коробкой в руках, мужчина уже исчез. Как и пара ботинок, которую он так пристально разглядывал.

* * *

Обувь и в самом деле оказалась чертовски хороша.

Ради пробы он пару раз топнул левой ногой. Ботинки сидели неплохо, хоть и требовали носков. Впервые с самого момента осознания себя он испытал что-то вроде радости. Оказалось, это довольно просто — стоило всего лишь решить проблему хождения босиком по городскому тротуару.

Его положение значительно улучшилось. Несколькими минутами ранее он выгодно обменял на воздух толстовку. Та, хоть и жутко выглядела, неплохо грела, а это было немаловажное качество для того, кто целые четверть часа провел на ветру в пасмурный день в одной лишь пижаме. Один из карманов толстовки теперь занимала палочка.

Кстати, о ней.

Взять хотя бы маленький инцидент с этой толстовкой. Он ведь просто замерз и хотел укрыться от удивленных или пренебрежительных взглядов прохожих. В тот момент он брел мимо какого-то магазина одежды и в глубине помещения у самых дверей увидел эту безвкусную вещь.

Инстинкт шепнул ему, что неплохо было бы протянуть руку и сдернуть толстовку с манекена. В тот момент он зачем-то коснулся палочки, словно какого-то амулета.

И в голову пришли нужные слова и движение кистью.

Оказывается, вещи могут притягиваться сами по себе… буквально по мановению палочки.

Схожий трюк удалось провернуть и с ботинками. Правда, сначала пришлось разобраться с плотностью стекла.

Столь стремительное продвижение по пирамиде Маслоу здорово ободряло. Он чувствовал себя человеком, который случайно подобрал где-то бездонный мешок Санта-Клауса, и теперь один за другим таскал из него подарки.

Но кое-что его смущало. Как минимум, он «вспомнил» с десяток способов убить человека, начиная от самого безболезненного и заканчивая нанесением такого количества резаных ран, что тело должно было напоминать жертву взбесившейся шинковальной машины. Тут же нашелся целый арсенал по причинению всевозможных видов боли. Созданию живого мертвеца. Сотворению огня, который уничтожает все на своем пути, включая камень.

Некоторые из вещей вполне могли убить его самого при неправильном использовании.

Мешок Санта-Клауса постепенно превращался в мусорный контейнер на заднем дворе правительственного агента после генеральной уборки. Кое-какие находки трогать явно не стоило.

Но палочка воздействовала на него и иным образом. Правда, чтобы заметить это, он должен был внимательно наблюдать за собой со стороны.

Например, изменилась его походка. От шатких, неровных шагов только-только вставшего с больничной койки человека он перешел к крадущейся, скользящей поступи. А затем незаметно для себя стал держаться тени.

Что-то так же проступило во всей его фигуре. Он все еще сутулился, но уже скорее как кто-то, который желал оставаться незамеченным. И очень много времени проводил в темных помещениях с низкими потолками.

Так же безотчетно он укутался в состояние деловитой мрачности и бесцельной, но ощутимой угрозы. Оно окружило его, как собственные стрекательные нити окружают ядовитую медузу.

Прохожие, сами того не замечая, теперь старались держаться от него подальше.

А он в свою очередь даже не подозревал, что впитываемая им информация придает ему определенную, соответствующую содержанию форму. Зато отчетливо ощутил, как на смену отступившему холоду пришли голод и жажда.

Здесь никаких решений палочка ему не предложила. Значит, нужно было выкручиваться самому.

На его счастье, он находился аккурат на одном из туристических маршрутов Лондона. Нет ничего более стимулирующего бесконтрольный рост забегаловок и палаток с едой, чем любопытные иностранцы, жаждущие приобщить к другой культуре не только разум, но и желудок. Даже если увиденное ими блюдо отличается от такого же в родной стране только завышенной стоимостью и ценником в другой валюте.

Он шагнул в двери первой же попавшей на глаза кафешки — одну из сотен таких же, с незапоминающейся вывеской и с наклеенными прямо на окна меню, которые сверстал какой-то маньяк, открывший для себя возможности цветной печати. Внутри его встретили пластиковые столы, несколько обедающих посетителей и запах масла для жарки, которое не меняли минимум сутки.

Многообещающее начало для того, кто хотел бы позабыть о еде хотя бы на пару часов. И возможно, приобрести изжогу.

Приблизившись к прилавку, он внимательно изучил подсунутое под прозрачный пластик меню. Более-менее безопасно выглядел только сэндвич — по крайней мере, на картинке можно было рассмотреть, что находится между двумя кусками хлеба. Все остальное чаще всего представляло собой нечто в невероятном количестве панировки и специй. И еще картошка.

— Что будете заказывать, сар?

По ту сторону прилавка на него выжидающе смотрел невысокий смуглый продавец. Он лучился абсолютно искренней улыбкой человека, который рад любому, кто переступал порог его заведения. И разумеется, что-то покупал.

— Подсказать вам что-нибудь, сар?

Кажется, это должно было прозвучать как «сэндвич и бутылку воды». Но вместо внятной речи вырвалось только сиплое «а-аргх».

Горло прострелило острой болью. Рука невольно схватилась за шею, прижав повязку.

Похоже, некий случай лишил его не только памяти, но и голоса.

Щурясь слезящимися от боли глазами, он ткнул пальцем в нужный пункт в меню. Продавец быстро кивнул. К нему приходили и не в таком состоянии.

— Все отлично, сар. Еще что-нибудь? Нет, сар? Все отлично. Подписать заказ, сар? Ваше имя?

«Имя?»

«Мое имя?»

Пора было вернуться к самому началу.

Со всей определенностью, он существовал, хоть его и выбросило в этот мир, как волны выбрасывают на берег что-нибудь заросшее водорослями, осклизлое и не особо кому-то нужное. И находился в реальности достаточно долго, чтобы понять — все как-то да называется.

Вот он, момент, с которого все начнется по-настоящему. Конкретика. Координаты для точки в пространстве. Клубящееся, беспокойное нечто за его глазами станет… Оно станет…

Кем? Безымянным? Чуть-Не-Разбившимся-Насмерть? Приземлившимся-На-Свалке? Стырившим-Ботинки?

Память, сохранившая в себе лишь последний час, растерянно хлопала руками по карманам, как стендапер-новичок, забывший карточки с шутками.

Но кое-что все-таки нашлось. Он нащупал что-то, завалившееся за подкладку разума.

Тогда, когда он очнулся, к нему как-то обратились. Парой слов, осевших в сознании, как что-то незначительное. Уж больно были созвучны с чем-то из области характеристик…

— Сар?

Продавец щелкнул ⁽¹⁾ пальцами перед его носом.

Звук отразился от стен внутренней вселенной и вернулся, неся с собой знание.

Его звали Северус Снегг ⁽²⁾. По крайней мере, недавно.

Каким-то образом за пару секунд имя приняло пообносившийся вид, словно домашние брюки, за годы растянувшиеся везде, где это было нужно. Никакое другое уже и не требовалось.

Тем временем продавец уже понял, что добиться вразумительного ответа от «сара» он не сможет. Поэтому он собрал заказ в бумажный пакет и поставил на прилавок поодаль от клиента — не первый раз к нему приходили такие посетители, что не могли и пары слов связать, но при этом демонстрировали чудеса ловкости, выхватывая товар из рук или деньги из кассы.

— Платите, сар, — дружелюбно произнес он. — Фунт и тринадцать пенсов, сар.

Самонареченный Северусом Снеггом нахмурился.

Деньги. Все верно. Товарно-денежные отношения совершенно точно присутствовали в той картине мира, что проступала в его изрядно потрепанном приключениями разуме. Он знал об этом, когда украл ботинки и толстовку — по крайней мере понимал, что совершает нечто предосудительное.

С другой стороны, у него все еще есть возможность забрать все без необходимости платить. Наверное.

Он вытащил палочку. Ему показалось, что та как будто бы поощряла задуманное. Во всяком случае, Снегг ощутил что-то вроде одобрения.

Продавец покосился на кусок дерева в руках странного покупателя. За годы работы ему много чем угрожали. Огнестрельным оружием, травматикой, перцовыми баллончиками, целой коллекцией ножей. Была даже сувенирная зажигалка в виде пистолета — из тех, что дарят людям с чувством юмора, как у кирпича. Но еще никто не пытался ограбить его, сжимая в руках что-то вроде карандаша.

Хотя стоит сказать, держали прутик с таким видом, словно это был «Дезерт Игл» пятидесятого калибра.

Продавец осторожно потянулся к тревожной кнопке под прилавком.

— Платите, сар, — произнес он укоризненно. — Платите или уходите. Иначе зову полисмена.

Он заметил, как из-за столика за спиной психа в пижаме поднялись двое работяг, привлеченные происходящим. Продавец сделал им знак глазами.

В этот момент совершенно точно свихнувшийся покупатель занес руку и…

* * *

Достаточно скоро он прекратил бежать. Во-первых, уже на первой минуте бега началась сильная одышка, а голова кружилась так, словно он засунул ее в огромный калейдоскоп. Во-вторых — за ним не гнались. Вряд ли после того, что произошло в забегаловке, кто-то в здравом уме решил бы последовать за ним.

Убедившись, что в подворотне, куда привели его ноги, больше никого нет, Северус Снегг уселся на первое попавшееся крыльцо и поставил рядом бумажный пакет. Пора было кое-что серьезно обдумать по поводу окружавшей его реальности.

Итак… То, что он сделал пять минут назад, явно не было нормальным. У людей не выкатываются глаза и не отваливаются челюсти при виде чего-то, что они могут наблюдать каждый день. Даже если это просто пакет с едой, который сам перелетел через прилавок.

Или взлетающий под потолок вверх ногами рабочий, который попробовал схватить Снегга за плечо.

После этого его даже не пытались остановить. Все вокруг просто начали кричать в ужасе. И тогда он сбежал.

А теперь, когда он оказался в относительно спокойной обстановке, появились вопросы.

Насколько уникальны его умения? Дает ли их только палочка, или это что-то, чем он владеет сам по себе? Как он может это использовать? Ограничены ли его силы? Что он еще умеет? Не это ли ключ к выходу из ситуации? Может быть, ему стоит еще что-нибудь опробовать?

Есть ли кто-то вроде него, или он один такой?

Снегг снова достал палочку и внимательно ее рассмотрел. Дерево как дерево, с истершимся покрытием на рукояти — видимо, от долгого использования. И все же в ней было что-то живое.

И целеустремленное. Это он тоже чувствовал. От палочки исходило то же ощущение, что и от застоявшейся скаковой лошади. Ей не терпелось показать, на что еще она способна.

Повинуясь этому желанию, Снегг вытянул руку с палочкой вперед — посмотреть, что же может произойти в таком случае.

…И чуть было не погиб в третий раз за день.

Взвизгнули тормозные колодки. На месте, где он был секунду назад, материализовалось что-то фиолетово-вырвиглазное и чудовищно огромное, словно в подворотню свалился кит небольших размеров. Воздух наполнился запахом раскаленного металла и постукиванием остывающего двигателя.

Какое-то время жуткое фиолетовое нечто не подавало никаких признаков жизни. То же самое сторонний наблюдатель мог бы сказать и про Снегга — тот, едва успев убраться из-под колес, вжался спиной в ближайшую дверь с твердым намерением навеки слиться с окружением.

Наконец, кошмар с шипением раскрыл двери в своем боку. Оттуда, зацепившись руками за поручни, вывесилась долговязая фигура в фуражке.

— Доброго дня, сэр! Это «Ночной Рыцарь», автобус для попавших в беду волшебников и волшебниц, а я — Стэнли Шанпайк ⁽³⁾, ваш кондук… эээ…

Стэнли умолк. Этому были две причины.

Во-первых, с тех самых пор, как ему снова вернули способность самостоятельно мыслить, он начал испытывать некоторые проблемы с мышлением. Империо оказывает на мозг примерно такой же эффект, что и отсутствие физических нагрузок — на мышцы. Слишком долго кто-то думал за Стэнли Шанпайка. Конечно, как и мускулы, разум можно было привести в порядок — но как первые не натренировать месячным походом в спортзал по подаренному абонементу, так и второе восстанавливается не быстро.

Иногда этим пользовались безденежные пассажиры.

А во-вторых, Стэнли не сразу заметил, кто именно вызвал автобус. Какое-то время он обшаривал взглядом подворотню, пока наконец не увидел Снегга. Тот все еще вжимался в дверь, словно пытался собственными лопатками прорыть путь к отступлению.

— Э… кхм, — Стэнли Шанпайк кашлянул в кулак. — Вы ж голосовали, да, сэр? Куда вам?

До Снегга постепенно начал доходить смысл произошедшего. Инстинкт самосохранения, столь бесцеремонно перехвативший руль, наконец уступил водительское сиденье разуму.

Конечно. Вот оно — первый из ответов на мучившие его вопросы. Магия. Волшебники. Вот к кому он, оказывается, принадлежит. А это… судя по всему, магический транспорт.

Для таких, как он.

Снегг еще раз взглянул на то, что на поверку оказалось трехэтажным автобусом. Огромная ярко-фиолетовая махина, на боку которой золотой краской намалевано «Ночной Рыцарь». Сочетание, убивающее цветовосприятие наповал.

Но начало уже было неплохим. Нечто, смахивающее на гордость, неуверенно распускало в груди довольно-таки облезлый хвост.

Он — волшебник. И судя по реакции людей в забегаловке, подобные ему были большой редкостью. А еще он совершенно точно в беде. Как еще можно было назвать его ситуацию? Так что автобус приехал очень вовремя и по адресу.

Отлепившись наконец от двери и вернув себе самообладание (которое чуть ранее звонко рассыпалось по углам души), Снегг приблизился к кондуктору.

Тот смерил его слегка недоумевающим взглядом. И опять же, на это было две причины.

