Цвет твоей души (джен)

Реабилитологи в санатории были предупредительны... до навязчивости: смотрели в рот, пытались уловить движение мысли по выражению глаз и бросались на помощь, стоило Антону погрузиться в воспоминания, будто от этого он взорвётся.

Лестное внимание этих товарищей в светлых одеждах с идеально чистыми руками и возвышенными мыслями отчего-то вызывало содрогание. Антон предпочитал их обществу одиночество, уходил подальше, в луга. Среди луговых цветов, куда бы ни тянул он руку, всюду находилась спелая, сочная и сладкая ягода земляники. Просто рай.

Здесь, подставив тело солнцу и спрятав голову в тени лесной опушки, он мог обдумать то, что произошло с ним, прислушиваясь только к голосу ветра и пению птиц.

С детства готовившийся к своей миссии историк перешёл черту. Позабыл, быть может, даже предал заветы победившего коммунизма. Что заставило его превратиться в средневекового дикаря?

Антон потерял идентичность. Воспоминания притупились. Теперь он и сам не до конца понимал свои поступки и даже ужасался им. В том, что чуждая формация так переплавила его, вызвала ярость, страх, давно позабытые в светлом коммунистическом завтра, пожалуй, не было ничего удивительного. Он всю свою жизнь готовился стать частью того мира, мимикрировал так тщательно, что чужая личина в момент напряжения стала своей. Так говорили ему все. И согласиться с этим было легко и просто.

Антон не хотел соглашаться не только потому, что такое «заболевание» делало его неработоспособным.

«Нет, отчего же, — возражали на его опасения, — на Земле много работы, а ваши развитые умственные способности легко позволят занять любое место. Вы не думали о том, чтобы попробовать нейроинтерфейс? Управление при помощи нервных импульсов сейчас используется на всех производствах».

Нет, не хотелось Антону садиться в мягкое кресло, позволять вмешиваться в своё сознание и заменять картину мира перед взглядом виртуальной реальностью, сотканной из восприятия сложных механизмов.

Его уговаривали, ему объясняли и даже проводили параллели между его прошлой работой и предстоящей. В чем разница? Между реальностью чужих миров, неидеальных, чаще всего лживых и хуже — лицемерных, и точными показаниями датчиков, которые могут разве что ломаться и ошибаться.

Антон отказывался и упрямствовал. Его уговаривали не ломать свою жизнь. Его спасение называли чудом, которое он не в праве отвергнуть. С ним соглашались и даже оставляли в покое: «В любом случае, мы вас не бросим. Вы сможете жить достойно. Ваши друзья...»

Сердце трепетало от ужаса при одной мысли о таком существовании. Нет, жить достойно... так достойно... Антон не хотел. Он собирался доказать, что прав.

Нет, то, что он был не единственным сгоревшим на работе пациентом этого санатория, не оправдывало его. Антон требовал для себя чего-то более основательного и даже системообразующего, чем уникальность. Будь на его месте любой другой, пусть не подготовленный, пусть не переживший всего, что ему самому довелось, как бы он повёл себя?

Утверждение о том, что история не терпит сослагательного наклонения, потеряло актуальность с началом космических полётов, и умственный эксперимент вполне допускался в качестве одного из методов исторического познания.

Как бы повёл себя среднестатистический гражданин страны Советов, столкнись он с такой же несправедливостью?

Думая об этом, Антон задремал. Сон у него был глубоким, крепким и наполненным сновидениями. Реабилитологи объясняли это защитной реакцией организма. Не было ничего удивительного в том, что во сне к нему пришла Кира.

Она шла, отчего-то минуя протоптанную тропинку, по пояс в цветах, будто удивляясь тому, что видит, будто там, откуда она пришла, не осталось ни лугов, ни лесов...

Антон не сразу понял, что она так озирается в поисках кого-то, должно быть, именно его. В этот самый миг их глаза встретились, она прижала руки к груди и как будто подпрыгнула, приподнявшись немного выше над цветами. А потом побежала навстречу. Антон приподнялся и протянул руки навстречу, прежде чем она легла поверх.

