Немой (джен)

С тех пор, как, выйдя с утра выставить молочные бутылки, Петуния Дурсль обнаружила на крыльце весьма подозрительного вида свёрток, прошло два месяца. Два месяца полных невысказанной обиды, печали и практически ничем не замутнённой ненависти. Да, Петуния Дурсль ненавидела магов и, чего греха таить, своего подкидыша-племянника тоже. Но ненавидеть ребёнка — есть задача весьма и весьма сложная, а уж если этот ребёнок настолько тих, что по сравнению с ним её любимый Дадличек это прямо-таки самый громкий цех сталелитейного завода... Скорее всего, именно поэтому вся её ненависть к племяннику, по крайней мере пока, не переходила рамок банального раздражения.

И вот наступило утро очередного дня. Обычные домашние дела поглотили с головой, а, когда удалось наконец присесть, её глазам предстала буквально душераздирающая сцена. Её собственный сын колотил племянника погремушкой, а племянник заходился в беззвучном, полном выраженного отчаяния плаче. Петуния, как и раньше, отобрала у сына погремушку и умилилась ребёнку, но что-то в происходящем было не так. Материнский инстинкт вопил, что что-то не так. И Петуния, сама не поняв зачем, взяла племянника на руки.

— Ну тише, не плачь, — зашептала женщина и внезапно поняла, что мальчишка доверчиво прижался и лишь тихо вздрагивает, тихо и совершенно беззвучно. Женщина постаралась припомнить всё, что касалось мальчишки и вдруг поняла, что за два месяца не услышала от него ни единого звука. Страшная догадка поразила её, и она решительно принялась за сборы.

Спустя час с небольшим молодая мать и двое детей уже пересекли порог местной больницы. Педиатр принял их и осмотрел сначала Дадли, затем и Гарри. Обрадовал завидным здоровьем обоих карапузов и нахмурился, когда выслушал рассказ.

Спустя ещё десять минут на руках у Петунии было направление к детскому лору. И пока Дадли радостно гремел погремушкой, врач уже осматривал племянника. Как и прошлые два месяца ребёнок тихо терпел и молчал. А по прошествии ещё тридцати минут у неё было уже новое направление, на этот раз в центральный детский госпиталь, что находился в Лондоне. Поездка состоялась на следующий день, тогда как для Дадли пришлось срочно нанимать няню, ведь уже сейчас было ясно, что с племянником что-то не так.

В итоге Дадли остался дома, а хмурая и недовольная всем на свете Петуния поехала с племянником в Лондон. И вот с прибытия в центральный детский госпиталь Британии не прошло и пары часов, а у неё на руках уже готовое медицинское заключение. Племянник оказался немым, и страшная догадка-таки нашла своё подтверждение. Врачи, правда, обрадовали, и Гарри оказался именно что нем, но к её, Петунии, радости хотя бы не глух.

По прошествии ещё месяца на мальчика оформили детскую инвалидность третьей группы*. И, как следствие, вполне приличное пособие, последнее окончательно примирило Дурслей с тем, что подкидыш племянник таки останется в их доме.

Первые два года мало чем отличались от таковых у нормальных людей. Диагноз Гарри был необратим, травма головного мозга** и, как её следствие, полная немота. Какое-то время мальчик попробовал мычать и ыкать, в итоге получал от тёти мокрой тряпкой.

Время шло, и вот племянник два раза в неделю ходит в специальную группу, приходится ездить в соседний городок, но делать нечего, ведь Гарри положено наблюдаться у сурдолога, и пусть его диагноз не по слуху, мальчик нем, а значит всё, что ему остаётся, это учить язык жестов, и если чтению и письму его научат в обычной школе, то вот язык жестов — это к сурдологу. Вот и ездили дважды в неделю на занятия. А уж когда Петуния выяснила, сколько всевозможных плюшек положено племяннику-инвалиду... И что с того что третья группа. Скидка на школу, безплатный летний лагерь для таких же, как и он сам, в смысле глухонемых инвалидов. В общем, жизнь была вполне себе, а молчащий племянник не мешал. Правда, Дадли пару раз попытался было побить кузена, но мистер Дурсль быстро объяснил сыну, что обижать убогого нельзя, так что все гадости от кузена свелись к обзывательствам да прочим проявлениям обычного детского неприятия всего, что им, в смысле детям, кажется неправильным.

Именно из-за этого самого неприятия десятилетний Гарри и был совершенно один. Друзей у него не было, да и откуда бы друзья у немого. Особенно если твой брат — это Дадли Дурсль. Вот и сейчас десятилетний Гарри Поттер искал себе занятие. В маленьком Литтл Уингинге занятий для такого как он практически не было. В школе, конечно, имелся драмкружок, а также бассейн, но первое по вполне понятной причине недоступно, а второе только раз в неделю, ибо платить за дополнительные посещения никто не будет, а безплотное раз в неделю. Ещё была музыкальная школа, и именно у неё он, Гарри, и отирался. Слух у него всегда был хорошим, а музыка... Порой Гарри думал, что именно она спасёт мир. И если не весь, то уже его, Гарри, так точно спасёт. Именно поэтому он довольно часто отирался недалеко от небольшого здания школы искусств Литтл Уингинга. А уж когда умудрился найти сломанную трубу...

В первую секунду находка поразила, но вскоре стало ясно, что всё, на что способен инструмент, это корявое и совершенно непотребное ууууу. «Ты такая же, как и я», — мысленно произнёс Гарри и, погладив инструмент, продолжил: «Так же, как и я, тоже не можешь говорить. Знаешь, я очень многое хочу сказать. Не бойся, я тебя не брошу», — произнёс в своей голове Гарри и, поудобнее перехватив потрёпанный, видавший виды чехол поплёлся к детской площадке.

На площадке оказался Дадли с дружками и, конечно же, не преминул посмеяться над убогим кузеном и что с того, что трогать его нельзя. Обзываться и трогать это, знаете ли, разное. В итоге едва сдерживающий рвущиеся наружу слезы Гарри унёсся куда-то в сторону местного парка. Именно там он, сам не зная зачем, схватился за свою находку и что было силы затрубил. Противный скрежещущий звук незаметно сменился на корявый, но вполне себе мелодичный, а Гарри всё дул и дул, так выпуская наружу свой полный отчаяния и детской боли крик.

Когда так рвавшиеся наружу слезы иссякли, мальчик с недоумением, медленно переходящим в самый настоящий детский восторг, уставился на свою недавнюю находку. А немного покорёженная и явно неисправная труба блестела будто новая. Осторожная попытка подуть извлекла довольно мелодичный звук. Именно так в парке Литтл Уингинга и появился никому неизвестный маленький трубач. Так продолжалось несколько месяцев. Гарри пытался на слух повторить услышанные по ТВ мелодии, а жители Литтл Уингинга, те, кому было интересно, гадали, кто же это играет.

Спустя некоторое время Гарри понял, что повторить всё подряд не получается, и с тех пор стал отираться у школы искусств. Так он узнал, что у городка есть своя собственная гордость, Малькольм Раинхарт. Парень двенадцати лет тоже играл на трубе и делал это весьма успешно. А так как его учительница была одной из тех, кому было интересно, кто же этот неизвестный трубач, то она, естественно, заприметила отирающегося у школы искусств мальчишку. Заприметила и как-то раз решила проследить.

Затея оказалась не пустой, и вот спустя час двадцать тайна неизвестного трубача была полностью раскрыта. Гарри Поттер, местный инвалид, о чём знал едва ли не весь город, ведь Петуния Дурсль не упускала и единого случая, дабы пожаловаться на свою горькую судьбу и опекунские расходы.

Несколько дней наблюдений показали, что слухом да и талантом мальчик не обделён. Как итог теперь каждое занятие Малькольма начиналось с вообще-то давно ему ненужных разминочных гамм. А если погода благоволила, то окно открывалось настежь. Отклик не заставил себя ждать, и вскоре «неизвестный» лесной трубач также начал играть гаммы. Его способности поражали, ведь немой ребёнок, полагаясь исключительно на свой слух и не имея и единой возможности понять, как и что надо делать, умудрялся быть вполне сносным трубачом, уж для его то возраста так точно.

Заинтересовавшийся экспериментом учительницы Малькольм и стал тем, кто предложил пообщаться с мальчиком. Ведь не заметить следующего за ним к школе искусств вечно встрёпанного аки подравшийся воробей мальчишку это надо ещё постараться.

— Мисс Кейн, вы ведь специально открываете окно, для него, да? — как-то раз спросил Малькольм.

— Да, ты прав, я узнавала, этот лесной трубач — это Поттер. Он интересный мальчик, понимаешь, я…

— Он выглядит каким-то заброшенным, но я тоже заметил, что вчера из дальней части парка раздавалась весьма сносная мелодия, он явно пытается повторить то, что слышит. Вот только одного слуха мало, он явно не в курсе того, как и что надо делать. Просто пытается воспроизвести, как может и из-за незнания нот не получается попасть. Удивляет, что он ещё не сдался.

— А он и не сдастся, Малькольм, видишь ли, я наводила справки, он немой, и эта труба — это его голос, так он говорит с миром. Вот ты бы отказался от своего голоса?

— Нет, конечно же, нет, — горячо воскликнул подросток, — я… — и немного замявшись добавил, — я не представляю, как это — не говорить. Интересно, как он живёт?!

— А ты спроси его!

— Но как? Он же не ответит, а язык жестов я… Даже если он его знает, то я-то нет.

— Музыка, Малькольм, музыка и есть его голос.

— Вы думаете…

— Сыграй для него так, чтобы он увидел.

— Хорошо, сегодня не выйдет, а в выходные я поиграю в парке, быть может, он тоже придёт.

Выходных Малькольм ждал с интересом, да и как не ждать-то, ведь интересно же как это, когда всё, что у тебя есть, — это твоя музыка. Но, главное, сможет ли он, Малькольм, понять. И ведь совсем не факт, что Поттер решит пообщаться. Такие как он довольно часто весьма замкнуты, да и в школе ему достаётся. Суббота наступила совершенно неожиданно, и вот юное дарование и знаменитость Литтл Уингинга расчехлил свой инструмент и, пристроившись в тени деревьев, но так, чтобы сразу заметили, начал играть, сначала что попроще, а затем как-то само пришло, и он заиграл Юпитер из цикла планет Холста.* Периферическое зрение отметило шевеление в ближайших кустах, и Малькольм мысленно улыбнулся. «Пришёл, это хорошо, вот и слушай, а главное смотри», — и сидящий в кустах Гарри смотрел, смотрел совершенно неотрывно, а в мыслях уже пробовал повторить. Ведь теперь он увидел, что именно делал не так. Неожиданный концерт подошёл к своему логическому завершению, и собравшаяся толпа утопила юное дарование в овациях. Все желали удачи на предстоящих прослушиваниях и концертах, кто-то предлагал приходить ещё. Малькольм кивал и изредка косился на уже опустевшие под шумок кусты.

Комментарий к Пролог

* https://www.youtube.com/watch?v=D_pEoidg_jE Труба, цикл планет, юпитер приносящий радость, Густав Холст.

** Группа инвалидности указана по русской классификации, так как вменяемую классификацию, применяемую в Британии, я не нашла.

* * *

Центр Брока́ (или зона Брока) — участок коры головного мозга, названный по имени французского антрополога и хирурга Поля Брока́, открывшего его в 1865 году, находящийся в задненижней части третьей лобной извилины левого полушария (у правшей), работой которого обеспечивается моторная организация речи и преимущественно связанная с фонологической и синтаксической кодификациями. Проще говоря, авада буквально выжгла у Гарри речевой центр. Он потенциально может издавать звуки, но осознанными они не будут, и дальше мычания, которое вполне может быть и без мыслительной деятельности, дело у него не пойдёт.

С памятного для Литтл Уингинга концерта прошла неделя, а Поттер всё так же отирался около школы искусств, а по вечерам из леса доносилось едва слышимое и немного корявое пение одинокой трубы. К концу лета мисс Кейн решилась поговорить с мальчиком, ведь если тот так тянется к музыке… Найти убежище юного трубача труда не составило, и вот, проследив за растрёпанным мальчишкой, она с интересом наблюдала за тем, как оный расчехляет видавший лучшие годы футляр и достаёт оттуда совершенно новую и, надо сказать, профессиональную трубу.

Присутствие чужака Гарри заметил не сразу. Сначала он, как и привык, мысленно разговаривал с инструментом, ему уже давно казалось, что его молчаливая подруга невесть каким образом обрётшая в его, Гарри, руках, вторую жизнь и из куска старого хлама превратившаяся в совершенно новый инструмент, разговаривает с ним. Вот и сейчас мальчик мысленно поздоровался и, аккуратно протерев все сочленения от несуществующей грязи, принялся разминать пальцы. Эту нехитрую гимнастику он подглядел у местного трубача аккурат в тот день, когда тот неделю назад ни с того, ни с сего решил поиграть в парке.

С тех пор играть стало значительно проще, тогда, собрав всю внимательность, на которую только был способен, он просидел в кустах никак не менее часа и всё это время очень пристально следил за действиями, как он для себя считал, профессионала. Для начала, как и тот мальчик на уроках, Гарри начал играть гаммы. Благо, открытое окно позволило узнать, что же это такое. А когда решил, что достаточно размялся, приступил к более сложному. Так за игрой он и не заметил, как на его полянку вышла мисс Кейн.

— Добрый вечер, мистер Поттер, — обратилась к нему дождавшаяся, когда он закончит произведение, женщина. — Позволь представиться, меня зовут мисс Кейн, и я преподаватель в местной школе музыки. Не пугайся, видишь ли, для меня уже давно не секрет, что лесной трубач это ты, а также то, что ты пытаешься подражать Малькольму. Мальчик ты талантливый, и мне бы хотелось помочь тебе. Быть может, ты не будешь против, если я расскажу тебе хотя бы основы?

Сам же Гарри словно окаменел и лихорадочно думал, что если его нашла мисс Кейн, то каковы шансы, что найдёт и Дадли. «А что, если он сломает мою трубу», — испуганно подумал мальчик и как можно крепче прижал к себе свой инструмент. Ведь домой понятное дело не принесёшь — найдут, найдут и отберут, а вдобавок накажут, ибо ни за что не поверят, что нашёл. «Ага, как же, новую трубу нашёл, и что с того, что футляр драный, труба-то новая. А если узнают, что она стала новой из-за меня…» Мальчик в ужасе попятился и ещё крепче стиснул инструмент.

— Прости, я напугала тебя, я не хотела, честно. Просто ты и вправду очень талантлив, талантлив, но совершенно не обучен. Я знаю, что ты нем, не бойся, если ты не хочешь, я никому не скажу, — то, с каким отчаянием и надеждой смотрели на неё эти зелёные глаза, было чем-то уникальным. В них было столько всего... — Можно взглянуть? Не бойся, я не отберу у тебя твой голос. Ты ведь поэтому так испугался, решил, что я заберу её? — робкий кивок подтвердил догадку, но трубу мальчик всё-таки дал. Точнее, перестал прижимать к себе и позволил оценить состояние инструмента.

— Она замечательная, ты молодец, не каждый взрослый содержит свой инструмент в столь идеальном состоянии, — в ответ Гарри неуверенно улыбнулся. — Сыграй что-нибудь, что хочешь, позволь посмотреть.

Изумлённый происходящим Гарри кивнул и вновь поднеся инструмент к губам выдал гамму ре-минор.

— Молодец, это называется гамма ре-минор. Почти правильно, ты только чуть-чуть ошибся. Повтори вторую часть и в конце надави сильнее, — Гарри послушно повторил и, как и советовали, надавил сильнее. Звук получился много чище и зеленющие цвета листвы глаза засияли. — Молодец, так намного лучше. Я так понимаю, ты делаешь упражнения?

Гарри послушно закивал, а затем обвёл рукой лес и, показав в сторону парковой зоны, вскинул трубу, делая вид, что играет. Мисс Кейн неуверенно склонила голову набок. Она понимала, что мальчик пытается что-то сказать, но вот что именно? Понявший её замешательство Гарри взял с земли палочку и вывел календарное обозначение субботы и снова сделал вид, что играет.

— Ты видел, как играет Малькольм? Да, он был в парке в прошлую субботу. Кстати, он тоже хочет познакомиться, — удивлённый Гарри указал пальцем на себя, как бы спрашивая: «со мной?»

— Да, именно с тобой, он приходил в надежде, что ты тоже придёшь; видишь ли, у Малькольма очень чуткий слух, и он, скажем так, когда ты фальшивишь... ему это не нравится, вот он и решил, что ты, видимо, не знаешь, как правильно, а что может быть проще, чем показать? — смущённый мальчишка потупился и поник.

— Ты зря расстраиваешься, ведь для твоего возраста ты прекрасно справляешься сам, без учителя.

Так и начались эти странные уроки. Мисс Кейн начала с упражнений на дыхание, так что уже через неделю фальши в игре стало значительно меньше, ведь начавшая развиваться и растягиваться грудная клетка плюс правильная методика дыхания — это если не половина, то уж точно четверть успеха.

Так как работу по дому никто не отменял, то играл Гарри нерегулярно: есть время — бегом в парк, нет — значит нет. Ведь то, что он не может говорить, вовсе не означает того, что он не может помыть посуду или же подстричь газон. Так и текли дни. Мисс Кейн при возможности уделяла ему время и обучала основам, а иногда к ней присоединялся Малькольм. Литтл-уингингский трубач также похвалил его отношение к инструменту и даже подарил специальный чистящий набор.

Наступила осень, а вместе с ней зарядили дожди, и Гарри очень переживал, он как мог укрыл свой инструмент от непогоды, но дождь это всё-таки дождь, а улица она и в Африке улица. Проблему решила мисс Кейн, так труба Гарри перекочевала в её кабинет, а сам Гарри теперь занимался вместе с Малькольмом, да, всё также нерегулярно, ибо последнее, чего он хотел, так это получить от Дурслей. Но никто не мешал ему задержаться после школы. Так текло время, и незаметно подкралось рождество, а вместе с ним и первый по-настоящему значимый подарок. Новый футляр для трубы ему презентовала мисс Кейн и слышать ничего не пожелала, тем временем игра Гарри становилась всё лучше, и Малькольм даже предложил, чтобы Гарри вышел на сцену.

— Твой Юпитер безподобен, поверь, всем понравится, — уверял Малькольм, но Гарри вот уже в который раз помотал головой. А тем временем незаметно подкрался май, а вместе с ним и экзамены одиннадцать плюс. Именно в мае Гарри таки сдался и согласился сыграть на выпускном их класса. В общем, у одноклассников случился культурный шок. А мальчишка самозабвенно играл свой Юпитер и был полностью счастлив.

Дома же его ждала разгневанная тётя:

— Так это ты всё это время играл в парке? И где, скажи на милость, ты раздобыл инструмент? Украл? А ну признавайся! — понятное дело, что инструмента Гарри не крал и теперь искренне радовался тому, что труба надёжно заперта в кабинете мисс Кейн.

— Негодный мальчишка, если выяснится, что ты украл инструмент, ты сгниёшь в тюрьме, ясно тебе! — Гарри лишь сильнее вжал голову в плечи. — Да что с тебя взять, убогий, исчезни с глаз моих! — прокричала тётя, и Гарри почёл за лучшее скрыться в своей комнате. Спустя час он уже успокоился, ведь его труба для Дурслей была недосягаема, а значит, всё не так уж и плохо.

Неделя домашнего ареста завершилась совершенно внезапно, как оказалось, его игра понравилась многим, и так как стало ясно, что таинственный лесной трубач это и есть Гарри, все соседи так или иначе сетовали на то, что он больше не играет. В итоге не знающая что делать миссис Дурсль сослалась на то, что Гарри-де приболел, а в субботу буквально выставила его из дома и наказала не возвращаться до тех пор, пока соседи не убедятся, что он жив-здоров. По дороге до школы искусств встретилась теперь уже бывшая его учительница, миссис Адерли.

— О, Гарри, наконец-то ты поправился, а мы так скучаем без нашего лесного трубача. Быть может, ты сыграешь для нас? — поинтересовалась она, а Гарри только и мог, что изумлённо моргать. Чуть подумав, мальчик несколько раз покивал и опрометью понёсся к музыкальной школе. Мисс Кейн оказалась на месте, у них с Малькольмом была репетиция. Но едва Гарри заглянул в класс, как Малькольм прервался и ободряюще встрепал Гарри волосы.

— Ты классно сыграл. Поверь, ваш выпускной ещё долго не забудут. О, придумал, у меня ведь в понедельник прослушивание в Лондоне, как думаешь, не стоит ли это отметить?

«Как?» — всем своим видом вопросил Гарри, а когда Малькольм пожал плечами и предложил поиграть в парке, радостно закивал. И вот по прошествии получаса жители Литтл Уингинга наблюдали их небольшую процессию. Два юных трубача и их преподаватель. Новость о том, что сегодня в шесть в парке состоится концерт, разнеслась в мгновение ока. И вот практически все жители, что так или иначе интересовались музыкой или же попросту изнывали от безделья, потянулись к парку.

Миссис Дурсль не стала исключением, и если предыдущее выступление племянника прошло мимо её ушей, то уж это то она не пропустит. Правда, поверить в то, что племянник таки одарён, она так и не смогла, и что с того, что не нашлось той из соседок, что не восхитилась бы игрой несносного мальчишки. И вот наступили долгожданные шесть часов, и перед собравшимися вышла мисс Кейн, она очень попросила не мешать юным музыкантам, ведь дети ещё не полностью привыкли к тому, чтобы играть на публику. В первую очередь это, конечно же, касалось Гарри, ведь Малькольм не раз и не два выступал и выступал вполне успешно, а вот для Гарри, если не считать его дебюта на выпускном, это было впервые.

Именно поэтому первым играл Малькольм, и только затем храбрости набрался Гарри и, подбадриваемый мисс Кейн, присоединился к Малькольму, ведь начатая им композиция требовала игры минимум на двух инструментах**.[1] (настоятельно рекомендую прослушать данный трек в момент прочтения) Именно поэтому стоящий рядом с самозабвенно играющим Малькольмом Гарри лишь примерялся. И вот наконец момент настал, и труба Малькольма будто бы позвала, и он ответил, сливаясь и подхватывая. А затем был его любимый радостный Юпитер.

Едва отзвучали последние аккорды, как импровизированный зал взорвался овациями. Откуда-то доносились возгласы «браво» и «молодец», в общем, до крайности смущённый Гарри, следуя примеру Малькольма, поклонился и как можно быстрее ретировался с импровизированной сцены. Дома его ждала скупая похвала от тёти, а когда наступил день рождения Дадли, Дурсли долго не думали и сплавили племянника в музыкальную школу, благо день рождения Дадлика в этом году выпал на вторник. Мисс Кейн и бровью не повела, пропустила мальчика в класс и, затворив дверь прямо перед носом миссис Дурсль, как ни в чем не бывало продолжила занятие с оркестром. И Гарри оказался тут весьма кстати, как итог он и Малькольм отрабатывали партию для трубы, а Дадли и Пирс Полкисс развлекались в зоопарке. А по прошествии ещё недели миссис Дурсль не оставалось иного, как записать племянника в музыкальную школу. Хотя надо было признать, что она таки была рада, ведь мальчишка более не мешался и был занят вполне себе приличным занятием.

Всё изменилось в день его, Гарри, рождения. На первое странное письмо он и внимания не обратил, бухнул всю почту перед дядей на стол и умотал в свою школу. А вот Дурслям было совсем не смешно, ведь только-только всё стало налаживаться. И тут нате вам здрасьте. В итоге письма сожгли в камине, но, увы, на следующий день писем было уже три, а воскресенье, и это несмотря на то, что по выходным почта не работает, им пришло ажно целых тридцать. Про то, что миссис Дурсль нашла их даже в яйцах, можно было и вовсе помолчать. Обстановка в доме накалялась всё сильнее, и Гарри прилагал максимум усилий к тому, чтобы не отсвечивать. В понедельник у дяди окончательно сорвало крышу, и вся семья погрузилась в машину.

Целый день в дороге, ночёвка в то ли гостинице, то ли ночлежке и наконец переселение в одиноко стоящую на скале посреди моря хижину. Неспособный уснуть после такого Гарри тихо пристроился на полу и старательно рисовал пальцем в пыли. «Не нотная тетрадь, но за неимением оной вполне сгодится», — невесело усмехнулся мальчик. Грустил Гарри из-за того, что эти письма испортили всё. Ведь на прошлой неделе Малькольм успешно прошёл первый этап прослушиваний и именно сегодня («Теперь уже сегодня»,— взглянув на часы, подумал Гарри) пройдёт вторая часть, мисс Кейн обещала, что возьмёт и его, Гарри, и вот нате вам здрасьте. «Да чтоб вы со своими письмами провалились», — с грустью подумал Гарри, и именно в этот момент дверь сотряс сильнейший удар. Жалобно скрипнувшая отделяющая хижину от непогоды за окном сборка из досок вздрогнула, затем ещё и ещё и успевший забиться в дальний угол Гарри увидел в проёме огромного человека.

А тот, будто и не вломился только что в чужое жилище, словно вот так оно и должно быть, поздоровался и начал задвигать про его, Гарри, день рождения и, конечно же, про письмо, попутно согнув дядину двустволку в бараний рог и отрастив Дадли поросячий хвостик. При этом, судя по всему, был полностью уверен, что вот именно так и надо знакомиться.

По итогу знакомства Гарри оказался в Лондоне и посетил довольно странное место. Представившийся именем Хагрид великан привёл его на странную улицу, которую назвал Косой Аллеей. Именно там Гарри выяснил, что он, оказывается, волшебник, знаменитость и своей значимостью мало чем уступает местным божествам. По крайней мере, из уст Хагрида всё это звучало именно так. Лавки, павильоны — всё слилось в один большой круговорот. А Хагрид самозабвенно вещал, словно заведённый и совершенно не замечал того, что его маленький спутник за всё это время не произнёс и единого звука.

Мытарства по Лондону закончились немногим ранее чем полпятого, а затем Хагрид исчез, просто взял и исчез, спасибо, что хоть до вокзала довёл. И именно тут Гарри и решил, что он всё-таки вполне взрослый одиннадцатилетний мальчик. Как итог на прослушивание Малькольма он таки попал. Не иначе как чудом остался незамеченным, когда сдавал свой непомерно громоздкий багаж в автоматическую камеру хранения. Сова же, что была навязана Хагридом в качестве подарка на его, Гарри, день рождения, была отпущена на волю и, покрутившись какое-то время в ожидании приказаний и так их и не получив, улетела. «Наверное, на охоту», — подумал Гарри, а затем, взглянув на часы, побежал к метро. На прослушивание он таки успел и очень радовался тому, что нагнал мисс Кейн, едва не скрывшуюся за большими дверьми малой лондонской консерватории.

Удивлению женщины не было предела, но выспрашивать что-либо у немого, если ты не знаешь языка жестов, — есть дело неблагодарно долгое, и она решила отложить сие на потом. Затем были прослушивания, и Гарри в полном восторге слушал всех, а уж когда на сцену вышел Малькольм... Естественно, что его выступление Гарри слушал с особым интересом. Были ещё пара трубачей, но они были какие-то не те. В общем, юный Гарри был счастлив и уже представлял, как он вот также выйдет на сцену.

Затем было местное кафе, а также тетрадка с ручкой и настойчивая просьба мисс Кейн пояснить, как так вышло что он, Гарри, таки оказался в Лондоне, ведь он так и не пришёл к назначенному ей времени. Обстоятельное изложение приключений заняло практически четыре листа, но вот изумлённая мисс Кейн читает сначала об отъезде Дурслей, а затем про странного человека и покупки в Лондоне. В итоге поверили ему только когда лично убедились, что чемодан Гарри таки не выдумал, да и письмо... его-то Гарри тоже показал.

Затем было возвращение домой, вот только не к себе, а к мисс Кейн, ведь дом Дурслей оказался закрыт, а самих хозяев явно не было дома. Вкуснейший ужин предварил очень и очень важный разговор. Оказалось, что мисс Кейн прекрасно знает и о Косой Аллее, и о магах. Так Гарри узнал о том, что немногим более десяти лет назад в магическом мире была самая настоящая война, и со слов мисс Кейн получалось, что она, война в смысле, была куда как страшнее, чем то, как описывал всё это великан Хагрид. Оказалось, что младший брат мисс Кейн был маглорожденным волшебником, и именно так она и узнала о магическом мире и о его войнах.

— Хогвартс — это вовсе не сказка, мой младший брат тоже, когда приехал с первого курса, был так восхищён, а вот потом... Гарри, люди жестоки. И кому как не тебе это знать. Вот только для магов инвалиды это маглорождённые. Я не знаю, почему это именно так, но факт именно в том, что достаточное количество магов свято верят в то, что маглорождённый волшебник это что-то вроде обезьяны в зоопарке. Прикольный, пока сидит в клетке и смешит своими выходками, а как что-то не так, то сразу в расход. Мой брат умер немногим старше семнадцати, едва закончив Хогвартс, и, как и многие выходцы из не магического мира, поверил в россказни вот этого вот старика, — мисс Кейн постучала пальцем по злосчастному письму, а именно по тому месту, где перечислялись регалии директора школы чародейства и волшебства Хогвартс. — Он вступил в созданную этим, этим… Прости, у меня просто нет таких слов, чтобы ты правильно меня понял. А спустя два месяца его убили. Нам с матерью даже его останков не досталось, лишь сухое оповещение из министерства магии, что, мол, такой-то да такой-то умер при, как они написали, невыясненных обстоятельствах. И всё, понимаешь, совсем всё. С тех пор я зареклась вспоминать об этом их мире магии, но ради тебя... они не отпустят тебя, и ты будешь там совершенно один. Тебе не помогут, а если помогут, то только с выгодой для себя. И если я правильно поняла рассказанное тобой, то желающих помочь тебе исключительно ради собственного блага и выгоды будет предостаточно. Будь осторожен в общении, и знаешь, мне даже кажется, что хорошо, что ты нем. Ведь это защитит тебя от неосторожно сказанного слова.

Окончательно понурившийся Гарри кивнул, но тут мисс Кейн вспомнила о том, что сегодня ведь его, Гарри, день рождения. А раз день рождения, значит должен быть и подарок. Подарком стал как по волшебству явившийся из холодильника торт-мороженное. А на следующее утро Гарри был уже дома. Оставшийся до начала учебного года месяц Гарри перемежал занятия музыкой с изучением новых учебников. Ведь в тот вечер откровений мисс Кейн очень и очень настоятельно рекомендовала тщательнейшим образом подготовиться к школе. Они даже наведались в Косую аллею ещё раз. Там мисс Кейн, вспоминая свои немногочисленные визиты сюда вместе с братом, помогла Гарри купить дополнительные книги.

В общем, к поступлению в новую школу Гарри подготовился настолько тщательно, насколько только мог. И вот наступило первое сентября, и Гарри оказался на вокзале Кингс-Кросс. И в очередной раз возблагодарив богов, что послали ему мисс Кейн, направился прямиком к барьеру. Бейсболку поглубже и быстренько проскочить мимо целой толпы странно одетых рыжих. Пара минут, и он уже в вагоне. «Ну вот, можно немного передохнуть», — мысленно порадовался Гарри и, недолго думая, решил скоротать время за очередной книгой.

