Первое «преступление» Уильяма Т. Спирса (джен)

Уильям Т. Спирс уже пятый день на долю секунды замирал перед входом в отдел, глубоко вдыхал, словно за дверью его приветливо ожидала зубастая и холодная пропасть, и лишь потом брался за ручку.

Никто не знал истинной причины ужаса, который заставлял каменеть лицо Спирса. Уильям не боялся увидеть за дверью представителей комиссии дисциплинарного отдела, как думали все без исключения жнецы смерти, — болтливые секретари отдела документооборота растрезвонили всем, что он, новоиспеченный начальник департамента, получил уведомление о дисциплинарной проверке. Инспекторам предписывалось играть на нервах «жертвы» и внезапно появляться рядом с ней в течение минимум пяти дней, максимум — двух недель от вручения уведомления. Они были вправе незримо сопровождать нарушителя и наблюдать за ним все время, пока тот корчился в муках ожидания.

Стратегия защиты, придуманная Спирсом в первый же день, казалась идеальной. Но чтобы она сработала на все сто, ему необходимо было удержать на лице бесстрастное или слегка раздосадованное выражение, не засмеяться в голос и не разозлиться при виде Сатклиффа. Никаких лишних эмоций: если невидимые инспекторы таятся у Уильяма за спиной, они смогут понять его намерения по отголоскам чувств. Никто не мог превзойти Спирса в имитации раздражения, безразличия и вежливой отстраненности, сквозь такие маски не пробивалось настоящее отношение к творящемуся в отделе безобразию в исполнении Сатклиффа, но через сито восхищения или удивления могла просочиться истина. Это уничтожило бы всю игру, а ставка была слишком высока — в случае неудачи Спирсу грозили его собственная смерть и разочарование Сатклиффа, и Уильям не знал, что его расстроит больше.

Он еще раз напомнил себе о катастрофических последствиях фиаско, медленно выдохнул, сжал челюсти и резко распахнул дверь.

— О, Уилли, — приветствовал его Грелль, изящно пристроившийся на углу своего стола в облегающем длинном и узком платье из чего-то, что походило на крокодиловую кожу. — Ты так вовремя! Только твой выдающийся и дисциплинированный ум сможет разрешить наш спор!

Он плавно повел рукой вокруг себя, указывая на собравшихся на почтительном отдалении жнецов.

Уильям Т. Спирс лишь раздосадованно фыркнул, стараясь не думать о том, что с Грелля бы сталось за одну ночь убить и освежевать нескольких аллигаторов и сшить потрясающий наряд. Сатклифф выглядел невыспавшимся и чертовски довольным. Точно, охотился на крокодилов, нарушая все мыслимые инструкции. Спирс подавил желание наказать подчиненного или хотя бы расспросить о подробностях охоты и поинтересовался, с трудом разжимая челюсти:

— Ты сегодня крокодил?

Сатклифф поджал ноги в узких зеленых туфлях-лодочках и зашипел сквозь зубы. Змеиной грацией и злобным неподвижным взглядом он напоминал кобру или гигантскую змею, но Спирс преднамеренно выбрал неверный вариант ответа. Иногда ему нравилось злить Сатклиффа исподтишка, прикрываясь усталым равнодушием.

Грелль закатил глаза и устало вздохнул:

— Ты все так же слеп к красоте, Уилли. Но я мудр и сыт, поэтому нетороплив и прощаю тебя, — он быстро провел языком по правому уголку рта, стерев красную каплю, напоминавшую засохшую кровь.

— Он сегодня очень кровожадный удав, — шепнул Уильяму Рональд Нокс. — И это может быть опасно, в отличие от вчерашнего ленивца... У того только когти страшные, а так был вполне милым и никому не угрожал.

Уильям кивнул и спокойно согласился:

— Удав, значит удав. Пока отчеты подаются вовремя, мне безразличны все грани вашего самоопределения, Сатклифф. В чем суть упомянутого вами спора? Не тратьте мое время.

— Меня спросили, чем я питаюсь, и я напомнил, что удавы глотают свою добычу целиком, — зловеще процедил Грелль и, медленно оглядывая коллег, добавил: — О-о-очень долго. Ломая одну косточку за другой.

Уильям бы поаплодировал таланту Сатклиффа, если бы мог позволить себе такую роскошь: все присутствующие подались назад, уверенные, что ничто не встанет между удавом-Сатклиффом и ними. Грелль внушал им священный трепет.

— Обсуждать ваши пищевые привычки не входит в круг моих полномочий и обязанностей, — пожал плечами Уильям, стараясь не расхохотаться. — Но считаю необходимым напомнить, что дисциплинарных взысканий за убийство коллеги никто не отменял.

— Что такое какие-то взыскания, когда я, величественное создание, голоден? — прошипел Сатклифф. — Думаешь, что-то меня остановит...

— Мы вернемся к этому вопросу позднее, когда вы переварите то, что съели утром, — Уильям поморщился, услышав глухой хлопок у себя за спиной. — Мне говорили, что удавы усваивают пищу едва ли не месяц... А еще я отнюдь не уверен, что это ваша финальная остановка на долгом пути самоопределения.

— Да, кролик был очень мягкий, теплый... — кровожадно начал Грелль, словно не расслышав последнюю фразу.

