Прийти, чтобы остаться (джен)

Эпизод из фильма «Франкенштейн», снятого на студии «Халлмарк» в 2004 году.

Было как-то стремно смотреть, как мужчина в белом халате замер возле высокого стола и, затаив дыхание, ломая руки, истово шепчет:

— Ну давай… Давай… дыши, дыши, хороший пёс! Дыши!

На столе врастяжку лежит крупный спаниель, сбитый насмерть конным экипажем, его мало того, что лошадьми затоптали, так ещё и карета переехала. Стопроцентно мертвая собака.

— Вставай!.. — шепчет Виктор Франкенштейн.

Поднялся и опустился рыжий бок. Пёс открыл большие круглые печальные глаза. Робко покосился по сторонам. Дернул ухом… На лице Виктора безумное ликование, смешанное с изумлением и потрясением. Живой!.. Господи, он живой!

Пёс медленно поднялся, всё ещё робко кося глазами по сторонам, он не принюхивается, просто дышит, а в глазах горестная печаль. Постояв с минуту, пёс так же медленно улегся обратно. Закрыл глаза и перестал дышать.

Как же мерзко было смотреть на Виктора в тот момент, когда он разочарованно застонал-засуетился вокруг повторно умершей собаки. Так хотела крикнуть ему — да оставь его в покое! Не трогай мертвого! Будь человеком, идиот, перестань играть в бога!

Сценаристы и актеры меня не услышали. Виктор создал монстра, от которого тут же малодушно отрекся. А ведь бедное создание не заслуживало такого отношения. Как к собаке.

Его история в фильме закончилась во льдах, куда он унес тело своего создателя — Виктора Франкенштейна. Здесь она — продолжится.

__________________________________

Грохнул гром. Низко и раскатисто. Его рокот прошелся от горизонта до горизонта рычащим гулом, прижимая к земле старые липы и тополя. Один престарелый тополь не выдержал нагрузки, его разбухшие от дождя и времени ветви тяжело клонились вниз, сгибая и без того ослабевший ствол, чьи годовые кольца теснились внутри под страшным давлением огромного количества прожитых годов, и было их немало — ровно сто сорок ровных полосок-лет. В него не раз попадали молнии, его неоднократно спиливали, безжалостно обгрызая крону, но он упрямился, заживлял ожоги, полученные от молний, отращивал и выбрасывал в стороны новые побеги-ветви, восстанавливая заново покоцанную крону

А вот эта ночь, увы, стала для него последней. Очередной порыв ветра швырнул в его сторону мощный поток. Воздушный удар совпал со звуковым и физическим — волна грома вкупе с воздушным тараном и тонной воды обрушилась на ствол и стену конюшни. Ломая и корежа тополь. Падая, он проломил собой стену и всей многолетней многотонной тяжестью рухнул внутрь строения, круша балки и перекрытия.

Отчаянного крика человека, погребенного под рухнувшими стенами, никто не слышал. Даже лошади, стратегически отбежавшие в самый дальний конец левады, подальше от строений и деревьев.

Только под утро Люпин смог заснуть. Вконец умученная Лери, уложив сына в кроватку, устало потерла глаза — что за ночка! Всю ночь грохотала небесная дискотека, особенно сильно старались бас-гитаристы и ударники — высшая элита рок-н-ролла и хеви-метала. Так и представлялись их лохматые, прыгающие по сцене фигуры в обнимку с готическими гитарами, барабанами и тарелками… И ведь так не вовремя поддавали жару! Стоило ребёнку задремать-засопеть, как с небес доносился новый взвизг-росчерк молнии с грохотом барабанов следом. Ну как тут заснуть-то?!

Вздохнув, молодая женщина ещё раз взглянула на спящего сына — наконец-то он заснул, замучился, бедненький, понапугался-понавеселился за веселую ночь… Только-только задремлет, как новые раскаты грома заставляют его растопыривать глазенки и рваться к окну, чтобы ещё на одну молнию посмотреть, повизжать и попрыгать от восторга. Чудик невозможный.

Так, ладно, пока он спит, проверим, что там снаружи творится, а то она вроде чувствовала, как в какой-то миг земля дрогнула… Ох, хоть бы не дерево!.. Охваченная внезапными подозрениями и тревогами, Лери поспешно выбежала из комнаты. Ненадолго остановилась у лестницы, окинула внимательным взглядом холл, совмещенный с кухней и гостиной — ну, вроде цело всё… Спустившись, пересекла холл и отперла входную дверь.

Кардинальные изменения в окружающей обстановке бросились в глаза сразу, как тараном, страшной пустотой. Не было на месте тополя-исполина, незыблемой глыбой нависающего над конюшней и двором, его пышной, глубоко-зеленой кроны, мирно шелестящей на высоте тридцати с лишним метров.

«Я не успела его замерить», — похоронным набатом зазвенела в голове горестная мысль. Следом хлынули горячие слезы — тополь было неимоверно жаль. Всхлипывая и утирая бегущие по щекам соленые ручейки, Лери, спотыкаясь, побрела через замусоренный двор к конюшне, обогнула её и в полном потрясении уставилась на пролом в стене. Все её сожаления по поводу погибшего исполина в ту же секунду испарились бесследно.

— Ну… с-скотина, ты не мог в другую сторону упасть, гад древовидный?! — отчаянно заорала Лери, в ужасе обозревая разрушения, нанесенные рухнувшим деревом.

Следующая её мысль-тревога была о лошадях, и она бросила беспокойный взгляд в сторону озера-левады — уф, вон они, все трое: Орландо, Мэри и Солдат. Стоят мирно на берегу озера, головами к дому, на неё глазеют, мол, чего кричишь-то? Смутившись от собственной несдержанности, Лери виновато развела руками, потом, отвернувшись от лошадей, снова обозрела расхреначенную конюшню, этот жуткий пролом-провал в стене, мешанину балок и стропил, часть крыши. И, как апофеоз всему, поверх всего этого красочно разлегся тополь, толстый и наглый, раскинулся там, как в шезлонге мужик после бани! С пивом!!! Сука, мать твою!

На её ругательства от дома прибежал Холмс, серый пёс, прибежал, встал рядом, морду задрал и стал внимательно слушать. Потом его остроконечное ухо дернулось в сторону пролома, следом за ухом двинулся нос, трепетно и страстно внюхиваясь в новые запахи.

Лери, увидев это, тут же срочно замолчала — кого в пустой конюшне мог услышать пёс? А Холмс тем временем разобрался с запахами и немедленно налился честной сторожевой злостью, в глубине его поджарого длинного тела зародилось тихое злобное рокотание, на плечах и шее вздыбилась густая грубая шерсть, отчего он стал совсем похож на волка. Басисто взлаяв, пёс ломанулся в пролом, мощно продираясь сквозь хаос ветвей, балок и кусков стены. Лери настороженно замерла, ожидая драки или погони, кто его знает, кто у них в сарае решил грозу переждать, может, хорёк какой, или лиса приблудилась… Лай стих, сменившись ворчанием, а потом… Холмс снова залаял, на сей раз в совершенно иной тональности — зовуще и требовательно, как тогда, когда гриб в лесу найдет.

