Сборник рассказов о «Saibou no hanashi» (гет)

Самый младший сотрудник отряда U поглядывал на друга, который уже некоторое время качался на стуле с чашкой чая в руке и смотрел на горизонт, будто медитировал. В конце концов 4989 больше не смог терпеть любопытство и прервал покой старшего:

— О чём думаешь, дружище?

— Ты помнишь свою прежнюю жизнь? — задал 1146 ответный вопрос, не прекращая качаться. 4989 с удивлением выпучил глаза. Совсем не было секретом, что их жизненные циклы были довольно короткими по сравнению с теми у других клеток, и что некоторые клетки вспоминали свои прежние жизни словно дежавю. Иногда эти воспоминания возвращались в крайних ситуациях, например, когда нужно было уничтожить определённых врагов.

4989 немного подумал, глядя в потолок.

— Ну, когда-то я вспомнил альтернативный путь в печень. Дендритная клетка сказал, что это с большой вероятностью воспоминание из прошлого. А… ещё и макрофага, которая в моей прошлой жизни позаботилась обо мне, когда я поломал руку. Из-за травмы, я так думаю. Она мне поправила руку одним толчком! Вот так! — ответил он, размахивая руками, чтобы показать, что тогда делала макрофаг.

1146 тихо засмеялся.

— Ладно, но я вообще-то имел в виду более глубокие вещи — воспоминания, которые заставляют сомневаться во всем, — ответил он, до сих пор глядя на горизонт.

4989 с недоумением посмотрел на него. 1146 был серьёзным, когда было нужно, но не всё время, как 2001, иногда и шутил, но не так часто, как он сам, был загадочным, как 2626, но откровенным с друзьями, когда ощущал потребность… а ещё не являлся Казановой, как 2048, но имел талант находить подруг. Да, 1146 был немного как все, но одновременно уникален.

4989 было интересно узнать, что тому удалось такое вспомнить, чтобы погрузиться в почти экзистенциальные размышления.

— Не надо так меня мучить любопытством, дружище. Что ты там вспомнил? — спросил он и положил лицо на ладони, показывая, что внимательно слушал.

1146 прекратил качаться и тщательно оглянулся по сторонам, проверяя, не сможет ли кто-нибудь подслушать их разговор. Любопытство 4989 от этого еще больше выросло.

«Оно или что-то очень хорошее, или очень плохое».

— Знаешь, я вспомнил свою жизнь как 1117.

— Пресвятые капилляры! Это же было сто тысяч лет тому назад! — вскрикнул младший нейтрофил от изумления.

— Тише! Я сам знаю, что вообще-то не должен вспоминать такое старьё и не хочу, чтобы клетки памяти, нейроны или дендроциты начали задавать мне вопросы и писать обо мне книги. Поэтому это секрет. СЕКРЕТ! Значит, тихо! Я полагаюсь на тебя! — 1146 закрыл 4989 рукой рот, а тот кивнул. — Ладно, начинаю: со мной произошло что-то странное. Я находился в патруле и встретил тромбоцитов, болтавших с АЕ. Она заблудилась и изучала карту… Я предложил отметить самый лёгкий путь к её месту назначения и попросил у неё ручку. И бам! Было так, будто я посмотрел 30-секундный фильм о моей жизни как 1117.

— О, дружище, вот это да! Ну и как? Как выглядела эта жизнь? Был ты таким же, как сейчас? Что-нибудь изменилось? И причём тут ручка? — 4989 от волнения так быстро тараторил, что запутался в словах.

— Как сказать… В этом и дело. Я тогда уже знал АЕ.

— Нашу АЕ3803?

— Да, но тогда её ещё звали Ае3803.

— Это я и сказал. АЕ3803.

— Да, но с маленькой буквы.

— Чувак, мы здесь разговариваем, не переписываемся. Что с тобой?

После этого царило неловкое молчание.

— Как бы то ни было, она раньше была выше, чем сейчас, но её волосы были такими же красными, а глаза такими же красивыми, глубокими и сияющими, — продолжил 1146 тихим голосом.

4989 насмешливо посмотрел на него.

— Ой! «Такими же красивыми»! Чмоки-чмоки!

— Всё, больше рассказывать не буду, — рассердился 1146, пытаясь спрятать ярко-красное лицо.

— Ну, не надо так, дружище, я просто пошутил. Пожалуйста, продолжай! Я больше так не буду, обещаю. Честное тромбоцитное.

— Ты нейтрофил, — ответил 1146. У него нервно дёргался не закрытый чёлкой глаз.

— Ах, насчёт этого… ладно, ладно. Не буду тебя больше дразнить, честное нейтрофильное, — пообещал 4989 и снова уселся так, чтобы друг понял, что он очень внимательно слушал.

Тот вздохнул и принялся рассказывать дальше.

— Как я уже говорил, она раньше была выше, а её глаза были такими же красивыми, как сейчас. Я у неё попросил ручку, и вот так мы познакомились. А потом мы снова встретились, и я у неё опять попросил ручку, а первый раз я вспомнил, как 1117, это значит, что тот случился, ещё когда я был 1116! Вот как давно я её уже знаю…

— Это как сон внутри сна… С ума сойти, брат, рассказывай дальше.

— И… И всё, оказывается, она уже тогда была очень трудолюбивой. Мы были хорошими друзьями и…

4989 заметил румянец на его щеках.

— И ты её любил? — закончил он фразу 1146.

Тот покраснел ещё сильнее.

— И мы были… были… Мы жили вместе, понимаешь?

4989 так широко открыл рот, что у него чуть не отвисла челюсть.

— Обалдеть! Значит, вы жили в грехе?

