Простой вопрос (джен)

Когда Лизе исполнилось четырнадцать, у неё было два дня рождения — официальный и настоящий.

Всё началось с того, что Лиза попросила у мамы пригласить Иржи. Она знала, что мама будет против — но того, что произошло, она не ожидала. “Эти мерзавцы, — мама кричала, но лицо у неё было усталым и ровным, — убили Гейдриха, а ты хочешь…”

Лиза попыталась сказать, что Иржи четырнадцать и он не убивал ни Гейдриха, ни кого-то ещё. Но мама снова стала кричать, и она долго описывала, как семья Иржи ночью, под покровом темноты пила и танцевала в день смерти господина протектора. А Лиза поняла, что уговорить маму не выйдет.

* * *

Иржи был лучшим нападающим в школе и умел отжиматься с несколькими хлопками, а Лиза была красавицей и могла дать списать любой предмет. Поэтому Иржи мог ухаживать только за Лизой — а Лиза среди всех мальчиков могла выбрать только Иржи. Правда Вальтер пытался доказать, что парнем первой красавицы школы не может быть чех — но его мало кто слушал: он сам ухаживал за Лизой, и она ему отказала.

* * *

Лиза знала, что раньше чехи хотели хотели, чтобы немцы исчезли, и убивали всех, кто был против — а теперь убивают выборочно, как того же Гейдриха. Ещё Лиза знала, что Иржи был чехом. Но до того разговора с мамой Лиза толком не задумывалась о том, как одно связано с другим.

Иржи никого не убивал, в его семье тоже до Возвращения никто не убивал немцев, и во всём Грюнбахе, насколько Лиза знала, до Возвращения никого не убивали.

Может быть, — думала Лиза, — у нас собрались особенные чехи?

Как бы то ни было, пригласить Иржи на день рождения было надо: они целовались под школьной лестницей, Иржи дарил ей цветы и делал за неё математику, она зашивала его рубашку и писала за него сочинения, а когда взрослые не видели, они ходили за руку. Так Лиза и решила, что дней рождения будет два — официальный (для мамы) и настоящий (для Иржи).

* * *

На настоящий день рождения собрались за городом. Лиза пригласила только тех, кому доверяла: своих подруг Рику и Дороту, и ещё Аню из рикиного класса. Лиза не очень часто общалась с Аней — но Аня была лучшей рикиной подругой, и о ней было ясно: не выдаст.

* * *

Иржи устал. Устал от матери, которая каждый день твердила, что “нас скоро расстреляют, говорят, что по дороге на Зюдендорф поезд сошёл с рельс”. Устал знать, что как только очередной слух забудется, мать станет твердить, что “нас скоро отправят на завод в Германию”, а потом появится новый слух… Устал от задач про уничтоженных врагов Рейха, устал выходить к доске и решать их на отлично, всегда на отлично. Устал быть быть самым спортивным, устал сдавать домашки без единой ошибки — чтобы только не дать повода на своём примере объяснять “природную ущербность низшей расы”. Устал слушать, как фрау Вайсе, учительница истории, придирается к его сочинениям и всё-таки находит повод рассказать всему классу про “природную ущербность”. Устал ждать, что ученики станут повторять за учителями — и вся школа будет против него.

Ещё недавно он отдыхал только когда играл в футбол, но теперь… Теперь рядом с ним была Лиза, беспечная Лиза с большими карими глазами. Она писала за него сочинения и “по секрету” рассказывала об этом всем своим подругам — и когда фрау Вайсе говорила про “природную ущербность”, это были просто “правильные” слова, которые должна была говорить учительница, и все слушали их вполуха.

Но дело было даже не в сочинениях. Просто Иржи смотрел в глаза Лизе, держал её за руку — и усталость уходила сама, и ему казалось, что воздух, которому раньше что-то мешало проходить в грудь, теперь проходит в неё свободно.

Поэтому Иржи спешил на день рождения Лизы — даже не смотря на то, что Лиза пригласила туда дочь фрау Вайсе. “У нас должен быть большой праздник, — сказала она решительно, — и я туда приглашаю всех, кто не выдаст. А Аня не выдаст”.

* * *

Еды смогла принести только Дорота, зато Аня принесла карты и несколько настольных игр.

Аня объясняла очередные правила, Рика что-то рисовала в своём блокноте, Лиза лежала на плече у Иржи, пока он крутил в руках её волосы. Он думал о том, что в последний раз так легко ему было до прихода немцев.

— Ладно, — сказала Рика, — я запуталась. Давайте лучше в “правду или действие”.

— Давайте! — Лиза оживилась.

Аня вздохнула и убрала книжечку с правилами в коробку.