— Увольте меня от подробностей, — оборвал его Уильям и резко обернулся.

Ему не послышалось — проверяющие решили материализоваться только теперь. Сподвигла их на этот шаг, вероятно, крайняя степень возмущения, с которым один из них спросил:

— Уильям Т. Спирс, как вы можете регулярно допускать такое вопиющее нарушение в стенах своего отдела? Удивительная некомпетентность.

Комиссия из дисциплинарного отдела состояла из двух инспекторов — и оба они выглядели так, что застегнутый на все пуговицы Спирс казался по сравнению с ними неряхой. Его отглаженный черный пиджак и сияющая белизной рубашка не выдерживали никакого сравнения с такими же черными костюмами и белоснежными рубашками проверяющих. И даже тонкая золотая оправа его очков, безупречно прямая, выглядела свернутой наспех из грязной медной проволоки. При виде инспекторов любой подследственный ощущал себя ничтожеством — виновным во всех возможных грехах, пресмыкающимся, грязным и растерянным ничтожеством.

Впрочем, зловещая аура морального и любого превосходства инспекторов пропала втуне. Нервная система Спирса после трех лет работы бок о бок с Сатклиффом была готова к любым потрясениям — в отличие от нервной системы проверяющих. Они явно не ожидали услышать от Грелля удивленное и немного сонное:

— А что нарушает величественный и разумный удав, который выполняет распоряжение руководства, классифицирует и аккуратно раскладывает по папкам отчеты за прошедшие полгода? При этом ужасно страдает, пользуясь этими нелепыми конечностями, — Грелль плавно воздел руки к небу, изогнув их немыслимым образом, словно они и вправду были змеиными хвостами. — Глупые люди! Я надеялся, что с вами можно поговорить о прекрасном мне, а вы думаете лишь о еде. Наверное, потому что только на нее и пригодны. Не отчаивайтесь, вы будете вкуснее, чем кролик, и порадуете меня больше. У него этот дурацкий мех... А еще вас душить проще, не промахнусь, — Грелль зевнул и потянулся, и Спирс мог бы поклясться, что один из инспекторов вздрогнул и отодвинулся от покачивающихся ног Сатклиффа.

Вероятно, вспомнил, как хвост удава помогает ему обездвижить добычу.

Уильям кашлянул, привлекая к себе внимание:

— Напоминаю вам, что, согласно инструкции номер три-пять-альфа-сорок семь-двести-пятьсот тридцать два, я обязан следить за душевным здоровьем сотрудников и прибегать к крайним мерам лишь в случае невыполнения обязанностей, нарушения внутреннего распорядка и угрозы персоналу. Вы бы сами признали увольнение удава неправомерным: он неукоснительно исполняет возложенные на него обязанности, не опаздывает, а также не опасен до следующего приема пищи, который должен быть через месяц.

— Ну, может, через неделю? — задумчиво спросил его Грелль. Уильям ответил ему своим самым строгим взглядом, и Грелль покорно вздохнул и склонил голову, пряча коварную улыбку.

Уильям продолжил:

— А если сотрудник переживает кризис самоопределения, я обязан проявить снисхождение и не ломать его шаткую психику. Согласно инструкции, полагается не меньше двух недель снисхождения. Сейчас заканчивается только пятый день, и пока что Сатклифф осознал себя как портового грузчика, ленивца, попугая, — Уильям содрогнулся, вспомнив этот образ, — а теперь удава.

Уильям перевел дух — не зря откопал ворох служебных инструкций и вызубрил их номера, ему удалось вывести Грелля из-под удара, как бы ни сложилась беседа с инспекторами.

Грелль незаметно подмигнул ему, свернулся калачиком вокруг горы документов, вытянул верхний и сосредоточенно нахмурился, вчитываясь в шапку.

— Впрочем, господа, если я правильно понял текст уведомления, не этот незабываемый удав не является поводом для вашего визита? — Уильям отвлек проверяющих от созерцания Грелля, стараясь совладать со страхом, волнением и смехом. — Полагаю, обсудить мои нарушения нам следует без свидетелей? Прошу следовать за мной.

Один из инспекторов рассеянно кивнул, Уильям наконец повернулся к ним спиной и выдохнул сквозь сжатые зубы. Первый этап прошел даже лучше, чем можно было предположить. Но вот второй... Спирс немного сомневался в его успешности, но не позволил ни тени волнения появиться на лице или мелькнуть вспышкой за линзами очков. А еще надо было бороться с глухим раздражением и постоянно пытавшимся рассеяться вниманием — что и было основным оружием инспекторов: воздействием, больше похожим на гипноз. Эффект создавался и за счет ауры презрительного высокомерия, и благодаря постоянно меняющейся внешности проверяющих. Их как будто окутывала туманная дымка, стиравшая черты лица инспекторов из памяти допрашиваемого. Одно немного радовало Спирса — похоже, инспекторы увидели и высоко оценили все прежние метаморфозы Сатклиффа или хотя бы некоторые из них.

— Итак, господа, процедура соответствует той, что описана в положении от... — Уильям сделал паузу, словно припоминая дату, и позволил себя перебить.

Инспекторам предписывалось перехватывать инициативу при первой возможности. Пусть его якобы сбивают с толку, он даже снимет и нервно протрет очки, чтобы проверяющие расслабились и не заметили, что он может предсказать каждый их шаг.

