Демонически забавная прогулка (джен)

Уильям Т. Спирс колебался целых десять минут, что для него было неимоверно много, прежде чем решился встретиться с Греллем Сатклиффом наедине.

Невообразимо, какие слухи могли распустить случайные свидетели этого визита, но Спирсу было необходимо услышать экспертное мнение, и ради этого он готов был принести в жертву свою репутацию — репутации Сатклиффа уже ничто повредить не могло, даже посещение его квартиры Спирсом.

Все образы, которые столь правдоподобно и мастерски примерял на себя Грелль, являлись лишь способом избавиться от скуки, довести коллег до белого каления или вогнать их в крайнюю степень смущения или восхищения. Но жнецы смерти верили в каждую роль Сатклиффа, потому что актер он был потрясающий — потрясающий воображение и моральные устои. Даже Спирс иногда проникался талантом Грелля, но почти всегда вовремя одергивал себя, чтобы не убить подчиненного на месте, не пожалеть и не пойти на поводу у откровенной манипуляции — вариант действий Уильяма зависел от образа, избранного Сатклиффом.

Коротко постучав в дверь служебной квартиры Грелля, Уильям застыл в освещенном ярким дневным светом коридоре и впал в панику. Он совсем не знал, что он предпримет, если дверь никто не откроет. Врываться в жилище силой? Проникнуть через окно? Плюнуть и уйти, чтобы и дальше барахтаться в океане сомнений, пока не захлебнешься? Только больной разум увидит следы глобального заговора или саботажа в том, в чем их заметил Уильям.

Сатклифф определенно был дома, совсем один, если не считать составлявшего ему компанию ужасного насморка. Спирс сам сегодня пораньше отпустил их обоих (да, после суток в компании Грелля насморк воспринимался как отдельный злокозненный субъект, который путал отчеты, слушал вполуха, мешал Сатклиффу думать, читать, дышать и говорить. Последнее, к сожалению, не часто — Грелль любил страдать громко и со вкусом, описывая невыносимость невзгод).

«Лучше бы я завтра зашел. Говорят, при психических расстройствах надо избегать шока», — пронеслось у него в голове, когда дверь распахнулась, открывая удивительное зрелище: Сатклиффа без грима, с покрасневшими веками и носом, да еще и не в очередном невообразимом или непристойном наряде, а в мягкой салатовой пижаме, украшенной изображениями красных и синих плюшевых мишек.

Мишки Уильяма доконали — и он совсем забыл, что должен сразу же втолкнуть Сатклиффа вглубь прихожей и захлопнуть дверь, пока Грелль не оповестил всех вокруг, как счастлив видеть Спирса, скрасившего его невыносимые страдания.

Грелль, к счастью, то ли пожалел остатки рассудка Спирса, то ли сам удивился, то ли простуда наконец лишила его красноречия, и поэтому Сатклифф лишь чихнул, хлюпнул носом и хрипло спросил:

— Что случилось?

— Надо поговорить, — выдавил Спирс. — Без свидетелей.

Грелль прищурился, поправил очки и кивнул, отступив в сумрак прихожей:

— Проходи в гостиную, дверь сам закроешь.

Уильям без приключений добрался до гостиной, всего лишь раз споткнулся о брошенные в прихожей сапоги и чуть не запутался в бархатных занавесях, отделявших прихожую от комнаты, — в конце концов, планировка всех служебных квартир жнецов была одинаковой, сложно заблудиться. Обстановка у жнецов тоже не радовала разнообразием — но, разумеется, не у Сатклиффа. Такого безумного количества этажерок, усыпанных шкатулочками, шарфиками и какими-то мелочами Спирс не видел ни разу.

«Бардак тоже может быть травмирующим для твоего разума и даже тела», — хмыкнул он, пробираясь к креслам у оконного проема, потому что лежавшие на диване вперемешку с шелковыми блузками, разнообразными брюками и приталенными пиджаками полоски железа и детали каких-то механизмов явно не желали быть потревоженными и скалились острыми краями. Вот второе кресло, справа от окна, казалось более гостеприимным, на нем всего лишь валялся ком одежды...

Грелль тем временем уже устроился в кресле слева от окна, завернувшись в бежевый плед, как в кокон, и фыркнул оттуда:

— Так что ты хотел?

— Мне нужен ответ на один вопрос, — начал Спирс, но решил обойтись без долгого вступления и почти спокойно спросил: — Сатклифф, я похож на сумасшедшего?

Разве что голос предательски дрогнул, и ручка косы смерти чуть не выскользнула из влажной ладони.

— Хм-м-м... Жнец смерти, который прощупывает кучу одежды рукоятью косы смерти, кажется слегка ненормальным, — иронично начал Грелль и добавил, когда что-то со скрипом захлопнулось под ворохом ткани: — Но в данном случае ты поступаешь совершенно разумно. Нет, я не специально, я про него совсем забыл, — ответил он на незаданный вопрос Уильяма, когда Спирс с укором посмотрел на него, демонстративно покачивая в руке закрытый медвежий капкан, сожравший несколько шарфов.

— Но вопрос, конечно, интересный, — не давая Уильяму возмутиться вслух, протянул Грелль, — сам факт, что ты решил задать его именно мне... Я что, в твоей картине мира эксперт по психическим отклонениям? Обидно, знаешь ли.

Уильям пожал плечами, устроившись в кресле.

— Из тех, кого я знаю, ты подходишь лучше всех. Я никому не могу доверять в этом вопросе...

Да, в его посмертии определенно что-то пошло не так, если он мог полностью полагаться только на Сатклиффа и верить исключительно ему, но это «хождение посмертия не так» Уильям уже давно воспринимал как данность.

— М-м-м, паранойя, — хмыкнул Грелль. — Но нет, не похоже. Ты отвратительно рационален и разумен...

— То есть твой ответ...

— По тому, что я вижу — нет, Спирс, ты не более сумасшедший, чем был с самого начала нашего знакомства. Может, слишком сильно нервничаешь, разве что. Доволен? Теперь ты оставишь меня в покое и дашь гордо и с наслаждением пострадать в одиночестве?

Грелль завозился в своем «гнезде», взял с подоконника чашку с чем-то горячим, пахнущим медом, земляникой и ромом, прикрыл веки и с предвкушением облизнулся.

Уильям отчего-то почувствовал себя обиженным.

— Тебе совсем не любопытно узнать, в чем дело? — спросил он.

— Уил-л-ли, — простонал Грелль с досадой и приоткрыл один глаз. — Ну за что мне это все? Да, мне до безумия любопытно, но я два часа готовился страдать с земляничным и малиновым пуншем, пока его сварил, пока нашел подходящую одежду, вывернув все шкафы наизнанку... А тут ты со своими страшными тайнами! И все три часа тяжелого труда насмарку!

— Два часа, — автоматически поправил Уильям и встал, чтобы уйти.

— Неважно, все равно слишком много для такого результата — никакого удовольствия, — огрызнулся Грелль и тут же жалобно чихнул и хлюпнул носом. — И куда ты собрался? Рассказывай. Можешь налить себе любой пунш, его все равно слишком много получилось, он на кухне, там две кастрюли. На полке найдешь чашку... Наверное... И не вздумай уходить — теперь я умру от любопытства, а не от насморка, и это будет на твоей совести.

— Я поражен твоими капризами, — усмехнулся Уильям.