— Что ты мне только что пообещал?

— Хорошо… Ладно, молчу. Продолжай, твоя история очень интересная.

— Так вот… мы тогда жили вместе. Я вспомнил, как выглядели наши дни, какой храброй и милой она была. И самое лучшее, что она до сих пор такая. Но это ещё не всё… Думаю, что это причина, почему мы всё время встречаемся, почему она не боится ни меня, ни других лейкоцитов и почему она мне так нравится. — 1146 снова направил взгляд на горизонт и отпил глоток чая. — В этих воспоминаниях нет ни сражений, ни крови, ни бактерий, а только счастье и радость. Было бы так классно вспомнить все наши совместные моменты всех жизней, где мы знали друг друга… Хотя не знаю, что делать, если она тоже всё вспомнит, — заключил он.

4989 ударил его кепкой.

— Ты что, шутишь?! Если это случится, ты должен с ума сходить от счастья! Ты же сам сказал, что вы жили вместе, что любили друг друга… и продолжаете любить! Ты это знаешь, я это знаю, дендритная клетка под столом тоже знает. Все это знают!

1146 снова покраснел, как кепка АЕ, и пинком прогнал дендроцита из-под стола.

— Да, но… не знаю, мне стыдно, — признался он.

— Где твоя честь, негодяй?! Ты сейчас же докажешь, что ты мужик, и прекратишь тратить и твоё время, и моё! Пойдёшь, найдёшь эту девушку, пригласишь её съесть вместе мороженое, а, может, ещё на прогулку в какое-то красивое место. И вы будете счастливы, потому что Я ЧЕРТОВСКИ ОБОЖАЮ СЧАСТЛИВЫЕ КОНЦЫ! ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ, СОЛДАТ?

— Нет, то есть да… да, да, да. Иду, уже иду! — выдал ужасно запуганный 1146, совершенно не ожидавший такую реакцию. Он моментально убежал, чтобы найти вышеупомянутую эритроцитку, а 4989 просто сидел и наблюдал, как белый силуэт друга исчезал за горизонтом.

— Наверное, я в прошлой жизни был крёстной феей или чем-то в этом роде… Какой я замечательный друг, — сказал он довольным тоном.

* * *

— АЕ!

— Лейкоцит-сан! Я так рада тебя видеть! Ты на работе?

— Вообще-то я тебя искал. Держи, вот твоя ручка… я вспомнил, что не вернул её тебе. — У бедного 1146 просто не хватало смелости, чтобы рассказать ей, что они в прошлых жизнях были парой. И ненавидел себя за это.

— О… Было необязательно её возвращать, но всё равно спасибо, Лейкоцит-сан. А, кстати, мне сейчас нужно в почки, чтобы доставить эту посылку. А потом у меня час свободного времени, и мне бы хотелось угостить тебя обедом или выпить что-то вместе, чтобы поблагодарить тебя за твою внимательность и доброту.

— А… конечно, с удовольствием. Тогда пойду с тобой вместе, — ответил он и присоединился к ней. Вдруг она остановилась и подвинула его чёлку в сторону, так что теперь и его второй глаз стал виден. Нейтрофил удивился, вспоминая, что выглядел так, когда был 1116, а потом 1117.

— Эта причёска мне всегда нравилась больше, но, ладно, та, другая, тебе тоже идёт, — сказала она с улыбкой на лице и снова двинулась в путь. Он от изумления открыл рот и застыл.

— АЕ? А…

— Ах, не обращай на меня внимания, я просто думала, что… нет, ничего. Мне лишь что-то показалось, — ответила АЕ3803 и хотела пойти дальше, неся корзину на руке. Но он внезапно схватил её за кисть.

— Эй, ты, одолжи мне ручку. Я тебя тоже помню, AЕ.

Ни его ужасно короткая жизнь, ни постоянная опасность, в которую он попадал благодаря работе, для которой родился, не были такими жестокими и холодными, как презрение и отвращение в глазах других клеток. Ведь клеткам, не принадлежавшим к иммунной системе, не очень нравилась его профессия. Какая ирония, поскольку он, как лейкоцит, посвящал большинство своей жизни защите их мира, а как нейтрофил еще и стоял ближе всех к линии фронта. Но все равно не получал никакой благодарности.

Да, его жизнь была коротка. Настолько коротка, что он даже не тратил ни одной драгоценной минуты на ссоры с коллегами. Как только начинались крики, от которых никогда не было никакого толку, он засовывал руки в карманы и уходил, поскольку гулять было приятнее, чем выслушивать это все. Благодаря прогулкам он посещал больше мест в теле, чем другие клетки. Ему нравилось узнавать новое о функциях органов, ведь болтать ему все равно было не с кем — почти никому не хотелось разговаривать с нейтрофилом.

Он часто читал информационные плакаты, благодаря которым уже многому научился. Пару раз он пытался начать разговор с другими клетками, читавшими интересные факты, но те его или игнорировали, или просто выдавали: «Ладно, но мне пора». Даже не пытаясь скрыть страх или отвращение. Было печально, было трудно, но так выглядела его жизнь.

Все это было так странно, что он себе иногда задавал вопрос, почему они вообще все жили в одном мире, если даже не смотрели друг на друга.

Время от времени он эти мысли записывал в маленький блокнот, который носил в кармане. Если уж никто не хотел слышать его вопросы, то он хоть отмечал их для самого себя.

«Наш мир один для всех. Значит, почему мы не можем мирно жить все вместе?

Неужели белый цвет — способ смягчить яркость красного, покрывавшего нас?

Почему жизнь такая пустая?

Какой смысл у нашего существования? Дышать, двигаться, жить… Для чего мы это вообще делаем?»

