А сверху светит солнце (гет)

Если бы кто-нибудь однажды вдохновил Юксаре (как когда-то Муми-мама вдохновила Муми-папу) сочинить мемуары, он бы непременно написал о красивой и немного странной любви, поразившей его в молодости, словно простуда во время июльской жары.

"Мемуары — не любовный роман", — наверняка скажут читатели. Но кому какая разница? Разве мемуаристы, впервые взявшие в лапы бумагу и перо, обращают внимание на такие пустяки?

Конечно, возьмись Юксаре за это дело, он непременно упомянул бы и своих друзей, и старую потрепанную шляпу, и полет на "Морском оркестре", и другие яркие события беспечной жизни. Но любовь... любовь к самой потрясающей Мюмле на свете, вне всяких сомнений, заняла бы почетное место в его мемуарах, и вы скоро узнаете, почему.

Жаль только, что вдохновлять Юксаре было некому. Мюмла-мама погрязла в заботах о своих многочисленных детях, чудом успевая варить овсянку, читать книжки, вытирать сопливые носы и отвечать на вопросы вроде "почему сардина со вчерашнего бутерброда не хочет плавать в пруду?". Снусмумрик был занят ремонтом губной гармошки: в голове появилась новая мелодия, а гармошка не хотела воспроизводить нужные ноты. Мюмла и Малышка Мю отправились на поиски пещеры для зимней спячки, даже не оставив записки. Муми-троллям в этот день тоже оказалось недосуг — они в минувшую среду ушли на пикник и до сих пор не вернулись.

При желании Юксаре мог бы и сам вдохновиться на мемуары, да вот беда, вдохновляться ему было лень. Гораздо проще лежать в саду среди кустов клубники, надвинув шляпу на глаза, и предаваться воспоминаниям.

И правда, что еще делать, когда над головой безоблачное небо, кисет полон свежего табака, а жизнь идет своим чередом, как и тысячу лет назад?

* * *

Юксаре пробирался сквозь толпу, довольно попыхивая трубкой, и думал, что не зря предложил друзьям пойти на Садовый праздник Самодержца, чтобы развлечь дочь Мюмлы, страдающую больным горлом. Честно признаться, больное горло оказалось ее выдумкой ради сиюминутного веселья, но это неважно. Главное, что в Парке Сюрпризов было на что посмотреть, да и публика попадалась весьма колоритная.

Все — от короля и его свиты до маленькой неведомой зверушки — вызывали у Юксаре живой интерес. Они ели, пили, катались с горок, рассказывали друг друг смешные истории с таким видом, как будто валять дурака — их привычное состояние. Как будто на этом чудном холмистом острове никогда не знали скуки и печали, не слышали о морских чудовищах и не встречались со злыми холодными моррами.

"Здесь, наверное, и хемулей нет, а значит, нет суеты и нудных нравоучений, — подумал Юксаре и в это же мгновение увидел хемуля, снаряжающего лодку на берегу живописного озера. Хемуль хмурил брови и бурчал себе под нос что-то неразборчивое. — Ох, кажется, я поспешил с выводами. — Юксаре покачал головой, сунул в рот трубку, затянулся и выпустил дым в прогретый солнечными лучами воздух, надеясь, что не увидит среди разномастной толпы хемуля-полицейского или хемуля-сторожа, которые только и знают, что запрещать все на свете. — Видимо, идеальных островов не бывает".

"Не пугайтесь, если что-то произойдет".

Юксаре прочел надпись на плакате, висевшем на каменных воротах, и усмехнулся. Ему определенно нравилось это место. Похоже, король, придумавший развлечения для своих подданных, тот еще весельчак и вообще славный малый. Правда, ни Муми-тролль, ни Фредриксон, ни особенно Шнырек с Юксаре не согласились. Они жаловались, тяжело вздыхали и с опаской глядели по сторонам, то и дело приговаривая: "Странный праздничек". Поэтому Юксаре с нетерпением ждал, когда произойдет "что-то".

"Что-то" произошло очень скоро, но оказалось совсем не страшным, хотя дочь Мюмлы заверяла, что Юксаре и его друзья в числе пятиста процентов гостей должны пропасть без вести. Но они не пропали. Никто из них не умер, не пострадал и даже не лишился хвоста. Сначала компанию напугал механический паук в бездонной расселине между скал, затем они совершили короткое плавание по искусственному озеру, закончившееся неожиданным душем — водная струя намочила их с головы до лап, а потом Юксаре чуть не забодал бык.

Бык с обмотанными тканью рогами и темными блестящими глазами стоял неподвижно и выглядел абсолютно не правдоподобным, смахивая на чучело, так что Юксаре, испытавший восторг от королевских сюрпризов, не заметил подвоха. В полной уверенности, что королю больше не удастся их провести, он подошел к быку и, торжествующе ухмыляясь, щелкнул его по носу. Бык, недолго думая, заревел, впал в ярость и со всего маху боднул Юксаре. Удар был такой силы, что его отбросило на приличное расстояние. Он приземлился в розовый куст, поправил съехавшую на бок шляпу и залился смехом.

— Ну и король! Ну и фантазия! Ха-ха-ха!

Розы на кусте были свежие и ароматные, и Юксаре пожалел, что поблизости нет какой-нибудь прекрасной дамы, чтобы вручить ей букет цветов. Но тут же удивился собственной глупости. Ведь он никогда в жизни не интересовался прекрасными дамами. С чего бы интересоваться ими теперь?

— Ты живой? — спросил Муми-тролль, глядя на него испуганными глазами.

— Конечно, — ответил Юксаре, отряхиваясь от розовых лепестков и вновь раскуривая трубку. — Мне от матушки достались слишком мягкие бока. Недаром отец ласково звал ее кошечкой. — И он как ни в чем не бывало пошел дальше навстречу новым неожиданностям.

А дальше были бесконечные поиски золотых яиц, сулящих подарки от Самодержца, заздравные тосты у подножия королевского трона и награждение победителей. Друзья по очереди поздравляли короля со столетием, а тот в ответ величал их чокнутыми подданными.

Юксаре поначалу тоже хотел произнести пару слов в адрес Самодержца, но передумал. Они со Шнырьком получили свои скромные призы (скромные потому, что ни Юксаре, ни Шнырек не проявили особого рвения в поиске золотых яиц), и эти призы заняли все его внимание. Облитые шоколадом шарики, сахарные цветы, липкие карамельки на палочках и фигурки из марципана. Ни с чем не сравнимый сладкий дух пленил Юксаре.

Он взял марципанового хемуля и с удовольствием расправился с ним.

— Попался, — проурчал Юксаре, закидывая в рот изящно вылепленную фигурку. Когда ему еще удастся так безобидно поиздеваться над беднягой-хемулем?

Конфета была приторной, но приятно пахла миндалем. Юксаре удовлетворенно жевал, наблюдая, как Шнырек поедает шоколадные шарики. Неподалеку горели костры, легкий ветерок доносил запахи тыквенного супа и жареных сосисок.

— Может, выпьем яблочного вина и закусим как следует? — спросил Шнырек. — А то у меня от этих конфет во рту все слиплось. Да и волнение, сам понимаешь. Я от волнения еле лапы волочу. Кто придумал эти шумные праздники?!

— Пожалуй, ты прав, — согласился Юксаре, — можно и... — но не договорил. Шнырек так и не узнал, что можно, а что нельзя, потому как именно в этот момент Юксаре увидел Мюмлу-маму и потерял дар речи.

— Юмпель-вымпель, как же я объелась! — сказала Мюмла-мама, обращаясь к окликнувшему ее Муми-троллю. Она болтала без остановки и громко хохотала (вероятно, так делают все прекрасные дамы), а Юксаре в очередной раз с сожалением вспомнил ароматный розовый куст. Красные розы наверняка подошли бы к широкому бордовому платью Мюмлы-мамы с многочисленными пуговицами и бантом на воротнике. И к ее зеленым, с озорным блеском глазам. И к рыжим волосам, собранным в пучок, которые пылали, как горящий костер.

Дочь Мюмлы в этот раз не обманула. Мать у нее действительно была круглой. Словно ее перепутали с воздушным шаром, собираясь в кругосветное путешествие, и накачали воздухом изнутри. Она напоминала большое плотное облако или самый крупный на острове холм, но при этом ступала по земле легко и непринужденно, как будто не чувствовала собственного веса. Юксаре почудилось, что Мюмла-мама похожа на солнце. Такая же круглая, лучистая и наверняка теплая на ощупь. Ему вдруг захотелось обнять ее, но для этого нужно было увеличиться в размере в два раза, чтобы суметь обхватить ее широкое тело.