Кира обняла его ногами и руками, стараясь одновременно раскрыться навстречу и сжаться вокруг, спрятаться в нём, слиться с ним в единое целое.

— Ну что ты, маленькая? — привычно назвал её Антон, поглаживая по голове.

В ответ она только сильнее сжалась, спрятала лицо у него на груди и, чуть ворочаясь, принялась тереться. Вне времени и пространства, вне базисов и надстроек она была его частью, его плащом, величайшей силой и слабостью.

— Маленькая? — объятия становились уже неудобно возбуждающими, деловитое сопение прерывалось, горячее дыхание обжигало грудь. — Все хорошо. Мы живы, мы вместе. Маленькая, отпусти меня, не прячься, все будет хорошо. — Маленькая?

В ответ Кира нехотя перевернулась на бок, легла рядом и прижалась. Антон рассмеялся проказливому выражению её милого личика, провёл ладонью по рыжим кудрям и поцеловал Киру в лоб. Она продолжала держать его всеми частями тела и старалась прикасаться всей его поверхностью, только руки её оставались прижатыми к груди.

— Давно не виделись, — рассмеялся Антон.

Поза, в которой оставалась Кира, казалась ему неудобной, почти невероятной для человека. Он попытался уложить её удобнее, но она, не отводя лукавого взгляда, недовольно заныла и прижалась крепче.

— Что ты прячешь? — она покорно раскрыла ладони и опустила на грудь Антона яркий алый бутон. Цветок был странным, точно не местным. Нижние лепестки, тонкие, нежные, полупрозрачные, с вычурным рисунком золотистых прожилок, легли на рубашку, оставив стоять плотный бутон, будто сноп огня, над которым искрами на высоких хрупких нитях поднимались золотистые, осыпанные пыльцой тычинки.

— Твой подарок... Антон, — произнесла Кира, и звук собственного имени заставил его вздрогнуть: «Откуда она узнала?»

В следующее мгновение картинка перед взглядом поплыла, а голос, звавший его, изменился:

— Антон! Тошка! Неужели просто спишь?

Антон открыл глаза. По протоптанной тропинке к нему шли друзья. Анка немного опережала Пашку, а разглядев его в траве, и вовсе побежала навстречу. Антон поднялся и распахнул руки для объятий. Анка была готова кинуться ему на плечи, когда внезапно остановилась, будто что-то испугало её: с рук Антона капал сок раздавленной в руках земляники.

Её страх резанул по сердцу.

— Антон, прости! — Анка через несколько мгновений совладала с собой и обняла его. Объятие получилось отвратительно фальшивым.

— Что с тобой не так? — прошептал Антон.

Анка не успела ответить, когда Пашка, приблизившись, похлопал Антона по плечу.

— В Арканаре дона Румату почитают едва ли не святым. Никто из тех, кто был там, тоже тебя не осуждает, но обратно тебе нельзя.

— Как там? — спросил Антон.

— На крови выросли цветы.

Антон чувствовал, что Пашка не договаривает, но расспрашивать не стал.

Обида нагнала его в палате. Присутствие друзей оставило болезненные ощущения. Стоило ему остаться в одиночестве, как измученный мозг принялся прокручивать каждый жест, каждый взгляд, каждое слово. Каково было ей, оператору, видеть кровь и грязь Арканара? Почему его приближение с испачканными (пусть и в крови!) руками она приняла с содроганием? Почему сейчас, а не тогда?! Почему она не уничтожила ту юдоль человеческих страданий: не выжгла скверну, не изменила мысли убийц, когда они пришли хотя бы в его дом. Где-то на задворках сознания Антон чувствовал, что не прав, что сам недавно с уверенностью бы ответил на свои вопросы, и переспросил бы, и устыдил, но... этот Антон слабел, сдавал позиции и окончательно уступил другому.