— Кто там? — крикнула Лери.

В ответ молчание. И повторный зов Холмса, в его голосе почему-то зазвучала мольба, Лери так и послышалось — ну пожалуйста, поторопись!.. Да чтоб тебя! В пролом Лери лезть не рискнула, прошла в конюшню через дверь, благо что та оказалась целой и далеко от места катастрофы. Сняв с полки у входа фонарик, она зажгла его и, ведя лучом перед собой, принялась исследовать катастрофу изнутри, отсюда всё выглядело ещё более плачевно: пострадали денник Орландо и часть прохода-коридора. Теперь Лери просто ненавидела старый тополь, рухнувший так растратно и неудобно, его ж распиливать придется и кусками выносить отсюда, гада деревянного… А ремонт конюшни во сколько обойдется?!

Тихо ругаясь сквозь зубы, Лери с предельной осторожностью стала пробираться через завал к находке Холмса, который тем временем продолжал умоляюще гавкать, подзывая и поторапливая хозяйку.

Находка оказалась большой: под мешаниной стропил и балок лежал человек. Лицом вниз и раскинув руки. Из горла Лери вырвался сдавленный вопль — только покойников ей не хватало до кучи!.. И заткнись, Холмс, просто заткнись, зараза! Зачем ты мне его нашел, зачем??? Холмс отозвался рычаще-злобным гавком, прямо в лоб говоря — «поторопись, дура!» Э? В смысле, он живой?

Продравшись сквозь доски, Лери с опаской прикоснулась к шее. Правда, сперва пришлось раздвинуть промокшие черные волосы, чтобы добраться до кожи… до теплой кожи живого человека. Ну слава те Господи, живой хоть!

Спешно выковырявшись из-под завала, Лери устремилась в дом — звонить в скорую-спасателям-полицию. Увы и нет. Ночная буря повредила не только конюшню, но и телефонную связь обрубила — телефон мертво молчал. Оцепенев от ужаса, Лери уставилась на телефонную трубку, потом, не веря, потыкала в рычаг отбоя, снова повертела диск, набирая номер девятой спасательской базы, которая, по идее, всегда должна быть на связи. Мимо. В трубке всё то же молчание. Твою маму… маму… Маму!

Лери нервозно закусила губу — так, до спасателей не дозвониться, соседей… тоже не дозваться. Рафаловы в отъезде, они геологи, их вечно дома не бывает, вон, ребёнка с собой таскают даже, а Энгус Франкель слишком стар, пока доползет с клюшкой, на своих подагрических ногах…

Схватив с дивана плотный плед, Лери рванула обратно к конюшне. Снова пробравшись к пострадавшему, она откинула с него крупные обломки, потом прикинула, сможет ли она вытащить его из-под завала? Вроде бы он не придавлен. На всякий случай она это проверила, прощупала все доступные части его тела вплоть до ног, которые, слава богу, тоже были свободны. Расчистив путь перед человеком и освободив ему голову, Лери ухватила бессознательного мужчину за подмышки и попыталась приподнять. Однако… сколько же он весит? Тонну, две? Покряхтев и попыхтев, потужившись с минуту, Лери смогла сдвинуть неподъемную тушу всего лишь на сантиметр. С тоской подумав о муже, которого нелегкая унесла в командировку в Лиенц почти на неделю, и о садовнике, который умотал в Инсбрук за клубнями топинамбура для весенней высадки, Лери лишний раз убедилась, что закон подлости сейчас действует во всей красе. Не было абсолютно никого, кто мог бы прийти на помощь.

Посмотрев на мужчину, она задумчиво наклонила голову к плечу — мужик довольно крупный, если к нему привязать постромки, а те — к лошадиной упряжи, то с помощью лошади его можно вытянуть. Задумано — сделано. Накатав-скрутив из простыней жгуты, молодая спасательница крепко обвязала мужчину поперек груди, пропустив концы импровизированных тросов под мышками, прикрепила к ремням постромок, протянув за пределы завала. Снова расчистив путь и расстелив брезент, Лери сочла, что к транспортировке мужик готов. Теперь дело за малым: припрячь к миссии спасения лошадь.

Забрав из шорной упряжь, она вышла к леваде. Подозвала к себе Орландо, бурого исландца, толстого и мирного. Накинув на пони упряжь, Лери завела его в конюшню, протянула к поперечному брусу постромки и пристегнула. Подошла к голове пони, взялась за узду и потянула, Орландо послушно влег в хомут. Потихонечку-полегонечку, серией манипуляций, мужчина был затащен на брезент, отбуксирован к дому и ввезен в холл, ради этого Лери разрешила лошади зайти в дом. Не нашлось под рукой другого носильщика… Развернув пони, она вывела его во двор, сняла с него упряжь и запустила обратно в леваду, после чего вернулась к найденышу.

Все эти действия, волочение по двору, по порогам-ступенькам мужика, кстати, в чувство не привели, он как был, так и продолжал валяться в отключке, в придачу ко всему ещё и завонял. Лери подозрительно потянула носом — пахло далеко не розами, а дикой смесью немытого тела и отсыревших носков дальнобойщика, две недели просидевшего за рулем российской фуры. Смердел дядя будь здоров, прямо как бич из подвала долгостроя.

Спасательница приуныла окончательно — как эдакую глыбу в ванную затащить, она не имела ни малейшего понятия. Может, его прямо тут, в холле, вымыть? Ммм-м-м, а потом ещё придется за ним мыть. Ох…

Она снова потянула носом, пахло всё тем же — подзаборным бомжем. Стараясь не нюхать, Лери внимательно оглядела находку: размеры дяди впечатляли, в один его сапог она влезет обеими ногами. До бедер. Роль плаща исполнял танковый чехол, при этом под ним угадывалось энное количество рваного тряпья, судя по буграм на груди. Черные спутанные волосы были сальными и напоминали сосульки, а вот лицо по-детски гладкое, даже намека на щетину не наблюдалось. Брови редкие, нахмуренные, слева под волосами, надо лбом, виднелся полукруглый шрам со следами стежек — кто-то когда-то весьма топорно заштопал ему рану на голове. Или скальп пришил. Черт его знает, что у него за бурное прошлое было…

Так, ладно, надо его раздеть и проверить ребра — не сломаны ли? Полюбовавшись на длинный прямой нос, возвышающийся на лике, как Скала Славы из известного мультика, Лери принялась за работу — сначала долго, чуть не ломая ногти, развязывала-растягивала узлы из простыни, которые за время транспортировки затянулись намертво. Потом настала очередь одежды, под плащом, как она и догадывалась, было намотано множество драных старых тряпочек, которые она вскоре заморочилась распутывать и вытягивать из-под недвижной туши. Сапоги снимались долго, так же долго разматывались бесконечно длинные портянки. Штаны и рубаху Лери не рискнула трогать, тактично уважая личное пространство бродяги. Ребра тем не менее были прощупаны — через одежду. К облегчению Лери, они оказались целыми. Ну хоть это хорошо.