* * *

Иржи отжался с тремя хлопками, Рика и Лиза показали свои лифчики — и только Аня всю игру выбирала правду. И когда Иржи спрашивал Аню, он знал, что она снова выберет правду.

Он готовился задать ей какой-нибудь глупый вопрос вроде “Ты любишь смотреть на себя в зеркало голой?”. Хотя ему не было никакого дела до того, что там она любит у себя высматривать.

Его весь вечер волновало другое — почему фрау Вайсе любит поговорить о “природной ущербности” Иржи, а Аня сидит на празднике с ним и Лизой. Почему вообще все здесь собрались — хотя и Рика, и Дорота, и, наверное, Лиза верят в высшую расу и недолюдей? И почему сам Иржи чувствует, что может доверять и Лизе, и Рике, и даже Ане?

— Правда, — буркнула Аня. “Не понимаю, что вы находите в этой дурацкой игре”.

И Иржи сказал:

— Чтобы бы те делала прямо сейчас, если бы была еврейкой?

Аня задумалась.

— Пошла бы через границу, наверное. Чтобы добраться до Палестины.

* * *

В Грюнбахе жила только одна еврейская семья, и те уехали ещё в тридцать восьмом куда-то под Прагу — чтобы через полгода Германия захватила и их новый дом.

Но на истории рассказывали о том, как век за веком евреи не давали Германии обрести могущество, на биологии — о том, почему евреи не способны “развить высокий интеллект”.

Только на литературе фрау Кюнцель говорила о том, что ненависть к врагу не должна быть абсолютной, надо уважать лучших людей тех наций, которые враждебны нам. А потом читали Шекспира — “Венецианского купца”, конечно.

Иржи не знал до конца, верить ли тому, о чём писали в учебниках. С одной стороны — отец часто ругал евреев. Когда-то, до прихода немцев, он даже говорил, что Гитлер пришёл к власти на еврейские деньги. С другой стороны, в тех же учебниках писали, что в Судетах чехи убивали тех немцев, которые отказывались говорить по-чешски.

Но Иржи иногда ловил себя на том, что рад, что почти все мерзости в учебниках говорят про евреев, и только изредка — про чехов.

* * *

— Аня, какая Палестина? — спросила Рика.

— Ну… Которая на юге.

На удивление Иржи, девочки не слишком удивились его вопросу. Аня и Рика начали бурно обсуждать, Лиза и Дорота задумались.

“Почему я им доверяю?”

— Причём здесь Палестина, я правда не понимаю.

— Вроде там родина евреев. Каждый должен жить на своей родине, а не в чужом государстве, всё такое.

— Но, — заговорила Лиза, — тебя могут застрелить на границе.

— Ну да, — согласилась Аня, — это называется рисковать собой ради родины.

— Вы все неправы! — решительно сказала Рика, — если бы я была евреем, я бы убила себя.

Все повернулись к ней.

— Смотрите. Ведь в чём суть евреев? В том, что они разрушают все государства, где они живут. И если ты попадёшь в свою Палестину, то ты будешь опять всё разрушать, зато в Палестине. И смысл? А если убить себя, то немножко спасёшь мир от евреев, как-то так.

* * *

Все замолчали. Иржи думал о том, что видел девочек такими, какими их не видел никто. Но что с этим делать, не понимал.

“Почему я им доверяю?”

— Ладно, — сказала Дорота, — Где там твоя настолка?

* * *

Расходились постепенно: никто не должен был догадаться, что Иржи был с девочками. Когда все ушли, Лиза хотела поцеловать Иржи на прощание — и не могла оторвать губ.

Потом они всё же расстались, были сумерки, и Лиза шла и думала, что ничего не знала об Иржи раньше, что она вообще ничего о нём не знает.

И о том, что бы она ответила за вопрос Иржи, она тоже не знает.

Она не могла бы убить себя, как Рика.

Она не могла бы пойти нелегально через границу, как Аня.

Она даже не знает, нужно ли это.

Что — это? Зачем — нужно?

Но ведь все евреи в гетто. Но и там…

* * *

Прошло две недели. Лиза, как обычно, за обедом рассказывала маме про школу.

— А ещё мы играли в “правду или действие”, и Аня Вайсе спросила Рику, что бы Рика сделала, если бы была еврейкой. И Рика сказала…

— Как она могла? — мама снова кричала, и снова её лицо было усталым и ровным, — эта твоя Аня ещё ребёнок, дочь приличных родителей, и кто, кто ей внушил…

Мама продолжала кричать, не дослушав до рассказала об ответе Рики (он же должен был маме понравиться…) А ведь Лиза надеялась потом задать вопрос Иржи самой маме.

Но мама кричала, и Лиза не могла понять, почему она кричит.

Лиза понимала одно: она больше не сможет рассказать маме ничего по-настоящему важного.