— Я болею, мне можно. Ну и я не настолько жесток, чтобы добивать того, кто и так не в себе... — Грелль немного поколебался, но закончил фразу: — И кто настолько безумен, чтобы мне доверять.

— Да брось, последнее не признак сумасшествия, ты умен, изворотлив, изобретателен и ни разу не пытался меня подставить, в отличие от многих.

— Может, я просто еще не догадался, как это сделать? — Грелль, очевидно, был польщен до глубины души, но вяло сопротивлялся комплиментам.

— Сатклифф, почему ты не можешь принять искреннюю похвалу за то, что в тебе действительно ценно? — возмутился Уильям из кухни, гремя чашками и пытаясь найти хоть одну чистую. — К слову, твое умение взбесить до белого каления к ценным качествам в большинстве случаев не относится.

— Ну, если ты настаиваешь... — Грелль появился у него за спиной, вытащил из шкафа абсолютно чистую чашку, всучил ее Уильяму и приглашающе махнул рукой в сторону столика и двух стульев. — Давай здесь, пунш ближе. Хотя в кресле страдается лучше.

— Вкусно, — признал Уильям, сделав глоток.

— Естественно, я для себя его делал, идеально страдать можно только с чем-то вкусным, — отозвался Грелль. — Рассказывай, в чем дело. Ты же не мог просто так дойти до грани нервного срыва ради собственного удовольствия.

— Так заметно?

— Нет не так, но я тебя тоже неплохо знаю. Спирс, я уже упустил пять или шесть поводов привести тебя в ярость. Ну вот в коридоре мог бы радостно оповестить всех, как безмерно счастлив тебя видеть... Эффект был бы...

— Ты еще и настолько милосерден?

— Разумеется, — без тени иронии ответил Грелль. — Но уже немного в этом раскаиваюсь. Ты испытываешь мое терпение, пьешь великолепный пунш, а что я получаю взамен? Вместо вечера упиваний своими страданиями в одиночестве — сплошные муки от зудящего любопытства и насморка...

Уильям закатил глаза, чтобы Грелль не заметил сочувствия в его взгляде — с ролью несчастного Сатклифф справлялся превосходно, и можно было поверить, что тот неизлечимо болен всеми смертельными хворями, включая воспаление любопытства.

— Два года и почти три месяца тому назад меня назначили начальником отдела, — начал Уильям. — Через месяц после назначения я заметил одну странность, но списал ее на свою невнимательность. Грегори Смит упомянул в итоговом отчете две собранные души, хотя утром в его списке задач значилось три, я читаю задания всех жнецов. Естественно, я должен был заставить Смита исправить отчет, но сперва сверился с изначальным списком задач, который поступает в начале смены в отдел и который я изучал в восемь утра — и оттуда бесследно пропало упоминание о третьей душе. Хорош бы я был, отчитывая Смита безо всяких доказательств. Конечно, я решил, что мне показалось — это было объяснимо, я работал начальником отдела первый месяц, мог что-то перепутать...

Грелль протестующе фыркнул, загремев половником в пунше, перемещенном на квадратный белый столик между ними:

— Ты невнимателен к документам? Чушь! Эти бумажки — единственная любовь всей твоей жизни, — Грелль усмехнулся. — Ты в каждом отчете помнишь мельчайшую закорючку, словно это черты лица любимого человека, которые навеки запечатлены в твоей душе.

— Сатклифф, — простонал Спирс, чуть не подавившись пуншем. — Тебе не кажется, что сравнение не очень удачное? Каждый документ при твоей интерпретации обязан меня ревновать к другому, или я должен ревновать...

— Не придирайся к больному человеку, — Грелль смешно наморщил нос и снова чихнул. — Сравнение так себе, но дальше должен был идти неприличный намек на то, почему ты вечно мнешь и рвешь мои отчеты, одновременно заучивая их наизусть... Ну хорошо, молчу, это неуместное замечание.

— Вот это — счастье, которое я заслужил, молчащий о неуместном Сатклифф, — закатил глаза Уильям. — Ничего нормального — ни счастья, ни сумасшествия...

— Ну, может, насчет последнего мы заблуждаемся, — ободряюще ухмыльнулся Грелль. — И у тебя вполне себе нормальное помешательство. Но не очень похоже. Если бы ты мне сказал, что с утра в задачах было три пункта, а не два, которые вечером я бы увидел своими глазами, я бы поверил тебе.

— Грубая лесть начальнику?

— Нет, не лесть, у тебя фотографическая память, Спирс.

— Но ведь у меня могут появиться галлюцинации.

— С периодичностью примерно раз в два года и строго одни и те же? Тогда даже галлюцинации у тебя дисциплинированные. Повезло.

— Но я еще вроде не говорил, что это повторилось, — возразил Уильям, с подозрением уставившись на Грелля.

— Ты сам пел дифирамбы моему уму и не веришь, что я дошел до простейшего вывода, — Грелль укоризненно цокнул языком. — Потому что вряд ли ты бы стал так долго переживать из-за происшествия двухгодичной давности. Значит, недавно случилось еще одно и точно такое, иначе ты бы их не связал воедино. Я прав?

— Да, к сожалению прав. Сегодня то же самое произошло, когда я просматривал отчет Тодда Гриффитса. У него в книге с утра появилось два задания, к обеду, когда он принес отчет, осталось одно. Только вспомнил я про чехарду с количеством задач поздно, когда уже вынес Гриффитсу предупреждение.

— Я понимаю, почему помешательство как объяснение странностей для тебя выглядит привлекательнее, — цокнул языком Грелль. — Изменять текст исходных документов — прерогатива очень высокого начальства. И оно может очень сильно огорчиться, если поймет, что его кто-то подозревает.

— А если подозревает якобы бездоказательно, то это клевета, — кивнул Уильям. — А доказательств нет. И мне кажется, что за мной пристально следят и не позволят докопаться до правды, стерев ненужные преступнику воспоминания тем же способом, как их убрали у Тодда. Я совершил ошибку — сперва вслух удивился исчезновению записи при Гриффитсе, а когда он вздумал мне перечить — я вышел из себя, потом обратился в отдел документооборота и архив с вопросом, сохраняются ли первоначальные версии списков задач.

— Разумеется, нет?

— Разумеется, нет, если изменения были внесены представителями Высшего Совета или иными...

— Но не начальниками отделов, — перебил его Грелль. — Значит, они отпадают. Но откуда у тебя параноидальные мысли?

— Ты знаешь это чувство, когда за тобой следят, оставаясь невидимыми?

— Откуда мне это должно быть известно? Не придумываешь? — Грелль украдкой огляделся и успокоенно вздохнул.

— Да, в этом бардаке даже невидимый жнец смерти так или иначе выдаст себя, — кивнул ему Спирс. — Либо опрокинет чашки, либо оставит след в луже... то ли рома, то ли...

— Карамель пролилась, — махнул рукой Грелль.- Тогда я хотел кофе с карамельным сиропом, но пришлось передумать и захотеть пунш.

— В общем, я уверен, что за мной следили едва ли не до конца рабочего дня, пока я не вызвал Гриффитса и не извинился перед ним за свою очевидную ошибку.

— Ужасный удар по самолюбию, тем более если знаешь, что ты прав. Кстати, Гриффитс не выглядел так, как будто что-то скрывает?

— Нет, он ничего не помнил, — Уильям поколебался, но продолжил: — Я просмотрел его пленку...

— Очевидное должностное преступление, на которое пошел сам Спирс... все именно так, как я люблю. Ты разрезал жнеца смерти косой, — рассмеялся Грелль. — И что там, на пленке его души?