Однако столь длительный сон спящего красавца начал настораживать, слишком долго парень находится без сознания. Лери несколько раз ловила себя на том, что прислушивается к его дыханию, начиная опасаться — а не в коме ли он? И как назло, уехал её муж, дипломированный врач-спасатель. Как раз тогда, когда он жизненно необходим. На всякий случай Лери осмотрела-ощупала голову, ран и шишек не обнаружила, что её немного успокоило.

К счастью, мир не опустел для отдаленных загородных ферм, к дому-манежу номер четыре вскоре подъехал полицейский патруль, проверяющий разрушения, нанесенные ураганом. Увидев раскуроченную конюшню, полицейские тут же вызвали пожарных и дорожных рабочих, которые принялись за ликвидацию беспорядка: распилили и вывезли тополь, проверили и починили электропроводку и всё прочее разное по надобности. Самих полицейских Лери зазвала в дом, чтобы те разобрались с пришельцем. Однако, услышав их предложение забрать бродягу в Центр социальной адаптации для лиц без определенного места жительства и занятий, резко передумала, сочинила на ходу, что это гость её мужа, которого на вокзале ограбили, и вытолкала стражей порядка. Знает она, как там с такими бездомными обращаются! Накачают транками, залечат наскоро мифические раны, швырнут на койку в углу и забудут до депортации из страны, если он иностранец… А документов у него она не нашла, это точно, лично же раздевала!

Ладно, с одним полисмены ей помогли — уложили парня на кровать в гостевой комнате. Кстати, раздетый, он не шибко вонял, так, ноги чуть попахивали да и всё. Так что кучу тряпья Лери без сожаления сожгла на улице в железной бочке, оставив безразмерный плащ и сапоги.

Проснулся сын и запросил кушать. Накормила, показала дядю, объяснила, почему она с ним сидит. Дитёнок проникся, посидел вместе с мамой, кротко играя в тихие спокойные игры — рисование, лепка, покатал по столу машинку. Разыгрался, перетек на пол, там места побольше.

Нанятые полицией рабочие тем временем покончили с делами по хозяйству, убрали мусор и, содрав с хозяйки нехилый куш, укатили восвояси. Подсчитав бюджет, Лери расстроилась — ремонт конюшни придется отложить. Одно хорошо — разгар весны, впереди ожидаются теплые деньки, лошади всё больше времени проводят на свежем воздухе и не особенно сильно нуждаются в крыше над головой.

Утро переползло в полдень, Лери, следя в три глаза за трехлетним шустриком и одновременно сторожа сон бессознательного гостя, вскоре почувствовала, как её раздвоенный мозг начал буксовать от чрезмерной нагрузки, внимание стало рассеиваться, обещая понятно какие анонсы. И всё же этот день подарил ей некую передышку в лице обеспокоенной свекрови. Приехала та к часу дня. Припарковав свой Фольксваген и обозрев следы рабочей деятельности в виде свежей щепы и кусков коры, гор опилок, ветвей и отпечатков протекторов тяжелых машин, матушка дернула веком и вошла в дом, прямо с порога начав песочить невестку вдоль и поперек. Лери кротко слушала претензии дражайшей свекрови, послушно кивала на её междометия и покладисто согласилась с грозным вердиктом — забрать Люпина на все выходные!

— Безобразие! Звоню-звоню, никто не подходит к телефону! И учти, Валерия, ребёнка я не верну тебе до понедельника. Ясно?

— Да, Мэри Энн, — робко кивнула Лери.

— Кстати, а когда Михаэль приезжает? — желчно осведомилась матушка.

— Во вторник, — осторожно сообщила Лери и затаила дыхание, буквально видя, как Мэри Энн лихорадочно распихивает расписание массажных кабинетов и СПА-салонов на добавочные два дня.

Люпин Рихард Гренкович, непоседливый сын и обожаемый внук, был вечным камнем преткновения у этих двух женщин, каждая из которых обладала правами на ребёнка. Но у матери, как ни крути и ни интригуй, прав было всё же побольше, и бабушка каждый раз открывала рукопашный бой за мизерное право забрать мальчишку хотя бы на пару дней, а также на праздники-выходные и карантины в садике. А если удавалось, и Михаэль отлучался в редкие командировки, то бабуля старалась оттяпать внука на все дни его отсутствия. Нельзя сказать, что Лери так уж сильно сопротивлялась, временами она была не прочь отдохнуть от шебутного пацана, а сегодня тем более оказалась просто счастлива — одной заботой меньше!

Собрав вещи и игрушки сына, Лери передала его в надежные руки бабушки, проводила взглядом выруливающего со двора синего таракана, как она за глаза называла «Жука», и ушла в дом. Надо было заняться найденышем вплотную. По чести говоря, Лери и сама себе не смогла бы объяснить — а с чего она так переживает-беспокоится за этого мужика? Он абсолютно незнакомый и ей никем не приходится. Совершенно чужой, стопроцентно посторонний человек. Так почему ж она не сдала его в центр социальной адаптации, когда полиция предложила ей это? Что её остановило? Какой бес заставил её сказать, что когда он очнется, то они вместе подадут заявление на восстановление утраченных документов?

Напряженно размышляя об этом, Лери вошла в комнату и подошла к кровати, в очередной раз поражаясь его гигантским размерам. Вот верзила! Метра два, наверное…

Наклонившись, она дотронулась до его высокого лба — тот был горячим. М-да… вот не было печали. Сходив за тазиком с водой и полотенцем, Лери начала с лица, потом, вздохнув, расстегнула ворот серой рубахи и обнажила грудь, озабоченно думая о том, что врача всё-таки придется вызвать.

Грудь мерно поднималась и опускалась, но… что-то в ней было не так. Спустя о-о-очень долгую минуту Лери осознала, что тупо пялится на то, чего у живого человека быть не должно — на три бледные линии, так называемый секционный разрез, при котором специальными инструментами вскрывается живот… вот эта продольная линия, затем от ключиц раскрывается грудь с прилегающими ребрами, после чего патологоанатом раскрывает грудную клетку. Две линии, сходящиеся нижними концами с брюшной… Чувствуя подступающий ужас, Лери перевела взгляд на шею, где виднелся ещё один, не менее жуткий шрам. Он выглядел так, словно парню в самом буквальном смысле пришили голову, его линия плавно убегала вдоль всей окружности шеи. Трясущимися руками Лери, поражаясь собственной безрассудности, обнажила парня полностью и выяснила, что у него, помимо прочего, пришиты правая рука выше локтя и левая нога ниже колена, также был круговой шрам в области сердца слева у подмышки. Гениталии были его личные, не отрезанные и не пришитые, тьфу-тьфу-тьфу…

Пока проводились исследования, нервы утряслись и пришли в норму, и Лери могла мыслить более рационально, без дрожи в руках. К ней даже вернулась сбежавшая с перепугу язвительность.

