Для врагов любая дорога узка (джен)

У Сюэ Яна всё было не так, как у других.

У маленьких детей всегда есть родители. Взрослые существа, которые защищают своих детёнышей и заботятся о них. Большие мужчина и женщина.

Сильный и смелый отец, что накажет любого обидчика. Он принесёт в дом деньги, на которые можно купить много-много вкусных сладостей.

Нежная и красивая мать, что заботливо приготовит сытную пищу и обнимет перед сном. Она ласково погладит по растрёпанной головке и расскажет на ночь сказку.

Так было у других детей — тех, что маленький А-Ян⁽¹⁾ встречал на улицах родного Куйчжоу. Тех, которых он провожал завистливым взглядом.

Те дети, — всегда чисто умытые и опрятно одетые, гордо вышагивали мимо него — вшивого грязного оборванца с прилипшим к спине голодным пузом, одной ручонкой вцепившись в крепкую взрослую ладонь, а другой беспечно сжимая любимую игрушку или купленную с лотка сладость.

А-Яну оставалось лишь завидовать, молча лицезрея чужое счастье.

Сюэ Яну никто не покупал сладости. У него уже давно не было других игрушек, кроме найденных среди мусора бесполезных обломков, выброшенных за ненадобностью их предыдущими владельцами. Тряпичная Котозайка, канувшая в небытие вместе с домом с фиолетовыми занавесями, не в счёт. И уж конечно, никому бы и в голову не взбрело за просто так подарить нищему голодранцу свежую сливочную тянучку или ароматное яблоко в меду.

Сюэ Ян никогда дураком не был, поэтому даже в совсем уж юном возрасте смутно понимал: просто так из воздуха живые существа не появляются. Значит, и он не мог. Должны были где-то находиться ЕГО мужчина и ЕГО женщина, объединённые фамильным знаком Сюэ. Ну, или, по крайней мере, кто-то один из этих людей должен был носить ту же фамилию, что и маленький Ян. По-другому ведь не бывает, верно?

Должны были. Но А-Ян их совсем не помнил.

Может, его родители погибли во время эпидемии? Иногда, поднапрягшись, Сюэ Яну удавалось смутно припомнить, что когда-то он жил в небольшом, но уютном доме. Реже ему чудилось неясным мороком, как красиво колыхались нежно-сиреневые занавеси. Ещё... В доме жила кошка. Она была белая и пушистая. И очень-очень тёплая.

Кажется, он долго болел и не мог подняться с постели. Кошка лежала рядом и грела его. Он её гладил, а она благодарно тарахтела. Её мягкая шерсть была очень приятной на ощупь. Кто-то большой, чьё лицо постоянно ускользало в полузабытье, будил А-Яна и заставлял пить отвар из целебных трав. Отвар был невкусным. Совсем горьким, без малейшего намёка на сладость.

Потом приходить перестали. А из тёплого дома выгнали. К счастью, тогда он уже мог ходить.

Он хотел найти то место, где, судя по обрывкам воспоминаний, было хорошо — сытно, тепло, безопасно. И долго брёл по заснеженной улице, тщетно оглядываясь в поисках хоть чего-то знакомого. Пока обессиленно не упал прямо посреди дороги, когда уставшие ноги просто отказались двигаться дальше.

Но так и не смог вспомнить, как выглядит его дом. И белую кошку он тоже не нашёл.

Может, они ему приснились в лихорадочном бреду? Может, не было никогда большого мужчины, давшего большой женщине свою фамилию? Может, его мать, подобно матушке А-Яо, развлекала гостей в доме мужских наслаждений? А потом встретила кого-то, с чьей помощью, как думала, сможет выкупиться на волю, давя на совесть родной кровью? Но если так — то куда она потом делась? Бросила ненужного нахлебника, когда попытка надавить на его отца провалилась? Умерла родами? Зачахла от любви по неизвестному красавцу?

В том, что отец был красавцем, Сюэ Ян уверен. Как и в том, что сам он похож именно на него. Не на мать. Почему-то он убеждён, что у неё волосы были светлее, не того иссиня-чёрного, почти фиолетового оттенка, что у А-Яна. И глаза — не жгучие уголья, не безжалостные антрациты, а мягкие спокойные аметисты — необычайно редкий, почти невозможный для Поднебнсной оттенок.

Тот же цвет, что и занавесь в их с братом комнате.

Братом?!