Комментарий к Глава первая

Если вам и вправду нравятся мои работы,

Поезд уже полчаса как покинул вокзал и нёсся куда-то на север, а Гарри увлечённо читал тысячу волшебных грибов и растений. Именно за этим занятием его и застал рыжеволосый мальчишка с испачканным носом. Поинтересовался свободно ли и, получив утвердительный кивок, плюхнулся на соседнее сидение, но не прошло и пяти минут, как парень начал трещать хлеще заправской вороны. Хвастался что-де да как, а в промежутке допытывался он ли Гарри Поттер или же нет. Памятуя слова мисс Кейн, Гарри решил не отвечать и лишь прятался за книжкой, в итоге рыжий обиделся и заявил, что-де не ожидал, что герой будет таким зазнавшимся. Гарри же предпочитал не предпринимать каких-либо попыток объясниться, ведь если не ясно, что разговаривать нет желания, так чего пристаёшь-то.

Тем временем насупившийся рыжий наорал на заглянувшую в их купе девочку, а затем подрался с каким-то белобрысым хлыщом. В итоге Гарри постановил, что такого вот знакомства ему и даром не надо. «Белобрысый, конечно же, сам виноват», — думал Гарри. Тут дело было в том, что с белобрысым он, Гарри, уже успел познакомиться аккурат в свой первый поход на Косую Аллею. Тот тогда так важничал, Гарри же либо кивал, либо жал плечами; второе было чаще, и хлыщ быстро отстал. И вот теперь они встретились снова, но не успел Драко Малфой (а именно так представился хлыщ) поздороваться, как на него накинулся разъярённый рыжий. В итоге у их купе образовалась безобразная куча мала, а когда дерущихся разнял появившийся в вагоне староста, выяснилось, что белобрысый заимел быстро наливающийся и ярко контрастирующий с его белой кожей фингал, тогда как рыжий обзавёлся разбитой губой.

Староста, который, кстати, тоже оказался рыжим, разнял драчунов, после чего пригрозил белобрысому отработкой и жалобой декану, а рыжему по-свойски отвесил подзатыльник и велел не высовываться. После этого, таки заметив притулившегося в уголке Гарри, обрадовал последнего, что-де герою лучше держаться его брата Рона, и что-де тогда всё будет просто замечательно.

Усевшийся на своё сиденье Рон не сумел промолчать и заявил, что герой зазнался и с простыми смертными общаться не изволит. Рыжий староста нахмурился, но промолчал и покинул купе.

Поезд начал тормозить и наконец остановился, позволив уставшим и голодным пассажирам вывалиться на платформу. Наблюдая за остальными, Гарри возблагодарил мисс Кейн и её воспоминания о брате, ведь это именно она предупредила о том, что поезд будет в пути до самого вечера, и что иной еды, кроме сладостей, им не предложат. Именно поэтому Гарри не преминул запастись термосом и сэндвичами и, как следствие, голодным не был.

Откуда-то сбоку и сверху раздался зычный голос; это давешний великан Хагрид подзывал к себе первокурсников. Гарри решительно проигнорировал своё отдельное приглашение. "Не хватало ещё, чтобы все решили, будто я невоспитанный неумеха", — подумал мальчик и, пристроившись в конце нестройной колонны, последовал к озеру. О том, что им предстоит, ему также рассказала мисс Кейн. Именно поэтому, не став ждать, Гарри занял место в свободной лодке и уставился на тёмную водную гладь. Вскоре к нему присоединился полноватый круглолицый мальчик и та самая девочка, которую обидел ехавший с ним в одном купе Рон.

— Привет, я Гермиона, а это Невилл, — затараторила девочка, и Гарри обречённо вздохнул, — ты ведь Гарри Поттер, я о тебе все-все знаю, — продолжила тем временем Гермиона, и Гарри мысленно подивился, ибо не мог поверить, чтоб прям вот всё-всё. Как и советовала мисс Кейн, он прочитал все книги, в которых имелись его, Гарри, упоминания. В основном там писалась какая-то дичь, а из правды упоминался разве что проклятущий шрам молния, который, согласно его медицинской карте, и был причиной его, Гарри, немоты. Мальчику было глубоко наплевать на то, получил он сие «украшение» в автокатастрофе или же отбил лбом какое-то там очень страшное проклятье. Сути дела это никак не меняло: он был нем, и это было непоправимо. Именно поэтому он и не поверил девочке, которая знает о нем якобы всё. А тем временем Гермиона переключилась на Хогвартс, и Гарри вновь тяжело вздохнул.

Происходившее в небольшой комнате, что предваряла выход в, как сказала представившаяся профессором МакГонагалл леди, Большой зал, запомнилось слабо. Именно поэтому шокированный явлением призраков Гарри даже не понял, что настала его очередь. И именно поэтому суровой леди, что ранее представилась как профессор МакГонагалл, пришлось повторить его фамилию дважды.

И вот он сидит на табурете, а на его голове сидит говорящая шляпа. Обалдевший от происходящего Гарри неуверенно вертел головой и сам не понял, как оказался распределён в Гриффиндор. Краснознамённый стол взорвался овациями и начал нестройно скандировать «с нами Поттер», а вжавший голову в плечи мальчик тихо примостился с краю, начисто проигнорировав все предложенные ему места.

Когда распределение и праздничный пир закончились, их повели в помещения факультета. Как оказалось, Гриффиндор базировался в башне. К удивлению Гарри, их не собрали вместе и ничего не объяснили. Это было странным, ведь даже в лагере для глухонемых, куда его несколько раз отправляли опекуны, подобное собрание являлось строго обязательным, но нет, взрослые, позёвывая, разошлись по спальням, и всё, что осталось первачкам, так это ориентироваться по табличкам.

Уставшие с дороги и сытые так, что ещё чутка и полезет из ушей, мальчишки разговорам предпочли сон, а вот на следующий день у Гарри начались первые проблемы, а начались они с того, что он опоздал на свой первый урок, опоздал, потому что потерялся и совершенно не знал дороги. Ведь староста попросту раздал расписания и на этом посчитал свои обязанности выполненными. В итоге профессор МакГонагалл, оказавшаяся не только заместителем директора, о чём было указано в таки дошедшем до Гарри письме, а ещё и деканом Гриффиндора, и чтоб сыр маслом, преподавателем трансфигурации.

Одним словом, декан была недовольна, но таки велела занять своё место, а спустя половину урока даже похвалила, ведь Гарри оказался первым, у кого получилось заставить спичку таки стать иголкой. Сам же Гарри так и не понял, почему у остальных так ничего и не получилось. «Это же совсем просто, — мысленно бормотал он, — была иголка — стала спичка". Вот только остальные так не думали, в итоге, кроме его идеальной и явно поправившей пошатнувшееся было положение иголки, спичка заострилась лишь у не умолкавшей вот уже вторые сутки Грейнджер.

Итогом урока трансфигурации стали первые честно полученные десять баллов, а также то, что никто в классе так и не обратил внимания, что превращение Гарри проделал полностью невербально. Ответ же на вопрос «как?» был до банальности прост. Немой практически от рождения Гарри в принципе был заточен под невербальную магию, суть которой была отнюдь не в том, чтобы произносить слова про себя. Нет и нет, невербальная магия — это в первую очередь образ, но, когда ты всю жизнь во главу угла ставишь именно речь, образность мышления уходит на второй план. Именно поэтому Гарри и смог. Изначально привыкший мыслить не словами, но образами ребёнок просто представил желаемое и сделал требуемое движение палочкой. После чего сам же и удивился удаче, ведь профессор чётко сказала, что формулу необходимо произнести, а как произнести-то? В первые пять минут хотелось горько плакать, но затем Гарри взял себя в руки и решил, что он хотя бы попробует. Попытка просто повторить в уме не увенчалась успехом, а затем оно как-то само, просто представилось и все.

В общем, опоздание ему таки простили, а уже выходя из класса, Гарри услышал восхищённый голос декана: «Ну весь в отца!» В отца или же нет Гарри не знал, ибо родителей своих он вовсе не помнил, а вот похвала немного, да приободрила.

Неделя тянулась с переменным успехом; переменность его была в том, что когда дело касалось непосредственно магии, то всё было вполне себе, а вот отношения на факультете не заладились. Сначала он банально забыл свои таблички, а затем стало ясно, что стоит ему признаться, как всё станет ещё хуже. Так и получилось, что факультет был отдельно, а Гарри отдельно. Но вот на горизонте замаячило окончание первой учебной недели и, как следствие, первое занятие по зельям. К этому уроку Гарри готовился особенно тщательно, ведь это же так интересно, а ещё очень и очень опасно. Учебник изобиловал предупреждениями всех видов.

И вот они вошли в довольно затемнённый находящийся в подземельях класс. Гарри, как всегда, сел в стороне от сокурсников и, снискав очередной прожигающий взгляд рыжего Рона, занялся поисками необходимого в дебрях своей сумки. Спустя несколько минут в класс влетел преподаватель — сказать, что он вошёл, не получалась, так что влетел было самое то. Затем последовала вводная речь и перекличка. Когда преподаватель дошёл до его фамилии, Гарри привычно встал, тем самым показывая своё присутствие.

— А, наша новая знаменитость, — процедил ни с того, ни с сего разозлившийся преподаватель, — так жаждете славы, что даже на месте не сидится? — в ответ изумлённый Гарри лишь покачал головой. Вставать во время переклички было самым простым в его случае, ведь если поднять руку, то к этому надо присовокупить отклик здесь или иное слово обозначающее присутствие, а так как говорить Гарри не мог, то проще было встать.

— Молчите и займите своё место, — практически выплюнул чем-то раздражённый преподаватель, и Гарри почёл за лучшее не нарываться. Но это оказалось только началом, ведь по окончании переклички непонятно с чего прицепившийся именно к нему профессор ни с того, ни с сего потребовал устного ответа.

— Что такое безоар, Поттер? — рявкнул профессор и добавил: — Извольте встать, когда к вам обращаются, мы все видели, что вы умеете, — растерянный Гарри поднялся и попытался достать свои таблички; те самые, которые его с детства приучали носить с собой, ведь язык жестов знают далеко не все. Вот только предательски дрожащие руки никак не могли найти нужную, а явно разозлённый профессор требовал ответа. Гарри неуверенно оглянулся, он просто растерялся и не знал, что предпринять, но его действия восприняли как то, что он не знает ответа или, что ещё хуже, не считает нужным отвечать.

— Не знаете, что ж, видимо, известность — это ещё далеко не всё, ну ничего, мы попробуем ещё раз. Что такое аконит? Ну же, мистер Поттер, не молчите, если вы не готовы к уроку, то так и скажите, — в отчаянии Гарри закусил губу, ведь он знал ответ, знал и про безоар, и про аконит, знал; и, если бы ему дали возможность, он бы ответил, написал бы, как всегда делал в своей прежней школе. Но сама ситуация, в которую он попал, была для него полным абсурдом. Ведь его ещё никто и никогда не спрашивал вот так вот устно.

К доске да, конечно, написать уравнение, решить пример. Контрольная, тест, домашняя работа, эссе — да что угодно, всё, кроме устного ответа, ведь в школе не было такого учителя, который бы не понимал того, что спрашивать устный ответ у немого — есть дело заведомо безнадёжное. И вот здесь и сейчас оставшийся без хоть какой бы то ни было поддержки Гарри сделал то единственное, что мог: схватился за перо и попытался прямо так, стоя, написать ответ.

Вот только это ещё сильнее разъярило преподавателя, и тот снял с него двадцать балов. Жгучие слезы сами собой полились по щекам, и Гарри пулей вылетел из класса, он уже не слышал, как вдогонку ему несётся: «Отработка сегодня в семь, мистер Поттер» как не заметил и того, что обронил свои таблички.

Коридоры слились в одну сплошную монотонную круговерть, а Гарри всё бежал и бежал. Остановился он лишь тогда, когда колоть в боку стала абсолютно невыносимой. Прислонился к стене и тихо сполз. «ЗА ЧТО? За что?» — билось в его голове. Понять подобное отношение он, Гарри, не мог, ведь он привык, что его не спрашивают, что все и так всё знают. Откуда ему было знать, что об этом "знают" позаботилась его тётя, что это она предупредила дирекцию школы и принесла все необходимые справки и медицинские заключения. А также о том, что в этой школе этого сделать было некому, что даже местная медсестра не в курсе его проблемы, а уж если не знает она, то надеяться на то, что знают профессора…

Но Гарри всего этого не знал и именно поэтому был в полном шоке и растерянности. Немного успокоившись, он начал вспоминать эту неделю. Первой была трансфигурация. На неё он опоздал и тем снискал неодобрение профессора и по совместительству декана. Правда, та вскоре сменила гнев на милость. Произошло это когда сам того не ожидавший Гарри справился с заданием быстрее всех. Немного поразмышляв, Гарри таки понял, что он, сам того не заметив, спрятался за той девочкой Грейнджер. Вечно тянущая руку и разве что из формы не выпрыгивающая. Она-то и прикрыла его, он просто не отсвечивал и прятался в её тени. И его банально не замечали. Секрет-то оказался прост, и вот он нарвался на преподавателя, который явно настроился именно на него. Тянущая руку Грейнджер была попросту проигнорирована. Преподавателю был нужен именно он, именно Гарри. Немного разобравшись с происшедшим, Гарри наконец понял, что это и есть то самое, о чём его предупреждала мисс Кейн.

Вот только понимание происшедшего никак не способствовало решению его проблем, а затем он понял, что потерял свои таблички. Новая волна кипучих солёных слез наполнила глаза и потекла по щекам. «Ну за что, скажите мне, за что? — мысленно кричал Гарри. — Я жил в понятном мне мире и вот нате вам здрасьте выдернули, словно рыбу удочкой из пруда. Хотя нет, не так, на крючке всегда должна быть наживка или хотя бы блесна», — подумал Гарри и вдруг понял, что ни блесны, ни наживки не было, и он ни на что и никуда не клевал; его просто вырвали из привычного и понятного ему мира, вырвали и заставили быть здесь, в этом незнакомом и таком пугающем месте, месте, где все кругом, если не враги, то уж точно не друзья. «Друзья ведь так не поступают, верно?» — так за размышлениями Гарри и застал удар колокола, возвестивший об окончании занятий. «Пойти, что ли, в класс и попробовать найти таблички», — подумал Гарри, подумал и тут же отмёл эту мысль, ведь они могут быть вовсе и не в классе. «Вот и где теперь их искать? Может, сделать новые?», — правда, от этой затеи пришлось отказаться, ведь ничего, кроме пергамента, у него нет. «Да и хрупкий он. Нет, не пойдёт», — мысленно вздохнув, Гарри поднялся и поплёлся в холл. Настало время обеда и, как бы там ни было, а поесть всё-таки нужно.

В то же самое время, как юный Поттер нёсся по коридорам, сидевшая недалеко от него Дафна Гринграсс не преминула заметить, как тот обронил что-то странное, но до крайности показавшееся знакомым. Именно поэтому, когда профессор Снейп вернулся к прерванному выходкой Поттера уроку, она вроде бы случайно уронила с парты перо и, поднимая его, прихватила оброненный Поттером предмет на поверку оказавшейся табличками. Первым предположением было то, что это шпаргалка. И что, скорее всего, преподаватель решил точно также. И уже после урока, рассматривая свою находку, Дафна поняла, что поднятые ею таблички — это отнюдь не шпаргалка. «Это же… это же… вот ничего себе!» — мысленно воскликнула изумлённая слизеринка. А изумляться-таки было чему, ведь табличка в её руках гласила: «Прошу прощения, я болен и не могу говорить…», на остальных же были стандартные фразы, призванные помочь лишённому голоса человеку наладить какой бы то ни было контакт с теми, кто этого самого голоса не лишён.

«Как интересно, — мысленно пробормотала Дафна, — это же надо так-то, хотя если у Поттера и правда проблемы, то это объяснило бы его нелюдимость. Помочь ему, что ли? Нет, сначала надо все выяснить!» — приняв такое решение, Дафна аккуратно спрятала таблички к себе в сумку. А по окончании уроков крепко задумалась: «Если Поттер реально немой, то значит, он должен знать язык жестов, а раз так, то вот и проверим, прикалывается он, или же профессор был не прав», — тут дело было в том, что язык жестов Дафна знала и знала на отлично — у семьи Гринграсс была весьма и весьма веская причина для того, чтобы каждый без исключения её член владел этим языком и делал это в совершенстве. Причину эту звали Адриан Гринграсс, младший и единственный брат, наследник рода и, к ужасу всей семьи, глухонемой. От родителей Дафна знала, что родился Адриан нормальным, но в три месяца случилась самая настоящая трагедия. Домовушка, что присматривала за маленьким братом, пока родители отдыхали, умудрилась его уронить. Безмозглую тварь тогда разве что не на месте заавадил отец, вот только Адриану было уже не помочь, и ни зелья, ни лучшие целители так и не смогли вернуть ему голос, а спустя несколько лет братишка начал ещё и глохнуть. И вот их улыбчивый младший брат, такой добрый и весёлый Адриан, общается только и исключительно жестами. Им никогда не услышать его заливистого смеха, и он никогда не поймёт, чем это таким занимается его старшая сестрёнка Асти, когда перебирает белые и черные клавиши на том, что родители назвали роялем. Он никогда не поступит в Хогвартс и обучаться будет только и исключительно на дому. И вот оказалось, что есть вероятность, что их Адриан такой не один, что ни много ни мало как сам герой и спаситель всея магической Британии, мальчик, который выжил, точно такой же как и её, Дафны, маленький брат. «Хотя нет, не такой же, ведь он явно слышит, а вот говорит он или нет можно легко и просто проверить», — приняв подобное решение, Дафна кивнула своим мыслям и, собрав вещи, покинула спальню девочек первого курса.

Случай представился через три дня, возвращавшийся с очередной отработки у Снейпа Поттер плелся по холлу, ну не упускать же такую возможность. Именно поэтому Дафна решительно нагнала его, сделав это настолько филигранно, что никто и в жизни бы не заподозрил её в отсутствии манер и воспитания.

— Привет, — поздоровалась она и, стоило Поттеру обернутся, продолжила уже на языке жестов: — Ты с отработки идёшь? — вопрос был очевидным, очевидным, но не озвученным. Вот только Поттер отреагировал и, судя по всему, машинально, его руки быстро сложились в несколько жестов означавших, что да, именно с неё; и упрекнуть его в том, что он врёт, было бы весьма и весьма сложно, ведь про отработку она спрашивала исключительно жестами.

Разговор завязался сам собой и только спустя минут пять до Гарри наконец-таки дошло, и он в изумлении спросил весьма и весьма очевидный факт.

— Ты говоришь на языке жестов?! — весь вид гриффиндорца выражал его полное недоумение, шок и наконец радость от того, что нашёлся хоть кто-то, с кем он может хоть как-нибудь пообщаться.

— Да, говорю, — уже голосом и жестами одновременно ответила Дафна. — Кстати, это ведь твоё? — поинтересовалась девушка, и Гарри понял, что ему протягивают его потерявшиеся таблички. То, сколько раз он повторил благодарственный жест, было забавным, но затем Дафна посерьёзнела и спросила:

— Декан знает? — и каково же было её изумление, когда Гарри не очень уверенно покачал головой, мальчик явно сомневался в своём ответе. А вот Дафна со всей свойственной ей серьёзностью поняла, не просто не знает, а вообще никто не знает. И именно поэтому Гарри вечно один, он просто не нашёл на факультете тех, с кем захотелось бы общаться такому как он.

Гарри же её заминку понял неверно и сложил жестами название своего факультета, чем заставил слизеринку прыснуть. «Вот кто бы мог подумать, что диагноз собственному факультету поставит именно Гарри Поттер, но шутки в сторону, ведь мальчику таки надо помочь, иначе он так и не вылезет с совершенно незаслуженных отработок», — откуда у неё такое желание, Дафна не понимала, но решила списать всё на детский альтруизм и детское же всепрощение.

Именно так Гарри и оказался в больничном крыле, ну а куда ещё, правильно, если болен, иди к медико-ведьме, вот и Дафна рассудила именно так и, решив, что доказывать чтобы-то ни было Поттеровскому декану — это уж точно не её забота, отвела бедолагу во владения мадам Помфри.

Медико-ведьма обнаружилась у себя в кабинете и, вскинув бровь, поинтересовалась, с чем пожаловали молодые люди. Растерявшийся и окончательно поникший Гарри начал было рыться в своих так чудесно вернувшихся к нему табличках, но Дафна решила, что быстрее будет всё объяснить самой.

— Гарри, ты ведь позволишь мне все объяснить? — обрадованный Поттер энергично закивал, и Дафна, глубоко вздохнув, произнесла:

— Мадам Помфри, видите ли тут такое дело, у мистера Поттера что-то с голосом, в общем он не разговаривает в смысле совсем, а ещё он, кажется, понимает и говорит на языке жестов, а в пятницу его наказал профессор Снейп, и всё из-за того, что Гарри не ответил на заданный ему вопрос, я видела, он пытался написать, но профессор Снейп... в общем, он снял с Гарри баллы и влепил отработки. И не могли бы вы посмотреть, вдруг это не шутка и Гарри действительно заболел, — немного путано закончила Дафна и мило захлопала глазками, ну точь-в-точь дитё наивное.

Медико-ведьма нахмурилась и, повернувшись в сторону стоящего рядом с Дафной Гарри, проговорила:

— Мистер Поттер, давно у вас пропал голос, если это так, то почему вы не обратились ко мне? — немного растерянный Гарри повернулся к Дафне и начал отчаянно, как могло бы показаться со стороны, жестикулировать. Брови медико-ведьмы поползли вверх, ведь язык жестов перепутать с чем-либо другим было весьма и весьма сложно. Но женщина решила всё же убедиться, ведь если её разыгрывают…

— Мистер Поттер! — Гарри тут же обернулся и очень вовремя, ибо мадам медико-ведьма также перешла на язык жестов и спрашивала у него, как давно он нем, наблюдался ли у врача и ещё кучу всего. Говорила мадам целитель очень быстро и явно специально проверяла его, нарушала порядок слов и намеренно то замедлялась, то ускорялась, тем самым выявляя разыгрывают её или же всё-таки нет.

Гарри не разыгрывал и отвечал точно так же, как если бы был в кабинете у врача. Допрос завершился спустя приблизительно десять минут, и мадам Помфри принялась обдумывать хвататься за сердце сейчас или потом?! Со слов пациента получалось, что он не помнит, говорил ли он когда бы то ни было. Что язык жестов он начал учить когда ему исполнилось три года, и что, насколько он знает, его немота имеет нейрологическую природу, а именно связана с тем, что у мальчика в детстве была весьма серьёзная травма головы, и что получил он её ещё до того, как попал к своим опекунам-маглам. В общем, картина складывалась отнюдь не радужная, а уж когда она провела первичную диагностику…

Спустя полчаса из больницы святого Мунго прибыл целитель Тики. Осмотрел мальчика и также подтвердил, что в приблизительно полуторогодовалом возрасте ребёнок попал под действие неизвестного, но, несомненно, очень мощного проклятья, и что именно оно буквально наглухо выжгло парню ту часть мозга, что ответственна за речь. Обследование показало, что изначально Гарри был левшой и, как следствие, его речевой центр находился аккурат справа, и именно он и пострадал от оставившего шрам-молнию проклятья. Также целитель похвалил магловских коллег, ведь их диагноз был точно таким же, разве что источник травмы они так и не установили, поэтому в магловской медицинской карте юного мага было записано, что травма головы — есть следствие автомобильной аварии.

Заключение специалиста было неутешительным и гласило, что как-либо исправить полученную немногим менее чем десять лет назад травму нет никакой возможности. Мадам Помфри поблагодарила за помощь и, распрощавшись с коллегой, принялась заполнять медицинскую карту юного героя. Сам же герой был отпущен на свободу, правда, перед этим получил дозу успокоительного, а также обещание, что она сама со всем разберётся.

И вот по прошествии получаса медицинская карта Гарри Поттера приобрела законченный вид, а её составительница, сверившись с часами, мстительно потёрла руки. «Ну сейчас я вам устрою, ну Северус, ну паразит, это же надо было так довести ребёнка, а ты, Альбус, что ты там говорил? Счастлив и в полной безопасности? За последнее не скажу, а вот то, что ты скрыл от меня его состояние, да и не только от меня... Мыслимо ли? Дети, ДЕТИ заметили то, что в упор не увидели взрослые. Ну ничего, сейчас вы у меня попляшете, а ты, Минерва, больше всех, это же надо, декан и не заметила, да ты вообще своим факультетом занимаешься или нет?!» — мысленно распекала коллег медико-ведьма.

Путь до учительской занял немногим более пятнадцати минут полностью, ушедших на то, чтобы продумать, как и что она скажет своим дорогим коллегам. А тем временем в учительской вовсю проходил педсовет и уже успел свестись к пикировке деканов Слизерина и Гриффиндора. Именно за этим занятием их и застала мадам Помфри.

— Смотрю, я удачно заглянула, и вы уже разогрелись и готовы получать на орехи, с кого бы мне начать? Пожалуй с тебя, Северус, дорогой мой, скажи-ка мне, — обманчиво ласковым тоном начала медико-ведьма, — КАКОГО ……… МОРДРЕДА ТЫ ДОВОДИШЬ РЕБЁНКА, У ТЕБЯ СОВЕСТЬ ЕСТЬ, ИЛИ ТЫ ЕЁ В КОТЛЕ УТОПИЛ, РЕШИВ, ЧТО ЭТО ИНГРИДИЕНТ ДЛЯ ЗЕЛЬЯ? — постепенно переходя на повышенные тона, поинтересовалась медико-ведьма. — А вы, Альбус, ВЫ ЖЕ ОБЕЩАЛИ, ВЫ КЛЯЛИСЬ И ГДЕ? Поясните мне, в каком месте ребёнок, получивший чудовищную черепно-мозговую травму, может быть здоров и счастлив. Можете не отвечать, ведь по вашему мнению этим местом является холодное крыльцо одного магловского домишки. ВЫ В СВОЕМ УМЕ, АЛЬБУС?! ВЫ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО МИСТЕР ПОТТЕР МОГ УМЕРЕТЬ, ЧТО УЖЕ НЕОБРАТИМУЮ НА ТОТ МОМЕНТ ТРАВМУ МОЗГА ЕМУ ДИАГНОСТИРОВАЛИ ЛИШЬ СПУСТЯ ДВА МЕСЯЦА, ДВА ДОЛБАННЫХ МЕСЯЦА, АЛЬБУС! Много же стоят ваши заявления о том, что мальчик в надёжном и безопасном месте, а если бы он умер!? Вы хоть в курсе, что черепно-мозговые травмы проявляются далеко не сразу и уж точно не всегда выглядят как проломленный череп. Вы колдомедик? Нет? Тогда какого хрена? И учтите, Альбус, что текущее состояние мистера Поттера — есть целиком и полностью ваша и только ваша вина. Ну а теперь ты, моя дорогая Минерва, не пояснишь ли мне, как ты проглядела поступление на свой факультет ИНВАЛИДА? Что ты на меня смотришь, я по-твоему декан Гриффиндора, что ли? Нет? Тогда готовься, ибо все документы уже в Мунго, и очень и очень скоро истинное состояние здоровья мистера Поттера станет общеизвестным пусть и в узких, но достаточно влиятельных кругах. Ведь скрыть то, что он абсолютно безповоротно, то есть полностью НЕМ вы не сумеете. Он ведь в школе учится, и не думаете же вы, что никто не обратил внимания на то, что он не разговаривает. Обратили, мои «дорогие» коллеги, ещё как обратили, кстати, Северус, именно ваши ученики и обратили. Ну что ты на меня смотришь? Неужели совестно стало, что вспомнил школьные годы, а ты вспомни не стесняйся, дорогой мой, вспомни и осознай, что ты поступил в точности как столь ненавистная тебе компания закадычных друзей с известного нам всем факультета. Ты ведь взрослый человек, а всё туда же. И не надо так кривиться, Альбус, Минерва, не смейте отрицать. Вы, конечно же, сколько душе вашей угодно можете отрицать то, что эта четвёрка была отнюдь не ангелами, я бы даже сказала, что это скорее были исчадия ада. Да, безусловно талантливые, но именно что исчадия ада, но это ни капли ни умаляет тебя, Северус. О чём ты только думал? Нет, не отвечай, не желаю знать, но учти: ещё хоть раз, и поверь мне, я найду на тебя управу, и никакое мастерство по зельям не спасёт, и вас, «дорогие» коллеги, это также касается. А ты, дорогая Минерва, вот, — и перед деканом Гриффиндора бухнулся приличных размеров том, — можешь начинать учить, ведь ближайшие семь лет в твоей зоне ответственности будет находиться немой, а это значит, что его должен понимать хоть кто-нибудь из преподавателей, и раз уж тебе повезло быть его деканом, то сия почётная обязанность вменяется именно тебе. И не смотри на меня, я в сурдопереводчики наниматься не намерена, так что учи, дорогая, и не дай тебе Мерлин, если я узнаю, что ты опять не исполняешь свои прямые обязанности. Ведь это именно ты должна была предоставить мне полную метрику мистера Поттера, но вместо полной и точной метрики мне передали медицинские данные явно не существующего и совершенно здорового ребёнка. И у меня вопрос, Альбус, какой части вас оказалось до того лень, что вы не удосужились выяснить все данные на так опекаемого вами мистера Поттера. Вы ведь уверяли всех, что Гарри весел и полностью здоров, и если на счёт весел уточнять нужно исключительно у самого мистера Поттера, то вот насчёт его здоровья…

Медико-ведьма уже десять минут как покинула кабинет, но все присутствующие всё ещё сидели будто громом поражённые. Последний раз её видели столь разъярённой в тот роковой день, когда Ремус Люпин таки напал на Северуса Снейпа. Тогда мадам медико-ведьма чуть не убила господина директора, и обошлось всё исключительно чудом не иначе.

Комментарий к Глава третья

Глава была изменена, так как большинство читателей и даже мои беты не согласны со строгостью выданного троице не очень умных наказания.

С момента окончания педсовета прошло немногим более получаса. Получившие основательную выволочку преподаватели разошлись по своим комнатам. И если в директорском кабинете царили метания и хаос, то в подземельях методично и планомерно напивался Снейп. Мужчина обругал себя последними словами, ведь только теперь до него таки дошло, что он выдал желаемое за действительное и вдвойне было обидно, что он оказался слепее, чем кто-то из его слизеринцев. Директор же метался по своему кабинету и совершенно безобразно истерил. Того, что юный Гарри окажется инвалидом, он никак не планировал. «А что, если мальчик думает, что его состояние было усугублено тем, что я оставил его на крыльце? Катастрофа, катастрофа, — вот та единственная мысль, что металась в убелённой сединами голове. — Проглядел, но как же так, и ведь теперь уже не поймёшь — моя это вина или увечье было изначальным. А я ещё подумал, какой спокойный мальчик, Хагриду поверил, а Хагрид-то Хагрид.… Ну как же так…»

Относительный покой царил лишь в покоях декана Гриффиндора, ибо, в отличие от решившего надраться до белочки Снейпа и явно впавшего в истерику директора, Минерва МакГонагалл напомнила себе о том, что она-то была как раз-таки против, и вот теперь все пожинают вполне закономерный результат. Женщина здраво рассудила, что виновата лишь в том, что не нашла времени и не проверила первачков. Вот только сделала она это отнюдь не от того, что ей было лень, а из-за того, что за два часа до праздничного пира к ней подошёл Альбус и свалил на неё просто-таки неимоверную гору макулатуры. Оказалось, что ещё две недели назад попечительский совет отклонил свёрстанный Альбусом бюджет, и, конечно же, господин директор вспомнил об этом только и исключительно тогда, когда у него перед носом появился неоплаченный чек на продовольствие. Чек оказался подкреплён уведомлением, что продукты в долг поставляться не будут. В общем, осознавший свой косяк Альбус воззвал к её совести и помощи, и вставшая перед дилеммой заниматься факультетом или же продовольствием для школы Минерва выбрала второе.