Вокруг Мюмлы-мамы толпились дети, штук четырнадцать-пятнадцать, а то и больше. Они непрестанно галдели, дергали ее за платье и просили купить мороженого. Некоторые из них были прямо-таки близнецами, похожими друг на друга, как золотые звезды на троне Самодержца. А про кого-то язык не поворачивался сказать, что их родила Мюмла — слишком отличались они от своих братьев и сестер. Но это ничуть не мешало им липнуть к матери, вытирать грязные лапы об ее подол и реветь из-за всякой ерунды.

"Неудивительно, что она такая большая, — подумал Юксаре, подходя ближе и прислушиваясь к разговору. Мюмла-мама и Муми-тролль увлеченно обсуждали ее несуществующего чудака-брата и его длинную рыжую бороду, в которой однажды завелись две пронырливые мышки. — Ведь эта орава когда-то побывала у нее в животе. Интересно, они попали туда все вместе или по очереди?"

— Мама, карусель! — пропищал детеныш Мюмлы-мамы в испачканных шоколадом штанишках. — Смотри, лошадка как живая! Пойдем скорее! Ты обещала, мама! Мама-а-а!

И Мюмла-мама, не прекращая улыбаться во весь рот, стала прощаться. Она сгребла в охапку не меньше дюжины ребятишек и была такова.

— Потрясающая мюмла! — восхищенно проговорил Юксаре ей вслед, не замечая удивленных взглядов друзей.

К вечеру толпа гуляющих стала гуще в два раза, и он испугался, что потеряет Мюмлу-маму из вида. Чуть не выронив свою трубку и не сбив с лап группу смеющихся филифьонок, Юксаре побежал к карусели, которая была составлена из ярко-красных карет, запряженных лошадьми. Он не отрываясь смотрел, как Мюмла-мама забралась в ближайшую карету, как помахала ему, отдуваясь и поправляя платье.

Верхом на лошади в яблоках, что везла эту карету, сидел Шнырек — хемуль знает, как он там оказался. Шнырька укачало, но Юксаре сейчас не хотелось думать об этом. Карусель закружилась, полыхнули огнем рыжие волосы, и он замер как завороженный.

— Что это с ним? — раздался за спиной недоуменный голос Муми-тролля.

— Не знаю, — ответил Фредриксон. — Влюбился, наверное, или что-то вроде того. Более точно сказать не могу. Любовные дела не по моей части. С этими делами так просто не сладишь — схему не нарисуешь, макет не соберешь.

Юксаре сделал вид, что не слышит. Он все смотрел и смотрел на несущуюся по кругу красную карету, из которой выглядывала хохочущая Мюмла-мама и лишь чудом не вываливались ее неугомонные дети.

— Чего стоишь статуей, будто Морру увидел? — спросила она, озорно подмигнув ему, когда карусель остановилась. От ее звонкого смеха и медового голоса по спине поползли мурашки. — Залезай к нам! Сегодня веселимся до упаду, как в последний раз!

Юксаре не раздумывая сделал пару шагов и тут же очутился в карете. Мюмла-мама без церемоний схватила его своими крепкими лапами, усадив рядом с собой. Он оказался зажат между нею и малышами, которые не умолкали ни на секунду, радуясь долгожданному развлечению.

— Не люблю никому доставлять неудобства, — признался Юксаре, набирая в грудь побольше воздуха. Он осторожно снял шляпу и почесал затылок.

— Глупости! Какие могут быть неудобства! — прыснула Мюмла-мама и отправила пару ребятишек наружу, чтобы освободить место в карете. — Сходите пока поешьте супа, а то дома у нас после обеда ничего не осталось. Только ведите себя прилично, как подобает братьям Мюмлы, выигравшей главный королевский приз. Не пугайте гостей страшными рассказами, не сморкайтесь в рукава, не ныряйте в кастрюли с клюквенным морсом.

— Ладно!

Малыши выпрыгнули, и карусель снова завертелась. Раздался восторженный детский писк. Мюмла-мама рассмеялась и смахнула с мордочки волосы, которые растрепал залетевший в карету ветер.

— С детства не был в парке развлечений, — сказал Юксаре. — Надо же. Ничего не изменилось. Чувствую себя пятилетним болваном. Для полного счастья не хватает воздушного змея и сахарной ваты.

— Ты наш папа? — неожиданно спросил самый любопытный из оставшихся детенышей. Он внимательно смотрел на Юксаре широко распахнутыми глазами, словно изучая его и пытаясь найти сходство со своим невесть куда подевавшимся отцом.

— Нет. Я иностранец.

— А как тебя зовут? Хвилипулимилилорд?

Юксаре с улыбкой помотал головой.

— Снова не угадал. Меня зовут Юксаре. Просто Юксаре. Юк-са-ре. Понял?

— Ага.

— Ишь, чего выдумал! — хохотнула Мюмла-мама, пихнув Юксаре в бок. — Папа! И как только ему это в голову пришло? Сколько раз повторять, — она вытащила из кармана платок и вытерла детенышу нос, — ваш папа далеко-далеко, на необитаемом острове, занят ужасно важными делами, как все папы. Он изучает колебания уровня моря.

— А-а-а, — разочарованно протянул малыш.

— Наш папа уплыл с пиратами, — серьезно сказала его маленькая сестра, сидя у Мюмлы-мамы в подоле и болтая крошечными лапками. — Я точно знаю. Увидел, как много нас появилось на свет, испугался и уплыл.

— Не слушай их, — произнесла Мюмла-мама. — Мои дети постоянно выдумывают небылицы. Такие уж уродились. Фантазеры.

Юксаре пожал плечами.

— Быть пиратом не так уж и плохо, — заметил он. — Море, свобода, ром, опасные приключения. Не жизнь, а мечта. Правда, я предпочитаю сушу. На суше спокойнее.

Ему хотелось курить. Он волновался и вертел в лапах трубку. Соседство Мюмлы-мамы приводило его в незнакомый трепет. Тянуло болтать без умолку о разной чепухе, но в то же время что-то мешало разговориться как следует.

— А чем занимаются пираты? — спросил кто-то из мелюзги.

— Пираты, — ответил Юксаре с важным видом, — всю жизнь проводят в море и постоянно пируют.

— Я тоже хочу быть пиратом и постоянно пировать! — заявил самый любопытный малыш.

— Это скучно, — возразила его малышка-сестра.

Карета тем временем остановилась, снаружи послышались голоса, детеныши наперегонки выскочили наружу, и Юксаре стало немного грустно, что пришла пора расставаться. Но Мюмла-мама не торопилась выходить. Она глядела на него и улыбалась, сверкая белыми зубами. В зеленых глубоко посаженных глазах сияли золотые искорки.

— А ты хочешь быть пиратом? — ни с того, ни с сего спросил у нее Юксаре и, как мальчишка, залился краской.

Мюмла-мама покачала головой.

— Я хочу летать на карусели до рассвета, — шепнула она.

Юксаре будто коснулась мягкая, пышущая жаром лапа. Она сжала его сердце, погладила и убаюкала в своей волшебной теплоте.

— Так давай полетаем? — предложил он.

— Давай, — сказала Мюмла-мама, словно невзначай прильнув к его плечу. — Только сначала нужно уложить детей. Подождешь? Я мигом.

* * *

— На карусели до рассвета? — делая вид, что его тошнит, воскликнул Шнырек, когда Юксаре сказал, что остается. — Тоже мне удовольствие! У вас головы не отвалятся? Я до сих пор после катания чувствую себя так, будто в один присест выпил бочку яблочного вина.

— После бочки вина ты забудешь, как тебя зовут, сколько сумочек у твоей тетушки и что ты живешь в банке из-под кофе. — Юксаре засмеялся, дымя трубкой и озираясь по сторонам.

Уже смеркалось, и в Парке Сюрпризов зажглась иллюминация. Разноцветные фонарики висели на деревьях, заборах и кованых воротах. Толпа заметно поредела — Самодержец ушел домой и особо верные подданные последовали его примеру. Но те, кто остались, похоже, собрались веселиться до утра. На танцплощадке возле карусели уже играл оркестр хемулей, а раскрасневшиеся от вина парочки кружились в танце.

— Тетушки? — опомнился Шнырек. — Какой тетушки? У меня ее отродясь не было.

— У всех есть тетушки, — возразил Юксаре, многозначительно подняв дымящую трубку. — Даже если они живут на краю света и забывают присылать открытки на День летнего солнцестояния.

— А мне кажется, это то, что нужно, — с горящими глазами и совсем невпопад сказал Муми-тролль, мечтательно наблюдая за танцующими парами. — Ну, летать на карусели. Каждый искатель приключений должен знать, как выглядит рассвет.

Фредриксон шумно вздохнул. Ему наверняка не терпелось вернуться на "Морской оркестр" к своим изобретениям.

— Сдается мне, "на карусели до рассвета" — всего лишь фигура речи, а что за ней прячется, уже не наше дело, — произнес он и откланялся. — Ну, мы пойдем. Хорошо полетать! А нам пора домой. Эти праздники слишком утомительны.