— Там четкий разрыв, Грелль. Как будто убран час жизни. И, как ты понимаешь, так аккуратно это способен был сделать только шинигами.

— Хм-м-м, то есть ты перерезал ему горло...

— Нет, сначала оглушил, потом порезал ладонь, просмотрел пленку, привел Гриффитса в чувство и отправил к врачу. Недопустимо падать в обморок после выговора начальства, тем более недопустимо хвататься за чужую косу смерти, если пытаешься сохранить равновесие, это свидетельствует о профнепригодности или болезни.

Грелль закатил глаза:

— После этого ты еще навел справки в архиве, навлек на себя подозрения и не придумал ничего менее подозрительного, чем явиться ко мне. Отлично, просто отлично.

— Час назад Гриффитс вернулся от медиков с вердиктом, что он профпригоден, а внезапный обморок — скорее всего, случайность. Я извинился перед ним за чрезмерную резкость и свою ошибку, а невидимый наблюдатель удовлетворился и исчез. Ну и что может быть менее подозрительным, чем посетить больного сотрудника? Учитывая наши с тобой трогательные отношения...

— Знай они правду, они бы умерли от обрушения обломков картины мира на их скудный разум. А так в твоем визите для них правда нет ничего подозрительного, — сказал Грелль, подливая ему пунш. — Заметь, я верю даже в невидимого наблюдателя, а не издеваюсь над могуществом твоей паранойи. Давай пока исходить из того, что ты прав.

— Слушай, ну я могу понять, когда в кабинете есть кто-то еще! Сквозняк там, где его отродясь не было, косо лежащие стопки бумаг, сдвинутые на пару миллиметров, потому что их кто-то задел...

— Ни слова больше! — Грелль вредно прищурился. — Иначе я поверю, что ты и правда сумасшедший педант. Какой нормальный человек заметит эти изменения?

Уильям согласно кивнул — дальше он мог еще рассказать про давящее ощущение в затылке и тщательно огибающие край невидимого ботинка пылинки, кружащиеся в солнечных лучах. И про тут же пропавшее чувство, что к затылку привязали камень, когда дверь подозрительно долго закрывалась за Гриффитсом. На полторы секунды дольше, чем должна была.

— Хорошо, — наконец произнес Уильям. — Но если исходить из того, что я более чем вменяем, то мне все равно не попасть даже в то место, где Гриффитс забрал третью душу, если он ее вообще забрал.

— Почему не попасть?

— Согласно правилам, мои перемещения отслеживаются в течение всего рабочего дня, а не только в момент выхода на задание. Я же начальник отдела, а сегодня у меня еще и дежурство всю ночь. У меня нет гарантии, что этот неизвестный, который следил за мной в моем кабинете, не продлит действие мониторинга до утра лично для меня. Я бы так на его месте и поступил, хотя ты скажешь, что это перестраховка. Но не хотелось бы вызывать опасения у того, кто может безнаказанно перекроить твои воспоминания.

Сатклифф потер виски и встряхнул головой.

— Да, тебе желательно присутствовать только там, где ты можешь быть по рабочим вопросам, или рядом с этим местом. Зато... Мои перемещения не отслеживаются, у меня больничный! — Грелль хлопнул в ладоши, воодушевленно шмыгнул носом и даже подпрыгнул на стуле от восторга. — И я могу изучить обстановку где угодно, а не только в архиве или куда там ты наверняка хочешь пробраться. Адрес ты запомнил?

— Орнеби стрит, дом двадцать пять.

Грелль наклонился, извлек из-под стола карту города и с радостью возвестил:

— Прекрасно, это театр, рядом с ним — пара ресторанов и паб. Еще небольшой парк... Я вполне могу отправиться туда прямо сейчас на вечернюю прогулку! Мне нужен свежий воздух, врачи так сказали! Надо только придумать наряд. Что-то такое, что скроет вот это безобразие...

Он с печальной гримасой потер опухшие глаза и покрасневший нос.

— Наряд безутешной вдовы? Густая темная вуаль, чтобы скрыть отвратительное лицо, изуродованное болезнью? — предложил Уильям. — Можно ее как-то подхватить, чтобы не мешала есть и пить...

— Ой, скажешь тоже! Я прекрасен в любом обличье, даже болезненном. Но вообще... Да, пожалуй. Вдове или девице в трауре пойдет и носовой платок... Скучная роль, но может быть неплохо сыграна. А потом... Если я что-то узнаю, дам тебе знать. Часы не отключай.

Уильям с удивлением посмотрел на него, демонстрируя отключенный черный квадратный циферблат.

— Очевидно, что если за мной следят, то могут и прослушать...

— Так включи их, как от меня уйдешь. Я же не собираюсь связываться с тобой каждую минуту и отвлекать от работы. А если свяжусь — значит, дело дрянь. В противном случае просто забегу в отдел ночью.

— Давай я включу запасные, еще не внесенные в базу, и буду слышать, что у тебя происходит? У меня смена через четыре часа, можем успеть.

— Тоже хорошо, если не умрешь от стыда за меня или от смеха. Вдруг мне захочется устроить что-то смешное? Я не льщу себя надеждой, что ты станешь до умопомрачения волноваться за мою судьбу...

Грелль сорвался в комнату, волоча за собой плед, и застыл на пороге, медленно переводя взгляд с дивана на кучки одежды на полу, под шкафом и подоконнике.

Уильям счел этот момент подходящим, чтобы убраться из квартиры Сатклиффа. Он был безмерно благодарен ему за помощь, но был абсолютно не готов обсуждать особенности формирования гардероба безутешной вдовы.

Он вообще не был готов обсуждать что бы то ни было — напряжение, утром стянувшее виски надоедливой болью, отступило, и теперь он чувствовал себя сделанным из неудачного пудинга, готового растечься по любой поверхности и бессмысленно булькать. Или это пунш так повлиял?

— Иди уже, отдыхай перед сменой доступными способами в компании любимых бумажек, развлекайся интригами, настраивай часы, не мешай мне думать, — пробормотал Грелль, даже не обернувшись, когда Уильям попрощался с ним и взялся за ручку входной двери.

Грелль от души обрадовался новой роли — такой, которая ему бы ни за что не пришла в голову.

А еще благодаря Спирсу можно было ввязаться в очередное опасное приключение, которое обязательно закончится кровопролитием... Но это опционально, оно уже началось всего лишь с небольшой драки, и ожидать большего было бы слишком смело.

За первые два часа «прогулки» Грелль, на первый взгляд, узнал достаточно — благодаря тому, что сунулся в занюханный паб за виски. Ему же надо было принять хоть какое-то лекарство от жуткого озноба и слабости, заставляющих его не только выглядеть слабым и беспомощным (что отлично для роли), но и чувствовать себя немощным и больным (что ужасно и непрофессионально).

Вечером посетители паба почему-то приняли «молодую прекрасную скорбящую вдову» за проститутку или как минимум девицу, ищущую приключений. Какое оскорбление!

Образ Грелль подобрал максимально приличный и идеальный во всех смыслах — черный приталенный костюм с широкой юбкой и облегающим корсет пиджаком, украшенным лишь россыпью темно-фиолетовых мелких пуговиц, гармонирующих с такими же бантиками у подола, на рукавах, на шляпке и ленточками того же цвета, подхватывающими вуаль.

