Форсайт: гармония, пошедшая прахом (джен)

Холмс решил пройти по следам хромого злоумышленника, теряющего пуговицы в чужих изгородях, так далеко, как это возможно. Сопровождать его пешком было выше моих сил, и я схитрил — решил следовать за ним на арендованном авто. Холмс на этот раз не стал подтрунивать над моей физической формой. Как врач я и сам отлично видел, какую пользу ему приносит активный образ жизни и любительские занятия боксом. Но еженедельные голодовки Холмса приводили меня в ужас, как он ни распинался о бодрости и лёгкости после них. Мы распрощались с Форсайтами, и я вывел автомобиль за ворота, а Холмс вернулся к дыре в живой изгороди. Некоторое время я бездействовал, ожидая дальнейших указаний. Медленно, не отрывая взгляда от следов, Холмс пересёк лужайку снаружи от изгороди, затем махнул мне рукой, указывая в сторону дороги на Рединг, и сам уверенно пошел в том же направлении.

Я повел машину, примериваясь к скорости Холмса. Заминки возникали, когда следы прерывались — подозреваемый то шел по обочине, то по траве, то зачем-то бросался в придорожные кусты. Цепочку следов нарушали то следы автомобильных шин, то коровьих копыт. Небо затянуло плотными облаками, поднялся резкий западный ветер, и я сдержал улыбку, когда он чуть не сорвал кепи с моего друга. На его месте я бы давно уже пришел греться в машину.

Но Холмсу было всё нипочем. Придерживая кепи рукой, он изучал следы преступника, пока они окончательно не перестали быть видимыми, в общей сложности пройдя чуть больше мили. На лобовое стекло упала первая тяжёлая капля, и Холмс наконец забрался в автомобиль.

— И что же дальше? — спросил я. — Он мог двинуться на… как бишь его… Токерс-Грин, — я достал карту, которой нас снабдили в пункте проката машин. — Или пойти вон по тому проселку в сторону Чейзи-Хит.

— Или даже до Рединга, — продолжил мысль Холмс.

— Дотуда более трех миль, а он хромает.

— За эту милю, что я прошел по его следам, он дважды присаживался отдохнуть, — покачал головой Холмс. — И в Рединге есть нечто очень привлекательное для человека, желающего скрыться — вокзал.

— Мы никогда не найдем этого типа, — вздохнул я. — Он может быть сейчас в любой точке Англии.

— Терпение, дорогой Ватсон! Не так уж много способов передвижения по этой стране, и мы знаем их все.

Нужно было тщательно опросить прислугу Форсайтов, но, посовещавшись, мы решили, что сегодня это делать не стоит. Вечерело, и возвращаться в Мейплдерхем было несколько бестактно — хозяевам могло показаться, что мы напрашиваемся на приглашение к ужину. Я снова двинулся в сторону Рединга, но уже с приличной скоростью.

* * *

Инициалы «J.F.» могли принадлежать двоим из ныне живущих Форсайтов — Джун и Джону, но платочек был дамским. Мне казалось совершенно невероятным участие в поджоге пожилой — под шестьдесят — леди. Ночной сад (чужая частная собственность), проникновение через окно с помощью лестницы, жестянка с бензином — всё это было несовместимо с понятием респектабельности. Холмс рассмеялся и напомнил мне о множестве случаев, когда преступниками оказывались те, кого никак нельзя было заподозрить. Пусть он и не нашел подозрительных женских следов в саду, но они могли просто не сохраниться. Миссис Монт рассказала, что мисс Форсайт приходила и уходила через парадный вход, в саду не гуляла, все время была на глазах у хозяев — то есть не могла обронить там платок во время визита. Но миниатюрная пепельница представлялась Холмсу ещё более важной уликой, так как была обнаружена в галерее. Поэтому он решил начать с мисс Феррар.

* * *

На время расследования Холмс остановился в своей лондонской квартире — все той же, на Бейкер-стрит. Старой доброй миссис Хадсон уже не было в живых, ее сменила мисс Хадсон — такая же терпеливая, обаятельная, но и прижимистая, как ее мать. То, что Холмс продолжал арендовать эту квартиру, купив свою пасеку, меня втайне забавляло. Это был верный знак, что мой друг никогда не откажется от столь любезного его сердцу частного сыска. Но пчеловодство, вероятно, было именно тем, что ему нужно. Я всегда говорил, что лучший отдых — это смена деятельности. Увлечения моего друга были весьма разнообразными. В момент нашего знакомства меня потрясла его добровольная ограниченность, узконаправленность интересов и их экстравагантное сочетание. Но то ли Холмс с годами стал менее непримиримым к «бесполезным», как он выражался, областям человеческого знания, то ли я стал глубже понимать его. Сейчас я признавал, что мало найдется настолько эрудированных людей, как он. Миссис Ватсон, искренне привязанная к Холмсу, продолжала мечтать, чтобы он ещё и женился. По словам этой мудрейшей из женщин, нельзя считать гармоничной личностью того, кто не изведал семейного счастья. Но это уже относилось к области фантастики.