И друзья ушли. Юксаре усмехнулся их словам, вытряхнул пепел из трубки и отправился к карусели, приготовившись терпеливо ждать Мюмлу-маму. Он слышал, что прекрасные дамы всегда опаздывают и ждать их приходится невероятно долго: час, день, неделю, а то и месяц. Некоторые из них вообще не приходят, предпочитая прогулке под луной увлекательную книжку или оладьи с клубничным джемом. Но Мюмла-мама пришла. И даже не опоздала. Она стояла возле карусели в новом зеленом платье, которое очень шло к ее глазам, и улыбалась.

— Уснули? Так быстро? — удивился Юксаре.

— Сама не ожидала, — сказала Мюмла-мама, смущенно поправляя бант на шее. — Не успела глазом моргнуть, а они уже сопят, как во время зимней спячки.

— Как тебе удалось их успокоить?

— Я пообещала им, что, если они сию же минуту лягут в кровати и уснут, завтра утром я познакомлю их с настоящими пиратами и мы отправимся в кругосветное путешествие.

— Хм, — задумался Юксаре. — А если завтра поблизости не окажется пиратов? Или на остров налетит ураган, который помешает отправиться на поиски приключений? Ну, бывает же так. Раз — и все! Непредвиденные обстоятельства. Хотя я их, если честно, терпеть не могу.

— Тогда можно придумать что-нибудь другое, — весело сказала Мюмла-мама.

— Что приведения по ночам играют на музыкальных инструментах, морские корабли умеют летать, а хатифнатты пьют шампанское?

— Ага. И что совсем скоро, буквально в следующую пятницу, после вечернего чая, как только мама вымоет посуду, наступит конец света.

— В пятницу тринадцатого? Ух! — Юксаре удовлетворенно потер лапы и присвистнул. — Хотел бы я посмотреть на жителей острова, убегающих от конца света без оглядки. Вот где веселье почище королевского праздника!

— Я не побегу. Куда мне бежать с такой оравой? Только растерять всех по дороге, — улыбнулась Мюмла-мама без тени тревоги на мордочке, но для порядка добавила: — Свят-свят-свят! Однажды мой покойный дядя убегал от Морры, которая должна была напасть на остров. Бежал-бежал, бежал-бежал, да и свалился в пропасть, костей не собрали, а Морра до сих пор не появилась. По мне так лучше, если начнется конец света, устроить генеральную уборку, почитать детектив или вообще ничего не делать в надежде, что как-нибудь пронесет.

Юксаре радостно закивал. Еще никто и никогда не понимал его так хорошо, как Мюмла-мама.

— Я бы не спеша выпил кофе, покурил и...

— Вы кататься собираетесь или нет?

Прозвучавший над ухом вопрос заставил Юксаре вздрогнуть. Голос был скрипучий и ужасно неприятный. Он принадлежал хемулихе, которая следила за каруселью, каждый раз запуская и останавливая крутящиеся кареты с лошадьми. Хемулиха все время находилась в специальной будочке, так что ее почти никто не замечал. Но сейчас она стояла прямо перед Юксаре и Мюмлой-мамой, уперев лапы в бока и сверля их недовольным взглядом.

— До самого утра, — с вызовом ответил Юксаре. Он в очередной раз убедился, что с хемулями лучше не иметь дел.

— Да, до рассвета, — поддержала его Мюмла-мама. — Пока искры из глаз не посыплются.

Хемулихе это не понравилось. Она раздраженно фыркнула, зазвенела ключами и собралась что-то ответить, но Юксаре ее опередил:

— Хотите сказать, закрыто? Запрещено? А где табличка? — Юксаре до дрожи не любил запрещающие таблички и постоянно делал все наоборот — из вредности, но хемулихе знать об этом было необязательно. — Украли? Или сожгли? — Он изобразил суровый взгляд, подняв шляпу. — Сейчас же покажите табличку, где написано, что нам запрещено кататься!

— Нет здесь никаких табличек, — неохотно пробормотала хемулиха, пряча глаза. — Наш король слишком добр, чтобы запрещать развлечения в Садовый Праздник. — Она повернулась и побрела в свою будку, ворча себе под нос. — Идите уже, катайтесь хоть до самого Дня отца. Далась вам эта карусель!

Юксаре и Мюмла-мама торжествующе расхохотались и снова забрались в запряженную лошадью карету. Вот хемулиха рассердится, когда узнает, что они ее ни капельки не обманули и правда решили встретить рассвет на карусели.

— Что за День отца? — спросила Мюмла-мама, закончив хохотать.

— Не знаю, — пожал плечами Юксаре. — Я никогда не был отцом. Наверное, здорово, когда в твою честь называют день. Представь, что случится, если в календаре появится День Мюмлы? Все станут веселиться, дурачиться и обманывать друг друга.

— Или День Юксаре, — прыснула Мюмла-мама. — В этот день можно будет курить, мечтать и высмеивать хемулей сколько душе угодно.

— Вот потеха!

Они немного помолчали. Юксаре слышал, как часто бьется сердце Мюмлы-мамы. Наверняка ее сердце было большим и круглым, как и она сама.

— У нас что-то вроде свидания? — осмелев, спросила Мюмла-мама и ахнула от восторга, когда карусель закружилась.

— Похоже на то, — ответил Юксаре. Они смущенно захихикали и взялись за лапы, пытаясь рассмотреть друг друга в полумраке.

— Трубсель-рубсель...

— Точнее не скажешь.

Юксаре подумал, что розы сейчас оказались бы очень кстати. Прекрасным дамам на свиданиях всегда дарят цветы. Все-таки зря он не ободрал тот розовый куст. У Юксаре даже возникла мысль отыскать его, но, скорее всего, искать уже было нечего. За день в Парке Сюрпризов побывало столько гостей, что вряд ли этот несчастный куст смог остаться в живых.

И тут он вспомнил про сахарный цветок, завалявшийся в кармане — тот, что они со Шнырьком получили в качестве королевского приза в обмен на золотое яйцо. Юксаре сунул лапу в карман и достал конфету. Она была облеплена шерстью и шелухой от семечек, и пришлось хорошенько подуть на нее, чтобы очистить.

— Это тебе, — сказал он, вручая Мюмле-маме сахарный цветок.

Мюмла-мама растрогалась.

— Мне никогда в жизни не дарили цветов, — произнесла она, краснея, и, полюбовавшись конфетой, положила ее в рот.

— Ну и дураки, — ответил Юксаре, довольный собой. — Такая потрясающая Мюмла заслуживает всех цветов мира.

И он придвинулся к Мюмле-маме еще ближе, радуясь, что за окном ночь, что рядом нет ни детей, ни друзей, что хемулиха по-прежнему сидит в своей будочке, безучастная к их разговору, а в карете полным-полно места.

* * *

— Ты правда иностранец? — спросила Мюмла-мама, собирая в пучок растрепавшиеся волосы. Рассвет еще не наступил, а они с Юксаре уже сбежали с карусели на радость угрюмой хемулихе и теперь, сидя на краю танцплощадки, потягивали яблочное вино и глазели на веселящихся жителей.

— Не знаю, — признался Юксаре, глубоко вздохнув. — Я из мумриков, а мумрики почти никогда не живут на одном месте. Им нравится бродить туда-сюда примерно так же, как мюмлам нравится сочинять фантастические истории. — Он достал из кармана кисет с табаком и набил трубку. — В общем, нет у меня постоянной страны, я бываю везде понемногу и нигде не задерживаюсь надолго.

— Значит, ты многостранец, — предположила Мюмла-мама.

— Может быть, — отозвался Юксаре.

— А где ты живешь сейчас?

— На корабле "Морской оркестр", который построил Фредриксон, вместе со своими друзьями. Но, возможно, завтра я перееду. Вот так, возьму и перееду. И буду, как папа твоих детенышей, изучать колебания уровня моря. Или скорость передвижения облаков. Или развитие апельсиновых деревьев. На свете столько дел, не знаешь, за какое вперед хвататься.

— Куда переедешь? — уточнила Мюмла-мама, и в ее голосе послышалось сожаление.

— Пока не решил. Завтра видно будет.

— Если хочешь, можешь переехать к нам. Правда, у нас места нет.

— Да-а-а, — протянул Юксаре, с улыбкой глядя на Мюмлу-маму. — Домик у вас крошечный. И такой хлипкий, того и гляди, улетит вместе с детьми и пожитками.

— Свят-свят-свят, — прошептала Мюмла-мама и осушила стакан с вином. — Не умеют наши чокнутые подданные строить дома. Зато заборы ставят на века. Готовы их сутками без устали возводить.

И в этот же миг они увидели, как старый поседевший бобер начал строить забор вокруг танцплощадки. Сквозь веселую музыку доносились звуки пилы и молотка. Бобер вытирал пот со лба дрожащей лапой и бранился, что ему мешают работать.