Реабилитологи напрасно радовались обуявшему его деятельному возбуждению. Антон запросил доступ к земным архивам и часами пропадал в хранилище. Они не сразу узнали, что он ищет... преступников.

Антон разрывался между тем, чтобы найти несправедливость и создать её. Мир, в котором Антону довелось родиться, был хрупок, и любое преступление грозило его основам. Да, мир держался на людях — их возвышенные стремления, их готовность пострадать за идею, терпеть неудобства ради призрачных целей, скромность, трудолюбие, нестяжательство двигали его вперёд.

Его поиски завершились ничем. Его соотечественникам всё-таки удалось выстроить вавилонскую башню и достать до неба. Только держалась эта башня на плечах атлантов, обычных атлантов, таких же, как Антон, на их стремлениях, мечтах, работоспособности и долготерпении. Стоило упасть одному — и башня закачается. Или нет?

Уже заметившие необычные занятия подопечного реабилитологи успели испугаться прежде, чем желание Антона использовать нейроинтерфейс их шокировало.

Антон затравленно озирался, встречал одобрительные взгляды реабилитологов и, отчаянно вспоминая все, чему учили, прикрывал эмоции показным равнодушием. Его зачем-то привязали к меняющей свою форму койке.

Нет, никакого дискомфорта. Полное осознание того, что одного усилия тренированного тела будет достаточно, чтобы разорвать ремни. Просто унижение. Поражение в достоинстве свободного гражданина свободного мира.

Недавно Антон был богом, пусть ограниченным, скромным, даже смиренным. Теперь он стал падшим ангелом, которого лишили сил и крыльев, поймали, протащили сквозь чистилище из осуждающих взглядов и сделали... Чем собирались сделать Антона? Даже реабилитологи не могли уверенно это артикулировать. Каждый раз они говорили ему, зачем и почему, но кем или чем он будет — не говорили.

К нейронам Антона должны были привязать человеко-машинный интерфейс.

Реабилитологи сидели за столом, заполняли какие-то документы от руки на сенсорных планшетах. Куда пойдут те галочки, которые получат они за очередную спасённую или искалеченную душу?

Хирурга, немолодого дядьку с сединой в смоляных чёрных волосах, от излияний реабилитологов явственно передёрнуло. Он бегло просмотрел план операции и направился к Антону.

— Я попрошу вас считать от ста до нуля с шагом пять. Если сложно, можете рассказывать стихи или истории из жизни, но не молчите.

Антон встретил увеличенный очками взгляд хирурга и по-настоящему испугался. Боли он не почувствовал, только под тихое жужжание взмок загривок.

— Я вас попрошу сфокусировать взгляд и сказать мне, если картинка станет расплываться.

Картинка перед взглядом не расплылась только потому, что Антон взял себя в руки. Его сердце непривычно быстро и неровно отбивало удары.

— Где вы хотели бы сформировать выходной канал?

Этот вопрос почти поставил Антона в тупик.

— По плану операции выходной канал должен быть на ладони, — начал было он и только тогда понял, что ощущает в мозгах что-то чужеродное.

— Я не хотел бы вмешиваться в сформировавшиеся связи центральной нервной системы, — возразил хирург, — и надеялся, что вы передумаете.

— Я передумал! — почти выкрикнул Антон, теряя самообладание.

— Я оформлю выходной канал в районе затылка, — согласился хирург.

Проснулся Антон в палате. Ортопедическая койка нежно обнимала его, лаская встроенными массажными валиками спину, ноги и даже ступни и не давая ему перевернуться.

— Вы потеряли много крови, постарайтесь быть спокойнее, — произнесла внезапно вплывшая в поле зрения медсестра.

Её слова прозвучали нечетко, будто заглушенные другими мыслями: в сознании Антона повторялись цифры. Рядом отмерял его пульс новейшей модели медицинский прибор.

«Сердцебиение, давление», — понял Антон. То, как возникли эти числа в голове, было неприятным. Если его мозг будет считывать информацию с любого устройства, которое окажется неподалеку, то новые способности окажутся слишком докучливыми.