Его передатчик запищал, и он с легкой меланхолией посмотрел на свою карточку задач. Еще одна — и его жизненный цикл закончится. Каждый другой бы почувствовал печаль, но ему было все равно. Избежать этого он все равно не мог.

Ему дали приказ пойти в почку, которая, видимо, превратилась в зону военных действий — там заметили рак.

Он взглянул на висевший на стене плакат с картой, показывавшей дороги к разным частям тела, и заметил, что один раз уже попадал туда, только по другому маршруту. Ну ладно, может, ему перед смертью, по крайней мере, еще удастся научиться чему-то новому.

Он принялся искать ручку, чтобы записать мысль в блокнот, но не смог найти ее. Наверняка она выпала во время какой-то битвы.

— Извините…

Он подошел к одному эритроциту, чтобы вежливо попросить у него ручку, но тот испугался, будто увидел чудовище, и убежал.

— Можете, если вам не трудно?..

Но и обычная клетка не обращала на него никакого внимания.

— У вас нет случайно?..

Опять игнор. Нейтрофил расстроился. Ничего так и не изменилось.

Может, стоило сказать что-то вроде:

«Знаете, я скоро умру, а почти всю проклятую жизнь получал ранения и подвергался опасности, чтобы идиоты вроде вас могли жить дольше и лучше. Можете мне хотя бы одолжить ручку? И, если можно, не глядя на меня, будто я какой-то там монстр — я всего лишь выполняю свою работу, как и все остальные клетки».

Он тяжело вздохнул. Нет, такое говорить он явно не будет, ведь смысла в этом все равно бы не было. Тут одна клетка с короткими волосами и тележкой с кислородом прошла мимо него. Вот ее он еще спросит. Она остановилась.

«Зачем я это делаю? Она или испугается, или проигнорирует меня…»

Но все равно можно было попробовать.

— Эй, ты, одолжи мне ручку.

И к его удивлению она это сделала. Даже без отвращения.

— Конечно, держи.

Совершенно нормальным тоном. Впервые в его бессмысленной жизни клетка другого вида обратилась к нему с уважением, как к равному. Отдав ему ручку, она пошла дальше.

И даже не попросила ее обратно.

«Она мне ее дала? На самом деле дала?»

Нейтрофил вытащил блокнот, но забыл, что хотел туда записать. Он чувствовал себя полным придурком — так просил ручку, а теперь вот это. Наверняка эта мысль являлась чем-то печальным и меланхолическим, но вообще-то… забыть такое было даже приятно.

— Черт, мне же надо к почке, — спохватился он и отправился в путь, но сначала спрятал ручку во внутреннем кармане куртки. Как ни странно, эта девушка тоже шла в ту же сторону, но снова к ней обращаться он не собирался. У красных и белых кровяных клеток все равно не было много тем для разговора.

Она шла быстрым шагом, толкая тележку, а он следовал за ней с руками в карманах, наблюдая за ней и думая, что ему никогда не приходило в голову представить себе, как выглядела жизнь эритроцитов.

«Они живут дольше, чем мы, а еще очень быстрые и сильные. Но зато сражаться не умеют… Интересно, а как им вообще живется без ядра? Этот красный цвет хорошо выглядит, по крайней мере, на ее униформе. И ее волосы тоже красные — никогда в жизни не видел клетку с красными волосами».

— Ты следишь за мной?

Этот вопрос выдернул нейтрофила из размышлений. Да, в некотором смысле следил, но не намеренно — им просто нужно было попасть в одно и то же место.

— Мне просто надо к почке.

— Ой, мне тоже.

— Не советую, там сейчас война. Рак.

Ему стало одновременно грустно и смешно, когда она тут же испугалась и позвонила начальству, чтобы попросить поменять ей маршрут. Но ей отказали, и на ее лице появилось забавное выражение страха. Он услышал, что ее звали «Аe3803» или что-то в этом роде.

«Очень приятно, а я 1116 из отдела нейтрофилов U».

Прислушиваясь к чужим разговорам, у него появилась привычка представлять себе, что бы он ответил, если обратились бы к нему.

— Мне так страшно…

— Не бойся, я буду защищать тебя.

Он понятия не имел, почему произнес это вслух. Словно автоматическая реакция.

— Серьезно?

— Конечно, ты ведь мне одолжила ручку.

Вместо того, чтобы сбежать, она посмотрела на него. Какие у нее были красивые глаза. Или ему это только так казалось, потому что в них не показывалось ни следа злобы? Какая разница? Он их считал красивыми и все.

Если она бы не смотрела на него сейчас, он бы вытащил блокнот, чтобы записать, что ему понравились глаза клетки, что будет защищать клетку, которая была добра к нему, и что ему удалось поговорить с эритроцитом.

А еще что он ей рассказал интересный факт о теле, и она это оценила.

«Значит, так выглядит взгляд клетки, которая только что научилась чему-то новому», — подумал белый солдат, наблюдая за сотрудницей службы доставки, пока она осматривала мир вокруг себя. Она была еще новенькой.

Но у каждого путешествия был конец.

Он сдержал слово, защитил ее. И этим способом выполнил последнюю задачу, а его жизненный цикл пришел к концу.

Жизнь была такой жестокой! Заканчиваться именно тогда, когда ему захотелось пожить еще немного дольше! Впервые у него возникли вопросы для блокнота, которые не были печальными.

«Почему у нее красные волосы?

Почему они короткие?

Почему у нее приятный голос?

Почему она так добра ко мне?

Почему мы не познакомились раньше?

И почему я должен умереть… когда наконец захотел жить?»