— Чудак, — покачал головой Юксаре и налил еще вина.

— А я не хочу никуда переезжать, — сказала Мюмла-мама, сверкая захмелевшими глазами. — Мне и здесь хорошо. Теперь вот ты появился, и стало еще лучше. — И положила голову Юксаре на плечо.

На танцплощадку тем временем вышел хомса-конферансье. Он попросил танцующие пары освободить импровизированную сцену и объявил о начале конкурса "Принцесса ночи", пригласив к участию всех присутствующих дам.

— Филифьонки и хемулихи, — вопил конферансье в микрофон так громко, что Юксаре чуть не оглох, — мюмлы и мисы, гафсы, кошки, зайчихи и все-все-все! Добро пожаловать на конкурс грации и красоты! Никаких ограничений, никакого соперничества, никаких испорченных нервов. Вам нужно выполнить всего одно условие — и вы в финале! Выходите, выходите, не стесняйтесь. Милости просим, дамы, милости просим!

Участницы — Юксаре насчитал не меньше двадцати — высыпали на сцену, непрестанно щебеча и хихикая, и в предвкушении обступили конферансье. Должно быть, каждой из них не терпелось взять главный титул. Дамы улыбались, строили глазки, поправляли шляпки, прижимали к себе сумочки, всем своим видом демонстрируя, что они самые настоящие принцессы ночи.

— Не хочешь поучаствовать? — спросил Юксаре, заметив, что Мюмла-мама с любопытством смотрит на сцену.

— Что ты, мой милый друг! — Мюмла-мама махнула лапой и расхохоталась. — Вдруг они заставят меня прыгать со скакалкой или жарить отбивные, а я слишком пьяна для этого. Не хватало рухнуть прямо на сцене. Когда я говорила "веселимся до упаду", я совсем не это имела в виду. Да и жарить отбивные я не умею. Это тебе не овсянка, варить которую проще простого. Раз — и готово. Овсянкой я могу накормить целый остров.

— А ты думаешь, принцессы умеют жарить отбивные? — с ноткой сомнения в голосе сказал Юксаре. — Мне кажется, принцессы только и делают, что румянят щеки, капризничают и спят до обеда.

— Кто их разберет, этих принцесс, — развела лапами Мюмла-мама. — Я с ними ни разу в жизни не встречалась.

Между тем конферансье, польщенный вниманием зрителей и участниц, объявил условие для прохождения в финал.

— Принцессой ночи станет дама, — воскликнул он, — которой придется впору это платье!

И под восторженные аплодисменты хемуль-ассистент вынес на сцену наряженный в платье крошечный манекен.

Повисла долгая пауза, а потом публика возмущенно зашумела.

Белоснежное платье — невероятно красивое, расшитое перьями, цветами и стеклянными бусинами — было настолько маленьким, что могло подойти лишь какой-нибудь худосочной крысе, ну или кому-то из детенышей Мюмлы-мамы. Но ни крыс, ни детенышей Мюмлы-мамы, судя по всему, на сцене не оказалось.

— Теперь нам осталось выбрать принцессу ночи, — перекрикивая галдящих участниц, сказал конферансье. — Дамы, кто рискнет примерить платье? Смелее!

— Обманщик! — заплакала одна из филифьонок, стянув с головы красную шапочку с колокольчиком.

— Врун! — вторила ей хемулиха в шелковом платочке.

— Мошенник! — поддержала их дородная ежиха, подняв иголки.

И на сцене началась неразбериха. Кто-то запустил в конферансье жареную сосиску, кто-то выплеснул на него вино, кто-то в слезах ушел со сцены прочь, а кому-то просто захотелось повеселиться как следует, наблюдая за стихийной потасовкой. Зеваки толпились вокруг, распахнув глаза, как будто пришли в театр на представление.

— Чушь какая-то, — недовольно произнес Юксаре. Обычно он любил, когда происходило что-то странное, но то, что он увидел на сцене сейчас, было похоже на глупость. — И куда только Самодержец смотрит? Набил брюхо вкусненьким, завалился спать, и дела ему нет до того, что вытворяют подданные. А я-то поначалу его зауважал! Пойдем отсюда.

Он взял Мюмлу-маму за лапу и потянул с танцплощадки. Она смеялась во весь голос, утирая слезы, но охотно шла за ним.

— Умора! Вот это платье! Оно мне даже на голову не налезет! Не быть мне принцессой ночи. Представляешь?

Они семенили вдоль бесконечного забора, шаг за шагом минуя такие же бесконечные холмы. Висящие над ними праздничные гирлянды освещали им дорогу.

— Вот и хорошо, — успокоил ее Юксаре. — С принцессами одни проблемы. Ну и... это... — Он немного помялся, еще крепче сжимая теплую лапу Мюмлы-мамы. — Ты и так принцесса.

— Правда? — как девчонка, обрадовалась Мюмла-мама.

Они держали путь к ее домику, что затаился в рассветной дымке. Небо уже начинало розоветь, приглашая на остров новый день.

— Правда. Моя принцесса.

* * *

Юксаре действительно переехал, но не на следующий день, а через неделю. Он поселился на яблоне, которая росла возле домика Мюмлы-мамы, и начал совершенно новую жизнь.

Внимательный читатель наверняка спросит, что же случилось и почему Юксаре выбрал именно яблоню.

Дело в том, что в один прекрасный день Муми-тролль основал колонию. Вообще-то он мечтал стать настоящим искателем приключений, но, к сожалению, никому до этого не было абсолютно никакого дела. Даже Фредриксон, на которого Муми-тролль возлагал большие надежды, теперь служил у Самодержца в должности придворного изобретателя. "Морской оркестр", вместо того чтобы плыть на нем дальше навстречу приключениям, перенесли в Парк Сюрпризов, оставив на берегу лишь навигационную каюту, на собрании было принято решение о жизни по-соседству с сохранением независимости, и Юксаре, как и все его друзья, сам того не ожидая, стал колонистом.

Мюмла-мама говорила, что колония — это место, где живут те, кто ужасно не любит одиночество. Правда, рано или поздно они обязательно начинают ссориться, но это все равно лучше, чем быть одинокими.

Однако Юксаре, несмотря на то, что очень любил Мюмлу-маму, был с ней не согласен. Он считал, что в колонии всегда царят мир и спокойствие, так как колонисты живут в полной независимости друг от друга, и все делается само по себе. Растут деревья, распускаются цветы, рождаются новые Юксаре, а сверху на все это светит солнце.

— Вот бы каша на завтрак варилась сама по себе, — задумчиво сказала Мюмла-мама, услышав эти слова. Юксаре повторял их при каждом удобном случае, словно это был его девиз. — И пол подметался бы сам по себе, и сказки на ночь рассказывались бы сами...

— Чтобы дела делались сами по себе, нужно оставить их в покое, — напомнил Юксаре. Он стоял под яблоней и с любопытством рассматривал ее могучие ветви. — Шикарное дерево! Как нельзя лучше подходит для независимой жизни. — Конечно, причина была не только в яблоне. Юксаре просто хотелось быть поближе к Мюмле-маме, но вслух он об этом никому не сказал. Потому что болтать о любовной чепухе каждый день неинтересно. Ему же не пять лет. — Буду просыпаться по утрам, счастливый и довольный собой, и есть на завтрак свежие сочные яблоки. А может, запишусь в яблочные ученые — стану исследовать созревание яблок. Или их падение с высоты. Думаю, что тема исследования будет зависеть от моего настроения.

Мюмла-мама рассмеялась во все горло.

— Да на этой яблоне уже лет десять яблоки не растут! Что ты исследовать собрался? Воздух? Так и с голоду помереть недолго. И со скуки.

Юксаре снял шляпу и почесал мохнатый затылок.

— Нет, и еще раз нет, — сказал он. — Не может такого быть. Посмотри, какая она ветвистая, какая у нее богатая зеленая листва.

— Так ведь сейчас лето.

— Ну и что? Даже хемулю ясно: если есть яблоня, значит, на ней обязательно должны быть и яблоки.

— Если есть Юксаре, значит, должны быть и мечты, — подмигнула Мюмла-мама, — какими бы призрачными они ни казались.

— И ничего не призрачные, — мягко возразил Юксаре. — Ты только вдумайся: яблоня без яблок! — Он любовно провел лапой по яблоневому стволу. — Яблоня без яблок — все равно что мелодия без нот. Так что яблоки должны появиться непременно! Даже Муми-тролль в это верит, а его нелегко в чем-либо убедить.

— Ну что ж, дело хозяйское, — сдалась Мюмла-мама, не переставая смеяться. Она внимательно глядела на Юксаре, который, словно юркий кот, взобрался на яблоню, прихватив шляпу и трубку, и разлегся на самой широкой ветке. — Теперь это твой дом, ты в нем хозяин и вправе сам решать, что тебе есть на завтрак: яблоки или шоколадный пудинг. Главное, не простудись, пожалуйста, и дай знать, если тебе что-нибудь понадобится. Ну, например, кофе, бутерброд с ветчиной или звездные карты за прошлый год.