— Заживает быстро, — успокоила медсестра и, проделав какие-то манипуляции в области затылка, принялась сооружать шапочку из бинтов вокруг головы.

Антон выписался через три дня. Впереди были одиннадцать дней, оставшиеся от адаптационного периода. Не стоило их терять.

Город был прекрасен. Антон прошел сквозь окружавший госпиталь парк и шагнул на побежавшую под ним магнитную дорожку. Тротуар медленно тронулся с места, когда Антон ступил на него, и стал набирать скорость. Художественно заросший парк медленно проплывал слева. Тишина и безлюдье узкой, подходящей к реке улочки сменялись деловитым жужжанием толпы. Над головой Антона пролетел робот доставщик, потом дружинник — трогательно круглый — отсканировал его лицо, подмигнул диодами, пропищал что-то и устремился прочь. Антон умилился игре подростков на разгоняющемся пешеходном переходе — почувствовал себя сопричастным, едва не присоединившись к игре, и прыгнул в подошедшую к берегу закованной в гранит реки лодку. Тело не подвело, а лодка тут же помчалась в нужном направлении. Если это было последствием операции, то…

Отведенная Антону служебная квартира выходила окнами к самой реке, балкон нависал над водой — он не сразу поверил своему счастью: выскочил из лодки и бегом кинулся в обход дома, потом через двор, поднялся на третий этаж, распахнул дверь и кинулся к окнам, а потом на балкон, чтобы убедиться. Здесь всё было ровно так, как ему представлялось и хотелось. Широкое и высокое светлое пространство, почти не разделенное перегородками и не захламленное мебелью. Антон распахнул окна и увидел ту же реку, недавно оставленную им лодку — спустившись по пожарной лестнице с балкона, он мог в любой момент...

Путь к отступлению создавал иллюзию свободы. Эта мысль заставила Антона внезапно протрезветь.

Нет, ни один обходной путь не поможет ему сбежать от цербера в его собственной голове. Антон отступил от окна, вид за которым так восхищал его несколько секунд назад, и сел на тахту. Из малодушия, должно быть, он согласился на то, чтобы выходной интерфейс разместился на затылке. Теперь он жалел об этом. Сколько он спорил с реабилитологами, доказывая, что должен управлять механизмами через руку, не садясь в особое кресло, не теряя связи с реальностью. И всё-таки теперь он был при оружии, которым нужно было только научиться управлять. Антон чувствовал себя обманутым. Строил планы и пугался собственным мыслям, которые мало ли кто, мало ли как теперь мог прочесть. От желания пожить без наполненной такими мыслями головы его уберёг раздавшийся в комнате незнакомый голос. Антон вздрогнул, убрал руки от висков и поднял голову.

— Товарищ? Антон Георгиевич? Позвольте мне...

Антон не сразу понял, откуда идёт звук. Его воспалённое воображение готовилось к вторжению, к галлюцинациям, к воздействию, от которого заплечных дел мастера дона Рэбы отошли бы в райские кущи вполне довольными собой.

— Включите вещание, товарищ. Я подключился к внутри домовой системе оповещения, чтобы к вам пробиться.

Антон не сразу понял, о чём идёт речь, и его собеседнику пришлось объяснить, где найти тактильный выключатель и как им воспользоваться. Наконец уставшее бледное в конопушках лицо до времени поседевшего рыжего мужчины средних лет возникло на белой стене напротив тахты, на которой устроился Антон.

— Я вынужден просить вас, Антон. Надеюсь, вы не воспримете моё обращение как панибратство. На церемонии нет времени. На «ты» будет легче. Я вынужден просить тебя немедленно приступить к работе.

— У меня одиннадцать дней на адаптацию, — возразил Антон.

— Я знаю, — выдохнул незнакомец. — Но у меня нет выбора. Я вынужден привлечь тебя к работе сегодня же. Я сейчас же пришлю транспорт и лично проинструктирую. Работа будет удаленной. Объект находится на другой планете.