Первая заключалась в том, что обычно Стэнли сразу говорили пункт назначения. Никто не подходил к нему молча и с таким видом, словно тот должен был заранее знать маршрут.

Вторая почему-то ассоциировалась со школьным прошлым. С чем-то неприятным оттуда. Каким-то… ядовитым и довольно-таки жутким, имевшим отношение к подземельям и черному цвету.

Проблема была в том, что Стэнли Шанпайк теперь не всегда мог вспомнить, что он ел на завтрак. И ел ли вообще.

Он вернулся к первой мысли.

— Так куда вам, сэр? — спросил кондуктор снова.

На сей раз озадачился Снегг.

Оказалось, недостаточно было вызвать неведомо как волшебный транспорт и надеяться, что на этом закончатся все его проблемы. Что его доставят куда нужно, о нем позаботятся, он вернется… домой.

Дом. А был ли он у него вообще? Тогда в отражении он увидел человека среднего возраста, и логика подсказывала ему, что от рождения до пробуждения с амнезией прошло довольно много лет, и некоторую часть этого времени он точно проводил под крышей. Например, спал. Так на какой улице? В каком городе?

Он все еще мог попытаться сказать Стэнли что-то вроде «я потерялся и ничего не помню, подскажите, куда мне ехать». Но под челюстью снова вспыхнула боль.

К счастью, его внешний вид наконец сыграл ему на руку.

— Не знаете, куда, да? — Немой кивок. Стэнли Шанпайк почесал затылок и остановил взгляд на пижамных штанах, а затем — бинтах. — Ну судя по вашему наряду, вам прямая дорога в больницу. В Мунго. Пойдет? — Новый кивок, на этот раз более энергичный. — Вот и славно. Десять сиклей, сэр, потому как мы заедем по маршруту в Гринвич, должны быть там ровно в назначенное время, через четверть часа, а потом вернемся в Лондон. Согласны?

Нет, Снегг не был согласен. И дело даже не в том, что с него явно пытались содрать больше, искусственно продлив маршрут. Просто он снова испытал на себе все минусы рынка. У него все еще не было денег. Вообще никаких.

Но в правой руке он по-прежнему сжимал палочку. И предыдущий опыт подсказывал ему, что некоторые двери можно открыть иным путем.

К тому же перед ним явно стоял не лучший представитель волшебного мира. Он всматривался в лицо Стэна Шанпайка, напоминающее густой гороховый суп множеством бугорков и неровностей — наследие прыщавой юности, — и видел совершенно безответного парня. Простого кондуктора.

«Я прямо сейчас могу околдовать его. Заставить отдать все, что у него есть, потому что он попытался меня обмануть. Довезти туда, куда я хочу, и так быстро, как я хочу. Всего одно слово — и я смогу дергать за нитки столько, сколько мне будет угодно».

Это не было мыслью. Скорее, всплеском воли, который заметил и перевел разум. Ее волна как будто бы нахлынула откуда-то справа, но наткнулась на волнорезы рассудка и быстро рассеялась, оставив странное чувство.

Он только что хотел отнять у человека все просто потому, что тот слегка слукавил. Более того — он вполне был способен это сделать. И какую-то долю секунды даже считал хорошей идеей.

Нет. Хватит чего-то попроще и безобиднее. Например, небольшой иллюзии.

Снегг все еще понятия не имел, что представляла собой местная валюта. Но это и не нужно было. Достаточно было убедить другого человека в том, что это именно она.

— Отлично, сэр! Десять сиклей, двадцать минут — и вы там, где нужно! — радостно возвестил Стэнли Шанпайк, даже не подозревая, что совсем недавно в него вглядывалась бездна. Кондуктор охотно помог новому пассажиру забраться в салон и постучал по переборке, отделяющей водительскую кабину от остального автобуса. — Трогай, Эрни!

В сумке Стэнли среди позванивающих золотых, серебряных и бронзовых монет теперь лежали пластиковое кольцо и крышка от бутылки воды. Они весили ровно десять сиклей.

* * *

Здесь был запах.

Точнее, нет. ЗАПАХ.

Он был монолитным, как многотонный куб гранита, въедался, как пролитый йод в шелк только что купленного платья, и устраивал настоящие военные преступления в отношении рецепторов носа. Вдохнув его поглубже, вы осознавали, что в какой-то момент запах словно… исчезал. На самом деле вам попросту нечем больше было его обонять. Как и все остальное.

Снегг мысленно попрощался с одним из пяти чувств.

Когда глаза перестали слезиться от убойного амбре, он сумел наконец оценить окружающую его обстановку.

В какие-то явно более благополучные времена внутреннее убранство «Ночного Рыцаря» должно было напоминать гостиную, правда с парой десятков кресел и без камина. Отделанные деревянными панелями стены, подсвечники…

Ключевое слово — «было». Причем для каждого из элементов интерьера.

Панели в большинстве своем были содраны, и мысли о дальнейшей их судьбе почему-то не шли дальше растопки. Наверное, из-за железной печурки, которая ютилась под одним из окон, устремив за пределы автобуса кривую трубу. Часть подсвечников отсутствовала. Кресла в задней части салона куда-то запропастились, а на их месте был разбит курятник.

По поводу последнего не могло быть никаких сомнений. Там даже прогуливался пяток кур. Источник запаха тут же стал понятен.

Сквозь кратковременный шок до Снегга дошло, что Стэнли Шанпайк все это время что-то ему говорил. Он наконец прислушался.

— …желые времена. Ну, я был… в общем, в неработоспособном состоянии, да. И автобус не курсировал. Эрни, он ж вроде как один совсем остался. А тут чистки… егеря… Выживал как мог. Утром в Уэльсе, вечером в Северной Ирландии. И жить за счет чего-то нужно было. Нет, на второй этаж не надо, там все еще козы… Я ему сказал, чтобы он убрал все как можно быстрее, и сейчас уже намного чище, сэр, чем было, но нам приказали в ближайшее время выйти на маршрут, потому что все камины временно заблокированы, а другого общественного транспорта нет…

Снегг снова выключил бормотание Стэнли из своего восприятия. Его посетило неприятное, леденящее чувство, которое появляется у хозяина квартиры, вернувшегося из отпуска и обнаружившего, что его дом обнесен желто-черной лентой, рядом толпятся соседи, а под окнами стоят машины пожарной бригады и «скорой помощи».

В мире произошло что-то очень и очень плохое. Вероятно, своей амнезией и травмой он не в последнюю очередь был обязан этому чему-то.

Если бы он мог сейчас говорить, то подробно расспросил бы кондуктора. Но это и не требовалось. В поле зрения Снегга попал единственный пассажир, которого, похоже, совершенно не смущало состояние салона. Сейчас тот дремал в кресле, накрывшись газетой. На изголовье сидела одна из кур, пытаясь клюнуть бумагу.

Проходя мимо, Снегг стянул кипу листов с плохо пропечатанным текстом. Владелец газеты лишь сонно пробормотал что-то и отмахнулся, согнав пеструшку.

— Вообще газеты мы тоже выдаем, — вновь подал голос Стэнли Шанпайк. — Ну, раньше выдавали. Но скоро снова будем. И еще какао… зубная щетка… — наткнувшись на тяжелый взгляд своего пассажира, он запнулся. Тот все еще напоминал ему о чем-то плохом.

Выбрав относительно чистое кресло, Снегг уселся в него и внимательно исследовал передовицу. Ее напечатали явно в большой спешке — часть текста смазалась, с трудом поддаваясь чтению. Кое-где не хватало колонок, словно верстальщик не нашел часть форм.

Итак, на дворе — май 1998 года. Не то что бы это о чем-то говорило. Но цифры грели душу конкретикой.

Он попытался погрузиться в чтение.

— А, и да! — Голос Стэнли был так же уместен сейчас, как и канцелярская кнопка на стуле. Снегг начал испытывать нешуточное раздражение. — Когда Эрни заведет этот чертов двигатель… кхм, в общем держитесь покрепче, о’кей?

Только сейчас он понял, что автобус пока что никуда не едет. Со стороны водителя доносились лишь странные звуки, словно там подавился птеродактиль.

И именно после слов кондуктора крошка наконец попала в нужное горло.

«Ночной Рыцарь» взревел.

В первые секунды Снеггу показалось, что он сейчас навеки сплавится с креслом. Пальцы едва успели вцепиться в подлокотники. Автобус рванул вперед с таким ускорением, что по ощущениям некоторые части его тела, в особенности желудок и мозг, последовали за всем остальным с небольшой задержкой. Газета залепила лицо.

Еле вспомнив, как дышать (и очень зря, потому что обоняние все-таки умерло не окончательно), Снегг кое-как освободил обзор и даже рискнул повернуть голову, чтобы оценить масштабы катастрофы.

В первую очередь его поразил способ передвижения автобуса. Тот попросту игнорировал все препятствия на своем пути. Они сами убирались с дороги, начиная от фонарных столбов и заканчивая целыми зданиями. Видимо, перспектива быть протараненными трехэтажной, провонявшей козами и курами махиной достаточно их пугала.

Стэнли, против его ожиданий (и надежд), не превратился в тонкую пленку из внутренностей, размазанную по всему салону, а вполне спокойно устроился в одном из кресел, пересчитывая выручку. Второй пассажир даже не проснулся. Но все это было пустяками по сравнению с курами. Те вели себя так, словно не мчались вперед на сумасшедших скоростях, продолжая заниматься своими куриными делами, как-то — бить крыльями, искать что-то на полу и расклевывать обивку ближайшего кресла. На все виражи автобуса они отвечали лишь поворотом туловища, при этом ухитряясь сохранять одно и то же положение головы, словно внутри каждой прятался гироскоп.

Одна из кур даже вспорхнула на подлокотник Снеггова кресла, уставившись на того безумным огненно-желтым зраком.

Похоже, все чувствовали себя здесь вполне комфортно. Кроме него самого.

Снегг попытался вернуться к чтению.

Приватизированная им газета называлась «Ежедневный Пророк». Название было чуть ли не единственным украшением передовицы, потому что почти все место занимал текст. В основном в виде коротких заметок и новостей, весь смысл которых по большей части умещался в заголовках. Многие содержали в себе опечатки. Общий вид газетной полосы был таков, словно над ней поработал в условиях жесточайшего дедлайна единственный журналист на дежурстве ⁽⁴⁾.

Спустя несколько минут у Снегга страшно разболелась голова от множества имен и названий, не говоривших ему ровным счетом ничего.

Но кое-что он все-таки понял. Его занесло в самый разгар того, что бывает после окончания гражданской войны. Неразбериха, сумятица, хаос, где куда чаще, чем крики «Ура!» и «Да здравствуют победители!» звучит что-то вроде «Вы не видели моего мужа?», «Подайте на кусок хлеба!» и «А что теперь?».

Он снова окинул взглядом интерьер «Ночного Рыцаря». В верхней части салона обнаружились бельевые веревки, на которых качался единственный носок. Под ногами каталась туда-сюда пустая бутылка из-под спиртного, звонко подскакивая на каждом повороте. Где-то этажом выше послышалось блеяние козы.

Теперь все это получило объяснение.

Итак… Несколько месяцев в стране правило что-то вроде военизированной группировки. Она называла себя Поеда… нет-нет, что-то другое… Пожиратели Смерти, и выступала против не-магов. Подчинялась некоему лорду («Речь идет о прозвище или принадлежности к дворянскому роду? Я что-то не понял»). Причем имя этого предводителя писалось крайне избирательно. Несколько раз он наткнулся взглядом на «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Пять раз ему попадалось «Сами-Знаете-Кто» («Знаете»? А я вот не знаю»). И только раз наборщик наконец осмелился вставить в линотипную форму буквы, сложившиеся в «Волан-де-Морт».

Снегг лишь скользнул взглядом по имени ⁽⁵⁾. В нем было не больше смысла, чем во всех остальных именах.

А затем «вся королевская конница и вся королевская рать» потерпела поражение в битве возле школы для волшебников. С большими жертвами с обеих сторон, включая этого лорда.

Вопросы еще оставались. Но он хотя бы понимал наконец, в какой реальности находится. И не то что бы она стала больше ему нравиться.

В ту же минуту реальность, словно желая еще больше соответствовать его низким ожиданиям, внесла некоторые коррективы.

«Ночной Рыцарь» издал странный звук, словно где-то в его недрах лопнули звенья очень толстой цепи. Затем вильнул вбок. После этого в уши ввинтился пронзительный, громкий скрежет. И наконец, автобус замер так резко, что на этот раз Снеггу показалось, словно некоторые его части тела наоборот, еще немного проехались вперед по инерции, но, опомнившись, вернулись на свое законное место.

От таких виражей могло бы стошнить даже белку-летягу. К счастью, он еще ничего не успел съесть.

Со стороны единственного занятого, помимо его, кресла донеслись всхрап и ругательство.

— Э… уважаемые пассажиры, у нас внеплановая остановка, — Стэнли был уже тут как тут, торопясь объяснить произошедшее. — Потребуется где-то полчаса технического обслуживания… Но — хорошая новость, джентльмены! Мы даже не покинули Лондон, и очень удачно припарковались совсем неподалеку от паба «Дырявый котел», так что вы можете остановиться там и… подождать… окончания работ.

Уверенность в его голосе растаяла быстрее, чем кусок масла на раскаленной сковороде, под взглядами обоих пассажиров.

— Да я лучше б на метле долетел, — буркнул проснувшийся наконец волшебник, у которого Снегг так удачно подрезал газету. — Все, приехали. Требую вернуть мне деньги за билет!

У Стэнли Шанпайка нервно дернулся кадык. Кондуктор выглядел так, словно вот-вот расплачется.

Снегг из интереса прислушался к тому, что мог бы назвать своим «внутренним миром», хоть оно и ощущалось чем-то, перешедшим по наследству. Нет, ничего похожего на жалость он там не обнаружил. Зато было легкое отвращение к демонстрации слабости.