А эти варвары за столиками одобрительно цокали языками, свистели и отпускали сальные намеки. Дикари! Молодая вдова или дева в трауре должна вызывать совсем другие чувства.

Когда особенно проникшийся его красотой и неприступностью посетитель осмелился схватить его за талию, Грелль ахнул от негодования, но усмехнулся и спросил соблазнительным шепотом, глядя в красное обветренное лицо молодого парня лет двадцати:

— Хочешь развлечься, да?

— С такой красоткой любой захочет, — пьяно ухмыльнулся «кавалер».

— И я хочу. Не повезло тебе, — констатировал Грелль, перехватил кисть искателя приключений и, выворачивая ее, потащил того в темный переулок за пабом.

Руку ухажера Грелль решил не ломать — в конце концов, тот не так уж сильно его оскорбил и мог стать источником информации. Раз просиживает штаны в пабе едва ли не напротив театра.

Поэтому пришлось ограничиться хуком справа, парой ударов в солнечное сплетение и несколькими пинками под ребра.

Когда бедолага пришел в себя, Грелль подцепил носком сапога его подбородок и вздохнул:

— Теперь до тебя дошло, что не стоит домогаться юной дамы в трауре?

Ухажер смотрел на него с тупым обожанием в прояснившемся взгляде, и Грелль с досадой вонзил тому каблук в грудь — чтобы было больно, но не до переломов.

— Что молчим? Где извинения? — спросил Грелль.

Да, жертва, похоже, сильно ударилась головой, если могла нести такой воодушевленный бред:

— Прости меня! Ты потрясающая! Может, забудем все, и... я тебя угощу чем-нибудь? Познакомимся...

— В другой раз. Лучше скажи мне, хотя ты и не похож на театрала...

— Что это не похож, я каждый день там декорации двигаю! — энтузиазм из парня так и пер. — Если тебе надо в театр, так я проведу! Что хочешь сделаю.

— А вот это уже интересно, — Грелль отпустил свою жертву и отступил на пару шагов.

Он очень настороженно относился к такой смене настроения и восторгу со стороны тех, кого только что избил. Нет, люди, конечно, бывают разные, но кто в здравом уме станет вести себя так, как этот влюбленный в морок мазохист?

— Пойдем познакомимся, — милостиво согласился Грелль, немного поколебавшись. — Зовут тебя как?

— Сэм Мерчинс, — все еще по-идиотски улыбаясь, ответил парень, отряхивая основательно побитый жизнью пиджак.

Сэм оказался отличным источником информации — и ради этого Грелль терпел его компанию целый мучительный час. Комплименты парень отпускал совершенно мимо задуманного Греллем сценария — и это было почти невыносимо. Кому понравится, если его роль вызывает совсем не те чувства, которые изначально планировал режиссер или актер? Но приходилось стиснуть зубы и терпеть, запивая возмущение горячим глинтвейном. Хорошо, что жнецы смерти никогда не пьянели — иначе Грелль бы в лучшем случае уснул, в худшем — выдал бы незабываемое шоу, которое бы ни к чему хорошему не привело.

— Интересно как! — воскликнул Грелль по окончании какой-то закулисной байки про призрак актера, которую почти полностью пропустил мимо ушей. — А что — часто кто-то умирает на сцене и становится духом театра?

— Нет, конечно, этому привидению уже сто лет без малого! — Сэм внезапно задумался и даже, кажется, испугался. — А Марго Крейвен... ох, надеюсь, она не поселится за сценой... Не хотелось бы ее встретить среди шестерней подъемного механизма...

— Неужели она умерла? — пораженно выдохнул Грелль.

Он почувствовал, что на верном пути, и воспрял духом. Значит, он не зря потратил час на разглагольствования Сэма.

— Да только сегодня! Во время репетиции закатила скандал, довела до слез Энн Роуз и ушла в свою гримерку, еще и дверью шарахнула и заперлась. Когда через час ее решились обратно позвать — выбили дверь и обнаружили мертвой. Сердечный приступ, в гримерку никто не заходил, если не залез по отвесной стене.

— Какое горе! Какая утрата! Мой Гордон так ее хвалил...

— Твой муж... он что — был древним маразматиком, помнившим ее молодой? Говорят, она была очень красива. Или у него что-то со вкусом? Как можно хвалить этого старого толстого склочного крокодила? Все безумно счастливы, что наконец от нее избавились — вот два года назад умер режиссер... мистер Ромонд, тоже характер не сахар, но не поверишь — мы полгода опомниться не могли, все грустили. А сейчас... Дожила до девяноста трех, изводила всех.

— Почему ее просто не выгнали? — от любопытства у Грелля даже насморк прошел.

— А вот непонятно, да... Вроде с владельцем театра у нее ничего не было...

Сэм попытался задуматься, но Грелль спросил, пораженный догадкой:

— И что — каждые два года в театре кто-то умирает?

— Не знаю, я только пять лет у них работаю.

Что-то тут было нечисто, Грелль чувствовал это каждым нервом, но никак не мог понять, что именно. Что-то зловещее и абсурдное так и просило, чтобы Грелль его заметил на свою голову. Надо было бы как-то направить болтливость Сэма в нужное русло, но вот беда — Грелль никак не мог взять в толк — какое русло ему нужно.

В носу снова засвербело, Грелль в тысячный раз с трудом сдержался и не чихнул, только скорбно фыркнул. Промокнул глаза платком и сказал, притворяясь, что его душат рыдания:

— Может, мой Ричи видел ее в юности... или в детстве... Не верю, что он мог восхищаться страшной теткой. Может, не такая уж она была и страшная?

— Да что ты убиваешься за этого твоего Ричи? Пойдем, покажу тебе фотографию труппы, — взвился Сэм.

Грелль перевел дух — ослепленный любовью собеседник не заметил мутаций имени «почившего супруга», который только что был Гордоном.

— Покажи, пожалуйста! — Грелль в притворной ярости стукнул кулаком по столику. — Если он мне врал, то нечего и убиваться по этому... лжецу! И хранить ему верность!

Окрыленный Сэм чуть ли не бегом довел его до черного хода театра, помог подняться по узкой и крутой лестнице, протащил по фойе и отпер роскошную дубовую дверь, объяснив:

— Кабинет директора, здесь есть фотоальбом с прошлых гастролей... Или... Вот, точно, его летопись театра... Сейчас... — он взял со стола огромный фолиант и раскрыл его в самом конце. — Убедись сама!

На фото можно было безошибочно найти Марго Крейвен — она восседала на кресле-троне по центру фотографии. Гримаса на ее толстом и обрюзгшем лице выражала презрение ко всему миру и крайнее высокомерие. Воображение она определенно поражала — монументальной уверенностью в собственной неповторимости. Грелль застыл, якобы в удивлении, бегло посмотрел на остальных актеров, сам не зная почему. Ничего выдающегося — чуть красивее среднего человека, но ни одно лицо не было настолько запоминающимся, как у Марго.

— Ой, — Грелль чуть не выронил альбом, от испуга приложив руку ко рту, перехватил, раскрыв на более ранних изображениях. — Она и правда страшная... Но, вдруг в молодости была лучше? Тут еще рисунки какие-то... Фотографий тогда не было... А, тут написано — владелец театра нанял художника, чтобы запечатлеть труппу... Марго прямо красавица.

— Ну, ничего такого уж выдающегося, хотя симпатичная, — нехотя признал Сэм.