— У меня совсем нет опыта, — выдохнул Антон.

Его выдох остался без ответа — собеседник поспешно прервал звонок, а на белой стене не было и следа вещательного устройства. Теперь он ждал транспорт. Какая-то обида за лишение законного отпуска быстро сменилась предвосхищением. Сколько лет он не был дома? Что ему предстоит узнать о Родине?

Антон вызвал голограмму помощника, с которой управлялся с трудом, и попробовал попросить его засечь время. Хотелось знать, насколько расторопны начальники, когда им что-то потребовалось. Антон ждал появления перед взглядом чего-то вроде табло, на котором бы отчитывались секунды, но помощник кивнул и исчез, показав ему собственное недовольное лицо в отражении. На этот раз Антон решил быть настойчивее — ожидание чего-то неизведанного будило в нем знакомый азарт. Его новые способности не напоминали о себе с того дня, когда он очнулся после операции. Сейчас самое время испытать их.

— Я хочу видеть отсчёт секунд на табло, — сказал Антон во второй раз, вызывая помощника. Помощник кивнул и исчез.

Антону пришлось начать считать, меняя цифры на воображаемом табло, прежде чем голограмма действительно зависла перед взглядом. Антон не успел насладиться достижением, прежде чем в дверь постучали. Он ожидал чего угодно: шума винтов, материализации телепорта, появления поезда перед кушеткой — и поспешил открыть дверь. За дверью оказалось совсем не то, чего мог ожидать Антон. Нерасторопный помощник представил гостя — соседку с прикрытым салфеткой пирогом, когда Антон уже поворачивал в прихожую.

— Здравствуйте, соседи! — расцвела она улыбкой, как только Антон открыл дверь, и перешагнула порог. Пирог, распространявший вокруг изысканные запахи, перекочевал на руки Антону, пока рыскающий взгляд старушки старался охватить больше пространства. — Будем знакомы, — продолжала она, обращаясь к Антону во множественном числе, будто надеясь найти в комнате ещё кого-то, — Нателла Леонидовна я, соседка. Говорили, здесь заслуженный человек будет жить. Космонавт. Так вот. Познакомились. Ты хоть чайку налей, милок, к пирогам-то. А то мне одной скучно есть.

Антон никак не мог отделаться от чувства нереальности происходящего. Эта старушка принадлежала другой жизни. К счастью, клацающий звук из-за двери заставил незваную гостью оглянуться и закричать от ужаса. Антон тоже впервые видел механоида, но в его реальности не сомневался. Огромный человекоподобный робот стоял в проёме двери, согнувшись, подпирал квадратной головой потолок и тянул стальную руку к Антону в подобии рукопожатия. Едва коснувшись протянутой руки, Антон ощутил приятную тяжесть и спокойствие в голове. Будто от умственного возбуждения поднялись и зашевелились волосы на затылке. Затылок его был выбрит, но... Тело робота раскрылось, обнаружив ложемент, обтянутый зелёной кожей, и Антон, разбежавшись, забрался туда. За мгновение восприятие им окружающего пространства изменилось. Где-то маячила точка назначения с какой-то математической абстракцией, судя по всему, в цилиндрических координатах, вместо адреса, а мозг просчитывал несколько маршрутов, выбирая самый короткий. Пожалуй, и раньше он думал примерно так, но теперь мыслительный процесс оказался внезапно и проще, и осознаннее. Антон скомандовал меху прыгать в лестничный пролет, который так пугал его своей глубиной, когда он посмотрел в него со своего этажа. Мех пару раз по-обезьяньи цапанул перила, приземлился в атриуме, на четвереньках выскочил во двор и, наконец, выпрямился. Антон давно хотел сделать это. Мех под его управлением полез по стене вверх и быстро оказался на крыше. Отсюда город был как на ладони, если бы только высотки расчерчивали его, а не оставались небольшими островками среди парков и старой застройки. Теперь точка назначения мелькала где-то впереди — Антон решил двигаться к ней прямым курсом. Его мех перебрался на крышу соседнего здания, взял разбег и прыгнул. Эти прыжки с крыши на крышу доставляли Антону ни с чем не сравнимое удовольствие. О том, какое впечатление производит его мех на окружающих, он почему-то не думал. Точка назначения приближалась нехотя, сперва закончились крыши и потянулся какой-то не слишком ухоженный парк.