— Сэр, согласно Договору, по которому «Ночной Рыцарь» предоставляет услуги…

— Да плевать я хотел на договор, — упрямо перебил Стэнли недовольный пассажир. — Я заплатил девять сиклей, чтобы проехаться по городу с улицы на улицу? Вот в этом? — Он развел руками, приглашая посмотреть на разгром в салоне. — Или вы возмещаете мне стоимость поездки в Гринвич, или…

Стэнли Шанпайк решил не узнавать, что может быть по ту сторону «или». Сунув руку в сумку, он со скорбным лицом отсчитал нужное количество монет и протянул рассерженному волшебнику.

— Может, десяток яиц? За сикль? «В качестве извинения?» — умоляюще произнес кондуктор.

— Да катитесь вы… — пассажир забрал деньги и ссыпался по ступенькам автобуса.

Грех было не использовать ситуацию. Недолго думая, Снегг бросил на Стэнли Шанпайка многозначительный взгляд, означавший, что вопрос с «или» все еще не закрыт.

На сей раз что-то, смутно напоминающее совесть, робко зашебуршилось на самой границе разума. Чувству тут же заткнули рот. Деньги были необходимы.

— Да, конечно… — вконец растерявшийся кондуктор порылся в сумке и вытянул десять серебристых монет. Судя по звуку, на дне в основном остались пластиковые кольцо и крышка. — Э… Обращайтесь, ждем вас снова!

Забирая деньги, Снегг все-таки не удержался и чуть подробнее присмотрелся к Стэнли Шанпайку. Взгляд зацепился за залатанную, в курином пуху, казенную форму с рваными подмышками. И явную худобу, которую даже с большой натяжкой нельзя было принять за спортивную поджарость.

Любопытство того же рода, которое побуждает прохожих присмотреться к накрытой простыней груде возле разбитого в ДТП автомобиля, повернуло голову Снегга в сторону водительского места. Он увидел нечто маленькое, седое, заросшее, с огромными толстыми очками, отрешенное и запертое в своем мирке.

Из автобуса Снегг вышел несколько быстрее, чем нужно было, сжимая монеты в кулаке.

Его все еще слегка мутило.

* * *

Паб, о котором говорил Стэнли, он нашел не сразу. Пришлось какое-то время попетлять по улице, всматриваясь в вывески и ища хоть что-то, что намекнуло бы на слова «дырявый» и «котел». Или, может быть, «прохудившийся», «разбитый», «расколотый», «покоцанный», «раскоканный», «с выбитым днищем», «вдребезги»… Нет? Ничего?

Сбитый с толку, Снегг шарил взглядом по уличным витринам, в упор видя только книжный магазин, лавку компакт-дисков, парикмахерский салон, магазин канцелярских принадлежностей и что-то не очень интуитивно понятное со словом «любовь» в названии. Но все это было не то.

Тогда он выбрал другую тактику, решив подключить к поискам логику.

Там, в автобусе, Снегг успел получить какое-то представление о вкусах и стиле, которых придерживался магический мир. Даже катастрофа в виде импровизированного скотного двора не скрыла явную тягу интерьера к старине. Если остальной город вовсю пользовался благами электричества, то волшебники по всей видимости считали, что свечное освещение — это вполне в духе времени. Да и наряд второго пассажира разительно отличался от всего, в чем ходили остальные люди.

Подытожив все факты, логика дернула за шнурок одного из колокольчиков разума, подписанного как «индукция». Предположим, что увиденный им кусочек его мира соответствует всему остальному…

Нужно искать что-то, выбивающееся из окружения.

Новый осмотр улицы не дал ничего, но зато Снегг заметил, как море людских голов акульим плавником разрезала остроконечная конусовидная шляпа. Она выглядела так же уместно, как и матерая уличная крыса посреди декоративных мышек.

Он последовал за ее обладателем. А тот, в свою очередь, прошел к абсолютно неприметной двери между книжным магазином и салоном компакт-дисков и исчез за ней.

«Допустим…»

На всякий случай оглядевшись по сторонам и набросив капюшон толстовки на голову, Снегг проскользнул следом за владельцем шляпы.

При этом он совершенно не обратил внимание на листовку, одиноко трепетавшую на ветру возле двери. На ней был тот же знак, что и в переулке, где он так удачно приземлился.

Перечеркнутые красным череп и змея.

* * *

Наверное, теперь он был почти что «дома». Или хотя бы среди своих.

Интуиция его не обманула — по сравнению с пабом «Дырявый котел», «Ночной Рыцарь» был образчиком прогресса даже в своем нынешнем состоянии. Сквозь оштукатуренные и закопченные стены пробивалась даже не кирпичная, но каменная кладка, над головой под потолком плавал дым от камина, а столы, кажется, перевидали больше любителей заложить за воротник, чем все вытрезвители мира вместе взятые. По углам сидели редкие посетители, выглядевшие как сбежавший бабушкин гардероб.

Снегг снова попытался прислушаться к себе в поисках чувства, которое сообщило бы, что он наконец-то на своем месте. Такового не нашлось. Из всех чувств лишь голод с поднятой рукой нетерпеливо подпрыгивал на месте. Робко шелестела конспектами растерянность. Чесалась шея.

Его как будто бы выкинули беззвездной туманной ночью посреди кукурузного поля. Где-то там, совсем рядом, были свет, тепло и безопасность, но в каком направлении к ним бежать и не уходит ли он от них еще дальше — непонятно.

В поисках поддержки Снегг снова осторожно притронулся к палочке в кармане.

Внутри его сознания не возникло ничего внятного, кроме желания найти ответственного за его положение и заклинанием выдернуть все кости из тела. Это он, кажется, тоже мог.

Но до виновного еще нужно добраться, и путь явно предстоит не из коротких. Придется сделать много остановок. И кажется, одна из них совсем рядом.

Он присмотрелся к объявлению на барной стойке: «Жилые комнаты. Пять галеонов сутки».

Отлично. Осталось разобраться с двумя вещами — что такое галеоны и как обойтись без них.

— Что вам, сэр? — К нему обратился бармен, маленький человек со сморщенным, как груда вещей в бельевой корзине, лицом. Он тщательно протирал стакан полотенцем, по виду которого можно было сказать, что до этого им с не меньшей старательностью протерли целый склад посуды.

Снегг проигнорировал его вопрос. Тратить нажитые нечестным путем деньги не хотелось. Зато были совершенно уничтоженный тряской в автобусе сэндвич и газета, которым стоило наконец уделить больше внимания. Поэтому он облюбовал угол барной стойки у самой стены с вывеской, гласившей:

«СЧАСТЛИВЫЕ ЧАСЫ С 2 ДО 4 ЧАСОВ ДНЯ!

ПОЛЦЕНЫ НА ВСЕ, ЧТО СМОЖЕТЕ СЪЕСТЬ И ВЫПИТЬ!

Акция не распространяется на огров, питомцев и оставленных дома тетушек».

— Сэр, — снова подал голос бармен, — вам нужно что-то купить, чтобы занять место. Таковы правила.

«Как насчет другого правила — ты оставишь меня в покое, а я не заставлю тебя сожрать стакан, который ты явно натираешь уже полчаса?» — так мог бы ответить Снегг, будь у него голос и полное отсутствие инстинкта самосохранения. Как бы ни пьянило осознание собственных возможностей, их границы только предстояло выяснить. И лучше всего это сделать, не имея за спиной с пяток явных волшебников.

Он молча указал на кофе в изрядно потрепанном меню. И так же молча (но при этом внутренне крича от негодования) положил два сикля на барную стойку.

За тем, как бармен отсчитывал сдачу, Снегг следил так же пристально, как кошка — за пакетиком корма. На всякий случай он запомнил, куда отправились его деньги. Чуть позже это пригодится.

Получив легальное право находиться за стойкой «Дырявого котла», он наконец отгородился от всего остального мира украденной газетой, сэндвичем и миской арахиса.

Итак…

По чистой случайности он открыл самую последнюю полосу. Здесь было очень много имен. Все они относились к категории «Пропавшие без вести». Некоторые сопровождались движущимися (!) фотографиями:

«Александр Сетон, 1956 г.р. Вышел из дома вечером 15 апреля этого года, с тех пор нет никаких вестей. Описание: русые с проседью волосы, шрам на щеке, голубые глаза…»

«Миранда Гуссокл, 1946 г.р. Исчезла после налета на дом 3 января этого года. Описание: длинные седые волосы…»

«Велиус Квиркли, 1981 г.р. Последний раз видели в ноябре прошлого года на допросе в здании Министерства…»

«Лизандус Тарн, 1972 г.р. В декабре прошлого года получил повестку в суд…»

«Квичелм Чарр, 1967 г.р. Последний раз выходил на связь с родными в феврале…»

На всякий случай Снегг пробежал все объявления взглядом, надеясь наткнуться на собственное имя. Или хотя бы описание. Интересно, каким бы оно могло быть? «Внимание, разыскивается мужчина. Из особых примет: кислое выражение лица, крючковатый нос…»

Увы. Его даже никто не искал.

Снегг вернулся к началу газеты и перевернул страницу.

Взгляд упал на четвертую полосу.

Вселенная чуть-чуть набрала воздуха в грудь…

Вокруг тем временем стало несколько оживленно.

Звякнул колокольчик на двери бара. По полу простучало несколько пар обуви. Ножки барных стульев проехались по каменным плитам. Зашелестела бумага, зазвучали мужские голоса — сначала обычно, а затем на повышенных тонах.

Снегг тупо смотрел в газету, чувствуя, как внутренности цепенеют от холода, словно он только что проглотил глыбу льда. Он даже не прислушивался к происходящему.

— …Послушайте, нельзя тут это вешать, понимаете? — отчаянно тараторил морщинистый бармен. — Мое заведение посещают очень часто…

— Вот именно. Это и нужно. Чем больше людей увидит — тем лучше.

— Джентльмены, а вы подумали, что тут вообще-то и мракоборцы бывают? Представители Министерства? Сам Грозный Глаз ясно дал понять, что это запрещено!

— Грюм? Пусть засунет себе свои требования в…

— Меня арестуют, как и вас всех!

— И? Какая разница? У него Пожиратели Смерти, видите ли, под защитой закона! Что нам будет в таком случае? Штраф и часовая лекция о том, как быть хорошими мальчиками?

— Послушайте, мистер Браун, вы просите меня разместить призывы к линчеванию!..

Снегг все еще никак не реагировал на разговоры вокруг, воспринимая их как фоновый шум. В его ушах стучала кровь, а мозг, казалось, пронзили тысячи крошечных иголок. В горле пересохло.

Он видел себя. На одной из этих фотографий. Вне всякого сомнения, это было его лицо. Только чуть здоровее (примерно настолько, насколько лицо просто больного отличается от смертельно больного), с куда меньшим количеством растительности на подбородке и в обрамлении длинных, слипшихся черных прядей.

Его действительно звали Северус Снегг. И он был мертв уже несколько суток.

Но это оказалось не самым худшим. Взгляд Снегга метался от одних малоприятных предложений к другим. «Предполагаемый пособник Сами-Знаете-Кого…» «…печально известный директор Хогвартса…» «…возможный убийца Альбуса Дамблдора…» «…за время его работы главой школы не менее десятка студентов подвергли пыткам…»

«…Пожиратель Смерти…»

— Том, они берут Пожирателей под стражу и говорят, что все должно быть по правилам! А мы знаем эти правила! Мешок галеонов тут, взятка там — и дело затягивают на года, пока виновные сидят под домашним арестом!

Снегг как будто бы очнулся ото сна. Оказалось, какая-то часть его сознания все-таки дотошно записывала услышанное, и сейчас с готовностью подсунула расшифровки.

Дело принимало очень плохой оборот.

Вот что происходит. Он — человек с крайне сомнительным грузом знаний, диапазон которых охватывает всевозможные способы причинения боли и проблем ближнему своему. Теперь не оставалось сомнений, что именно он, а не палочка, были их источником. Газета более чем красноречиво пролила свет на его род занятий. И то, какую роль Снегг играл в недавних событиях.

А прямо сейчас, рядом с ним, сидят люди, рассуждающие о необходимости самосуда над такими, как он.

Снегг почувствовал примерно то же самое, что и человек, необдуманно решивший закурить на автозаправке и на втором щелчке зажигалки заметивший предупреждение про пары бензина.

Если он не предпримет меры… Ну, тогда газета лишь слегка поторопилась с известием о его смерти.

Осторожно, стараясь не привлекать к себе внимание, он сложил газету и поправил капюшон, закрывая лицо. До выхода из паба было всего несколько ярдов.

— Ваш кофе, сэр! Джентльмены, передайте, — голос бармена слегка возвысился над гулом нескольких голосов. Он изрядно устал препираться.

Один из спорщиков резко подвинул заказ в сторону Снегга, явно торопясь продолжить разговор.

Чашка звякнула о стойку. Слишком громко и слишком близко.

Нервы Снегга и без того были натянуты, как струны на гитаре новичка, психанувшего в процессе настройки. Рефлексы сработали безошибочно — так же, как дергается ваше колено при ударе молоточком врача.

Он стремительно развернулся. И встретился лицом к лицу с волшебником в сером шарфе, сидевшим совсем рядом.

Тот явно оказался в замешательстве, как гончая, из-под ног которой выскочил заяц. Но лишь на миг.

Маг прищурился. Он его еще не узнал, однако это был лишь вопрос времени.

— Необычный наряд, сэр, — произнес волшебник. — Переодевались в спешке? И как я вижу, недавно после ранения…

Снегг сам удивился, насколько быстро сунул руку в карман за палочкой. Одно было плохо — он все-таки упустил долю секунды. Очень важную долю.

Мужчина в сером шарфе даже не стал ничего доставать. Он метнулся вперед, перехватил его руку и ударил ее о край стойки так, что пальцы сами разжались, выпустив палочку.