— Хорошо. Только имей в виду, — строго сказал Юксаре. — У нас полная независимость. Мы теперь самые настоящие колонисты.

— Конечно-конечно, — подавляя рвущийся наружу хохот, проговорила Мюмла-мама и зашагала к домику, откуда доносился детский плач. — Пойду расскажу это своим восемнадцати детям. Может, и они захотят независимости, а я на собственной шкуре испытаю все прелести колониальной жизни и наконец-то вздохну спокойно.

* * *

— Я же говорила, что мама обожает иностранцев, — заявила дочь Мюмлы, придя в гости к Юксаре. Она, словно опытный колонист, не стала подходить слишком близко, чтобы не потревожить его покой, и стояла возле домика, задрав голову вверх. — Когда я жила на яблоне, она твердила, что это дурная затея, ведь на деревьях живут только беспечные существа.

— Беспечные? — спросил Юксаре, выглянув из-за листвы, и широко зевнул.

— Ну, это те, у кого дома нет печки.

Юксаре в недоумении потер лапой мордочку.

— Надо же. А я думал, это те, кто не заботится о своей жизни, пуская все на самотек. Как... некоторые из нас.

— Так вот, к чему это я, — продолжала дочь Мюмлы, пропустив сказанное Юксаре мимо ушей. — Тебе-то мама слова против не сказала, обрадовалась как ребенок, что ты поселился рядом с ней. А знаешь, почему? Потому что она тебя любит. Да-да. Меня она, конечно, тоже любит, но по-другому. Хотя я считаю, что в жизни есть дела намного важнее любви.

Юксаре стал красным как рак и от волнения едва не свалился с яблони.

— Не болтай ерунду, — невнятно пробормотал он. — Ты еще маленькая, чтобы такие разговоры вести.

— Да ладно тебе, — захихикала дочь Мюмлы. — Все уже давным-давно про вас знают. И Муми-тролль, и Шнырек, и Фредриксон. А может, и Самодержец. Просто они стеснительные и безучастные к чужим проблемам, как плывущие вдаль хатифнатты. И только я никого не стесняюсь и всегда говорю правду в глаза.

— Тоже мне правда! — расхохотался Юксаре. — Врешь по своему обыкновению и ни чуточку не краснеешь. Ты лучше скажи, когда появятся яблоки. Кажется, мое исследование зашло в тупик. Не хочется никого пугать раньше времени, но что-то подсказывает мне, что эту яблоню заколдовал злой волшебник.

Дочь Мюмлы залилась смехом.

— Я слишком громко храпела, когда жила на ней, — сказала она. — Яблоки оглохли и исчезли. Вот и весь секрет. Но я думаю, года через два они вернутся, если ты перестанешь храпеть.

— Я не храплю, — завозмущался Юксаре.

— Значит, все с твоим яблочным исследованием в порядке. К Дню летнего солнцестояния вырастут как миленькие, вот увидишь. Снимешь урожай, пригласишь колонистов на праздничный ужин. Кстати, ты в курсе, что Муми-тролль сделал дом из навигационной каюты?

— Заняться ему нечем, — покачал головой Юксаре.

— Зато мы сможем туда переехать, когда наступит кризис.

— Кризис?

— Ну, если произойдет какая-нибудь катастрофа или нам надоест независимость.

— Кому тут надоела независимость? — выглянула из домика Мюмла-мама. Она собирала детенышей на прогулку и легонько выталкивала их за дверь по одному, приговаривая: — Не вздумайте есть землю, ясно? Не ловите змей голыми лапами, хорошо? Ну или хотя бы не рассказывайте мне, что вы это делали, иначе у меня случится сердечный приступ.

— Пока никому. Независимость нам по душе, — неуверенно произнес Юксаре.

Ему ужасно хотелось кофе и жареного мяса, но не говорить же об этом вслух, да еще и в присутствии других колонистов.

— Да, — важно сказала дочь Мюмлы. — Мы научились решать свои проблемы самостоятельно.

Мюмла-мама радостно всплеснула лапами.

— Какие вы у меня молодцы! Просто я с утра нажарила пончиков и подумала, вдруг вы захотите попробовать пару штучек? А?

— Они с творогом? — спросил Юксаре, чувствуя, как сильно урчит в животе. Вряд ли независимость может пострадать от двух пончиков, успокаивал он себя. В конце концов, нужно же что-то есть, пока яблоки не выросли.

— Ага.

— Они сладкие? — уточнила дочь Мюмлы, облизываясь.

— Конечно, доченька!

— Ну тогда ладно, мы согласны, — сказали в голос колонисты, и Мюмла-мама поспешила за угощением.

— Моя мама стала еще круглее, чем была, ты заметил? — спросила, прищурившись, дочь Мюмлы, когда Юксаре спустился с яблони. — Мне кажется, это неспроста.

Юксаре неопределенно хмыкнул и помотал головой. Он видел Мюмлу-маму слишком часто, чтобы заметить какие-то изменения в ее внешности.

— В прошлый раз, — продолжала дочь Мюмлы, — когда мама была похожа на большой перезрелый арбуз, как сейчас, на свет появилось не меньше десятка детенышей.

Юксаре закашлялся, раскуривая трубку. У него задрожали лапы. На что намекает эта неугомонная малявка? И главное, при чем тут он?

К счастью, скоро вернулась Мюмла-мама с большой тарелкой пончиков, и рот ее дочери на некоторое время оказался занят. Юксаре тоже взял угощение и стал с наслаждением жевать ароматный посыпанный сахарной пудрой шарик.

— А мы тут с Юксаре про тебя говорили, — выдала дочь Мюмлы, проглотив пончик.

— Да? — Мюмла-мама расплылась в улыбке, а Юксаре чуть не подавился. — И что же вы говорили?

— Что ты стала в два раза круглее, чем раньше.

Мюмла-мама на секунду замерла, вытерла лапой капли пота с мордочки и, бросив короткий, но пронзительный взгляд на Юксаре, рассмеялась. Горячая волна, прилившая к его груди, отступила.

— О, ничего удивительного! — нисколько не смутившись, воскликнула Мюмла-мама. — Я съела на завтрак дюжину пончиков. А вчера вечером были булочки с корицей, а позавчера — торт со взбитыми сливками... Так что вот тебе совет, дочь моя: если не хочешь быть круглой, как твоя мать, не употребляй мучное и сладкое в большом количестве.

* * *

Дочь Мюмлы оказалась права. Это было неспроста. Мюмла-мама с каждым днем становилась все больше и больше и перекатывалась на лапах, словно огромный надутый мяч. Даже Юксаре стал замечать, что с ней происходит что-то странное. И совсем скоро мучившая его загадка разгадалась сама по себе. В День летнего солнцестояния, в час, когда над островом Самодержца взошло солнце, круглое, как набитый пончиками живот, у Мюмлы-мамы родились новые дети.

Этой ночью Юксаре плохо спал. Привидение, которое приручил Муми-тролль в пятницу тринадцатого, опять расшалилось и бренчало на всю округу железной цепью, мешая спать. Юксаре ворочался с боку на бок на своей яблоне и мысленно проклинал этого горе-музыканта, планируя разобраться с ним при встрече.

Вдруг под деревом раздался протяжный стон. Юксаре открыл глаза, раздвинул ветки, сквозь которые уже пробивались первые солнечные лучи, и глянул вниз, прислушиваясь. Под яблоней стояла Мюмла-мама и покачивалась из стороны в сторону.

— Кажется, началось, — шумно выдохнула она и уселась на траву, вытянув лапы.

— Что началось? — испугался Юксаре.

"Только этого не хватало, — подумал он. — Если прямо сейчас наступит конец света, я никогда не дождусь яблок. Нужно предупредить Муми-тролля. Может, он уговорит Фредриксона спустить на воду "Морской оркестр". Отчалим побыстрее, пока не началась паника и жители острова не побежали кто куда, сбивая друг друга с лап".

— Дети, — коротко ответила Мюмла-мама и тихонько заплакала.

— Дети? Какие дети?

— Наши дети.

И тут до Юксаре наконец-то дошло. Ведь это даже хемулю известно: от любви часто бывают дети. Позабыв о своей независимости, он мигом спустился с дерева, подбежал к Мюмле-маме и дрожащими лапами коснулся ее живота.

— Ты уверена? — спросил Юксаре, глядя в широко распахнутые зеленые глаза.

— Конечно. Десять-двенадцать, а может, и больше.

Юксаре от волнения забыл, как дышать. На ум почему-то пришли слова одного из старших детенышей Мюмлы-мамы: "Наш папа уплыл с пиратами. Увидел, как много нас появилось на свет, испугался и уплыл".