Всю дорогу до Бейкер-стрит меня одолевали фантазии на тему увлечений Холмса. Вот он достает из ульев рамки с сотами, на лице — защитная сетка, на руках — боксерские перчатки, а обут он в альпинистские ботинки. Или еще: Холмс стоит посреди цветущего луга и вдохновенно играет на скрипке. Подчиняясь мелодии, пчелы не мечутся хаотично от цветка к цветку, а слаженно двигаются в танцевальном ритме. Пиджак Холмса расстегнут, чтобы не стеснять движения. При одном особенно сложном пассаже пиджак распахивается, и под ним становится видна кобура с пистолетом. Или вот еще: Холмс быстро едет на спортивном велосипеде. За его спиной развевается полосатый шарф, длинные ноги неутомимо крутят педали. Из карманов Холмса падают на дорогу и разбиваются пробирки с химическими реактивами — помню, в молодости он увлекался опытами. Химикаты выливаются на дорогу и начинают реагировать друг с другом, и путь Холмса сопровождается то белым паром, то желто-зеленым дымом, то вспышками пламени. Когда я выходил из такси, какая-то прехорошенькая девушка посмотрела на меня с веселым изумлением. Только после этого я осознал, что невольно посмеиваюсь. Я вежливо поклонился незнакомке и вошел в подъезд.

На скатерти остывала овсянка и яйца с беконом, над чашкой кофе истаивал парок, а Холмс, скорчившись у окна со своей бесценной картотекой, постукивал карточками, шелестел газетами и бормотал «прелестно», «любопытно», «занимательно».

— Что именно? — я старательно срезал ложкой верхушку яйца.

— Очаровательная женщина эта Марджори Феррар! — хмыкнул мой друг, и ложка в моих руках дрогнула.

— Холмс, прошу вас…

— Оставьте, Ватсон, уверен, вам она тоже покажется занимательной. Эти современные дамы, в коротких платьях, с короткими волосами и такими же короткими любовными историями! Помните, как было удобно в наши дни? Подозреваемым проходил или муж, или возлюбленный. Два, самое большее — три человека. Но у мисс Феррар столько возлюбленных, что, боюсь, мы потратим неделю, чтобы только встретиться со всеми ними.

— Возможно, это сплетни, Холмс, — тон, которым Шерлок говорил о «подруге» нашей клиентки, успокаивал и отгонял даже тени мыслей о возможности повторения истории с «Той женщиной». Я дожевал последнюю полоску бекона. — Рассказывайте, я весь внимание.

Передо мной колыхнулись газетные страницы. Портрет молодой, бесспорно привлекательной женщины с короткими волосами. Подпись: «Мисс Марджори Феррар, прелестная внучка маркиза Шропшир, невеста сэра Александра Мак-Гауна, члена парламента».

— Невеста? Но миссис Монт говорила…

— Газете два года, Ватсон, мисс давно простилась с членом парламента. И кстати, ни с кем более не объявляла о помолвке.

— Чем она занимается? — я рассматривал портрет предполагаемой поджигательницы. Прав Холмс, эти современные женщины… Чего стоят, например, их стрижки! И вопрос даже не в стрижках, а в самих женщинах и их стремлении «попасть в первую дюжину тех, кто обрезал волосы» или «тех, у кого они начали отрастать». Меня откровенно возмущало, что об этом пишут в колонках светской хроники. Миссис Ватсон, более чем достойная женщина, до сих пор носит ту же прическу, которая была на ее прелестной головке в день нашего знакомства.

— Друг мой, вы слушаете? Я говорю, что внучка маркиза зарабатывает на жизнь самостоятельно.

Сыщик протянул мне маленькую афишку театра «Водевиль»*. Нельзя сказать, что со сцены сего храма искусства демонстрировалось что-то неприличное, но эти измазанные белилами лица, песни, пляски, жуткие гримасы меня утомляли. Как-то в «Водевиле» триста ночей показывали одну и ту же пьесу. Что-то связанное с цветами, то ли «Три маргаритки», то ли «Четыре фиалки»*. Я вновь уставился на афишу — желтоватый лист бумаги был изрезан косыми буквами: «Рыжеволосая Марджори Феррар в роли…» — дальше что-то неразборчивое. Чуть ниже — схематичное изображение женщины, стягивающей с одного плеча платье.

— Мисс стала профессиональной актрисой, весьма известной в определенных кругах, — кивнул приятель.

— О, Холмс, не хотите же вы сказать?..— непонятно почему, но эта картинка меня расстроила. Шерлок с усмешкой покачал головой, придвинул стул к столу и притянул к себе тарелку.

— Что вы, Ватсон, что вы! Просто есть театры, режиссеры которых свято чтут традиции, а есть те, которые отдают предпочтение новым пьесам. Но все в пределах приличий. Современная молодежь называет их «смелыми» и «передовыми».

— Режиссеров или пьесы? — скривился я, наливая кофе.

— Обоих. В свое время, как я понял, мисс пробовала себя на ниве творчества — писала картины, стихи, танцевала и выходила на сцену. Ее имя также указано в графе «художник по декорациям». Нет, это совершенно невозможно есть, — Холмс оттолкнул холодную овсянку.