— Бруно, держи его! Ну-ка, мистер, — маг вытащил из кармана свою палочку и наставил на Снегга, — закатывайте рукав. Левую руку, живо!

— Ради Мерлина, прекратите! — бармен испуганно сделал несколько шагов назад.

Снегг попытался вырваться и сделал неприятное открытие, что без палочки он не более чем тощий доходяга, явно не поднимавший ничего тяжелее книги. К тому же еще этим утром он лежал на больничной койке…

Тем временем ему против воли закатали рукав, прижав руку к поверхности стойки, прямо рядом с кипой каких-то плакатов.

— Вот оно, — выдохнул маг с серым шарфом. — Метка. Том, и ты еще что-то говорил против наших мер? Черт возьми, к тебе на чашку кофе зашел Пожиратель! Как к себе домой!

Снегг скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что же там такое было на его собственной руке. И увидел нечто вроде бледной татуировки. Змея, выползающая из черепа.

По-хорошему, для стороннего наблюдателя это выглядело как безвкусная ошибка молодости, наколотая в шутку на пьяной вечеринке и которую не до конца свели. Вот только за это его сейчас могут убить. Об этом красноречиво говорила пачка лежащих рядом листовок, на которые Снегг наконец обратил внимание: на них красовался тот же символ, что и на его руке, только перечеркнутый красным и снабженный подписью «Убей их, пока они не убили тебя».

Будущее никогда не было таким ясным, как сейчас.

— Мистер Браун, джентльмены, прошу вас, — бармен Том перешел на умоляющий шепот, то и дело поглядывая в зал. — Просто позовите мракоборцев. Не усложняйте.

Волшебник с серым шарфом, названный как Браун, не ответил. Он присел напротив Снегга, сверля его тяжелым взглядом.

— Ты кое на кого похож, мистер, — произнес он. — Пишут, что его убили. Но мало ли какая путаница возникает в послевоенное время, не так ли?

Он немного помолчал, затем продолжил:

— Моя дочь, Лаванда, заканчивала седьмой курс. Она упросила меня оставить ее в школе, мол, чистокровных не трогают. Скажи: тебе совершенно не было жаль всех этих детей? Не было жаль мою девочку?

Даже если у Снегга был бы голос, он все равно не смог бы ответить. Он не знал, о ком шла речь. Но его разум, как неразборчивый грабитель, вытащил из палочки все что мог. Даже смертельно опасное. Вот и сейчас по поверхности его сознания продрейфовала мина рокового знания, грозя подорвать несущие стены внутреннего мирка.

Он действительно был виновен в чьей-то смерти. Он кого-то убил. И палочка это запомнила.

В газете было имя предполагаемой жертвы. Но только ли одно? Теперь ему почему-то казалось, что фигурировал еще кто-то. Кто-то вроде… девушки? Молодой женщины? Ее он тоже убил?

И ребенок. Подросток. Что-то планировалось. Тоже связанное с тем, что его нужно было умертвить.

Бармен все не переставал беспокойно суетиться.

— Мистер Браун, я вынужден настаивать, чтобы вы все угомонились. Есть же законные методы!

— Скажи мне, Том, — произнес Браун, не сводя взгляда со Снегга. — У тебя ведь есть внуки. Насколько я знаю, ты настоял на домашнем обучении для них?

— Э… да.

— Ага. Не беспокойся, Том. Ни одна из этих красивых бутылочек на полках позади тебя не разобьется.

— Послушайте, — бармен «Дырявого котла» снова перешел на шепот. — Я все понимаю. Но у меня бизнес. Клиенты. Наверху заселилась одна семья с детьми. Пожалуйста… есть улица. Задний двор, наконец.

Задний двор. Вот значит, как. Снегг свирепо зыркнул на старика Тома.

Тот даже не заметил.

— Очень хорошо, — кивнул мистер Браун. — Спасибо за понимание, Том. Я даже оставлю благодарность в твоей книге отзывов, если захочешь.

Он нетерпеливо дернул обезоруженного Снегга за руку, принуждая встать. Вместе с другим магом, Бруно, его потащили прочь из зала паба. За ними последовали еще трое.

И все-таки кое в чем ему повезло, успела полузадушенно пискнуть запоздалая мысль. Браун так желал отомстить персонально, что не стал делиться с окружением ничем, включая догадку насчет личности своей жертвы. Даже капюшон не снял.

* * *

На улице уже сгущались сумерки, но неряшливого серого света хватало, чтобы рассмотреть внутренний двор паба. Пустые ящики, картонные коробки, бочки из-под пива и груда отходов в углу, окруженные высокой кирпичной стеной.

Очень живописно. И вероятнее всего, никто даже не услышит, что здесь кого-то будут убивать.

Снегга оттащили к дальней стене. По дороге ему успели довольно ощутимо врезать по почкам за попытку упереться. Да, наверняка это были они. Ничто другое не может так зверски болеть.

— Тут мало кто ходит в Косой переулок в это время, — произнес один из участников спонтанного трибунала. — Но я бы поторопился.

— Думаешь, кто-то будет против? — спросил тот, кого звали Бруно.

— Не знаю. Не желаю выяснять. Просто хочу успеть домой к ужину.

— Кстати, а меня тоже ждут. Мы можем… ммм… уложиться минут в десять?

Интересно. Снегг уже начинал понимать настроение поймавших его людей. Однозначно, едва Браун опознал в нем Пожирателя, они обрадовались возможности сделать мир вокруг… ну, чище, с их точки зрения. Гражданский долг и все такое. Мы хорошие парни, они плохие. Проблема в том, что если ты начинаешь чуть дольше думать над дальнейшим — при условии, если ты не опытный убийца или психопат, — вся задумка ломается под собственным весом, как скульптура из мокрого песка.

Еще полчаса назад пик их борьбы был в расклеивании листовок с призывами линчевать. И скорее всего в глубине души они расчитывали, что этим займется кто-то другой.

А теперь у них в руках потенциальная жертва. И чем больше времени уходит, тем меньше они хотят исполнить задуманное. И все сильнее — вернуться к привычному существованию.

Единственный, кто сейчас реально представлял опасность, был Браун. Снегг опознал в нем человека, который последнее время летел вперед по инерции на чистой боли. В таком состоянии даже овца способна кого-нибудь закусать до смерти.

— Слушайте, а что мы вообще собираемся делать? — прозвучавший над ухом вопрос полностью соответствовал догадкам.

— А ты как думаешь? — бросил мистер Браун приятелю.

— Ну…

— Ты листовки наши вообще читал?

— Да, но… Это можно сделать и по-другому.

— Какой еще есть способ убить, не прибегая к убийству, Дариус?

Вот оно. Никто из них не готов. Они знают, что после этого шага уже не смогут жить как раньше. Это несколько другое, нежели бить кого-то по почкам.

Снегг сконцентрировал внимание на кармане пальто Брауна. Теперь оттуда торчала его собственная палочка. Нужно как-то вернуть ее себе…

— Я слышал, что Убивающее заклинание раскалывает душу. Или что-то вроде такого, — Бруно продолжил подрывную деятельность, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Зато оно окончательно решает проблему, — произнес мистер Браун. — Отойдите в сторону. И не дайте ему трансгрессировать!

Дариус и Бруно оставили Снегга в одиночестве.

Теперь он стоял безоружным перед пятью волшебниками, трое из которых навели на него палочки. Одна целилась ему прямо в грудь.

Снегг видел лицо Брауна. Видел, как блестел его лоб в неверном свете, как подрагивала рука и сильнее нужного щурились глаза. Он тоже не был убийцей.

Но все с чего-то начинают.

— А кто он, кстати? И почему молчит? — Бруно все никак не мог угомониться. — Лицо вроде знакомое. Ты же его уз…

— АВАДА КЕДАВРА!

…Сильно позже, вспоминая случившееся, Снегг пришел к выводу, что не влезь Бруно со своим вопросом, Браун скорее всего обошелся бы чем-то более безобидным. Ничто так не подталкивает человека к решительным действиям, как неуместный комментарий под руку.

Но все это он обдумал уже спустя много времени. Тогда, когда его перестало тревожить то, что еще произошло на заднем дворе «Дырявого котла» в тот день.

…Он успел увидеть зеленую вспышку на конце палочки. Если до этого Снегг надеялся, что сумеет подгадать время и увернуться от чар, то сейчас он попросту заглянул в глаза слишком быстрой смерти. Он узнал заклятие.

Жаль. Жизнь оказалась штукой, к которой легко привыкаешь.

Снегг инстинктивно зажмурился.

Все тело пронизало необычное и уже знакомое ощущение, от которого дыбом встали волосы. Он даже услышал, как они потрескивают. Во рту возник кисловатый металлический привкус и слегка кольнуло язык, словно он только что поймал зубами крошечную молнию.

Странно. Кажется, он уже не должен что-то чувствовать. Как в принципе и дышать.

Снегг осторожно открыл один глаз.

Затем второй. Затем раскрыл их шире.

Он все еще стоял на заднем дворе «Дырявого котла». Секунду назад здесь, прямо перед ним, находилось пять человек. Они не могли исчезнуть. Он не слышал никаких шагов и других сопутствующих звуков.

Зато откуда-то взялся дождь.

Заозиравшись в полной растерянности, Снегг повернулся и увидел проем в стене, сквозь который на него глазела пожилая пара магов. Можно было подумать, что они впервые видят насколько нелепо одетого человека… Но в их глазах отражалось что-то яркое и синее. Что-то, источником которого был объект прямо перед ними.

Действуя по наитию, Снегг опустил взгляд…

И увидел, что под кожей его собственных рук мерцает и переливается нечто. Ярко-синий свет.

Точнее, в основном он был ярко-синим. И свет был не более чем побочным продуктом. Той частью разума, которая отвечала за бытие волшебником, Снегг медленно осознавал, что воспринимает только очень и очень малую часть. Всего лишь какой-то пустяк, который втиснулся в ограниченные рамки человеческого зрения. Нет, он смотрел на что-то совершенно иное, нечто, что сверкало как прореха между реальностями в том месте, где ткань мироздания наконец не выдержала и треснула…

Он неосознанно попятился, чувствуя, как душу переполняет ужас вроде того, который испытывает одинокий исследователь в экспериментальном батискафе, опустившись на недостижимые прежде глубины океана, включив прожектора и обнаружив, что по ту сторону крошечного иллюминатора на него смотрит огромный, наливающийся кровью глаз.

И тут же все снова изменилось.

Дождь исчез. Сияние стало быстро гаснуть, а Снегг стоял все там же, куда привели его ноги. Но если секундой ранее разница была незначительной, то сейчас он находился прямо позади схвативших его магов.

Никакого проема в стене со стоящими там людьми не было и в помине.

Поразмыслить над произошедшим Снеггу не удалось. Во-первых, его разум все еще пребывал в некотором шоке, аналоге судороги, которая свела большую часть ментальных мышц. Во-вторых, прямо сейчас у него появилась возможность взять верх над неудавшимися палачами. И за это, к счастью, отвечало уже не сознание, а инстинкты.

Он увидел свою палочку, торчавшую из кармана Брауна. И недолго думая, выхватил ее.

Наконец-то.

Произошла одна из тех вещей, к которым он уже успел привыкнуть за время своего короткого, но очень насыщенного на события существования. Тело, не особенно согласуясь с сознанием, само приняло нужную позу, из которой он мог как обороняться, так и атаковать. Палочка была зла, а Снегг был готов драться до последнего за жизнь, которую так удачно ранее отстоял у медицины, гравитации и автобусных колес.

Желание оформилось в пылающие ярким зеленым светом два слова, которые словно прожглись на внутренней стороне его черепа.

Они уже это делали. Всего несколько слогов…

Подумать их Снегг не успел.

Вокруг резко — без его участия! — воцарилась тьма странного, кроваво-красного оттенка. Она затопила задний дворик с людьми, как вино при аварии на винодельне заливает крысиную нору. Странно, от нее даже пахло чем-то… алкогольным.

Затем во мгле стали раздаваться какие-то странные звуки. Вот что-то неприятно хрустнуло. Кто-то тоненько вскрикнул. Кто-то гортанно всхрюкнул — словно нечаянно вдохнул воздух разбитым, обливающимся кровью носом. А другой звук определенно напоминал очень сильный удар по куску мяса. А это… кажется, клацнули чьи-то зубы, что бывает при метком хуке снизу в челюсть. И судя по сдавленному мычанию, по пути они встретили язык.

А затем раздался хлопок, словно кто-то встряхнул большой и широкий кусок кожи.

Темно-красный туман бесследно исчез, оставив после себя четыре распростертых на земле тела и чудовищную всклокоченную рыжую образину в тренчкоте и зеленом берете, которая держала за плечо Дариуса. И прямо в эту секунду завершала меткий пинок ногой в пах своей жертвы. Та, побледнев до цвета штукатурки, несколько деревянно упала на колени и затихла на земле без чувств.

Из какой-то общемужской солидарности Снегг невольно вздрогнул.

Тем временем двухярдовая, грациозная как стремянка фигура повернулась, посмотрела прямо на него красными глазами и изобразила нечто, что лишь механически походило на улыбку. Такие улыбки как правило видно по ту сторону толстого стекла с надписью «Кормить диких зверей запрещено!».

— Дагхыть! — произнесло создание.

Это был тяжелый день. Несколько раз на его протяжении Снегг чуть не умер. Он узнал много неприятного — главным образом о себе, — а еще его переполняло странное, остаточное после синего света чувство, будто бы он наелся живых электрических угрей. Если кратко — он был на грани истерики, чудовищно перепуган, и чуть-чуть искрился.

Появление рыжего нечто его попросту добило.

Снегг взвизгнул, взмахнув палочкой так, словно бросал спортивный снаряд. Фигура непринужденно отклонилась в сторону, и огненный шар угодил прямо в бочки позади нее.