Что, если он тоже увидит, испугается и уплывет куда глаза глядят? Дети — не игрушки, с ними столько проблем и забот. А еще они ужасно шумные, то и дело болеют ветрянкой и постоянно хотят есть и купаться в пруду. Поэтому в каком-то смысле Юксаре понимал уплывшего с пиратами папу. Не каждый справится с такой тяжелой ношей.

Но сам Юксаре был не из пугливых. Он не боялся ни привидений, ни полицейских, ни даже Морру с холодными, как две луны, глазами. А тут дети, его дети от самой потрясающей Мюмлы нас свете. Подумаешь! Да и море, признаться, он не особо любил. На суше в сто раз спокойнее и можно заниматься чем угодно, а не только пировать, закусывая крепкий, обжигающий внутренности ром соленой рыбой.

— Не волнуйся, — сказал Юксаре, потрепав Мюмлу-маму по плечу, и сел рядом, прислонившись спиной к яблоневому стволу. — Как-нибудь проживем.

Мюмла-мама тяжело дышала и болтала без умолку о самых разных странных вещах, как будто у нее была лихорадка.

— Нужно выяснить, — прошептала она, — когда отмечают День отца. Скоро у тебя появится свой личный праздник.

— Обязательно выясним, — сказал Юксаре. — Закатим пир на весь мир. Ты наваришь овсянки, испечешь пончиков на целый остров. А я буду с самого утра встречать гостей и принимать поздравления.

— А как же твоя независимость? Разве настоящим колонистам разрешается принимать поздравления?

— Какая уж теперь независимость...

— Хочешь, когда все закончится, я принесу тебе яблок? Ну, чтобы ты не грустил из-за того, что на твоей яблоне яблоки не растут. У филифьонки, которая живет по-соседству, яблок на деревьях видимо-невидимо.

— Конечно хочу.

— Здорово, что привидения умеют играть на музыкальных инструментах, да? Мы с тобой как в воду глядели.

— Ага.

— Но было бы лучше, если бы привидение Муми-тролля не так сильно фальшивило.

— Это уж точно.

— А что, если и корабли умеют летать?

— Даже не сомневайся.

— А хатиффнатты пьют шампанское.

— Еще как! Их от шампанского за уши не оттащишь!

— И конец света не за горами...

— Все может быть.

Так они и сидели под яблоней, тихо разговаривая о всякой ерунде, до тех пор, пока у Мюмлы-мамы не родились дети.

Детей оказалось шестнадцать. Появившись на свет, они тут же принялись пищать, кувыркаться и носиться по росистой траве. Четырнадцать из них были похожи друг на друга, как две капли воды. Они даже разговаривали одинаково.

— Хочу каши! — истошно вопили как один четырнадцать ртов, и Мюмла-мама, словно по волшебству похудевшая в два раза, принесла им поесть.

— Какие прожорливые. Все в меня, — усмехнулся Юксаре, наблюдая за уплетающими овсянку детенышами. Мюмла-мама захихикала и продолжила ловко орудовать ложкой. Ее рыжие волосы растрепались, рассыпавшись по плечам, но у нее не было свободной минуты, чтобы поправить прическу.

Спустя несколько мгновений внимание Юксаре привлекли еще двое детей. Они резко выделялись на фоне остальных: мумрик с серьезным, задумчивым взглядом и крошечная мюмла, которую можно было рассмотреть лишь через увеличительное стекло. Мумрик, недолго думая, подполз к кисету Юксаре, что выпал из кармана в траву, развязал тесьму и, сунув нос в душистый табак, громко чихнул.

— Снус-снус-снус, — проговорил малыш, подняв на Юксаре свои большие печальные глаза.

— Смотри-ка! — ахнула Мюмла-мама. — Вылитый ты.

— Снус-снус-снус, — повторил мумрик, хватая лапкой рассыпавшийся по траве табак.

— Он что, как и я, хочет подымить трубкой? — хохотнул Юксаре, разглядывая детеныша. — Вот это я понимаю, настоящий сын! Гордость отца!

— Скажешь тоже, — толкнула его в бок Мюмла-мама. — Он еще маленький.

— Сама ты маленькая, — проворчал мумрик и забрался в лежащую на земле шляпу Юксаре. — Снус-снус-снус...

— Что такое "снус"? — недоуменно спросил Юксаре.

— Не знаю, — пожала плечами Мюмла-мама.

И тут его осенило. Наверняка детеныш пытался сказать им что-то важное.

— Мне кажется, Снус — это его имя. Правда, малыш? — Юксаре потянулся к мумрику, уютно устроившемуся в старой потрепанной шляпе, и осторожно погладил по шерстке.

— Снус-снус-снус, — сонно пробормотал тот и закрыл глаза.

— Какое странное имя! — воскликнула Мюмла-мама. — Нельзя назвать его как-нибудь иначе?

Юксаре глубоко задумался, перебирая в уме возможные варианты.

— Тогда пусть будет Снусмумриком, — решил он. — В конце концов, я отец, и я должен выбирать имя для своего сына.

И Мюмле-маме не оставалось ничего другого, как согласиться.

— А меня вы как назовете? — послышался тоненький голосок.

Крошечная мюмла уже уверенно стояла на лапках и завязывала на голове пучок — точь-в-точь как ее мать. Юксаре достал из кармана лупу, чтобы сквозь стекло как следует разглядеть малютку. У нее были ярко-рыжие волосы и зеленые озорные глаза.

— Дорогая моя доченька, — прослезилась от умиления Мюмла-мама. — Я придумала. Мы назовем тебя Мю.

— Что означает это "Мю"? — Юксаре раскрыл глаза от удивления.

— Мю — самая маленькая на свете, меньше не бывает.

— Привет! — радостно подпрыгнула малышка и залилась смехом. — Меня зовут Мю. Не смотрите, что я такая маленькая. Вы еще узнаете, на что я способна. Помяните мое слово!

Сказав это, Мю вприпрыжку побежала к домику, где, судя по доносившемуся из окна шуму, уже проснулись ее старшие братья и сестры.

— Тридцать четыре ребенка, с ума сойти, — устало покачала головой Мюмла-мама, рассматривая своих новорожденных детей, играющих в догонялки на поляне. Снусмумрик сладко спал в шляпе Юксаре. — Нам срочно нужен новый дом. И шестнадцать дополнительных кроваток. А уж сколько чашек, ложек, одежек и всего прочего — страшно даже представить. Так страшно, что лучше об этом не думать.

Юксаре зевнул, потянулся, сунул в рот трубку и, чувствуя, как отступает напряжение минувшей ночи, а тело наполняется блаженной легкостью, сказал:

— Если есть дети, значит, будет и дом.

Что ни говори, размышлял он, утопая в сизом табачном дыму и слушая сквозь накатывающую дрему детские вопли и смех, быть отцом не только приятно, но и весело.

* * *

Вы не поверите, но корабли действительно умеют летать. Во всяком случае, "Морской оркестр" придворного изобретателя Фредриксона, подвергшийся кардинальному переустройству, — точно. Экспериментальный полет, в котором приняли участие все, кроме Шнырька, включая тридцать три детеныша Мюмлы-мамы, удался на славу (если, конечно, опустить то, что после триумфального взлета корабль упал в море и был спасен дронтом Эдвардом).

— Мы летим! — закричал Юксаре, когда они поднялись в воздух, а Мюмла-мама затряслась от волнения, прижавшись к его спине.

— Все сбывается, мой милый друг! — восхищенно произнесла она. — Все наши разговоры и все мечты. Глядишь, доживем и до конца света.

— И умрем в один день? — ухмыльнувшись, спросил Юксаре.

— Не шути так, — строго сказала Мюмла-мама. — Свят-свят-свят! Давай лучше посадим новую яблоню. Будем варить яблочное варенье и печь шарлотку по воскресеньям!

— Отличная идея, — отозвался Юксаре и закрыл глаза от удовольствия.

Он пожалел, что рядом нет Снусмумрика. Его сыну наверняка понравилось бы летать. Но Снусмумрик ни в какую не захотел идти на "Морской оркестр". Он нашел у старшего брата под кроватью самодельную губную гармошку и не расставался с ней ни на минуту, почти не выходя из домика. Лапки у него были еще слабые, поэтому Снусмумрик большую часть времени проводил в постели, сочиняя на гармошке грустные мелодии. Иногда он забирался к Юксаре в карман и, развязав кисет, нюхал табак и чихал так громко, что другие дети вставали посреди комнаты и демонстративно затыкали уши.

— Мы точно умрем, — сказала Малышка Мю, когда "Морской оркестр" ни с того, ни с сего, описав в воздухе плавную дугу, устремился в море.

— Где моя трубка? — очнулся Юксаре и похлопал себя по карманам. Мюмла-мама начала лихорадочно собирать в кучу детей. Муми-тролль что-то испуганно шептал, Фредриксон, как ни странно, сиял от счастья, а за бортом таилась пугающая неизвестность.