— О, она пишет картины? Но в этом случае…

— Умерьте ваш пыл, дорогой друг. Мы не можем подозревать каждого художника в поджоге только потому, что у него под рукой скипидар и бензин. Это равносильно тому, что за каждым ножевым ранением может стоять врач, — теперь Шерлок кромсал остывший омлет.

Я снова придвинул газету, глядя на мисс Феррар. Тонкие черты, тонкие брови, тонкая прядь, зацепившаяся на ключицу, тонкие запястья. Наверное, у нее карие глаза. Сочетание рецессивного и доминантного признаков у рыжеволосых — весьма частое явление.

— Что вам еще известно о ней?

— Мисс живет по принципу: «Неудача? Пренебречь, вальсируем!» Играет на скачках, правда, знает меру. Была замечена в салонах, где курят опиум, танцует не самые скромные танцы, весьма быстро передвигается на гоночном автомобиле, летает на аэроплане.

— Она еще и пилот? — не скрывая удивления, выдохнул я. Миссис Монт что-го подобное говорила, но я полагал что это ирония.

— Что вас так поразило, Ватсон? Уверен, аэроплан не сложнее в управлении вашей страшной тарантайки, называемой мотоциклом.

— Миссис Ватсон никогда не изъявляла желания воспарить над нашей грешной землей! — буркнул я, пытаясь вообразить мисс Феррар в очках и летном шлеме. Картина получилась несколько яркой, и пришлось оттолкнуть газету и долить себе еще кофе.

Холмс наблюдал за мной с некоторым неодобрением. Он, видимо, отказался от мысли позавтракать, найдя остывший омлет непригодным в пищу, и сейчас энергично жевал хлеб, намазанный маслом.

— Из всего вышеозначенного следует, что наша мисс вполне могла лично поджечь картины мистера Форсайта, после чего домчаться на своем автомобильчике или на своем же аэроплане в любую точку мира, чтобы создать себе алиби. Ну, согласен, не в любую, — кивнул Шерлок, усмехнувшись на мой протестующий жест, — лишь туда, куда хватило бы бензина.

— Вы верите, что она могла это сделать?

— Я пока не уверен в причинах. Репутация «разрушительницы по натуре», богемный образ жизни не кажутся мне вескими основаниями. Но если я пока не вижу мотива, это не значит, что его нет. Предлагаю не исключать подобную возможность, — Холмс встал, собирая со стола газеты. — Составите мне компанию? Я еду в Челси, познакомиться с мисс Феррар.

— Буду готов через десять минут, — кивнул я, вытирая рот салфеткой. Одернул жилет, тщательно стряхнул крошки с рубашки, и уже подходя к двери, небрежно уточнил:

— Холмс, а что было на том суде между миссис Монт и мисс Феррар?

— Мисс Феррар назвала нашу клиентку выскочкой, а мистер Форсайт мисс Феррар — предательницей. Обо всем было в той газете, мой друг, которую вы читали последние полчаса, — в голосе Холмса звякали флаконы с ядом.

Марджори Феррар приняла нас в гостиной (беж, темный шоколад, бирюза, пустые вазы на полках, пафосная винтовая лестница на несуществующий второй этаж). Должен сказать, что мисс не оправдала моих ожиданий. Во-первых, не стриженая, во-вторых, не рыжая, в-третьих — не дерзкая.

Актриса была задрапирована в короткое платье сиреневого оттенка, запястье обнимал широкий черный браслет с эмалевыми изображениями кистей и палитр, в длинных пепельных прядях тускло вспыхивали металлические серьги странной формы. Нам предложили сесть и одарили скрупулезно-усталым взглядом. Казалось, молодая леди старательно подсчитывает под моей кожей кровеносные сосуды, при том, что сам процесс подсчета ее категорически утомляет.

— Мисс Феррар? Мы с доктором Ватсоном…

— Я принимаю по вторникам, джентльмены, — перебила моего друга подозреваемая, — но если вы уже здесь, а мне скучно… — голос мисс Ферарр, прохладно-сладковатый, был похож на клубничное мороженое.

Рука в легких кольцах порхнула в сторону чайного столика, густо забитого фарфором, серебром, сэндвичами и булочками. Я с некоторым осуждением потер переносицу. Хозяйка раздраженно дернула красивым плечиком.

— Да, мистер Ватсон, я пью чай, когда пожелаю. Еще ем сыр с грушами и торт с марципановой глазурью. А завтракаю пирожным с шоколадом.

Я моргнул, некстати уставившись на талию собеседницы — как врач я не стал бы рекомендовать подобное меню. Но фигура мисс была стройной, осанка — ровной, а здоровый румянец вопил о бессменных партиях в гольф и теннис. Так что я удержал рвущиеся с губ медицинские рекомендации.

— Полагаю, изменение вашего образа жизни связано с частыми поездками во Францию? — учтиво поинтересовался Холмс, присаживаясь к столику и протягивая руку к молочнику, — благодарю, мисс Феррар, я не завтракал сегодня.

Привычно отметив удивление на лице дамы (как, впрочем, и любого, кого заставала врасплох наблюдательность моего друга), я пошарил глазами вокруг в поисках подсказки. Почему Холмс говорит о Франции?