Как оказалось, полные спиртного.

Над двориком поднялся небольшой, но впечатляющий огненный гриб, чуть окрашенный синеватым. Разлетелись пылающие куски досок. Горячий воздух и ударная волна отшвырнули ошарашенного Снегга назад. Прямо в чьи-то руки.

— Ну-ну, — произнес очень знакомый голос. — Все закончилось, все хорошо, мы тебя нашли…

Снегг вырвался и отскочил в сторону, ощерившись и выставив палочку перед собой. Прямо сейчас он был готов бить и кусать все, что только посмеет хотя бы на десять футов приблизиться к нему. И уж тем более обладателя этого голоса.

— Ты… — проклокотал он, не осознавая, что наконец сумел произнести первое слово за все время осмысленного существования. Даже боль в горле проигнорировал. — Ты пытался… меня… отравить…

Хьюго Улисс (а это был он, если вы конечно же не успели его забыть) невольно шагнул назад, как пятится кот, растерянный встречей с агрессивной лягушкой. Он не ожидал увидеть своего беглого пациента в таком состоянии и здраво рассуждающим. Но в его голове уже защелкали невидимые счеты.

— Послушай, — заговорил он, отмахиваясь от летящих в лицо огненных искр. — Это какое-то недоразумение. Я спас тебе жизнь. И только что спас ее еще раз — Носфи, кстати, поздоровайся. И если ты успокоишься, готов буду выручить в третий, потому что прямо сейчас у тебя открылось кровотечение и…

— Не держи… меня… за идиота! — одышливо выкрикнул Снегг, и тут боль наконец-то растолкала очередь из других чувств и ощущений, заявив о себе. А вслед за ней, воспользовавшись ситуацией, хлынула толпа других малоприятных вещей в виде резкой слабости, звездочек, темноты в глазах, подгибающихся коленей и остального.

Что-то горячее просочилось под воротник пижамы. Снегг моргнул и понял, что картинка перед ним начинает опрокидываться куда-то вверх.

Рядом снова хлопнул кусок кожи. Он почувствовал, как кто-то схватил его за плечи, не давая упасть.

Хьюго нагнулся, подобрал с все еще бесчувственного тела мистера Брауна серый шарф, сложил его и сунул в руки Снеггу.

— Держи, прижми как можно сильнее, слышишь? И не отключайся.

Все последующее можно было описать как смену картинок в волшебном фонаре. Сознание Снегга выхватывало лишь отдельные, но довольно четкие кадры, как придирчивый фотограф. Вот поднимающийся в небо и подсвеченный снизу столб дыма. Вот вечерняя улица. Вот клыкастая рожа над головой…

Наконец, он осознал себя на чем-то вроде дивана позади пары сидений. Со всех сторон были окна, а прямо над ним нависал низкий потолок. Это напоминало салон «Ночного Рыцаря». Но очень маленький, и пахнущий не курятником, а цитрусами. И кровью. Его собственной, кстати.

Снегг почувствовал, что он куда-то едет. Точнее даже, летит. Это добавило особую изюминку в и без того неустойчивый и вращающийся мир перед глазами.

* * *

Хьюго оглянулся на зеркало, не забывая крутить руль. Прямо сейчас на его заднем сиденье находилась инвестиция в сотни галеонов, и что-то подсказывало ему, что ситуация круто изменилась. Кажется, этим утром он едва не убил золотоносную курицу.

«Он понял, что за зелье я готовил… Мерлин великий, он же просто взглянул на него!»

Отражение в зеркале заднего вида ему не очень нравилось. Он все еще рисковал потерять вклад.

— Ты о’кей? — спросил Хьюго, оборачиваясь. — Скажи, что ты о’кей!

— Я о’кей… Господи… — пробулькало сзади ⁽⁶⁾.

— Слушай, то зелье… я действительно ошибся с составом. Как ты понял, что это так?

— Это… очевидно… Даже полный болван бы догадался… Корень асфоделя, он придает оттенок…

«Даже полный болван бы догадался». Хьюго хмыкнул, держа руль.

Полный болван бы не догадался. И не всякий волшебник средней руки. А этот, лежа полумертвым, едва очнувшись, все сразу понял.

Удивительно. Он, Хьюго, искал булавку, а нашел галеон. Гибель Оуэна уже начинала сильно сказываться на его положении, и нужно было срочно подобрать замену. Кто же знал, что она сама попадет ему в руки буквально в миле от Хогсмида. Лютный переулок? Награда за голову? Забудьте!

Кстати, о забвении. Кое-что еще стоило прояснить — вопрос памяти.

— Ты помнишь, как тебя зовут? Кто ты? — Хьюго уже совершенно не сомневался, что с первого взгляда верно опознал человека. А то, что написано в газете… Ну, «Ежедневный Пророк» за последние несколько лет не снискал славу самого честного СМИ. Иногда, несмотря на утверждения журналистов, все обстояло с точностью до наоборот. И опять же, послевоенная неразбериха…

Молчание позади заняло чуть больше времени, чем нужно было даже больному человеку.

— Ты сам… назвал меня по имени… — наконец, прошелестел голос.

Хьюго кивнул сам себе. Судя по тому, что он увидел на заднем дворе «Дырявого котла», Снегг уже понял, что является персоной нон-грата, хоть и посмертно. И похоже, вытянуть из него прямой ответ будет не так просто.

— Ты показался мне знакомым, — осторожно произнес Хьюго Улисс.

— Ты… опознался…

— И кто же ты на самом деле? Как тебя звать?

Снова недолгое молчание. Точь в точь как том случае, когда человек осторожно бросает камушек лжи перед собой в поисках скрытых ловушек.

— Велиус… Сетон…

«Вот и славно, вот и договорились», — подумал Хьюго. В отражении зеркала заднего вида он заметил, что его пациент потерял сознание. А еще в его руках была палочка, которая — это он четко помнил, — все это время должна была лежать в бардачке «фордика»⁽⁷⁾.

Но со всем этим он разберется позже. Сейчас куда более важным было то, что он должен удержать этого человека при себе. Во-первых, Снегг все еще должен ему внушительную сумму. Во-вторых — кто сказал, что эта сумма не может стать, скажем, раза в три больше?

И судьба — тут Хьюго улыбнулся себе под нос, — только благоволила этому. Вряд ли он многое вспомнил о себе, иначе не сунулся бы в «Дырявый котел». Он один в мире, в котором ему некуда идти. Его отпели и похоронили. Дом? Банковский счет? Семья? Всего этого нет. В такой ситуации ухватишься за первую же протянутую руку, которая предложит тебе помощь.

И его задача — сделать так, чтобы Снегг эту руку не отпустил. Как можно дольше.

1) Snap — щелчок (англ). Ну вы поняли, да?

Вернуться к тексту

2) Несмотря на лингвистическую шутку выше, автор и его синдром утенка упрямо придерживаются адаптации от Росмен.

Вернуться к тексту

3) Читатели оригинальных книг помнят, что Стенли стал одной из жертв заклятия Империо кого-то из Пожирателей Смерти. Как видите, его все-таки освободили из-под чар подчинения, и парень вернулся к своей обычной работе.

Вернуться к тексту

4) В общем-то так и было. Первым делом после штурма Министерства магии Аластор Грюм и Кингсли Бруствер наведались в редакцию «Ежедневного Пророка». Ареста избежал лишь корреспондент-стажер, которому тут же дали инструкции для экстренного выпуска.

Вернуться к тексту

5) ЭНЦИКЛОПЕДИЯ [Легко : Успех] «Mort — Смерть (фр.?). По всей видимости, этот человек обладал склонностью к эпатажными именам». ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ [Опасно : Провал] «Мне кажется, или мы что-то упустили…». ВОСПРИЯТИЕ [Легендарно : Успех] «Это сейчас был звук катящихся игровых кубиков? О, вот опять!»

Вернуться к тексту

6) Отсылка на ту самую сцену из «Бешеных псов». Кстати, Тим Рот рассматривался на роль Северуса Снегга. The more you know, так сказать.

Вернуться к тексту

7) Того самого «фордика».

Вернуться к тексту

Как должен выглядеть прилавок человека, который торгует Знаниями, Что Способны Изменить Вашу Жизнь (торговая марка)? Нет, речь конечно же идет не о школьных и университетских учебниках, потому что как правило при упоминании общепринятых методов обучения такие продавцы сразу же закатывают глаза, как изобретатель лампочки при предложении и дальше жечь свечи. Их палатки узнаются безошибочно. Они уставлены литературой с заголовками вроде «Тайны мироздания», «Как управлять своей судьбой» и «1000 и 1 способ правильно пить воду», увешаны амулетами и оберегами, а некоторые распространяют настолько сильный запах благовоний, словно совсем рядом сгорел завод по производству ароматических палочек.

Так вот — этот прилавок так не выглядел. Строго говоря, это был даже не прилавок, а обычный стол, поставленный прямо у дороги, с парой зонтов, которые защищали товар от дождя. Один из зонтиков оттопыривал сломанную спицу, словно в попытках уловить какой-то далекий сигнал.

Книги, что лежали на столе, были целиком и полностью написаны самим продавцом. И что интересно — в них действительно раскрывались кое-какие тайны мироустройства. Но что мягкие, кое-где подмокшие обложки, что автор, имели такой вид, словно они сами очень сильно сомневались, что кому-то это нужно.

Разумеется, продажам это не способствовало. Пустота у прилавка прямо-таки зияла, притягивая к себе внимание.

Продавец даже никого не зазывал. Он сидел, уткнувшись в свой блокнот, покрывая страницы очередными расчетами, и лишь изредка осматривал улицу перед собой. Ничего нового, кроме нудного дождя и мельтешения прохожих, она ему не сообщала.

К нему никогда не подходили. Ни одна из книг не была продана с того момента, как он размножил их копии. Само его присутствие здесь, за этим столом, было продиктовано не из коммерческих соображений, а исключительно необходимостью молчаливо противостоять этому миру, который знает слишком мало и даже не подозревает, что все ответы находятся перед самым носом. Это была его маленькая окопная война, на которую явился только он сам.

Лондонский дождь, назойливый, как дружелюбный пьяница, дробно барабанил по зонтам. Редкие капли воды шлепались на обложки. Карандаш, поскрипывая, выводил новые и новые строки.

Идиллия.

Внезапно самый неэффективный продавец в мире ощутил нечто странное. По закоулкам его разума будто бы пронесся сквозняк, оставив на собой чувство легкой вины за… нечаянное вторжение? Что?

Сбитый с толку, он поднял глаза от блокнота.

Надо же — прямо перед его столом стоял покупатель! Точнее, покупательница. Или по крайней мере любопытствующая особа, которая почему-то внимательно рассматривала самого продавца.

Странное ощущение мигом улетучилось, не помахав даже ручкой на прощание. Словно бы ничего и не было.

— «Гуго Л. Плекс» … — прочла женщина на одной из обложек, а затем присмотрелась к сиротливой стопке визиток. — Это вы, верно?

— Гуго Ллойд Плекс, — ответил автор, сунув карандаш за ухо. — Можно просто мистер Плекс. Вас интересуют мои книги?

Женщина честно покачала головой в знак отрицания.

— Нет, мистер Плекс. Просто вы выглядите как человек, который мог бы подсказать мне адрес. Скажите, «Подержанные товары Слайта» — это где-то здесь?

Далеко не сразу Гуго Плекс понял, что под словами «выглядите как» незнакомка имела в виду не принадлежность к книжным торговцам, не его пенсне, не бородку «честного Эйба», и даже не накинутый поверх остальной одежды домашний халат. Она явно говорила о его остроконечной, широкополой шляпе волшебника.

Ей был нужен маг, и это было странно. Конечно, почти незаметный акцент выдавал не британское происхождение, но проблема была не в том, что какая-то туристка потерялась в Лондоне. Гуго Плекс скрыл свою лавку от местных магглов, и любой волшебник бы понял, что смотрит на волшебника хотя бы потому, что он в принципе смотрит на него, а не на пустое место. Женщина же догадалась, что перед ней маг, исключительно по шляпе. Это было бы естественно для маггла… но магглом она явно не была.

— Да, я знаю, где находится магазин Слайта, вы совершенно правы, — ответил Плекс. — Видимо, вы заблудились?

Он продолжал внимательно рассматривать свою собеседницу. Женщина как женщина. Светлые волосы, выбивающиеся из небрежного узла на затылке. Серые глаза. Пальто. Потрепанный чемодан. Зонт. И вместе, и по отдельности — все эти детали не говорили о своей хозяйке ровным счетом ничего. Но многие люди, включая Плекса, побились бы об заклад, что она скорее всего курит ⁽¹⁾.

— Почти. Я не могу найти сам магазин. Видите ли, меня пригласили туда на работу…

— К некоторым домам нужно подходить ближе, — объяснил Плекс. — Понимаете, это маггловский квартал, и заведения приходится надежно скрывать чарами. Вас провести?

И все-таки, что это было за странное ощущение поначалу…

— О, нет! — Женщина даже сделала шаг назад, чтобы он, Гуго Плекс, ни в коем случае не стал ее сопровождать. — Конечно. Антимаггловские чары. Как я могла об этом забыть. Благодарю вас, сэр. Всего хорошего!

Незнакомка ретировалась с такой поспешностью, словно за ней должны были погнаться мракоборцы, задержись она хоть на секунду. Это тоже озадачивало.

Гуго Плекс задумчиво смотрел прямо перед собой. Не то чтобы во всей ситуации было что-то удивительное или подозрительное. Но что-то не состыковывалось в его голове.

Кроме этого, какая-то его часть с облегчением вздохнула, когда эта женщина удалилась.

* * *

Тишина лопнула, как переполненный водой воздушный шарик. Звуковая волна пронеслась по всему строению, завершившись дребезжанием оконных стекол. Где-то просыпалась штукатурка.