— Да, все верно. Мы обязаны предъявить вам обвинение, выслушать ваши объяснения и огласить приговор. Уильям Т. Спирс, вы обвиняетесь в том, что двадцатого октября сего года своими действиями внесли несанкционированные изменения в Книгу Судеб и на шестьдесят семь лет продлили жизнь некого Троя Винтера. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я позволю себе начать с причин, почему именно я вынужден был извлечь душу мистера Винтера, который должен был покончить с собой двадцатого октября. Так как самоубийцы становятся шинигами, в их карточке заранее появляется отметка, в какой отдел они отправятся. Трой Винтер должен был по прохождении обучения стать сотрудником возглавляемого мной департамента.

Инспекторы молчали, ожидая продолжения, невидимый ластик то и дело проходился по размытым пятнам их лиц. Уильям не отрывал от них взгляд, стараясь смотреть в глаза собеседникам, и готовил почву для первой полулжи:

— Обстоятельства сложились так, что я обязан был сам перерезать пленку его жизни.

— На этот счет нет никаких указаний, вы не можете говорить об обязательствах или обязанностях, — отметил инспектор слева. — Вам следует тщательнее выбирать слова, поскольку наказанием за одно это заявление может стать дополнительное обвинение в самоуправстве. Хотя, признаю, оно вряд ли усугубит вашу вину.

Инспектор справа сделал какую-то пометку в блокноте, и Уильям поморщился от скрипа стержня по бумаге:

— Если позволите, я продолжу. Вы перебили меня как раз тогда, когда я собирался пояснить выбор такой формулировки. Моя обязанность как начальника департамента — следить за тем, чтобы работа выполнялась в срок, соответственно, я обязан разумно ее распределять, а если ее выполнение невозможно по тем или иным причинам, то мой долг — лично устранить все накладки, даже если они возникли не по моей вине.

— Но в этот раз накладка возникла по вашей вине? — встрял инспектор справа. — Иначе вы бы наказали виновных после ее устранения.

— Да, — соврал Уильям, — в этот раз возникла накладка в расписании из-за моей невнимательности, и мне пришлось лично устранить свою мелкую ошибку и отправиться за душой Троя Винтера.

«Они поверили!!! — заорал в голове внутренний голос и пустился в пляс, его топот отдался в висках. — Ты гений, Грелль — тоже гений, но не расслабляйся!»

— И вы возвели свою первую ошибку в абсолют, — хмыкнул инспектор слева. — Чтобы она перешла из разряда мелких оплошностей, которые не наказуемы, если устранены вовремя, в разряд непростительных нарушений устава.

— Отнюдь, — холодно парировал Уильям. — У меня как у начальника отдела благодаря личному контакту с мистером Винтером появился крайне весомый повод решить его судьбу именно таким образом, чтобы не подвергать опасности уничтожения весь департамент, а то и всю организацию.

В этот момент за дверью что-то взорвалось и сразу же обреченно завизжало, будто издеваясь над попытками Спирса предотвратить уничтожение отдела.

Уильям лишь тяжело вздохнул и покачал головой, удивляясь про себя, как удачно было рассчитано время, словно Сатклифф подглядывал и подслушивал.

События того дня разворачивались не совсем так, как скупо описал Уильям, когда без сомнений оклеветал себя.

Чего он не упомянул и что было недоказуемо, так как свидетелей и очевидцев при эпохальной подмене не присутствовало, — это то, сколько умственных усилий ему потребовалось, чтобы за минуту так перетасовать карточки душ, чтобы Греллю Сатклиффу на одно и то же время выпало два задания в разных концах города. Хорошо еще, что Грелль пришел со своей проблемой с утра, когда никто из диспетчеров еще не вник в свое расписание... Все же Сатклифф ответственно относился к работе, что не всегда можно было разглядеть за флером безумной и пошлой экстравагантности.

— Уильям, — Грелль хлопнул по его столу книгой со своими задачами и сел на стул для посетителей. — Увольняй, делай что положено, я не смогу. Никак. Все, наконец ты от меня избавишься.

Уильям хотел было возмутиться, громко и со вкусом, или от всей души обрадоваться скорому избавлению, но посмотрел на неестественно спокойного и собранного Сатклиффа и даже зажмурился, чтобы проверить, не снится ли ему такое чудо — адекватный и решительно настроенный на смерть Грелль Сатклифф без своих извечных ужимок и кривляний.

— Подожди. Что именно не сможешь? — спросил Уильям, бегло проглядывая страницы, где появлялись изображения тех, кому предстояло умереть в этот день.

Уильям прислушался к себе и с сожалением признал, что ему, вопреки логике, абсолютно не хотелось увольнять Грелля, хотя это означало бы окончательное воцарение дисциплины, мира и покоя в диспетчерском отделе. Отказ Сатклиффа исполнять обязанности мог повлечь за собой долгую и мучительную пытку или такую же мучительную смерть. Разве он не заслужил подобного наказания за все свои эскапады? Спирс в глубине души отчего-то считал, что нет...

— Так в чем конкретно дело? — спросил Уильям онемевшего от изумления Грелля.

— Тебе не все равно? — сузил тот глаза.

— Очевидно, что нет. Если препятствие устранимо... А, все, я, кажется, понял, — он открыл книгу на последней записи и показал ее Греллю. — Я прав?