Негромкий голос слился со звяканьем чашек и вспышками пламени спиртовки.

— Раньше я много времени проводила в Париже, однако последний год — увы! — приходится жить воспоминаниями о тех днях, — актриса несколько нервно погладила браслет. — Французы куда менее подвержены давлению традиций, нежели мы. При желании они не только могут выпить чашку чая в неурочное время, но и искупаться в ресторанном фонтане.

— Полагаю, после подобной ванны затруднительно было бы продолжать обед, — невозмутимо обронил Холмс, прихватывая очередной сэндвич.

Мисс Феррар закатила глаза, бросила в накрашенный рот конфету и пододвинула к нам молоко.

— Так чем я обязана счастью видеть вас, господа?

— Мы хотели бы поговорить о пожаре в доме мистера Сомса Форсайта.

— О, тот милый старик, на подбородок которого можно повесить чайник? Но, кажется, ничто и никто не пострадали? Я читала в газетах, — она развернула новую конфету.

— И более того — даже проезжали мимо? — поднял я брови.

Актриса осталась невозмутима, разве что пальцы, сомкнувшиеся на браслете, постукивали в слишком бойком темпе.

— За два дня до пожара. Полагаю, как и многие другие. Не беспокойтесь, на ночь пожара у меня есть алиби, — протянула мисс, зажевывая свое спокойствие третьей конфетой, — я была на репетиции.

— Ни секунды в этом не сомневался, узнав о вашей преданности храму Мельпомены, — с готовностью кивнул Холмс, — подскажите, где и с кем?

— С моим сценическим партнером, его зовут Эдмунд Кин. Репетировали «Отелло» перед прослушиванием в «Друри-Лейн»**. Наша репетиция закончилась в полночь, после чего я отвезла его домой, он живет в Сохо, а сама вернулась в Челси.

На лице Холмса не отразилось ни грамма удивления, я же был вынужден спрятаться за чашку. Мисс «Водевиль» желала получить главную роль в главном драматическом театре столицы нашей империи? Она может быть бесконечно талантлива, но, помилуйте, с ее репутацией? Впрочем, какое мне дело? Я проводил глазами номер телефона мистера Кина, который черкнула мисс для Холмса, услышал ее прохладное: «Звоните вечером, обычно он в постели до полудня» и последовал за Шерлоком на лестничную клетку. Там остановился зашнуровать ботинок, почему-то эти коричневые новые шнурки вечно расползались в самый неподходящий момент. Будто и не шелковые, а поди ж ты!

— Алло? — голос, похожий на клубничное мороженое, за стенкой весьма ощутимо нервничал. Вернее, нервничала его обладательница, что, признаюсь, весьма удивляло после демонстрации такого снежного спокойствия там, в шоколадно-бирюзовой гостиной. Я машинально стал ближе к двери, незамедлительно ко мне присоединился Холмс.

— Это Марджори, Элис, где твой брат? Что? О Господи, ты снова курила? Эдмунд же просил тебя! Элис Кин, повторяю, где твой брат? Нет? И как давно его нет? Несколько дней? Да, что ты за… Хорошо, хорошо, забудь. Сама его найду. Но если он появится, а ты будешь трезва, передай, что я его искала. Пусть срочно перезвонит.

Мы молча вышли на улицу. Я достал сигару, Холмс — пачку жевательной резинки. Еще одна загадочная привычка сыщика — носить с собой в кармане пару упаковок этой дряни. Он не жевал ее, лишь крутил в пальцах, когда в чем-то сомневался. Кажется, он пристрастился к этому американскому изобретению после того, как газеты неделю вопили о предотвращенной аварии самолета королевских военно-воздушных сил. Хотя, я, например, до сих пор не уверен, что дыру в двигателе можно было заклеить жвачкой.

— С чего вы взяли, что она бывает во Франции? — сделал я затяжку.

— Предположил. У нее на полке флакон французских духов, сделанных на заказ. Прекрасная парижская фирма, весьма яркие ароматы и соответствующие цены. Но этот запах был популярен в прошлом году. Как и браслет, которым мисс так дорожит, и шарф от французского модного дома в прихожей. Конечно, ей могли это прислать, но учитывая ее новомодные французские привычки и наличие аэроплана, мне показалось логичным, что она часто бывает в столице Франции.

Я подавил желание спросить, откуда Холмс знает так много о женских украшениях, особенно теперь, когда он проводит столько времени в обнимку со своими ульями. Безусловно, мой друг всегда умел удивлять.

— Полагаете, мисс Феррар звонила мистеру Кину, чтобы предупредить и просить подтвердить ее алиби? — пепел на кончике моей сигары был точно такого же цвета, как волосы нашей подозреваемой.

— Все возможно, Ватсон, — Холмс был на удивление серьезен, — а значит, мы должны найти мистера Кина раньше. И не только его. Уверен, столь оригинальная леди платит своей прислуге отнюдь не регулярно, а прислуга, как правило, подобное недолюбливает. Такси!

Я швырнул сигару в урну, совершенно некстати вспомнив, что глаза у мисс Феррар голубые. Рецессивный гетерозиготный признак. У рыжеволосых весьма частое явление.