Вздрогнув, Хьюго открыл глаза и застонал.

— Мерлин, опять… — пробормотал он, пытаясь подняться с кресла, в котором беспокойно дремал последние полчаса. Это ему удалось не сразу — голова упорно не хотела отрываться от подголовника, как металлическая болванка от магнита. Мозг ощущался тугим комком боли.

Кое-как встав на ноги, Хьюго Улисс заковылял к двери на чердак. Поднявшись по лестнице, он откинул крышку люка и окунулся в теплую пыльную темноту. Тьма слегка попахивала, словно где-то тут пряталась маленькая лаборатория самогонщиков.

Прищурившись, Хьюго разглядел под потолочными балками нечто темное. Оно висело с безвольностью мокрого носка на сушилке и слегка покачивалось.

— Носфи, как ты? — охрипшим спросонья голосом спросил Хьюго.

Каплеобразная масса издала сдавленное «уррргх».

— Понял, — пробормотал Хьюго. — Я там тебе оставил банку крови в углу. Свежая, куриная, диетическая. Полегчает, как от бульона.

Носфи ответил отрыжкой. Ему все еще было нехорошо.

Хьюго Улисс прикрыл люк и спустился вниз, где его взгляд наткнулся на брошенную у стены кипу книг и газет, а также пару свертков.

О, Господи… Их ведь придется отнести туда.

Унизительно.

До этой недели Хьюго и подумать не мог, что в один прекрасный день будет ходить по собственному жилью, с опаской вглядываясь в каждую тень. В свое время он здорово потрудился, превратив это небольшое здание из перспективной гостиницы в хорошем районе Лондона в многолетний долгострой, который никак не могли сдать — то важные бумаги испарятся как по волшебству, то требования пожарной безопасности не выполнены. Застройщик рвал на себе волосы, пока хитроумный маг с комфортом устраивался в меблированных комнатах.

И вот теперь он чувствовал себя здесь… нежеланным гостем. Животная сторона полуоборотня трактовала это как ощущение, которое возникает у зверя, когда на его собственных угодьях кто-то внаглую переметил все деревья.

Иногда приходит время, когда надо сморщить нос и задрать верхнюю губу, показав зубы, — говорил внутренний волк.

Но человеческая половина, поправив очки на переносице, доставала из кожаного портфеля бумаги и с вежливым покашливанием бросала на стол. На бумагах были цифры. С большим количеством нулей.

И тогда жадность оттесняла гордость на задний план.

А вот со страхом все было сложнее.

«Я точно знаю, что иногда он уходит, — думал Хьюго, поднимая газетную стопку заклинанием. — Я видел у него покупки, которые он не заказывал у меня. Но ни я, ни Носфи ни разу не слышали, не чуяли и не видели, как и когда… И это при антитрансгрессионных и сигнальных чарах!»

Словно этого было мало, с недавних пор его гость, когда ему что-то было нужно, завел жуткую привычку незаметно появляться из-за угла, из-за спины, или и вовсе выступал из темноты, словно подстерегал там часами. На время и личные границы он явно плевать хотел.

Хьюго перестал гасить на ночь свет, а сон превратился в беспокойную полудрему.

И тогда он решил попросить Носфи дежурить у окна постояльца. Так, на всякий случай. Кроваво-красное облачко в ночи не должно было привлечь внимание — ну разве что оно иногда могло ругнуться.

Это стало началом печального Инцидента С Крысой…

Хьюго Улисс поднялся на второй этаж и какое-то время стоял перед дверью комнаты. Оттуда доносились бульканье, шипение, а также просачивался удушливый запах.

Возможно, ему стоит заодно и поговорить о случившемся. Показать зубы, так сказать.

Он постучал прежде, чем успел подумать, почему вообще стучит в дверь в собственном жилье.

Та отворилась спустя несколько секунд.

— Ну? — холодно спросил Северус Снегг, стоя на пороге.

— Книги принес. И газеты. Ты вроде просил их, — произнес Хьюго Улисс.

— Замечательно, — последовал ответ, который ничего замечательного не подразумевал. Это была претензия по поводу вашего факта существования в целом. — Можешь занести.

Хьюго почувствовал, как половина его существа чуть не вознамерилась не только предать вегетарианские привычки, но и зайти в область каннибализма. Он вызывающе, но аккуратно опустил груз на пол.

— Извини, у тебя там что-то дымит, — бросил он. — Не хотел бы ненароком вдохнуть.

Взгляд Снегга прекрасно дал понять, что эту попытку бунта он запомнил.

— В таком случае не смею задерживать.

Он даже точку голосом умудрился поставить…

— Слушай, — Хьюго решил вклинить ботинок между косяком и дверью темы, которую явно собирались закрыть. — Носфи чем-то отравился, он не мог случайно… выпить или съесть что-то из твоего?

— Мне кажется, он готов выпить все, что даже отдаленно напоминает спирт, — равнодушно пожал плечами Снегг. — Я не слежу за твоим ручным вампиром.

— Он сказал, что это была крыса, — упорно гнул свое Хьюго.

— Их полно на ближайшей помойке.

Хьюго решил чуть приоткрыть карты.

— Эта крыса бежала вдоль водосточной трубы рядом с твоим окном, — осторожно сказал он.

— Насколько я знаю, они с легкостью карабкаются по кирпичным стенам.

— Но от нее разило виски, Велиус! — не выдержал Хьюго. — Так, словно кто-то влил в нее полбутылки! Носфи не устоял и сожрал ее!

— Да? — Снегг мог бы переглядеть даже кошку. — Тогда ему стоит объяснить, что нельзя тащить в пасть что попало.

— Его рвало весь вчерашний день! Я впервые такое вижу, чтобы вампир чуть не выблевал собственные внутренности!

В руках Снегга появились блокнот и огрызок карандаша. Хьюго Улисс оторопело смотрел, как тот что-то записывает.

— И какие еще были симптомы?

«Да ты издеваешься».

И ведь Снегг действительно издевался. Хьюго видел это по нарочито равнодушному взгляду, по ответам, вся цель которых — выставить тебя самого полным идиотом в собственных глазах. Если когда-нибудь введут единицы измерения для шкалы раздражительности, их явно назовут в его честь. Пять и шесть десятых «снеггов». Сто «килоснеггов».

Этот человек был невыносим. И по-настоящему страшен.

Еще недавно Хьюго думал, что наилучшей тактикой будет прикинуться эдаким добродушным, но ожидающим справедливую оплату целителем, который готов протянуть руку любому страждущему вне зависимости от его прошлого. Он даже подыграл его легенде с Велиусом Сетоном, притворяясь, что не знает, кто он на самом деле. Из этих же соображений он предложил ему работу на себя, а также жилье и все необходимое. Он считал, что для обездоленного, потерявшего память, оказавшегося вне закона человека это будет подарок судьбы, за которым несомненно последуют благодарность, доверие и готовность отплатить той же монетой.

Черта с два.

Судя по всему, Снегг принял это за слабость. Он не собирался отдавать что-то взамен — он просто приходил и требовал еще больше с наглостью прикормленной росомахи.

И хуже всего здесь было то, что Северус Снегг не просто оправдал догадки Хьюго — он превзошел даже самые смелые его ожидания. Он действительно ничего не помнил о себе, но его семантическая память восстанавливалась с бешеной скоростью, стоило снабдить его необходимой литературой. Желая проверить, Хьюго предложил ему несколько заданий, одно из которых было «со звездочкой». Как правило, все зельевары, с которыми он когда-либо сотрудничал, на последнее предложение отвечали что-то вроде «Ты совсем дурак?».

Снегг же не ответил. Вместо этого он ушел перечитывать справочники. А через час спустился к Хьюго и вручил ему список необходимого.

В тот день Хьюго решил рискнуть и взять один очень дорогой заказ на черном рынке. Его гость, внимательно изучив требования, вгрызся в работу с энтузиазмом муравьев, наткнувшихся на дохлую ящерицу.

Полученное спустя три дня вознаграждение разом покрыло десятую часть стоимости того экспериментального лекарства, что Хьюго выжучил в Мунго для Снегга.

Тогда ему показалось, что настали действительно хорошие времена…

А затем встал вопрос оплаты.

Снегг категорически не был согласен получать сорок процентов с выручки. Не подействовал и аргумент, что Хьюго нужно было возместить лечение. Тогда он попробовал поспорить…

Снегг даже не возразил. Он просто посмотрел на него. Но так, что Хьюго вспомнил, что статус одного из лучших специалистов по зельям для этого человека вторичен.

В первую очередь его пациент оставался близким соратником Того-Кого-Нельзя-Называть. В резюме таких людей не было места качествам по типу «дружелюбность», «коммуникабельность», «крепкое ментальное здоровье» и «стойкое отвращение к пыткам и убийствам особо жестоким образом».

А еще, как говорят, он убил Альбуса Дамблдора. Вряд ли после такого будет проблемой убрать с дороги какого-то Хьюго Улисса.

Подумав об этом, Хьюго кое-как договорился делить выручку пополам, взяв на себя все расходы по закупке необходимого.

А спустя несколько дней он решил больше не есть и не пить дома. Так, на всякий случай.

Этому тоже были свои причины.

Несмотря на то, что пытаться управлять Северусом Снеггом было таким же бессмысленным занятием, как и ковать ртуть, Хьюго поначалу пробовал как-то контролировать своего гостя. Один раз, когда тот отлучился из своей комнаты, он решил быстро осмотреть помещение на предмет чего-нибудь подозрительного.

Первым, что бросалось в глаза, была книга по борьбе с темными и проклятыми созданиями. Она вызывающе лежала прямо на рабочем столе и содержала всего две закладки.

Первая была вложена на главе с оборотнями. Вторая — в разделе по вампирам. Красная карандашная линия жирно подчеркивала наиболее действенные рецепты ядов против подобных существ.

Хьюго не был глупым человеком. Он сразу же понял, что это было предупреждение. Что-то вроде «Не влезай! Убьет!», красующегося на трансформаторе.

…Все это промчалось в его голове за какие-то пару мгновений. Достаточно, чтобы взять себя в руки и не лезть на рожон.

— Нет, других симптомов не было, — сухо ответил Хьюго спустя недолгую заминку. — Только этот.

— Прелестно, — бросил Снегг, убирая записную книжку. — Это все?

— Да.

Снегг изобразил вежливую улыбку. Такие улыбки порой видят в морской воде одинокие пловцы. Они всегда идут в комплекте с острым плавником, который на огромной скорости направляется прямо к вам, разрезая поверхность воды.

— В таком случае нам всем лучше вернуться к своей работе, — произнес он, забирая стопку книг и газет.

Дверь захлопнулась прямо перед носом Хьюго Улисса.

Невероятных усилий стоило проглотить все те ругательства, что тут устремились наружу как кофейная пена из турки на огне. Проще было пройтись босиком по битому стеклу. Или уснуть на доске с гвоздями.

Хьюго кипел от злости, чувствуя, как начинают ныть зубы с ногтями и чесаться кожа. Похоже, опять весь вечер придется потратить на бритье.

Его взгляд вдруг упал на небольшой прямоугольник бумаги рядом с дверью. Видимо, вывалился из какой-нибудь газеты.

Хьюго поднял объявление и внимательно его изучил.

Кажется, он только что нашел решение для большей части проблем.

* * *

Замкнув дверь, Снегг придирчиво осмотрел принесенные ему книги. Две тут же отправились на рабочий стол, а остальные заняли свое место на полу.

Затем он полистал газету. Ничего нового о себе он не нашел. Как будто бы он и в самом деле умер, и жизнь потекла своим чередом, игнорируя его существование… Зато его привлекла полоса с объявлениями.

Снегг вчитался. Потом обвел текст карандашом.

Что ж. Это была хорошая идея. Стоит попробовать.

И ведь не то что бы жить здесь так плохо. Но все стало бы гораздо лучше, не будь здесь никого. И в особенности человека, который пытался убедить его, что попытка всучить под видом лекарства хорошую дозу напитка Живой Смерти была лишь способом ввести в искусственную кому.

Снегг бросил взгляд на палочку, лежащую на подоконнике. Он знал, что был профессиональным лжецом. Куда там любителям вроде Хьюго.

Где-то глубоко в подсознании — он чувствовал это, — в одном из бесчисленных ящиков лежало решение, как можно вывести Хьюго на чистую воду. Например, узнать, каким образом он вообще к нему попал, откуда это ранение и что произошло в день, когда он потерял память. Наспех состряпанное объяснение про «нашли в какой-то подворотне» его не устраивало.

Проблема заключалась в том, что нужно было дежавю. Его памяти — вернее, ее отпечатку, который сохранила палочка, — постоянно требовался спусковой крючок. Триггер.

В собственной голове Снегг до сих пор чувствовал себя как наследник огромной библиотеки, где большая часть книг была написана на языке, который он должен знать, но почему-то забыл.

Конечно, когда область знаний определена — например, он быстро понял по скупой биографии в газете, что долго практиковал зельеварение, — задача упрощалась. Чтение пособий, учебников, справочников по нужному предмету превращало невнятные сведения в голове в упорядоченную информацию.

Но это помогало только в том случае, когда он знал, что конкретно ищет.

Автобиографическая же память оставалась блуждающим астероидом в тени. Мысленно Снегг десятки раз прощупывал свое сознание так же тщательно, как астрономы исследуют небо с радиотелескопами. Иногда и в самом деле поступало какое-то отраженное эхо… но не более.

Наверное, ему нужно какое-то время. И сильное лекарство.

Рецепт последнего, кстати, он безуспешно искал уже целую неделю. Ничто не подходило.

