Лучше быть свиньёй (джен)

Солнце жарило вовсю.

Горячее южное лето неумолимо вступало в свои права, постепенно осваивая взятый плацдарм. От жары не спасали ни зонтики, ни прохладительные напитки, ни даже морской бриз. Люди, подобно тараканам, расползались по домам — каменные стены обеспечивали какую-никакую прохладу.

В баре «Красный тюльпан» было тихо, пусто и почти не жарко. Первое и второе обеспечивалось тем, что солнце едва-едва достигло зенита, и все потенциальные посетители, щедро осыпая жару руганью, занимались честным и не очень трудом. Прохлада же являлась заслугой местоположения самого бара: полуподвальное помещение, да и до моря всего ничего.

«…беспорядки…Милан…» — шипело радио.

Бармен, с медитативной ритмичностью протирающий стакан, на миг отвлёкся от своего занятия и, любовно огладив корпус радиоприёмника, на миллиметр сдвинул колёсико.

Приёмник щёлкнул и переключился на другую волну.

«…По результатам последних выборов в Парламент вошли 35 депутатов от Национального блока, во главе с…»

Единственный, кроме бармена, присутствующий человек — мужчина в лётном комбинезоне, сидящий за барной стойкой — горько усмехнулся и опрокинул в себя стакан с чем-то весьма напоминающим самогон.

Бармен без слов подвинул ему блюдце с лимоном и обновил выпивку. Потянулся было снова к колёсику — но лётчик махнул рукой.

— Оставь, — глухо обронил он.

Бармен качнул головой, явно собираясь возразить — но не успел: скрипнула входная дверь, звякнул колокольчик, простучали по лестнице звонкие каблуки.

— Фух, — женщина, объявившаяся на пороге, с наслаждением прислонилась к прохладной стене, обмахиваясь широкополой шляпой. — Блаженство. У вас летом всегда так?

— Почти всегда, — улыбнулся бармен, коротким взглядом оценивая новую посетительницу. — Вообще-то мы закрыты, но…

— Ну вы же не прогоните меня назад, на улицу? Там настолько жарко, что я, кажется, рухну в обморок, едва окажусь под этим солнцем! — Она патетично вскинула руки, прижимая ко лбу тыльную сторону правой ладони. Высокая, стройная, черноволосая и белокожая, она выглядела иностранкой. В пользу этого говорили и необычный фасон одежды, и лёгкий акцент. — К тому же что-то мне подсказывает, что сюда меня привела судьба.

Бармен хмыкнул, но, углядев что-то своё на невозмутимо-дружелюбном лице незнакомки, приглашающе махнул рукой. Гостья с довольным выдохом опустилась на стул рядом с угрюмым лётчиком.

— Джин-тоник, пожалуйста.

— Вы не отсюда, верно? — внезапно спросил лётчик, поворачиваясь к соседке.

— Верно, — согласилась она, самым неподобающим образом распластываясь верхней частью тела по стойке. Впрочем, всем присутствующим было откровенно плевать. — Я здесь по работе. А Вы…

— Зря Вы приехали, — продолжил лётчик, будто не услышав второй части ответа. — Все думают, что война закончилась, но на самом деле… Слышите? — Он махнул рукой с зажатым в ней стаканом в сторону радио. То послушно отозвалось перечислением жертв беспорядков. — Вот! Вот что происходит! Мало им было этих пяти лет…

Женщина благодарно кивнула бармену, принимая из его рук свой джин-тоник, и развернулась к собеседнику.

— Вы военный лётчик?

— Да. Был им, — скривился тот. — И, видит Небо, честно выполнял свой долг. Как и те, что не вернулись…

— Выпьем за ушедших, — тихо предложила женщина. Лётчик согласно отсалютовал ей стаканом, и даже бармен, снова вернувшийся к протиранию бокалов, прервался и поднял вверх наполненную кружку.

С минуту все молчали. Затихло даже радио.

Потом лётчик вздохнул, потёр рукой лицо и вымученно улыбнулся.

— Я совсем забыл про манеры. Марко, — он шутливо отсалютовал собеседнице.

— Юко, — улыбнулась та, вкладывая ладонь в протянутую руку. — Вы хороший человек, Марко.

— Зря Вы так думаете, — скривился он. — Знаете, я часто думаю: почему я? Почему выжил именно я? Не самый смелый, не самый отважный…

— Потому что такова Судьба, — Юко пожала плечами и махнула бармену — мол, повторите.