Грелль же оцепенел — не от того, какие метаморфозы произошли с красивой большеглазой блондинкой, что она из грациозной лани превратилась в неповоротливого и злобного бегемота с маленькими глазками. Прискорбное зрелище, но частое и не особо интересное. Грелль зацепился за одно и то же лицо — и на пожелтевшем от времени рисунке, и на недавней фотографии. Да, присутствовал минимум отличий — актер с вьющимися светлыми волосами превратился в черноглазого коротко стриженного, но ни безупречный изгиб губ, ни волевой подбородок, ни прямой нос не подверглись изменениям. Имена были разные, и никакое родство между... пятерыми актерами не прослеживалось.

Дело было и вправду плохо, но пока еще не настолько плохо, чтобы звать Спирса.

Грелль еще раз перелистал альбом, со вздохом отдал его Сэму и печально сказал:

— Нет, это так тяжело и жестоко... Не могу, мне надо побыть в одиночестве, чтобы принять все... Ах, Ричи, как ты мог?

— Ну что ты... — попытался утешить его Сэм, благоразумно не подходя ближе. — Все уже в прошлом, забудь.

— Что ты не понял в фразе «мне надо побыть в одиночестве»? Проводи меня, возьму кэб и... мне необходимо подумать.

Грелль вышел в фойе и замер, проклиная свою везучесть, — прямо мимо них шел тот самый вечно молодой красавец в окружении трех юных актрис.

Сомнений не было — человек, носивший сейчас имя Томаса Мура, являлся самым что ни на есть настоящим демоном.

— Но... мы же еще встретимся? — с надеждой спросил Сэм, запирая кабинет.

— В твоих интересах, чтобы мы не встречались как можно дольше, поверь, — автоматически прошептал Грелль и еще тише сказал: — Уилли, у нас тут все демонически запутано, если ты меня еще слышишь.

С одной стороны — у Грелля была вся информация, которую он мог получить, с другой — он узнал явно недостаточно. Какая связь между прекрасным Муром и Марго Крейвен? Как это связано с паранойей Спирса?

Томас Мур скользнул равнодушным взглядом по Сэму и Греллю и отвернулся к одной из своих собеседниц, как раз спросившей:

— Но как же мы без вас?

— Да, очень грустно, что вы уходите, — подхватила другая, повиснув у него на локте.

Компания проплыла мимо, и звуки разговора стали невнятными, заглохнув за поворотом коридора.

Грелль понадеялся, что демон не понял, кто скрывается под личиной «молодой девицы в трауре», но надежда была, прямо скажем, весьма робкая, нежизнеспособная и опрометчивая. Жнецы смерти и демоны мгновенно распознавали друг друга.

«Ну ладно, может, мне попался ненаблюдательный демон, тогда за ним надо проследить, если он действительно слеп или решил, что жнец смерти в театре — нормальное явление. Или сам придет, и тогда без Спирса не обойтись, но этот зануда наверняка меня правильно понял, если услышал», — Грелль тряхнул головой и капризным голосом послал Сэма за кэбом.

План был таков — доехать до ближайшего поворота, вернуться к театру по крышам, следовать за Муром и где-то по пути вызвать Спирса.

Помеху для блестящего плана представлял Сэм, которого было немного жалко — не каждый день ролям Грелля доставалась хотя бы толика того восхищения, лавину которого на него обрушили. Следовало как-то вознаградить восторженного зрителя — и явно не смертью от когтей демона или шоком от раскрытия личности неземного создания, в компании которого он провел вечер. В такой ситуации непрерванная жизнь, разумеется, станет лучшей наградой.

Пришлось рассказать нечто жуткое про «юную вдову», что напугало бы любого потенциального ухажера. Разумеется, был шанс, что Сэм, услышав про злодеяния прекрасной девы, выразит готовность помогать во всех дальнейших, но в таком случае сам виноват и заслужит встречу с демоном и Греллем Сатклиффом.

— Ах, Сэмми, спасибо, моя благодарность не ведает границ, ты снял огромный валун с моей души и стер его в пыль, — Грелль опирался о руку Сэма, идя к кэбу, и благодарно всхлипывал, восхваляя насморк. Тот наконец помогал сыграть самые что ни на есть настоящие рыдания.

Грелль подбавил в голос сумасшествия и удовлетворенно заявил:

— Ты спас меня от мук совести — голос из зеркала был прав, когда убедил меня убить Гордона, этого похотливого маразматика, сходящего с ума по жирным крокодилицам.

— Ричи? — переспросил оторопевший Сэм.

— И Ричи тоже, — согласился Грелль. — Утешить он меня вздумал, как же! А сам только и облизывался на наследство. Никому нельзя верить, всем вам нужно только одно. Лишь дух зеркала... ему можно доверять. А тебе... не знаю, надо спросить...

На счастье Грелля, Сэм поверил, что помогает сесть в кэб сумасшедшей или одержимой красавице и был счастлив легко отделаться — даже не спросил адрес, когда Грелль очень выразительно посмотрел в карманное зеркальце и издал разочарованный стон. К стону прилагался весьма выразительный жест, когда рука Грелля сжала рукоять небольшого кинжала, якобы случайно выпавшего из сумочки.

— Ой-ей-ей, совсем забыл, мне срочно надо вернуться в театр, ты сама доедешь? — хлопнул себя по лбу Сэм и, не дожидаясь ответа, сбежал.

— Вот все вы так — в кусты при малейшей опасности, нет бы благородно помочь деве в беде и спасти ее от демона, — довольно хмыкнул Грелль, расположившись с комфортом на сиденье, после того как дал кэбмену инструкции, сыграв микророль преследуемой назойливым ухажером девушки, которая отослала того на минуту, срочно должна скрыться и щедро заплатит за короткую поездку.

Он с наслаждением сдернул шляпку — она оказалась мала, если забрать под нее все волосы, и уже полчаса назад превратилась в пыточное орудие.

Грелль лениво потянулся, закинув ноги на сиденье напротив, с удовольствием чихнул, и тут же резко дернулся в сторону, когда что-то царапнуло корсет. На том месте, где он только что сидел, торчало острое тонкое лезвие и металл, блеснувший в свете фонарей, определенно, был не совсем обычен.

— Да что за люди?! Ни поболеть нормально, ни подумать, ни насладиться покоем! — злобно сузил глаза Грелль. — Нет, всем я нужен, когда просто пошел погулять!

Положим, с одним демоном Грелль мог бы справиться, но насморк и слабость вносили коррективы и снижали самомнение до самой нижней планки. Правда, оставался вариант ошарашить демона и застать его врасплох... Да, так шансы повышались, хотя придется пожертвовать перчаткой.

Лезвие дернулось, уползая в дыру, Грелль перехватил его ладонью, чтобы отсутствие сопротивления не дало понять убийце, что удар пришелся мимо цели.

— Я уже здесь, — отозвался динамик на его руке. — Могу ударить его со спины.

Уильям с вероятностью девяносто процентов оказывался в нужное время в нужном месте.

— Нет, я сам разберусь, — Грелль обмяк на сиденье, изображая труп.

Он должен был выглядеть как смертельно раненый жнец смерти — хотя бы в течение двух секунд, пока демон к нему не приблизится.

Уильям Т. Спирс полагался на Сатклиффа в чрезвычайных ситуациях, но не считал зазорным подстраховаться. Именно поэтому он все время одним ухом внимательно слушал «содержательный» диалог с Сэмом, даже когда незаконно проник в архив и сверял данные жнецов с документами из человеческих архивов по театру на Орнеби стрит, начав с Марго Крейвен и продолжив режиссером, о котором все скорбели полгода. Этих документов уже было достаточно — никакого упоминания о поступлении души Ромонда, явное расхождение между реестрами шинигами и действительностью доказывало подтасовку.

