Русская народная тоска (джен)

А-ах, тоска без начала,

А-ах, тоска без конца.

Агата Кристи

Иван-царевич хандрит уже который месяц. Лежит на диване в шелках заморских, смотрит глупость всякую по блюдечку с наливным яблочком.

Есть у Ивана-царевича целое царство, богатств не счесть, матушка с батюшкой бодры да здоровы. Сам царевич красив, умен!

А вот все ему не любо-дорого, все тоска и счастья нет.

Матушка-царица предлагала обращаться к силе рода да таскала Ванечку по тренингам-семинарам счастьеобретения. Ваня вставал в пять утра, перестал есть курочек да свинок, а кофий только с молоком овсяным жаловал. И проговаривал-проговаривал чудны́е аффирмации, что он сам есмь счастье. Но лицом только смурнел.

Царь-батюшка считал, что дело в потерянной маскулинности. Времена же нынче пошли спокойные, царевичи совсем расслабились. Царь посылал Ивана в походы с тремя богатырями, чтобы опыта набирался да на дело настоящее мужское посмотрел.

Он и посмотрел: зрелище оказалось унылым.

Змей Горыныч уже был не тот. Девственниц больше не ел, питался только фастфудом и точка. Драться не хотел. Богатыри тоже — лишь бы оклад на госслужбе отработать да домой. Махались лениво, потом вместе со Змием водку пили да закусывали чизбургерами. Иван жевал картошку фри под разговоры о глупых жёнах и непослушных детях и думал, что нет в этом ни силы, ни счастья.

Сам Иван пытался решить ситуацию прогрессивно. На сервисе «Стрела помощи» выбрал себе психотерапевку-лягушку, звали её Елена Прекрасная. Была она рассудительна, внимательна и приятно иронична. Иван-царевич даже подумал, что на такой девице с удовольствием бы женился, если бы та не пряталась зачем-то под неприглядной лягушачьей шкуркой и феминитивами избыточными, а еще не мучила его долгими разговорами. Елена придумывала ему испытания: записывать на бересту, что хорошего с тобой за день произошло, практиковать релаксацию мышечную и медитировать на березы. Ване все это было в тягость, только мышечная релаксация на диване, практиковалась на отлично, но Иван подозревал, что неправильно её делает.

На одном из сеансов целительных Елена все-таки не выдержала и сказала:

— Иван, не обижайтесь и не тужите, но терапия наша вам что в лоб, что по лбу — пора прекращать.

А вот разговоры с давним другом Серым Волком пошли на пользу. Серый жил в лесах, говорил просто и понятно. Сели они в высоком терему, заварили компот на двоих. Ванечка рассказал ему про дюже унылых богатырей, про матушкины тренинги дремучие, про психотерапевку Елену. Про тоску свою и счастье несбыточное.

Серый сказал:

— Тоска — это тоска. Счастье — это счастье, брат. А когда ты счастлив, то счастлив.

Понятнее, конечно, не стало, но Ване от этих слов полегчало на душе. Правду молвят, мудрость — в простоте.

Но так и жил Иван без счастья. Уж смирился, что на душе русская народная хандра без конца и края. Но случился как-то званно-благотворительный ужин у Кощея Бессмертного.

Кощей Бессмертный на старости лет тоже стал не тот. Но не в том смысле, как страдающий от ожирения Горыныч. Этот расчехлил свои сундуки с золотом, стал вести богемное житие. Зимой носил обувь Валенкиага, летом ажурные прозрачные рубашки и брюки-клеш. Немаскулинно, конечно, царь-батюшка точно бы раскритиковал, но Иван оценил — красиво. Ещё костлявость изысканная, нос с горбинкой, дрянной характер… Девок вон больше воровать не надо, сами приходят.

Иван и у Кощея по поводу счастья спрашивал.

— Счастье же дебильно, — сказал Кощей и утонченно затянулся. — Несчастье, тоже не вопрос, дебильно. Зато не так, что ли, стерильно.

— Это же Кровосток, — удивился Ваня.

— Это мой лайфстайл! — легкомысленно парировал Кощей.

Но разговор запомнил, и вот на очередном светском пире познакомил Ваню со своим интернет-маркетологом — Марьей Моревной.

Марья была в жизни девушка нежная и хрупкая, зато в интернетах — дева-богатырша. Одним комментом разгоняла войска хейтеров, мерч Кощея у неё покупали даже те, кто не хотел ходить в худи с принтом костей, одним словом — мудра, исполнительна, ну и красива, чего уж там.

— Тоскуешь? — спросила Моревна, потягивая безалкогольный коктейль через трубочку.

— Ага, — Иван немного загляделся и на трубочку, и на обтягивающее тёмно-синее платье, и на длинную косу, но вовремя очнулся.

— Отлично! — деловито сказала Марья Моревна, — Тоскующий мужик — это хорошо!

Иван-царевич успел было уже расстроиться, что опять этот феминизм иноземный все ценное портит, но Марья добавила:

— Тоскуешь, значит, рефлексируешь. Рефлексируешь, значит, не Иванушка-дурачок. Поехали ко мне, где точно тоска, так это здесь.

«Хороший подход, — задумчиво решил про себя Иван и посмотрел на Моревну совсем другим взглядом, так, что стало понятно, что красивая фигура и длинная коса в ней было не главное, а приятное дополнение. — Тоскую, значит, хоть что-то понимаю в этом мире… Здесь, пожалуй, и Серого подход, и мудрость рода, в которую матушка верует, и лайфстайл, и не ванильно — батюшке бы тоже понравилось!»

Иван-царевич вдруг ощутил себя как после глотка живой воды, словно собрали его заново. Он расправил плечи, уверенно положил ладонь на девичью талию и сказал:

— А поехали!

И стали они себе жить-поживать да добра наживать. Долго и счастливо. А порой и несчастливо! Но Иван уже не так по этому поводу переживал, потому что, многое обдумав, — не дурак же, в самом деле, — смекнул, что счастье-то переоценено поди. Абсолютно счастливы лишь дети малые да те, кто белены объелся. А счастье ведь не из одной калинки-малинки состоит, а делами и обязанностями из той самой — бесконечной тоски.

Так что живет Иван, тоскует. Но уже с удовольствием!