* * *

Вскоре мы узнали, что мистер Эдмунд Кин вечер и ночь дня пожара провел в больнице на операции и, соответственно, никак не мог изображать Отелло. Приходящая прислуга мисс Феррар, любовно оглаживая десятифунтовую бумажку, рассказала, как на следующее утро после поджога собирала по ковру состриженные, опаленные волосы хозяйки.

* * *

Холмс не обошел вниманием и жителей Мейплдерхема. Он тщательно расспрашивал всех, чтобы получить представление об их привычном образе жизни и действиях в ночь пожара. Миссис Форсайт подробно рассказала об обеих горничных, шофере и садовнике. Миссис Кавендиш была неприветлива, мисс Поултни была болтлива и медлительна, Ригс то и дело сбивался с дороги, а Форрестер упорно высаживал лишь те цветы, которые нравились ему. Миссис Форсайт была не слишком ими довольна, но мистер Форсайт тяжело привыкал к новым людям. Холмса почему-то очень интересовали друзья и родственники прислуги. Выяснилось, что Форрестер жил бобылем, выбираясь в город только изредка. У Ригса были пожилые родители в Манчестере, и он навещал их не чаще раза в год. Миссис Кавендиш была вдовой и имела единственного брата, рабочий из Рединга. Семейные же связи мисс Поултни были чуть ли не сложнее, чем у самих Форсайтов. В Рединге у нее была огромная и не слишком благонадежная семья: отец — один из лидеров профсоюза железнодорожников; старший брат — активный участник чуть ли не всех забастовок за последние десять лет; второй — пьяница, чуть ли не ежемесячно попадающий в полицию; третий — безыдейный бездельник, регулярно вылетающий с работы; наконец, сестра, о которой миссис Форсайт, скривив губы, выразительно намекнула, что «род ее занятий неясен». Я удивился, как она решилась держать на работе подобную особу, какие бы хвалебные рекомендации она ни представила! Миссис Форсайт страдальчески поморщилась.

— Все они одинаковы, доктор. Будто гнилые яблоки — отличаются только местами, на которых гниль. Джейн Поултни не ворует, не болеет, не кокетничает с мистером Форсайтом…

Я так и не понял, всерьез она говорила или это был специфический французский юмор.

— …и довольно чистоплотна. Да ещё настолько некрасива, что вряд ли выйдет замуж. А о большем, — миссис Форсайт вздохнула, — в наше время мечтать не приходится.

Потом работников Мейплдерхема стали присылать к Холмсу по одному. Ригс завалил нас подробностями о храбрости старого Форсайта во время пожара. Миссис Кавендиш мне понравилась — отвечала на вопросы Холмса коротко и по делу. Крепкая, невозмутимая, она держалась со спокойным достоинством человека, которому нечего скрывать. Мисс Поултни, напротив, была нервозной и настолько болтливой, что у меня началась мигрень. Холмс же терпеливо выслушивал сплетни об отношениях Форсайта с женой — хозяйка, конечно, красива, но скуповата, придирчива, душевности в ней нет, о, эти француженки! О миссис Монт — прелестная юная леди, но так избалована, с детства была такой, о, эти единственные дети! Чего только не рассказала нам мисс Поултни! О маленьком сыне миссис Монт, о лентяе-Форрестере и глупости Ригса, о непутевом брате миссис Кавендиш — уже год, как он вернулся в Рединг откуда-то издалека, а до сих пор не может найти работу по специальности! Она переживает за него, как за малого ребенка, а ведь брат-то старший!

— Как вам сегодняшний улов, Ватсон? Кого из работников подозреваете?

— То есть обеих дам вы сбросили со счетов? — удивился я. — Вы ведь говорили, что замешан кто-то из самых близких…

— Та-а-ак… Продолжайте, прошу вас!

— Флер Монт, допустим, остро нуждается в деньгах. Мне, конечно, не нравится подозревать ее, она мне глубоко симпатична, но…

— Давайте помыслим логически. Форсайт пожара не устраивал — надеюсь, я вас убедил.

— Верно. Но они могли вступить в сговор: замысел — Форсайта, исполнение — жены или дочери.

— Сговорились они или действовали по собственному почину — в любом случае они бы избавились от той туфли. Малейшее подозрение против Форсайта ставит под угрозу получение страховки, то есть теряется весь смысл преступления. Во-вторых, было бы проще и убедительнее имитировать случайное возгорание. Неосторожное обращение с огнем, понимаете? Что-то вроде непотушенной сигареты, брошенной в галерее. А вы помните, как выглядела галерея?

— Согласен.

— Ну и, наконец, развести пожар во всей галерее, чтобы уничтожить лишь картины, упавшие в цене — это огромный риск. Могла погибнуть вся коллекция, и Форсайты потеряли бы больше, чем получили. А они — все трое — представляются мне весьма расчётливыми. Форсайту было бы проще начать продавать картины, хоть страховщик и не признает это открыто. Нет, Ватсон, среди мотивов этого поджога я бы поставил на первое место ненависть. Только вот пока не уверен, на кого — или на что — она направлена. Итак, кто же из прислуги, по-вашему, замешан?