А если предположить, что кто-то из труппы умирал с определенной периодичностью, однако его душу, согласно отчетам, не собирали, то масштабы подтасовки поражали воображение. И вариантов разгадки было немного. Кому, в конце концов, могут понадобиться души?

Когда Грелль рассматривал фотографии в кабинете директора, Уильям сделал первоначальные выводы, еще раз прочитал журнал посещений отдела актуальных документов и связался с крайне недовольными верховными. Он бы на их месте тоже пригрозил карой любому, осмелившемуся тревожить его в неурочное время.

Но он не мог допустить, чтобы из-за чьих-то сговоров, интриг или прихотей подвергались опасности другие жнецы. Пусть Гриффитсу сегодня грозила опасность исключительно от него (Спирс мог бы его травмировать за явное пренебрежение обязанностями — и даже определенно травмировал морально), но об этом Уильям умолчал.

Учитывая, что Сатклиффу угрожала смерть от рук демона, как Спирс понял чуть позднее, когда уже закончил разговор с верховными, — Уильям был даже очень сдержан в формулировках, объясняя свою позицию.

Он отправился за Греллем — изначально желая спасти того от слишком навязчивого Сэма (или Сэма — от Сатклиффа, как посмотреть), но оказалось, что его ждало нечто более опасное, хотя бы теоретически.

Демон проскользнул в остановившийся экипаж, не закрыв дверь, и невидимый Уильям приземлился на подножку, чтобы лично проконтролировать ситуацию.

— Ну иди сюда, тварь, испоганившая мне перчатку и пиджак, — Грелль выхватил из воздуха свою косу смерти, бензопила взвизгнула, заводясь.

Демон вовремя среагировал и отпрыгнул к подножке, зазубренное лезвие лишь слегка задело бы его за живот, не натолкнись он на Уильяма, проткнувшего его спину между лопаток секатором и толкнувшего на пилу.

— О, ты помог мне расправиться с опаснейшим существом, угрожавшим моему гардеробу, ты мой герой, — томно сказал Грелль, пнув бездыханное тело демона, и снова чихнул, смазав любой эффект.

— Он должен быть еще жив. Давай с ним побеседуем, как бы мне ни претило с ними общаться, — Уильям продел телескопическую ручку секатора между пиджаком и телом демона и вытащил этот «флаг» из кэба.

Спирс взмыл в воздух и зашвырнул демона в разбитое окно пустующей мансарды. Ее он заметил, когда скучающе изучал окрестности и слушал исповедь Грелля об убийстве Ричи-Гордона.

— Ну конечно, тот, кто осмелился посягнуть на мои лайковые перчатки, должен долго страдать — и от осознания своей неполноценности тоже, его необходимо швырять как куль муки, — фыркнул Грелль, отпустив кэб, и поднялся вслед за Уильямом.

Переулок был абсолютно безлюден, только пара бродячих кошек проводила его недоуменным взглядом.

— Тут жуткий сквозняк! — капризно заявил Грелль, бросив на подоконник шляпку.

— А еще пыль, грязь и осколки, неподобающее место для утонченной и слабой леди, — подсказал Уильям, рассматривая демона и раздумывая, связать ли того или раны действительно настолько глубокие и опасные, что тот никуда не денется, когда очнется. — И твое ужасно деформированное болезнью лицо теперь видно всем.

— Да ладно, ты привык, а этого нам надо запугать, чем безобразнее лицо, тем страшнее, — Грелль кивнул в сторону демона, развязал какой-то шнурок на поясе, снял юбку, оставшись в зауженных черных брюках, и с удовлетворением заявил: — Как же хорошо, когда ничего не мешает ходить и подол не путается в ногах.

— Мы собрались здесь, чтобы обсудить твои предпочтения в одежде?

— С тобой их обсуждать? — презрительно фыркнул Грелль и направился к демону. — Разумеется, я выберу более подходящего собеседника. Смотри, какой у него дорогой костюм, а как сидит даже на вскрытой грудной клетке…

— Сатклифф... — предупреждающе начал Уильям, но замолчал, когда Грелль покачал в воздухе кулаком с зажатыми в нем длинными шнурами, которые раньше скрепляли его юбку на поясе.

— Да, Спирс, я хочу его связать, потому что сам подумай, что может быть привлекательнее, чем связанный мужчина в костюме... — он носком сапога перевернул демона на живот и ловко перехватил его запястья шнуром, который затем обвязал вокруг шеи. — Мне говорили, что так он начнет задыхаться, если будет дергаться. Ах, полностью обездвиженный красавец, еще и без сознания! Прямо как в сказке о спящей красавице, в ее замке тоже за сто лет пол покрылся пылью и крысиным пометом, кровать развалилась и...

— Ты уже бредишь от жара? — спросил Уильям, сковывая лодыжки демона вторым шнурком, больше похожим на канатик из переплетенных железных и тканевых нитей.

— Почему брежу? Может, я восхищаюсь красотой адского создания, — Грелль обиженно шмыгнул носом, прислушался к себе и кивнул, осев на пол сбоку от демона: — Да, мне немного нехорошо и меня занесло. Давай закончим побыстрее. Хотя, если я сейчас объяснюсь ему в любви, он наверняка испугается...

— И онемеет, — заботливо подсказал Уильям. — Гениальная идея, Сатклифф. Ведь нам так нужен немой демон!

— А с ними надо разговаривать? Прости, не знал. Я думал, они для других утех.

Веки демона дрогнули, и Грелль дополнил:

— У них очень быстрая регенерация, можно бесконечно отрезать руку, приращивать, потом еще раз... И не только руку. Да, от кос смерти, говорят, ранения у них более болезненные. Тем это интереснее. Ах, кстати, о косах...

Он включил бензопилу и провел по карманам пиджака демона, прорезая их насквозь. Удовлетворенно улыбнулся, когда зубцы завизжали, и извлек из ошметков ткани тонкий стилет.

— Смотри, какая интересная штука, — Грелль нажал на узор на рукояти, и лезвие выдвинулось вперед, проткнув плечо усаженного Спирсом демона и пригвоздив его к стене.

— Он очнулся, а ты чуть не отправил его снова в обморок, чтобы подольше насладиться его обществом, — заметил Уильям, всем своим видом демонстрируя нежелание не только находиться рядом с демоном и смотреть на него, но и прикасаться косой смерти к этому существу.

Уильям даже убрал секатор и заложил руки за спину.

— Да, вижу, что он пришел в себя. Но я должен же как-то показать ему серьезность моих намерений и отомстить за свой пиджак? Теперь, когда я отплатил ему сторицей, можно и мирно побеседовать, — Грелль обратился к демону, выдрав кинжал из стены и погладив лезвием его подбородок: — Видишь ли, я в ярости. Я спокойно гулял, как мне советовали врачи, и дышал свежим воздухом в пабе, никого не трогал. А тут ты захотел меня убить. Как-то нехорошо покушаться на жизнь юной вдовы, не находишь?

— Лицемерие, достойное демона, — выплюнул Томас Мур. — Как будто ты сам не собирался меня убить, выполняя приказ.

— Глупость, достойная демона, — парировал Уильям, — она проявилась, когда ты не выяснил намерений жнеца, и в том, что ты не понимаешь, что, желай мы тебя убить, могли бы это сделать уже давно.