Почему второе? Да потому, что на факультете есть старосты, и следить за первачками — есть одна из вменённых им уставом Хогвартса обязанностей, а вот если все четыре факультета останутся, к примеру, без завтрака, а также без обеда и ужина, то вот это уже будет катастрофа. И вот, как теперь выяснилось, старосты на свои обязанности банально забили. И нет, это не значит, что её, Минервы, вины в происшедшем нет. Но она по крайней мере не унизила несчастного ребёнка, да, отругала за опоздание, но затем и баллы начислила и похвалила, благо, было за что.

Собственно, спрашивается, а как же он тогда справился-то? Неужто невербальная магия? Да не может быть, не в одиннадцать же лет. Потом, всё потом, сначала надо поговорить с ребёнком и выяснить его нужды, а как поговорить-то? Хотя Поппи сказала, что он не глухонемой, а именно что просто нем, и глухотой, как следствие, он не страдает, да и его эссе... Коли так, то пусть пишет ответы, и вот теперь она найдёт на него время. Именно с этими мыслями Минерва МакГонагалл раскрыла выданный ей Поппи фолиант и приступила к изучению совершенно нового для себя материала. «Один раз, я уже допустила ошибку, и более её не повторю», — решительно заявила сама себе Минерва МакГонагалл и окончательно погрузилась в книгу.

А в то время, пока профессора каждый по-своему решали свои проблемы, Гарри Поттер вернулся в общую спальню первого курса, и именно там ему и устроили тёмную. Откуда-то сбоку раздалось: «Держи его, парни». А когда ничего не понимающий Гарри оказался крепко-накрепко прижат к полу, явно завладевший лидерством в их спальне Рон Уизли заявил:

— Ну всё, Поттер, судить тебя будем, ты ж совсем обнаглел, ладно на нас тебе наплевать — зазнался со своим геройством, но ты ж и на факультет наплевал, а вот это прощать уже нельзя. Верно ведь, парни?

— Верно, — прогудел налёгший на Гарри сверху Шимус Финниган.

— Ты, Поттер, совсем берега потерял, — добавил пристроившийся рядом с Финниганом Дин Томас. — Тебя со слизнями видели, и вот как это понимать? Думаешь, что раз герой — значит все можно? А вот и нет, верно я говорю, Рон!?

— Верно, Дин, в общем, так, Поттер, мы тут посовещались и решили, что тебе необходимо преподать урок, — именно в этот момент Гарри увидел, что в руках у рыжего его любимая труба, а затем рыжий размахнулся и что есть силы ударил инструмент об стену.

— Это тебе урок, будешь знать, как… — договорить он так и не успел: из горла мальчишки раздался совершенно нечеловеческий звук — не то мыыы, не то ыыы — смешанное с воем, а затем державших его парней и самого Рона впечатало в стены. Удар был такой силы, что горе-судьи и присяжные в одном лице кулями улеглись у стен и более не шевелились, а Гарри с ужасом смотрел на свою покорёженную трубу. Так прошло секунд тридцать, но мальчику они показались вечностью, а затем Гарри схватил свой покорёженный инструмент и вихрем вылетел из помещений факультета.

О том, что Гарри Поттер сбежал, Минерва МакГонагалл узнала примерно через пять минут после того, как первый курс Гриффиндора в лице Рональда Уизли, Дина Томаса и Шимуса Финнигана решил устроить ему самосуд. Вестником оказался запыхавшийся и заливающийся потом Лонгботтом. Решившая не тратить время на расспросы декан, подобрав полы мантии, бросилась в башню вверенного ей факультета, в итоге с Гарри она разминулась всего на каких-то тридцать секунд. А затем... затем были спальня и лежащие у стен мальчишки, а также выпотрошенный чемодан одного из них.

— Опоздал, — тихо пробормотал Невилл и, заливаясь слезами, сполз по стене, — прости меня, Гарри, я опоздал; я знаю ты ведь не виноват, это ведь они... это ведь всё они. Чего они думали, ведь сами же и устроили этот дурацкий никому не нужный бойкот…

Вполуха слушающая Невилла Минерва тем временем проверяла детей и, на их счастье или несчастье, это как посмотреть, все они отделались лишь синяками. А вот известие о бойкоте было весьма и весьма подозрительным. «Упустила», — со вздохом подумала Минерва МакГонагалл и, собравшись с силами, обратилась к Невиллу:

— Мистер Лонгботтом, немедленно приведите ко мне старост, обоих, вы поняли? — Невилл мелко закивал и опрометью бросился на поиски.

С пострадавшими разобрались быстро, явившиеся старосты были, мягко говоря, в шоке, а декан велела им доставить детей в больничное крыло, после чего изловила непонятно зачем заглянувшего в спальню первачков Вуда и велела тому поднимать старшие курсы на поиски.

— Да, это стихийный выброс; нет, не серьёзно, бегом, мистер Вуд, мальчика надо найти! Что? Да, конечно, пусть помогут; нет, не думаю. Филиус, немедленно закройте главный вход, у меня стихийный выброс — мальчик сбежал, — произнесла декан Гриффиндора, и с её палочки сорвался серебряный сгусток.

Поиски продолжались уже несколько часов, и единственное, что было точно известно, так это то, что замка мальчик не покидал. Итогом же стало то, что поднявшийся на смотровую площадку одной из дальних и далеко не самых популярных башен Филиус Флитвик пропажу таки нашёл, а пропажа заливалась горючими слезами и обнимала свою поломанную трубу.

— Минерва, я его нашёл, всё в порядке, как успокоится, отведу к Поппи, — прошептал Флитвик, и с его палочки сорвался крохотный серебряный шарик.

— Полноте, мистер Поттер, откуда столько слез, — произнёс маленький профессор и, обойдя мальчика так, чтобы на всякий случай заблокировать даже малейшую возможность подойти к ограждению, продолжил: — А, вижу, ваш инструмент пострадал. Это ведь из-за него вы так разозлились? Ну, полно, право же, дело поправимо. Вы ведь позволите, я как-никак дипломированный чароплет. — Всё ещё шмыгающий носом Гарри неуверенно посмотрел на маленького профессора, а Флитвик тем временем продолжил: — Ваше горе вполне поправимо, это я вам как дипломированный мастер чар говорю. — Ещё миг, и маленький профессор прямо так, не забирая инструмент, провёл над ним своей миниатюрной палочкой, и всего через мгновение покалеченная рыжим недоумком труба вновь была целой. — Ну вот, как я и говорил, всё поправимо.

Окончательно успокоить ребёнка удалось только через час, произошло это, когда уже отчаявшийся было Флитвик решил, что пора звать тяжёлую артиллерию в лице мадам Помфри, но именно в этот момент из-за гор, окружавших замок, наконец-таки поднялось солнце. Его отблеск в раструбе трубы и стал подсказкой.

— Сыграйте что-нибудь, я ведь должен убедиться в том, что инструмент исправлен должным образом, это все-таки труба, а не простой кусок железа, — изумлённый Гарри удивлённо заморгал, но, видя ободряющую улыбку маленького профессора, таки поднёс трубу к губам. Ещё пара мгновений, и над Хогвартсом понеслась прекрасная и одновременно очень грустная мелодия. Казалось, что в ней слилось все: и слёзы, и надежда, и отчаяние — последнего было больше всего.

Отзвучали последние отзвуки мотива, и Филиус Флитвик понял, что всё сделал правильно, и какая разница, что у надземной части Хогвартса сегодня внеплановая ранняя побудка, главное, что герой успокоился. А Гарри отдал все свои переживание трубе и, как он сам это воспринимал, прокричавшись до изнеможения, начал тереть ни с того, ни с сего начавшие слипаться глаза.

До больничного крыла добрались довольно быстро, благо, башня, выбранная Гарри, была на той же стороне замка.

— Филиус, ну наконец-то, — всплеснув руками, воскликнула мадам Помфри и без предисловий продолжила: — Мистер Поттер, Гарри, солнце вы наше незаходящее, ну что же вы так-то, а ну-ка быстро надевайте пижаму, и чтоб через пять минут вы были в кровати. — Маленький пациент не думал спорить и уже спустя три минуты забрался под одеяло, затем была кружка ароматнейшего горячего шоколада, и в конец разморённый и уставший Гарри заснул.

Как только в крепости его сна не осталось никаких сомнений, мадам Помфри прикрыла дверь и, набросив заглушку, посмотрела на всех присутствующих в её кабинете.

— Почему так долго, Филиус, и что это был за внеплановый концерт? — поинтересовалась явно уставшая, но от этого не менее полная решимости Минерва.

— Так было надо, а что до концерта, в общем, причина стихийного выброса была в том, что трубу мальчика, и да, играл именно Гарри, сломали. Судя по следам на инструменте, а также тому, что я видел в спальне, картина происшедшего была примерно следующей. Мистера Поттера либо повалили, либо просто удерживали примерно в двух метрах от входа в спальню, затем он либо увидел испорченный соседями инструмент, либо, что более вероятно, учитывая мощность и направление всплеска, его сломали прямо у него на глазах. На трубе имелись весьма характерные отметины, и я более чем уверен, что получены они в результате удара инструмента об стену. Вы все слышали, как он играет, этот инструмент — это его сердце и его голос. И эти малолетние, у меня просто слов нет кто, попытались его этого голоса лишить. В общем, в происшедшем нет ничего удивительного. Я не буду говорить, что это твоя вина, Минерва, ведь как бы там ни было, а объяснять детям, что брать чужие вещи без спроса и уж тем более их ломать категорически запрещено и вообще-то наказуемо по закону, есть не твоя обязанность. Такие вещи детям должны объяснять родители, и я думаю, что данное происшествие достойно всестороннего и полного расследования.

— Ты уверен, Альбус…

— А что Альбус? Если мы не накажем виновников, то фактически узаконим акт воровства и порчи личного имущества, в юридической практике это называется прецедент. И дабы не допустить подобного, мы должны наказать всех виновных ровно в той мере, которую они заслужили.

Не согласиться с деканом факультета Рейвенкло было бы глупо, именно поэтому уже к обеду мадам Помфри решительно отрезвила пускающего в подушку слюни Снейпа и велела тому нести сыворотку правды.

— Но, Поппи, — промямлил ещё не до конца очухавшийся Снейп, — это же запрещено.

— А кто сказал, что мы её реально дадим? А вот напугать...

— Ладно, через пять минут будет, но учти, я не хочу под суд.

— Учту, Северус, учту, не переживай.

Расследование начали незадолго до обеда. Деканы всех четырёх факультетов собрались в больничном крыле, после чего перепуганной не на шутку гриффиндорской троице учинили самый настоящий допрос, а уж когда Рон Уизли увидел в руках медико-ведьмы флакон с кристально прозрачной жидкостью... В общем, вся троица пела аки соловьи, а вот картина вырисовывалась до крайности неприглядная. Начать можно было с попытки затеять общефакультетский бойкот, а закончить порчей личного имущества.

По окончании допроса профессора заперлись в кабинете медсестры. Первым заговорил Филиус Флитвик:

— Коллеги, я всё понимаю: и дети, и шалят, но это, Минерва... у меня нет слов, и если это и есть идеалы отважного Годрика Гриффиндора, то я боюсь, что мне пора увольняться.

— Не стоит, Филиус, я, как и вы, в полном недоумении, я признаю, что не нашла время и положилась на старост, мне нет оправдания и то, что я была занята срочной вёрсткой бюджета и общением с попечителями, ни капли не умаляет моей вины. Признаться, я в не меньшем шоке, чем и вы. Вот только делать-то что? Есть идеи? Эта глупая вражда факультетов зашла уже слишком далеко и то, что затевалось как соперничество…

— Есть у меня одно предложение, вот только Альбус его не оценит, — произнесла молчавшая до этого Помона Спраут.

— И что же, по-твоему, может помочь?!

— Курия факультета, Минерва, мы должны вспомнить заветы основателей. Мальчиков надо показательно наказать и сделать это должны отнюдь не мы. Пусть Гриффиндор докажет, что всё ещё чтит заветы своего основателя.

— Курия, этот пережиток?

— Да, именно и только она. Факультет должен собрать курию и принять решение по данному вопросу. Устав основателей в данном случае до крайности тяжёл, мальчики должны быть поражены, а если по-простому, то факультет должен изгнать их.

— И как ты себе это представляешь? — вскинув бровь, поинтересовался Северус Снейп.

— О, очень и очень просто, все механизмы заложены ещё основателями, нам надо лишь обратиться к ним. Если курия Гриффиндора посчитает, что осуждаемые достойны изгнания, а для этого необходим полный кворум, то изгнанные лишатся права на то, чтобы иметь факультет; да, они останутся в школе, но их положение будет ниже Филча с той лишь разницей, что они будут допущены до уроков. Изгнание продлится до тех пор, пока изгнанный не наберёт шестнадцать тысяч баллов. При этом баллы могут начисляться только и исключительно за учёбу. Набираешь шестнадцать тысяч баллов и можешь обратиться за апелляцией. Или же жди окончания пятого курса, и если ты имеешь шесть СОВ не ниже превосходно, то курия обязана собраться вновь и отменить изгнание. Иначе…

— Смотрю, ты подготовилась, — хищно улыбнулся Флитвик.

— Ну, мы на факультете никогда и не забывали о курии, просто ничего столь глобального у нас вот уже триста лет как не было.

— Решено, я соберу курию и будь что будет: Гриффиндор либо докажет, что мы помним заветы Годрика, либо… — что будет либо она не договорила, но всё было и так понятно.

Тем же вечером гостиная Гриффиндора вскипела как раскалённая магма, шокированные студенты обсуждали приказ декана о собрании факультетской курии и вынесении на её обсуждение поведения трёх конкретных первокурсников. Всем без исключения раздали свод и положение о курии факультета, а также причины и меры наказания.

На следующий день Дин, Симус и Рон едва переступили порог гостиной, как башню огласил удар колокола. А стоящая за их спинами МакГонагалл спокойно поинтересовалась, готова ли курия факультета к сбору. Вперёд вышел глава гриффиндорской квидичной команды и, прочистив горло, произнёс:

— В связи с личной заинтересованностью старосты мальчиков, я как глава сборной факультета объявляю о начале курии факультета, на повестку решено вынести два вопроса. Первый — поведение и действия первокурсников факультета Гриффиндор. Рональд Уизли, Шимус Финиган, Дин Томас, выйти вперёд. Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право приводить доводы в свою защиту. Вам понятны ваши права?

— Д-д-да, — промямлил начавший заливаться краской Рон.

— Дин, Шимус?

— Да, — понуро ответили те.

— Второй — поведение старост факультета, а именно они обвиняются в халатном исполнении своих непосредственных обязанностей. Есть ли среди факультета те, кто не согласен с повесткой курии? Прошу поднять руки! — с этими словами Оливер Вуд медленно крутанулся на месте и удовлетворённо кивнул. — Несогласных нет, профессор МакГонагалл, вы как декан факультета подтверждаете собрание курии факультета, а также предложенную повестку?

— Да, подтверждаю, — откликнулась Минерва МакГонагалл и, отойдя к стене, наколдовала себе кресло. Теперь её роль сводилась к тому, чтобы просто наблюдать, а затем принять и закрепить решение курии.

— Гарри Джеймс Поттер, я напоминаю тебе, что как пострадавший от действий обвиняемых ты не можешь принимать участия в голосовании по данному вопросу, но ты можешь принимать участие в обсуждении наравне со всеми. Тебе всё понятно? — Гарри обернулся куда-то в сторону и сделал пару жестов и только теперь вновь прибывшие заметили, что среди череды ало-золотых галстуков имеется один зелёно-серебряный. И именно его обладатель, а точнее обладательница сделала шаг вперёд и согласно ответила.

— Что тут делает эта змея, и что тут вообще происходит? — не выдержав, заорал Рональд Уизли, и на него уставились без малого все присутствующие.

— Прошу курию факультета обратить внимание на неподобающее поведение обвиняемого, — всё также спокойно произнёс Оливер Вуд. — Мисс Гринграсс, я от лица курии факультета благодарю вас за ваше согласие в оказании посредничества в общении с мистером Поттером. И напоминаю всем собравшимся о том, что в связи с медицинскими показаниями ученика первого курса факультета Гриффиндор Гарри Джеймса Поттера, означенный не может самостоятельно донести до нас свою точку зрения и нуждается в сурдопереводчике, коим на время данного собрания согласилась быть студентка первого курса факультета Слизерин, Дафна Гринграсс, для чего ей предоставлен разовый допуск в гостиную факультета Гриффиндор.

— Мисс Гринграсс, как представитель иного факультета вы не можете принимать участия в голосовании, и на время обсуждения получаете статус голоса мистера Поттера, вам понятны ваши права?

— Да, мистер Вуд, благодарю вас, — с едва заметной улыбкой откликнулась Дафна.

— Итак, на повестке курии факультета первый вопрос. Помните: мы рассматриваем только и исключительно поведение трёх вышеуказанных студентов, и наша задача в полном соответствии с заветами основателя нашего факультета выслушать, оценить и вынести решение, — столь не характерная для гриффиндорской гостиной тишина была ему ответом, и Оливер продолжил, — в понедельник восьмого сентября этого учебного года мистер Уизли, а также мистер Томас и мистер Финниган решили, что поведение означенного выше студента факультета Гриффиндор, Гарри Джеймса Поттера, нуждается в, скажем так, корректировке. Достоверно удалось установить следующее: первая встреча означенного Поттера и обвиняемого Уизли произошла в вагоне Хогвартс-экспресса. Мистер Уизли разместился в купе, где ехал мистер Поттер, и, мистер Поттер, вы не могли бы уточнить детали? — обратился к Гарри Оливер.

С секунду помедлив, Гарри начал жестикулировать, а спустя минуту Дафна произнесла:

— Я занял место в одном из пустых на тот момент купе, уже после того, как поезд отбыл со станции, ко мне присоединился мистер Уизли, он поздоровался и заявил, что в других купе мест нет, и можно ли ему сесть здесь. Я кивнул и вернулся к чтению тысячи волшебных растений и грибов. Спустя приблизительно пару минут означенный выше мистер Уизли начал допытываться — я ли Гарри Поттер, и если да, то покажи шрам, и помню ли я как убивали моих родителей, — по гриффиндорской гостиной пролетел дружный стон, ведь среди студентов не нашлось ни одного, кто не понимал бы, что спрашивать подобное… Дождавшаяся же, когда эмоции вновь утихнут, Дафна продолжила:

— Я не ответил, и не потому, что не мог, а потому что мне было больно, ведь я совершенно не помню ни папу, ни маму, а ещё кое-что случилось перед школой, и из-за этого я очень не хотел, чтобы ко мне приставали, особенно с подобными вопросами. В общем, мистер Уизли обиделся на мою неразговорчивость, а затем в купе заглянула, как я позже узнал, Гермиона Грейнджер; она помогала Невиллу искать его жабу, но мистер Уизли весьма грубо послал её вон.

— Мисс Грейнджер, вы можете подтвердить либо опровергнуть сказанное? — обратился к Гермионе Оливер.

— Да, всё было именно так, я помогала Невиллу, и когда, постучавшись, заглянула в купе, где сидели, как я потом узнала, Гарри Поттер и Рональд Уизли, последний в весьма хамской форме велел мне убираться вон.

— Благодарю за ваши уточнения. Мистер Поттер, происходили ли во время поездки ещё какие бы то ни было события, имеющие отношение к рассматриваемому делу? — Гарри вновь обернулся к Дафне и сложил несколько жестов.

— Да, — произнесла девочка, — имела место безобразнейшая драка с участием, — она вновь посмотрела на Гарри, и тот продолжил, — с участием означенного мистера Уизли, а также тогда ещё не распределённых на факультет Слизерин Драко Малфоя, Винсента Крэбба и Грегори Гойла. Доподлинно причина их визита неясна, они просто не успели что-либо сказать, так как мистер Уизли накинулся на них с кулаками и воплями о поганых змеях и пожирательских отродьях, — тишина, воцарившаяся в гостиной, была настолько плотной, что, казалось, её можно пощупать; все без исключения взгляды устремились на пошедшего пятнами шестого Уизли.

— Что-нибудь ещё? — поинтересовался Оливер, но Гарри энергично замотал головой, а затем показал несколько жестов.

— Нет, в поезде более ничего не происходило, — перевела Дафна.

— Что ж, тогда продолжим рассмотрение достоверно подтверждённых фактов.

— Мистер Лонгботтом, я не ослышался, и вы действительно говорили о том, что мистер Уизли предпринял попытку организации бойкота как минимум на уровне отдельно взятой спальни мальчиков первого курса?

— Д-д-да, он говорил, что Гарри нас не уважает, что он зазнался. А ещё он выключил его, в смысле Гарри, будильник. В четверг. Хорошо, что у нас была история магии, и Гарри не наказали, — всё сильнее распаляясь, произнёс Невилл, — а после пятницы и урока зельеварения… В общем, тогда они и начали обсуждать, что Поттеру надо мстить. Ведь мало того, что он разговаривать не изволит, так из-за него ещё и баллы снимают. Я пытался сказать, что они не правы, но меня не послушали, а когда они перевернули чемодан Гарри, я побежал за деканом. Прости, Гарри, мне правда очень жаль, я не такой быстрый, прости.

Удивлённо моргающий Поттер сложил несколько жестов, и Дафна взялась переводить:

— Тебе не за что извиняться, это ведь не ты лазил в чужой чемодан и уж точно не ты ломал мою трубу, — гриффиндорцы в очередной раз за переглядывались, по гостиной прошла волна недовольства, и, как и положено голосу факультета, Оливер лишь вздохнул и продолжил:

— Итак, пострадавшая сторона опрошена, и её показания зафиксированы. Желают ли что-либо добавить обвиняемые? — Дин и Шимус молча помотали головами, они уже поняли, что влипли и влипли по-крупному, а вот Рон разразился гневной тирадой, общая суть которой сводилась к тому; что его достал весь этот фарс; что виноватым он себя не считает; что вместо того, чтоб заниматься всякой хернёй, он лучше спать пойдёт.

По мере словоизлияний шестого Уизли даже его братья тихо хватались за голову, близнецам было просто весело, как же Рончик сейчас получит на орехи, вот умора-то. А удосужившемуся, в отличие от них, прочитать положение о курии Перси стало попросту страшно. Ведь если до того, как брат открыл рот, всё бы могло ещё обойтись, то вот теперь... «Эх Рон, Рон, неужели ты не понимаешь, что ты только что сам оскорбил Гриффиндор и не просто оскорбил; ты буквально заявил, что посылаешь в дальнюю даль собрание, что самим Годриком Гриффиндором уполномочено на то, чтобы решать проблемы, не вынося, так сказать, сор из избы, и если до этого шанс таки был, то теперь... да ребята же просто из вредности накажут тебя по всей строгости»

Тем временем дождавшийся, когда в гостиной вновь наступит относительная тишина, Оливер вновь взял слово и произнёс:

— Мы заслушали как потерпевшего, так и обвиняемого, и ни для кого из нас не секрет то, что прошлой ночью все старшие курсы, включая совершенно не обрадовавшихся этому слизеринцев, рыскали по школе в поисках мистера Поттера. Причина же была в том, что обвиняемые мистеры Уизли, Томас и Финниган, как и рассказал нам мистер Лонгботтом, таки подготовили мистеру Поттеру «тёплую встречу». Из расследования, проведённого преподавателями, доподлинно известно, что пока мистер Томас и мистер Финниган удерживали мистера Поттера, поваленного на пол, мистер Уизли, как мы все уже успели убедиться, имеющий весьма и весьма специфические взгляды, доносил до последнего, как он сам считал, не иначе как мнение всего факультета Гриффиндор.

— Мистер Поттер, я понимаю, что это тяжело, но не могли бы вы хотя бы приблизительно припомнить суть речи мистера Уизли? — побледневший и сжавший кулаки Гарри несколько раз глубоко вздохнул, после чего вновь принялся жестикулировать.

— Он сказал, что будет меня судить, что я обнаглел, зазнался, и что мне наплевать на факультет, и ещё что прощать этого нельзя. Во время своей речи он неоднократно обращался за поддержкой к удерживающим меня мистеру Финнигану и Мистеру Томасу. Один из них согласился, а также добавил, что раз я общаюсь со слизеринцами, то попрал честь факультета и должен быть наказан. А затем... затем мистер Уизли схватил мою трубу и ударил её об стену. Дальше не помню; только когда профессор Флитвик попросил меня сыграть, потому что надо проверить всё ли он исправил.

— Насколько я знаю, в уставе Хогвартса и в уставе факультета нет ни слова о запрете общения с учениками других домов. Будь то Рейвенкло, Слизерин или же Хаффлпофф. Пока мы учимся в школе, мы все равны; да, факультет — это семья, но Хогвартс — это ещё большая семья, это наш дом, и, если в доме будет неспокойно... в общем, я даже не знаю, что тут можно сказать, — несколько устало произнёс Оливер.

— Давай ближе к делу, Олли, и так ведь ясно, что у пацана не все дома. Близнюки, сознавайтесь, ваша же работа, вы зачем братца своего уронили?! — послышалось с одного из диванов.

— Не, ну реально, Перси, ты прости, конечно, ты сноб, но сноб адекватный, а тут… Мальчик, тебя сколько раз в детстве роняли? — поинтересовался кто-то из третьекурсников.

— Мы тут ни при чём, — запротестовали рыжие близнецы, — нас мама к Рончику и близко не подпускала, хотя он пару раз брал наши метлы без спросу, может, тогда и ушибся. Братишка, признавайся, ты зачем головой ушибся? — поинтересовался один из близнецов, при этом оба брата вид имели не на шутку встревоженный, и именно поэтому их попытка пошутить более всего походила на истерическое хихиканье. Дождавшийся же, когда все вновь успокоится, Оливер сделал глубокий вдох и произнёс:

— Собранием курии Гриффиндора установлено следующее: студенты первого курса факультета Гриффиндор Шимус Финиган и Дин Томас, подстрекаемые и возглавляемые студентом первого курса факультета Гриффиндор Рональдом Уизли, приняли участие в действиях, повлёкших сильнейший всплеск стихийной магии со стороны студента первого курса факультета Гриффиндор Гарри Джеймса Поттера. Следствием спровоцированного их действиями выброса стало значительное повреждение имущества факультета, а именно четырёх кроватей, три из которых потребовалось полностью заменить; двух выбитых окон, а также прочего личного имущества проживающих в помещении. Стихийный выброс был спровоцирован актом порчи личного имущества, а именно духового музыкального инструмента, именуемого трубой. Данный инструмент получил серьёзные повреждения в связи с преднамеренно произведённым жёстким контактом об стену.

— Также было установлено то, что мистер Уизли изначально был настроен против мистера Поттера, так как, не пожелав вникнуть в суть дела, решил, что раз мистер Поттер молчит, то значит, он, как сам же обвиняемый и выразился, зазнался. Уже непосредственно во время данного собрания было установлено, что мистер Уизли имеет, мягко говоря, очень странное представление о том, что допустимо, а что нет. Так он считает, что несмотря на то, что всего неделю назад на приветственном пиру директор Дамблдор напомнил всем нам о том, что Хогвартс — это наш общий дом, а также о том, что вражда между факультетами является недопустимой, мистер Уизли решил, что студенты Гриффиндора вот никак не могут общаться со студентами Слизерина. Поведение мистера Уизли прямо противоречит уставу Хогвартса, а также уставу факультета. Были нарушены пункты шестой, восьмой и девятый, а также тринадцатый. Согласно положению о курии факультета, на голосование выносится вопрос о низвержении студента Рональда Билиуса Уизли. Голосуем, кто за — поднимите руки, принято; кто против, принято; воздержавшиеся, принято, — прошу декана факультета засвидетельствовать решение факультета Гриффиндор. Большинством голосов, а именно шестьдесят один голос, факультет проголосовал за низвержение означенных студентов школы чародейства и волшебства Хогвартс. Ещё пятеро были против и девять воздержались. Также считаю должным отметить, что был установлен факт подстрекательства со стороны означенного мистера Уизли в отношении студентов Финнигана и Томаса. Считаю это обстоятельство достаточным для того, чтобы апеллировать к пункту семь статьи два и предлагаю заменить низвержение выше означенных шестью месяцами работ на благо Хогвартса и факультета без права на зимние каникулы и иные праздничные мероприятия, кто за? Против? Воздержавшиеся? Единогласно!

— Я, декан факультета Гриффиндор Минерва МакГонагалл, магией своей свидетельствую о том, что решение курии факультета полностью законно и вступает в силу с момента его объявления.

— Принято и засвидетельствовано. Студент Уизли, отныне вы являетесь низверженным, это значит, что вы более не являетесь студентом дома Гриффиндор. Вы не имеете права на нахождение в помещениях какого-либо из факультетов. Вы не можете участвовать в какой-либо клубной или иной общественной деятельности. Вы не имеете права принимать пищу за столом какого-либо из факультетов. Вы не имеете права просить помощи у студентов какого-либо из факультетов. Вы обязаны трудиться во благо школы каждый день по три часа. Вы имеете право на апелляцию о пересмотре вынесенного решения, для чего вам необходимо набрать шестнадцать полных кругов личного поощрения либо закончить пятый курс и сдать не менее шести СОВ на оценку не ниже превосходно. Проще говоря, докажите, что факультет не прав, и мы обсудим возможность вашего возвращения, а сейчас извольте покинуть помещения факультета, ваши вещи будут возвращены вам в течение следующего часа.

То, с каким лицом на всех смотрел Рон, было попросту невозможно передать словами. Тогда как Шимус и Дин казалось забыли как дышать. А тем временем курия приступила к рассмотрению второго из вынесенных на обсуждение вопросов. Итогом обсуждение стало то, что оба текущих старосты лишились своих постов, и их место заняли те студенты, что согласились принять на себя ответственность, с которой не справились их предшественники.

По окончании собрания профессор МакГонагалл покинула помещение вверенного её заботам факультета и, прихватив с собой низверженного идиота, оставив двух буквально чудом избежавших его участи мальчиков на попечение вызвавшегося им всё объяснить Оливера, отвела того в свой кабинет.

— Итак, Мистер Уизли, шутки закончились, надеюсь, что в тот момент, когда вы напали на мистера Поттера, вам было смешно, потому как отныне поводов для веселья у вас поубавится. Полагаю, что вы уже заметили, что с вашей одежды исчезли все знаки различия, и это значит, что наказание вступило в силу. Теперь вы, по сути, никто и не смотрите на меня такими глазами, мистер Уизли, вы ведь сами заявляли, что дом Гриффиндор то, да дом Гриффиндор это. Дом Гриффиндор сделал свой выбор, извольте же принять его с честью. Курия — есть понятие весьма и весьма устаревшее, и, на вашу голову, по его положениям именно ваши действия караются строже всего. И если сначала всё обошлось бы низвержением всего на год, а именно этого требует устав Гриффиндора в случае, если студент или же группа студентов оказывается инициаторами всплеска стихийной магии у кого-либо из студентов, до наших дней не сохранилось почему так, но, видите ли, Годрик Гриффиндор был до крайности нетерпим к подобному, но вы же усугубили своё положение тем, что не смогли вовремя промолчать. Да и да, мистер Уизли, я говорю именно о вас. Ведь мистер Томас и мистер Финниган и в половину не виноваты так как вы. Всё, что я могу, это разъяснить, в каком положении, вы оказались, а теперь слушайте.