— Да, — произнес Грелль одними губами.

Уильям был готов поставить что угодно на то, что Грелль никогда бы не признался, если бы его не ошарашило поведение начальника. Хоть начальника он и ни во что не ставил.

«Такая ерунда?!» — едва не вырвалось у Уильяма, но он вовремя прикусил язык. Сатклифф бы ему этого не простил, да и без слов понятно, что и ерунда при нужном стечении обстоятельств может стать непреодолимым препятствием.

— Если я каким-то образом уберу эту задачу из твоего списка, остальное выполнимо?

— Вполне, но расписание нереально изменить так, чтобы к тебе не возникло вопросов там... — Грелль поднял глаза к потолку.

Уильям застыл как надгробие самому себе, пытаясь за скорбным и окаменевшим лицом скрыть удивление. Да, он всего месяц руководил отделом и еще не успел запомнить все поправки к служебным инструкциям, а Грелль не хотел его подставить. Спирс правда не знал, имеет ли он право назначить другого исполнителя без объяснительных записок и разрешения сверху.

Логика подсказывала, что да, конечно, он же начальник отдела, а здравый смысл растерянно бубнил, что нет, что надо изучить циркуляр, а лучше целый шкаф циркуляров, потому что логика и бюрократические ритуалы жнецов смерти не всегда ладят между собой. В этом случае они могут быть в затяжном конфликте и не разговаривать друг с другом: автоматизированная картотека кажется некоторым из начальников бесстрастным и идеальным инструментом, а любое внесенное изменение в составленные ею графики — святотатством.

— Подожди, — отмахнулся Уильям и бросился к автоматической картотеке. — Сейчас соображу. Посмотри, кто из диспетчеров еще не пришел?

Выслушав ответ, он метнулся к картотеке, рассуждая вслух:

— Предположим, я проверял расписание, — он взял одну из карточек и взмахнул ею. — Отвлекся на... неважно что, придумаю, если спросят и вообще заметят... Вложил карточку по ошибке в отделение, где были твои. Потом ты обратил мое внимание, что не сможешь одновременно забрать две души, поэтому одну из них я был вынужден забрать сам. Так пойдет? Или ты считаешь, что мне не хватает еще немного первосортной драмы с утра?

Уильям вынул из отделения карточку, внушившую Греллю ужас, и небрежно бросил ее в свое, абсолютно пустое — начальнику отдела великий и мудрый автомат никогда не вручал плановые задачи.

— Но у тебя будут проблемы? — Грелль прищурил один глаз, как будто собирался зажмуриться, подражая Уильяму, чтобы убедиться, что происходящее — не сон, но остановил себя.

Да, еще и ущипнул себя за предплечье. Уильям хмыкнул, отчего-то крайне довольный произведенным эффектом:

— Не думаю, что проблемы возникнут. Велика вероятность, что никто не заметит моих манипуляций и внесения хаоса в работу безотказного механизма. Или ты хотел бы меня подставить и сейчас же побежишь докладывать вышестоящим жнецам, что я творю беспредел, дискредитирую автоматизированное детище их мозгов и заслуживаю понижения в должности? Тут, кстати, есть шанс... Небольшой, но есть.

— Уи-и-ил-ли, — привычно пропел Грелль, наплевав на субординацию, схватил книгу, в которой уже появилась новая запись взамен той, что и была предметом разговора, — как ты мог такое подумать? Я побегу, даже полечу, да, но не к ним, а сеять смерть, как мне положено по расписанию.

— А также сеять шок и смятение среди жнецов своими репризами сомнительного качества, — пробормотал Уильям.

— Это если будет время. И каждая реприза уникальна и непревзойденна! — Грелль обернулся у самой двери и тихо-тихо прошептал: — Спасибо, я не...

Договорить ему не позволила то ли гордость, то ли что-то еще, а Уильям уже для вида отвлекся на какой-то циркуляр и только махнул рукой, притворившись, что погружен в чтение.

* * *

Уильям мог бы безупречно выполнить задание за Сатклиффа и продолжать гордиться собой, своими административными навыками и проницательностью. Он же с первого взгляда на страницу заметил, что подкосило Грелля самоубийство молодого актера во время спектакля, который труппа сыграет вечером в особняке некоего лорда Митчелла. Поводом для торжества стала свадьба лорда.

Спирс был далек от того, чтобы проводить буквальные параллели с судьбой Сатклиффа, он прекрасно знал, что логика поведения этого жнеца подчас мечется зигзагами от одной яркой детали к другой. Сложно было сказать со стопроцентной определенностью, что послужило стимулом для Грелля в этой ситуации. Может быть, профессия самоубийцы, может быть, свадьба, а может, интуиция Сатклиффа выкинула очередной фортель, споткнувшись об завитки на фасаде особняка, где и предстояло перерезать пленку жизни злосчастного Винтера.

Спирс отметил про себя, что узнать точную причину поведения Грелля он сможет, только когда ознакомится с личными делами всех подчиненных, то есть очень нескоро. Да, у него теоретически был доступ к хранилищу дел, а практически — он был бы обязан написать три запроса и пройти пять собеседований в разных инстанциях, чтобы его право документально подтвердили.