А ведь точно. Да, был у него когда-то и брат. Старший. Внешностью пошедший в мать. Вечно раздражал тем, что всюду таскался за А-Яном, словно нитка за воздушным змеем.

А-Ян не любил брата. Потому что родители любили его больше. А-Чэнь был их идеалом. Умненький, послушненький, скромненький, добренький, вежливый...

Целыми днями А-Ян выслушивал из уст отца и матери хвалебные оды А-Чэню и мечтал о несбыточном. О том, чтобы у него никогда не было брата. Может, тогда родители любили бы А-Яна? Он был бы центром и смыслом их жизни...

Их ЕДИНСТВЕННЫМ ребёнком.

Им ПРИШЛОСЬ бы полюбить А-Яна. Ведь больше у них никого бы не было...

Если бы не зараза А-Чэнь, то ЕГО комната, ЕГО мама и папа принадлежали бы только одному А-Яну и никому больше. И Котозайку никто бы не обзывал Зайкошкой.

Ему тошно от собственных тайных мыслей.

А-Яну всего лишь пять лет. И на самом деле он любит старшего брата. Ему нравится играть с ним. Другие дети почему-то сторонятся А-Яна, не берут в свои игры. Приходится учиться получать радость от игры в одиночестве.

А-Чэню не нравятся сладости. Маленький Ян решительно не понимает этого. Как можно не любить сладкое?! И всё же... Это то единственное, что А-Ян может найти хорошего в старшем брате. Ведь если у А-Чэня появляются конфеты, он дарит их кому-нибудь, кто оказывается поблизости. И А-Ян всегда старается оказаться этим "кем-нибудь".

Вот только родители не правы. Брат не идеальный. Он слабый. Слабее А-Яна. Даже драться как следует не умеет. И ростом ниже, хоть и старше. И взгляд у него беззащитный и беспомощный... И вообще, А-Чэнь на воробьёнка похож!

Странно. Он почти не помнил ничего связанного с ними. Ни с родителями, ни с А-Чэнем. Черты лиц неизменно ускользали при каждой попытке их представить. Котозайку, — огромного тряпичного монстра, представляющего собой нечто среднее между котом и зайцем — с длинными болтающимися ушами и не менее коротким хвостом, и то легче получалось вспомнить. Это неизвестной породы существо мама сшила для них с братом. Кому именно принадлежит игрушка, они с А-Чэнем так и не договорились. Даже называли её по-разному. Для А-Чэня она была Зайкошкой, а для А-Яна, из принципа не желавшего проигрывать заразе даже в подобной малости — Котозайкой.

Но тогда, когда он болел, брат не спорил. Котозаяц лежал рядом с недужным. Кошка с одного бока, игрушка — с другого.

Люди на куйчжоуском базаре называли его "А-Ян" и "Сюэ Ян" — значит, это и были его имя и фамилия, — и первое время изредка угощали подсохшей выпечкой и подгнившими фруктами. Но человеческая доброта не может длиться долго, если вовремя не подогревается надеждой на получение какой-либо выгоды. Сюэ Яну нечего было предложить взамен чужой доброте. Вскоре торговцы стали прогонять его подальше от своих лотков, справедливо опасаясь, что оголодавший ребёнок, не дождавшись привычного угощения, попытается что-нибудь стянуть.

А-Ян хотел есть. Единственными доступными ему способами добыть еду были попрошайничество и кражи.

Его ожидаемо ловили. Били. Иногда — несильно, больше для вида. Чаще — основательно, так, что мальчишка часами, а то и сутками отлёживался в тайном закутке.

Ему было страшно. Казалось, однажды он упадёт, как тот чёрный кот, и больше не встанет.

Умрёт. Кажется, так это называется. Так говорил А-Чэнь про тех не научившихся плавать котят.

Умрёт. Как мужчина и женщина из дома с фиалковыми занавесями, лица которых он так и не смог вспомнить.

Как брат — мальчик с глазами цвета сиреневой занавеси в комнате, что когда-то принадлежала ему.

Ян боялся. Его всё реже называли уменьшительным А-Ян. Но голод пересиливал чувство страха, и Сюэ Ян, пошатываясь, снова шёл на промысел, мысленно убеждая себя: ничего со мной не случится, я живучий. А чёрный кот... ему просто не повезло. Не тех хозяев выбрал.

Он хорошо помнил этого кота. Люди из огромного богатого дома (одного из немногих в городе) страдали от нашествия полевых мышей. Для борьбы с поглощающими всё мало-мальски съестное на своём пути серыми полчищами они поселили у себя большого крупного зверя.