Следующие полтора часа попеременно то бледнеющий то идущий пятнами Рон со всё нарастающим ужасом слушал теперь уже своего бывшего декана. Так он узнал, что отныне ему не положено даже помещения для сна, точнее если он сам его для себя обустроит, то всегда пожалуйста, а нет, так нет. Всё и вся для него теперь только за его собственный счёт, измеряется он в личных баллах и для того, чтобы вернуться в едва успевшую стать родной гостиную, оных баллов необходимо набрать ажно шестнадцать тысяч. При этом баллы можно зарабатывать только и исключительно учёбой, а именно оценками превосходно и выше ожидаемого, притом последнее даёт куда меньше баллов, чем первое. Так оказалось, что за эссе можно получить от пяти до десяти баллов, за контрольную от десяти до двадцати. За семестровый экзамен от сорока до пятидесяти и за курсовые от семидесяти до ста пятидесяти. А если по-простому, то вкалывать надо, как проклятый, и не дай тебе Мерлин накосячить, потому что любая провинность — это минус пятьдесят баллов. И всё это на фоне того, что обихаживать себя он также должен полностью и исключительно сам, то есть стирка и уборка и приведение себя в надлежащий вид производятся только и исключительно самостоятельно. А штрафы выдаются буквально за всё: опоздал — минус десять баллов, неопрятен — ещё минус десять, сорвал занятие — минус сто. В общем, либо ты паинька, либо лучше сразу вешайся. В итоге к концу разговора Рон, не долго мудрствуя, заявил, что пойдёт жаловаться матери, и вылетел из кабинета. Он так и не услышал слов декана о том, что школьные совы для него как для низверженного недоступны точно так же, как и домовики.

Вечером о произошедшем узнала вся школа. Школьники, потянувшиеся в большой зал, с интересом смотрели на не пойми откуда взявшийся дополнительный стол, хотя по сравнению с факультетскими это скорее был всё-таки столик. Усевшийся на своё законное место директор школы также с любопытством взирал на непонятно откуда и для чего взявшееся новшество. И вот, когда все собрались, из-за стола Гриффиндора поднялись старосты и, выйдя в центр большого зала, как того требовало положение курии, поочерёдно поприветствовали каждый из факультетов и Хогвартс в лице преподавателей, а затем объявили, что в связи с известными событиями, произошедшими немногим более полутора суток назад, факультет Гриффиндор созвал курию и сейчас намерен огласить её решение.

— Всем здесь присутствующим так или иначе известно о том, что в ночь с восьмого на девятое сентября этого года всех старшекурсников подняли на поиски одного заблудившегося студента. Факультет Гриффиндор доводит до общего сведения, что первокурсник нашего дома нарушил комендантский час в связи со спровоцированным третьими лицами стихийным выбросом собственной магии. Пострадавших в результате произошедшего нет. Факультет Гриффиндор благодарит остальные дома Хогвартса, откликнувшиеся на наш зов в час нужды, и сообщает, что искомый был успешно найден и доставлен в больничное крыло. Что же касается зачинщиков произошедшего, мы, дом Гриффиндор, выяснили все обстоятельства произошедшего и поняли, что простым снятием баллов и отработками тут не отделаться, а так как телесные наказания в Хогвартсе запрещены, то у нас не осталось иного выбора, кроме как созвать курию факультета и вынести решение, основываясь на заложенных самими основателями принципах. Основатель нашего факультета ёмко и чётко изложил свои требования к тем, кто попадает в его дом. Лица, что насильственно спровоцировали выброс стихийной магии, эти принципы презрели, при этом сделав это прямо во время заседания курии. Как итог, единственное, что нам осталось, — это низвергнуть означенных. Сим мы, Гриффиндор, объявляем о том, что студент школы чародейства и волшебства Хогвартс Рональд Билиус Уизли отныне не принадлежит к дому отважных. Отныне он низвержен и не может рассчитывать на помощь извне. Ему предстоит доказать, что он достоин знамени своего факультета и искупить вину посредством учёбы и труда на благо школы, дабы получить право вновь надеть галстук одного из домов Хогвартса. Помогавшие ему в свершении содеянного студенты Шимус Финниган и Дин Томас также понесли наказание, пусть и менее суровое, но тем не менее по единогласному решению факультета достаточное. Отныне и на следующие шесть месяцев они поступают в ежедневное услужение школе чародейства и волшебства Хогвартс. Они делом должны искупить совершенный при их содействии поступок.

Воцарившуюся в зале тишину реально можно было потрогать, студенты переглядывались, а тем временем вошедшая через парадные двери профессор МакГонагалл провела в зал пунцовеющего и слегка потрёпанного рыжего мальчика, одетого в форму без знаков отличия факультетов. Ему указали на небольшой отдельно стоящий стол, и, как только он сел, профессор МакГонагалл проследовала к преподавательскому столу. Внезапно со своего места поднялся профессор Снейп и ритмично несколько раз хлопнул в ладоши, его примеру последовал и весь стол Слизерина, а с небольшой задержкой подтянулись и остальные.

— Сто баллов факультету Гриффиндор, я рад видеть, что славные дети Годрика наконец-то вспомнили, что они отнюдь не шалопаи, но воины; а воины это в первую очередь дисциплина, я, как декан дома Слизерин, благодарю курию факультета Гриффиндор и выражаю надежду моего дома на то, что и в дальнейшем все свои проблемы дом Гриффиндор будет решать также быстро и безапелляционно.

— Дом Рейвенкло присоединяется к дому Слизерин и также начисляет сто очков факультету Гриффиндор, молодцы, — произнёс поднявшийся со своего места маленький профессор.

— Дом Хаффлпофф также приветствует возвращение былых традиций, сто баллов факультету Гриффиндор, и помните то, что вы начали, есть великое достижение не забывайте об этом.

Ужин проходил в практически полной тишине, а низверженный шестой Уизли зло смотрел на гриффиндорский стол, там на тарелках были жаренные колбаски, картошка и его любимый пирог с почками, тогда как на его одиноко стоящей тарелке пресное варёное мясо, ячневая каша, кусок серого хлеба и стакан вездесущего в Хогвартсе тыквенного сока. «И ведь даже соли и той нет, — тоскливо подумал Рон, — ну, Поттер, ну сука», — злился Рон не только и не столько из-за еды, сколько из-за того, что ни одна из сов так и не подлетела к нему, и он так и не смог отправить письмо матери, а идти унижаться и просить Перси или близнецов…

Ужин давно завершился, и студенты разошлись по гостиным и спальням, а в кабинете директора кипели нешуточные страсти, это отошедший от первого шока директор Дамблдор требовал объяснить ему, в чью светлую голову пришла идея вспомнить этот поистине варварский средневековый обычай. Убелённый сединами старец вещал, что это-де неправильно, что всё это пережиток тёмного и неустроенного прошлого. Четвёрка же деканов стояла единым фронтом и отметала все маглолюбские аргументы, а когда Дамблдор начал заливать за гуманизм и толерантность, ему быстро напомнили, что именно толерантность и привела к той вакханалии, что творится в Хогвартсе последние лет двадцать.

— Вы ещё скажите, что гриффиндорцы не правы? — воскликнул не на шутку разъярённый Снейп. — Да они в кои-то веки доказали, что они факультет, а не сборище шалопаев. Нет, нет и нет, я не согласен и целиком и полностью поддерживаю решение курии Гриффиндора. Мне только одного жаль, а именно того, что оную курию не собрали шестнадцать лет назад. Скольких бы бед удалось избежать. «И тогда Лили, наверняка, была бы жива, Лили, моя милая Лили, это для тебя и для твоего сына», — уже мысленно закончил декан Слизерина.

В итоге так ни к чему и не пришли, деканы гнули своё, директор своё, но вот беда: ни отменить, ни тем более запретить созыв курии факультета директор не мог, вот не мог и всё тут. И, как следствие, прекрасно понимал, что все это его и только его ошибка. «Проглядел, проглядел, — сокрушённо думал наконец оставшийся в одиночестве Дамблдор. — Всё насмарку, столько трудов, столько лет, и вот на тебе... и кто, ладно бы Слизерин, этот последний оплот аристократических пережитков, так ведь нет — Гриффиндор, мой родной и так пестуемый Гриффиндор. Теперь их примеру последуют остальные, и так культивируемая мной терпимость умрёт, так и не закрепившись в головах бедных детей».

О том, что вместо терпимости умрёт межфакультетская вражда, а также воцарится порядок и спокойствие, директор совершенно не думал, он просто не понимал, что полученный прецедент раз и навсегда остудит буйные головы, ведь каждодневный пример низверженных будет лучше тысяч снятых баллов и отработок показывать, к чему приводит отсутствие дисциплины.

Следующие несколько дней Хогвартс гудел, как растревоженный улей, все и всюду обсуждали и показывали пальцами, а Гарри Поттер и его знаменитый шрам отошли на второй план. Ведь куда интереснее обсуждать не то, что произошло чуть ли не десять лет тому назад, а то, что творится прямо здесь и прямо сейчас. А тем временем в гостиных факультетов появилось объявление о том, что профессор Флитвик ждёт на прослушивание всех желающих участвовать в деятельности возрождающегося хогвартского оркестра. Ранее ограничивавшийся только хором, маленький профессор так проникся игрой юного мистера Поттера, что принял решение о возрождении былой традиции.

На прослушивание явились порядка восьмидесяти человек, что лучше тысячи слов показывало: не квиддичем единым, что дети стремятся к искусству; кто-то пел, кто-то играл на скрипке, нашлись даже два пианиста, флейтисты и ещё один неплохой трубач, и это не считая мистера Поттера, для которого маленький профессор зарезервировал место первой трубы оркестра и теперь лишь надеялся на то, что, несмотря на в общем-то далеко не самый тёплый приём, мальчик таки придёт.

И Гарри таки пришёл и не просто пришёл, а произвёл самый настоящий фурор, его концерт для трубы был просто великолепен. А в то же самое время, как Гарри самозабвенно отдавался музыке, в дверях, как вкопанный, стоял Драко Малфой. Его привела Дафна. Девочка прекрасно видела, что Драко буквально спит и видит, как он подружится с мальчиком, который выжил. Он, Драко, узнал его, Поттера, ещё тогда в магазине у Малкин. Такой растерянный и молчаливый, это была любовь с первого взгляда, если так вообще можно говорить о совершенно неистребимом желании подружиться. Он и в купе-то заглянул тогда, собственно, чтобы попытаться поговорить.

Надежды, конечно, почти не было, а уж когда герой попал на Гриффиндор... и вот его, Драко, буквально за руку притащили на прослушивание, и ни то, что его труба дома, ни то, что отец считает это его занятие недостойным, ничто из этого не остановило Дафну перед тем, чтобы протащить его, будто малька какого-то, через весь Хогвартс и ради чего… И вот теперь он стоял, как вкопанный, и слушал, а когда музыка стихла, неверяще прошептал:

— Ты знала...

— Конечно, а теперь иди и покажи ему, что он тут не один такой способный, ведь нет лучшей причины для знакомства, чем общий интерес, — тут надо оговориться, что играть Драко начал в неполные семь, в тот самый день, когда в одной из кладовых, где он спрятался от до печёнок надоевшей учительницы французского, он нашёл потёртый временем футляр, а в нём была труба и не простая, а с именной гравировкой. Оказалось, что один из его предков изволил музицировать и выбрал для оного занятия именно трубу. Отец тогда скривился, а мама улыбнулась и поддержала начинание. Так Драко начал играть, правда, его единственным слушателем всегда была мама, батюшка всего раз изволил потратить время и более увлечением сына не интересовался, род не позорит и ладно.

О, как он тогда переживал, как хотел взять трубу с собой, но отец сказал нет и инструмент остался дома, и вот теперь... о, сколько бы он отдал, чтобы прямо сейчас подхватить этот божественный ритм, подхватить и увести вперёд, но, увы, инструмента у него нет. Так за раздумьями Драко сам не заметил, как остался один, а когда вновь вернулся в реальность, с удивлением воззрился на не пойми откуда появившуюся в руках трубу.

— Ну, что ты встал, иди и покажи им.

— Э…

— Поттеру сам вернёшь, он мальчик добрый и одолжил тебе свой инструмент, смотри осторожнее; это из-за неё у него выброс был, рыжий её об стену грохнул, ему, видите ли, не понравилось то, что Гарри общается со слизеринцами, — Малфой изумлённо лупал глазами, и Дафна, не выдержав, просто вытолкнула его в центр класса.

— О, мистер Малфой и тоже труба, ну что ж, посмотрим, посмотрим, — с нотками интереса произнёс маленький профессор, а Драко зло зыркнул на Дафну, мол, я тебе это припомню. — Ну что же вы, не стесняйтесь, раз уж вышли, так надо до конца, — подбодрил мальчика Флитвик, и Драко, отбросив все сомнения, заиграл.

Он и сам не помнил, где нашёл именно эти ноты, они однажды просто взяли и появились среди имеющихся у него партитур. Мама как-то раз сказала, что она слышала это произведение в связи с конкурсом юных музыкантов, проводимом где-то в восточной Европе, когда он играл эту мелодию для мамы, она была очень довольна; вот и сейчас все голоса неожиданно стихли, и все присутствующие замолкли в точности так же, как это было несколькими минутами ранее, когда играл Поттер. Самого же Драко интересовало сейчас только одно, а получилось ли? Понял ли Поттер то, что, он хотел ему рассказать? *

Но вот мелодия завершилась, и Драко, опустив инструмент, поклонился, как всегда делал при маме и с величайшим изумлением понял, что Поттер смотрит... смотрит совершенно неотрывно. Поздравления маленького профессора прошли как-то мимо, на почти негнущихся ногах Драко подошёл к объекту своих мечтаний и протянул ему трубу.

— Благодарю, — и совершенно внезапно оказался обнят ни с того, ни с сего разошедшейся Гринграсс.

— Молодец, Драко, ты это сделал, правда же он классно играет, а, Гарри? — вечно молчаливый Поттер согласно кивнул и неуверенно попытался выпутаться из объятий. Ведь Драко оказался не единственным, кого совершенно безапелляционно и очень по-свойски загребли. — У нас получится обалденное трио, буду главной скрипкой оркестра, вот увидите, два трубача и скрипка, по-моему, шикарное сочетание.

Мальчишки неуверенно переглянулись и одновременно же постановили, что спорить тут безполезно, ведь если такая целеустремлённая девочка как Дафна Гринграсс решила, что она чего-то да хочет, то тут только посторониться или, как в их случае, покивать и не спорить.

— Я Драко, Драко Малфой, рад познакомиться и прими мою благодарность, ты меня очень выручил, — в ответ Гарри кивнул, а затем аккуратно потянул Дафну за рукав, и, когда та обернулась, сделал несколько жестов. Немного растерянный Драко нахмурился, а Дафна неожиданно выдала:

— Нет проблем, я всегда рад помочь, и мне тоже приятно познакомиться.

— Э…

— Он немой, Драко, неужели ты правда думал, что можно безнаказанно выжить там, где до тебя никто не выживал? Гарри, ты только не обижайся, ведь если мы хотим завоевать музыкальный олимп магической Британии, то между нами не может быть недомолвок! — в ответ Гарри Поттер лишь обаятельно улыбнулся.

Комментарий к Глава четвёртая

https://www.youtube.com/watch?v=Oazjya4M6Ms Драко играл именно это только соло.

Не прошло и трёх часов, как гордый филин по кличке Империус уже ластился к рукам леди Малфой и важно протягивал лапку с письмом. Нарцисса Малфой ласково погладила птицу и углубилась в чтение. Второе письмо сына прямо-таки изобиловало счастьем и, в отличии от первого, что рассказало родителям о том, что да как у их отпрыска, это предназначалось исключительно и только ей, его матери, ведь только в обществе мамы Драко всё ещё мог хоть немного побыть просто ребёнком, не наследником, не всем и каждому известным Драко Люциусом Малфоем, а просто мальчиком Драко, это мама могла встрепать его волосы и попенять на то, что хотя бы дома можно не так прилизывать свои, безсомненно, роскошные локоны. Тут надо заметить, что Драко удался несколько больше всё-таки Блэком, чем Малфоем, и выражалось сие именно в слегка вьющихся и столь не характерных для Малфоев локонах. В итоге в надежде порадовать отца Драко выливал на себя тонны гелей и лаков, и все ради хотя бы одной скупой отцовской улыбки.

И вот, читая изобилующие красками строки, Нарцисса прекрасно понимала, что это письмо написал именно её Драко, не наследник рода, не Драко Люциус Малфой, а именно её маленький Драко. Дойдя до конца, женщина удивлённо вскинула бровь. «Вот как, возрождение оркестра! Твой отец будет недоволен», — с улыбкой подумала леди Малфой, а затем, бросив филину «жди здесь», покинула комнату. Спустя час Империус уже нёсся в обратный путь, а Нарцисса Малфой предвкушала, в каком шоке будет Люциус. На лице благородной леди блуждала улыбка истинной Блэк. Нарцисса Малфой, в девичестве Блэк, предвкушала знатное веселье.

Когда на следующий день получивший вожделенную посылку Драко прочитал короткую записку, гласившую, что это будет интересно, разве что не на голове ходил, соседи по спальне с трудом представляли себе, что вот этот взбалмошный мальчишка и есть их сосед, всегда и во всем надменный Драко Малфой. А Драко было глубоко фиолетово и вообще до магловской лампочки, что и кто о нём подумает, он был счастлив и нёсся на первую общую репетицию оркестра. Гарри и Дафна были уже на месте, и нахальный Драко протолкался к друзьям. Гарри вздохнул и сделал пару жестов. Дафна прыснула в кулак, а когда успокоилась, сообщила, что Драко только что назвали хорьком.

— Почему это хорёк? — обижено насупился Драко, а Поттер беззаботно ответил, что это потому, что такой же юркий и цепкий. Своего не упустит. В переложении Дафны получилось очень даже ничего, и Драко решил смириться, в конце-то концов, зверь вполне себе благородный. «Мама вон какое-то время даже завести хотела, может, потому и передумала, что одного хорька в доме более чем достаточно», — поймав себя на такой мысли, Драко прыснул и более против своего прозвища ничего не имел, хотя и решил, что при возможности у мамы таки уточнит, интересно же. А тем временем маленький профессор начал репетицию, и стало не до посторонних мыслей. В итоге всё получилось, как они и хотели: из десяти наличествующих скрипок игра Дафны выгодно отличалась в лучшую сторону, так что место сольной скрипки получила именно она. Трое трубачей даже пробовать не стали, Эрик Майлс просто умыл руки и сказал, что ему до дуэта Поттер-Малфой как до луны пешком. Так и вышло, что трио солистов было закреплено на первой же репетиции, а вскоре к ним присоединился третьекурсник с Рейвенкло, оказавшийся просто-таки божественным пианистом.

Недели летели одна за другой, и только у низверженного и работающих вместе с ним ребят были проблемы, а именно: они поссорились. Рон Уизли, обозлённый всем произошедшим, решил, что надо-таки отомстить, и, когда попытался приплести к этому Томаса и Финнигана, те, уже успевшие выучить обездвиживающее, гаркнули его чуть ли не одновременно. Повалившийся на пол Рон беспомощно лупал глазами, а Дин уже нёсся к кабинету профессора МакГонагалл, та ведь сама сказала, чтобы они таки приглядывали за рыжим. И вот, выслушав сбивчивый рассказ мальчика, она направилась в не сказать чтоб очень обустроенный, но тем не менее вполне пригодный для постоянного тут нахождения класс. Профессор Флитвик тайком наложил здесь согревающие чары, а профессор Баблинг закрепила их рунами. В общем, жить в помещении было вполне себе можно.

— Мистер Уизли, я разочарована, вы что, совсем не понимаете, что вы творите?! Какая ещё месть, вам что, мало того, что уже произошло? Не способны понять, так хоть мать свою пожалейте, она вчера три часа стенала в кабинете директора и молила, чтобы мы вас не бросали. Вы что, не понимаете, что любая ваша выходка, и вы вылетите из школы с таким свистом, что магловский паровозный гудок под сонорусом позавидует. И чтоб наконец дошло, долг за ваше обучение с вашей семьи не спишут, даже если вы будете сидеть дома. Ваши родители взяли у гоблинов ссуду на пять лет обучения, и либо вы учитесь эти пять лет, и они платят за вас проценты, либо нет, но они всё равно платят, ведь гоблинам нет никакого дела до того, учитесь вы или нет, деньги выданы — будьте добры вернуть.

— Тогда почему я хожу в обносках, неужели нельзя было купить новое! — набычился Рон, и обалдевшая профессор МакГонагалл несколько раз моргнула. А немного отойдя от первого шока, гневно раздула ноздри и велела собирать манатки. Именно так план славной и всеобъемлющей мести превратился в унылое перетаскивание навоза под чутким присмотром профессора Спраут, последняя вошла в положение и таки пообещала занять идиота.

Следующие полтора месяца не имели каких-либо ярко выраженных происшествий, обычная повседневная жизнь обычной магической школы-интерната. Как-то совершенно незаметно подкралось тридцать первое октября, а вместе с ним подоспел и Хэллоуин. Едва успевший сыграться оркестр дал первый пробный концерт, всего одно произведение и то больше аккомпанемента хору ради, но всем понравилось.

— О музыка, ты жизнь! — воскликнул поднявшийся со своего места профессор Дамблдор, но не успел он сесть, как в Большой зал вбежал профессор Квиррелл и, задыхаясь, проблеял что-то там про тролля. Директор объявил эвакуацию, и перепуганные дети чуть не устроили давку, но профессор МакГонагалл внезапно велела своему факультету сесть по местам.

— Альбус, вы спятили, если по замку и вправду гуляет тролль, то надо не эвакуироваться, а двери запирать, — в ответ Дамблдор возразил, что нет помещений надёжнее, чем факультетские гостиные и спальни, но его безцеремонно перебила уже также вернувшая свой факультет за стол профессор Спраут.

— Вы что, не слышали Квиринуса, бедный мальчик, но он вполне внятно произнёс «подземелья». Если ещё помните, то помещения моего дома именно что в подземельях, да и Слизерин тоже. Вы что, хотите отправить на смерть всего-то половину учеников Хогвартса? А что, если, пока Квиринус бежал к нам, тролль уже вышел, что, если он бродит где-то по замку, и это где-то окажется на пути да пусть даже и вашего любимого Гриффиндора?

— Северус, надо начинать поиски, а детей запрём здесь, пусть старосты присмотрят, и даже если тролль выйдет в холл, дверь поддастся далеко не с первого раза.

— Согласен, Слизерин, по местам сидеть, Большой зал не покидать, ждать указаний, — повысив голос, произнёс декан змеиного дома. Воронам же и вовсе не потребовалось никаких указаний: они и встать-то не успели и, видя, что остальных вернули на лавки, также остались на месте. А через тридцать секунд буквально один за другим появились старосты и доложили, что все подопечные находятся в Большом зале, правда, гриффиндорец немного замялся, а затем-таки добавил, что за столом низверженных нет шестого Уизли, а также, что, согласно предписанного запрета, студенты Томас и Финниган были отправлены в помещение библиотеки, так как мадам Пинс сообщила, что ей нужна помощь в подшивке вновь прибывших журналов и газет. О последнем её лично попросила МакГонагалл, посчитавшая, что, раз детям запрещено быть на празднике, так пусть хоть не шатаются без дела.

Поиски тролля заняли час и очень быстро превратились в панихиду. Рыжий полудурок, который, в отличие от вставших на путь исправления и во всём слушающих старших и декана товарищей, таки нашёл своё приключение, ну, или оно нашло его, это уже как посмотреть, но факт остался фактом: мальчик погиб, зашибленный здоровенной тролльей дубиной. Правда, спустя час стало ясно, что пока все пировали, этот самый рыжий полудурок занимался тем, что таки воплощал свою, как он думал, славную месть. Заключалась она в том, что пока Хогвартс пировал, рыжий недоумок украл одну из школьных мётел, после чего проник в спальню первого курса Гриффиндора и вот уже во второй раз превратил трубу Поттера в покорёженные и на этот раз совершенно невосстановимые обломки, и будто было мало, так напоследок этот идиот ещё и поджог устроил! В общем, интуиция декана красно-знаменных не подвела, и своим запретом покинуть Большой Зал она спасла детей не только от тролля, но и от выжравшего практически всю башню пожара. О последнем узнали, когда уже нашли тело.

Внезапно с громким хлопком появился один из домовиков и, в отчаянии заламывая руки, сообщил о том, что башня Гриффиндора полыхает, аки ветошь, облитая бензином. Побледневшая МакГонагалл пошатнулась, и от падения её спасли только крепкие руки слизеринского декана. Он же и стал тем, кто сохранил достаточно самообладания.

— Директор, зовите своего феникса, надо немедленно погасить пламя, да не стойте же вы столбом, зовите, я кому говорю, — Фоукс откликнулся незамедлительно, и спустя минуту разбушевавшееся пламя погасло. А напоенная успокоительным МакГонагалл тихо произнесла:

— Надо разместить детей, может, в…

— И думать забудьте, Минерва, потеснимся, не так вас и много. Помона, Северус, предупредите своих. Директор, распорядитесь, чтобы домовики немедля сдвинули кровати в спальнях, всех разместим по курсам. Поделим на троих, ничего страшного.

Так и не отошедший от шока Дамблдор раздал указания и как ни в чем ни бывало заперся в своём кабинете. А деканы принялись делить детей, ведь предстояло не просто разместить всех на ночь, учитывая понесённый башней ущерб, переселение обещало затянуться. Именно так Гарри и оказался в одной спальне с Драко Малфоем. Невилл, как и Томас, предпочёл Хаффлпофф, тогда как Симус отправился на Рейвенкло.

Когда начали просачиваться подробности, Драко был тут как тут, влил в своего молчаливого друга успокоительное и заверил, что всё обязательно будет хорошо. На следующее утро старшекурсники Гриффиндора вызвались помогать. В итоге всю следующую неделю учились только курсы с первого по пятый, остальные работали над устранением последствий ни с того, ни с сего возникшего пожара, а когда обследовавший башню Флитвик сообщил, что это был преднамеренный поджог… В общем, сомнений в личности поджигателя не осталось от слова совсем, да и осторожные расспросы подтвердили, что за всё время пира отсутствовали лишь Филч, Квиррелл и сидевшие в запертой Ирмой Пинс библиотеке Томас и Финниган, а также шестой Уизли. Ни первому, ни второму поджог был совершенно ни к чему. Запертые в библиотеке и припаханные на подшивку газет Томас и Финниган покинуть её самостоятельно были попросту неспособны, да и, если честно, не пытались, а вот последний…

Спустя несколько дней

В кабинете директора набирал обороты очередной уже неизвестно какой по счёту скандал, устроила его получившая письмо с соболезнованиями чета Уизли. А директор, что так опрометчиво отправил это злополучное письмо, уже не один раз пожалел о своём решении, и что с того, что это его долг, жалеть-то всё одно не запрещено. И вот теперь ему приходилось выслушивать стенания и вопли безутешной мамаши. «Как же, дитятко родное, тьфу, — мысленно сплюнул Дамблдор. — Дитятко ущерба нанесло почти на полмиллиона галлеонов, Гриффиндор ютится по спальням других факультетов, а у неё дитятко. В колыбели таких давить надо, да вот беда, пока спит зубами к стенке, реально ведь милое дитятко, и не докажешь, что из такого вот ангелочка вырастет такая вот тварь», — в итоге положение спасло явление слизеринского декана. А уж когда он услышал про дитятку… В общем, Молли Уизли явно пожалела, что оное дитятко родила. Так шипеть и унижать умел только и исключительно Северус, ни единого бранного слова, но эффект-то, эффект-то какой.

Артур же тихо хватался за голову, ведь, в отличие от жены, он не пропустил мимо ушей информацию о том, что незадолго до смерти младшенький устроил самый настоящий пожар, что башня родного Гриффиндора выгорела чуть менее, чем полностью. В уме мистер Уизли уже подсчитывал, сколько они протянут, оказавшись на улице и без гроша в кармане, а в том, что попечители подадут в суд, он не сомневался. Факт поджога установлен? Установлен, и что с того, что поджигатель мёртв, у поджигателя родственники есть, он несовершеннолетний, а значит, под опекой родителей. Хогвартс? А что Хогвартс, его задача учить, а не объяснять, что спички детям не игрушка.

— Да замолчи ты уже, Молли, и вы, мистер Снейп, и так ведь всё ясно. Проглядели, пороть было надо, а я тебя послушал.

— Воспитывать надо, пока поперёк лавки лежит, а иначе поздно уже. Ваш сын за неполные два месяца в Хогвартсе успел наворотить такого, что и вовек не расхлебать, так что я в кои-то веки согласен с мистером Уизли, упустили, — стараясь сохранить спокойный тон, произнёс директор.

Учебные же будни шли своим чередом, медленно, но неотвратимо приближались семестровые экзамены, а за ними маячило Рождество и рождественские же каникулы.

Ремонт башни Гриффиндора затянулся практически на полгода. Сначала уточняли ущерб, затем долго и нудно решали, за чей счёт будет производиться ремонт. Параллельно с этим попечительский совет судился с убиенными горем из-за смерти младшего сына Уизли. Итогом суда стало то, что после него Артур Уизли начал работать в буквальном смысле за еду. Все льготы для их семьи были отозваны. Половина того, что зарабатывал на своей должности Артур, автоматически перечислялась на счёт Хогвартса, а оставшегося едва хватало на то, чтобы свести концы с концами. У старших сыновей не осталось иного выбора, как помогать родителям с долгами, а Перси пришлось распрощаться с мечтами о карьере в министерстве.

В то же самое время в Хогвартсе произошло то, чего не было вот уже четыреста лет, а именно перераспределение. Пойти на этот шаг деканов заставило то, что сдружившиеся за время вынужденного переселения дети разве что не зубами цеплялись за свои новые места обитания. Первым оказался перебравшийся к хафлпоффцам Невилл. У ребёнка была самая что ни на есть банальная истерика и по её итогу, а также принимая во внимание то, что мальчик — вот видно же, что ни разу не гриффиндорец, а очень даже барсук — его оставили на факультете дружелюбных. Следующей стала маглорождённая Грейнджер, самокритично заявившая, что она дура набитая, и зря она шляпу уломала, и что надо было идти на Рейвенкло. Сказано — сделано, шляпа за минуту подтвердила то, что как на пиру, так и сейчас как считала, так и считает, что место этой юной леди всё-таки факультет умников. Завершил же когорту переселенцев никто иной как Гарри Поттер. Мальчик посмотрел на вызвавших его к себе деканов, после чего примерно полминуты что-то показывал, после чего профессору МакГонагалл пришлось со вздохом признать тот простой в своей неприглядности факт, что юный герой чуть более чем полностью прав, и что её собственный факультет так и не сумел стать ему домом, а вот о Слизерине такое сказать так и не получилось. Ведь, несмотря на свою немоту, Поттер буквально за неделю подружился сначала с Драко, а через него и с остальными временными соседями по спальне. И так как нет ничего более постоянного, чем это самое временное… В общем, цвет галстука национального героя также поменялся.

Именно так и получилось, что первый курс Гриффиндора лишился сразу троих и это, не считая ранее низверженного. А тем временем совершенно незаметно подкрался май. Вновь созданный оркестр Хогвартса вышел в своих репетициях на финальную прямую, и пир в честь окончания учебного года обещал быть более чем интересным.