А у него было множество рутинных задач и жалкие крупицы времени, которое нельзя было расходовать на пустое любопытство. Хотя после сегодняшнего срыва Сатклиффа он мог бы изыскать ресурсы, ведь выдавать жнецу травмирующее задание...

—... это один из способов наказать жнеца за его собственное самоубийство, и я своим произволом препятствую воздаянию. Интересно, если вспомнить, что душевное здоровье подчиненных — тоже моя ответственность. Парадокс на парадоксе в лабиринтах бюрократии.... Хватит! — шепотом перебил он свои мысли, нахмурился и смахнул свою книгу с записями о душах на угол стола.

Нет, он не будет сейчас размышлять о Грелле и несовершенстве мира.

До девяти вечера оставалось одиннадцать с лишним часов, расписанных по секундам и дополна набитых ворохом текущих и рутинных дел — составлением расписания дежурств, обновлением инструкций, ответом на письма из вышестоящих департаментов и прочей бумажной волокитой, в кипу которой он еще должен был подсунуть пухлый том с описанием своих полномочий и изучить все поправки — по крайней мере, попытаться.

Но катастрофы избежать не удалось, как бы он ни старался — а он сделал все намеченное и даже успел на место будущей смерти Троя Винтера за час до срока. Уильям надеялся посидеть на крыше и без свидетелей доучить пухлый томик поправок к служебным инструкциям.

Может быть, чрезмерная пунктуальность и стала его роковой ошибкой, а, может быть, Спирса подвели слишком ответственное отношение к работе и любопытство — он решил сперва увидеть того, чью душу должен был забрать, так как прочитал, что Трой Винтер станет после смерти жнецом смерти — так распорядилась новая автоматизированная система.

«Да, все снова отвратительно. Пора бы привыкнуть», — обреченно и без удивления констатировал он, когда добрался до «жертвы», которая абсолютно всем напоминала ему одного определенного жнеца.

Трой Винтер был ослепительно красив. Уильям отметил это, скользнув взглядом по иссиня-черным волосам, собранным сейчас в небрежный хвост; темно-синим глазам, обрамленным опахалом из длинных ресниц; прямой спине с немного узкими плечами, но и эту особенность нельзя было признать изъяном — так фигура выглядела изящнее.

Трой Винтер мог бы вызвать обожание у зрителя одним взмахом ресниц или торопливым щелчком длинных пальцев, но вместо этого планировал покончить с собой от несчастной любви — упасть на камни у фасада со сцены, которую владелец поместья распорядился разместить на крыше.

Но не внешность и не мотив самоубийства поразили Уильяма до глубины души.

Если честно, рациональность Уильяма Т. Спирса была глуха к красоте — этот довод он никогда не оспаривал, даже если фразу произносил Грелль, сопровождая бесящими ужимками.

Его впечатлила отнюдь не привлекательность Троя Винтера, не просчитанные до миллиметра жесты и выражения лица, а демонически изворотливый ум. За то время, пока Трой небрежно наносил грим, он успел разыграть десяток мизансцен для заглянувших в его закуток других актеров. Чего стоила пантомима с якобы скрываемым от чужих глаз предсмертным письмом, уголок которого высовывался из-под баночки с пудрой. Не заметить его мог только слепой и глухой, а таковых не водилось среди забежавших проведать Троя. Уильям лично убедился в этом, когда задержался рядом с хаотично заваленным косметикой и париками гримерным столиком и увидел целую процессию, каждый из участников которой ознакомился с запиской: тут были и другие актеры, и три горничных, и пятеро слуг.

Время Трой тоже рассчитал безупречно — его никто не успел бы остановить, должно было пройти ровно десять минут от того момента, как он покинет гримерку, до его смерти во время — или, лучше сказать, вместо — первой сцены пьесы.

Да, его никто не мог остановить, кроме Уильяма Т. Спирса. И у Уильяма не было иного выхода, кроме как нарушить самую главную инструкцию и отговорить Винтера от рокового шага.

— Я бы на твоем месте не стал этого делать, — произнес он, материализовавшись рядом с Винтером, когда тот со злорадной улыбкой наблюдал за хмурящимся хозяином дома, которому что-то шептал управляющий. — Точно не сейчас. Если шагнешь вниз через минуту, не поймешь одной важной вещи. Или ты успел забыть слова своей роли, которую всё равно не собирался сегодня играть?

Винтер вздрогнул, обернулся и сузил глаза:

— Ты еще кто такой? И еще смеешь сомневаться в моем профессионализме...

— Определенно не твой ангел-хранитель, — закатил глаза Уильям. — Регалии не важны. Скажем, это единичный случай благотворительности с моей стороны. Умрешь сейчас — очень пожалеешь.

Он отдавал себе отчет, что подобный подход не должен был бы сработать ни с кем, кроме похожих на Сатклиффа людей, — у того любопытство взяло бы верх над любыми терзаниями. А если бы не хватило любопытства — то уязвленное самолюбие. Не зря же Уильям ввернул про забытые слова. По крайней мере, он очень сильно надеялся, что не зря...

— Ну чего я там такого не знаю? — фыркнул Трой, кривя губы. — Хотя... так и быть, не сейчас, потерпит до следующей мизансцены.

Он взлетел по витой лестнице, ведущей на задник сцены, Уильям хмыкнул, провожая его взглядом, и открыл книгу регистрации смертей. Самоубийство Винтера, согласно записи, откладывалось на десять минут. Хорошо, даже превосходно.