— Значит, ты сейчас умрешь… Почему именно сейчас? Мы же могли бы стать друзьями! — спросила она его, но, несмотря на все, он ощутил радость — радость от того, что она хотела дружить с ним.

— Ты на меня произвела такое впечатление, что я тебя буду помнить в следующей жизни и даже, может, еще и в той после нее, — ответил он с улыбкой. С самой первой искренней улыбкой за все время своего существования.

— Не забывай меня.

— Не буду. Увидимся.

«Обязательно увидимся, клянусь!»

* * *

Прибыв в зал ожидания, нейтрофил был вынужден сдать оружия и все, что носил с собой, кроме одежды. Это он и сделал, но спрятал ручку.

По дороге в помещение, где разберут его тело, он ее снова вытащил из кармана и пока ждал, чтобы перед продолжением процедуры был заполнен нужный документ, приподнял рукав и написал на ладони: «Мы снова увидимся?»

Затем зашел, посмотрел на записку и в конце концов стер вопросительный знак большим пальцем второй руки.

Ведь говорят, что каждый сам пишет свою судьбу.

Сказано и сделано. Даже после того, как закончился его жизненный цикл, и он родился снова, будучи нейтрофилом с новым кодом, он до сих пор помнил ту девушку-эритроцита, произведшую такое огромное положительное впечатление на него. Жаль, что у него не было больше этой ручки, а ведь он считал ее подарком, поскольку она не потребовала ее обратно.

Когда он получил новую карточку с миссиями, на его лице появилась улыбка. Теперь он снова повзрослел и мог покинуть костный мозг.

«У меня достаточно времени, чтобы ее найти», — подумал нейтрофил, собирая новые вещи и прикрепляя липучку с новым кодом «1117» к кепке.

Один моноцит, чей фиолетовый костюм показывал, что он относился к мужскому полу, вручил ему очень знакомый предмет.

— Смотри, нейтрофил. Это твоя.

Его драгоценная ручка!

— Спасибо вам большое! Но… как? — спросил он с удивлением. Он не видел лица моноцита, но мог поклясться, что тот странный звук, который раздался из-под его шлема, был очень похож на вздох.

— Прости, мой мальчик. Может, ты уже не помнишь, но я был свидетелем, когда ты попрощался с этой девушкой, и, что ж, такое быстро не забывается.

— О, понятно. Но почему вы извиняетесь?

— Я забрал ручку, чтобы отдать ее тебе, когда ты вернешься. Но тело пережило долгий период стресса, и для твоего «возрождения» понадобилось больше времени, чем обычно. Многих клеток «заморозили», чтобы дать приоритет восстановлению и содержанию жизненно важных органов, — пояснил моноцит, осторожно снимая шлем и показывая голову, покрытую седыми волосами. Прошло много времени, он уже был стар. Тогда это значило, что…

— Ее… уже нет? — спросил нейтрофил, ощущая впервые страх. Страх услышать, что единственный мотив, ради которого он терпел дни тренировки, пропал. Что он напрасно так часто думал об ее лице перед сном, чтобы не забыть ее.

— О, мальчик, мой мальчик. Есть она, есть. Просто она тоже начала жить заново — так же, как ты.

Пожилой моноцит меланхолично вздохнул, видя впервые в жизни нейтрофила, который боролся со слезами.

— Она меня забыла, верно? — переспросил он, сжимая ручку обеими руками и стараясь держать себя под контролем.

— Знаешь, мой мальчик, душа наша — это как огромный шкаф с разными ящиками, чтобы хранить вещи. Иногда мы оставляем несколько из них на более видном месте, потому что они нам чаще нужны. Это наши воспоминания. А другие хранятся сзади, пока не понадобятся нам, но мы все равно знаем, что они там есть и ждут своего времени.

Слова старика немного утешили юного нейтрофила. Тот поднял взгляд и увидел ласковую улыбку на лице у моноцита, как у дедушки, который дает внуку советы.

— И, возможно, в глубине ее души находишься ты. Она сейчас еще живет в костном мозге, и я не могу тебе ничего обещать, но, может быть… может быть, ей понадобится ручка.

— Спасибо… Спасибо вам большое! — вскрикнул нейтрофил, пожал моноциту в знак уважения и благодарности руку, повернулся и поправил кепку, собираясь пойти к эритробластам — они являлись клетками-предшественниками эритроцитов в эритропоэзе.

Но вдруг у него возникли еще пара вопросов к пожилому моноциту.

— А кстати, Моноцит-сан, откуда вы знали, что я?.. И почему вы мне помогли? — спросил он с легким смущением. Тот снова улыбнулся и положил ему руку на плечо.

— Потому что я тоже однажды находился в похожей ситуации, а еще мне перед собственным концом жизненного цикла захотелось помочь влюбленному молодому парню.

Услышав это, нейтрофил сильно покраснел. Отрицать это он не мог, ведь до этого мгновения даже сам не подозревал, что это прекрасное чувство могло оказаться чем-то таким красивым и неосязаемым, как любовь.

Он стоял на крыше колокольни сектора 38-А в красном костном мозге. Судя по словам старика, он ее должен будет найти именно там. Нейтрофил пытался нормально дышать, чувствуя, как у него потели руки от нервов. И перчатки в этом не помогали никак.

«Интересно, она еще очень маленькая? Я ведь не спросил, какой у нее сейчас возраст. Какой я дурак, надо было спросить… Осталась ли она такой, как была? И что мне делать, если она еще совсем малышка? Я же буду выглядеть как извращенец! А как мне вообще найти ее? Гм, может, все-таки не стоило приходить сюда».