— Ставлю на Поултни.

Холмс медленно кивнул.

— Весьма вероятно. Впрочем, проверять я буду всех.

* * *

Направляясь в Челси во второй раз, Холмс был на удивление задумчив и, судя по мечущимся бровям и недоуменным жестам, явно спорил сам с собой. Я молчал, нет нужны мешать Шерлоку опровергать собственные блестящие гипотезы. Ранне-осенний Лондон, золотисто-зеленый, яркий и терпкий, будил во мне какую-то юношескую сентиментальность и безрассудность. Хотелось прогуляться по высокому бордюру, продирижировать зонтиком в такт падающим листьям и даже, что за странная мысль — съесть эту булку с сосиской, мода на которые пришла к нам из Америки. Не могу сказать, что одобряю эту моду — булки продают из разрисованных передвижных вагончиков и к ним не подают салфеток. Но, в конце концов, у меня есть платок.

— Не понимаю, Ватсон, — выдернул меня из гастрономических мыслей Холмс, — искренне не понимаю. Я могу допустить, что это мисс Феррар подожгла галерею, но я совершенно не понимаю — зачем?

— Ну, вспоминая полученную вами информацию, нелишним будет отметить, что мисс не отличается благонравным поведением, — пожал я плечами. Нет, не пойду покупать хот-дог. Вокруг вагончиков вечно болтаются стаи оборванных шавок, а это неприятно.

— Выкурить один раз трубку с опием и поджечь подлинники Сислея, на мой взгляд, неравнозначные деяния. — Холмс нетерпеливо махнул рукой, — Вы же видели ее, Ватсон, она любит красоту. Да, своеобразную, да, не всегда понятную нам, старым мамонтам, но, положа руку нА сердце, вы можете представить эту женщину, уничтожающую именно импрессионистов?

— Я с трудом представляю вас, Холмс, столь горячо радеющего за женщину. — осторожно подбирал слова я. Мы уже подошли к нужному дому, но входить Шерлок не торопился, и я вытащил сигару.

Мой друг перестал нервно подергивать бровями и негромко рассмеялся, проводя рукой вдоль нескольких разноцветных припаркованных у тротуара автомобильчиков.

— Ватсон, современная женщина может быть весьма и весьма опасным преступником. Опасно недооценивать их, ведь взгляните, сколько всего умеют наши современные дамы, а главное — задумайтесь о том, чего они хотят!

— И чего же? — я не отрываясь смотрел, как на темный тротуар легко ложились красные кленовые листья с зеленоватыми прожилками.

— Не уверен, Ватсон, — в голосе сыщика чуть ли не впервые в жизни звенело сомнение, — я не могу этого до конца понять. Основа их жизненных принципов — гибкость и свобода, но мы-то с вами знаем, что гибкость без четкого стержня приведет тебя хоть на эшафот за убийство, хоть на получение Нобелевской премии за величайшее открытие.

— Нобель? Этот человек изобрел динамит, Холмс, стоит ли брать его кровавые деньги? — пожал я плечами, стряхивая пепел под ноги.

За спиной прошуршал издевательской смешок, и мы обернулись. Мисс Феррар в легком пальто цвета кофе с молоком и шляпке, украшенной изумрудно-зеленой лентой, задумчиво выпустила из губ сначала мундштук, потом — почти идеальное колечко табачного дыма. Я удержался, чтобы не сообщить актрисе, что курение на улице, во-первых, вредно, во-вторых, вульгарно.

— Добрый день, мисс, — приподнял свое кепи Холмс.

— Добрый день, джентльмены, — кивнула актриса, — вы желаете выпить со мной чаю в неурочное время или поговорить о несостоятельности моего алиби?

Она была идеально спокойна. Неторопливо сняла с рукава осенний лист, погладила тонкую кожаную перчатку, опустила мундштук в изящную кожаную сумочку. У меня мелькнула нелепая мысль — сейчас мисс во всем сознается и попросит отвезти ее в Скотланд Ярд.

— Да, нам стало известно о болезни мистера Кина и о ваших сожжённых волосах, — кивнул Холмс. — кстати, передайте мое восхищение вашему парикмахеру. Прекрасные накладные пряди.

— Сегодня же рассчитаю служанку, — вздохнула Маржори, — убирает из рук вон плохо, зато болтает со всеми без остановки. Полагаю, если скажу, что провела весь тот день и ночь дома за мольбертом, а волосы сожгла щипцами, вы мне не поверите?

— Я попрошу предоставить доказательства, — непривычно мягко ответил мой друг, — в противном случае предложу отправиться с нами к инспектору Лейстреду.

Тонкие брови чуть шевельнулись, девушка сделала неуверенный жест рукой, будто убеждая себя в чем-то. Сплела и расплела пальцы, выдохнула, полюбовалась носочками своих туфелек. Мы терпеливо ждали.

— Я могу надеяться, мистер Холмс, что мое алиби останется неизвестным не только для широкой публики, но и для полиции, если только мне не будет грозить тюремная камера? — она твердо посмотрела в глаза сыщику.

— Безусловно, мисс Феррар.