— Из какого морга ты явился, экспонат ты патологоанатомический? — вдумчиво вопросила она спящего принца, явившегося словно со страниц сборника ужасов. Но парень всё ещё находился без сознания и ей не ответил. Тоскливо вздохнув, Лери накрыла его тонким одеялом, подобрала штаны и рубаху и отнесла в стирку. Одно ей стало совершенно ясно — никакого врача она к такому пациенту вызывать не будет, потому что до больницы он не доедет, его с куда большей вероятностью переправят в научно-исследовательскую лабораторию в цепкие ручки чокнутых ученых. А такой судьбы она никому на свете не пожелает.

Монстр спал. И видел сны, среди которых преобладал самый последний, когда его руки помнили тяжесть уснувшего навеки отца-создателя. Ещё он помнил снег — тот густо-густо валил с неба, моментально и навсегда запорашивая его следы, отрезая от безмолвных льдов, ставших могилой Виктору Франкенштейну. Но не для него. Его отец-создатель подарил не только жизнь, но и долголетие, так называемое условное бессмертие. То есть он, дитя Франкенштейна, конечно, способен умереть, вот только условия для этого довольно сложно выполнимы. Почти невозможны… А ведь он ждал смерти, даже приглашал её, вмерзая в лед рядом с телом своего создателя. Но вместо смерти пришел голод, который и выгнал его изо льдов, заставил поймать кролика, съесть и выжить. Таким образом начались его вечные скитания по миру сквозь время и пространства. Горькие и одинокие годы.

От того снежного плена во льдах Адриатики до падения на его голову старого тополя, погибшего прошлой ночью, прошло около ста семидесяти лет. Монстр спал и не ведал, что в его истории начался новый этап, а самое главное — закончилось его одиночество.

Время давно перевалило за вечер, а найденыш всё ещё спал. Спал крепко и спокойно, и Лери постепенно сама успокоилась — перестала вздрагивать от каждого шороха и метаться по комнате, боясь отойти от подопечного.

Происхождение его шрамов, конечно, было пока неясно, но парень был живым, теплым и дышал, на зомбака никак не походил, и все вопросы Лери оставила на потом. Убедившись в его глубоком сне, она рискнула отойти и заняться стиркой детских вещей. А уж рутина сама собой её затянула — Лери перестирала всё, что было грязным, потом вымыла полы, протерла все окна внутри и снаружи, убирая следы ночной грозы. Немножко прибрала во дворе и около конюшни. Накормила лошадей. Проголодалась сама. Вернувшись домой, занялась готовкой позднего обеда.

Приготовив нехитрую трапезу, Лери подкрепилась, лениво размышляя о том, как найти нормальных работников, которые по-божески отремонтируют ей конюшню и не сдерут при этом втридорога. Ибо финансы были жиденькими, почти все сбережения Михаэль потратил на детективов и сыщиков, никак не теряя надежды всё-таки найти своих брата и сына. Его ребёнку уже должно быть… Лери подняла глаза к потолку, вспоминая: семь? Да, Гарри уже семь, он на четыре года старше Люпина.

Покачав головой, Лери доела картошку — пора проверить найденыша. А за Гарри голова пусть у мужа болит, его ребёнок — его и переживания, и вообще, непонятно как-то сыщики работают… английских родственников нашли, причем всех, и тётку, и дядьку, и даже мамку, а самого Гарри никак не найдут! Как и Северуса, этого засранца носатого… Ну как люди могут так пропасть? Вроде они есть и в то же время их нет, прямо шрёдингеры какие-то!

Сунув тарелку в раковину, Лери прошла в гостевую, расположенную в задней части дома. С порога кинула взгляд на кровать и замерла, натолкнувшись на ответный льдисто-синий взгляд… Найденыш проснулся и теперь молча смотрел на неё.

Сны растворились без следа, едва только он проснулся, единственное, что помнил найденыш, это снег, густо валивший с неба. Ещё не открывая глаза, он понял, что лежит на кровати. Это его удивило, ведь он помнил, как на него рухнули стены, вдавленные вовнутрь упавшим деревом, помнил грохот грома, и визгливый росчерк молнии, и страшную давящую тяжесть обрушенных стропил. Свалился он на пол, накрытый сверху балками, а очнулся в постели под тонким одеялом. Голый. Это последнее обстоятельство смущало его больше всего, ведь если его раздели, то, значит, видели его неестественные отметины… Те самые отметины, которые он должен прятать ото всех. Так сказал один человек сто пятьдесят лет назад. Через двадцать лет после его «рождения». Пьер Шарло весьма недвусмысленно дал ему понять, что он ненормален, и в течение семи лет упорно преследовал монстра, чтобы принести его в дар науке. Не поймал, болезнь и годы внесли свои коррективы, забрав старика в могилу в возрасте шестидесяти двух лет, почтенный, весьма почтенный возраст для мужчины той эпохи.

Осознав свою наготу, он настороженно прислушался, пытаясь понять — нет ли опасности? Но вокруг было тихо, стены комнаты ничем не напоминали лабораторию или больничное заведение, мебель здесь выглядела отнюдь не больничной или лаборантской, а вполне себе домашней. Да и звуки, доносящиеся откуда-то издалека, тоже ощущались не враждебными — кто-то гремел посудой и гудел пылесосом. То есть где-то внутри дома занимались банальной уборкой, а не заточкой скальпелей и смазкой распорок.

К моменту появления женщины он успел сосредоточиться, всё обдумать и, увидев, как она застыла на пороге, глядя на него глазами перепуганной лани, стратегически замер сам, не желая пугать её ещё больше.

Уняв бешено скачущее сердце, Лери незаметно выдохнула — парень лежал смирно и вопросительно смотрел, просто лежал и смотрел, а не бросался на неё, растопырив пальцы и капая слюной, как это обычно делают всякие зомби в дешевых ужастиках. И глаза у него нормальные, не зомбические, вполне человеческие, смотрящие в её лицо с грустной вопросительностью. Наверное, ему интересно, где он находится? Обычный и самый первый вопрос для всякого, кто очнулся где-то… Предположив это, Лери как можно мягче сказала:

— Всё в порядке, вы в безопасности.

Мужчина моргнул, бросил взгляд на стены, снова посмотрел на неё. Лери понимающе уточнила:

— Вы в моем доме, господин, на вас тополь упал. Простите…

— Я помню, — робко отозвался мужчина. Лери вздохнула и осторожно подошла поближе, бессознательно показывая пустые ладони, как волку в капкане, показывая, что не собирается ему вредить.

— Всё хорошо!.. — так же робко и заискивающе сказала она. Теперь вздохнул мужчина. Оба замолчали, стесненно рассматривая друг друга. Потом Лери кашлянула и деловито поинтересовалась:

— А как вас зовут?

В глазах парня появилось замешательство, смешанное с паникой. Лери насторожилась.

— Вы… не помните?..