— Да, мы хотим поговорить, ведь нет ничего лучше, чем разговор с приятным и симпатичным собеседником поздним вечером, — Грелль растянул губы в улыбке, показывая заостренные зубы. — И если ты нам все расскажешь, то...

Он вопросительно посмотрел на Уильяма, тот задумался над вполне прогнозируемыми последствиями, дважды поправил очки, но в итоге решил, что неудовлетворенное любопытство Сатклиффа и его собственные не подтвержденные догадки — худшее из всех ожидающих их обоих зол.

— Да, мы оставим тебя в живых, если ты объяснишь нам, зачем напал на беззащитную девицу.

Томас Мур засмеялся ему в лицо:

— Верить вам?

— Ох, как мне нравится эта стойкость перед лицом невзгод и угроз, — восторженно заметил Грелль, вошел в образ кровожадного маньяка и добавил, проводя подушечками пальцев по зубцам пилы: — Тем веселее ее ломать, крушить, резать на кусочки и...

— Думаю, концепция Муру ясна, — перебил его Уильям. — Демон, у тебя есть выбор: сдохнуть в муках или подтвердить мои выводы и заодно навредить тому, кто нас якобы послал. Только вообрази, какой разлад среди жнецов смерти вызовут твои показания. Неужели героическое молчание и бесславная смерть принесет столько же удовлетворения, сколько возможность причинить неудобства шинигами?

Грелль осуждающе посмотрел на него:

— Нечестно, ты уже все знаешь, но даже не намекнул!

— Да, он может быть очень изобретательно-жесток, если его расстроить, что я только что сделал, — Уильям кивком указал на Грелля, встретив взгляд демона. — Так что на твоем месте я бы не хотел находиться ни секунды.

Мур прикрыл глаза, Уильям решил его поторопить и спросил:

— Кто приказал нам тебя убить?

Демон ехидно улыбнулся:

— Гарт Симмонс.

— Я могу его ударить? — Грелль с надеждой посмотрел на Уильяма, обнимая свою бензопилу.

— Пока нет. Мур, не стоит начинать рассказ со лжи, еще одна попытка солгать — и мучительная смерть обеспечена. Имя?

— Ну хорошо — Крейг Блоссом вам подойдет? В конце концов, он мог представиться мне вымышленным именем!

Грелль недоуменно поднял брови — он никогда бы не подумал, что строгий и непримиримый заместитель председателя Высшего Совета мог бы хоть о чем-то говорить с демонами.

Уильям ограничился сухим замечанием:

— Пойдет. Что вас с ним связывает? — он очень боялся дать понять, что не знает ничего, кроме имени.

Ему на руку играло то, что демон был сбит с толку — даже вовремя не вспомнил объяснение про вымышленное имя.

Томас Мур выждал, прежде чем отвечать, но когда Грелль начал демонстративно осматривать пилу и снимать с нее обрывки ткани, заговорил:

— До сегодняшнего дня нас связывал договор — я обязан был заботиться о благополучии Марго Крейвен.

Грелль присвистнул от удивления:

— И потому ты ее убил и сожрал ее душу? Хорошее благополучие.

— Она умерла от естественных причин, мгновенно, я не мог ее спасти, — глаза демона зло блеснули алым, ногти на руках удлинились и царапнули пол за спиной. — Не смей обвинять меня в нарушении договора.

— Очень странный договор, ведь душой жнеца вам невозможно заплатить, — недоверчиво сказал Грелль, ничуть не испугавшись. — Мне кажется, ты врешь.

— Нет, он просто недоговаривает, — Уильям посмотрел на часы и хмыкнул. — Детали договора? Быстрее, у тебя мало времени. Если сюда сейчас прибудет десяток жнецов для твоего уничтожения, никто не узнает твою историю. Так что либо рассказывай...

— Либо мы подождем их, пытая тебя, — кровожадно оскалился Грелль. — Мне этот вариант даже больше нравится. И так с Марго Крейвен все ясно.

— Так уж и ясно? — усмехнулся демон, явно провоцируя Грелля, как наиболее болтливого, выложить известную тому информацию.

Уильям не стал шикать на Сатклиффа — тот мог разговорить любого, так или иначе, нащупав нужную тему, от которой собеседник терял самоконтроль и впадал в буйную ярость.

— Ну да, все понятно, — пожал плечами Грелль и хитро улыбнулся, — но я же не стану с тобой откровенничать, это не я связан и абсолютно беззащитен. Просто погрущу, что вседозволенность и твое постоянное присутствие рядом явно не пошли на пользу ни ее внешности, ни ее характеру. Это позволяет сделать однозначный вывод. Спирс, а если у нее просто была на него аллергия, вот Марго и преобразилась? Или он заразный и рядом с ним любая красивая девица превращается в сварливого и злобного бегемота?! Тогда его надо сжечь, прямо сейчас, нельзя допустить, чтобы он безнаказанно губил красоту... Ведь и моя неземная краса под угрозой!

Уильям чуть не засмеялся в голос — пришлось представить себе один из отчетов Сатклиффа, столь же творчески последовательный, как его речь, и сохранить на лице презрительно-скучающую мину.

— Почему это я заразный? — неожиданно возмутился демон. — Я всего лишь охранял Марго от любых неприятностей! Согласно договору я заботился обо всех потомках Адели Крейвен. То, что Марго знала о договоре и полностью морально разложилась — не последствия никакой инфекции! А вина вашего Крейга, который видел в ней чуть ли не реинкарнацию Адели и часто с ней встречался. И душу ее он забрал! Сами у него спрашивайте, зачем!

Уильям еле слышно цокнул языком в немом восхищении — Грелль и вправду смог нащупать в вязком болоте этого разговора нечто абсурдное и обидное для демона, и одно замечание развязало демону язык намного быстрее угроз.

— А Ромонд? — уточнил Спирс

— Ромонд хотел избавиться от Марго, его душу забрал я, опять же — согласно договору со жнецом смерти я имел право на избавление Марго от докучающих ей людей.

— И косу смерти он тебе дал? — спросил Грелль, созерцая инкрустацию на отобранном у демона кинжале.

— Нет, этот клинок я украл у него, точнее, у Марго, чтобы обезопасить себя. Я был уверен, что Блоссом убьет меня, как только последний потомок Адели умрет.

— Та тоже в старости стала ужасно некрасивой? — перебил его Грелль.

— Она умерла во время родов, когда ей было двадцать.

Уильям тихо кашлянул, давая Греллю знак, что тот уводит разговор в ненужные дебри, и подытожил:

— Итак, ты утверждаешь, что пару сотен лет тому назад Крейг Блоссом нашел тебя и вынудил заключить договор. Как именно?

— Примерно так же, как и вы оба, — демон оскалился и тут же сложил губы в ослепительно-соблазнительную улыбку. — Впрочем, я мог бы заключить подобный договор и с вами... В обмен на души, которые вы собираете.

— Нет, спасибо, я все еще не уверен, что ты не заразен, — Грелль хрюкнул в носовой платок. — А мой ослабленный иммунитет тебя не переварит.

Уильям предупреждающе пнул Грелля носком ботинка:

— Хватит бередить психологические демонические травмы, то инфекции, то позорное поражение от Блоссома — и снова по кругу.

— Но мне нравится! Это так забавно!

— Вседозволенность развращает, сам видел, во что она превратила Марно Крейвен.

