Пробуждение (джен)

У нас всегда было нелюдимо. Или мебели мало, или людей... Но от нашего особняка всегда веяло чем-то противным, пустым.

Двери, как всегда, поприветствовали меня скрипучим криком. Воздух пропитан пылью и гарью. Хотя откуда в доме запах гари? Разве в нашем тихом, немноголюдном доме могло что-то загореться? Нет. Никогда.

Понятия не имею, что это, но как только я захожу в этот дом, то что-то мерзкое, ползучее садится мне на шею и, крепко обнимая, наводит на меня ужаснейшую тоску. Я пытался хватать это что-то за длиннющие цепкие руки и скидывать с себя. Но результата не было.

Мне хочется с кем-то поговорить этим холодным осенним вечером, но одно обстоятельство заставляет меня печально улыбнуться. Какая ирония...

Я швыряю свою сумку в заплесневевший угол и сажусь на кровать. Но тут же спохватываюсь.

— Рая, ты дома? — кричу я, чувствуя тревогу. Девочка всегда встречала меня с работы.

Судорожно открывая дверь за дверью, проходя комнату за комнатой, я убеждаюсь, что дом пуст. Пуст, но как будто притворяется пустым. Будто бы что-то прячет.

— Рая! — кричу ещё раз напоследок, натягивая мокрую куртку. Нужно найти девочку до темноты.

Я выбегаю на улицу и с облегчением выдыхаю.

Рая сидит на ступеньках крыльца и держит на руках что-то мокрое и пушистое.

— Ты же знаешь, что я ненавижу котов, — говорю я, сложив руки за спиной. Рая печально вздыхает.

Ветер завывает всё сильнее, и макушки деревьев бьются друг о друга, издавая жалобный шелест. Мне противен этот шум.

Я легко дотрагиваюсь до её худенького плечика:

— Нам пора домой. Сегодня холодно. Завтра погуляем.

Но девочка выворачивается и прячет от меня лицо. Этот маленький мерзкий котёнок всё ещё сидит у неё на руках.

— Я ни за что не пущу его в мой дом, — ледяным голосом объявляю я.

Рая пристально смотрит мне в лицо. Хоть она не говорит, но я научился понимать её взгляды. И сейчас она умоляет. Я готов сделать для Раи многое, но в это «многое» не входит приручать бездомных блохастых котов. Ненавижу котов. И собак. И что бы то ни было за животное.

«И вообще... Мой дом — это мой дом», — думаю я.

Но увидев, что я непоколебим в своём решении, Рая снимает свою тонкую курточку и, завернув в неё котёнка, плетётся прочь от дома.

Я вижу, она дрожит. Её майка стала уже совсем мокрой, потому что начался дождь. Рая оборачивается. Волосы прилипли к её худому, вытянутому лицу.

Немного подумав, я кричу ей:

— Относи этого мерзавца и возвращайся домой!

Ветер всё ещё надрывается, исполняя какую-то лирическую серенаду, название которой я не смог придумать. Ветви промокших насквозь деревьев мечутся из стороны в сторону, словно борются между собой. Серое небо отражается в мокром асфальте, который, кажется, растает от такого количества дождя. Льет не как из ведра, а как из пожарного шланга.

Я опомнился, ещё раз посмотрел в сторону, куда пошла Рая. Наверное, надо было её остановить... Всё-таки дождь, холодно.

Вы скажите: «Ты такой бессердечный! Отпустил пятнадцатилетнюю девочку в такой сильный дождь, да ещё и в сумерки!»

Да, я должен её проводить или уступить и позволить ей взять этого котёнка домой... Но она, знаете ли, тоже не ангел.

Не знаю. Можно ли назвать один из периодов моей жизни "бессердечным" или же это было просто безразличие?

Хочу рассказать небольшую предысторию.

Когда я встретил Алику, то мне показалось, что она похожа на мою мать: рассудительная, твердолобая, настойчивая. У неё даже волосы были рыжие и кудрявые, как у матери. В каком-то смысле это и хорошо, что Алика была умной и умела добиваться того, чего хотела, в кратчайшие сроки. Но её качества и стали причиной того, что в один холодный осенний день мы с ней оказались под венцом. До сих пор не понимаю, как это случилось.

Я никогда её не любил. «Тогда какого лешего ты на ней женился?» — спросите вы. Если бы я знал.

Я всё ещё помню, как она бесцеремонно скидывала все старинные вещицы в моём доме в большую коробку, называя их безвкусицей. А они были дороги моему сердцу.

Она напрямую сказала мне, что управлять «нашим» домом будет она, потому что меня нет к этому способностей.

Я слушал её. Исполнял её приказы.