— Н-нет… — задушено выдавил он. — Нету имени… в смысле, меня никак не зовут.

Ясно. Не хочет говорить. Лери снова понимающе покивала.

— Ладно, я не настаиваю… не хотите говорить, не надо.

В ответ растерянно приподнялись редкие брови, как у всякого честного человека, сказавшего правду, которой никто не поверил, и Лери вдруг почувствовала себя неуютно. Подойдя ещё ближе, она как можно медленней протянула руку и коснулась его лба, парень при этом весь задеревенел, настороженно следя за ней глазами. Девушка тепло улыбнулась ему.

— Меня зовут Валерия. Скажите, как мне вас называть?

На это парень едва заметно дернул плечами, что расценивалось примерно «да как хотите!» Лери подняла брови, удивленная столь странной реакцией. Посмотрела на его грудь, прикрытую одеялом, вздохнула и выпрямилась. Показала на дверь.

— Ванная там, напротив комнаты.

И ушла. Выждав какое-то время, гость выпростал из-под одеяла руку и, отведя её в сторону, понюхал подмышку. Ясно… придется вымыться. Приподнялся, закутался в одеяло и послушно пошел исполнять хозяйский намек. Шествуя неспешным шагом по германским, австрийским и французским землям вслед за временем и видя кардинальные перемены в архитектуре домов и смену лошадей на машины, он логично предполагал и внутренние изменения в домах. В некоторые он заглядывал и даже жил в них, пользуясь всеми благами развивающейся цивилизации, пока хозяева отсутствовали. Несколько раз он строил себе собственный домик где-нибудь в лесу или в горах, на который рано или поздно кто-нибудь натыкался, и тогда он, не желая быть увиденным, срывался с почти насиженного и обжитого места и отправлялся в новые дальние странствия. И снова шел он вслед за временем, виртуозно прячась от людей, ибо понимал: он не такой, как они. Его рост и размеры хоть и пугали, но были всё же допустимы — мало ли великанов на свете? — но то, что пряталось под одеждой, никакому объяснению не поддавалось.

Наполнив ванну и моясь, он озабоченно размышлял о женщине. Несомненно, она его видела, знает о его шрамах, вон как смотрела на его грудь. И что теперь делать? Ну, удрать он успеет, вот услышит полицию и удерет, не впервой… А девчонка пусть как угодно поет, всё равно ей никто не поверит… Это если она его не сфотографировала, спящего, закралась в голову каверзная мысль. Но её тут же опровергла другая — а что там сфотографировано? Труп из морга? Ну и что она докажет? Уныло покачав головой, безымянный гость выдавил из флакона шампунь и хмуро вспенил его в мокрые волосы, помассировал и загрустил, сидя в полной ванне с пенной шапкой на голове. Как хорошо жить в таком комфорте, жаль, не для него он.

Лери, пользуясь тем, что пришелец моется в ванной, спешно сменила постель, застелив чистое белье. Положила отстиранные брюки и рубашку, сверху кинув исподнее своего мужа, старое и растянутое, авось налезет… Подумав, она присоединила пару носков, купленных на день рождения для Ральфа, коллеги Михаэля, у него был большой размер ноги. Услышав плеск душа, Лери схватила в охапку старое белье и поспешно выскочила из комнаты.

Тщательно кутаясь в махровую банную простынь, мужчина прошел в комнату и растерянно моргнул, видя постель, застеленную свежим бельем, и одежду на стуле. Маленькая хозяйка этого дома продолжала о нем заботиться. Подойдя к окну, он настороженно оглядел гористый горизонт и дорогу. Кроме подступающего вечера, за окном на улице ничего не было. Отвернувшись от окна, он снова обвел комнату подозрительным взглядом, никак не понимая — в чем подвох-то? Девчонка его видела, засекла и, возможно, как-то зафиксировала его шрамы, и всё равно продолжает о нем заботиться. Бдительность усыпляет? Сейчас она его накормит чем-нибудь одурманивающим, а когда он заснет, тут же вызовет тех, кого не надо.

Растянутые майка и трусы на него налезли, было как-то очень комфортно ощущать на себе нижнее белье, непривычно, но приятно. Панталоны он уже не помнил, когда носил в последний раз. В прошлом столетии, наверное. Он уже застегивал рубашку, когда женщина постучалась к нему. Дождавшись разрешения, она просунула в дверь голову.

— Ужинать будете?

Хотелось отказаться наотрез. Но девчонка выжидающе смотрела на него честными карими глазами, и он сдался. Кивнул. Она привела его на кухню и показала на угловой кухонный диванчик. Придвинула ему глубокую тарелку с бурой кашей, сама поставила перед собой такую же и молча принялась есть. Поковыряв кашу ложкой, он нервозно спросил:

— Мы одни?

— Угу… — девчонка кивнула. — Садовник завтра приедет, а муж — на следующей неделе.

Вот так, честно и прямо. Вздохнув, монстр отправил ложку в рот. Лери спросила:

— Вы француз? Откуда вы родом?

— Я родился в Ингольштадте, — помедлив, ответил гость, решив, что ничего страшного не произойдет, если он скажет о месте своего «рождения».

— Далеко, — прикинула девушка и задала новый вопрос: — Паспорт у вас есть?

— Зачем? — настороженно спросил он. Лери пожала плечами.

— Просто подумала, что у вас всё-таки есть паспорт, что он не утрачен и его не надо восстанавливать. Полиция вас хотела забрать в центр адаптации, но я не дала, без документов вам там нечего делать. С бродягами у них короткий разговор.

Гость проглотил огромный ком, внезапно выросший в горле. Вон как… она его не отдала полиции, пока он валялся в отключке.

— Нет… — очень тихо сказал он. Лери вопросительно посмотрела на него.

— Чего нет?

— Паспорта у меня нет, — глухо проговорил гость. — И никогда не было.

— Никогда? — переспросила Лери, оглядывая его мощную фигуру. — А как это? Ну… в смысле, хоть метрика-то у вас есть? Или, к примеру, аттестат об окончании школы?

Мужчина отложил ложку и горестно посмотрел ей в глаза.

— Ничего этого у меня нет и не было. И в школу я не ходил. Никогда.

Лери озадаченно уставилась ему в грудь, представляя те шрамы сквозь одежду. Потом подняла глаза к лицу и судорожно сглотнула.

— Но вас же… не из кусочков же… а?..

Мужчина трагично молчал, со вселенской тоской глядя ей в глаза. Всё. Закончилось короткое счастье, сейчас она завизжит и кинется звонить во все инстанции, специализирующиеся на аномальных явлениях… За свою почти двухсотлетнюю жизнь он немало повидал и знал, с каким трепетом люди относятся ко всему необъяснимому и загадочному. Не одну ведьму спалили на его глазах в Кентерберийском аббатстве, где он пытался пожить одно время. В Англии, кстати, он и месяца не протянул, каждому второму он там казался чудовищем именно из-за роста. Так что он плюнул на хваленый Туманный Альбион и сделал оттуда ноги, послав к бесам земли Артура и Мерлина.