Что же до юного дарования, то в связи с прошедшим инцидентом директор Дамблдор оказался тем, кто самолично вручил мальчику новенькую, профессиональную духовую трубу. Исполненная одним из известнейших европейских мастеров и зачарованная лично самим директором, оная труба смогла бы пострадать разве что от ядерного взрыва, да и этот факт был, прямо сказать, недоказуем. Причиной же такого вот поведения со стороны директора стало то, что он узнал об истинном положении дел. А также, понаблюдав за юным героем, таки понял, что немота оного, как и прочие его социальные проблемы, вызваны только и исключительно его, Дамблдора, слепотой и самоуверенностью. Он даже засомневался в том, а не принял ли он по незнанию повреждение головного мозга за то, что посчитал ни много ни мало как осколком души своего так глупо свернувшего не на тот путь ученика.

Совместно с началом лета подкрались и экзамены, а вслед за ними и прощальный пир. Летнее прощание со школой ознаменовалось первым по-настоящему полным выступлением Хогвартского оркестра, давшего без малого часовой концерт, показавший как солистов, так и общее оркестровое исполнение. Покидающие школу так же, как и когда-то приплывшие в неё первачки, сделали это под исполненную хогвартскими юными музыкантами композицию, имеющую громкое и многообещающее название «Полет». *, а за воротами замка уже дымил стоящий под парами алый экспресс. Своего возвращения домой Гарри ждал как с затаённой надеждой, так и страхом. Надеялся он на то, что таки сумеет порадовать мисс Кейн своими успехами, а боялся он, естественно, Дурслей и их, как он полагал, основываясь на опыте прошлых лет, гнева. Та грусть в глазах, с которой он отклонял приглашения друзей на то, чтобы пожить с ними на летних каникулах, была непередаваема, как и та честность, с которой мальчишка пояснял изумлённым сокурсникам о том, что его магловские родственники и так от него не сказать чтоб в восторге. В общем, сошлись на том, что, если что-то случится, он при первой же возможности отпишется, чтоб не переживали и всякое такое.

На магловской части вокзала, как Гарри и думал, его ждал чем-то уже недовольный дядя. До Литтл-Уингинга доехали в полной тишине, а затем, едва припарковав авто, дядя велел чтобы он, Гарри, вот прямо сейчас топал к этой своей музычке, и что, если не дай боже всемогущий он посмеет хотя бы раз напомнить им о том, что он… слово «урод» дядя так и не произнёс. Но мальчик его более чем понял и, едва закончив с миссией по затаскиванию чемодана в свою комнату, тут же, несмотря на поздний уже час, направился в сторону сначала школы искусств, а затем и дома своей учительницы.

Стучаться и навязываться незваным гостем было ох как тяжко, но с дядей не поспоришь, и раз сказано идти, то лучше и в правду сходить. На поверку всё оказалось не так чтобы страшно, и стоило ему позвонить, как в дверях появилась мисс Кейн. Немного поднаторевший в невербальном общении мальчик выполнил галантный поклон истинного джентльмена — полгода на Слизерине давали свои плоды — и протянул ей заранее написанную ещё в комнате у Дурслей записку. Оная гласила, что прийти ему велел дядя, и, что зачем это делать, ему не сказали. А спустя три минуты он уже сидел в небольшой, но очень уютной столовой и слушал о том, что это мисс Кейн попросила, чтобы его к ней отправили. Она, оказывается, переживала за своего ученика и, зная о том, как нетерпимы к всему ненормальному Дурсли, таким вот образом хотела хоть немного разрядить обстановку, а заодно выяснить у мальчика, как ему школа, и не случилось ли чего…

Следующие полтора часа прошли за чашкой чая, обалденным по вкусности куском торта и неспешным письменным рассказом. Гарри практически не таился, рассказал и о поезде, и о школе, и об оркестре. Не забыл и про перевод и благополучно сгладил углы, чему научился у своей лучшей подруги Дафны. Следующий день начался с обыденного «мальчишка» и «подстриги газон». А по окончании мальчик, стараясь как можно меньше сиять, словно начищенный до блеска галлеон, показал тёте записку, гласившую о том, что сегодня в три пополудни его в школе искусств ждёт мисс Кейн и, получив от тёти скупое «иди уж», усвистал на столь долгожданный им урок. А также не забыл выпустить Хедвиг и договорился, что, если что-то произойдёт, письма она будет приносить к мисс Кейн, а уже там он их и заберёт. Недовольная птица очень быстро одумалась, едва Гарри показал ей сначала на делающего что-то у своей машины дядю, затем на клетку и завершил сеанс убеждения изображённым на картинке замком. В общем, то ли птица у него понятливая, то ли он такой доходчивый, но факт был в том, что Хедвиг таки согласилась, а мисс Кейн ещё вчера сказала, что совершенно не против того, чтобы его белоснежная красавица обитала у неё в саду. А на случай расспросов птицу объявили найдёнышем, которого Гарри подобрал недалеко от своей школы-интерната и выходил.

Первое для него в этом году занятие прошло в дружеской и непринуждённой атмосфере. Как оказалось, Малькольм уже был в классе, и юные трубачи не придумали иного, чем обменяться музыкальными приветствиями, а заодно и навыки, и свой рост за год продемонстрировать. Так Гарри сыграл весьма жизнерадостное и бойкое исполнение одной из аранжировок, которые они готовили вместе с оркестром **, а Малькольм ответил венецианским карнавалом. * * *

Преподаватель лишь скромно улыбнулась и, дождавшись, когда ученики закончат, начала их совместный урок.

Спустя неделю с небольшим Литтл-Уингинг слушал очередной и куда как более интересный, чем в прошлом году, концерт. Как и в прошлый раз, Гарри не удержался от любимого им Юпитера Холста, а затем сыграл полёт и ещё несколько очень красивых композиций. Жители аплодировали, кто-то даже выкрикивал «браво», а один из горожан задумчиво произнёс, что он никак не ожидал того, что в интернате учат и такому вот. Пришлось мисс Кейн слегка приврать на тему того, что младший из её учеников вследствие своего недуга получил грант на обучение в одном из элитных колледжей где-то в горах Шотландии. Такое пояснение всех устроило, и так как Дурсли не распространялись о том, куда именно уехал Гарри, то их даже похвалили, ведь и своего, будь он хоть трижды талант, пристроить-то тяжко, а тут племянника. Петуния быстро взвесила все за и против, и с тех пор неведомая школа-интернат превратилась в элитную академию с музыкальным уклоном. Внимания такое пояснение не привлекает, статус поднимает, а гадкий мальчишка не мешается под ногами и пусть себе и дальше ходит на свои уроки. Хочется мисс возиться с этим, так и пусть — денег не просит, паршивец при деле, одним словом, красота. А по прошествии трёх недель произошло самое натуральное ЧП. Ещё с утра предупреждённый о предстоящем и до крайности важном для дяди визите Гарри переделал всё, что велела тётя, и приблизительно за час до усвистал в парк, где, устроившись на любимой поляне, принялся сначала за разминочные гаммы, а затем и за полноценную игру. Весь парк слышал своего лесного трубача, а в то же самое время по гостиной Дурслей летал торт. И не просто летал, а ещё и совершил не иначе как аварийную посадку аккурат прямо на миссис Мейсон, и, как будто этого мало, не прошло и десяти минут, как в дом прилетела не сказать чтоб очень взрачная на вид сипуха и, небрежно бросив на стол явно магического вида конверт, удалилась. Мейсоны откланялись с таким лицом, что было яснее ясно, что ни гранта, ни партнёра директору Гранингс не видать. А в комнате, выделенной для Гарри, на его кровати прыгало неизвестное ушастое нечто и при каждом прыжке сообщало:

— Добби раз, Добби два, Добби три…

Вернувшийся аккурат к десяти вечера, как и требовал того дядя, Гарри был безжалостно схвачен за шиворот, после чего его швырнули в чулан и выпустили только под утро. Озаботилась сим слегка отошедшая от произошедшего тётя. И вот ничего не понимающий, не выспавшийся и напуганный мальчик стоит перед ней, а она требует, чтоб он пояснил какого черт возьми хрена он творит. В ответ мальчик отчаянно мотал головой и клялся, что он, как велели, был в парке и играл на трубе, что весь парк его слышал, и что к дому опекунов он не подходил.

Пояснения ребёнка были логичны, да и молочник по утру в очередной раз сообщил, как Гарри восхитительно играет. Собственно, именно благодаря молочнику Петуния и решила сменить гнев на более мягкую форму немилости. А теперь, когда выяснилось, что племянник-то и вовсе не при чём, посчитала, что от греха тому лучше куда-нибудь деться, а то получит ещё на орехи, а ей потом службе опеки пояснять… А ведь ей и так из-за этих горе социальных работников почти месяц потребовался, чтобы пояснить всем, кому положено, что ребёнок не пропал и на органы его не сдали, что он в частной спец-школе, в которой специализируются на работе с такими как он.

Как итог в руки оного Поттера всунули адресованное ему злосчастное письмо и бутерброд с ветчиной, после чего выставили за порог и велели до вечера домой не приходить. Именно так ничего не понимающий Гарри и оказался у калитки своей преподавательницы. Немного помялся. А затем, собрав всю свою храбрость, нажал на звонок. Мисс Кейн его выслушала, прочитала странное письмо и даже разъяснила о том, что это такое, и за что именно Гарри его получил. Вот только в письме говорилось о применении заклинания левитации, и адрес чётко указывал, что произошёл инцидент именно в доме Дурслей, и это при том, что и мальчик, и мисс Кейн прекрасно знали о том, что этого ну вот никак не может быть хотя бы по той простой причине, что в указанное в письме время этот самый мальчик был вовсе не на Тисовой четыре, а очень даже на улице Альстромерии семь в этом вот самом доме и в этой вот самой гостиной. Мальчик принёс к учительнице свой инструмент. Он всё так же, как и раньше, боялся показывать свою трубу Дурслям и при самой первой своей возможности переправил её в более безопасное для хранения место.

Комментарий к Глава шестая

*https://www.youtube.com/watch?v=Oazjya4M6Ms

**https://www.youtube.com/watch?v=D5v0T_MKG90

* * *

https://www.youtube.com/watch?v=D_EjQi_vxrU

Композиции, исполненные героями.

Итогом маленького импровизированного совета стало то, что Гарри решил, что мисс Кейн права, и что с происшедшим надо-таки разобраться. После чего почесал затылок и принялся за написание письма. Сначала думал написать Драко, но затем, передумав, смял бумажный лист и написал:

«Доброго времени, Дафна, прости, что я не написал раньше, но, как я и говорил, мои родственники не жалуют хоть что бы то ни было магическое, и когда они увидели Хедвиг… в общем, мне сказали, что если она покажется дома, то они запрут и меня, и её. Меня в комнате, а её в клетке. Надеюсь, ты понимаешь, что подобного я допустить попросту не могу. Сова — почтовая она или нет — это не игрушка и запирать её на всё лето… Вот только вчера произошло нечто такое, что перевесило все мои страхи, и в итоге я договорился с соседкой, ну, той самой, которая моя учительница музыки. Мисс Кейн дала своё согласие, и Хедвиг пока поживёт у неё. Но да, не это главное, а то, что вчера приблизительно в восемь двадцать пять ко мне домой прилетела сова из министерства, и в письме сказано, что я якобы колдовал на каникулах. И хотя моя тётя уверила меня в том, что праздничный торт и в самом деле взлетел с подноса и приземлился аккурат на голову гостьи, я этого не делал. В указанное время я находился в пяти кварталах от моего дома, а именно в гостиной в гостях у мисс Кейн. Мы пили чай и обсуждали возможность моего участия в предстоящем этим летом конкурсе молодых исполнителей. И вот едва я вернулся домой, как меня немилосердно засунули в чулан. Я очень испугался и только утром узнал о том, что вечером случилось то, что я описал выше. Если можешь, то подскажи, что же мне теперь делать! С надеждой на подходящий к случаю совет Гарри Д. Поттер».

— «Отнеси это Дафне Гринграсс, милая», (прямая речь в кавычках означает, что говорил Гарри не вслух. Это мысленное обращение, и Хедвиг его вполне понимает, а на вопрос как ответ прост: точно так же как с магией, Гарри никто не сказал, что так «нельзя») — обратился к своей сове Гарри и, запечатав конверт с адресом, передал его птице. Та в ответ ухнула и, благосклонно позволив донести себя до окна, упорхнула ввысь. *

Ответ пришёл немногим более чем через три часа и написан был явно не самой девочкой, а кем-то из взрослых. Судя по всему, получившая письмо друга Дафна подошла с этим вопросом к родителям. Само же письмо лаконично сообщало о том, что, согласно пункту такому-то и такому-то законов таких-то и таких-то, в случае, если несовершеннолетний волшебник не согласен с вынесенным ему предупреждением и может доказать его необоснованность, то нужно заполнить стандартный министерский бланк, в котором подробно изложить суть своей претензии и, сославшись на приведённые выше законы, потребовать проведения более тщательной проверки, и в случае выявления ошибочности срабатывания чар надзора предупреждение будет отозвано, а весь понесённый вследствие его получения ущерб возмещён. Стандартный бланк также прилагался и самим своим наличием как бы говорил о том, что ему вроде бы как верят. А постскриптум советовал писать не на общий адрес министерства, а напрямую тому, от чьего имени пришло предупреждение. Ещё раз внимательно перечитав письмо и подчеркнув в нем нужные ему законы, Гарри решил, что коли уж все его книги сейчас находятся вне зоны доступа, а именно на Тисовой, то он просто доверится.

Примерно спустя час черновой вариант обращения в министерство был закончен, и после того, как прочитавшая его мисс Кейн так и не нашла к чему бы ещё придраться, Гарри переписал всё на чистовик и, подозвав к себе уже успевшую отдохнуть после предыдущего перелёта Хедвиг, вручил ей своё послание и попросил доставить его сотруднице министерства Муфалде Хмелкирк и, как и написал в своём письме лорд Гринграсс, дождаться извещения о регистрации жалобы.

В итоге вернулась Хедвиг только под вечер, зато принесла с собой заветный официального вида клочок пергамента, сообщавший, что его жалоба зарегистрирована за номером пятьсот двадцать три и будет рассмотрена в течение тридцати дней с момента её поступления. Улыбнувшаяся понурившемуся мальчику, мисс Кейн подбодрила его тем, что министерство — всегда и везде министерство, магическое оно или нет. Грустно улыбнувшийся в ответ Гарри лишь тихо вздохнул и, запретив Хедвиг на пушечный выстрел приближаться к дому его опекунов, поплёлся домой.

Как он и предполагал, попадаться на глаза всё ещё разгневанному главе семейства было не лучшим решением, именно поэтому он мышкой проскочил в прихожую и, не здороваясь, прокрался к себе. И так продолжалось уже неделю: бушующий дядя и не думал остывать, а оказавшаяся меж двух огней Петуния лавировала как могла. Первым из означенных огней являлся её супруг, а вторым служба опеки. Будь Гарри обычным сиротой, до него мало кому было бы хоть какое-то дело, но, так как мальчик мало того, что сирота, так ещё и инвалид и не просто инвалид, а ещё и одарённый музыкант… В общем, в соответствующих службах подле его имени стояла галочка, и, как следствие, при малейшем намёке на то, что что-то не так, раздавался соответственный подозрениям звонок, и голос в трубке мило так интересовался, а куда это подевался подотчётный сиротка. Именно поэтому Петуния делала вид, что Гарри попросту нет, а если точнее, то нет дома. Из-за чего вот уже практически неделю вставал, а если точнее, то выбирался из своей комнаты Гарри только и исключительно после того, как дядя отбывал на работу. Связанно это было с тем, что не желающая рисковать тётя в приказном порядке запретила показываться Вернону на глаза. И, как следствие, ей пришлось выдать племяннику освобождение ото всех его пусть и не очень-то многочисленных, но тем не менее-таки важных для дома дел. Так и получалось, что едва Вернон Дурсль заводил мотор, как Петуния наскоро стряпала племяннику сэндвич и разве что не взашей выпроваживала за калитку с наказом ранее десяти дома не появляться и то только и исключительно если в прилегающем к двери окне не появится красного платка. Ввиду всего выше перечисленного чувствовал себя Гарри откровенно паршиво, и тем томительнее было его ожидание, но вот наступила очередная рабочая неделя, и запертый на все выходные в собственной комнате Гарри таки услышал заветное разрешение на выход, а спустя две минуты сработал дверной звонок.

Дверь открыла как всегда оставшаяся дома тётя. На пороге её ожидали два немного старомодно одетых джентльмена, более представительный из которых сообщил, что является членом попечительского совета школы чародейства и волшебства Хогвартс, а также что явившейся с ним маг прибыл для осуществления проверки касаемо обжалования решения о вынесении предупреждения за колдовство несовершеннолетнего. Как-либо возмутиться женщина не успела, так как именно в этот момент мужчина, что был представлен как проверяющий от министерства, достал свою палочку. Реакция Петунии не укрылась от бдительного взора лорда Гринграсса, а именно он и прибыл от попечительского совета, но мужчина решил пока только понаблюдать. А тем временем министерский перемещался из комнаты в комнату и, делая замысловатые пассы, бубнил себе под нос что-то мало разборчивое. Оказавшись в гостиной, он несколько раз пробормотал, что ничего не понимает, и заинтересовавшийся лорд Гринграсс решил уточнить, что же именно смутило чиновника.

— Видите ли, если бы я не был уверен, что нахожусь в полностью магловском доме, то я бы сказал, что вижу остаточный след магии домовика, но этого ведь просто не может быть!

— То есть вы фиксируете в доме остаточные следы магии домового эльфа, я вас правильно понял?

— Да, всё верно, но…

— Давайте не будем принимать скоропалительных решений, мы здесь не просто для галочки, — произнёс явно заинтересовавшийся Лорд Гринграсс, ** после чего обернулся к застывшей практически соляным столбом Петунии. — Миссис Дурсль, могу я увидеть мистера Поттера? — как можно более мягко произнёс он. В ответ та лишь сухо кивнула и, очень похоже на профессора МакГонагалл поджав губы, направилась на второй этаж.

— Спускайся, — раздалось из коридора, — и мы ещё поговорим о твоём поведении, — практически прошипела миссис Дурсль, и невольно вжавший голову в плечи Гарри, стараясь держаться от родственницы подальше, спустился вниз.

— Добрый день, мистер Поттер, моё имя Максимилиан Гринграсс, и сегодня я прибыл по поручению попечительского совета школы чародейства и волшебства Хогвартс. Меня не стоит бояться, мне всего-то и нужно, чтобы вы честно и правдиво ответили на несколько вопросов вот этого министерского мага. Я же здесь для того, чтобы проконтролировать то, что все права, как ваши, так и ваших опекунов, соблюдены в полном объёме, — проглотивший тугой ком Гарри кивнул и спустя несколько секунд продемонстрировал поочерёдно несколько табличек. Первая из которых гласила о том, что он болен и не может говорить, а вторая о том, что он всё прекрасно понял.

— Прекрасно, — с улыбкой откликнулся представитель попечительского совета, — и, мистер Поттер, я в совершенстве владею языком жестов, так что вы можете не переживать по поводу вашего… назовём это затруднением, — обрадованный словами мага, Гарри кивнул уже более энергично и спрятал таблички в карман. В то время как лорд Гринграсс обернулся в поисках проверяющего от министерства. — В таком случае предлагаю не затягивать, мистер Уорик, надеюсь, вы уже закончили?

— Да-да, конечно, — откликнулся уже успевший закончить проверку маг. — Результат, прямо сказать, неожиданный, но я трижды проверил…

— Прекрасно, — всё также невозмутимо изрёк почтенный маг, — а теперь, если вы не возражаете, то давайте приступим к опросу.

— Да-да, разумеется, вы правы, кхм — прокашлялся мистер Уорик. — Мистер Поттер, вы подтверждаете, что пятнадцатого июля сего года вы получили извещение о фиксации применения несовершеннолетним магом его магических способностей, а именно заклинания левитации, которое, согласно означенного извещения, было применено в двадцать часов тридцать пять минут пятнадцатого июля сего года в стенах данного дома, — перейдя на строго официальный тон, произнёс приступивший к выполнению своих непосредственных обязанностей министерский. И привычный к такому способу общения Гарри развернулся к лорду Гринграссу, после чего принялся складывать жесты. Примерно на шестом из которых услышал:

— Постарайтесь отвечать по существу вопроса, я понимаю вас и ваше желание, и тем не менее, необходимо соблюдать протокол опроса, — в ответ Гарри лишь пожал плечами, после чего обернулся к министерскому и коротко кивнул.

— Да, мистер Поттер, подтверждает получение означенного выше письма, — прокомментировал его действия лорд Гринграсс.

— Согласны ли вы с вынесенным вам предупреждением? — продолжил записавший его предыдущий ответ министерский. И получил в ответ отрицательное покачивание головой, которое также было озвучено лордом Гринграссом как отрицательный ответ на поставленный вопрос.

— Поясните причину вашего несогласия, — меланхолично продолжил явно просто выполняющий свою работу министерский. На этот раз Гарри вновь обернулся к лорду Гринграссу и около минуты складывал жесты. По окончании этой, как казалось министерскому, странной пантомимы лорд Гринграсс произнёс:

— По существу вопроса мистер Поттер пояснил, что в период с семнадцати и до двадцать одного часа тридцати он находился вне дома, а именно у своей учительницы музыки, проживающей в этом же городе по адресу улица Альстромерии дом семь, — спокойно произнёс лорд Гринграсс, после чего обернулся к так и замершей у стены Петунии и спокойно уточнил: — Миссис Дурсль, можете ли вы подтвердить либо опровергнуть слова мистера Поттера?

— Нет, всё верно, в указанный промежуток времени его не было дома, я не знаю, действительно ли он находился по указанному им адресу, но дома он точно отсутствовал.

— Благодарю вас, миссис Дурсль — всё также учтиво и абсолютно спокойно произнёс едва заметно улыбающийся лорд Гринграсс, после чего обратился к министерскому. — Мистер Уорик, прошу вас учесть дополнение, предоставленное опекуном мистера Поттера, — произнёс мужчина и, уловив едва заметную заминку министерского, выразительно покачал головой.

— Конечно, вы правы, Ваше Сиятельство, так и запишу, — пробормотал внезапно запунцывевший министерский. После чего сделал ещё несколько пометок в своём пергаменте и наконец вновь обратил внимание на Гарри. — Мистер Поттер, готовы ли вы предоставить свою палочку для проверки пяти последних созданных с её помощью заклинаний? — уже окончательно успокоившийся Гарри утвердительно кивнул и вновь сложил несколько жестов.

— Да, мистер Поттер, согласен на малую проверку его волшебной палочки, — произнёс лорд Гринграсс, тогда как Гарри, не дожидаясь окончания его фразы, скрылся в коридоре второго этажа.

Спустя несколько минут он спустился вниз, и в руках у него была его палочка. Мальчик вопросительно посмотрел на лорда Гринграсса, и тот пояснил, что для проверки палочку надо передать чиновнику, и тогда он в его присутствии сделает всё необходимое. В ответ Гарри кивнул и протянул свой магический инструмент стоящему рядом мистеру Уорику.

— Благодарю за сотрудничество, мистер Поттер, — откликнулся тот и, взяв палочку Гарри в левую руку, направил на неё свою после чего вслух произнёс: — Приори Инкантатем, — после чего кончик палочки Гарри вспыхнул, и из него проявилась некая безформенная тень, за которой последовали ещё четыре, после появления которых министерский маг остановил действие заклинания и с едва заметным поклоном возвратил волшебный инструмент хозяину.

— Мистер Поттер, имеете ли вы иные волшебные палочки, кроме предоставленной? — удивлённый странным, как ему показалось, вопросом Гарри посмотрел на представителя попечительского совета.

— Просто ответьте да или нет, — посоветовал тот, и Гарри, как уже делал ранее, покачал головой.

— Нет, у мистера Поттера нет магических концентраторов, за исключением того, который он уже предоставил, — произнёс едва заметно ободряюще улыбнувшийся мальчику лорд Гринграсс, а министерский тем временем обратился к Петунии:

— Миссис Дурсль, прошу вас также ответить на мои вопросы. Первое: подтверждаете ли вы то, что означенный Гарри Джеймс Поттер отсутствовал в доме в период с семнадцать тридцати и вплоть до двадцати одного часа пятнадцатого июля этого года?

— Да, как я и сказала ранее его не было в доме, — сухо откликнулась миссис Дурсль.

— Подтверждаете ли вы факт происшествия магического характера, пошедшего в двадцать часов тридцать пять минут пятнадцатого июля этого года?

— Да!

— Видели ли вы колдовавшего?

— НЕТ, я просто несла к столу праздничный торт, и вдруг он взлетел, а затем упал прямо на голову нашей многоуважаемой гостьи. Этот визит был очень важным для нашей семьи, и это ваше магическое происшествие практически поставило нашу семью на грань нищеты, — практически на одном дыхании выпалила Петуния.

— Прошу прощения, не могли бы вы уточнить, затронуло ли происшедшее интересы мистера Поттера? — всё также спокойно произнёс едва заметно улыбнувшийся ей лорд Гринграсс, и тут то Петуния сообразила:

— Естественно, затронуло, условия его проживания напрямую зависят от нашего финансового положения, и в результате этого МАГИЧЕСКОГО, — на этом слове она сделала особый акцент, — происшествия оное претерпело значительные изменения в сторону ухудшения…

— Я вас понял, благодарю за уточнение. Мистер Уорик, я полагаю, что опрос свидетеля можно считать оконченным, — произнёс развернувшийся в сторону министерского лорд Гринграсс. После чего представитель министерства прокашлялся и строго официальным тоном произнёс:

— Сим подтверждаю, что сегодня двадцать четвёртого июля одна тысяча девятьсот девяносто второго года в одиннадцать часов двадцать две минуты по адресу Англия, графство Сурей, городской округ Литтл Уингинг, улица Тисовая дом четыре проведена проверка места предполагаемого колдовства несовершеннолетнего, а также волшебной палочки предположительно колдовавшего несовершеннолетнего известного как Гарри Джеймса Поттера. В ходе проверки установлено, что последние пять магических отпечатков, сохранённых магическим концентратором означенного выше мистера Поттера, имеют отношение к заклинаниям простейшей трансфигурации и, основываясь на уровне магического следа, производились не позднее, чем двадцать пятое июня текущего года. По адресу проведения проверки не зафиксировано наличия следов стихийного магического выброса или иных следов присутствия человеческой магии. Тем не менее в доме присутствует остаточный след магии домового эльфа. Направленность применённого магического воздействия не установлена. Со слов опрошенных свидетелей предметом применения предположительно чар левитации оказался предмет, именуемый тортом, оный поднялся воздух и, выполнив кратковременную самолевитацию, упал на одного из свидетелей. Также в ходе проверки установлено фактическое отсутствие мистера Гарри Джеймса Поттера в доме на момент произведения магического воздействия не вполне установленной магической природы, предположительно относящейся к магии домовых эльфов. Основываясь на вышеизложенном, министерство магии в лице отдела контроля магии несовершеннолетних приносит свои официальные извинения, а также уведомляет о том, что ввиду обстоятельств данного дела всем не имеющим магического фона участникам данного происшествия будет проведена соответствующая корректировка. Пострадавшему в связи с ложным срабатыванием чар надзора будет выплачена компенсация… — именно в этот момент мужчина заметил, как Гарри принялся вновь жестикулировать.

— Мистер Поттер хотел бы обратиться к министерству магии с просьбой, — перевёл жесты мальчика лорд Гринграсс.

— Я слушаю вас, мистер Поттер, — откликнулся чиновник от министерства.

— Уважаемый мистер Уорик, не могли бы вы произвести свою корректировку таким образом, чтобы мистер и миссис Мейсон забыли о том, что на миссис Мейсон магическим образом упал торт. Было бы просто замечательно, если бы они запомнили тот злополучный день как закончившейся обоюдным приятием и согласием с обоих сторон, — с едва скрываемой улыбкой произнёс лорд Гринграсс.

— О, конечно, благодарю за столь дельное предложение, вы совершенно правы, мистер Поттер, — моментально согласился поймавший едва заметный кивок представителя попечительского совета мистер Уорик. А уже вечером того же дня вернувшийся домой мистер Дурсль вид имел до крайности благодушный и на удивлённый вопрос жены сообщил, что мистер Мейсон ни с того, ни с сего передумал, и они заключили весьма и весьма выгодный для фирмы Граннингс контракт.

Комментарий к Глава седьмая

*Совы летают со скоростью до 42-х км/ч. Особняк Гринграсов я во всех своих произведениях помещаю в предместья Лондона, а именно в Ричмонд. Литтл-Уингинг же находится в графстве Сурей. И так как и Сурей и Ричмонд — это реально существующие административные единицы, то расстояние между ними тоже вполне себе реальное и равно оно 32 км. Таким образом, при скорости полёта до 42 км/ч. Хедвиг без каких-либо затруднений долетела до адресата чуть более чем за час.

** В данном случае обращение лорд не говорит ни о каких лордах магии и тому подобного. Лорд Гринграсс в действительности имеет жалованный его семье ещё до статута титул. Это никак не отражается ни на его магии, ни на чем-либо ещё, кроме формы официального обращения.

Следствием того, что мистер Мейсон столь внезапно изменил своё мнение и мало того, сам подготовил все бумаги и таки заключил партнёрский контракт с «Граннингс» и, что интересно, на условиях весьма и весьма выгодных для последнего, Дурсль-старший после обстоятельного разговора с женой таки сменил гнев на милость. Что уж там и как ему сказала тётя, Гарри не знал, но тем не менее жизнь в доме на Тисовой вернулась на круги своя. Гарри больше не прятался, а Дурсли его благосклонно не замечали, точнее, не замечал окрылённый новыми перспективами Вернон, а вот памятующая о том, что большой опекунский брат бдит, Петуния приглядывала за тем, чтобы племянник был сыт, обут и просто обихожен согласно минимально допустимым опекой требований.

Так и пролетело лето: Гарри ходил в музыкальную школу, делал уроки и доступные при его состоянии дела по дому. Последние в основном заключалась в походах за покупками. Происходило это по следующему сценарию. Петуния подзывала племянника и вручала ему список покупок и деньги, и Гарри прихватив рюкзак и разрешаемый для таких случаев велосипед, специально оборудованный продуктовой корзиной, катился по давно и многократно отработанному маршруту.

Сию операцию Петуния придумала ещё три года назад, когда увидела, какими глазами племянник смотрит на новый гоночный велосипед сына. Первым желанием, конечно же, было задать трёпку, но затем ей на глаза попался сын Полкиссов вот точно так же, как сейчас сам Гарри, ехавший за покупками. Тогда-то тётушку и осенило, и, посчитав все плюсы и минусы, она уговорила Вернона на покупку. С тех пор выглядящий совершенно счастливым во время езды Гарри демонстрировал всем и каждому образ совершенно счастливого и беззаботного ребёнка, которого родители отправили в магазин, а Петуния радовалась тому, что, благодаря такому решению, количество единовременно принесённых продуктов возросло на порядок, а звонки из службы опеки в своей частоте сместилось на отметку минимально необходимо.