Кожаные перчатки выудили из недр кожаной сумочки ключи с брелоком, и современная мисс шагнула к припаркованной у тротуара ярко-алой спортивной машине.

— Что ж, тогда, прошу вас составить мне компанию. Не беспокойтесь, — усмехнулась девушка, закидывая руки на руль, — я не гоняю, если со мной пассажиры.

— Куда мы направляемся? — из вежливости поинтересовался я, занимая заднее сиденье. Холмс старательно укладывал свои ноги в крохотном закутке слева от водителя.

— В доки, — уронила мисс, поворачивая ключ в зажигании.

* * *

Желаете что-нибудь спрятать? Прячьте на складах в Вест-Индских доках. Гору трупов, маленький паровоз, большой автомобиль, поверьте, здесь даже индонезийского дракона не заметят. Длина причальной линии более десяти км, причалы с электрическими кранами, паровыми кранами, гидравлическими кранами, насосная станция, пакгаузы, шум, гам, скрежет, стук. И среди всего этого бардака мы в алом пежо, хозяйка которого именно сейчас решила улучшить свой гардероб.

Мисс Феррар, стянув с волос шляпку, старательно укладывала изумрудно-зеленую ленту, яростно орудуя булавками. Если раньше лента топорщилась бантом, теперь она напоминала заостренную палку. Холмс провел ногтем по лбу, взглянув на это произведение искусства, и выжидательно уставился на Марджори. Та и бровью не повела.

— Прошу за мной, джентльмены. Продолжаю надеяться на ваш такт и скромность.

Далее мы петляли, ныряли, выныривали, огибали, спотыкались, пригибались, чертыхались. Во всяком случае я, когда угодил в лужу креозота своим новеньким ботинком. Как мисс Феррар ориентировалась в этом лабиринте из крепких складов, обшарпанных сараев, ям, гор щебенки, для меня осталось тайной. Если она наведывается в эти сомнительные месте регулярно, то она более чем неосторожна. Разумеется, сейчас она под охраной двух джентльменов, мы с Холмсом вступимся за её честь и кошелек. Но когда мисс приходит сюда в одиночестве, что мешает копошащимся здесь рабочим всех мастей хорошенько приложить ее по голове любым булыжником и обчистить карманы?

— Не делайте такое лицо, Ватсон, мы идем посмотреть на сердечного друга мисс Феррар, которого она прячет, — хмыкнул Холмс, придерживая меня за локоть.

— С чего вы взяли? — просипел я в носовой платок. Ужасная вонь тухлой рыбы, креозота, керосина, горелого масла и еще сотни столь же малоприятных вещей заставила даже для меня потерять самообладание, а ведь я врач, которому запах формалина все равно что глоток утреннего кофе.

Холмс, не обращая внимания на ароматы вокруг, жизнерадостно перепрыгивал лужи, камни и доски.

— Лента на шляпке нашей мисс уложена в форме стрелы. На женском телеграфном языке это означает: есть сердечная привязанность. Но мисс сложила и приколола ленту прямо сейчас, ранее это был бант, что значит — заинтересована в общении с мужчинами. Следовательно, она желает продемонстрировать кому-то свою преданность.

— Холмс, да кто кроме вас понимает эту женскую чушь с лентами и шляпками? Я удивлен даже, что вы в этом разбираетесь! — не поверил я, вытирая пот со лба.

— Как я и говорил, мой друг, женщина — противник опасный, а значит, недооценивать ее не стоит, нужно изучить ее оружие. Что же касается ответа на ваш вопрос… Полагаю, в подобных знаках разбираются люди творческих профессий. Художники, поэты, актеры.

В ту же минуту мы чуть ли не ткнулись лбами в крепкую дверь, окованную железом. Почему мисс выбрала именно эту, для меня снова осталось загадкой — справа и слева было по десять ровно таких же. Актриса за мгновение замялась у стены, потом потянулась к железной ленте, потом что-то щелкнуло и дверь медленно, беззвучно поползла внутрь склада.

— Разумно, — оценил сыщик, — если, не дай Бог, при мисс найдут ключ от склада в доках, неприятностей не оберешься. А так — спрятал в щелку двери, и никаких утомительных расспросов.

Мы шагнули в темную пропасть, следуя за кофейным пальто, и я едва удержал крик — с потолка свешивались огромные змеи.

— Уистен? — голос мисс Феррар вновь стал похож на клубничное мороженое. Она небрежно погладила этих монстров и прошла вперед, — ты здесь?

Гигантские змеиные шкуры приветственно заколыхались, махнув хвостами. Я, вцепившись в руку Холмса, до конца осознал значение этого глупого выражения из женских романов о холоде, который сковал тело плотной коркой и не дает возможности пошевелиться.

Темноту полоснул луч фонаря, потом стало совсем темно, через мгновение — светло. Я огляделся. Мы с Холмсом стояли в пыльном помещении, забитом деревянными ящиками, заставленном железными сундуками, заваленном разномастными свертками. С потолка свисали змеиные шкуры непередаваемых размеров, самая мелкая была шириной с двух Холмсов и волочилась по полу. Рядом с этим кошмаром замер стройный юноша в замызганном фартуке, который придерживал под локоть мисс Феррар.