Об этом думал нервный нейтрофил, наблюдая за игравшими детьми. Вдруг он заметил девочку в красной шапке с типичным помпоном, показывавшим, что ей еще нельзя было выходить из костного мозга. Но, судя по ее виду, она его через несколько дней уже покинет.

— Это она…

Он снял кепку, слегка поправил волосы и отряхнул одежду, а затем использовал свое отражение в клинке меча в качестве зеркала, чтобы удостовериться в том, что выглядел прилично.

«П… Привет, ты меня, возможно, не помнишь, но мы знали друг друга в прошлой жизни… Это звучит странно. Привет, Аe3803, это я, 1116. Нет, сейчас уже 1117… Нет, нет, это ее запутает. Что мне сказать? Как с ней здороваться? Она же забыла меня… А что, если она меня теперь будет бояться? Или смотреть на меня с отвращением, как остальные? Нет, все на свете, только не это!»

Он сглотнул, до сих пор не зная, стоило ли ему на самом деле пойти ей навстречу или лучше позволить ей продолжать вести свою жизнь без него.

Нейтрофил тяжело вздохнул. Она выглядела так мило, стоя там с книгой в руке в поисках тени, под которую можно сесть и читать.

— Я тебя лучше оставлю в покое… Пока, Аe, было очень приятно знать тебя, — пробормотал он, отдавая честь, и собирался уже пойти обратно, но внезапно увидел, как эритробласт-мальчик вырвал книгу у нее из рук.

— Эй! Она моя! — жаловалась она, но он лишь посмеялся над ней и поднял книгу так, что она не могла до нее допрыгнуть.

Вдруг нейтрофил приземлился позади вредного пацана и забрал у него книгу на глазах у всех.

— Как страшно, лейкоцит!

Тот убежал, когда увидел его холодный неодобрительный взгляд. Остальные красные кровяные клетки тоже попятились назад, только Аe осталась на месте, изумленно глядя на него.

1117 вновь сглотнул и отдал ей книгу. Он прекрасно знал этот взгляд страха и почувствовал боль.

— Ладно, тогда я… я… лучше уйду.

С комом в горле он повернулся к ней спиной, чувствуя, как все внутри него разбивалось на маленькие кусочки.

— Подождите!

Он с удивлением повернулся обратно, когда почувствовал, что она его неловко держала за рукав.

— А мы случайно не виделись уже где-то? Что-то ваше лицо мне кажется знакомым.

Как странно. Теперь у него в очередной раз начало гореть лицо и наверняка снова покраснело.

— Знаешь… это не так легко объяснить. Возможно, ты уже не помнишь, но да, мы раньше знали друг друга, и я пришел, я пришел…

— Гм?

— Чтобы вернуть тебе ручку!

Он отдал ей предмет почти трясущейся рукой, стараясь всеми силами выглядеть серьезным и не показывать ей, как ужасно нервничал. Теперь он заметил, что она была ниже, чем раньше, едва доставая ему до плеча — возможно, потому, что еще была так молода. Ее волосы были короткими и слегка взъерошенными, а глаза — такими же блестящими и прекрасными. Она являлась еще подростком. С одной стороны, его мучила совесть, поскольку он сам был взрослым, но с другой… какой она была милой!

— Но я не помню, что когда-то кому-нибудь давала ручку. Вы уверены, что это была я? — спросила она, с любопытством разглядывая предмет у себя в руках. Нейтрофил лишь кивнул. — О, это точно моя, на ней мой код. Но я серьезно не помню, — добавила девочка с улыбкой. Он тут же почувствовал мурашки по всему телу. Как ему хотелось взять ее за руки, а потом обнять и никогда больше не отпустить! Лучше описать он свои чувства не мог, но они ему очень нравились. Он начал тереть затылок, отводя взгляд.

— Кстати, спасибо еще за книгу. А что вы здесь вообще делаете, господин Лейкоцит?

— Н… Ну, честно говоря, я… э… я… ну… был… на патруле?

Она наклонила голову в сторону, не понимая, являлось ли это вопросом или утверждением. Но ей этого все равно было достаточно.

— Хорошо, тогда не буду вас больше задерживать.

— Ты меня не задерживаешь! — закричал лейкоцит и дал самому себе оплеуху, а затем кашлянул и подумал несколько секунд. Похоже, лучше стоило сказать правду. Он показал на скамейку под густым деревом и попросил ее пойти с ним. Она согласилась, поскольку перерыв еще не закончился.

Нейтрофил вздохнул, прежде чем начать рассказ. Он нервничал, но эта ситуация была из разряда «все или ничего».

— Мы познакомились в прошлой жизни. Когда наш жизненный цикл заканчивается, нас разлагают в селезенке, чтобы вернуть телу все вещества, которые ему еще пригодятся, а остальное выбрасывается. А потом еще полезные части возвращаются в костный мозг, чтобы сделать из них новую клетку…

Он поглядывал на Аe, которая его внимательно слушала. Ему это было немного неудобно, но он был вынужден выглядеть «круто» в ее глазах, не показывая, что находился на грани нервного срыва.

— Так вот, мы познакомились, когда мой жизненный цикл подходил к концу. Благодаря тебе этот мир стал лучше, знаешь, ты нас научила работать вместе, — пробормотал он со смущенной улыбкой, вспоминая, как она храбро заставила всех помириться и притащила их в почку, несмотря на то, что вообще-то не знала дорогу туда. — В конце мы договорились снова увидеться, и вот я пришел. Знаю, что это все наверняка звучит странно или даже страшно для тебя, но это правда, клянусь.

Она снова наклонила голову и просто моргала, будто пыталась переварить услышанное. Нейтрофил продолжал нервничать, поскольку вероятность, что она ему не поверит и уйдет, была слишком велика. Ну, а если поверит, что тогда? Они ведь уже увиделись. Что им делать теперь?