А тем временем дни пролетали один за другим, и получивший письмо второкурсника Гарри, недолго думая и совершенно не надеясь на помощь со стороны родных, пришёл к мисс Кейн со вполне понятной в его случае просьбой. Женщина не отказала, и поход за покупками назначили на вторую неделю августа. Тут надо оговориться о том, что спокойствие Гарри, а также его уверенность в завтрашнем дне крылись в том, что он таки заполучил свой ключ. Произошло это аккурат на прошлое Рождество. Тогда в куче пришедших ему, казалось бы, ото всех и каждого подарков он и обнаружил небольшой конверт, подпись на котором гласила, что отправителем является никто иной, как сам господин директор. Донельзя удивлённый таким обстоятельство Гарри распечатал конверт, и из него ему на ладонь выпал маленький золотой ключик, а из прилагавшегося к нему письма Гарри узнал о том, что все последние годы господин директор, оказывается, согласно завещанию его родителей, хранил оный ключ у себя и что теперь вот решил, что Гарри уже достаточно взрослый. О том, что незадолго до этого в оный сейф поместили небольшой аккуратно запакованный свёрток, директор не написал, как и о том, что в данном свёртке находится. Именно поэтому пришедший в банк в сопровождении мисс Кейн Гарри и удивился, когда после проверки ключа ему вручили два ознакомительных листа. В одном листе, разделённом на несколько колонок и граф, значилось, что шестого ноября прошедшего уже года на номер его сейфа было передано:

Артефакты: одна единица, кодовый номер такой-то, описание: мантия-невидимка. Вкладчик: Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор. Письменное уведомление: одна единица, и в графе вкладчик опять-таки был указан директор. Графой ниже указывалось, что денежных средств на счёт поступило ноль галлеонов, ноль сиклей и ноль кнатов, ниже шла запись о том, что отчётный период закрыт, дата-подпись. На следующем пергаменте, выглядящем точно так же, как и предыдущий, в графе «артефакты» было пусто, а вот в графе денежные средства значилось тысяча двести галлеонов, ноль сиклей, ноль кнатов, напротив которой значилось, что вкладчик — министерство магии, отдел магического правопорядка, и дата внесения, говорившая о том, что средства поступили не многим более чем неделю назад.

Едва Гарри дочитал, как ему подсунули третий пергамент, а на удивлённый взгляд пояснили, что это уведомление о том, что банк уведомил своего клиента о входящих транзакциях. Закончилось же всё тем, что Гарри, внимательно прочитав подсунутое ему уведомление, оное подписал, после чего спустился в хранилище и, прикинув необходимые расходы, насыпал в кошелёк необходимую для покупок сумму, а также небольшой запас на карманные расходы, после чего отыскал лежащее на видном месте помеченное как письменное уведомление письмо и, лишь убедившись в его безопасности, чем снискал, судя по всему, одобрительный хмык сопровождающего его гоблина, спрятал оное в карман, после чего покинул хранилище.

Затем были покупки и как завершение оных кафе-мороженое. И только уже придя домой, разбирая покупки и укладывая всё в новенький, купленный по настоянию мисс Кейн вместо его прошлогоднего сундука, чемодан с, как уверял продавец, втрое увеличенным магией расширения пространством внутреннего объёма, Гарри вновь вспомнил о письме. Аккуратно открыл и погрузился в чтение. Текст письма гласил следующее:

Дорогой Гарри, я приношу тебе свои искренние извинения за то, что не рискнул вернуть тебе мантию твоего отца лично. Признаться, я пишу эти строки и рассчитываю на то, что прочитаешь ты их никак не ранее, чем следующим летом. Мантию эту я получил от твоего отца за несколько недель до того, как на твою семью напали. Признаюсь, мне очень хотелось её изучить, и когда твой отец дал на это согласие, я и подумать не мог, а затем… затем было уже поздно, и я хранил её все эти годы. И вот ты поступил в Хогвартс, и я малодушно вновь не отдал тебе то, что мне оставил твой отец. Поверь, у меня на то были более чем веские причины, как и на то, что мантию я передал не тебе лично в руки, а в твой фамильный сейф через гоблинов. Понимаю, что тебе, наверное, обидно, и тем не менее я вынужден обратиться к тебе с просьбой. Пожалуйста, оставь мантию отца в сейфе. Если ты поступишь именно так, то я буду тебе очень признателен. Ещё раз мои искренние извинения с пожеланием удачи и творческих успехов.

А. Дамблдор.

Перечитав письмо несколько раз и поняв, что так ничего и не понял, Гарри отложил пергамент и постановил, что, раз директор просит, то мантию отца он забирать не станет, да и не нужна она ему. После чего вернулся к упаковке всего необходимого к школе.

Первое сентября подкралось как-то совершенно незаметно, и вот он уже вновь на вокзале Кингс-Кросс. Подбросить его таки согласился Вернон, имевший очень и очень долгий разговор со своей женой, после которого счастья в его глазах слегка поубавилось. Зато на племянника он после этого и вовсе не смотрел. Да что там говорить-то, если даже о его доставке на вокзал с дядей договорилась тётя. Последняя же посчитала, что, раз уж племянник, каковыми его мотивы ни были, таки происшествие с Мейсонами исправил, кое в чем ему можно и помочь.

И вот стоящий в одиночестве на вокзале он обдумывал свою судьбу, а судьба эта, надо сказать, была не так чтобы завидна, и причиной тому было то, что он только что протаранил барьер, и ни вторая ни третья попытка попасть на платформу к желаемому результату не привели, если, конечно, за оный не считать того, что на него как-то подозрительно покосился смотритель платформы. Но вот часы пробили одиннадцать ровно, и понуривший голову Гарри грустно привалился к так и оставшемуся непроницаемым барьеру. На глаза лезли совершенно непрошеные и от этого ещё более обидные слёзы, и именно поэтому он не сразу заметил, как рядом остановился холёного вида полицейский. В итоге тому пришлось его окликать дважды, зато спустя минуту Гарри сиял, как начищенный новенький галлеон. Полицейский оказался не магловским, а очень даже магическим и даже то, что он не знал языка жестов, не помешало ему вникнуть в проблему, которая, кстати говоря, так никуда и не делась, и если сам аврор через барьер пройти мог без проблем, то стоящий под его пристальным взором Гарри этого сделать не смог. Итогом чего и стало то, что ему велели следовать за собой, а спустя двадцать минут, войдя в положение, отправили в Хогсмидское отделение аврората. Местные стражи правопорядка пожали герою-потеряшке руки, напоили какао и даже рассказали о том, что, оказывается, сын их начальника смены вот этим вот летом закончил Хогвартс и чуть ли не пару недель только и говорил что о устроенном для них прощальном концерте. В итоге уже успокоившегося мальчика один из авроров сопроводил на платформу, поспев аккурат к прибытию поезда, после чего, убедившись в том, что герой и спаситель магической Британии затерялся среди наводнивших платформу учеников, отбыл на доклад к начальнику.

А тем временем уже оказавшийся в большом зале Гарри наконец-таки нашёл своих одноклассников и тут же, получив длинную и полную занудства отповедь от, оказывается, обыскавшего в попытках его, Гарри, найти весь поезд Драко, после чего уже привычно, используя услуги Дафны как личного переводчика, рассказал друзьям о происшедшем, и, похлопав со всеми новичкам, поужинал, после чего сытый и довольный жизнью потопал в ставшую уже практически домом гостиную. Утро второго сентября ознаменовалось вызовом в медицинское крыло, оказалось, что местная медико-ведьма по каким-то там своим каналам узнала о том, что летом у него был выброс стихийной магии. А именно так и записали в картотеке министерства левитированный на голову миссис Мейсон торт.

Причиной тому стало то, что признавать факт полностью ложного срабатывания, а также и то, что по магловскому району шныряют никому неизвестные домовики, для министерства было, прямо скажем, чревато, и так как факт сознательного колдовства был категорически отрицательным, министр лично настоял на том, чтобы всё было списано на стихийный всплеск, а чтобы мальчик помалкивал, выписал оному компенсацию в три раза большую, чем положена при его случае. Обо всём этом Гарри, понятное дело, не знал и именно поэтому до крайности удивился тому, что медико-ведьма выспрашивает у него что да как.

Следствием же расспросов стало то, что прекрасно владеющая языком жестов мадам Помфри оказалась в курсе того, что именно и в какой форме в действительности имело место быть. Мальчик рассказал обо всём, чему был свидетелем, ну, а остальное додумать было уже не так чтобы сложно. В итоге сошлись на том, что в случае вопросов он будет говорить про стихийный магический всплеск, ибо раз у министерства нет причин думать иначе, то и неприятности, сулимые в случае конфронтации с оным, мальчику ни к чему. Спорить Гарри не стал, а вечером попросил Дафну написать письмо отцу, в котором спросить о том, что и как ему лучше всего говорить.

Ответ от лорда Гринграсса пришёл немногим более чем через два дня и был весьма и весьма обстоятельным, и хотя в сути своей он практически скопировал то, что ему рассказала мадам Помфри, в отличие от пояснений, последний имел более ясно выраженную законодательную базу. Отец Дафны не поленился и на двух футах исписанного прытко пишущим пером пергамента дотошно и чётко разъяснил что, почему, куда и как. А на утро пятницы профессор Флитвик назначил установочную репетицию, и после неё ребятам стало уже не до каких-то там летних событий, тут бы везде и всюду успеть и желательно не попасться. Последнее оказалось сопряжено с тем, что лютующий в замке Филч тащил к декану даже просто за то, что ты бежал по коридору. Причиной такого его поведения было то, что аккурат в конце третьей учебной недели на втором этаже нашли его оказавшуюся под очень сильным заклинанием оцепенения кошку. Нашедшим, собственно, оказался сам мистер Филч и всё бы ничего, но, во-первых, кошку так и не расколдовали, а во-вторых, сделавшие это живодёры решили, что использовать несчастное животное вместо факела есть очень даже мило. Как следствие, Филча едва откачали, а откачав, не один и не два раза пожалели о содеянном. В итоге дошло до того, что слитный квартет деканов, договорившийся буквально на ходу, разве что не вломился в директорский кабинет и не покинул оного до тех пор, пока Дамблдор не дал своего честного директорского слова о том, что Филча он приструнит. Итогом похода стало то, что на следующий день директор вызвал к себе завхоза и после длительного и вдумчивого, полного обещаний и увещевание разговора заставил таки подписаться под тем, что отныне и впредь, несмотря ни на что, он, Аргус Филч, сохранял и будет сохранять такое понятие как дисциплина, и опорой ему в этом будет свод школьных правил и лишь и только неукоснительное следование букве оного и будет тем, что дозволит ему и впредь исполнять возложенные на него обязательства.

Понявший всё сказанное между строк завхоз присмирел, и в школе вновь воцарилась её обычная учебно-магическая атмосфера. Продержалась она практически вплоть до самых зимних каникул. Пролетело выступление оркестра на Хэллоуин. Отметился своим «изгнанием» пикси Локхарт. Сорвали горло болельщики на двух прошедших квиддичных матчах и даже поиграли во дворе с выпавшим в середине декабря снегом. Последнее, естественно, вылилось в масштабнейшую снежную баталию и очередной приступ мании преследования у Филча. А затем совершенно незаметно подкралась последняя в семестре репетиция оркестра, которая очень плавно и эффективно перекочевала в чаепитие, на котором ребята делились идеями и мнениями, а также планами на каникулы. Так все узнали, что, оказывается, сын главного сноба магической Британии буквально спит и видит тот момент, когда пообещавшая ему за получение оценок никак не ниже чем выше ожидаемого, и, чтобы четыре из них были превосходно, Нарцисса Малфой таки отведёт его на так рекламируемую Гарри музыкальную улицу магловского Лондона. Как итог расходились глубоко под вечер, в следствие чего у каждого было подписанное профессором Флитвиком разрешение на пребывание вне помещения факультета после отбоя.

Именно так троица основных солистов оркестра и оказалась в коридоре немногим более чем через полчаса после отбоя. Идущие впереди мальчишки увлечённо спорили о смазках клапанного механизма. Так Гарри был категорически уверен в том, что лучше Холтона масла попросту нет, а Драко настаивал на том, что у масла Ямаха вязкость немного больше, за счёт чего игра становится более комфортной в итоге дошло до того, что они прямо в коридоре расчехлили свои трубы и, остановившись прямо по центру оного, принялись выяснять, у кого ход клапана более плавный. Стоящая же за их спинами Дафна лишь тяжело вздохнула «Мальчишки…», — подумала она и именно в этот момент услышала какое-то странное мало разборчивое шипение. И вдруг все звуки в коридоре стихли, будто бы их кто-то выключил, и лишь странное, похожее на шелест, нечто и чьи-то быстро удаляющиеся переходящие в бег шаги говорили о том, что…

Именно в этот момент она и увидела неестественно замерших и, кажется, чем-то до ужаса удивлённых друзей, а спустя ещё миг коридор огласил истошный детский визг. Оба её друга так и стояли, склонившись над инструментом Гарри, и если бы не тянувшееся от них ощущение тяжести и какой-то необъяснимой жути, то можно было бы подумать, что они просто замерли только на миг. Вот только миг всё никак кончался, а прижавшаяся и тихо сползшая по стене девочка заливалась слезами и лишь спустя показавшихся ей вечностью пару минут нашла в себе силы достать из кармана сквозное зеркало и, запинаясь и не с первой попытки, прошептала:

— Папа, папочка, ответь… — спустя показавшиеся ещё большей вечностью, чем прошедшие до этого минуты десять секунд, в зеркале отразился обеспокоенный столь поздним вызовом лорд Гринграсс.

— Что случилось, родная, на тебе лица нет?! Что произошло?

— Я… папа… они, мы, Гарри он и Драко, как кошка, ПОМОГИ, — вновь заливаясь слезами, пробормотала Дафна, и оценивший состояние дочери отец спросил только где они.

— Второй-й-й-й эта-а-а-аж, лестни-и-и-и-ица…

— Я понял, я уже иду, успокойся; я знаю, ты можешь — присмотри, слышишь, присмотри за ними; нельзя, чтобы они упали, — направил мысли дочери уже несущийся к камину лорд Гринграсс. Ещё мгновение, и он, едва ли не опережая брошенный в камин порох, проорал «Хогвартс». Пламя взвыло, и спустя несколько секунд мужчина уже выскочил из камина в кабинете весьма и весьма удивлённого его появлением директора.

— Сейчас же вызывайте авроров и деканов. У вас на втором этаже две копирующие кошку Филча статуи, только вот на этот раз это уже ученики, — рявкнул он на директора, и тот, сам не поняв до конца как, активировал чары призыва, долженствующие оповестить аврорат о том, что их присутствие необходимо в Хогвартсе, а чуть опосля разослал патронусов деканам.

Аврорат прибыл спустя считанные мгновения, благо, что срочный вызов — это вам не фигня какая-нибудь и уж точно что не плановая проверка. А тем временем получивший сообщение директора Флитвик уже добрался до пострадавших, благо оные были всего в двух поворотах от используемого оркестром помещения. Именно он и был тем, кто засвидетельствовал, что оба ребёнка действительно окаменели, а также, выслушав умоляющую не дать им упасть девочку, наложил на коридор соответствующие случаю чары, в процессе чего обнаружил на полу довольно-таки странного вида след. Немного влажный, пахнущей канализацией и непонятной слизью. И, тут же подвергнув обнаруженный участок стазису, принялся за ученицу. Едва та успокоилась, как в коридор влетели с палочками на изготовку авроры и следующие за ними лорд Гринграсс и профессор Снейп, замыкал же процессию убелённый сединами и изрядно запыхавшийся директор. А тем временем, пока авроры, убедившись в том, что непосредственной опасности нет, принялись за должные в подобном случае процедуры, присевший рядом с девочкой декан, взглядом спросив у отца ребёнка разрешение, влил успокоительное зелье.

С момента происшествия прошло немногим более часа, а Хогвартс уже в буквальном смысле наводнили все мыслимые и не очень заинтересованные в происшедшем лица. Практически одновременно с министром прибыл вызванный деканом Слизерина бледный, как смерть, старший Малфой. Следом за ним появилась экстренная бригада из Мунго и наконец начальники аврората и ДМП. Каждый из них, и это за исключением выполняющих свою работу целителей, посчитал своим долгом убедиться в том, что происшедшее никому не мерещится. После чего вызванный специально по случаю детский психолог, работающий при отделе контроля и предотвращения детской магии, совершил не иначе как чудо, и в кратчайшие сроки мало того, что стабилизировал, мягко говоря, не полностью вменяемую девочку, но ещё и под протокол сумел получить её свидетельские показания. Показаний сих было не сказать чтобы густо, но в сочетании с прозорливо не давшим улетучиться странному следу Флитвиком это было уже хоть что-то.

Беседа, которую в пору было переименовывать в полевой совет о том, как быть и что делать, плавно переместилась в директорский кабинет, откуда все собравшиеся вышли слегка помятыми и далеко не все из них были довольны собой. Так, к примеру, члены попечительского совета требовали, чтобы школу полностью обыскали. Директор настаивал на полном нейтралитете Хогвартса, тогда как министр, пользуясь моментом, давил на выгодные для себя решения. Дамблдор отстаивал своё право на нейтралитет. Глава ДМП при полной поддержке декана пострадавших и их родителей требовала проверку школы. В итоге споры пресёк вернувшийся вместе с аврорами Флитвик.

Полугоблин, не стесняясь, привлёк к себе внимание зельевара тем, что потянул того за мантию, после чего протянул ему нечто примерно в сантиметр размером.

— Возможно, вам это знакомо.

— Кхм, — протянул зельевар, погоняв переданный образец по ладони, — это змеиная чешуя, а если точнее, то фрагмент выползка. Вид гадины не назову, тут тестировать надо, навскидку могу сказать, что это точно не уж. Скорее всего кто-то из гадюковых. Правда, большой вопрос, почему оно ползает в середине декабря и не просто ползает, но ещё и линяет. Альбус, может быть, вы поясните этот вопрос? В прошлом году тролль, теперь вот змея, что дальше? Оборотень, василиск, может, дракон?! — взгляды всех собравшихся скрестились на зельеваре, а тот лишь пожал плечами, после чего заметил, что мало какой год в этой школе в принципе обходится без происшествий. Его заявление вызвало понимающие перегляды авроров, что сами не сказать чтоб давно закончили сие образовательное учреждение. Дамблдор же в своей манере открестился, вот только от цепкого взгляда Амелии Боунс не укрылось то, как тот спал с лица в момент, когда Снейп вспомнил про василиска. Именно поэтому она ещё пуще насела на директора и министра. Её рвение поддержал и глава попечительского совета, и как итог в школе объявили временный карантин. Ядовитая змея уже само по себе неприятно, а два обращённых в статуи студента — это и вовсе уже за гранью, особенно если принять во внимание имена пострадавших, а также тот факт, что требуемое в таком случае зелье готовится никак не менее трех месяцев. О данном факте всех собравшихся оповестил уже собиравшийся уходить профессор Снейп.

Услышавший про три месяца Люциус содрогнулся и, едва покинув кабинет директора, буквально мёртвой хваткой вцепился в руку идущего рядом с ним Снейпа, и тому не осталось иного, как вести его светлость в подземелье, после чего оная светлость методично принялась нажираться и ведь именно что нажираться, ибо на культурное употребление спиртного питие оного прямо из горла от слова совсем не тянуло. Началось это безобразие, едва светлейший из темнейших переступил порог его, Снейпа, апартаментов. Всего один шаг за порог, и Малфой-старший попросту и без прикрас призывает себе бутылку огневиски и, даже не подумав заинтересоваться стаканом, совершенно безкультурно прикладывается к горлышку.

После второй бутылки, ушедшей так, словно бы не в себя, мужчина выдал такое, что у Снейпа зашевелились волосы. Оказалось, что светлейший из темнейших ни много ни мало как лично виновен в случившейся этим вечером трагедии. Он, видите ли, узнал о грядущей в его доме проверке, ну, и решил избавиться от всего лишнего. Одним из этого лишнего и был оставленный ему на хранение САМИМ дневник. Обычный такой дневник магловский с монограмкой и приписочкой на форзаце. Ничего, одним словом, особенного, если не считать таковым то, что, передавая его, Лорд сообщил о том, что оный дневник и есть ключ от открытой им в бытность ещё учеником Тайной комнаты. Батюшка светлейшего тогда рассказать изволил о том, что в то время умерла одна из студенток. Умерла очень странно, а также и о том, что у нескольких его товарищей, бывших однокурсниками Лорда, уверенность в наследственности последнего было не выбить никаким из доступных к применению способов. Что и как там конкретно произошло так и осталось тайной, но батюшка-де рекомендовал просветиться легендой о чудище Слизерина.

— И куда ты его дел? — насел на еле соображающего Малфоя Снейп. — Я тебя спрашиваю, Люциус, где этот чёртов дневник, и что он из себя представляет?

— Боргину отдал, а потом, признаться, забыл, — пролепетал едва ворочающий языком таки настигнутый алкогольным дурманом Малфой.

— Забыл? Ты и забыл?!

— Ну ладно, не забыл, а намеренно не забрал, но я и подумать не мог.

— И?

— Что и?

— Кому Боргин его продал?

— Не знаю! Клянусь, Север.

— Выглядит он как? — насел ещё сильнее Снейп. Мужчина прекрасно понимал, что ничего Малфой не забыл, а просто и без затей предпринял попытку скинуть, так сказать, неликвид, а точнее очень опасную просто по факту своего существования вещь.

— Черный такой, обложка мягкая, потрёпанная, магловский он, говорю же, совсем обыкновенный, — чуть не плача, ответил явно плохо отдающий себе отчёт Малфой.

— Ну хоть что-то, Лорд, конечно… — пробормотал совершенно трезвый, в отличие от убиенного горем папаши, Снейп.

Решение сформировалось как-то само, и вот он уже будит Малфоя и требует, чтобы тот снимал к чертям всю свою защиту, собака. После чего разве что не силой кунает сиятельного лорда в собственный омут памяти. Пьяный и ничего не понимающий убиенный горем папаша к вящему своему ужасу оказывается на весьма правдоподобно смонтированном собрании ближнего круга, а покинув хоть и наскоро, но весьма добротно подготовленное воспоминание, он уже полностью уверен в том, что дневник этот им всем показал сам Лорд, а уж его пафосная речь о том, что он-де великий и ужасный наследник. В общем, с этим уже можно было работать, а так как создавший эту иллюзию менталист был очень и очень хорош… И даже самый пристрастный министерский допрос не выявит иного, ведь Малфой и вправду ничего иного и не помнит, а кроме него и Снейпа там присутствовали только ныне уже мёртвые Абраксас да старый Лестрейндж.

Все эти действия Снейп проделал с одной единственной целью, а именно отвести подозрения от друга. Вид его вопросов ни у кого не вызовет, вся магическая Англия и так в курсе о том, что род Малфоев проклят и проклят крепко-накрепко на одного единственного наследника. Именно поэтому сиятельного лорда и вовсе не трогают. Кому он нужен-то, импотент хренов. Ни наследства содрать, ни бастарда подсунуть. А посему пьяная в стельку рожа светлейшего из темнейших никого не удивит. Не обрадует это да, но и не удивит. И именно алкоголь и убережёт идиота. Защита почти никакая, закладки не закладки — всё как родное ляжет, а если учитывать ещё и тот факт, что ему, Снейпу, сиятельный доверяет не многим менее, чем себе самому... В общем, проблема с так неаккуратно скинутым неликвидом была вполне надёжно и качественно решена и оставалось только решить, каким бы таким образом и желательно невзначай про этот самый дневничок вспомнить и сделать это так, чтобы ни единая душа не заподозрила.

На решение этой задачи Северус Снейп потратил практически всю без малого ночь и первые часы неимоверно раннего утра. Зато примерно к шести какой никакой, а план таки был. И был он до безобразия прост и эффективен. Мало ли до чего два пьяных додумались. Ради легенды пришлось выпить совершенно излишнее трезвящее и ещё одно споить сиятельному, после чего, поморщившись и наскоро приведя свой вид в более-менее надлежащее состояние и зажевав лимоном, оба мужчины отправились к директору. Правда, по прибытии в кабинет выяснилось, что выдумывать ничего и не требуется. Прозорливый Флитвик на пару с МакГонагалл ещё в четыре утра проверили охраняющие вход в гостиные чары,* и, как следствие, сейчас у директора на столе лежал полный список всех тех, кто вернулся уже после отбоя. Всего таковых было сорок семь и за вычетом членов оркестра восемнадцать. Именно на них, невзирая ни на возраст, ни на факультет, и решили обратить первоочередное внимание. И вот едва прибывшая с официальными бумагами глава ДМП уже кивает и, срочно вызвав подкрепление, раздаёт указания, как пламя директорского камина зеленеет вновь, на ковёр, отряхивая пепел, ступает фигура в серебристо-серой мантии. Поприветствовав собравшихся кивком, скрытой капюшоном головы невыразимец прошелестел о том, что они определили, какому именно виду змеи принадлежит найденный вчера фрагмент выползка.

Само то, что с этой новостью прибыл не кто-нибудь, а сам глава тайнюков, уже говорило о том, что здесь что-то не то, а тем временем занявший только что самолично созданное им кресло глава невыразимцев, как показалось всем, улыбнулся под скрывающим практически всё его лицо капюшоном и, насладившись созданной своим заявлением атмосферой, продолжил:

— Представленный нам на анализ образец я по просьбе министра проверил лично и вердикт мой таков. Фрагмент найденного в коридоре второго этажа выползка змеи принадлежит никому иному, как королю этого семейства, а если более точно, то василиску, — и, вновь улыбнувшись под капюшоном, продолжил. — Я просто не мог не прийти с этим лично, ведь в прошлый раз, Альбус, именно ты более других убеждал нас всех в том, что ту девочку убил акромантул. Но вот боюсь, что в этот раз это объяснение не прокатит. И хотя колония оных акромантулов в запретном лесу таки действительно есть, ни одна из их магических и физических особенностей и способностей не способна ввести свою жертву в оцепенение. С ходу на ум приходит разве что кокатрис, да вот беда — выползок, что так любезно нашёл декан Рейвенкло, моё почтение профессор, и наши авроры, как не старайся, к кокатрису не пришьёшь. И вот, собственно, вопрос, а делать-то что? Сказку о всепрощении ты можешь оставить для других. Показания девочки я просмотрел с нашим штатным змееустом, и, о чудо, он услышал двоих. Первый голос требовал убивать и рвать, тогда как второй, куда как более связный, приказывал убить взглядом. И даже не пытайся убедить меня в том, что у этой твари ни с того ни с сего развилось до того связное сознание, что она не просто начала думать, но ещё и по-человечески, да к тому же ещё и раздвоением личности страдает. И раз всё это не про нас, то дамы, господа, — невыразимец поочерёдно кивнул всем присутствующим, — мы ищем поводыря.

— То есть… Вы, уверены?

— Абсолютно, мадам, змеем управляли.

— Но тогда... И что это вы говорили о пятидесяти годах?

— Я говорил о случае с мисс Миртл Уоррен, четвёртый курс факультет Рейвенкло, умерла в помещении женского туалета, находящегося, кстати, в том же самом коридоре, где и нашли детей. И именно в его сторону, как я смог понять, вёл тот след, часть которого для нас так предусмотрительно сохранил профессор Флитвик. Ещё раз моё почтение вашему таланту и прозорливости.

— Благодарю за ваши слова, но… Если вы правы, это… это же катастрофа. Здесь же дети и…

— Именно поэтому я также доставил экстренное постановление министра. В школе вводится карантин, и, пока мы тут разговариваем, мои люди уже заперли гостиные всех факультетов. Так сказать, во избежание…

— В этом нет необходимости.

— Боюсь, что именно с этим, Альбус, я согласиться вот никак не могу. Но раз вы не осознали, то прошу ознакомиться, — все тем же благожелательным тоном произнёс невыразимец и протянул опечатанный печатью министерства свиток.

Хрустнул на удивление всё ещё хранящий тепло сургуч, и директор погрузился в чтение. В процессе издав несколько тяжёлых вздохов, наконец-таки передал свиток главе ДМП.

— Давно пора, — прокомментировала прочитанное Амелия Боунс, после чего протянула личный приказ министра магии декану факультета Рейвенкло.

За следующие пять минут бумага обошла всех заинтересованных присутствующих, после чего плавно перекочевала на директорский стол. Среди деканов при чтении тяжко вздохнула только МакГонагалл, да и та, возвращая бумагу на директорский стол, сообщила, что в данном случае попросту не может не согласиться. Погрустневший директор лишь сильнее понурился.

— Магия мне свидетель, я не хотел, чтобы пострадали дети, — скорбно произнёс вмиг сбросивший десяток лет старец. — Это всего лишь дети и…

— Дети? Дети!!!! А мой Драко — значит не дети? И Поттер, видимо, тоже не дети? Мордред подери, Дамблдор, ваше всепрощение сейчас попросту неуместно, — проорал через плечо Снейпа ознакомившийся с приказом министра Малфой.

— Я пон…

— Понимаете? Да что вы понимаете, мой сын, мой единственный наследник, лежит в лазарете, запертый в собственном теле. А ведь когда-то известный вам Лорд поведал нам, что при таком вот окаменении жертва остаётся в сознании.

— Даже так? А подробнее? — встрепенулся невыразимец.

— Подробнее, да можно и подробнее, — понурившись и как-то в раз потухнув, произнёс старший Малфой. — Империус империусом, но слух ему подвергнутый имеет. К тому же в то время мне было только тринадцать. Неназываемый тогда ещё не творил того, что сделало его имя на территории магической Британии запретным. Он был вхож в дома, в том числе и в наш. Пользовался благосклонностью моего ныне покойного отца и на одном из вечеров рассказал о том, что во время своих странствий узнал много нового. Уже тогда он именовал себя наследником Слизерина, и я честно не помню, кто задал вопрос о его, в смысле Слизерина, Тайной комнате, но я слышал, как он усмехнулся, после чего ни с того ни с сего стал рассказывать о магических свойствах василисков. В частности, упомянул и о том, что в средние века, когда эти твари были, скажем так, не то чтобы повсеместны, но уж точно что не единичные... их взгляд применяли как пытку. И когда удивлённый таким откровением папа спросил в чём она заключалась, Неназываемый, — с небольшой запинкой на имени продолжил старший Малфой, — ответил, что есть определённые способы, при которых истинный змееуст и наследник может сделать так, чтобы взгляд был не смертелен, но при этом причинял нестерпимые страдания. И если такое, по-вашему, можно простить и списать на детей, то…

— Я не знал, — сокрушённо пробормотал явно не наигранно ошарашенный Дамблдор. Понимание того, что есть вероятность того, что мальчики находятся в сознании, было ужасным ударом и напрочь отметало любые аргументы относительно того, что поиски, как теперь уже ясно, непонятно откуда возникшего поводыря-наследника вот никак не могут быть мягкими. И так как продолжение никому ненужных разговоров было излишне, распорядился о том, чтобы и так уже готовый к содействию персонал оное содействие оказал уже, так сказать, официально.

Триста десять учеников, много это или мало? Кому-то покажется, что много. Кто-то скажет, что в обычных магловских школах и по тысяче бывает. И тем не менее именно столько детей всех возрастов на данный момент находилось в стенах школы чародейства и волшебства Хогвартс. Запертые в помещениях факультетов, те из них, кто успели спуститься в гостиные, с изумлением взирали на замерших у выходов из оных авроров. Сами же стражи порядка были до предельного корректны. Да, проверка; да, не беспокойтесь; нет, опасности нет. Просто во избежание. Именно такие ответы получали разворачиваемые у выхода из гостиных ученики. А затем практически одновременно во все гостиные вверенных им факультетов шагнули деканы. Двери спален тут же так же, как и сами выходы, были заблокированы, а уже вышедшие ученики усажены на диваны и сверены со списком наиболее вероятных подозреваемых.

Поводыря же отыскали незадолго до обеда. Оказавшийся студентом Хаффлпаффа мальчик с таким испугом прижал к себе свой на вид магловский ежедневник. Всего один взмах палочкой, и в него летит парализующие. Шокированные соседи по спальне с изумлением смотрят на то, как оглушивший их товарища невыразимец, наскоро натянув на кисти рук перчатки из тончайшей драконьей кожи, высвобождает из стиснутых детских пальцев дневник и, сделав над ним несколько пасов, кивает аврорам. После чего те применяют Энервейт и вежливо, но настойчиво заведя руки мальчика за его спину, производят фиксацию запястий и уводят его.