Однако… девушка визжать не спешила, она молча и странно смотрела на него, её карие глаза бегали по его лицу и фигуре, при этом медленно наполнялись слезами, а губы почему-то жалобно кривились. Ох нет, неужели он настолько страшен для её утонченной девичьей психики, что она сейчас расплачется от ужаса?

— Мисс… Мадам… Фрау, не надо! — безотчетно взмолился он, выставив перед собой ладони, как всякий мужчина, ожидающий бурной истерики и слезоразлива.

— Какая же она дрянь! — взвыла девушка, заливаясь-таки слезами. Руки гостя застыли в воздухе. Что, простите? Кто дрянь?.. Видимо, он спросил это вслух, потому что она ответила, истерично завопив: — Мэри Шелли! Сука! Дрянь!

Господи, кто? Какая Мэри Шелли, и почему она дрянь? Или эта девочка о чем-то другом вспомнила? Ну не сошла же она с ума, в конце-то концов?! Лери тем временем, видя смятение гостя, опомнилась и срочно постаралась успокоиться — взяла себя в руки и вытерла слезы. Смущенно извинилась:

— Простите, пожалуйста… Скажите… имя Франкенштейн вам знакомо?

Гость вздрогнул и растерянно уставился на неё. Конечно знакомо, странно, что она об этом тоже знает. Поняв ответ по его лицу, девушка побледнела, трагически прошептала:

— Значит, это правда? Всё, что она написала — это правда?..

Не понимая, о чем идет речь, гость виновато пожал плечами. Лери внимательно смотрела в смущенное лицо найденыша и, будучи хорошим физиогномистом, без труда читала его эмоции и невысказанные мысли, видя перед собой именно того, кого видела — несчастное создание, брошенное на произвол судьбы сразу после рождения и набравшееся печального опыта за свою долгую жизнь. Кстати, о продолжительности…

— Сколько вам лет?

— Я не знаю, наверное, около двухсот, — неуверенно ответил найденыш. Лери кивнула, верно, даты сходятся. Осталось выяснить последнее и самое главное.

— Как вы относитесь к детям?

— Я их не трогаю, — торопливо ответил он. И вздрогнул. О да, после Вильяма, которого нечаянно задушил, он ни к одному ребёнку больше так и не притронулся, навсегда запомнив, насколько дети хрупки. Хотя и Вильям-то скорее от страха скончался, чем от удушения, не настолько крепко он его тогда сдавил. Жаль, не знал, как делать искусственное дыхание, иначе попытался бы помочь тому ребёнку. Опять что-то поняв по его лицу, Лери снова кивнула. И тихо попросила:

— Доешьте, пожалуйста, кашу, она гречневая, с мясом…

И сама заработала ложкой, доедая свою. Гость покорно последовал её примеру, начав ей доверять. Доев кашу, Лери задумчиво посмотрела на сотрапезника. Раздумчиво проговорила, глядя в никуда:

— Тополь был посажен сто сорок лет назад тогдашним конюхом Догом Доэрти Госсом. Если покопаться в местном архиве, то можно найти старые бумаги, подтверждающие его личность, а по тем документам я попробую сделать вам паспорт на имя Догана Доэрти Госса… Вы не будете против, если я назову вас Догом?

— Я не против, — сдавленно ответил гость, смущенно глядя на неё. — А почему именно Догом? — не удержался он от вопроса.

— Уж больно своевременно его тополь упал на вашу голову, — криво улыбнулась Лери. — Грех не обратить внимания на его последний подарок…

Ну что ж, с этим найденыш был согласен.

Восстанавливать его личность Лери начала с понедельника, составив серийный номер паспорта и сочинив легенду об ограбленном на вокзале наемном рабочем, приехавшем устраиваться на работу в конюшню. Забавной была репетиция той легенды…

После полуторачасовых споров Лери, красная и разозлившаяся, злобно рявкнула:

— Да прекращай мямлить! Просто говори то, что я сказала! Ну! Повторяй: пришел сюда по объявлению в газете, мол, требуется конюх, сильный, образованный, без вредных привычек. Ну я и примерил объяву на себя. Сильный? Сильный. Читать, писать умею? Умею. Не пью, не курю. Подхожу? Ну вроде. Сперва по телефону договорились, потом сюда приехал, смотрю, а хозяйка… пигалица мелкая, метр с кепкой да с подпрыгом. А уж зануууда… Я раз пять передумывал, пока контракт составляли, чуть не уехал сразу после первого пункта договора…

— А может, без зануды? — жалобно спросил Дог. — И без этой… пигалицы?

Лери в бешенстве затопала ногами. Потом, правда, успокоилась, рукой махнула.

— Ладно, можешь и без этих… зануд и пигалиц. Кому надо — сам расскажешь, если спросят. Пойми, Дог, это просто для правдоподобия! Дьявол-то в мелочах прячется, в деталях.

На последнюю фразу Дог суеверно перекрестился, Лери, увидев это, виновато прикусила язык. В общем… за эти несколько дней до возвращения Михаэля Лери и Дог очень тесно сдружились, сведенные странной тайной, сошедшей со страниц старой книжки «Франкенштейн, или Новый Прометей», написанной когда-то Мэри Шелли. Той самой сукой и дрянью, по мнению Лери, всеми фибрами души возненавидевшей давно усопшую чертову тётку за страшную сказку, которая оказалась правдой.

Корпел над бумагами паспортист, выписывая и составляя законные буковки, создавая из ничего новый документ взамен утраченного, утерянного навеки вместе со всеми бумагами, украденными какими-то воришками на вокзале, оставившими безымянным честного работягу, приехавшего из Ингольштадта в Зальцбург устраиваться на работу конюхом в семью Гренкович.

Ну вот… вписано имя: Доган Доэрти Госс, вклеена фотокарточка симпатичного молодого человека и поставлены подпись и печать. Всё, теперь передать в паспортный стол и ждать полного оформления, а на это, как всегда, уходят недели три-четыре, в крайнем случае — месяц.

Дог в ожидании паспорта и официального признания себя, как полноценной личности и законного гражданина федеральных земель Австрии и Германии, решил заняться ремонтом конюшни, для чего вооружился топорами, молотками, пилами и гвоздями, благо что стройматериалы нашлись тут же, в углу двора. Древесина погибшего тополя идеально подошла для этой цели.

Именно под звуки молотка и въехал во двор вечером вторника черный БМВ, остановился перед гаражом, из его недр выбрался сутулый мужчина со встрепанной шевелюрой и с интересом посмотрел на крышу конюшни, на коньке которой сидел великан, полностью погруженный в работу. А от дома с радостной улыбкой к нему спешила Лери, милая и любимая жена.

Михаэлю пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы взглянуть в лицо подошедшего великана — тот возвышался над ним на добрых полметра. Рукопожатие Дога было осторожным, как будто он не до конца знал свои силы.