— Это значит, вы искали меня, господин Лейкоцит? — спросила Аe таким милым тоном, что он мысленно умолял о чашке чая, поскольку так часто глотал, что у него пересох рот.

— Да, так точно.

На ее лице снова появилась улыбка — на этот раз спокойная, широкая и честная. 1117 немного успокоился.

— Тогда спасибо, что сдержали свое слово. Извините, что я вас не узнала и не помню, но если вы специально пришли, чтобы вернуть мне ручку, то значит, это было что-то важное… Давайте будем друзьями!

Эти слова были как удар в его одинокую душу.

— С удовольствием! Давай! Теперь мы можем, теперь можем дружить!

Нейтрофил чуть с ума не сходил от счастья. Все это долгое ожидание и все усилия были все-таки не напрасными. А жизнь не такой жестокой и пустой, как ему казалось…

«О, черт! Мне же работать надо, патрулировать тело. Можем пойти вместе, а нет, ей отсюда нельзя выходить… У нее еще есть ядро».

И снова он почувствовал, как его счастью грозила опасность. Но на этот раз он этого не допустит.

— Послушай, мне надо работать, выполнять миссии, которые будут по всему телу, и я знаю, что ты из-за ядра еще не можешь отсюда выйти. Но жизнь так коротка! Можно мне навещать тебя?

Вопрос застал Аe врасплох, поскольку был слишком внезапным. Но, а почему бы и нет? Они ведь теперь дружили.

— Да… только мои одноклассники немного…

— Предвзятые?

— Я бы скорее сказала — тупые, — ответила она, смеясь. — Ну, если вы придете после уроков, тогда все в порядке. Я рада, что нашла друга, потому что не слишком хорошо лажу с другими эритробластами. Знаете, я немного неуклюжая…

— Ты что, ты прекрасная! — заорал нейтрофил и моментально закрыл рот обеими руками. — Имею в виду, что ты совсем не неуклюжая, в тебе нет ничего плохого… Ты классная. Ладно, ухожу. А когда закончу — приду к тебе, хорошо?

— Хорошо.

1117 помахал ей рукой на прощание, и она помахала ему в ответ. Теперь у него появилась причина, чтобы хорошо выполнять работу, беречь себя и жить.

Он теперь был вынужден носить перчатки — они стали частью униформы. В последнее время правила, касавшиеся униформ, вообще стали строже, и даже появились слухи, что им скоро дадут передатчики и радары.

С каждой простудой или кишечной инфекцией увеличивалась защита организма и появлялось какое-то новое изменение. Самое последнее было, что тромбоцитов заставили одеваться в небесно-голубой цвет, чтобы сделать их более заметными и избегать аварии.

«Хоть подумали, наконец, о благе этих клеток», — думал 1117, пока тащился по сосуду. Он себя чувствовал еще не очень удобно в этих перчатках — было странно не ощущать больше холод ножа на коже. Почесав себе голову, он выдал несколько ругательных слов, ведь даже это было уже не то, как без перчатки.

— Долбанные перчатки.

Нейтрофил глубоко вздохнул и пошел дальше. Ему стало так скучно с тех пор, как Аe3803 дали другой маршрут, и они больше не встречались во время работы.

Он обычно веселился, играя с ней в безобидные шутки — например, дул ей в ухо, когда знал, что она его еще не заметила, или рисовал какую-то ерунду в ее блокноте.

Иногда он рисовал ей маленькую версию себя с плакатом «Это теперь принадлежит 1117» или ее с вопросительным знаком, будто она заблудилась там, в блокноте, а несколько раз еще — Т-киллера в одежде макрофага. Эритроцит смеялась, но затем ругала его, что он ей изрисовывает весь блокнот, на что он всегда утверждал, что подарит ей новый. В конце концов, они гуляли вместе, болтая о рабочем дне и других простых вещах.

Однажды страницы на самом деле закончились. В этот день не было особенно много дел, и они остановились, чтобы попить что-нибудь. Тут он сделал что-то, даже понятия не имея почему, «тупой импульс», как он называл все действия с ней, о которых даже не задумывался: он взял ее руку и написал на ней свой код «1117».

— Зачем ты это сделал?

— Не знаю, мне скучно, — ответил нейтрофил и добавил еще цветочек и смайлик, пока Аe не нахмурилась и не забрала у него ручку. — Не сердись, можешь сделать то же самое со мной, — предложил 1117 и поднял собственный рукав. Она сперва поколебалась, а потом согласилась и написала «Аe была здесь» на его руке, добавляя в качестве подписи сердечко.

— Ты мне еще должен новый блокнот, — пробормотала она и выбросила пустую банку от газировки в ближайший мусорник, собираясь пойти домой.

1117 взял обратно ручку и написал себе под ее словами: «Я должен Аe3803 новый блокнот».

— Так я не забуду, — засмеялся он, тыкая ей другой стороной ручки в щеку.

— Что-то ты стал немного наглым, знаешь? — заметила она, пока они вместе шли к ее жилью. С тех пор, как они нашли друг друга снова, они начали проводить много времени вдвоем и стали друзьями, хорошими друзьями, поэтому могли без всяких проблем делать такие замечания друг другу.

— Знаю, знаю.

— И небось гордишься еще этим, да? — пошутила она, вытаскивая ключи, что обычно означало, что ему пришла пора уходить. Но в этот раз 1117 вместо того, чтобы приподнять кепку в знак прощания, ногой открыл дверь. Эритроцит хотела уже возмутиться, но не успела, так как он взял ее за кисть и потянул внутрь, внезапно снова начиная писать на ней — теперь на ее предплечье.