Откуда-то снизу слышится изумлённо не верящий возглас декана, и всё полностью стихает. Проверка, правда уже большей степенью формальная, продолжается до самого ужина, и только на нём устало поднявшийся со своего места директор оповещает о том, что проверка школы производилась в связи с произошедшим этой ночью нападением. Что имеются пострадавшие, и что школа попросту не могла всё это игнорировать.

Ночь в замке была столь же неспокойной, как и весь предыдущий день. Ученики, собравшись кто по двое, кто по трое, а кто и целым факультетом, перед завтрашним отъездом обсуждали случившееся. Профессора от них не отставали и, за исключением самоустранившегося директора, в полном составе обсуждали происшедшее и его последствия. Все взрослые без исключения понимали, что ничто ещё не кончено, и как минимум надо выяснить, где именно прячется тварь, а также и то, как именно от неё избавляться. Примерно тем же занимались срочно собранные группы в ДМП и Отдел тайн. А в то самое время, как все думали, запершийся в своей башне директор, словно последний вор, крался к больничному крылу. Его мысли нуждались в подтверждении и если... если он ошибся…

Всего пара пассов волшебной палочкой, и понуривший плечи старик покинул владения мадам Помфри так же тихо, как и вошёл. Он ошибся, он неимоверно ошибся. Из-за него и его самоуверенности пострадал совершенно безвинный ребёнок. Возникшая ещё в прошлом году догадка наконец обрела свою почву и, как следствие, теперь снедала его всеобъемлющим чувством вины. Причиной тому было то, что проведённая им повторная проверка показала, что каких бы то ни было эманаций чего-то хоть сколь-нибудь отдалённо напоминающего крестраж в ребёнке не было. Застарелая и уже давно зарубцевавшаяся рана, полученная крохой в тот самый день, давно и надёжно купировалась, и те эманации боли и борьбы, что он и принял за действия подселившегося и отвоёвывающего себе место под солнцем крестража, оказались не более чем агонией гибнущих от непосильного им груза нейронов. Объяснить выживание мальчика теперь было практически невозможно, как и просто посмотреть ему в глаза.

Комментарий к Глава девятая

*То, что Поттер и ко шастали по ночам, отнюдь не значит, что об этом не знали. Чары на проходе прекрасно всё фиксировали, а именно вход и выход после начала комендантского часа.

Со времени обыска и ареста виновных прошло немногим более двух недель, за которые ДМП совместно с Отделом тайн и целителями выяснили, кто именно и в какой именно мере виноват. Третьекурсника Хаффлпаффа оправдали малым составом Визенгамота, после чего отправили на принудительное лечение и последующее наблюдение у целителя Януса Тики. А параллельно созданная в строжайшей секретности группа при Министерстве принялась за расследование жизни некоего Тома Марволо Реддла. Необходимость в этом возникла в связи с вновь открывшимися подробностями, а именно обнаружением крестража. Обомлевший от услышанного Корнелиус Фадж, в буквальном смысле брызжа слюной, потребовал немедленного уничтожения находки. На что глава Отдела тайн коротко ответил «нет», после чего пояснил, что сначала они выудят из крестража всё и ещё немножко, а вот уже после…

В своих словах мужчина не лукавил, он лишь вспомнил о том, что когда-то тоже учился в Хогвартсе, и что не сказать что его подругу, так, просто сокурсницу, убили. Что за убийство из школы выгнали пусть и странноватого и аляповатого, но очень добродушного парнишку по фамилии Хагрид, а также и о том, что главным разоблачителем всего этого выступил никто иной как тогдашний староста Слизерина, лучший ученик и так далее Том Марволо Реддл. Последнего бывший равенкловец не любил хотя бы за то, что тот был чересчур надменен, о чём пусть и осторожно, но таки не забывал напоминать. Одним словом, не нравился, и вот теперь такая удача.

Именно поэтому крестражем занялись, и занялись плотно. И, как выяснилось, не зря. Так, буквально первые же ответы обманутого артефактами Отдела осколка стали так требовавшиеся властям и дирекции школы подробности о василиске. А следом за ними и пусть всего лишь намёки, но и их хватило для того, чтобы составить относительно полную картину того, что и как именно творил этот психопат. А в том, что именно и исключительно психопат, уже никто не сомневался. Особенно после того, как глава Отдела тайн положил на стол министра немалых размеров папку, естественно, имеющую закладки на всех нужных местах, и присовокупил к этому действу краткий рассказ о том, что и как именно с немалой долей вероятности имело место быть.

Попеременно бледнеющий и краснеющий министр за время доклада раз двадцать не меньше пожалел о том, чего он требовал изначально. А выкладки тайнюков были, ох, как не утешительны. Оказалось, что этот псих, ещё будучи школяром, мечтал о семичастной душе, а также и то, что, основываясь на каких-то там моделях и каких-то там методах, эти самые тайнюки более чем уверены в том, что частей никак не менее, чем пять. И то, что за пятую или первую, это смотря с какого конца считать, тайнюки принимают ту, что до последнего оставалась непосредственно в теле, нисколько не утешало. Именно поэтому министр безропотно, практически не глядя, подмахнул бумагу о дополнительном финансировании, после чего распорядился избавиться хотя бы от гадины.

К последнему готовились никак не менее месяца и, за неимением охотников на монстров, обратились к драконологам, а уже те совместно с аврорами и Отделом тайн разработали план по ликвидации. В действие оный привели аккурат с началом пасхальных каникул. Раньше было нельзя, ибо без должной подготовки, да в пасть такой-то гадине… а позже, несмотря ни на что, могло быть-таки чревато. Именно поэтому весенние каникулы одна тысяча девятьсот девяносто третьего ознаменовались приказом директора, запретившим кому бы то ни было из обучающихся остаться на это время в замке. Протяжные стоны и испуганные лица готовящихся к экзаменам Дамблдор стоически проигнорировал.

Вместе со всеми замок покидал и вернувшийся к полноценному существованию Гарри. Их с Драко расколдовали всего за сутки до пасхального пира и хотели было упаковать в больничное крыло минимум на неделю, но мальчики, не на шутку перепугавшись, наотрез отказались подчиняться, и даже срочно вызванный мистер Малфой не сумел переубедить сына. Мальчишка и слышать ничего не желал и, накрепко сжимая руку друга по несчастью, дружно с ним мотал головой. Причина же демарша, как сумел выяснить вызванный старшим Малфоем целитель Тики, была в том, что дети попросту боялись. Боялись этого помещения, боялись одиночества и ещё много чего. Итогом беседы стал вердикт, гласивший, что оба ребёнка будут наблюдаться при Св. Мунго, и дабы не расшатывать и так нестабильную после случившегося детскую психику, отправятся по домам. Услышавший сие Гарри вцепился в Драко так, что у старшего Малфоя не осталось выбора. Играющий чопорного аристократа, на самом деле он более всего на свете мечтал попросту прижать к себе своего единственного сына, и если ценой тому станет незапланированный гость, то так тому и быть. К тому же целитель Тики, видя тот уровень обоюдной поддержки, который демонстрировали дети, посчитал такое решение наиболее верным. Именно так Гарри Поттер и оказался в гостях в Малфой-мэноре.

Мальчикам было позволено всё, а на любые недовольства уже отошедшего от перманентного стресса главы семьи любящая мать и жена смотрела на него так, что они тут же снимались без малейшего пререкания. Хотя, надо признать, что дети не перегибали, и в основном их «хочу» касались либо музыки, либо желания погулять в саду. Инициатором почти всегда выступал Драко, но сама Нарцисса подозревала, что накрепко вцепившийся в своего троюродного кузена сын делит с оным кузеном сию долю пополам, а то, что слышно только и исключительно Драко, целиком и полностью заслуга немоты национального героя. В обмен на свою свободу и заступничество матери дети послушно глотали приносимые ею зелья, делали уроки и усиленно готовились к окончанию учебного года. Последнее выражалось в том, что пользующиеся неожиданно тёплой погодой мальчишки выбирались в находящийся при поместье парк и там, запасясь корзинкой с сэндвичами, штудировали учебники. Миссис Малфой не давила, но и спуску не давала, и именно поэтому Люциус отступил.

В итоге каникулы пролетели, как одно мгновение, а динамика восстановления обоих маленьких пациентов была признана удовлетворительной, следствием чего и стало их возвращение в школу. Мальчишки стоически переносили визиты в опостылевшее за месяцы заключения в собственном теле больничное крыло, а смилостивившаяся мадам Помфри старалась как можно быстрее покончить с необходимыми процедурами и отпустить явно нервничающих детей с Мерлином. Спустя три недели уставший успокаивать своих змеёнышей Снейп заприметил на своём уроке тот факт, что у младшего Малфоя при нарезке подрагивают руки, и получил в ответ на свой вопрос, что не может он успокоиться, потому что…

Дослушивать почему декан не стал и сразу после урока попросту обратился к мадам Помфри с просьбой о том, чтобы все необходимые зелья и рекомендации она передала ему, после чего клятвенно заверил, что за приёмом проследит, своего он таки добился. Два нервных, взрывающих котлы змеёныша ему было без надобности, и если ради крестника ему надо поить зельями ещё и этого совершенно неправильного Поттера…

В то, что Поттер именно что неправильный, преподаватель зелий окончательно уверовал ещё к середине прошлого учебного года. А уж когда оный Поттер переселился в столь любимые им подземелья и мало того, вот от слова совсем, не оправдал… ни тебе истерик, ни тебе драк — вообще ничего. Наипослушнейший студент, пример для подражания, талантливый музыкант и наравне с Драко и юной Гринграсс звезда как факультета, так и всей школы. Для себя Северус предпочитал считать, что мальчик целиком и полностью удался в Лили.

Второй год пришествия Поттера в Хогвартс ознаменовался сменой его имиджа. Выразилось это в том, что прежние очки поменялись на весьма и весьма элегантные прямоугольные. Тонкая оправа, облегчённые линзы. Эти очки были подарком мисс Кейн. Женщина посчитала, что дарить ещё один набор по уходу за инструментом столь аккуратному и бережному ученику какого-либо смысла нет, и примерно в это же время обратила внимание на то, что Гарри нет-нет да и приподнимает очки, при этом разминая переносицу. Именно итогом этих нехитрых манипуляций и стало то, что женщина озаботилась более удобной и лёгкой оправой для мальчика. И вот обновлённый и теперь уже от слова совсем не похожий на отца Гарри вернулся в Хогвартс. На приветственном пиру зельевару хватило одного единственного взгляда, и его словно прошибло молнией. Не отец и не мать, за слизеринским столом весело уплетающий десерт сидел никто иной как так давно позабытый им мистер Эванс, отец Лили, суровый военный, прекрасный семьянин и просто очень добрый мужчина, который когда-то нашёл в своём сердце кроху тепла и лично для него, Северуса. Всего лишь ободряющие слова, но он запомнил. Именно поэтому мрачный в большее время суток зельевар таки впрягся.

А тем временем совершенно незаметно подкрался июнь, а с ним выпускной и приуроченный к нему концерт. Закончившийся совершенно неожиданным фейверком, исполненным лично директором. Громадный, сияющий, сотканный из миллиардов волшебных искорок герб школы сформировался над озером, и все изображённые на нём существа поприветствовали собравшихся весьма и весьма искусной анимацией. Правда, изображённый на гербе Слизерина василиск трудами директора обратился в прекрасного водного дракона.

Драконоподобный житель океана, несмотря на кажущуюся неуместность, подобран был на совесть и так понравился собравшимся, что тех немногих, кто попытался было заявить, что директор подменяет их наследие, очень быстро заткнули. Впоследствии восхищённые представлением выпускники, студенты и их родители буквально завалили Хогвартс хвалебными письмами. Что лучше тысячи слов и извинений показало, что задуманное директору удалось. Углы сгладились, и о происшествии в стенах замка никто, по крайней мере прилюдно, не вспоминал. Воодушевлённые таким поворотом попечители быстро посовещались и выступили с предложением сделать эту анимацию постоянной, а профессор МакГонагалл расширила оное предложение и на первое сентября. «Ночное небо, огни замка, первокурсники, — говорила она. — Альбус, это будет прекрасно». Аргументов против ни у кого не нашлось, и, как следствие, первое сентября девяносто третьего стало началом сей славной традиции.

Ну, а пока ученики возвращались по домам, им ещё только предстояло рассказать родителям об устроенном директором шоу, распаковать вещи и, как и положено вернувшийся с учёбы магам хотя бы недельку, а лучше даже две, попросту отдохнуть. Именно этим и занимался вернувшийся в Литтл Уингинг Гарри, делал привычные поручения, играл на трубе и готовился к первому в своей жизни конкурсу. На последний его подписала мисс Кейн, и так как сам Гарри ничего против этой её идеи не имел… В общем, самое обычное лето самого обычного мальчика-музыканта.

А в то время, как юное дарование наслаждалось летом и относительной свободой, в магическом мире произошло то, что не происходило ещё никогда. Побег из самой неприступной и самой защищённой тюрьмы, какую только знала магическая Британия. Это считалось в принципе невозможным и, тем не менее, это было фактом. А в то самое время, как беглый, выглядящий, как измождённый каторжник, Сириус Блэк бежал в одном ему ведомом направлении, юный Гарри готовился к своему первому по-настоящему важному выступлению. Игра в Хогвартском оркестре в данном случае не засчитывалась, там, в Хогвартсе, всё было как будто бы не так. Буквально на йоту, на самую капельку и тем не менее все же не так. Но вот объявили его выход, и все ненужные мысли оказались где-то там.

Итогом выступления на все английском конкурсе юных музыкантов стало то, что Гарри занял почётное четвёртое место, а также получил специальный приз зрительских симпатий. Его игра оказалась до того заразительной, что овации не смолкали, и регламент выступления был нарушен более чем на минуту. Следствием чего и стал этот самый почётный приз. Зрители не оценили столь низкого решения почтенной коллегии и не разошлись до тех пор, пока не были услышаны. Сам же Гарри узнал об этом уже дома, известие о дополнительном призе догнало его уже на следующий день в музыкальной школе. Чек на внушительную, пусть и меньшую чем у основных призёров сумму, умопомрачительный, по крайней мере на вид, торт и, собственно, кубок. Растерянный юный музыкант изумлённо моргал, а щелкавшей вспышкой фотограф запечатлевал исторический момент. Поздравили и директора школы, и даже срочно вызванную по такому случаю Петунию. Последняя несколько смущённо улыбалась и, как могла, отвечала на вопросы прибывшего с представителем комиссии репортёра. Подобное внимание ей, разумеется, льстило, и именно поэтому полученный племянником кубок занял пусть и не самое видное, но вполне себе почётное место. Родственницу не смущало ни то, что племянник у неё не такой; ни то, что до этого она не сказать чтоб любила. Когда тебя показывают по ТВ, ставят в пример и вообще всячески хвалят… Одним словом, Петуния купалась в свалившейся на племянника известности, милостиво кивала соседям, а также уговаривала Вернона на то, чтобы слегка доплатить и таки отправиться на море.

Летний отдых таки состоялся, и так как едва ли не половину из него обеспечивал именно полученный юным Поттером приз, то этот самый Поттер впервые в своей жизни увидел самое настоящее море. Небольшой курортный посёлок недалеко от Скарборо приютил их практически на три недели, две из которых семейство провело в полном составе, а оставшуюся в урезанном, по причине того, что Вернон Дурсль вернулся к исполнению своих непосредственных обязанностей. Именно поэтому о побеге и поисках опасного маньяка семья Дурслей узнала только по возвращении на Тисовую. Произошло это аккурат двадцатого августа. А на следующий день Гарри уже закупался всем необходимым к школе. Помощь в этом, как и ранее, ему оказала мисс Кейн, и она же настояла на том, чтобы мальчик был максимально осторожен. Произошло это после того, как они увидели, что реально чуть ли не каждый столб магической торговой улицы обклеен листовками весьма и весьма конкретного содержания. И именно из-за них поедание наивкуснейшего мороженого совместилось с лекцией о том, как опасны преступные элементы, а уж если они ещё и маги…

В общем, в Хогвартс Гарри ехал более и более чем подготовленным. На груди мальчика отныне покоился небольшой, но весьма и весьма качественный амулет. Не сказать чтоб панацея, но и не безполезная побрякушка. Основная его задача состояла в том, чтобы предупредить владельца о приближающейся к нему опасности, а также, как уверял продавец, данная вещичка пусть всего лишь на один раз, но таки может спасти жизнь. Достигался этот эффект тем, что помещённый прямо над сердцем амулет в случае его непредвиденной остановки хотя бы попытается его запустить. По итогу Гарри решил, что это нечто навроде носимого на шее дефибриллятора, совмещённого со слабеньким вредноскопом. О том, что всё было с точностью до наоборот, и это дефибриллятор тут слабый, тогда как вредноскоп очень даже и нет, мальчик не знал да и, если честно, узнавать не собирался. Амулет молчал, успокоенная послушно надевшим побрякушку Гарри мисс Кейн тоже. Как следствие, всех всё устраивало, а тем временем наступил день отъезда в школу, и загрузившийся в купе раньше всех Гарри, согласно их с Драко уговору, заблокировал дверь одним из фамильных заклятий рода Блэк, оному заклинанию их обоих ещё на весенних каникулах обучила леди Малфой, решившая, что подобное знание для них лишним не будет, а также не забыл оставить для друзей знак, сообщавший о том, чьё именно это купе, после чего уселся у окна и тут же уткнулся в недавно подаренное ему Малькольмом учебное пособие по игре. По словам друга, данная книга содержала весьма и весьма интересные советы, и именно поэтому Гарри её и читал.

Первой в купе заглянула Дафна, а через пять минут подтянулись Драко и пришедший с ним Теодор. Крэбб и Гойл расположились в соседнем купе. Они ещё в прошлом году поняли, что если не хочешь получить многочасовую, считай на всю поездку, лекцию о музыке, трубах, скрипках, нотах и так далее, то лучше иди в соседнее купе. Именно поэтому совершенно не заинтересованные мальчики быстро откланялись и, сказав, что если что, то зовите, удалились, тогда как разместившаяся в купе четвёрка с упоением обсуждала то кто и как провёл лето. Без музыки, естественно, тоже не обошлось, так Гарри показал загодя прихваченный из дома снимок, на котором ему вручали его приз. Тогда как Драко не менее часа трещал о том, что он таки попал в магловский Лондон и не просто попал, но ещё и вместе с отцом.

— Ты бы его только видел, папа, — копируя французское произношение, со смехом выдал Драко, — был так поражён. Представляете, он был уверен, что все маглы как есть варвары и вообще очень недалёкие люди, и тут такой срыв шаблона. Я тебе очень признателен, Гарри, одно это сделало мне всё лето. А уж когда папа, как следствие, прикупил себе учебник по магловедению. Ты только представь себе: мой отец и магловедение, — с улыбкой чуть ли не до ушей задавливая смех пробормотал явно ушедший в воспоминания Драко. — В итоге вы представляете, мне велели заниматься магловедением. Папа заявил, что он ещё поднимет вопрос о компетентности соответствующего преподавателя. Оказывается, что с его учёбы в учебнике не изменилось и единой строчки и, в общем, кого-то ждёт бум.

Бум и вправду случился, и произошёл он в начале августа. Это выступивший на заседании попечительского совета лорд Малфой усомнился в компетентности одного конкретного преподавателя. Итогом его сомнений стало проведение весьма и весьма несложного тестирования, заключавшегося в том, что оному преподавателю показали несколько фотографий, а также предложили заполнить не самый сложный тест и написать эссе на тему маглы, магловские средства передвижения, их виды, характеристики и различия. По итогу теста выяснилось, что нанятая Дамблдором леди ни автомобиль, ни самолёт современного типа в глаза не видела. Уверена в том, что самоходная коляска — это рычащий экипаж с велосипедными колёсами, перемещающийся с совершенно непотребным гулом*. А указанный выше самолёт чего бы то не было общего, ну, если за таковое не принимать концепцию наличия у него крыльев, с современностью не имеет. О электричестве, а точнее о способах его применения и всём хоть как бы то ни было с этим связном, речи даже не шло. Электричество в её понимании было игрушкой. И по всему выходило, что приснопамятный мистер Уизли знает о маглах чуть ли не в разы больше, и это при том, что знания у него, прямо скажем, очень и очень специфические, не говоря о его реакции на оные.

Итогом такого неимоверного провала стало то, что на эту должность постарались подыскать человека сведущего. Ради чего, изменив своим же правилам и принципам, попечительский совет нанял в штат даже не полукровку, а самого настоящего маглорожденного. Мужчину-историка разыскал заинтересовавшийся происходящим лорд Гринграсс. Он же и добился его принятия, и так как предлагаемый им кандидат не только с успехом удовлетворил всем самым изысканным требованиям, но ещё и рассказывать умел так, что даже попечители заслушались… В общем, не слишком молодой маг получил всяческое одобрение и, воспользовавшись этим, протащил в список школьной литературы обыкновенную магловскую. Немного физики, немного истории, немного литературы. Всё исключительно и только по верхам, но план лекций рассчитывался на то, что заинтересованные дети остальное найдут уже сами.

Именно так и получилось, что сын сиятельного лорда Малфоя вместо ухода за магическими существами, как практически и весь Слизерин, посещал добровольно-факультативно принудительное магловедение, а также совершенно беззастенчиво пользовался услугами лучшего друга. Более опытный в житейской жизни маглов Гарри буквально на пальцах разъяснял друзьям, как именно работает тот или иной прибор, а также почему нельзя совать оные пальцы в розетку. Причиной же всему было то, что ходить на уроки по уходу одному Гарри не хотелось, тогда как магловедение было ему ненужным, вот только преподаватель им попался очень хороший, и именно поэтому сразу же заприметивший скучающего студента мистер Робертс задал ему пару наводящих вопросов, а на следующий урок принёс ему книгу по истории духовых инструментов. С тех пор Гарри если и писал эссе, то по специально выданной ему теме, а на уроках читал либо классику, либо выданные мистером Робертсом учебники из обычной средней школы.

Так родилась идея для нового кружка, который своей целью ставил изучение магловских технических дисциплин, в частности, гидро и аэродинамики. Оказалось, что мистер Робертс с юности увлекается моделизмом, и, как следствие, уже в начале октября перед Хогвартсом вовсю рассекали всевозможные модельки аэро и гидропланов, а также небольших, но очень интересно сконструированных лодочек. Радости директора не было никакого предела, ведь он так мечтал о том, чтобы маги наконец-таки поняли то, как замечателен магловский мир и все его изобретения, а оказалось, что всего-то и надо что дать детям нечто и увлекательное, и познавательное одновременно. Но всё это было чуть позже, а здесь и сейчас поезд внезапно начал сбрасывать скорость и примерно в это же время Гарри ощутил, как расположенный на его груди оберег начал заметно холодить кожу. В инструкции о таком говорилось, что такая реакция будет в случае, если поблизости окажется недружественная потусторонняя сущность.

Невольно потирающий грудь и озирающийся по сторонам Гарри привлёк внимание Дафны, и та спросила, в чём дело.

— Не знаю, — ответил Гарри, — оберег беспокоит, холодный совсем.

— Холодный, ты уверен?

— Ну да… — ответил брюнет и именно в этот момент совершенно не наигранно поёжился. А в следующий миг дверь купе отворилась, и дети увидели его. Следующее, что они помнили, было пробуждение в больничном крыле и чья-то приглушенная чарами ругань. Это позже они узнают о том, что следующий с детьми поезд остановили патрулирующие периметр школы дементоры, после чего принялись за поиски искомого Сириуса Блэка прямо в этом самом поезде. Здесь же и сейчас, практически не сговариваясь, и Гарри, и Драко с разницей всего в сотую секунды выдали неслабый магический всплеск, следствием которого стало то, что в больничном крыле Хогвартса как факт перестали существовать такие понятия как остекление окон, а также порядок и мебель. Последнюю в виде покорёженной и изломанной рухляди можно было наблюдать как в углах, так и в нескольких оконных проёмах.

Выскочившая из своего кабинета Мадам Помфри в немом ужасе уставилась на раскуроченное необузданной магией помещение, после чего её цепкий взор, уловив какое-то движение в одном из углов, зафиксировал забившихся туда мальчуганов. Гарри и Драко, не сговариваясь, прижимались друг к другу и при этом окружали себя щитом совершенно неясной магической природы.

— Мало им было прошлого года, мало, — тихо, практически себе под нос с тяжёлым вздохом пробормотала мадам медико-ведьма, после чего посмотрела на уже покинувшего её кабинет директора и слегка развела руками, как бы показывая, что вот, мол, сами заварили сами и разбирайтесь. Вот только как-либо повлиять директор был безсилен.

Это обывателю могло показаться, что дементоров к школе он допустил бы. Нет, нет и нет. Но, увы, министр закусил удила и слышать что-либо и о чём бы то либо не желал, а все попытки напомнить о том, что в школе вообще-то дети, разбивались о железобетонное основание того факта, что ещё прошлой весной по школе ползал самый настоящий василиск, и что управлял им никто иной, как захвативший разум неразумного мажёнка крестраж того-чьё-имя-нельзя-называть. Последнее произносилось только и исключительно шёпотом и роли как таковой не играло, в большей степени попросту надавливая на чувство вины и сострадания.

Именно поэтому сбежавший из тюрьмы Сириус Блэк был идеален. По мнению министра, он вполне мог отправиться на поиски своего господина или, что ещё хуже, проникнуть в школу и убить юного мистера Поттера. Довод о том, что Азкабан вообще-то круглогодично наводнён дементорами, и что не больно-то это и помогло, министр попросту игнорировал. Как следствие, дементоры окружили школу, и первое происшествие не заставило себя ждать. Никем совершенно не планировавшаяся и несогласованная проверка поезда привела к тому, что не успевший начать учебный год Гарри Поттер, а также его друг Драко Малфой вместо праздничного застолья оказались в больничном крыле. И это ещё хорошо, что только они. «А если бы не Люпин…» — додумать о том, чем бы закончилось, не подоспей на выручку детям ещё не успевший на тот момент заступить на должность новый профессор ЗОТИ, от слова совсем не хотелось. Именно поэтому убелённый сединами старик сделал то единственное, что сейчас было возможно, а именно обратился к своему фамильяру. Фоукс не отказал, и вскоре все эманации детского выброса полностью сошли на нет, и оба мальчика с улыбкой уплетали шоколад, а Драко даже пытался предлагать оный сидящему на коленях у Гарри фениксу. Фоукс наиграно возмущался и картинно отворачивается, но со стороны было отчётливо видно, что умная птица просто играет. Именно поэтому дети даже не заметили того, как пристально посмотревший в их сторону Дамблдор едва заметно улыбнулся и в несколько взмахов палочки убрал все следы их разрушительной деятельности.

Больничное крыло юные музыканты покинули уже утром и только после того, как не желавшая ничего слышать мадам Помфри провела их полнейшее и тщательнейшее обследование. Оное, что неудивительно, каких-либо отклонений не выявило. И, как следствие, подлеченные директорским фамильяром мальчишки вежливо распрощались и, едва заметно передёрнув плечами, оказавшись за дверью, поклялись, что кровь из носу, а они сюда больше не ногой. Впереди их ждал завтрак и расспросы взволнованных, но тем не менее не удостоившихся ночёвки в больнице друзей. Именно от них мальчики и узнали что-то нечто — это, оказывается, дементор, и что вырубились они буквально мгновенно. Было, конечно, обидно и не потому, что тварь не удалось рассмотреть. Причиной печали обоих подростков было то, что они оказались до того чувствительны, что, в отличие от сидевших рядом друзей, отделавшихся в буквальном смысле лёгким испугом, оба хлопнулись в обморок. Не помогало ни то, что забравший их из вотчины медико-ведьмы декан едва ли не полдороги до большого зала уверял в том, что происшедшее не есть что-то из ряда вон, и что, учитывая их прошлогоднее «приключение», чего-либо удивительного в их реакции нет и быть не может. Ни то что все друзья хором заверили, что ничего-де страшного, что всё в порядке. Мальчишкам всё время казалось, что на них оборачиваются, что обсуждают. Не без этого, конечно, школа же и дети, вот только тот же Снейп ликбез для факультета провёл ещё прошлым вечером. И его примеру очень быстро последовали и остальные деканы, и даже Минерва МакГонагалл не преминула напомнить своим львятам о том, что, коснись их прошлогодние события в той же мере как это было с Гарри и Драко, ещё неизвестно, как бы реагировали они сами. Поражённые речью декана львята притихли.

Последующие дни весьма быстро и надёжно отвлекли детей от мыслей о происшествии в поезде. Вот только в замке что-то изменилось, оно было неуловимым, едва заметным и тем не менее пронизывающим всех и каждого от первокурсников и до выпускающихся в этом году студентов. Давящее, неприятное, почти незаметное, но присутствующее чувство пустоты — вот то, что испытывали едва вернувшиеся в Хогвартс студенты. Ощущение это было почти безотчётным и практически незаметным, и тем не менее оно было. Казалось бы, закончились каникулы, начался новый учебный год, но нет, не слышно смеха в коридорах. Никто не балагурит за столом и не запускает бумажного журавлика. Первыми пострадали младшие, их энтузиазм и восхищение магией ушли, и их место заняла тоска по дому и рутина учебных будней.

Это стало звонком для профессорского состава. Тот факт, что даже к третьей неделе всего трое из поступивших в этом году сумели обратить спичку в иголку. Перо поднималось уже у пяти, а на объявленный маленьким профессором конкурс талантов пришло всего трое, и только на репетиции ребята словно бы оживились. Произошло это после того, как посетовавший на слишком большое количество ошибок маленький профессор прервал репетицию и примерно на середине своей вкрадчивой и поучительной речи оказался прерван ни с того ни с сего заигравшим свой любимый радостный юпитер Гарри.

Примерно минуту все пялились на мальчишку так, словно бы увидели нечто совершенно невообразимо, но вот к нему присоединился ни с того ни с сего встрепенувшийся и словно бы стряхнувший едва заметную поволоку Малфой. И удивлённый происходящим руководитель не мог не отметить того, что дети впервые за прошедшие дни улыбаются. Дальнейшая репетиция прошла как по нотам, а заподозривший нечто интересное маленький профессор позаботился о том, чтобы сегодняшний репертуар состоял исключительно из навевающих радость и воодушевление композиций. Благо что в репертуаре таковых было, как говорится, в достатке.

Оживившиеся и словно бы проснувшиеся дети были для него наивысшей наградой. Последующие два дня также показали то, как по нисходящей вновь угасает появившийся было прежний задор. Все это вкупе с проблемами с магией и привело к тому, что первое же заседание педагогического совета весьма и весьма быстро переросло в обсуждение того, что делать. Доводы, приведённые Флитвиком, подтвердили все и даже обычно суровый и молчаливый Северус Снейп согласился с тем, что поведение студентов, мягко говоря, аномально.

Понуривший плечи директор лишь тяжело вздохнул: видит Великая, он предупреждал, а пока седовласый старец предавался своим тяжёлым думам, вынырнувшая из своей обычной задумчивости профессор травологии ни с того ни с сего предложила:

— Филиус, а давайте устроим концерт? Мои после репетиции явно взбодрились.

— Да и мои, — вставил свои пять копеек вечно мрачный декан наиболее многочисленно представленного в оркестре факультета.

— А у вас, Минерва?