Антон нетерпеливо прокрутил виртуальную карту до точки — никакого НИИ, никаких построек, шахт, просто водонапорная башня. Складывалось впечатление, что над ним как-то странно и не смешно пошутили. И всё-таки точка оставалась точкой назначения, а двигаться к ней — его работой. Антон откинулся в удобном кресле и стал искать способ скоротать время. Мех должен был иметь неограниченный доступ к местным информационным ресурсам. О чем мог мечтать разлученный с Родиной на десятилетия космонавт, если не о том, чтобы почитать свежую газету?

Антон был уже готов погрузиться в чтение, когда изменившийся пейзаж за окном заставил его подскочить в кресле. Очередной прыжок выбросил меха на кладбище. Это не было обычное кладбище, хотя привычные надгробия и кресты угадывались кое-где, а кое-где мерещились под грудами технического мусора. Поперёк дороги лежал огромный, высотой с многоэтажный дом, механоид, голова которого, вывернутая под прямым углом, с лязганием несмазанного механизма всё ещё приоткрывала и закрывала веки. Антон скомандовал меху уцепиться за эти веки и влезть на голову гиганта. Отсюда точка назначения развернулась иначе. Та самая водонапорная башня показалась вдали, карта развернулась — кладбище разрушенных механизмов, абсолютно непредсказуемая и опасная территория, тянулась до самого конца.

Возможно, Антону не стоило выбирать этот маршрут, и всё-таки… Презрев опасности, он тронулся в путь. Что ж, это было увлекательно. Мех разбежался по руке гиганта и, подгадав прыжок под очередное движение, получил дополнительное ускорение. Прыжок был необходим. Полуразрушенные механизмы под ним реагировали на движение, выстреливали огнем. Обратной дороги не было. Опоры меха заскрежетали по чему-то такому же стальному.

И тут Антона осенило. Он попытался повторить то же ощущение... которое он испытал, перепрограммируя помощника. Сотни сигналов, сотни ещё живых огней бились кругом. Целая армия огней. Нет, тот, кто программировал меха, боялся, что Антон увидит это кладбище и осознает силы этой армии...

Антон ещё раз огляделся, оценивая свои возможности поднять всю эту груду металла и повести. Мысль о том, какой силой ему удалось овладеть, внезапно схлестнулась с мыслью о том, откуда эта сила взялась и почему её не использовали раньше. Антон погасил зажжённые огни, предоставил меху карабкаться на препятствие и вернулся к прежнему занятию.

Газеты и журналы. Электронные. Заметки с полей и чудеса селекции перемежались сводками об энергогенерации и достижениями в двигателестроении. Информация, которая интересовала Антона, была скрыта, почти зашифрована. Ему пришлось установить фильтр на катастрофы, затем ограничить сообщения о катастрофах околоземным пространством, а потом обозначить участие в них искусственного интеллекта. Конечно же, первым, кто вылез из-под спуда, был тот самый гигант, встретивший Антона. Он оказался плодом страсти одного из детских экспериментальных коллективов к гигантомании. Занятый сбором странностей Антон не сразу заметил приближение водонапорной башни, а когда мех встал столбом и подал сигнал о достижении контрольной точки, не сразу понял, о чём идёт речь.

Если его срочный вызов на работу и вправду был чьей-то неудачной шуткой (Пашка в лучшие годы вполне бы мог), то, не разгадав коварный замысел, Антон оказался в одиночестве посреди пустынных земель. Антон покопался в памяти меха, ещё раз изучив заложенный в неё маршрут, — нет, ошибки с точкой назначения не было. В конце концов, ответ на эту загадку мог быть только один, точнее два: вверх или вниз.