— Что это с тобой?

— Ничего, просто сержусь, — ответил он, не останавливая свое дело.

— Хватит пачкать меня!

— Это важно, то, что я сейчас пишу — очень важная записка, — оправдывался он, и, наконец отпустив ее, плюхнулся на маленький диван в гостиной. Она взглянула на его важнейшую записку и потеряла дар речи:

«Навсегда Аe3803».

— Не поняла, — выдала она, наконец, осматривая эти слова на своей розовой коже.

— Знаешь, как я тебя тогда нашел? — спросил 1117, глядя в потолок. — Я же сказал, что буду тебя помнить в следующей жизни, и вот, вспомнил… и пошел к некоторым базам эритроцитов, но из-за всяких изменений вы уже не работаете в отрядах, поэтому отряд Аe больше не существовал. И я подумал: «Черт! Как мне теперь найти ее?» и начал просто спрашивать у других эритроцитов. Жаль только, что твои коллеги меня боятся. В конце концов, мне надоело, и я залез в офис Т-хелпера, где нашел твое имя.

— Это было мило, — заметила покрасневшая Аe и села рядом с ним (после того, как убрала его ноги с дивана).

— И вдруг у меня возник вопрос: Что будет с нами, когда закончится твой жизненный цикл? Что, если поменяют твой код? Как я тебя тогда найду?

— Эй, не надо…

— Поэтому останься навсегда Аe3803 — не знаю, как, но останься, чтобы я всегда мог тебя найти.

1117 повернулся к ней. Она была вся красная и растроганная от его слов, хотя ее и смущала откровенность нейтрофила, который глядел ей прямо в глаза.

— Э, а, эм… и по… почему ты сердился? Из-за этого?

— Тоже, но особенно потому, что ты завтра получишь новый маршрут.

— Всего лишь на два дня.

— Для меня это целая вечность! — ответил он, открыл снова ручку и начал рисовать смайлик на ее шее. Она забрала ее у него, чтобы сделать то же самое.

— Хватит уже! Знаешь, как трудно потом отмывать твою ерунду?

— В этом и весь прикол, — ответил он, взял опять ручку и нарисовал ей линию на лице. Аe, которой это все уже по-настоящему надоело, собиралась дать ему подушкой по лицу, но он внезапно схватил ее еще раз и кратко поцеловал в щеку.

— Я серьезно, останься навсегда Аe3803, — пробормотал белый солдат, прижал лицо к ее шее и обнял ее впервые, как беспомощный парень, просивший любви.

Она инстинктивно сняла его кепку и начала молча гладить его по волосам. И так они потеряли счет времени и в конце концов уснули.

А теперь нейтрофил ходил по сосуду, ворчал и обвинял перчатки в своем плохом настроении, прекрасно зная, что на самом деле просто скучал по Аe3803.

— Долбанные перчатки…

Вдруг ему кто-то подул в ухо, заставив его подпрыгнуть от неожиданности.

— Хватит так дуться! — вскрикнула весело эритроцит.

— А что с твоим маршрутом?

— Я уже почти все закончила — осталось только доставить эту корзину, — ответила она, взяла карточку с задачами, висевшую у него на шее, и разорвала ее пополам.

— Какого черта ты это сделала?

— Ты еще не знаешь? Вы больше не работаете по задачам. Вместо них собираются ввести новую вращающуюся систему — значит, будешь дольше жить!

Она была так рада доставить ему такую хорошую новость. Хотя его и не сильно тревожила необходимость умирать снова и снова, ему все-таки хотелось хоть один раз провести с ней побольше времени.

— Классно! Э? А почему у тебя подушка на голове?

— Даже не напоминай — это наша новая кепка. И это еще не все: я услышала, что униформа следующего поколения эритроцитов должна быть полностью красной, — фыркнула она.

— Знаешь, может, изменения все-таки не такая плохая штука.

— Во всяком случае, нужная.

— О том, что я тебе сказал тогда… — Нейтрофил сделал маленькую паузу и дал ей знак зайти с ним в пустой коридор. — Вообще-то, не так страшно, если поменяют твой код — я тебя все равно как-нибудь найду.

— Что-то ты мало в меня веришь.

— Э?

Она укоризненно уперла руки в бока.

— Думаешь, что только ты сможешь меня найти? Я тебя сама найду, — ответила она, наконец, с легким румянцем на щеках и милой, но смущенной улыбкой. Было очевидно, что их дружба превратилась уже в нечто иное, что к ней прибавилось новое невинное, но очень сильное чувство. Любовь, к которой остальные клетки до сих пор относились с неодобрением, поскольку они оба имели разные роли в этом мире. Но сейчас у них, этих двух клеток, чья судьба была встречаться снова и снова, хотя бы ненадолго появилась возможность спрятаться от других и их нелепых предрассудков и втайне насладиться нежным поцелуем.

Он шел медленно.

Впервые в жизни ему казалось, будто коридоры становились все уже по дороге.

Холод оружия проникал в кожу его руки.

По необъяснимой причине у него уже появился странный привкус меди во рту, несмотря на то, что он даже еще не выполнил приказ. Простой и прямой: «Найди Аe3803, устрани ее и возвратись к работе».

— Понял.

Нейтрофил поправил кепку и отправился в путь. Он уже имел представление, где она находилась.

Да, дело это было жутким, но это был не первый и не последний раз, когда он должен выполнять такой приказ.

После слуха об анемии совершалось много преступлений под предлогом, что это было «на благо» всех.

Возможно, это являлось не самой идеальной работой для него, но что поделать?

Ведь все были вынуждены выполнять свою.

Он увидел ее издалека.