Сам Михаэль Найденышу неожиданно понравился — высокий, чуть сутуловатый мужчина с широким красным лицом, кожа задубевшая от ветра, волосы растрепаны и выгорели на солнце, из-за чего он казался шатеном. Редкие, словно ощипанные брови озабоченно хмурились, пряча в тени глубоко посаженные глаза. Такова была внешность Михаэля Гренковича, спасателя-медика, третьего члена бригады санитарного вертолета Альпийского патруля.

С обычной кротостью приняв факт его появления и безмерно тем удивив пришельца, Михаэль пошел к телефону — выцарапывать сына из цепких рук бабушки. Выцарапал. Убедил маму отдать ребёнка матери. А на претензии Мэри Энн насчет незнакомого верзилы в доме сказал:

— Мама, ну ты же знаешь Лери, на всем белом свете не найдется человека, который мог бы ей навредить. Она сама вредная…

— Вот именно! — проворчала Мэри Энн и повесила трубку.

Михаэль вздохнул, плюхнул трубку на рычаг и повернулся к жене. Однако Лери его опередила.

— А откуда твоя мама узнала о Доге? — спросила и скрестила руки на груди.

— Петер настучал, — пожал плечами Михаэль.

Что ж, в тот же вечер старший садовник Петер был уволен, а на его место был поставлен Тобиас Грин-Гертнер, до этого исполнявший обязанности приходящего младшего помощника. Михаэль только головой покачал — ну не любит его жена неверных людишек, которые действуют за её спиной исподтишка да около…

Для Дога настали странные дни. Те дни, что были недосягаемыми для него ранее — простое пребывание в семье. У него появилось собственное место за столом, для него по заказу сделали кресло и кровать, соразмерные ему. Удивительная женщина Лери для него даже одежду шила сама! А то, что не могла: сапоги, верхние вещи — она заказывала в пошивочных мастерских. Впервые в жизни Дог по-настоящему почувствовал себя членом семьи.

Правда, с одним существом у Дога разразилась война. Молодая кошка со странной кличкой Сорока твердо вознамерилась испортить ему жизнь. Очень любила пугать великана. Примостится Дог после трудов праведных вечерком под желтеньким торшером с книгой, расслабится и только-только унирванится с приключениями героев, как с потолка на его голову пикирует воющее чудище с когтями наголо… Ка-а-ак обрушится с грохотом диванно-кресельных пружин, и откуда только в её тощих трех килограммах столько мощи? Пугала до еканья в груди, до ужаса от неожиданного нападения, до комка в горле, напугает и тут же дает веселого стрекача, усвистывает прочь — только её и видели.

Дог иногда думал, что он в жизни не видел настолько чокнутых кошек. Сорока обожала всё блестящее: бусинки, елочные игрушки, мишура, смятая фольга от конфет и шоколадок — всё это становилось её любимыми игрушками. Ещё Сорока любила бегать. В доме были огромные пространства — холл на первом этаже, коридор на втором… И проходя по ним, надо было быть начеку, ибо кошка летала по ним очертя голову, не глядя и без тормозов, могла врезаться в пешехода и сшибить с ног. Да-да, своими легкими тремя килограммами могла сбить взрослого мужчину. Чудо какое-то, а не кошка!

Ну, Лери её знала и всегда вовремя сходила с пути, завидев издалека несущуюся кошку. Михаэль кошку не замечал, та отвечала взаимностью, тоже делала вид, что никакого Михаэля тут нет.

Но так бывало не всегда, иногда Дог видел по вечерам, как эта невозможная кошка лежит на животе хозяина и мурчит ему в грудь, рука Михаэля при этом расслабленно поглаживает её по спинке.

Дог однажды спросил Лери.

— Ваша кошка когда-нибудь привыкнет ко мне? Перестанет меня бесить?

И получил изумительный ответ.

— Никогда. Сорока к тебе УЖЕ привыкла, а доставать она тебя будет всегда, такова её натура. Она верна своим привычкам, очень изобретательная, юморная, и кто знает, что она придумает через год или два?.. Тебе остается только смириться с этим, Дог, кошку уже нельзя переделать, она такая, какая есть.

Как в дальнейшем убедился Дог, Лери была права — Сорока своим привычкам изменять не собиралась, с упертостью камикадзе она неделями и месяцами преследовала свой гигантский «трофей», устраивала на него засады, подкарауливала, доводила до истерики своими нежданчиками и растворялась в пространстве бесследно до новых атак. И будет делать это годы и годы спустя с риском для своей кошачьей жизни, нервы-то у Дога не стальные…

Год прошел как в тумане — счастливо и незаметно, где-то на краю сознания промелькнули новогодние праздники и чьи-то дни рождения. Для Дога это было время адаптации, очень сложный период — он учился жить в семье, потихоньку привыкал к тому, что не надо больше прятаться от полиции и других представителей социальных служб. Учился ходить по магазинам, сопровождая повсюду Лери и Люпина, сел за руль грузовика под неспешный инструктаж Михаэля и Тоби и с их помощью научился водить машину. Работал на конюшне, чинил всё поломанное, реставрировал старое и изношенное, открыл в себе дар плотника и ударился в искусство краснодеревщиков: начал увлеченно строгать мебель, каминные полки, карнизы и двери, не забывая и про мелочи вроде поделок-игрушек, статуэтки разные.

Посетив террариум с Лери и Люпином, влюбился в питона. Прямо заболел им, его длиной, величиной, его изгибами-кольцами, пятнами-чешуйками… Его интересу Лери обрадовалась и постаралась добыть одного такого. Достать питона ей помог сосед, Энгус Франкель: позвонил своим сыновьям в Африку и попросил змейку.

Так появился Красавчик, щуплый червяк в полтора метра длиной, в будущем обещающий стать эталоном своей породы — африканский сетчатый питон с положенными ему размерами и достоинствами.

С улучшением речи Люпина кошка Сорока была переименована в Сороконожку. На четвертый день рождения мальчика в семье появился Барм, щенок сенбернара. И Дог был прямым свидетелем всех этих событий, плывя по течению жизни вместе со всеми. Вместе пережили они и радости, и горести… Пал Орландо, смирный верный пони, с помощью которого Лери ввезла в дом пострадавшего бродягу.

А тайна со временем стала тяготить Дога. Ему стало казаться, что он нечестен с семьей, раз скрывает от них свое происхождение и тело, испещренное шрамами. И Лери из-за него приходится лгать мужу и всем окружающим, ведь она-то знала его секрет. Начал Дог даже подумывать о том, чтобы совсем уйти. И от этих мыслей ему аж плохо становилось — куда уйти? Зачем? И, главное, от кого??? Господи ты боже мой… Стоял он в такие моменты подле окна, глазел в ночь и за сердце держался, протестуя против себя же. Слился он с семьей воедино, не хотелось уходить отсюда, нипочем не хотелось… Где он ещё найдет такое счастье?.. Но ложь… О, эта треклятая ложь, что ж ты заставляешь меня делать? Лгать! Врать этим добрым людям, врать им, скрывая свое чертово происхождение. Он же чудовище. Монстр. Дитя Франкенштейна! Разве он имеет право жить в этом мире по-человечески, если сам он — не человек?!