Антон сомневался несколько минут, прежде чем отдать меху команду забросить его на вершину башни. Потом он козелком скользнул в небольшое прорубленное в верхней части башни окно. Внутри не было воды. Опасная винтовая лестница вела вниз. Когда скрежетание приваренных к стене ступеней сменилось поскрипыванием смазанных рессор, Антон окончательно уверился в том, что находится на правильном пути.

— Ну вы и замаскировались, — выдохнул Антон, как только спуск закончился просторным атриумом с отделанными кафелем стенами.

В следующую секунду ему пришлось отскочить с дороги, потому что по проложенным в полу рельсам в кресле к нему спешил недавний собеседник.

Начальник — с расплывшимся от усталости лицом и сумасшедшинкой в горящих глазах — протянул Антону руку и поздравил с прибытием.

— Меня зовут Максим. Нет времени объяснять, — повторил он любимую фразу, впившись в руку Антона. — Если ты справился с мехом, проведу краткий инструктаж по использованию — и сразу подключение.

— И всё-таки, — возразил Антон, — я должен понимать, что делаю.

— Краткий инструктаж, — повторил Максим, подогнав Антону по параллельным рельсам анатомическое кресло с неприятной формы подголовником. — Думай об этом как об инкубаторе. Тебе нужно массово принять роды. Вылупляются цыплята, надо убедиться, что они задышали, обсушить... Цыплята, конечно, человеческие… По нашей информации, в десяти из ста шести капсул уже отошли воды.

— Я на такое не подписывался, — от осознания задачи Антона бросило в пот.

— Не нужно думать об этом, как о человеческих родах, — поторопился возразить начальник. — Это завод. Там всё автоматизировано. Инкубатор, понимаете. Единственное отличие в том, что вместо цыплят там люди. Уберите эмоциональную нагрузку. Вам не придется принимать, обмывать ребенка и перерезать пуповину. От вас требуется перехватить потомство и отправить на Землю. Для этого будет организован телепорт. Постарайтесь перехватить столько младенцев, сколько сможете. Думаю, что разум, управляющий инкубатором, будет вам сопротивляться.

— Чьи это дети? — Антон сел в кресло и посмотрел исподлобья.

Максим, уже было потянувшийся к приборам, глубоко вздохнул и опустился на спинку кресла.

— Ну хорошо. Придется рассказать тебе легенду вкратце от сотворения мира.

— Лучше не легенду. Правду-матку жги, — согласился Антон.

— В космосе у нас всего один враг. Соперник, может быть. Непримиримый соперник, с которым мы не можем договориться. Мы называем их Странниками. Ужас нашего противостояния в том, что мы не встречались, не взаимодействовали напрямую. Мы сталкиваемся только с последствиями их действий, цель которых мы не можем понять. Эти их действия, с нашей точки зрения, просто аморальные, складываются в планы, которые вьются вокруг нас и мешают. Иногда они выглядят как цепь случайностей, наших мелких неудач, которые мешают достичь результата. Как корабль нашей дипломатической миссии, который был найден покинутым в космосе через десять астрономических лет после ожидаемого прибытия на Цеверу. Иногда эти их поступки оказываются явными и складываются в планы разрушить нас изнутри. Так мы узнали о так называемых племенных программах. Нас бы не удивило, если бы наши враги собирали образцы ДНК, чтобы создать против нас новое оружие, но... Они не были бы Странниками, если бы не пытались эту ДНК улучшить. Первые результаты их экспериментов были нам подкинуты: пятеро детей разных рас с заблокированными генами генетических заболеваний, избавленные от многих ограничений, которыми нас наградила природа. Мы поступили с подарком настолько благородно, насколько у нас хватило духа. По крайней мере, не оставили умирать и не уничтожили, как другие. Мы вырастили этих детей, как могли. Больше нам гордиться нечем. На этот раз речь идёт не о пяти младенцах — о сотне. Наши аналитики клянутся, что цепь случайностей, приведших наши корабли на Икс, не была управляемой. Это значит, что Странники растили этих детей для себя. Планета соединена с их миром телепортом, мы создали такой же с нашей. Тебе предстоит перехватить управление и отправить младенцев и развивающиеся эмбрионы на Землю. Остальное мы уничтожим.