И вот один раз, когда я уставший пришёл с работы, то увидел девочку с синяком под глазом, которая была похожа больше на призрак, чем на ребенка.

Она была невысокая, тоненькая словно тростинка, готовая поломаться от лёгкого дуновения ветра. Лицо было худым, печальным, и резко выделялись скулы.

А карие глаза под тонкими бровями, печальные и разумные, были подобны шоколадному глубочайшему на земле озеру. Волосы короткие, неровно постриженные, каштанового цвета.

На мой недоумевающий взгляд Алика ответила просто: «Племянница. Моя сестрица умерла, и теперь Рая будет жить здесь. Она нема».

Первую неделю мне было безразлично ещё одно существо в моём доме. Девочка ела крайне мало, ничем мне не мешала. Тихо пробиралась в домашнюю библиотеку и сидела там всё свободное время, показываясь лишь к основным приёмам пищи. Меня это устраивало.

Да и по жизни я всегда был ко всему абсолютно равнодушен.

Я не обращал никакого внимания ни на людей, ни на природу, ни на что бы то ни было. Я жил словно в полудрёме.

Не знаю, когда это началось, но скорее всего — после смерти моих родителей. Сначала скончалась моя добродушная мама — от лейкемии. А через полтора года умер и отец — от старости.

Смерть отца была для меня потрясением. Ведь смерть мамы мы с отцом перенесли вместе, бок о бок. А вот когда отец умер, то поддержать меня было некому.

Я тогда заканчивал колледж. Помню, как после похорон разбил стекло в чужой машине и даже думал её угнать, но у меня не вышло. Но я легко отделался — просто заплатил им за это дурацкое стекло.

Ещё я напивался и ложился спать не раздетым. Мне ничего не хотелось делать.

Я был единственным ребенком в семье. И родители любили меня. Поэтому, наверное, мне было так сложно пережить их смерти.

И всякие страшилки, которые мне рассказывали коллеги по работе о своих семейных проблемах, о болеющих детях, о разводе, о нехватке денег, никак меня не цепляли. Мне было, откровенно говоря, начхать на всё это. А если по-честному, то я просто-напросто не верил, что они говорят всё, как оно есть на самом деле. Мне казалось, что всё преувеличено до небывалых размеров.

Например, однажды к нам в отдел перешла некая Сюзанна. Она была белокурая, румяная и округлая, словно бочонок.

Сюзанна была до невозможности болтлива. Она постоянно жаловалась, что её ненаглядный Родмир вечно болеет, что ему надо пить много таблеток и вредно есть сладкое.

Или Кэтрин, которая то и дело плакала и жаловалась на своего мужа. Она говорила, что он изменяет ей, не обеспечивает её и дочь. И что мир несправедлив и жесток.

Или, к примеру, Джеймс. Его жена подала на развод, но, по его словам, он совсем в этом не виноват. Он всегда был прилежным семьянином. А она истеричка и просто невыносимая женщина.

Я не умел слушать людей. Не хотел.

Но после появления Раи в нашем доме что-то стало меняться. Однажды я пригляделся к этому существу. Почему... Все её руки были покрыты рубцами, ссадинами, а шея выглядела ещё красочнее: вся синяя.

И я решился спросить: что это? Но Рая никак на это не отреагировала.

Чуть позже я всё же узнал. Один раз, придя с работы пораньше, я услышал с верхнего этажа мычание вперемешку с воплем.

Мои руки задрожали. Я нервно сглотнул.

«Может, в дом пробрался вор или маньяк-убийца? И Алика в опасности?»

Но в полицию звонить я не стал. Медленно ступая по лестнице, я всё ещё слышал взвизгивания и жалостное мычание.

Широко и резко распахнув дверь, я увидел картину, поразившую мой разум.

Алика держала Раю за горло, приподняв её легонькое тельце над полом. По всей комнате были разбросаны книги, а некоторые из них были безвозвратно испорчены, разорваны в клочья.

Алика, увидев меня, отпустила Раю на пол так, что та грохнулась и болезненно замычала. Потом, держась за горло и дрожа всем телом, Рая поползла к стене, оставляя за собой кровавый шлейф. Лицо её было синеватого оттенка, а рот испачкан кровью.

Я сам готов был взвыть или замычать. Мне было страшно: Алика, безразлично посмотрев в сторону Раи, как ни в чём не бывало подошла ко мне, обняла за шею и, легко поцеловав в губы, сказала:

— Не переживай, дорогой Ортвин, это воспитательная работа.

Я терпел многие её капризы, уступал ей во всем. Был тряпкой. Она имела надо мною какую-то власть. Я и слова не мог сказать поперёк. Но тогда, когда я видел, как беззащитный ребенок давится на полу, отхаркиваясь кровью... Я засунул свой флегматический характер в одно непривлекательное место, название которого, думаю, вам хочется сейчас услышать меньше всего.