И взгляд Дога всё чаще и чаще обращался к горизонту, к западным нехоженым дорогам. Может, так будет лучше? Он уйдет и перестанет терзаться ложью, а семья… Ну, он их будет просто вспоминать с благодарностью и верой в то, что на свете есть и ещё такие же замечательные люди. Ведь ему повезло встретить Лери, так почему не найти ещё таких же? Но вместе с тем Дог понимал, что будет очень сильно страдать, ведь он на самом деле никогда не рискнет открыть свой страшный секрет кому-либо ещё.

Глухо где-то вдали яростно залаял Холмс. Взлаял коротко и тут же умолк, как… Дог настороженно повернул голову к двери — ему не послышалось? Но Холмса словно оборвали, заткнули… А такого пса, как Холмс, можно заставить замолчать только полновесным ударом по голове палкой.

Бесшумно встав с подоконника, Дог пересек комнату и вышел в коридор, напряженно прислушиваясь к звенящей тишине. Тихо было в доме, как и положено ночью — все спали и смотрели десятые сны. Но Дог не верил тишине, стоя у лестницы, он, наклонив голову, продолжал вслушиваться. Вскоре терпение Найденыша было вознаграждено — в темноте холла промелькнула тень. Не зря лаял верный Холмс…

Неизвестный скрылся на кухне, Дог воспользовался этим, чтобы быстро и беззвучно спуститься по лестнице и пробраться поближе к злоумышленнику. Ведь хорошие люди не крадутся в дом темной ночью и на них не лают добрые собаки, и уж тем более их не затыкают ударами палки по шее…

Пришелец возится у плиты, нестерпимо ярко, тем красным зловещим светом, мигают во тьме нолики ненастроенного таймера, которые будут отсчитывать время в обратном порядке. Всё это мимолетно продумал Дог, без раздумий подходя к террористу и хватая его за плечо. Человек в спортивном черном костюме и черной же лыжной шапочке с прорезями для глаз резко развернулся, никак не ожидая кого-то за спиной, с перепугу, видимо, он запаниковал, и воспользовался пистолетом.

Выстрел прозвучал оглушительно для хозяев дома. И беззвучно для Дога. Взорвался свет, слепяще, ярко…

Михаэль ворвался на кухню, автоматически зажигая повсюду свет, и замер на пороге, увидев два распростертых тела. Дог лежал на бандите, придавив его собой, как дерево — его самого давеча. Прежде всего Михаэль осмотрел Дога и не понял — жив он или нет, что было странно для него, профессионального медика-спасателя. Крови не было, а свежая царапина на щеке лишь слегка набухла, как слабая ссадина…

А тут и Лери чего-то чудить начала, стала упрашивать Михаэля оттащить Дога прочь, в комнату, прежде чем полиция заявится. Михаэль её капризов не понял, но покорно сделал то, что она просила — отволок неподъемную двухметровую тушу вверх по лестнице в коридор второго этажа и в спальню. Снова попытался определить — жив конюх? — и опять не понял. Потряс головой и заторопился вниз. Некогда было разбираться. Что-то темнит женушка…

Приехавшие блюстители порядка констатировали незаконное вторжение с попыткой террористического акта, которая заключалась в установке бомбы с таймером к газовой плите. Расчеты убийцы были более чем явные, бомбочка была очень мощная, могла взорвать полдома, мотивы тоже стали известны, когда парня опознали как некую личность, известную в полицейских кругах, пироманьяка, взорвавшего уже не один дом в Вене, Инсбруке и Зальцбурге и имевшего на руках уже шестнадцать трупов. На Гренковичей смотрели, как на тех ещё везунчиков: мало того, что сами уцелели, так и преступника ухитрились задержать, капитально оглушив до потери сознания. Кстати, а как вы его задержали, чем придавили? И куда он стрелял? Где пуля?

— Вот пуля, — доложила Лери, показывая на дверной косяк с дыркой. — Точно говорю, он промахнулся, она мимо моего уха просвистела.

Михаэль задумался — а когда жена успела найти место попадания пули? И зачем она врет? Но смолчал, помня, что Лери — это Лери, просто так она ничего не делает. И только после отъезда стражей порядка пригвоздил женушку к полу подозрительным взглядом, присовокупив к нему вопрос:

— И что всё это значит? Зачем… — тычок пальцем в потолок, — ты заставила меня спрятать тело бедного Дога? Что это за пляски с бубном, Лери?

— Прости… — Лери тоскливо съежилась. — Не хотела, чтобы посторонние увидели Дога.

— Почему? — Михаэль наклонил голову к плечу. — Полицейским не впервой видеть раненых мужчин… о боже… — запнувшись, Михаэль уставился на простреленный косяк двери. — Пуля! Дог жив!

Сказав это, он развернулся и опрометью бросился в холл и к лестнице. Лери вздрогнула, представив, что именно он увидит через минуту, подпрыгнула и рванула следом.

Матерился Михаэль долго и красочно, такими живописными оборотами, что Лери несколько раз чуть не попросила повторить, жалея, что не записывает. Отведя душу и вернув сердце и разум на место, Михаэль принялся дотошно выспрашивать у жены всё, что она знает о Доге. И кротко выслушивал в течение получаса эпопею о Викторе Франкенштейне, его зловещем открытии, создании Монстра, от которого сам же малодушно отрекся, и прочие ужасы, в буквальном смысле сошедшие со страниц жуткого романа Мэри Шелли. За время рассказа в дом вернулся Холмс и потребовал внимания к себе — на его голове наросла здоровенная шишка, из-за чего левое ухо повисло и морда была жалко перекошена. Хлопоча вокруг пострадавшей собаки, Лери припомнила всех родственников террориста вплоть до его прапрапра-и-ещё-сотню-сколько-то-прабабушек. Остаток ночи супруги Гренкович провели у постели Найденыша, кротко дожидаясь его пробуждения.

Пробуждение Дога было весьма впечатляющим. Сначала к нему вернулось воспоминание о ночном визитере и взрыве света. Полежав и подумав, он понял, что пуля, наверное, попала ему в лицо, отчего он потерял сознание. Это всё, что он помнил и понимал. Не решаясь открыть глаза, Дог прислушался — вокруг было тихо, сам он, по-видимому, лежал в кровати, кто-то уже поднял его, раздел, осмотрел и промыл рану.

«Пусть это будет Лери», — робко подумал Дог. Вздохнул и открыл глаза. И замер неуверенно, увидев над собой два внимательных лица — Михаэля и Лери. Михаэль приветливо кивнул на его вопросительно-опасливый взгляд.

— Всё в порядке, Дог. Пуля прошла по касательной, прочертила борозду по скуле, шрама не будет, как и остальных… — посмотрел на жену и договорил уже ей: — Никогда не занимался подпольной пластической хирургией. Но когда-то надо начинать?