Но возможно, этой ночью он наконец добудет нужные ингредиенты у одного торговца… Снегг посмотрел на потолок, туда, где в самом углу можно было незаметно снять и поставить на место несколько панелей. Они прекрасно сочетались со стремянкой, которую он нашел пять дней назад за кроватью. Все это позволяло человеку его комплекции с легкостью попасть в изолированную от логова Носфи часть чердака, затем через слуховое окно на крышу, а там по остаткам строительных лесов спуститься вниз.

Ему нравился этот путь. Во-первых, никто не следит за его приходом и уходом. Запах, шум и следы легко замаскировать, когда ты уже знаешь, от каких существ это нужно сделать. К тому же Носфи под вечер частенько терзал свою скрипку.

Во-вторых, его перемещения нервировали Хьюго.

О, это было целое искусство.

Та история с напитком Живой Смерти не должна была остаться безнаказанной. Но быстрая месть собственными руками — это банально. В чем смысл, если объект даже не прочувствует ее как следует? Снегг придерживался мнения, что лучший способ — заставить человека самому сесть на сковороду страхов, и все, что тебе остается — это иногда подкручивать под ней пламя. Главное — создать нужную атмосферу.

И кажется, у него неплохо получалось…

Правда, с крысой и в самом деле вышло неаккуратно. Но зато эффективно.

Сняв с огня спиртовки колбу, Снегг внимательно осмотрел ее содержимое на свет.

Пойдет.

Затем он осторожно подсыпал точно выверенную унцию толченого рога взрывопотама, аккуратно поставил колбу возле двери и засек время.

Очередной «взрыв» будет примерно около одиннадцати вечера. Как раз то, что нужно.

Пара других булькающих и дымящихся зелий старательно выполняли свою функцию — булькали и дымили. Процесс в самом разгаре, верно? Теперь плотно задернуть штору на окне, зажечь светильник, зачаровать паркетные доски скрипеть с разным интервалом…

Сделав шаг назад, Снегг замер и прислушался.

Комната теперь жила своей жизнью. По ней вовсю расхаживали. В ней работали. Не было никаких сомнений, что, попытавшись тайком пробраться сюда, вы встретитесь с крайне недовольным жильцом. А громкий «ба-бах», который раздастся здесь в скором времени, заставит некоторых призадуматься, так ли стоит снова сюда лезть.

Довольный результатом, Снегг снял с крючка на стене куртку и взялся за стремянку. Затем, вспомнив, он забрал со спинки стула трофейный серый шарф мистера Брауна и обмотал вокруг шеи, спрятав как заживающие рубцы, так и нижнюю часть лица. Он старался никуда не выходить без маленькой маскировки.

Теперь самое время немного прогуляться.

…К утру, после бессонной ночи и многочасовой работы, из его записной книжки был вычеркнут еще один пункт. Последний.

Похоже, он перебрал все существующие рецепты зелий и снадобий, которые могли бы восстановить его память.

Но ни один так и не сработал.

* * *

Странный.

Вот первое слово, которое приходит в голову многих не-лондонцев, попадающих в боро Камден-таун. Хотя определение «странный» так же плохо описывает Камден-таун, как «горящий» — огненный ад полыхающих нефтяных полей. Тут требуются емкие определения, с семантической глубиной Марианской впадины.

На первый взгляд кажется, что в этом районе Лондона можно найти все, что угодно — от викторианского фарфора до духовного просветления (тут прилагается широчайший список всевозможных средств его достижения, чаще всего незаконных). И только присмотревшись, вы осознаете, что ваши представления о «всем, что угодно» явно скудноваты, и пора их пополнить.

В конце концов, такое место просто обязано было существовать.

Камден-таун не являлся каким-то особенным феноменом. Он был ответом двух миров на существование Закона. Такие обособленные «сумеречные» пространства подвижны, как ртуть, и занимают свою нишу со скоростью грибка, прорастающего на вечно сырой стене.

Достаточно запретить что-либо, чтобы это «что-то» тут же начало распространяться за счет предприимчивых людей. Когда нечто свободно лежит на любом прилавке, оно не особенно интересно. Люди, как и многие антропоморфные существа, предпочитают тот плод, что растет в самом труднодоступном месте. Чем с большими усилиями ты его добыл, тем вкуснее он должен быть (обычно это не так, главное — убедить себя в этом).

Второй фактор заключался в том, что из-под юрисдикции одного Закона лучше всего убежать в зону другого.

Маггловским полисменам все равно, что какой-то волшебник торгует запрещенными в его мире швейными машинками. Мракоборцы тоже не питают особого интереса к магглам, которые за четверть цены продают часы, что вчера кто-то свистнул с витрины на Оксфорд-стрит.

Таким образом появился Камден-таун. Если Косой и Лютный переулки были местами только для своих, то здесь привечали всех. Главное, чтобы вам было чем заплатить. Или было, что у вас украсть.

Конечно, по поводу этого места разгоралось немало споров как в одном, так и в другом мире. Как правило, копья ломались о слишком неоднородный состав района. Либо отсюда нужно было выселить слишком много волшебников, либо слишком много магглов, а это было крайне затратно и малоэффективно.

В общем, Камден-таун цвел и пах. Жизнь била в нем ключом, как в компостной яме в жаркий полдень.

— …Я думал, мы пришли сюда договариваться об аренде помещения, а не закупаться у барахольщиков, — презрительно произнес Снегг, рассматривая вывеску магазинчика, перед которым они остановились поздним вечером.

Та в свете уличных фонарей гласила: «Подержанные товары Слайта».

— Мы точно по адресу, — отозвался Хьюго Улисс, — я еще вчера договорился с владельцем лавки.

— То есть весь этот магазин…

— Э-э-э… Нет. Только подвал.

Хьюго сильно нервничал. С его стороны было слишком рискованно вот так просто отпускать из-под постоянного присмотра человека, на которого он возложил все надежды на свое финансовое благополучие, и который все еще был ему должен. С другой…

Бр-р-р. Хьюго содрогнулся от одной только мысли, что Снегг может проводить все время под той же крышей, что и он. Нет уж. Это все равно что жить в доме со стенами из живых скорпионов. Пусть хотя бы часть суток находится где-нибудь подальше. Эта идея особенно выгодно выглядела в свете последних пары дней, на протяжении которых Снегг был почему-то особенно раздражительным. Ни дать ни взять человек, у которого прогорело какое-то серьезное дело.

В общем, то объявление об аренде было очень кстати.

Тем временем Снегг протянул руку, чтобы открыть дверь.

— Постой, — Хьюго указал на темные окна витрины. — Видишь? Лавка в такое время обычно закрыта. Мистер Тониус Слайт дал мне ключи только от задней двери, ею и воспользуемся. Пойдем, он как раз обещал к вечеру очистить помещение от хлама.

Забренчав связкой ключей, целитель прошмыгнул в узкий проход между двумя зданиями.

Снегг машинально сделал пару шагов за ним, но замешкался, нахмурившись. Кое-что было не так.

Во-первых, ему все еще не нравилось, что договор об аренде заключили за его спиной, поставив перед фактом. Не то что бы ему было принципиально, где обосновать рабочее место… Но его не спросили. Это злило.

Во-вторых, Хьюго или солгал, или не заметил, что лавка все еще была открыта.

Дверь слегка гуляла туда-сюда, на дюйм отходя от косяка. Присмотревшись, Снегг даже различил в глубине помещения желтое пятнышко света.

Спрятав лицо в шарф чуть ли не по самые глаза, он воровато оглянулся на прохожих, десятками снующих по пешеходной части улицы. Некоторые из них совершенно не скрывали ни остроконечные шляпы, ни причудливые одеяния. В этом явно не было никакой нужды. Спрашивается, что скорее привлечет внимание: человек в бархатной, расшитой звездами мантии, которая сойдет за халат, или во-он та группа парней с ирокезами ядовитого цвета, в ботинках с настолько высокой подошвой, что позволяла не спускаться, а шагать со второго этажа сразу на улицу, и таким количеством металла на одежде, что ее владельца могли бы по ошибке сдать в металлолом?

Признаться, в Камден-тауне Снегг чувствовал себя так же уместно, как гробовщик на детском утреннике. Одни только улицы, больше напоминающие запасник музея современного искусства, заставили его уже через пять минут смотреть только под ноги — оказывается, зрение тоже может пресытиться до тошноты. А еще рынки. Казалось, они возникали стихийно, перебегая с места на место как колония крабов и меняя ландшафт.

Но в этом были и плюсы. Например, никто в такой мешанине не обратит внимание на человека, что пробирается вечером в закрытый магазин.

* * *

Вот тут все было как надо.

Плотно затворив за собой дверь, Снегг оказался в темной, пыльной тишине. После карнавального буйства улиц эту тишину и полумрак хотелось смаковать порционно, как очень хороший напиток. Подождав, пока перед глазами перестанут мельтешить синие и красные пятна, он осмотрелся по сторонам.

На самом деле, увидел он немногое. Свет с улицы и приглушенный фонарь, чей огонек Снегг заметил сквозь стекло, обозначили интерьер скупыми линиями. Вот шкафы. Вот полки. Вот витрины. Прилавок. Лестница вдоль стены, ведущая на второй этаж, скрытый занавесками.

Он достал палочку.

— Люмос.

Вот теперь это действительно напоминало барахолку. Со всех сторон Снегга окружали вещи. Не было смысла перечислять все, что он мог разглядеть — достаточно было сказать, что их было очень, очень много. Мебель. Коллекции сушеных фей на картонках. Едва ли не все образцы продукции стекольного завода. Облезлое чучело лунтеленка. Набор телескопов. Пирамида хрустальных шаров. Книги, некоторые из которых были пристегнуты, а то и прикованы к полкам. Несколько томов даже шевелилось.

Осторожно прокравшись к витринам, Снегг рассмотрел некоторые из товаров.

В одной за толстенным стеклом был обычный чайник. До него было всего пять дюймов, но почему-то он казался очень далеким. Саму витрину покрывал слой инея, а на медной пластинке, поросшей кристалликами льда, различалась надпись «Ча…ник Рас…е…а».

В другой лежала простая двузубая вилка. Не самое грозное оружие, но… Лучше ее не трогать. Тут же по-соседству устроился простенький амулет. По какой-то причине при первом же взгляде на него разум затуманивало нездоровое веселье.

А еще было аккуратно сложенное полотенце, снабженное ярлычком с надписью «Не паниковать!». И обычная ложка с подробной инструкцией, как с ее помощью вырезать сердца.

На всякий случай Снегг решил отойти подальше от товаров.

Итак, кто-то здесь все-таки должен был быть. На это намекал оставленный на прилавке фонарь. Возможно, стоило окликнуть его владельца… но зачем? Он сам зашел сюда исключительно потому, что заподозрил Хьюго в обмане.

Кстати, здесь действительно очень тихо. Настолько, что тишина слегка сдавливала ему виски…

Странное ощущение.

Тем временем Снегг приблизился к прилавку. Помимо фонаря, здесь же лежала простая широкополая шляпа волшебника ⁽²⁾. Или колдуньи. Неважно. Она выглядела, как воплощение слова «поношенная», но в общем и целом, была совершенно обычной. Кое-где даже разлезлась, показав каркас.

А тишина начинала потихоньку действовать на нервы.

Тревога заскреблась глубоко в душе, как паук в спичечном коробке. Это беззвучие было… неправильным. Оно прямо-таки кричало о том, что в здании есть кто-то еще, и этот кто-то очень старается быть тихим.

Снегг резко развернулся с палочкой в одну сторону.

Ничего.

В другую.

Пусто.

Теперь давление в висках чувствовалось отчетливее. К этому прибавилось странное ощущение, которое мог бы испытывать муравей под лупой, если бы та концентрировала не солнечные лучи, а внимание наблюдателя. Это был сплошной пристальный ВЗГЛЯД… и он непостижимым образом окружал его со всех сторон.

Снегг медленно попятился к выходу, держа палочку перед собой. Теперь ему было действительно не по себе.

В круге света по полу прошмыгнуло что-то маленькое и темное.

Вздрогнув, Снегг глянул себе под ноги.

На древнем рассохшемся паркете сидел обычный таракан. Он никуда не бежал — просто сидел и смотрел.

Ошибки быть не могло. Насекомое рассматривало его так, как это может только разумное существо. Оно даже слегка приподнялось на передних лапках, чтобы лучше видеть.

Подозрительные шорохи стекались к Снеггу из темноты, как призрачное море. Он почти был уверен, что теперь может рассмотреть бусинки и точки множества глаз крошечных тварей, отражавших свет его палочки.

Снегг сделал еще один шаг назад…

И в этот момент на его голову с размаху обрушили что-то тяжелое.

* * *

— Бу-бу-бу-бу-зачем-бу?

— Бу-бу-бу-забыли-бу-бу-в-магазине?

Что-то увесистое и холодное давило на голову и холодило пальцы. Кажется, лед. Точно, ему сунули его в руку и сказали прижать к темени… Это было сейчас? Минуту назад? Час? Мысли и чувства никак не выстраивались в нужном порядке, они бестолково кружили в собственном аналоге «музыкальных стульев».

Лед подтаивал и холодными струйками стекал куда-то за ухо и воротник.

— Бу-бу-бу!

Он как будто бы очнулся от одного из тех препаршивейших снов, которые длятся четверть часа и оставляют тебя с ощущением, словно ты только что пережил столкновение с планетой. Тело неохотно вспоминало, что у него помимо тяжести на шее есть еще руки и ноги. А также зрение, слух… Глаза болели так, словно перед этим их кто-то запихнул в череп и хорошенько его потряс, как стакан с костями. Самим же черепом, похоже, играли в боулинг. Или приняли за бладжер.

По кусочку собрав ощущения воедино, Снегг понял, что сидит на полу, прислонившись к стене, и прижимает к голове сверток со льдом. Слева и чуть выше угнездилась тупая боль.

Слух постепенно превращал невнятное «бу-бу-бу» рядом в осмысленную речь.

— И всех своих посетителей вы так встречаете? — Несомненно, это говорил Хьюго Улисс.