Уильям устроился рядом с крылатой статуей и стал ждать второго акта объяснения с Винтером — он был уверен, что все пройдет как надо, на его стороне было время — у Троя сейчас наступал единственный большой перерыв, судя по изученному Спирсом графику. Все остальное время Трой не сможет отлучиться со сцены более чем на две минуты и добраться до того места на крыше, с которого видно зрителей. Со сцены "зал" не различим из-за яркого света софитов.

Уильям лениво изучал конструкцию помоста, удивляясь причудливости людских капризов, их инженерному гению и эксцентричности распоряжений: чтобы сделать сцену, которую видно с земли, помост сконструировали под наклоном, но не таким сильным, чтобы актеры съезжали с него, как с ледяной горки...

— И что я, по-твоему, должен был понять? Ничего эти минуты не изменили, — обвиняюще накинулся на него Трой.

Уильям взглянул на часы, как раз начавшие отсчитывать четыре минуты, за которые Троя никто не хватится.

— То, что ты уже произвел на них огромное впечатление, намного большее, чем если бы забрызгал платье невесты тем, что у тебя внутри...

Трой с гримасой отвращения перебил его:

— И это все? После смерти мне было бы все равно.

— Нет, ты точно слепец. Посмотри на них — ты до смерти напугал хозяина поместья, разве это не приятно? А если вдруг кто подумает узнать, почему ты передумал — то ты же им ничего не говорил, получится, они сами придумали, что он достоин того, чтобы по нему убиваться. Или убиваться о брусчатку у его ног.

— Хм-м-м... То есть выставить их всех легковерными и наивными... — задумчиво процедил Трой, не отводя взгляда от бледного лица молодого лорда, чье имя Уильям не потрудился запомнить.

— И слишком ценящими себя и свою значимость. Праздник ты им уже безнадежно испортил. Подумай — ты можешь их всех контролировать, пока ты жив, быть в центре внимания, а если умрешь — этот спектакль запомнится всего на пару лет, а про тебя забудут и того быстрее. И кому достанется все внимание? Ему, а не тебе...

Уильям поколебался, но решил вбить самый последний гвоздь в решимость Троя:

— И, кстати, мне кажется, что помимо ярости, злости и очевидных эмоций он будет втайне гордиться, что ты это сделал ради него.

— Возможно, — прищурился Трой. — Согласен, этого бы мне не хотелось. Счет два-ноль в твою пользу. Но... если... если мне незачем жить без него? Если...

— Ты сам понимаешь, как глупо это звучит. Людей много, у тебя есть шансы встретить кого-то намного лучше, — фыркнул Уильям. — И даже если шансов нет — это всего лишь два-один в мою пользу. С одной стороны — ссора жениха и невесты и их страх, а еще всеобщее внимание, сочувствие и симпатия, которых ты добьешься с твоими талантами, с другой — разбитое сердце. Кстати, говорят, это проходит.

— Убедил, кто бы ты ни был, — кивнул Трой, злорадно усмехнувшись. — Это все можно неплохо обыграть.

Он обернулся к Уильяму, но тот уже вновь стал невидимым для живых. Вести душеспасительные беседы не было никакой необходимости — запись о смерти исчезла со страниц книги регистрации.

— О, галлюцинации, похоже... — удивленно выдохнул Трой, пожал плечами и помчался на сцену навстречу новым свершениям.

Уильям прикрыл глаза и прислонился к подножию статуи. Он всего лишь хотел еще раз спокойно продумать свою стратегию защиты и насладиться одиночеством перед возвращением в департамент. Ему вот-вот вручат уведомление (а случится это самое раннее через пять минут, самое позднее — через десять), и тогда он будет обязан помнить, что инспекторы могут оказаться рядом в любой момент и будут следить за каждым его шагом, жестом и любой мыслью, отразившейся в мимике.

Кулак, метивший ему в лицо, всколыхнул воздух у его правой скулы и попал в постамент статуи. Уильям уклонился и собрался выругаться, но не произнес ни слова — все непристойные пожелания могли показаться Сатклиффу очень привлекательными, тот бы захотел обсудить каждое в своем неповторимом стиле. Доставлять Греллю такое удовольствие и отвлекаться на подобную дискуссию было крайне неразумно. Время до вручения уведомления истекало.

Сатклифф вцепился ему в лацканы пиджака, встряхнул его и, задыхаясь, процедил:

— Где же ты был, когда я... Что ты наделал, ты совсем... Ради чего, Спирс? Это верная смерть.

Слова были бессильны передать его чувства — впервые на памяти Уильяма. Грелль собрался вложить свою ярость во второй удар, но Уильям левой рукой перехватил его кисть, а правой врезал под дых. Грелль сложился пополам, задыхаясь, и Уильям воспользовался заминкой, чтобы отшвырнуть его к статуе на противоположном краю крыши. Грелль ударился о постамент спиной и затылком, потеряв сознание на несколько секунд — жнецы были намного выносливее людей.

Уильям присел на корточки рядом с очнувшимся Греллем, протянул тому платок, чтобы Сатклифф стер кровь с подбородка и не убивался, что заляпал новую блузку.