— Тогда Судьба весьма жестока, — зло выплюнул Марко. — В одном из последних боёв со мной был друг. Он женился буквально накануне, на прекрасной девушке, они любили друг друга… Я был его шафером, — он горько усмехнулся, невидяще глядя в стену. — Ему, в отличие от меня, было к кому возвращаться. Перед вылетом мы говорили о том, что будем делать, когда кончится война. Смеялись, шутили… И, знаете, он погиб. Он — а не я. Он сражался за то, чтобы война кончилась, и погиб. А они — Вы слышали? Они же снова начинают всё это! Почему?!

Радио послушно выдало что-то националистическое.

Юко снова пожала плечами.

— Такова людская природа.

— Если такова людская природа, — с горечью отозвался Марко, до боли сжимая стакан. — Если такова людская природа, то я не желаю быть человеком.

Он опрокинул в себя очередной стакан и с резким стуком поставил его на стойку.

Во взгляде Юко мелькнуло что-то странное. Возможно, будь Марко потрезвее, он бы насторожился, но…

— И чего же ты желаешь? — медленно спросила она.

— Чтобы меня оставили в покое. Уж лучше быть свиньёй, чем фашистом. Они уже приходили и, я уверен, придут снова. — Марко уставился в опустевший стакан и подвинул его бармену. — Я, к несчастью, достаточно хороший пилот для того, чтобы заинтересовать их. Они даже — ха! Дали мне медаль. — Он порылся в карманах и выложил медаль на стойку. Золотистый кругляшок тускло блеснул в свете ламп. — Да не нужна мне медаль! Уж лучше б я умер и не видел всего этого. Я бы всё отдал, лишь бы не иметь с ними ничего общего, — горько добавил он.

Юко улыбнулась.

— Ну, всё необязательно, — задумчиво протянула она. — А вот медаль я заберу, пожалуй.

Марко, занятый очередной порцией выпивки, безразлично махнул рукой — мол, на здоровье. Бармен неодобрительно покосился на гостью, но та ответила ему насмешливо-уверенным взглядом. "Я знаю, что делаю и зачем. И действительно могу помочь, — читалось в нём. — А ты?"

И бармен промолчал.

Тонкие пальцы Юко невесомо коснулись медали, огладили её — и в следующий миг медаль скрылась под женской ладонью.

— Надеюсь, хоть Вам она принесёт пользу, — пробормотал Марко.

— Несомненно, — задумчиво согласилась Юко. — А это — для тебя.

На стойку легла подвеска в виде морды кабана — массивное серебряное украшение на длинной, сложного плетения цепочке. На месте кабаньих глаз живо поблескивали маленькие рубины, будто кабан действительно наблюдал за людьми.

Женщина кончиками пальцев подвинула украшение к Марко.

— Что это?

— То, что исполнит твоё желание. Надень.

Марко, заворожённый рубиновым блеском, медленно протянул руку к подвеске. Дотронулся, коротко зашипел — палец кольнуло болью. Выступившая капелька крови моментально впиталась в тёмное серебро. Лётчик помедлил, бросил на Юко вопросительный взгляд — она поощряюще кивнула — и решительно надел цепочку на шею.

— Вот так?

— Да. Оно будет действовать до тех пор, пока ты сам не захочешь стать человеком.

Бармен так и застыл с бокалом и тряпкой в руках, приоткрыв рот от удивления: на его глазах Марко Пагот, лётчик не из последних, его друг, стремительно менялся, превращаясь в... свинью?

Да, точно. В человекоподобную свинью.

Бармен перевёл потясённый взгляд на Юко.

Она с улыбкой приложила палец к губам, и бармен, уже открывший было рот, со стуком его захлопнул. Дрожащими руками он налил в только что вымытый стакан джина и выпил залпом.

— Не знаю, что ты сделала, но... Спасибо, — задумчиво сказал Марко-свин, убирая амулет под одежду. Юко пожала плечами, скучающе гоняя по блюдцу оливку.

— Такова моя работа. Ну, — она с неожиданной бодростью вскочила на ноги. — Пожалуй, мне пора. Береги себя, и спасибо за выпивку! — она подмигнула бармену. — Сайонара!

Миг, другой — и о ней напоминали только слабый запах ароматного табака да пустой стакан из-под джин-тоника.

— Странная женщина, — пробормотал Марко. Бармен согласно хмыкнул, принимаясь за грязный стакан. Его руки слегка подрагивали. — Налей ещё.

Хрипело радио. Тихонько шумел вентилятор. Солнце снаружи жарило вовсю.

Запах табака потихоньку выветривался.

До появления в небе Адриатики того, кто назовёт себя Порко Россо, оставалось меньше месяца.