В соколином гнезде (гет)

— Родственниками, лезущими в личную жизнь, в наше время никого уже не удивишь, — Кея потерла виски, будто желая избавиться от головной боли. Безуспешно. — Но когда этим занимается давно покойный предок, живущий внутри тебя — это что-то новенькое.

Она могла бы поклясться, что услышала при последних словах ехидный смешок. Может, так оно и было, хотя Малакай до такого никогда раньше не опускался, считая ниже своего достоинства беседовать с телом, несущим его бесценную душу. Когда разговор заводило само тело, разумеется.

«Может, я просто сошла с ума. Нет никакого предка, нет никакого проклятия Малакая, просто свихнувшаяся ведьма разговаривает с голосами в своей голове».

Но Кея прекрасно знала, что Малакай существует на самом деле, и, как назло, просыпается в самые неподходящие моменты. Например, когда Фалькмар, обсуждавший с ней, как лучше укрепить печать на Склепе Нежити, вдруг предложил перенести разговор на вечер и обсудить дела за совместным ужином.

К счастью, Фалькмар ничего не заподозрил, потому что язвительность Кея унаследовала от самого предка, возможно, вместе с его душой. Тем не менее, все надежды на приятно проведенный вечер (а вполне возможно, и не только вечер) рухнули в один миг: тонкая понимающая улыбка, уже игравшая на губах Кеи, вдруг расползлась в оскал, а душа, утратившая контроль над телом, сжималась в комок от ужаса. Кея едва осознавала, что говорит, и пришла в себя уже после того, как разгневанный Фалькмар ушел, хлопнув дверью.

Могло быть и хуже, конечно. Представив, что произошло бы, если бы Малакай вот так пробудился во время большого совета или важной аудиенции, Кея вздрогнула.

«О чем все-таки думал Патриарх, отправляя меня сюда? С таким же успехом можно было разместить под баронским замком десяток бочек гномьего пороха. А потом поджечь».

— Тебе никто не говорил, что завидовать нехорошо? — не очень-то почтительно поинтересовалась Кея.

«Завидовать чему? — а вот это ей уже не послышалось: то ли предка все-таки задел вопрос, то ли он решил изменить своему обыкновению просто-напросто от скуки. — Твоему жалкому телу, не способному владеть и десятой долей моей прежней силы? Если бы ты могла видеть себя со стороны рядом с этим напыщенным болваном… Отвратительное зрелище».

— Еще скажи, что он меня недостоин, — фыркнула Кея. Мнение предка насчет Фалькмара она разделяла, однако со стороны оно выглядело не так привлекательно.

«Почему же? Это едва ли не лучшее, на что ты можешь рассчитывать. Может, среди вашего потомства наконец найдется достойное меня вместилище».

— Ну, знаешь ли, — задохнулась от возмущения Кея. — Во-первых, я тебе не племенная кобыла. Во-вторых, ни о каком потомстве еще и мыслей не было. В-третьих…

В-третьих, при мысли, что кто-то из ее возможных детей стал бы носить в себе душу предка, по спине Кеи пробежал холодок.

— Зачем? Зачем ты это делаешь? Почему ты мне мешаешь?

«Это не я тебе мешаю, глупая девчонка, — вновь снизошел до ответа Малакай. — Когда ты испытываешь сильные чувства — какие угодно, — тебе труднее удерживать над собой контроль. И тут уже в дело вступаю я».

— Чувства, — устало повторила Кея. — Все, что я испытываю к Фалькмару — безграничное терпение. И не только к нему, между прочим.

Возможно, предок все же сослужил ей добрую службу. При ее положении в Норимаре, до сих пор довольно шатком, последнее, в чем Кея нуждалась — слухи о том, что придворная колдунья опутывает молодого барона чарами, и, несомненно, хочет сделать его своей марионеткой. С другой стороны, слухи пойдут все равно, сколько ни старайся; если уж ее станут обвинять в соблазнении и темном колдовстве, пусть хотя бы одна часть будет правдивой.

Главное, чтобы Малакай не вмешался опять в разгар «соблазнения». Но жить в страхе и вечно оглядываться на него Кея не собиралась — как-то же существовали с ним прошлые Сосуды Души.

Кея давно уже вышла из возраста, когда родня имеет право вмешиваться в ее дела. Даже если эта родня делит с ней одно тело.