Демон растерянно смотрел на них, не понимая, попал ли он в бесплатный цирк или в плен к двум сумасшедшим.

— Ну хорошо, — смирился Грелль. — И что же нам с ним делать? Если мы и так узнали все, что хотели... Мы ведь узнали?

Уильям посмотрел на часы, выключил их и косой смерти ударил Томаса Мура по голове, так что тот снова потерял сознание.

— Не хочу, чтобы он нас услышал, у этих тварей тонкий слух.

Грелль тоже выключил свои часы и кивнул:

— Хотя мы и обещали отпустить его живым, но демоны по природе лживы, поэтому если мы и не сдержим слова, то я не расстроюсь.

— Но все же это непорядочно и противоречит моим принципам, — возразил Уильям. — Кроме того, если мы его убьем — это уничтожит улику.

— То есть убивать его как единственного живого свидетеля ты считаешь неразумным...

— Да, но на этом настаивает Верховный Совет, его распоряжение однозначно. Хотя, если Мур или как его там сбежит, скажем, по моему недосмотру, это меня больше устроит.

— Нам ничего не будет за неисполнение приказа? Халатность с твоей стороны недопустима.

— Грелль, нам поверят, что мы его убили, я уже отчитался об этом непосредственному начальству. Но если возникнет необходимость его «оживить», мы сможем его призвать. Вдруг нам понадобится свидетель и рычаг давления на Блоссома?

— Маловероятно, но просто адски хитро... Я уже ничего не соображаю, поэтому согласен со всем, что ты скажешь, даже с глупостью, лишь бы поскорее всё закончить.

Уильям отрезал прядь волос демона и завернул ее в платок с таким видом, как будто помещал в этот сверток всю мерзость мира.

— Я вполне допускаю, что они, — Уильям поднял глаза к потолку, испещренному трещинами, — спустят все на тормозах, потому что наказывать за очевидный проступок легко и просто подчиненных, а не тех, с кем связан очень долгими отношениями. Кроме всего прочего, они сами это допустили, проглядев в самом начале, не наказывать же и самих себя. Весь Совет несет ответственность. А еще они очень сентиментальны, на чем я сам, признаюсь, играл, когда надо было вытащить тебя. А тут любовь длиною в три-четыре жизни, даже без преувеличений, простительная слабость, часто в их глазах нивелирующая тяжесть преступления. С душами сами разберутся.

— Но если Крейг Блоссом будет уверен, что свидетель мертв, то мы останемся единственными незаинтересованными лицами, кому известна его тайна. И мы тогда под ударом... — Грелль задумался. — Он в любом случае захочет нас убить.

— Нет, Совет дал мне официальные гарантии нашей с тобой безопасности в обмен на наше молчание. Если только нам не отомстят исподтишка. Это невозможно предугадать. Я оцениваю такую возможность как маловероятную, но бывает все. Поэтому и считаю нужным оставить демона в живых и, возможно, внушить ему чувство благодарности. Хотя это и неблагодарные твари.

— Против нас у Совета нет шансов, если они этого не поймут — это их проблемы. Ой, он же может сбежать в любую минуту, пока мы тут разговариваем! — воскликнул Грелль и подошел к очнувшемуся и закашлявшемуся демону.

Оставалось надеяться, что Томас Мур понимает прямые намеки.

При всей ненависти Спирса к демонам, тот намного больше ненавидел нарушителей инструкций и не собирался идти им навстречу и скрывать улики.

Волоча за собой бензопилу, Грелль перерезал путы на лодыжках Мура, пнул его в бок лезвием так сильно, что тот упал, зашипев от боли.

Грелль капризно скривил рот и сказал:

— Прибираться на месте чужого преступления, пусть даже его сочтут всего лишь проступком, и уничтожать улики — совсем неподобающее занятие для измученного болезнью меня. Работай еще за них, когда у тебя больничный! — он с грохотом воткнул пилу в пол, едва не отрезав демону пальцы.

Уильям промычал что-то нечленораздельное, наблюдая, как демон пытается растрепать шнур на запястьях о лезвие бензопилы. Мур был определенно слишком слаб, чтобы быстро справиться с задачей. Уильям недовольно поджал губы и с гримасой отвращения перерезал оставшиеся путы. Демонстративно отвернулся, шагнул в сторону и сделал вид, что рассматривает плетение троса, обрывок которого прицепился к его секатору.

— Из чего этот шнур? — спросил он у Грелля, сделав страшные глаза.

Грелль подошел к нему, старательно игнорируя возящегося за спиной Мура, и уставился на обрывок:

— Ах, этот... Там шелковые и стальные нити, если я правильно понял объяснения ученых. Оно вообще для крепления всяких шатров и чего-то в механизмах, но была бракованная партия, слишком тонкая, я и забрал все десять катушек...

За спиной у них взвился смерч пыли, демон темной тучей вылетел в окно и исчез в сумраке, стукнувшись о пару труб на крыше.

— Как ты и говорил — даже не поблагодарил и не попрощался. Удивительная невоспитанность, фу, — передернул плечами Грелль.

— Что еще ожидать от твари, портящей перчатки и пиджаки? — хмыкнул Уильям.

— Ну да, но я надеялся на лучшее.

— Это и так наилучший исход, как мне представляется. Ты погулял, как тебе предписывали врачи, развеялся, влез в историю. Кстати, роль безутешной вдовы была превосходна, хотя мне приходилось сдерживаться и не смеяться в голос, когда ты знакомился с Сэмом, чуть не сломав ему руку. Я как раз вскрывал архив, не мог привлекать к себе внимания. Тут ты вышел из образа, но в остальном — безупречно.

— Спасибо, я старался, — Грелль чуть приободрился, но явно недостаточно, чтобы фонтанировать безумными идеями. — А теперь я точно пойду домой страдать, и меня ничто не остановит. Да хоть если весь Верховный Совет соберется у меня под дверью, я им не открою! Или открою и вылью на них пунш, который сейчас согрею... А сверху долью карамели… Не смей мешать мне страдать! Если только не случится что-то интересное.

— Нет, никаких интересных «если» не случится, на сегодня их лимит исчерпан, — Уильям оценивающе посмотрел на Грелля.

Тот с трудом держался на ногах, слегка пошатываясь, и не падал от слабости на одном упрямстве. Уильям не хотел его мучить и не более двух-трех минут был способен удержаться от выражения сочувствия — а ничто так не оскорбляло Грелля, как жалость и человеческое участие.

Поэтому Спирс приказал будничным тоном:

— Сатклифф, немедленно домой!

Грелль кивнул, подхватил с пола юбку и шляпку, забрался на подоконник, готовясь взлететь в небо, но, словно не решаясь, застыл на месте.

А помощь он никогда не принимал.

— Я сказал — немедленно! — Уильям схватил его за воротник и потащил Грелля ввысь. — Вечно копаетесь, бесит, как будто специально саботируете распоряжения.

Он аккуратно дотащил Сатклиффа до балкона его квартиры. Тот взялся за ручку двери и шагнул вовнутрь, когда Спирс его окликнул:

— Грелль, я не сказал самое важное. Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы так и считал себя сумасшедшим.

— Ну, другие не перестанут тебя считать помешанным на порядке формалистом, истериком и психом, теперь к ним еще присоединятся верховные, так что невелика услуга, — презрительно фыркнул Грелль, но по голосу было ясно, что он довольно улыбается. Возможно, от счастья, что Уильям его ценит, или предвкушая вечер в компании пунша.