— Добрый день, господа. Моя фамилия Оден, Марджори сказала, что вы хотите со мной поговорить, — молодой человек кивнул на крепкие табуретки у стены. Заметив, что наше внимание намертво приковано к шуршащим золотисто-коричневым шкуркам, усмехнулся:

— Анаконда и аметистовый питон. Повесил на просушку, — в крепких руках с грязными ногтями возник серебряный термос. — Желаете глинтвейн?

Глинтвейн был хорош — крепкий, пряный, густой. Мисс Феррар пила уже вторую чашку, и я поневоле задумался, как мы попадем домой. Не думает же она, в самом деле, что я сяду в машину к нетрезвому водителю!

Рассказ мистера Одена показался банальным даже с учетом того, что слушал я его под сенью останков анаконды и питона. Ему восемнадцать, он любит мисс Феррар, пишет стихи и подрабатывает на складе. Ту ночь они провели здесь — он принимал ящики с африканской слоновой костью и специи из Индии, а мисс пряталась в дальней комнате, ожидая, пока уйдут поставщики. Оставались до утра, потом Марджори отвезла его домой. Да, он готов подтвердить это под присягой, если ей будет грозить подозрение в поджоге. Нет, он надеется, что в этом не будет необходимости, дело в том, что в ближайшее время будет объявлено о его помолвке с мисс Рендел, медсестрой из Бирмингема. Еще глинтвейна? Как пожелаете.

Марджори, как Оден называл нашу бывшую подозреваемую, улыбалась так, словно принимала в подарок Тадж-Махал. Я молча крутил в руках пустую чашку. Что ж, понятно, почему мисс Феррар желала умолчать о своем друге. Одно дело — провести всю ночь с актером в его квартире и сообщить: мы репетировали. Максимум, что грозит — сальные улыбочки и шепотки за спиной. А вот сказать: «Я всю ночь провела на складах в доках, с моим другом, который принимал партию черного дерева из Индии» — чревато многочасовыми допросами у полиции. Особенно, если полицейские сравнят кожу на сумочке и перчатках мисс Феррар с той, которая просушивается на тех же складах. И немилосердно подванивает, между прочим. Я вздохнул. Участвует ли актриса в контрабанде, помогает ли мистеру Одену воровать у своих работодателей или просто принимает подарки от влюбленного юнца, меня не касается. Меня, вернее, нас с Холмсом интересует только ее алиби. Мисс Феррар легко, только кончиками пальцев дотронулась до ладони своего поклонника, и я почему-то подумал, что она куда красивее его, гораздо старше, что, по данным «Лондонского бюллетеня», каждую неделю погибает как минимум один докер — обычно на них падают ящики с грузом, а зарабатывают они очень мало. А еще думал, что если мисс Феррар не поджигала картины мистера Форсайта, то у нас остался минимум один подозреваемый — Джун Форсайт. Да еще тот загадочный тип, что оставил следы в саду — если считать его самостоятельным фигурантом.

— Всего доброго, мистер Оден, приятно было с вами познакомиться, — пока я предавался отвлеченным размышлениям, Холмс вытряхнул из поэта все интересующие его детали и сейчас прощался, — я ни в коем случае не хочу пугать вас, но вам ведь известно, что за подобное — жест моего друга объединил сумочку мисс Феррар и свисающую с потолка змеиную кожу, — вам грозит от пяти недель каторжных работ?

— Пять недель обычно дают за бутылку Хеннесси, мистер Холмс, — безмятежно отозвался Оден, вставая, чтобы проводить нас. — Здесь я получу куда больше.

Мисс Феррар с непередаваемой улыбкой протянула молодому человеку руку для поцелуя и пролавировала к двери. Юный мистер Оден проводил ее восхищенным взглядом, я — исключительно профессиональным, мисс была слишком бледна.

— Мисс Феррар! — окликнул актрису Холмс, и девушка замерла прямо возле серо-зеленых шкур этих тварей. — Горничная миссис Монт передала вам вашу карманную пепельницу?

Марджори неожиданно совсем по-детски сдула пушистую пепельную прядь со лба и радостно улыбнулась.

— Пепельницу? С гранатами? Она у Флер? Я ужасно расстроилась, когда решила что потеряла ее, это дедушкин подарок!

— Значит, не передала, — резюмировал мой друг, допивая глинтвейн.

____________

Примечания:

_____________________________

* Театр был открыт в Вестминстре в 1870 году. Репертуар — комические пьесы с танцами и песнями. Спектакль «Две розы» действииельно шел в «Водевиле» триста ночей подряд

** Королевский театр на Друри-Лейн — старейший из театров Великобритании. В XVII — начале XIX веков считался главным драматическим театром британской столицы. Актер Эдмунд Кин был звездой этого театра, особенно удавались ему пьесы Шекспира, в частности «Отелло». Правда, лет за сто до описываемых в фике событий

* * *

В 1911 году член команды Королевских военно-воздушных сил Великобритании заклеил дыру в водяной рубашке двигателя жевательной резинкой, предотвратив тем самым аварию самолета.