Жажда (джен)

После событий прошлой зимы в Милане поговаривают, что Ливия Корнеро — да, дочка Федерико, та самая — очень переменилась. И куда только подевалась смешливая девушка, которая приехала год назад из монастыря? Похоже, она повредилась рассудком, качают головами городские кумушки, а особо суеверные считают, что и того хуже — одержима демоном. Как ещё объяснить эти крики, порой доносящиеся из её комнаты? Говорят, она приказала завесить все зеркала, а то, что в её комнате, разбила на мелкие кусочки собственными руками. Служанка рассказывала, синьорина порезалась при этом, и кровь залила пол в комнате. «Я говорю, что же вы делаете, синьорина, вы же поранились, а она как засмеётся! Жутко так, не по-людски, вот прям мороз по коже. И взгляд... я никогда такого у обычного человека не видела, прям страх берет, как посмотрела — я аж из комнаты попятилась. Что хотите, говорю, делайте, сроду боялась сумасшедших и одержимых, одна туда не пойду. Вот граф меня и рассчитал, да лучше уж так, чем в том доме теперь жить». Ей сочувственно кивают — и впрямь от бесноватых лучше подальше держаться, мало ли что им в голову придет? А графу не мешало бы священника, что ли, вызвать, дело-то нечистое.

Когда Ливия, впервые после зимних событий, выходит из дома — вся в чёрном, лицо скрыто маской, люди испуганно отводят глаза и шепчутся у неё за спиной, когда она проходит мимо. «Видали? А взгляд-то какой тяжёлый! Прям внутри всё сжалось, когда на меня поглядела, чур меня», — и благочестивая вдова торопливо крестится, а подруги вторят ей.

Ливия знает об этих разговорах. Ей всё равно. Пусть лучше одержимой считают, чем эти жалостливые взгляды, которые кидала на неё тётка, приехавшая, якобы, помочь, а на самом деле выпросить у отца денег на оплату карточных долгов любимого сыночка. Настоящий страх лучше лживого сочувствия.

Впрочем, усмехается Ливия, одержимой её и впрямь можно назвать.

Одна мысль, одно желание теперь преследует Ливию день и ночь. Найти треклятого Альбрицци, того, что превратил её жизнь в ад, из-за которого пошли прахом все её девичьи мечты и надежды, из-за которого она не может без содрогания взглянуть в зеркало, потому что то, что там отражается, уже с трудом можно назвать лицом.

Жажда убийства, желание пролить кровь своего врага быстрее гонит кровь по венам, заставляет Ливию за столом запихивать в себя потерявшую вкус еду, выходить хоть иногда из дому, чтобы не превратиться окончательно в бессильный полутруп. Она просит отца нанять ей учителя фехтования. «Помните, в детстве вы, шутки ради, показывали мне некоторые приёмы? Я хотела бы снова этим заняться — по балам-то мне уже всё равно не ходить». Отец выслушивает её просьбу с удивлением, но выполняет — нынче он почти ни в чём не может ей отказать. Вот только самое главное желание Ливии он выполнить не в силах.

Некоторые считают Ливию Корнеро одержимой — и это почти правда. Она одержима желанием вонзить клинок в сердце своего врага и посмотреть, как он умирает.