— Тоже… — коротко ответила декан самого шумного в школе факультета и, чуть запнувшись, добавила: — Не то чтобы мне не нравится. Но это неестественно, всё словно бы замерло и…

— Будто бы перед большим взрывом? — согласился с ней Флитвик.

— Именно, вот только…

— Я думаю, что это прекрасная идея, Помона совершенно права, Филиус, друг мой, на вас смотрит весь Хогвартс, — прервал своего зама Дамблдор, чем свёл дальнейшее обсуждение к выбору дня и программе мероприятия. Внеплановый концерт-выступление запланировали на воскресенье, так как в субботу должен был состояться первый в этом учебном году квиддичный матч. Если бы не традиционное присутствие на открытии чемпионата директора, то, скорее всего, всё закончилось бы очень и очень трагично. Причиной тому стало явление дементоров прямо на поле. Привлечённые разгорячёнными, отбросившими свою хандру болельщиками твари не удержались, как итог матч пришлось перенести, игроков и болельщиков — откармливать внеплановой порцией шоколада, а Хогвартский оркестр перенёс своё выступление и вместо воскресения дал первый концерт уже за предстоящим субботним ужином.

Комментарий к Глава одиннадцатая

* Benz Patent-Motorwagen ищите в википедии.

На волне музыкального заряда бодрости студенты повеселели и, казалось бы, сам замок пусть и самую чуточку, но потеплел, и это привело к тому, что вновь собравшийся педагогический совет принялся за обсуждение того, что именно и как именно предпринять. Первым с рациональным предложением выступил Люпин, мужчина предложил хотя бы попробовать обучить детей созданию патронуса, не то чтобы это панацея, пояснил он своё предложение, но, по крайней мере, это отвлечёт их от, скажем так, ненужных мыслей и страхов. Параллельно с этим приняли решение о том, чтобы устроить музыкальное сопровождение, если не каждой первой, так каждой второй трапезы. С тех пор рояль занял своё почётное место справа от стола преподавателей, а ребята из оркестра, сменяя друг друга, играли что-нибудь не очень сложное, главным критерием было то, что музыка не должна была быть грустной. Так в тройку лидеров выбились радостный юпитер в неизменном исполнении национального героя и пользующийся не меньшей популярностью полёт, исполнявшийся для проформы бурчащим о том, чтоб хоть поесть бы дали, Драко. Всё это перемежалось либо скрипкой, либо роялем, а также занятиями по обучению патронусу. Последний, на удивление, давался очень и очень многим. Как следствие, хандра и уныние отступили и сменились вполне привычной для школы магии рабочей обстановкой.

Как-то совсем неожиданно наступили зимние каникулы, и замок практически опустел. Желающих остаться в охраняемых дементорами стенах не отыскалось; именно так Гарри вновь оказался в открывшем для него двери Малфой-мэноре. Леди Нарцисса, как и ранее, была более чем добра, и, как следствие, каникулы пролетели на одном дыхании. Из примечательного отмечался прошедший рождественский приём, подготовка к которому заняла никак не менее, чем сутки. Мальчишки стенали, но леди была неумолима и успокоилась, лишь убедившись в том, что ни Драко, ни тем более столь опекаемый их семьёй с некоторых пор национальный герой не ударят в грязь лицом.

В итоге пришлось соответствовать, а по прибытии выяснилось, что всё не так чтобы плохо. Среди приглашённых была и чета Гринграссов, и, как следствие, обделённым не остался никто. Драко и моргнуть не успел, как уже вальсировал с оказавшейся рядом Асторией, тогда как отстающий от него всего на пару шагов Гарри неожиданно для самого себя более чем неплохо вёл в танце составившую ему компанию Дафну.

Чуть покрасневшие от смущения уши с лихвой выдавали его совершенно ещё детское смущение, а стоящие у одного из столиков взрослые уже строили планы. Но вот музыка стихла, и сделавший всё как им говорила леди Малфой Гарри галантно поклонился и, поблагодарив девушку за танец, предпочёл всё оставшееся время простоять, прислонившись к одной из стен.

Наутро весь магический мир уже обсуждал то, в каких именно отношениях состоят старшая дочь лорда Гринграсса и небезызвестный в магической Англии национальный герой. И именно поэтому вся эта самая общественность так и не заметила того, что в поселении Оттери-Сент-Кэчпоул стало на одного жителя меньше. Произошло это глубокой ночью, и даже жильцы видавшего лучшие годы дома так и не проснулись. Просто на утро в собственном саду они обнаружили ни много ни мало как человеческий труп. Откуда он появился, было решительно неясно, а вот наличие пусть и сломанной, но тем не менее волшебной палочки более чем ясно и чётко указывало на его магическую природу. Перепуганный Артур тут же вызвал аврорат. Всю следующую неделю все жители Норы на допрос ходили, как на работу, а уж когда вызванный на опознание палочки Олливандер опознал в ней палочку кавалера ордена Мерлина и безвинно убиенного Сириусом Блэком Питера Петтигрю... Последнее обстоятельство было, мягко говоря, шокирующие, а уж когда при осмотре тела обнаружили черную метку...

В общем, вопросов было очень и очень много, и главный из них был в том, что если Петтигрю был всё это время жив, и единственное, чего у него не хватает, так это мизинца на левой руке, то за что же тогда все эти годы сидел Сириус Блэк? Кто-то было вспомнил о том, что он выдал Поттеров неназываемому, но на него посмотрели, как на умалишённого.

— Нет такой статьи, и закона такого тоже нет, нельзя осудить человека за то, что он кому бы то ни было что-либо сказал. Сведения о чете Поттеров не являлись ни секретными, ни сколь-нибудь значимыми для кого бы то ни было, кроме них самих, и, как следствие, не подпадают ни под один из магических законов о защите информации. Именно поэтому Сириус Орион Блэк был осуждён как пособник неназываемого, убивший как минимум одного мага и двенадцать маглов. Не за предательство своих бывших одноклассников, а именно за убийство двенадцати маглов и одного мага. И вот вопрос, господин министр, от считавшегося убитым двенадцать лет назад Питера Максимилиана Петтигрю остался один лишь мизинец, и именно этого самого мизинца и нет у обнаруженного в саду четы Уизли трупа. Сам труп, как и находившаяся при нем палочка, опознаны как вышеупомянутый Питер Максимилиан Петтигрю и принадлежащая именно ему палочка. Таким образом, напрашивается вопрос, а за что же тогда сидел Сириус Блэк?

— Но ведь было доказано, что… — на полуслове осёкся Фадж.

— Вот именно, господин министр. Каких-либо доказательств, кроме как произнесённое явно в состоянии аффекта признание, в деле нет, — произнесла сидящая перед Фаджем Амелия Боунс. — Я подняла оное, и там чёрным по белому написано, вот читайте, страница три. Вы признаете себя виновным? И ответ обвиняемого «да, признаю». Где содержательная часть вопроса, в чем именно он признается? Почему нет записи о применении сыворотки правды?

— Его судили по ускоренной…

— Корнелиус, очнитесь, даже закон военного времени предусматривает минимально адекватное соблюдение процедуры. И, согласно её, применение сыворотки правды возможно только и исключительно к носителю тёмной метки. И, о чудо, в деле об этом нет и единого слова. По сути, нарушено буквально всё. И когда, заметьте, не если, а именно когда, мистер Блэк оклемается, то с большой долей вероятности нас всех ждёт не слабый такой ой. Ему не составит труда подать прошение о рассмотрении его дела, ну, скажем, в Германии. Тамошние маги нам ещё очень и очень много чего не забыли и могут чисто на принцип пойти.

— И что ты предлагаешь, Амелия?

— Мы должны ударить на опережение.

— И как?

— Очень просто, топите конкурентов, а под шумок амнистируйте Блэка. Тихо без шума, заметкой в две строки на предпоследней странице «Пророка». А дальше всё предельно просто: если явится сам, то с помпой, и, растоптав всех, объявим о величайшей ошибке, не ваша же. Таким образом, вы, ровным счётом ничего не теряя, обретёте. А той, что вы сменили на посту, вот уже пять лет как абсолютно всё равно, чего невозможно сказать о вновь поднявшем голову Крауче. А ведь это именно он осудил Блэка, он и Дамблдор.

— Я вас понял, и я думаю, что мне нужно подумать и…

— Думайте, Корнелиус, думайте, но не долго; упустите свой шанс — те тонны помоев, которые на вас выльют, нам будет и вовек не расхлебать.

Итогом этого совещания стало поистине эпохальное событие, а именно всеобъемлющая и тщательнейшая инспекция Азкабана. Ни с того ни сего министр заинтересовался осужденными по ускоренной схеме. И приказал провести тщательнейшее и полнейшее доследование. Поводом к этому стало то, что во время инспекции министр вроде бы случайно, а на деле же, заранее подобрав наиболее вероятных кандидатов, решил проверить их на наличие метки. И первый же из проверяемых таковой не обладал, и, так как именно она и была основой для суда по ускоренной схеме, министр распорядился о вышеупомянутом доследовании. Заключённых отмыли, осмотрели, напоили укрепляющим, после чего провели положенный по всей форме допрос.

По итогу этого самого допроса выяснилось, что в Азкабане без малого двенадцать лет находилось как минимум двадцать человек, обвинение в адрес которых и фиговым листком было не назвать. А уж когда с обыском пришли к начавшему поднимать голову Краучу… Одним словом, скандал был наисильнейший. Гремело так, что даже Хогвартс нет-нет да потряхивало: это директора оного таскали на вполне понятные в свете открывшегося допросы, что-либо предъявить ему так и не смогли, да и, если честно, не сильно-то и пытались. Министра куда как более интересовала персона Крауча-старшего и в свете обнаружения в его доме якобы погибшего в Азкабане сына...

Результатом же всего этого стало то, что охраняющие Хогвартс дементоры были наконец-таки отозваны, тогда как всем пострадавшим выплатили компенсации и, выдав по амнистирующей грамоте, отпустили на все четыре. Такой исход устраивал всех: министр избавился от прямого и наиболее вероятного конкурента на предстоящих выборах, да и компенсации для безвинно осужденных также списали с его личного счёта. Рассчитали так, чтобы вычистить под ноль, после чего отправили в объятья дементора, а то мало ли.

Именно так Сириус Блэк и оказался оправдан, мужчина, если честно, был в полном и всеобъемлющем шоке. Признаться, всё, что его волновало, — это месть. По сути, это было единственное, что у него не могли отобрать даже дементоры. Желание воздать по заслугам не было ни светлым, ни радостным, оно просто было, и оно же и поддерживало его все эти годы. День за днём он с каждым их приходом вновь и вновь видел тела своих друзей. Итоги своей столь опрометчивой и тысячу раз как признанной ошибки, и именно неестественно изломанное тело друга и лежащая на полу в детской Лили будили в нем практически неистребимое и чуть ли не полностью поглощающее желание отомстить. Именно оно вызывало его практически не прекращающийся в такие моменты вой. Именно за этим полным безсилия воем и скрывалось его непонятно почему так и не помутившееся сознание. Газета же Фаджа стала последней каплей, ведь на первой же полосе на него со снимка смотрел он, Питер.

Смотрел это, конечно, неверно, смотрел Питер куда-то ещё, а вот сидел он на плече у веснушчатого мальчишки. Рядом с этим же кадром соседствовали снимки, выгоревшей практически дотла гриффиндорской гостиной и ещё нескольких таких родных и знакомых глазу помещений. Заголовок статьи оповещал об устроенном этим мальчиком пожаре и состоявшемся над его родителями суде, но глаза Сириуса Ориона Блэка видели только и исключительно крысу. Крысу, которую он просто-таки обязан уничтожить. И вот теперь, когда он полностью исполнил задуманное, в растерянности. Цель, поставленная уже и не вспомнить сколько лет назад достигнута, а об его амнистии трубят из всех магических и не очень утюгов. В той же самой газете было отпечатано обращение ко всем магам с просьбой, при возможности минимизировав риски, как минимум сообщить о том, что они его видели. Авроры же и вовсе получили приказ при задержании неукоснительно живым и невредимым доставить мистера Блэка в главный офис.

А тем временем совершенно незаметно подкрался апрель, ну, не думаете же вы, что вся эта эпопея с доследованием и амнистией началась и завершилась, аккурат уместившись в рождественские каникулы. Именно поэтому об всеобъемлющей амнистии написали только в марте, а о вознаграждении за сообщение о местонахождении, что особо подчёркивалось, безвинно осужденного Сириуса Ориона Блэка «Пророк» прогремел аккурат второго апреля. Шестнадцатого же Блэк сдался сам. Он более не видел смысла в бегах и именно поэтому попросту пришёл к дверям хогсмидского аврората.

Слуги закона были до предельного корректны, и, так как Сириус не сопротивлялся, его даже не обездвижили. Просто обыскали, усадили на стул и вполне вежливо попросили продемонстрировать предплечье. Меланхолично пожавший плечами Блэк протянул сначала одну, затем другую свою руку. И когда кожу на них очистили от грязи, стало ясно, что фото помеченной руки в его деле такое же липовое, как и у тех других двадцати якобы Пожирателей. Затем был уже полностью нормальный и запротоколированный в присутствии менталистов допрос. Последний потребовался лишь потому, что Корнелиус Фадж посчитал, что столь резонансное дело вот никак не может остаться без огласки, и так как сдаваться Блэк пришёл уже ночью, то в случае чего его всегда можно объявить попросту мёртвым. Не пережил последствий Азкабана и жизни пусть и безвинно осужденного, но тем не менее беглеца, с кем не бывает. Если же предположение о его полной невиновности подтвердится…

Допрос прошёл, как по маслу, и полная невиновность Сириуса Ориона Блэка была более чем доказана. По итогу общения с мастером менталистом мужчину доставили в госпиталь Св. Мунго, где он и прописался практически до конца лета. Прогресс его лечения был налицо, чему в немалой степени поспособствовало то, что его лечащий врач, а по совместительству ещё и отец одного из выпускников этого года, сначала рассказал ему о возродившейся в Хогвартсе традиции, а затем даже рискнул продемонстрировать воспоминания сына.

Поражённый мужчина с открытым ртом слушал ставший уже фирменной визитной карточкой полёт. А затем его глаза нашли тех двоих, что играли главную партию. Черноволосый мальчишка, так похожий на собственного отца. Столь самозабвенно отдающийся игре и не уступающий ему блондин чем-то едва уловимым напоминающий его, Сириуса, младшую кузину. Он мог сколько угодно, если не ненавидеть, так уж точно недолюбливать её безмерно высокомерного мужа, но этот ребёнок… Почему-то он вдруг понял, что именно этот мальчик и есть тот, кто сделал для его крестника во сто раз больше, чем все вокруг.

Именно так и родилась его идея написать Гарри письмо. Он не знал, ответит ли крестник и тем более сможет ли простить. Три листа текста родились, как на одном дыхании, и вот местная сова уже несётся к адресату, а спустя три недели аккурат к собственному дню рождения к нему в палату зашёл привычным движением поправивший свои очки мальчик. И с ним рядом стояла неизвестная ему, Сириусу, женщина, которая в явной попытке подбодрить подтолкнула крестника к нему. Всего миг и его уже обнимают. Ни слез, ни слов — просто крепко и только так, как мог бы сделать это только и исключительно ребёнок.

— Гарри, Гарри, ты всё-таки пришёл, я… прости меня, прошу умоляю, — забормотал, видимо, не вполне понимающий действия мальчика Сириус. Именно в этот момент и заговорила пришедшая с ним леди.

— Прошу вас успокойтесь, мистер Блэк. Вы смущаете Гарри, — произнесла вставшая у дверей мисс Кейн. — Увы, но Гарри вам не ответит, и причиной тому вовсе не его обиды, а то, что он, к нашему всеобщему сожалению, на это попросту не способен. Полученная им в результате того нападения травма сделала его полностью немым. Как следствие, общается он исключительно письменно или же жестами. Последние, правда, понимают считанные единицы, среди которых насколько я знаю: школьный целитель, одна его одноклассница, а также его бывший и нынешний деканы. С остальными же он разговаривает только и исключительно своей музыкой. Я же являюсь его преподавателем из музыкальной школы. Можете обращаться ко мне мисс Кейн. А теперь прошу вас прочитать это, Гарри искренне старался, — произнесла женщина и протянула застывшему и так и обнимаемому крестником Сириусу самый обыкновенный магловский блокнот.

Несколько его страниц были исписаны не сказать чтоб очень разборчивыми, но явно со всем возможным тщанием выводимыми словами. Одного взгляда хватало на то, чтобы понять, что Гарри интересно буквально всё. Он постоянно сбивался и то спрашивал про отца и маму, то про то, не придёт ли его крестный на финал все английского конкурса музыки. В промежутке мальчик интересовался его, Сириуса, здоровьем, а также тем, как тот относится к музыке и к исполнителям на трубе, в частности, и ещё не менее десятка важнейших, по мнению самого Гарри, вопросов, первый из которых звучал как: не поможет ли он, Сириус, ему с тем, чтобы не ударить в грязь лицом. Ведь он его крестный, а он, Гарри, уже достиг того возраста, когда пора бы уже и задумываться о прекрасном. О прекрасном, правда, пока не сказать чтобы думалось, но писавший всё это Гарри эту часть старательно опустил, и, как следствие, обалдевший от известия о немоте крестника Сириус был буквально-таки огорошен. И следующие два часа с разрешения довольно кивнувшего целителя отвечал на всё написанное в блокноте.

По итогу он выписался из Св. Мунго спустя неделю. Ведь едва у него вновь возникла цель, как его выздоровление пошло прямо-таки семимильными шагами. К тому же едва, он познакомился с мисс Кейн поближе, и узнал о том, что на самом деле её зовут Саманта, как что-то едва уловимо дрогнуло. Именно поэтому он и подумать не мог о том, чтобы здесь и сейчас после всего быть, как это было ранее, безполезным. Он нужен Гарри, а там чем черти не шутят. Именно так он оказался на проходившем всего спустя две недели все английском конкурсе юных музыкантов и совершенно беззаветно хлопал своему крестнику, а также заявленной в классе скрипки юной Гринграсс. Вообще-то хлопал он абсолютно всем и радовался он любому из выступающих, но крестник он и в Африке крестник, и, как следствие, сидящая рядом с ним Саманта не могла сдержать невольно наползающую на её губы улыбку. Этот совершенно непосредственный и такой смешной, выглядящий сейчас как будто застрявший в подростковом возрасте ребёнок, мужчина... Он был столь непосредственным и живым и при этом совершенно неукоснительно соблюдал все нормы и манеры. Это неимоверное сочетание попросту не могло не покорить её, как она думала, уже навсегда оставшееся одиноким сердце.

А затем Сириус вытворил такое, что и представить-то было практически невозможно. Сначала он получил над Гарри магическую, а затем и магловскую опеку. При этом второе сопровождалось не только его визитом на Тисовую, но и принесёнными им за свою много лет назад устроенную на свадьбе Вернона и Петунии выходку извинениями, а также компенсацией и прямо-таки совершенно неприличным по своему размеру предложением. Последнее касалось выкупа дома, находящегося на Тисовой четыре, не просто по себестоимости, а раза так в три её превосходящей сумме. Отказываться обомлевший от указанных в предложении денег Вернон Дурсль не стал, и, как только юристы всё проверили, размашисто расписался и спустя две недели съехал. Его и его семью ждали новый дом с прилегающим к нему пусть и не большим, зато находящимся в куда как более элитном районе участком.

При этом сам Гарри никуда не переезжал, и так как опека над ним вместе с домом перешла к его, Гарри, крёстному... В общем, в его жизни, по крайней мере на самый первый и очень поверхностный взгляд, ничего не изменилось. На деле же это, конечно же, было вовсе не так, первым из изменений стало то, что камин дома на Тисовой был полностью официально переделан и подключён к вездесущей у волшебников сети летучего пороха. Параллельно с этим сам дом объявили волшебным, и, как следствие, внутри него не запрещалась магия. Чуть успокоившись и осознав, что крестник сам по себе, судя по всему, удался в большей степени в Лили, Сириус решил, что никакого ещё одного мародёра он из него делать не станет, и это скорее Гарри переделывал его самого, а заходившая к ним теперь практически каждый вечер Саманта довершала им начатое.

Остаток лета пролетел на одном дыхании: репетиции, закупка к началу учебного года и непосредственный отъезд. Известие о назначенной на рождественские каникулы свадьбе достигло Гарри аккурат в день отбора претендентов. И таки да, турнир, всколыхнувший весь Хогвартс, начался без каких-либо запинок. Гарри радовался за крёстного, играл вместе со всеми на его непосредственном открытии, а затем поражал всех своим внешним видом на Святочном балу. Пригласил он, конечно же, Дафну, да и кого ещё? Она казалась ему самой родной и близкой, к тому же, как он узнал из писем крестного, оный крестный, оказывается, получил предложение. По началу перепугавшийся Гарри показал письмо крестного Драко, и тот, недолго думая, попросил совета у мамы. Тогда-то они и узнали, что, оказывается, леди Малфой не сказать чтоб не в курсе. Нарцисса обворожительно улыбнулась отражающемуся в не так давно полученном ей от кузена сквозном зеркале сыну, после чего кратко пересказала о том, что примерно с тем же к ней пришёл её пару раз кузен.

В итоге успокоенные её пояснениями Гарри, а также прекрасно понявший кого именно он должен пригласить на бал Драко уже на утро картинно пали на одно колено каждый перед своей Гринграсс. Выходка получилась что надо. Пэнси дулась, а вот Астория и Дафна сияли, как две маленькие сошедшие с небес звёздочки. Святочный бал пролетел в одно мгновение, а спустя день Гарри уже праздновал по-семейному скромное торжество. Из приглашённых был он да так и оставшийся на должности преподавателя Ремус Люпин. Последнему как Гарри, так и Сириус были несказанно рады, и если первый восхищался тем, как профессор умеет подать материал, то второй просто радовался за старого школьного друга.

Рождественские каникулы девяносто четвёртого закончились неожиданно быстро. Казалось, вот только вчера покинул Кингс-Кросс, и уже опять надо возвращаться. Учёба, турнир — всё смешалось в едином порыве неимоверной по своей насыщенности круговерти, как оказался на финале третьего испытания Гарри и вовсе не так чтобы запомнил, слишком много событий, эмоций и сопутствующих всему этому ощущений.

А затем было лето, и его они провели вовсе даже не на туманном Альбионе. Сначала почти трёхнедельный тур по странам старой доброй старушки Европы. Замки, горы, ещё раз замки и многое-многое иное. А затем был порядком утомивший всю компанию перелёт, вследствие которого и так неимовернейшие по своей объёмности впечатления пополнились ещё и достопримечательностями древнего Китая, Индии, Непала, южной Кореи и красавицы Японии. Магический квартал последней Гарри понравился больше всего. Не такой шумный, как в Китае, и при этом не уступающий оному ни по содержательности, ни по оформлению. Окончание же лета прошло в опять-таки пусть и южной, но тем не менее совершенно от слова совсем по своему менталитету европейской стране — Новой Зеландии. И уже оттуда прямым рейсом до Лондонского аэропорта Хитроу.

Море впечатлений и радость от встречи с одноклассниками, на всё это наложилось известие о том, что в их семье в скорости прибудет пополнение. Почему именно семье, так Сириус с полного согласия как Саманты, так и крестника оного крестника усыновил и вот теперь посредством ещё одного сквозного зеркала оповестил оного о вскорости ожидающемся, как он сам уверен, братике. Как оказалось, не одной Картой Мародёров едины. Так описанная Сириусом карта, как оказалось, была более чем полностью детищем Джеймса. От остальных друзей там была одна только поддержка и море совместно проведённого с её автором приключений. Все чары от и до накладывал именно и исключительно Джеймс. И вот едва оная карта была завершена, как спустя неделю не оставшийся в долгу Сириус презентовал своему практически брату своё собственное изобретение. Сквозное зеркало. Вдохновлённая идеей магловского телефона, о котором вся честная компания просветилась у тогда ещё не так чтобы общавшейся с ними Лили, захватившая самим своим существованием мозг Сириуса, магловская, как выразился его младший брат, фигня плавно переродилась и трансформировалась в то, что впоследствии и стало тем самым всем известным Сквозным зеркалом. Для Сириуса это была всего лишь ещё одна шутка, а вот для его жены... Именно так на Косой Аллее появился соответствующий магазинчик, а в закромах Министерства — соответствующий случаю патент. Супруг при деле, доход в семью, уважение в массы. Стоимость, конечно, кусается, но да кому надо, тот всё равно купит.

Известие о том, что у него будет маленький и, несомненно, уже сейчас любимый брат, Гарри перенёс стоически, ну, как стоически — он по-честному не упал. А когда по окончании разговора принялся разве что не на голове ходить… Весь Слизерин с немым изумлением взирал на не менее немую круговерть, устроенную ни с того ни с сего гиперперевозбудившимся Поттером. Продолжалось сие ровно до того момента, как заменивший другу голос Драко не просветил всех относительно того, что у оного Поттера в скорости родится брат и что, мол, вот юное дарование и отмечает. Наконец понявшие причину происходящего, студенты поздравили своего столь неуёмного героя, после чего водворили оного в спальню мальчиков пятого курса да там с этими мальчиками и заперли. А иначе-то как? А иначе никак: им уроки делать, важное обсуждать, а тут этот со своей трубой, право же дело, вот ни разу не вовремя.

А в то время как перевозбуждённая школьная знаменитость изливала всем и каждому свою не менее возбуждённую и неуёмную радость, в недрах Отдела тайн кипели совершенно по своему накалу нешуточные страсти. Со скрипом, с трудом и тем не менее отыскался первый из предполагаемых оставшихся четырёх созданных Лордом крестражей. Получить его удалось благодаря лорду Блэку и наичистейшей случайности. Оный лорд изволил уборочку дома затеять, ну как уборочку. Пришёл-то он на Гриммо, разумеется, вовсе даже не за этим, а очень даже за книгой, а вот в процессе поиска оной...

Терпеть причитания Кричера и вопли осточертевшей ещё в школьные годы матери мужчина не стал и сначала, нимало не стесняясь, спалил оный портрет, ну как спалил: кислотой, вообще-то, облил, если уж совсем на чистоту. Обыкновенное магловское средство для чистки накипи и унитазов. Зато каков эффект... В общем, что-то там с чем-то там прореагировало, и портрет в итоге таки вспыхнул. А когда от оного осталось только и исключительно уродливое и не подлежащие хоть какому бы то ни было восстановлению полотно и обрамляющая его не менее, по мнению Сириуса, уродливая рама. В общем, всё это дело узрел и без того уже поехавший мозгами Кричер. Как и что там произошло на веки вечные останется тайной, покрытой поистине наичернейшим из всех чернейших мраков, а итогом оного и стало то, что Отдел тайн обрёл, как в скорости выяснилось, ни много ни мало как самый последний из сотворённых пафосно именовавшим себя не иначе как полётом самой смерти самопровозглашённым Лордом Судеб в миру более известным как Томас Марволо Реддл, крестражей.

Обретение оного и стало той недостающей до этого невыразимцам отправной точкой. Последний в кавалькаде осколок. В отличие от запечатанного в дневнике, он знал о том, что представляют из себя все предыдущие его ипостаси и не просто знал, но ещё пусть и не без давления извне и тем не менее таки поделился и не просто именованиями, но также ещё и точными местами хранения. Именно так, тихо и спокойно, по прошествии никак не более чем месяца с самопровозглашённым Лордом было полностью и безповоротно покончено. Отдел тайн это вам не шутки. Рассусоливать и тянуть резину никто и не думал. Четыре точечных и более чем действенных по своей эффективности удара.

Первым наведались в убогие остатки хижины некогда более чем известных Гонтов. И без того мрачное в своей истории семейство свой конец, забвение и полное угасание встретило в поистине убогой, неимоверной в своей кошмарности лачуге. И как только можно было решить, что это место хоть как бы то ни было можно посчитать достойным… И тем не менее именно здесь, как и предполагалось, и обнаружился второй из сотворённых сим психопатом кусков его, как он сам думал, не иначе как безценной и совершенно уж точно что достойной вечной жизни души.

Осколок был полностью и безповоротно уничтожен, тогда как остатки его вместилища поступили в полное и безраздельное владение самого секретного из министерских отделов. Следующей на очереди оказалась хранившаяся ни много ни мало как в самом Хогвартсе Диадема. Вначале в бред о её подлинности никто и не думал верить, вот только оная и вправду оказалась не подделкой. Как следствие, с этим из осколков обращались куда как более бережно. И, как и медальон, очистили пусть и более трудоёмким, но куда как в меньшей степени разрушительным очищением Всевеликой. Один только ритуал готовили практически неделю, зато впоследствии разжились не только медальоном самого великого Слизерина, что магией своею позволял носящему его понимать всех гадов ползучих, но также ещё и яды в пище определял.

За Диадемой последовала не менее поразившая всех красотой своих очищенных от скверны чар Чаша самой Хельги. Последнюю достали не так чтобы с трудом. Отдел тайн они или так кабак дворовый? Четвёртым же местом была некогда являвшая собою вместилище медальона пещера. Информацию о примерно полутора сотнях инфери без внимания также решили не оставлять. Как следствие, на сто пятьдесят неупокоенных в подлунном мире стало меньше.

А в то время как один за другим премерзкие творения некроманта покинули подлунный мир, прихватив с собою и то немногое, что от оного некроманта вследствие их создания осталось, в четвёртом доме, расположенном на Тисовой улице, праздновали прибавление. Это всего сутки назад родившийся малыш прибыл на своё новое и, скорее всего, более чем постоянное место жительства. По крайней мере, Сириуса всё в полной мере устраивало, и, как следствие, о каком-либо переезде оный и не помышлял, тогда как молодой матери и вовсе было не до того, всё её время занимал маленький, названый в продолжение семейной традиции Этамином, малыш. Последнее стало данью уважения со стороны Сириуса к собственной семье. Ведь, по сути, единственным, что в оной ему нравилось, была именно эта самая традиция именовать мальчиков именами сияющих в ночном небе звёзд, тогда как девочкам в основном давали имена цветов, ну, или опять же этих самых звёзд, но никогда не что-то иное. Вот и Сириус решил прислушаться к кузине и не стал изменять этому не так чтобы обременительному правилу. Правда, в отличие от предков, он вооружился магловским атласом звёздного неба и телескопом, после чего около месяца всматривался в то или иное созвездие и так пока не нашёл то, что, по его мнению, было наиболее подходящим. Именно так новорождённый и получил своё уникальное даже для семейства Блэк имя. Этамин Сириус Блэк. Тут Сириус буквально пошёл на принцип и физически вычеркнул из списков имён всё, что когда бы то ни было фигурировало в его родовой семейной хронике.

Но вот февраль сменился мартом, а тот, в свою очередь, апрелем, и наконец-таки настал июнь. Экзамены пролетели как один единый миг, а сразу после них прогремело известие сразу о двух заключённых летом перед шестым курсом помолвках. Именно так магическая Англия узнала о том, что сердца юных и вполне себе прекрасных сестёр Гринграсс полностью и безповоротно заняты. Старшей — национальным героем. Младшей — не менее национальной знаменитостью (батюшка постарался). Школьные годы, свадьба — всё слилось в один огромный радужный калейдоскоп. Стоит встряхнуть, и он уже совсем не тот, что был.

Одна более чем печальная в своей прискорбности травма, которую попустительством возомнившего себя всезнающим чародея не показали квалифицированному специалисту, и одна не менее случайно совершённая получившим эту травму находка изменили, как некоторые думали, более и более чем предопределённую в своих событиях историю.