— Только тех, что вламываются в лавку как воры!

А вот это уже был кто-то незнакомый. Снегг попытался сфокусировать взгляд на источнике звука. Это было нелегко, несмотря на то что в лавке стало гораздо светлее. Картинка перед глазами постоянно норовила уехать куда-то в сторону.

— Мисс, мы арендовали подвал в этом здании! И пришли его осмотреть, клянусь вам.

— Пробравшись для этого в закрытый магазин?

— Мерлина ради, успокойтесь. И не надо так усердно размахивать палочкой, вы мне глаз выбьете.

Наконец, Снегг сумел рассмотреть фигуру напротив Хьюго. Это была довольно худая женщина лет тридцати, со светлыми волосами, в блузке с оборками и длинной темной юбке. К груди она прижимала здоровенный увесистый том, при одном взгляде на который голова снова отозвалась болью. Так вот чем его приложили. При этом в книгу она вцепилась так, как римские легионеры не хватались за свои щиты в германских лесах, заслышав боевой рог. А вот палочку держала, словно какое-то опасное и кусачее животное. Попытка выглядеть грозно окончательно разбивалась о светлую прядь перед лицом, которую женщине то и дело приходилось сдувать в сторону.

Дождавшись своей очереди в списке мыслей, чувств и рассуждений, на сцену наконец-то вышла злость. Снегг потихоньку закипал — так, как он умел: исходом как правило был не взрыв, который отгремит за какую-то секунду и забудется, а долгий, поддерживаемый и очень токсичный процесс, отравляющий все вокруг.

— А, Велиус! — заметив его осмысленный взгляд, Хьюго с наигранной приветливостью помахал рукой. — Мисс, знакомьтесь, Велиус Сетон, мой напарник, как раз собирался оборудовать в этом подвале рабочую лабораторию. Вас и в самом деле мистер Слайт не предупреждал?

Женщина перевела взгляд на разозленного Снегга. Ее лицо приобрело выражение человека, который, пробираясь сквозь лесную чащу, бросил камень в сторону подозрительного шороха и услышал в ответ громкое утробное рычание.

— Не знала, что для этого нужно красться в полной темноте с закрытым лицом, — дрогнувшим голосом возразила она.

В ее речи слышался намек на легкий акцент.

— Мисс, как видите, в подвал можно попасть двумя путями: через саму лавку и заднюю дверь. Мой… друг решил воспользоваться первым, — непринужденно вклинился Хьюго, едва только Снегг открыл рот. — Кстати, раз уж я его представил, назовусь и сам. Хьюго Улисс, предприниматель. А вы, мисс?..

— Свель ⁽³⁾ Содерберг. Я работаю здесь. Продавцом.

Снегг наконец кое-как поднялся на ноги. Лед почти полностью растаял и весь стек ему за шиворот.

— Послушайте, мисс… — начал он голосом, в котором слышалось шипение стали, вынимаемой из ножен перед убийством.

— Нет-нет-нет, мы не будем скандалить из-за этого недоразумения! — Хьюго, как опытный рефери, тут же влез между разъяренным Снеггом и Свель Содерберг.

По правде говоря, в этот самый момент Хьюго Улисс испытывал нечто вроде облегчения. Он успел неплохо изучить своего подопечного и знал, что Снегг даже к мелким обидам подходит со скрупулезностью коллекционера бабочек, пришпиливая каждую к картонке и развешивая по стенам своего разума. А теперь кто-то взял и от души врезал ему по башке тяжелой книгой, да так, что наверняка искры из глаз посыпались. Мысленно Хьюго аплодировал мисс Содерберг… но вместе с тем заранее приносил соболезнования. Он видел, каким холодным взглядом Снегг смотрел на нее — это была температура, при которой замерзает азот ⁽⁴⁾.

Определенно, кое-кто обзавелся новой любимой когтеточкой. Хьюго Улисс мог выдохнуть — теперь это не его участь. А если в один прекрасный день с мисс Содерберг произойдет несчастный случай, то можно будет и мистеру Слайту подбросить пару бизнес-идей…

Но это все потом. Сейчас, пока жестокое убийство отодвинулось на неопределенный срок, нужно было договариваться. Хьюго, самоназванный дипломированный знаток человеческих душ, скользнул взглядом по Свель Содерберг и нашел два факта: первый заключался в наблюдаемой недостаче в некоторых, кхм, округлостях, а второй прямо-таки кричал, что сигарета ей к лицу. Некоторые люди внешне буквально созданы под какие-нибудь вредные привычки.

А еще было что-то, что слегка сжимало ему виски в ее присутствии и шебуршилось в задней части мозга. Но ощущение было столь же незаметным, как вздох мотылька, и разум его проигнорировал.

Хьюго решил зайти с того, что считал своим козырем — предугадать желание собеседника. Он сунул руку в сумку, где обычно носил с собой множество полезных мелочей на все случаи жизни.

— Могу ли я предложить вам… — начал он, зацепив пальцами краешек портсигара.

— Нет, — в серых глазах мисс Содерберг сверкнула сталь. — Я не курю.

Последняя реплика щелкнула, как захлопнувшийся на морозе капкан. Хьюго понял, что он явно не первый и не последний, кто так ошибся.

— Ладно, — миролюбиво улыбнулся он. — Тогда давайте к делу. Как я уже говорил, мы приобрели право на аренду подвального помещения… — он достал из сумки свиток пергамента и помахал им в воздухе, — в чем вы сами можете удостовериться.

Мисс Соберберг осторожно отложила книгу на прилавок и взяла бумаги, продолжая держать Хьюго и Снегга под прицелом. Вчиталась в строчки.

— Ну как, готовы нас пропустить? — Хьюго лучезарно улыбался, как лиса в игривом настроении улыбается попавшей под лапу полевке.

Продавец вернула ему документы.

— Дверь там, — указала она палочкой.

— То есть мы можем наконец осмотреть подвал? — осторожно осведомился Хьюго.

— Можете, — ответила мисс Содерберг. — При одном условии: чтобы здесь я вас больше не видела в нерабочее время. И пожалуйста, пользуйтесь в следующий раз той дверью, что выходит на задний двор, а не в лавку.

— А ты что скажешь, С… Велиус? — обратился Хьюго к молчаливому Снеггу.

Последний ответил не сразу.

Вне всякого сомнения, Снегг был все еще зол. Но его злость из первоначального, расплавленного состояния уже ушла на отливку, охлаждение и дальнейшую обработку кузнечным молотом. Прощать он не собирался, однако удобный момент уже был упущен, и поэтому стоило вспомнить, что месть — это блюдо, которое в подогретом виде теряет все свои вкусовые качества. К тому же туман слепой ярости уже рассеялся, и Снегг вспомнил, что предшествовало удару.

В отличие от Хьюго Улисса, он не мог игнорировать странное ощущение в собственной голове. Что это? Заклинание? Проклятие? Эффект какого-то из товаров ассортимента лавки? Защитные чары? Начинать свару здесь и сейчас было бы такой же глупой идеей, как и кататься на лыжах в горном ущелье зимой после многодневного снегопада.

Но был еще один фактор. Несмотря на то, шарф больше не прятал его лицо, продавец его не узнала. Более того, судя по акценту, с Британскими островами у мисс Содерберг было чуть больше общего разве что в сравнении с ананасом. По крайней мере, она говорила по-английски. Для Снегга, чей первый выход в люди чуть не обернулся линчеванием на заднем дворе «Дырявого котла», это было важным преимуществом. Прошлое могло преследовать его через множество лиц… но точно не здесь.

— Меня в принципе устроит, если выходящая в зал дверь будет закрыта, — ответил наконец Снегг.

Он со злорадным удовлетворением отметил, как по лицу мисс Содерберг пробежала тень досады. Он сильно ей не понравился. И это было взаимно.

— Отлично! — в голосе Хьюго звенели чересчур оптимистичные нотки ведущего детской новогодней елки, когда половина детей передралась прямо во время хоровода, но шоу должно продолжаться. — В таком случае мы уже удаляемся.

Тут он заметил лежащую на прилавке книгу, которую мисс Содерберг использовала ранее как импровизированную дубинку. Обложка сильно надорвалась, обнажив россыпь желтых запятнанных страниц.

Хьюго охватило вдохновение. Он достал палочку.

— Но, если вы позволите, в качестве извинения я мог бы починить этот том… — начал он.

— Нет, — холодно отрезала продавец. — Уходите. Оба.

— Как скажете, — пожав плечами, удивленный Хьюго оглянулся на Снегга. Тот ответил безучастным взглядом. — Тогда доброго вам вечера.

Они удалились прочь.

Дождавшись, пока оба мужчины скроются за дверью, ведущей в подвал, Свель Содерберг положила палочку на прилавок. Затем, воровато оглянувшись по сторонам, она отодвинула ящик и вытащила обычный клей и канцелярский нож. Поразмыслив еще немного, Свель добавила к ним иголку и нитки.

После чего, подкрутив свет фонаря, склонилась над пострадавшей книгой.

К палочке она так и не прикоснулась.

* * *

Что-то было не так.

Что-то определенно было не так.

В спальне царила полночь, перечеркнутая полосами рыжего света уличных фонарей, а он, Кингсли Бруствер, сидел на краю кровати, сжимая в пальцах волшебную палочку. Причем последнюю он схватил быстрее, чем успел окончательно проснуться.

Чувство тревоги завывало на тротуарах его сознания, словно очередной прорицатель конца света.

Подобные внезапные пробуждения не были чем-то непривычным для исполняющего обязанности министра магии. Ровно так же он проснулся месяц назад, в ночь, когда под стенами Хогвартса только-только началась бойня. Тогда его разбудил Патронус кого-то из членов Ордена Феникса.

Но сейчас не было серебристого света. Не было шума совы за окном. Не было тихих шагов, поскрипывания половиц, шороха одежды. Не было ни единого признака, который мог бы послужить адекватным объяснением, почему же Кингсли Бруствер так резко проснулся, да еще и приготовился к бою.

Он невербально сотворил все известные ему чары обнаружения, проверил все магические ловушки и сигнализации. На худой конец даже прошел к двери и осмотрел замки.

По всем признакам дом Бруствера мог бы занять первое место в конкурсе по обеспечению безопасности частной собственности.

Озадаченный, Кингсли Бруствер вернулся в постель, однако палочку убирать не стал, прислушиваясь к ночным звукам. Тревога поутихла, удовольствовавшись доказательствами, но инстинкт мракоборца пристально следил за приборными панелями остальных чувств.

Когда ощущение опасности растворяется, на сцену, поправляя прическу и галстук-бабочку, обычно выходит разум, чтобы увещевательным голосом успокоить своего обладателя, надумавшего было драпануть куда глаза глядят. По зрелом размышлении и.о. министра пришел к выводу, что за последние дни повидал достаточно, чтобы просыпаться в холодном поту от любого шороха. Взять хотя бы ту крайне неприятную миссию несколько недель назад…

Все боялись лорда Волан-де-Морта. Это было таким же справедливым утверждением, как и то, что сумма от сложения двух двоек равняется четверке, а журнал «Придира» — плод творчества шизофреника. Смерть не слишком изменила ситуацию. Даже безжизненное тело темного мага не выглядело как что-то безобидное. Одним своим присутствием оно добавляло и без того безрадостной победе привкус угрозы, которая никуда не спешила уходить.

По этой причине его первым делом поспешно перенесли в самый безлюдный угол Хогвартса.

Однако даже так никто не смог почувствовать себя в окончательной безопасности. Минерва МакГонагалл, временно принявшая обязанности директора школы, первая заявила о необходимости как можно быстрее захоронить останки Волан-де-Морта. Похоронная команда сформировалась тут же на месте. В ее состав вошел и сам Кингсли Бруствер.

Всю дорогу до намеченного участка на окраине Запретного Леса никто из их процессии не проронил ни слова. Обратно они возвращались с почти неприличной поспешностью, лишь изредка обмениваясь комментариями. Все участники похоронной команды, включая Бруствера, не могли избавиться от ощущения, словно пропитались чем-то крайне паршивым. Кингсли был более чем уверен, что уже на следующие сутки вокруг свежей могилы вымерло все, что только можно.

В этом не было ничего удивительного. Вытряхнув радий из емкости, не стоит недоумевать, почему сама емкость вдруг начала засвечивать все вокруг.

Впрочем, когда ты теперь не можешь выспаться, все рациональные объяснения хочется послать к черту.

И.о. министра магии лежал еще с час, разглядывая потолок и думая о докси, мигрирующих приведениях и полтергейстах, которым не сидится в прежних домах. Затем были мысли о сводящих с ума проклятиях, что могли быть в утренней корреспонденции. Затем…

Кингсли Бруствер все-таки уснул.

Часовая стрелка совершила еще один оборот и пошла на новый круг.

Тик-а-так-а, тик-а-так-а.

Сотканная из тумана фигура следила за ее бегом, пропуская сквозь себя оранжевый свет уличных фонарей. Лишь изредка по поверхности тени прокатывалось слабое синеватое мерцание, как зарницы далекой грозы.

[1] И проиграли бы.

[2] Со всей определенностью заявляю, что это действительно самая обычная шляпа. Не Распределяющая. Расходимся, здесь не на что смотреть.

[3] Сразу замечу, что имя пишется и произносится как «Свёль». Небольшая жертва, принесенная за право не ёфицировать текст.

[4] — 210 °C, если быть точной.

1) И проиграли бы.

Вернуться к тексту

2) Со всей определенностью заявляю, что это действительно самая обычная шляпа. Не Распределяющая. Расходимся, здесь не на что смотреть.

Вернуться к тексту

3) Сразу замечу, что имя пишется и произносится как «Свёль». Небольшая жертва, принесенная за право не ёфицировать текст.

Вернуться к тексту

4) — 210 °C, если быть точной.

Вернуться к тексту