Я сжал кулаки, губы мои скривились. Дыхание стало тяжёлым и прерывистым, в горле не было места, словно оно набито ватой. Время будто бы остановилось. Красивейший пейзаж за окном стал расплывчатым и серым. Не мог я различить его весёлых красок.

Я поднял глаза и уверенно посмотрел на Алику. Не просто посмотрел, я изучал каждую ямочку и родинку на её лице.

Я искал в ней что-то родное, что, как думал раньше, было просто скрыто под маской хладнокровия и жестокого расчёта, завуалированного её сложным и непонятным мне характером. Но нет. Ничего подобного я в ней не отыскал.

Сотни мыслей проносились в моей голове. Я готов был дать отпор. Скальпелем вырезал последние сомнения. Разгонял туманный беспробудный сон, который на меня навела эта сумасшедшая женщина.

Я больше не был безразличен к её жестокости. Теперь я видел боль вокруг себя, словно выкарабкался из своего защитного панциря, скомкав своё фирменное безразличие.

Эта решительная минута тянулась, словно жевательная резинка. Тихо. Бесконечно. Удушающе.

Алика отошла на шаг и нахмурилась, сложив руки на груди, затем опустив их по швам.

— Зверь, — прорычал я. — Животное, — цедил я сквозь сомкнутые зубы.

Алика приоткрыла рот, но потом сделала вид, что ничего не расслышала.

— Сегодня устрицы, дорогой Ортвин. К столу? — предложила она беззаботно.

Я тоже улыбнулся. Хотя, точнее будет сказать, оскалился.

— После тебя, любимая.

Она подозрительно посмотрела на меня, потом украдкой взглянула на Раю, отвернувшуюся к стене и лежавшую неподвижно. Затем медленно пошла к лестнице.

Я пошёл за ней, и как только Алика подошла к лестнице, крепко схватил её за руку и резко развернул. Схватил за горло и стал душить её с неистовой силой.

Она вырывалась, пыталась ослабить мою хватку. Била ногами по полу, хрипела и задыхалась. Её лицо стало багрового оттенка. Под тон её огненно-рыжей шевелюры.

Мне хотелось смеяться, смотря на её выпученные глаза. Она била по моей крепкой руке, но бесполезно.

Наконец я отпустил её. И она, как ни странно, тоже грохнулась на пол, держась за своё горло и жадно хватая ртом воздух.

Она была шокирована, унижена.

Я сломал её гордость. И восстановил свою. И Раи.

Отпустив её, я даже не заметил, как она ринулась в свою комнату и заперлась на ключ.

А я всё стоял. Смотрел на дубовый пол, не моргая. Как же я был рад. Словно сдал сложный экзамен.

Алика ушла из дома той же ночью. С того момента на лестнице прошло уже лет пять. И я никогда больше не видел Алику.

Она не оставила ни записки, ни письма. Ни одной её вещи не было в доме после её незаметного ухода. Не осталось даже запаха духов. Она унесла с собой всю себя.

Но оставила лишь одно о себе напоминание — Раю.

С тех пор мы и живём с Раей вдвоём.

Через месяц я оформил на неё опекунство. Я делаю всё, что должен делать: покупаю ей одежду, кормлю три раза в день, дарю ей новые книги.

Почему я просто не сдам её в детский дом? Или чтобы кто-нибудь другой её воспитывал? Не знаю... Никто другой не сможет её понять так, как я.

Я пробужденный. А они все — не знаю.

Где гарантия, что они смогут дать ей не только еду, одежду и книги, но и важные жизненные принципы, как я? Откуда им знать, как угодить немому, замкнутому подростку? Они же не знают, как она настрадалась.

Да и у меня никогда не возникало мыслей об этом. Зачем она кому-то? Ведь бескорыстных, добрых людей, готовых помочь, слишком мало.

И то. Мало быть добрым. Нужно пробудиться. Увидеть страшное своими собственными глазами — только тогда поймёшь правду. Тогда твоя доброта будет не только в красивых, сочувственных словах, но и в ущемлении своих интересов.

Знаете, думаю, маленький блохастый котёнок — не такая уж огромная проблема. Пусть берёт. Может, Рая станет почаще улыбаться.

А вообще на этих выходных свожу её в зоопарк, раз она так любит животных. Пусть вдоволь на них насмотрится, чего уж там.

Так о чём это я...

— Рая! Бери уже своего кота и живо домой! — закричал я, махая ей рукой.

А она, похоже, только этого и ждала...

— И куртку надень!