— Не знаю, как вы, а я не согласна умирать, — заявила дочь Мюмлы. — Я принцесса Королевской вольной колонии, и мне еще предстоит полет на Луну. Кто со мной? — добавила она, делая вид, что ни капельки не боится, но никто ей не ответил.

Если честно, они и вправду чуть не умерли. Сначала чуть не утонули, после чуть не сгорели, а затем их чуть не сожрал Морской пес. Хорошо, что это оказалось всего лишь "чуть", иначе Юксаре не было бы так весело наблюдать за происходящим. Полет на "Морском оркестре" немного напоминал ему сумасшедший дом, где только и делают, что дурят всех подряд и выкидывают неожиданные штуки.

— Интересно, сколько у меня осталось детей? — спросила Мюмла-мама, когда пассажиры поняли, что еще живы. — Пересчитай их, доченька, будь добра!

Юксаре вызвался помочь дочери Мюмлы считать, ведь среди тридцати трех детенышей на корабле были и его пятнадцать малюток. Но не успел он посчитать даже одного, как над головой раздался оглушительный рев дронта Эдварда, ознаменовавший избавление от опасности. А за ним последовала фантастическая неразбериха: радостные вопли, суета, крепкие объятия и поцелуи. Даже море сияло, как радуга, подсвеченное светильниками и фонарями, которые зажгли миллионы миллиардов рыб.

— Конец света отменяется, — облегченно выдохнул Юксаре, любуясь огоньками, похожими на купающиеся в воде звезды. Мюмла-мама уложила детей спать и теперь стояла рядом с ним, глядя на разноцветное море и шепча, словно волшебное заклинание:

— Юксель-мюмсель, какая красота...

Но, увы, главный конец света был еще впереди. И звали его, как ни удивительно, Шнырек, который мало того, что умудрился вступить в брак со Зверюшкой Сос, влюбившись в нее с первого взгляда, так еще и пригласил на свадьбу семь тысяч клипдассов во главе с Хемулихиной теткой. Полнейшее безрассудство. У Юксаре чуть уши не отвалились, когда он услышал об этом.

— Как приятно быть женатым, — сказал Шнырек, закатив глаза от радости, как только "Морской оркестр" причалил и пассажиры спустились на берег. А потом, раскрасневшийся и сияющий, словно начищенная монета, обратился к Юксаре: — Последуй моему примеру, друг. Женись на Мюмле. Стань самым счастливым Юксаре на свете!

Юксаре ничего не ответил. Он хмуро оглядел Шнырька с его невестой и своих восторженных друзей. Даже Мюмла-мама растрогалась до слез, поздравляя молодоженов.

— Миленькие мои! Радость-то какая! Поздравьте их, дети, они вступили в брак, — причитала она, а ее детишки по очереди кланялись и приседали в книксенах.

— Они вступили в мрак, — сказала Малышка Мю, и Юксаре подумал, что в словах его дочери что-то есть.

"Некоторые считают, что создать семью так же легко, как основать колонию, — размышлял он, доставая трубку, чтобы немного успокоиться. Известие о клипдассах и тетке Хемулихи вывело его из себя. — К такому делу нужно подходить серьезно. Тридцать четыре ребенка Мюмлы — это тебе не коллекция ракушек и стеклянных бусин Зверюшки Сос, которую и в море выбросить не жалко, если наскучит. Это дети, живые и всамделишные".

На острове между тем царила суета. Самодержец и его подданные сидели на холмах в ожидании семи тысяч клипдассов и тетки Хемулихи. Оркестр хемулей готовился играть торжественный гимн. А Юксаре представил, чем закончится эта невесть откуда взявшаяся свадьба. Клипдассы наверняка сожрут все живое, ну или в лучшем случае откусят всем носы, а Хемулихина тетка непременно начнет командовать.

— Она опять примется всех воспитывать, — предсказал он. — Она может даже запретить нам залечь в спячку, когда наступит зима, и заставит ходить на лыжах.

— А что значит ходить на лыжах? — спросила Мюмла-мама.

— Передвигать лапы по замерзшим осадкам.

— Еще чего не хватало! Какой ужас!

— Видно, все мы скоро умрем, — сказала Малышка Мю.

И в эту самую минуту в толпе пронеслась новость о том, что пакетбот с клипдассами и теткой Хемулихи приближается. Раздались крики, оркестр грянул гимн "Храни наш чокнутый народ", несколько детенышей Мюмлы-мамы упали в воду, а Юксаре в ужасе схватился за голову и, не выдержав нахлынувшего волнения, убежал прочь.

"Лучше бы я не спускался с яблони", — думал он, минуя бесконечные холмы и заборы. Лапы несли его в Парк Сюрпризов — туда, где он познакомился с Мюмлой-мамой. Сколько прекрасных дней они провели вместе, хохоча и болтая обо всем на свете, какой интересной стала его жизнь на этом чудном острове... Еще чуть-чуть, и мерзкие клипдассы уничтожат все, что ему так дорого. И его самого тоже — съедят вместе с трубкой и шляпой, как будто и не существовало на свете никакого Юксаре.

В Парке Сюрпризов было пусто. Очевидно, все жители столпились на берегу, чтобы отпраздновать свадьбу Шнырька и встретить почетных гостей. Юксаре миновал танцплощадку и подошел к остановившейся, покрытой пылью карусели. Лошади в яблоках по-прежнему тянули красные кареты, но в этой липкой, полной мрачных предчувствий тишине выглядели призрачно и одиноко. Юксаре забрался в первую попавшуюся карету, спугнув спящую на сиденье мышь, высыпал в трубку последнюю горсть табака и стал ждать конца света.

Ожидание было долгим. За это время погасла трубка, на улице начался дождь, Юксаре успел уснуть и проснуться, а конец света так и не пришел.

Зато пришла Мюмла-мама. Укутанная с головы до лап в дождевик, она, как обычно, улыбалась во весь рот и болтала без умолку.

— Так и знала, что ты здесь, — сказала Мюмла-мама, заглянув в карету. — Проголодался? Я раздобыла тебе яблок. Филифьонка притащила целое ведро. Сочные, сладкие, ранний сорт. Не яблоки, а мечта колониста.

Юксаре протер глаза и удивленно уставился на нее.

— Дай угадаю, — осторожно произнес он. — Всех сожрали, а тебе удалось сбежать?

Мюмла-мама рассмеялась.

— Не угадал. Все это враки. Никто никого не сожрал и даже не собирался.

— А как же семь тысяч клипдассов и тетка Хемулихи? — не понял Юксаре. — Шнырек пригласил их на свадьбу...

— Тетка Хемулихи оказалась ужасной эгоисткой и отделалась свадебным подарком, а вместо семи тысяч клипдассов прибыл всего один — такой милый и воспитанный, что я чуть не расплакалась. Кстати, он ваш друг. Ну, тот малыш, которого вы отправили к маме перед тем, как основать колонию. Помнишь?

— Старина Клипдасс приплыл на свадьбу вместо семи тысяч своих прожорливых собратьев? Серьезно?! — Юксаре закатился со смеху, и Мюмла-мама расхохоталась вместе с ним. — Вот это да! А я-то себе напридумывал... Конец света! Мы все умрем! Ха-ха-ха!

— Снусмумрик сочинил новую мелодию, называется "Неизвестная", — сказала Мюмла-мама, когда Юксаре перестал смеяться. Они накрылись ее широким дождевиком и зашагали домой по мокрой тропинке. — А Малышка Мю заявила, что теперь будет жить в банке из-под какао. Так она решила выразить протест против свадьбы Шнырька и Зверюшки Сос.

— Такие забавные, эти дети, — усмехнулся Юксаре.

— Не то слово.

— А как там моя яблоня? Без изменений?

— Увы.

"Ну и хемуль с ней, с яблоней, — думал Юксаре, хлюпая по грязным лужам. — Главное, что конец света прошел мимо и никто никого не съел. Теперь осталось выяснить, пьют ли хатифнатты шампанское. Но это как-нибудь в другой раз".

* * *

Через пару недель после свадьбы Шнырька на остров Самодержца пожаловала осень. Никто ее не ждал, никто ее не звал, а она никого и не спрашивала. Пришла и стала хозяйничать в свое удовольствие.

Дождь лил не переставая, над холмами непроницаемой стеной стояли густые холодные туманы, на море штормило. Так что Юксаре было не до хатифнаттов (если кому-то из вас все же не терпится узнать, пьют ли хатифнатты шампанское, обратитесь, пожалуйста, к Муми-папе, когда-то он странствовал с ними и знает о них все). Его беспокоила яблоня, жить на которой с каждым днем становилось все труднее. Листва была мокрая, трубка постоянно гасла, а шляпа от дождя потеряла форму. Ну и яблоки... Само собой, яблоки так и не выросли.