Подошел к ней.

Вкус металла у него во рту стал еще сильнее, и начали течь слюни. Чувство холода в его руке превратилось в легкое покалывание и потребность наконец совершить движение, чтобы перерезать жертве горло.

Обхватить ее сзади за талию, разрезать ей горло и фагоцитировать.

Она находилась теперь так близко, что он почти ощущал ее вкус во рту.

Он поднял руку, обхватил ее… нет, на этот раз ему захотелось попробовать добычу еще живой.

Ведь несмотря на то, что он был хорошим солдатом, у него также имелась мятежная сторона, которая желала показаться на свет.

Приглушенный крик… Пути назад уже не будет.

Покрасневшая шея с укусом.

И белый солдат, вытиравший кровь со рта, чтобы сообщить, что задача была выполнена.

* * *

Рабочие смены не так сильно отличались от самой жизни: нужно было выполнять задачи и проходить через мучительную рутину…

Он зашел к себе домой и повалился на кровать с надеждой, что часы сна каким-то чудом покажутся длиннее, чем остальные. Хотя бы в этот раз.

— Не хочу возвращаться на работу.

Ощущая под собой мягкость дешевого матраса, он стянул с себя сапоги — и почувствовал ласковое, нежное прикосновение любимой девушки на собственной ледяной щеке.

— Прости, если напугал тебя.

— Ничего, должно было выглядеть как можно натурально.

Ее голос был наполнен прощением, а глаза сияли.

— Извини, что укусил тебя так крепко — я не хотел делать тебе больно, но поблизости стояли другие клетки. Я был вынужден хорошенько напугать их, чтобы они не посмели подойти к тебе.

— Да не волнуйся ты. Ты же все это сделал для меня… Все в порядке.

— Все будет хорошо.

— Все будет хорошо.

Чувство ее гладкого дыхания и ее тонкой руки, обхватывавшей его, напоминало ему, что мир все-таки не был таким плохим. По крайней мере, пока она находилась с ним рядом.

Я знал, что должен был накрыть тебя одеялом, но не мог. То есть не хотел, пока еще не хотел.

Вместо этого я наблюдал за медленными движениями твоей груди, твоим спокойным дыханием. Твоей бледной, но покрасневшей кожей. Теплой, сладкой и еще немного влажной от пота.

Затем я снова лег рядом с тобой и принялся гладить твои волосы, пока ты не уснешь. Как я обожаю ощущать твои волосы между пальцами. Я привык видеть красный цвет на руках, но он не такой, как твой — не такой прекрасный, мягкий и совершенный.

Я очень сильно тебя люблю.

Ты меня попросила не давать тебе спать в этот раз, поскольку эта ночь принадлежала только нам. Она существовала, чтобы мы могли любить друг друга до потери сознания, целоваться, пока не пойдет кровь из наших губ, быть вместе, пока не забудем, кто мы такие.

Это была наша последняя ночь.

Я не прекращал повторять, как сильно люблю тебя, даже когда начал задыхаться. Даже когда пот тек мне в глаза… и я не мог больше четко видеть твою красоту. Твое красное лицо с капельками пота.

И твою улыбку, которая знакома только мне.

Затем следовал последний поцелуй перед кульминацией.

Не хочу тебя забывать. Никогда.

Я очень сильно тебя люблю.

Было так мило, когда ты открыла глаза и начала дуться, потому что я все-таки дал тебе поспать. А после этого ты, несмотря на усталость, снова обняла меня и притянула к себе.

Ты прекрасно знаешь, что я не в состоянии сопротивляться тебе. Всем на свете, только не тебе.

Мои сухие губы стали влажными от прикосновения с твоими, а еще я чувствовал, как твои ноги терлись об мои.

Я взял тебя за руки — такие милые, мягкие и нежные, — и принялся их целовать. Твои чудесные руки, державшие мою душу.

Мне было известно, что ты устала, и я устал сам, но наши чувства друг к другу были сильнее. Они лежали за пределами понимания каждого смертного существа этой вселенной.

И пока ты сгибала свое тело, лежавшее на мне, я снова начал целовать и нежно кусать его.

Как я тебя люблю. Как сильно тебя люблю!

А ты меня снова порадовала этой улыбкой, хотя из твоих глаз вытекли несколько слез.

Последний вздох покинул тебя, как и все оставшиеся силы. Ты цеплялась за меня, стараясь не засыпать, и переплела свои ноги с моими, будто знала, что я специально буду ждать — ждать, пока ты уснешь, чтобы уйти.

Я ненавижу прощания.

Но вместо того, чтобы покинуть тебя, я наблюдал, как ты спала, и даже сам заснул ненадолго.

А потом открыл глаза, видя, что ты еще не проснулась.

Какая ты милая.

Какая прекрасная.

Какая совершенная.

Наконец я тебя накрыл одеялом и взял ту самую ручку, с которой началась наша история.

«Я тебя люблю.

1117».

Запись я положил туда, где ты сможешь ее увидеть, когда проснешься.

Никто из нас не знал, каким я буду, когда вернусь. И будешь ли ты еще жива, когда это случится…

Думаю, что именно потому это все так трудно для нас.

Но есть одна вещь, которую я точно знаю: что буду продолжать любить тебя — все равно, сколько жизней проживу на этом свете.

Прежде чем закончился мой жизненный цикл, на моих губах появилась улыбка. Какая ерунда — улыбаться прямо перед смертью. Но я вспомнил, что никогда не называл тебя по имени, а только «Эритроцит» или «Красненькая», никогда «Аe» или «Аe3803». Может, в следующей жизни…

Постараюсь не забыть это в следующий раз.

Потому что он обязательно будет.