— Убедил! — хмыкнул Антон, откинулся на спинку кресла и прижался затылком к обжегшему его голову холодом стальному подголовнику. Максим завозился у него за спиной, продолжая говорить.

— Техника, с которой ты столкнешься, нам знакома. Проблем у тебя быть не должно. Все протоколы прошиты в твоём интерфейсе. Если какие-то усилия потребуются, то интерфейс затребует их самостоятельно. Ты можешь спать, но...

Одновременно с этим «но» холод, обнимавший голову Антона, сменился приятным покалыванием. Испугавшись последовавшей за этим слабости в мышцах, Антон сжал подлокотники своего кресла, почувствовал сильный толчок куда-то в спину и отключился. Отчаянная попытка удержаться в сознании, наверное, была ошибкой. Кромешная темнота перед глазами сменялась вспышками, радужными кругами. Ощущение поверхности, на которой он находился, окончательно сменилось невесомостью, даже бестелесностью. Ум пытался справиться с этим потоком новых ощущений, осознать себя в новой форме, но у него отчаянно не получалось. Образов, возникавших в голове, было столько, что сознание наконец сдалось и позволило Антону оглядеться. Он получал информацию одновременно с нескольких устройств слежения. Планета, на которой он находился, была лишена атмосферы. Несколько куполов соединялись переходами. Внутри по кругу стояли... капсулы. Воображение, которое рисовало Антону что-то ужасно аморальное, выдохнуло с облегчением. Сознание тут же выстроило план: капсулы пронумерованы, рядом с каждой — поддерживаемые характеристики и состояние находящегося внутри ребёнка. Нет, совсем отключить эмоции Антон не мог — эти дети, рождаясь, кричали истошней, чем все, кого ему приходилось видеть. От ужаса и одиночества. Обмытые и запеленатые, они оказывались в другом кувезе и по конвейеру уезжали к порталу. Изменить направление этого конвейера — не было ничего проще.

Потом Антона обуяло... Он торопился собрать маленькие несчастные теплые комочки и отправить их на Родину. Что их ждёт там? Антон лучше других знал, как строга и неласкова может быть Земля. Портал Странников включил аварийный сигнал: «я пуст», — а Антон торопился перенастроить кувезы, чтобы отправить на Землю эмбрионы. Его запрос к системе об изменении настроек получил неоднозначный ответ, и каждый кувез приходилось настраивать отдельно.

Аварийный сигнал портала стал беспокоить Антона только тогда, когда отправка была закончена. Попытка отключить контур слежения была бессмысленной. Антон подключился к порталу. В его сознании возникла карта. Станции (планеты) были соединены переходами. Мир, лежавший за порталом, был широк. В карте ему мнилось что-то знакомое, будто отражение того, что он видел совсем недавно. От ближайшей планеты стартовала миссия Странников. Портал маркировал три корабля как госпиталь и два боевых крейсера.

На вопрос Антона к системе был получен однозначный ответ. Корабли землян, ожидавших сейчас на орбите, чтобы уничтожить станцию, уступают Странникам и по огневой мощи, и по маневренности. В одном был уверен Антон — земляне не собирались пользоваться порталом. Спасти корабли на Икс, отправив Странников к ощетинившейся в страхе Земле?

Решение было принято быстро. Остальное было делом техники: перенастроить земной телепорт и объединить его с телепортом Странников. Вся энергия местной станции была направлена на этот переход — Антон потерял связь, отключился.

Загудело, будто под ударами колокола, пространство Вселенной, пронизанное одним общим для всех маршрутом.