Обычно считается, что кошки истребляют грызунов лучше, чем коты, но чёрный Полынник (кто вообще додумался дать коту такую кличку?) был отменным мышеловом. Он исправно нёс службу до самой старости. К десяти годам (он был почти вдвое старше Яна) кот заметно охрамел и ослеп на один глаз. Теперь уже Полынник не был неизменным победителем в битвах с уличными героями за любовь пушистых красавиц. Люди из богатого дома решили, что престарелый мышелов уже не принесёт им пользы, и перестали пускать его в свой дом. Сюэ Ян хорошо помнил недоумение и обиду на обычно самодовольной квадратной морде кота, которого вдруг не пустили на порог после привычной прогулки по городу.

Через пару месяцев уличной жизни Полынника задрали собаки. Ян собирался перекусить ворованным с лотка маньтоу,⁽²⁾ когда случайно наткнулся на обочине дороги — в зарослях бурьяна, вымахавших по плечо взрослому мужчине, на растерзанный чёрный трупик со множеством рваных ран: следов собачьих клыков. В единственном зелёном кошачьем глазе навеки застыли боль и обида.

Сюэ Ян был совсем ребёнком. Но он быстро сделал выводы из увиденного. Хозяев надо менять быстрее, чем их заинтересованность в работнике иссякнет. Не раз потом за годы его неустроенной юности этот урок спасал отчаянному босяку жизнь.

Пока повзрослевший Сюэ Чэнмэй не стал излишне самоуверенным и не споткнулся об Орден Ланьлинь Цзинь. Заигрался. Потерял всё-таки бдительность. Стал сытым, вальяжным и неосторожным. Привык, что ценят. Что нужен. Перестал ожидать предательства. Поддался иллюзии.

Как Полынник.

Поэтому и лежит теперь, истерзанный в клочья в бурьяне. Как некогда его почти что тёзка.⁽³⁾

* * *

Но в отличие от кота, ему вновь повезло.

На этот раз удача Сюэ Яна приняла вид странствующего заклинателя в белых одеяниях даоса.⁽⁴⁾ За спиной у "удачи" висел длинный меч с широким лезвием. Молодой человек мог похвастаться приятным лицом с изящными, точёными чертами. Вот только...

Лицо это было частично спрятано под аккуратно повязанными чистыми бинтами. Белая лента надёжно скрывала слепые провалы отсутствующих глаз.

Рядом с заклинателем нетерпеливо переминалась босыми ногами не лишённая красоты бойкая девчушка в поношенной, но опрятной одежде. На вид ей никак нельзя было дать больше четырнадцати-пятнадцати лет. Девушка небрежно опиралась на заострённый с одного конца шест, с которым обычно ходят слепцы.

Высокий девичий голос, так и звенящий от невысказанных вслух эмоций, казалось, мог достать и мертвеца в Диюе:⁽⁵⁾

— Даочжан,⁽⁶⁾ он уже умер, да? Мы его похороним и пойдём дальше, да?

— Нет, А-Цин, — в противовес быстро тараторящей девушке, мужчина говорил неспешно и негромко. Голос молодого даоса звучал спокойно и уверенно. — Этот человек ещё жив.

А-Цин недовольно скуксилась и яростно стукнула шестом, глубоко вгоняя его острым концом в землю. Бродяжка уже знала, что услышит дальше. И ей это не нравилось. И чужой грязный полудохлый мужчина в бурьяне не нравился. Но, как она и ожидала, её даочжан мягко улыбнулся и ровным, но непререкаемым тоном постановил:

— Мы ему поможем.

Эта встреча не могла не случиться. Ведь как и писал Сюэ Ян в своих заметках — для врагов любая дорога узка.

Особенно если они — братья по крови.

1) А-Ян, А-Цин — префикс "а" в китайских именах обозначает уменьшительное, "детское" обращение. Обычно используется по отношению к детям или близким друзьям, слугам, молодым девушкам. Такие имена — аналог русских Машеньки и Сашеньки.

Вернуться к тексту

2) Маньтоу — китайская белая паровая булочка.

Вернуться к тексту

3) Значение имени и фамилии Сюэ Ян — "океан полыни".

Вернуться к тексту

4) Даос — даосский монах.

Вернуться к тексту

5) Диюй — Ад в китайской мифологии.

Вернуться к тексту

6) Даочжан — вежливое обращение к даосскому монаху.

Вернуться к тексту