— Ты меня оскорбил, — буднично заявил Уильям. — Я догадываюсь, где я был, когда ты умер, и никак не смог бы предотвратить твою смерть. Я вряд ли стал бы отговаривать его от смерти исключительно потому, что увидел в нем твое отражение. Это идиотизм, на который я не способен. А ты предполагаешь, что способен.

— Я уникален и неповторим, — автоматически возразил Грелль и закашлялся.

Уильям отмахнулся:

— Все, что я сказал ему, я бы хотел сказать тебе, это правда, тебе бы тоже не мешало задуматься... Но прошлое не исправить, и я пошел на нарушение не поэтому. Хотя... — он улыбнулся. — Да, можно сказать, что я совершил преступление ради тебя.

— Эм-м-м, — растерянно протянул Грелль. — Ну да, я же тебя попросил.

— И это тоже. Но есть и еще кое-что. На первый взгляд вы очень похожи, и окажись он в отделе, вы бы стали соревноваться, кто из вас неповторимее. Никто из вас не вынес бы конкурента.

— Я бы выиграл.

— Нет, Грелль. Парадоксально, но ты лучше, поэтому проиграл бы после долгого противостояния. Он намного злокозненнее и подставил бы тебя так или иначе. Или избавился бы другим способом, но наверняка.

— Ты ничего не знаешь о моей злокозненности, — томно вздохнул Грелль.

— Знаю достаточно. А еще я знаю, что это бы так или иначе осложнило работу отдела и сделало бы пребывание там невыносимым для любого сотрудника. Ты и так с трудом выносим, признаем честно, но два таких несчастья в одном департаменте — это катастрофа.

— А, вот ты о чем. Это может сработать, абсурд с ними часто срабатывает. А если добавить пару штрихов... О-о-о, что я придумал! Это будет незабываемо... Но, честное слово, безобидно... Почти.

Грелль вскочил на ноги, поморщился, неудачно повернувшись, и широко улыбнулся.

— Только не переборщи, — кивнул Уильям, даже не спрашивая, что Грелль задумал.

И так было понятно — он собирался показать всю мощь своей невыносимости. Но почти безобидно...

— Я уже упомянул, что мистер Винтер должен был после прохождения обучения пополнить ряды жнецов смерти именно в моем департаменте, — продолжил Уильям, подходя к двери. То, что за ней визжало, следовало спасти, не дожидаясь вынесения приговора. — И основной причиной моего решения стал именно этот факт. Со всем уважением, двух Сатклиффов не выдержал бы ни этот департамент, ни вся организация. Если в случае с Сатклиффом речь идет об относительно безопасной эксцентричности, то Винтер добавил бы к той же доле безумия и потребности восхищения интриги такого уровня, что все бы содрогнулись. Я не мог этого допустить.

Он распахнул дверь, строго посмотрел на троих жнецов, окруживших Грелля и то, что взвизгнуло чуть раньше. Уильям вполне понимал орущего, точнее, уже сипящего жнеца — сам Спирс вряд ли удержался бы от восклицания, если бы вокруг него в два оборота обмотался Сатклифф, зацепившись носками туфель за икры, а шею сжали бы пальцы.

— Сатклифф, размотайтесь, будьте так добры. Мы же договорились, что вы не голодны? — иронично поднял бровь Уильям.

— О, прошу прощения, это рефлекс, — Грелль отпустил жертву, поясняя: — Я спокойно дремал в ожидании новых папок из нашего архива, а эта лысая обезьяна в костюме зачем-то взорвала у меня над головой воздушный шар. А я его надул, чтобы украсить рабочее место... Его так весело бить хвостом... Вот я и... Я же не могу сдержать инстинкты...

— Полагаю, что можете, но не всегда хотите.

Уильям выдохнул — он сперва предположил, что Сатклифф подговорил кого-то разыграть эту сценку, но если про их план узнал бы кто-то еще, то опасность возросла бы в разы. Но Сатклифф положился на знание человеческой (и жнеческой) природы и искусно подтолкнул бедолагу проткнуть шарик.

— Могу контролировать что угодно, но не спросонья же! — искренне возмутился Грелль.

Уильям хмыкнул и повернулся к пострадавшему:

— Через полчаса подайте объяснительную записку о вашем поведении вашему непосредственному начальнику, где соблаговолите изложить, что вы забыли в моем департаменте и почему помешали работе отдела.

— А Сатклифф тоже напишет? Он меня чуть не убил! — прохрипел жнец, имя которого Спирс никак не мог вспомнить. Кажется, Орсон из отдела документооборота.

— Безусловно, напишет. Но жнецы бессмертны, если не убить их косой смерти. Сатклифф вам ею не угрожал? Вот видите. А вы создали помехи для работы инспекторов дисциплинарной комиссии. Господа, еще раз прошу прощения за созданные неудобства, — обратился он к проверяющим, застывшим двумя столбами у него за спиной.

— Почему вы его до сих пор не уволили? — поинтересовался один из них.

Уильям прикрыл дверь, чтобы Грелль не услышал ответ и не возгордился еще сильнее, и ответил:

— Вы же первые привлечете меня к ответственности, если я уволю жнеца с самым высоким показателем эффективности. Что до... самоопределения, которое вы увидели — оно не мешает Сатклиффу выполнять все приказы и исполнять обязанности.