А в понедельник (недаром говорят, что по понедельникам ничего хорошего не жди), когда на остров налетел очередной шторм, случилась беда.

Снова пошел дождь, в воздухе закружил вихрь, и домик Мюмлы-мамы унесло ветром. Он скрылся за холмами в считанные секунды — несчастная Мюмла-мама успела лишь печально взглянуть ему вслед.

Детеныши обступили мать и заревели.

— Наш дом, наш любимый дом, — голосили они.

— Катастрофа, — прохрипела дочь Мюмлы, ежась от ветра. У нее было простужено горло (теперь уже по-настоящему). Она три ночи подряд спала под холодным дождем, чтобы доказать матери свою независимость.

— Как хорошо, что мы решили полюбоваться пасмурным небом и вовремя вышли во двор, — сказала Мюмла-мама, утирая слезы. — А то улетели бы на край света.

— Если бы не погибли в самом начале, — заметила Малышка Мю.

Юксаре сполз со своей яблони и стал пересчитывать детей.

— А где Снусмумрик? — спросил он, заметив в траве — там, где еще несколько минут назад стоял соломенный домик — маленькую губную гармошку. Юксаре взял ее и повертел в лапах. — Их всего тридцать три! Тридцать три! Снус, где же ты? Снус-снус-снус!

Но никто не отозвался. Потому что отзываться было некому. Снусмумрик улетел вместе с домиком.

— Бедный малыш, — заплакала Мюмла-мама. — Как же он без губной гармошки? Вдруг у него в голове заведется новая песня, а сыграть ее будет не на чем. А если Снусмумрик захочет есть? Надеюсь, там, куда он улетел, найдется парочка бутербродов.

Юксаре тяжело вздохнул, по привычке вынул из кармана трубку, но тут же положил обратно — курить под дождем было плохой идеей. Непогода разыгралась не на шутку. Небо заволокло темными тучами, как будто на остров пришла не осень, а самая настоящая зима.

— Если бы я знал, — произнес Юксаре, — что наш сын так рано покинет семью, да еще и вместе с домом, подарил бы ему на память свою шляпу.

— Будем надеяться, что через неделю-другую Снусмумрика принесет обратным ветром, — сказала дочь Мюмлы, завязывая шарфом больное горло.

— Это вряд ли, — возразила Малышка Мю. — К тому времени его уже съедят.

Мюмла-мама строго посмотрела на свою младшую дочь.

— Не болтай чепуху! Свят-свят-свят.

— Снусмумрик самостоятельный, — успокоил ее Юксаре. — Он себя в обиду не даст. Я ведь тоже рано ушел из дома. Не успел появиться на свет и уже через месяц шагал по дороге с рюкзаком за плечами навстречу приключениям.

— А как же твоя мама? Она, поди, все глаза выплакала, бедняжка.

— Сомневаюсь. У нее было так много детей, еще больше, чем у тебя, что мама наверняка и не заметила моего отсутствия.

Они стояли под дождем в растерянности. Мюмла-мама прижимала к себе своих детей, а Юксаре пытался сообразить, что делать дальше. Лучше всего было бы уплыть отсюда куда глаза глядят, но вот беда, у них не оказалось даже лодки.

— Где же мы теперь будем жить? — спросила Малышка Мю. Она забралась к матери в карман и выглядывала оттуда, шмыгая носом. — Может, записаться на прием к Самодержцу? У него должен быть на примете подходящий дом.

— Я знаю, где мы будем жить, — сказал Юксаре с важным видом, как будто совершил великое открытие. Мюмла-мама и все ее дети смотрели на него с надеждой. — Мы пойдем к Муми-троллю. Он приютит нас.

Дочь Мюмлы расхохоталась, забыв про больное горло.

— А я говорила, что навигационная каюта как нельзя лучше подходит для того, чтобы пережить кризис.

* * *

— Инспектор Твигс медленно подкрался ближе. Что это там блеснуло — уж не дуло ли револьвера? Преисполненный хладнокровной решимости, чувствуя себя орудием в карающей длани закона, он скользнул вперед...

Голос Мюмлы-мамы был мягким и уютным, как одеяло из гагачьего пуха. Казалось, что он убаюкивает не только детей, но и всех, кто нашел приют в доме, построенном из навигационной каюты "Морского оркестра". И Юксаре, и Муми-тролля, и Шнырька с его женой, и Фредриксона, и даже привидение, которое назвало читаемую в сотый раз историю замечательной.

Вечера в гостях у Муми-тролля были удивительно похожи друг на друга. Как будто это был один-единственный вечер, растянутый до бесконечности, словно змеиный хвост. Дожди не прекращались, ураган бушевал как безумный, крыша скрипела и трещала, рискуя провалиться на обеденный стол, и никто из обитателей даже не пытался высунуть нос наружу.

Пока друзья молчали о своем, сидя у огня, Юксаре раскладывал пасьянс и размышлял.

"Чем хуже погода за окном, — думал он, — тем меньше мечтаешь о свободе, независимости, приключениях и прочей ерунде. Хочется тепла, простых решений и кофе со сливками. Перестать делать все наперекор, отбросить ребячество, заметить наконец красоту и пользу фарфоровой сахарницы. Еще хочется, чтобы лучшая Мюмла на свете всегда была рядом, дети не болели ветрянкой, а Снусмумрик обзавелся губной гармошкой и не встретил на своем пути ни одного вредного хемуля".

— Пойду посмотрю на шторм, — пробормотал Муми-тролль, вырвав Юксаре из глубоких раздумий, и выскользнул наружу.

— Надеюсь, его не смоет, — сказал Фредриксон, продолжая беззаботно листать книжку "Путь через Океан". Шнырек и Зверюшка Сос увлеченно рассматривали свои пуговицы и ракушки.

— Скоро узнаем, — усмехнулся Юксаре и, убрав наскучившие карты, потер лапами глаза. Если бы он только видел, что происходило в эту минуту за пределами навигационной каюты (а в эту минуту юный Муми-тролль, как истинный герой, спасал из морской пучины свою будущую возлюбленную и мать его детей), он бы ни за что не позволил себе усмехнуться. Мюмла-мама села рядом и, склонив голову ему на плечо, стала молча смотреть на огонь в печи.

— Я тут подумал... — тихо, чтобы никто не услышал, произнес Юксаре, тронув ее за лапу.

— Хатифнатты пьют шампанское? — улыбнулась Мюмла-мама.

— Вряд ли. Я бы на их месте в такую погоду пил виски.

— О чем же ты подумал, мой милый друг?

Мюмла-мама подняла голову, обратив на Юксаре внимательный взгляд. В усталых глазах отражалось пламя — такое же ярко-рыжее, как ее волосы.

— Я подумал, что нам нужен собственный дом, — чуть помедлив, сказал Юксаре и отчего-то разволновался — как тогда, в день их первой встречи в Парке Сюрпризов. — Хватит скитаться. Мы же не затерянные в море корабли. И даже не хатифнатты. Мы просто Юксаре и просто Мюмла.

Мюмла-мама просияла от радости.

— Купим большой чайный сервиз, поставим беседку, повесим голубые занавески, — размечталась она.

— Может, лучше зеленые? — уточнил Юксаре. — Под цвет твоих глаз.

— Пусть будут зеленые, — согласилась Мюмла-мама. — В мелкий цветочек.

Юксаре набрал в грудь побольше воздуха и, склонившись к ее уху, произнес:

— Но перед этим... мы непременно должны... пожениться.

— Почему непременно? — вскинула брови Мюмла-мама и захихикала, прикрыв лапой рот, чтобы не разбудить спящих малышей.

Юксаре задумался. Действительно, почему. Он ведь еще вчера говорил, что стоит десять раз подумать, прежде чем вступать в брак. А теперь... Похоже, затянувшийся шторм изменил их всех.

— Шнырек и Зверюшка Сос поженились, а мы чем хуже? — не придумав ничего оригинальнее, ответил он.

— И то верно, — сказала Мюмла-мама. — Только давай подождем, когда закончится дождь. Не хочу выходить замуж в мокром свадебном платье. А гости... Представь, какие грязные у них будут лапы, когда они придут поздравить нас. И вместо веселой свадьбы у нас получится веселая генеральная уборка.

— Какой ужас! — в шутку поморщился Юксаре и беззвучно рассмеялся, ощутив в груди тепло. — Конечно, подождем. Поженимся, как только выглянет солнце.

И правда, почему бы не подождать. Им ведь совершенно некуда торопиться. А сейчас можно просто сидеть до утра возле печки, взявшись за лапы и слушая, как жалобно ухает в трубе. Встречать вместе день за днем, мечтать о несбыточном, жить, делая все, что хочется. А дождь... Дождь обязательно закончится. Чтобы когда-нибудь начаться вновь.