Инспекторы замолчали, то ли переваривая информацию, то ли запрашивая распоряжений — они синхронно зацарапали ручками по своим блокнотам. Уильям терпеливо ждал, ни разу не поморщившись, несмотря на то, что его до зубовного скрежета раздражал дисгармоничный скрип, похожий на перепалку стаи ворон.

— Уильям Т. Спирс, — начал наконец проверяющий, и Уильям едва не возликовал вслух, что стрекот ручек закончился. Ликование было бы неуместно и подобало лишь Сатклиффу. — После обсуждения вашего случая и с учетом всех деталей комиссия пришла к выводу, что ваше нарушение будет прощено и оставлено без административных последствий, а запись о нем не попадет в ваше личное дело, так как ваше деяние продиктовано исключительно интересами вверенного под ваше руководство департамента, а не корыстными причинами или человеческими эмоциями. Как вы понимаете, это исключительный случай, любой следующий, даже мельчайший, проступок будет наказан по всей строгости.

«Без записи в деле все всё забудут уже через месяц», — услужливо подсказал ему внутренний голос.

— Благодарю за объективное решение и проявленное снисхождение, — сказал Уильям и склонил голову, пряча кривую торжествующую ухмылку. — Безусловно, больше подобного не повторится.

«Да, пока ты не вникнешь во все-все тонкости инструкций, нарушать их не стоит», — согласился внутренний голос, почему-то копируя интонации Грелля.

Это была безоговорочная победа.

* * *

Через пять минут Уильям уже спешил на летучку глав департаментов и решил заодно сделать доброе дело для сотрудников своего отдела.

— Сатклифф, я настоятельно рекомендую вам подумать над тем, что образ и пищевые привычки прекрасной леди вам идут намного больше, — Уильям улыбнулся, услышав благодарный вздох — и от жавшихся по углам жнецов, и, как ни странно, от Грелля. Очевидно, тот все же устал имитировать пластику удава.

— Ты думаешь?

— Я уверен. Если не верите мне, спросите у них, — он указал на пятерых сотрудников, закивавших так энергично, что, казалось, головы вот-вот оторвутся. Уильям даже немного испугался за целостность их мозгов.

— Может, ты и прав. Я подумаю, очень основательно подумаю, — пообещал Грелль с оттенком угрозы в голосе.

— Ну хоть какое-то подобие полезной деятельности. Смотрите, не перетрудитесь с непривычки, — Уильям захлопнул за собой дверь и выкинул Сатклиффа из головы.

Они были квиты, Сатклифф пострадал чуть больше — Уильям заметил, что у него уже болели все мышцы от неестественных поз, подобающих удаву (или образу удава в голове Сатклиффа). Однако и удовольствия Сатклифф получил больше — и от внимания, и от страха зрителей, и от, будем честны, восхищения Спирса, которое не так просто было спрятать.

* * *

Уильям вздохнул, распахивая дверь на балкон. Следовало ожидать, что Сатклифф не оставит его так просто в покое и достанет даже в личных апартаментах... Но ожидать следовало более эффектного появления, а не сидящего на кованом ограждении Сатклиффа в том же кожаном платье, что и утром. Грелль только разрезал юбку сбоку едва ли не до талии, но причиной могла быть не эксцентричность, а всего лишь тяга к удобству.

— Надо отдать тебе должное, ты не разбил окно, спеша сообщить мне что-то важное, — с усмешкой сказал Уильям, садясь в кресло напротив Грелля. — Что такое? Я полагаю, мы в расчете.

— Я подумал, и результат мне не очень понравился. Мне так весело было бесить тебя, ты же искренне обижался...

— Первую неделю да, обижался. Когда мы только начали работать вместе. Потом я понял, что разумнее игнорировать то, что изменить я не в силах. Потакать тебе и притвориться оскорбленным — хорошая тактика.

— Ну вот. И как теперь тебя бесить? Зная все это... Спирс, я не только благодарен тебе, но начинаю уважать. И совершенно не понимаю, за что ты меня так ценишь.

— Ужасно. Особенно уважение. Могу только неискренне посочувствовать.

— И не говори. Хтонически ужасно, — улыбнулся Грелль.

— Это пройдет, у тебя редкое непостоянство в капризах и причудах, — попытался подбодрить его Уильям.

— Это не то.

— Тогда тебя утешит тот факт, что я точно так же ужаснулся, когда осознал, что дорожу тобой как сотрудником, возможно, неоправданно.

— Уф-ф-ф, да, тоже страшно.

— Тогда пока остановимся здесь. Я некомпетентен для того, чтобы излечивать тебя от таких страхов, и не расположен обсуждать остальное. Я сделал то, что считал нужным, ты мне очень сильно помог, дело закрыто. Но, если уж ты так хочешь что-то изменить... Называй меня этим идиотским «Уилли» не так часто. Хотя бы раз пять в день.

— Было бы слишком опрометчиво требовать от меня большего, — Грелль прищурился, жеманно повел плечами, хотел что-то сказать, но оттолкнулся от ограждения и скрылся в ночной тьме.

Уильям покачал головой и вернулся к созерцанию сине-черных облаков, как делал каждый вечер. Он не был наивным оптимистом и не ждал никаких глобальных перемен, но не мог отделаться от приятного, воодушевляющего и противоречивого чувства, что его служебный проступок одновременно не изменил ничего и изменил абсолютно все.