Пепел (джен)

Примечания:

Написано в рамках челленджа #толкователи_слов от группы "Дневники Ашеоры" https://vk.com/ashe_club

Тема 6 Верность/Золотистый/Выбор/Выбирать

Орнштейн подбросил на ладони тяжелый золотистый кругляш, и он глухо ударился о стальную перчатку, тускло сверкнув в утреннем свете выбитым на реверсе солнцем. Когда-то их называли Медалями Света и они были символами воинской чести. Сейчас в них не было никакого смысла. Но кто-то все же принес ее сюда. Орнштейн вновь опустил глаза, разглядывая заросший плющом постамент, на котором едва угадывались контуры ног разбитой статуи. При желании ее обломки можно было различить вокруг, заботливо укрытые вьюнком и дерном. Вряд ли кто-то мог сказать, кого она изображала. Но Орнштейн помнил. Он бережно положил медаль на постамент туда, где только память позволяла разглядеть в истертом камне копейное острие. Со статуей или без — это было хорошее место, а солнечный свет всегда был величественнее любых храмов. Ему уже стоило привыкнуть к пустым постаментам.

Но стоило взгляду остановиться на массивной фигуре Повелителя Гвина, как глаза неизменно начинали искать за его правым плечом другую фигуру — такую же высокую и статную, устремленную вперед всей хищностью копейного выпада. И натыкались на пустоту. Она так и осталась незаполненной — зияла сиротливыми постаментами и пустыми витражами и в центральном зале собора Анор Лондо, и по всему простору Лордрана. Было это напоминанием для всех или тихой немой надеждой?

Для Орнштейна пустота всегда оставалась вопросом. Множеством суетливых лихорадочных вопросов, раз за разом сметаемых одним единственным. Тем, который так и не был задан.

Никто доподлинно не знал, что произошло между Гвином и его Первенцем Гвинтером. Любимым солнечным сыном. В какой момент беспощадно разившие драконов громовые копья сменили сторону? Когда Анор Лондо разменяло Солнечного Принца на Нагого Герцога?

Кто-то говорил, что принц всего лишь захотел стать королем. Кто-то, что война оказалась слишком жестока и пробудила в принце милосердие.

Глупцы. Прозванный богом войны оставался войной, на какой бы стороне ни сражался. Солнечные молнии разили и рыцарей, и драконов с одинаковой смертоносностью. А заговор в самом сердце столицы не пропустили бы ни клинки Сириан, ни Гвиндолин. Да и кто устраивает их… так?

Ныне безымянный принц вопреки собственным заветам не звал с собой никого — ни в бой, ни в изгнание. И именно здесь крылся самый главный вопрос, тот что Орнштейн задавал себе бессчетное множество раз. А он — пошел бы?

Но Гвинтер не дал выбора ни одному из них. А потом делать его стало как-то поздно, и Орнштейн, лучший и любимый ученик изгнанного принца, мог только сражаться и не думать о том, кто стоял по другую сторону фронта.

Возможно, стоило оставить все как есть. Но когда еще искать бессмысленные ответы на незаданные вопросы, как не под едва слышный рокот угасающего Пламени? Он не собирался позволить времени закончиться. Пока не прозвучал ответ на самый главный вопрос.

Почему ты не позволил мне выбрать, Гвинтер?

Великие души обжигающими искрами падают в чашу. За моей спиной тихо ворчит Фрампт. Я слышу и не слышу его — он говорит то о славе, то о том, что эти души не нужно было жалеть. Существа, обладающими этими душами, уже давно никому не нужны или избрали путь зла. Ты — истинный Повелитель.

Ложь. От первого до последнего слова. Кто смеет назвать их всех ненужными? Кто вправе отделить зло от добра в затухающем мире, где даже смерть не является конечным исходом? Огонь вспыхивает ярче, рассыпает искры, и я снова вижу.

Ложе Хаоса, скованное и усмиренное. Кто смеет осудить твою попытку зажечь огонь? Ты сделала все, что могла, отыскала тот путь, что оказался ближе. Не познав ошибок, не проложить истинной дороги. А свою ошибку ты оплатила сполна. Не только ты.

Нито, Повелитель могил. Последняя надежда и пастырь всех мертвецов. Кто смеет назвать тебя ненужным? Нашему полумертвому миру будет не хватать твоих заботливых рук.

Нагой Сит, предатель драконов. Твой разум завел тебя так далеко, но это ли не вечная цена большого знания? Безумному ли миру осуждать безумца.

Короли Нового Лондо. Вас назвали злом, но вы лишь следовали за тем, кто показался вам истиной. Фрампт или Каас? Я до сих пор не знаю, не является ли хвост одного головой второго.

Ложь и глупая лесть. Чем может повелевать тот, кто сгорит до тла? Я смотрю, как пылает чаша, наполненная душами, и уже вижу свою собственную душу, сгорающую в горниле. Я здесь не за этим. Голос Фрампта растворяется в пламени. Я смотрю на раскрывающиеся двери и спрашиваю себя в последний раз — да или нет? Я вспоминаю.

Башня Принцессы залита светом закатного солнца. Я слушаю ее голос и силюсь различить за ним другой. Не рассчитываю и не ожидаю, но больше всего на свете желаю. Пустые слова. Я перестаю слушать и спускаюсь вниз. Склеп Темной Луны встречает меня молочной завесой и высоким холодным голосом. Говори, чего ты желаешь.

Я хочу увидеть тебя. Всего только раз без разделяющей нас завесы. Но ты не позволишь этого. Ты не позволяешь даже принести тебя клятв. Во имя Гвина и Гвиневер. Так говоришь ты. Я не спорю, но мои клятвы звучат иначе. Во имя Гвиндолин и закатного солнца Анор Лондо. Если ты веришь в пламя настолько, что готов вложить всю свою силу в эту иллюзию — то поверю и я.

Я склоняюсь в поклоне. Полный поклон, которому меня научила Заря, последняя принцесса Олачиля. Прощайте, мой принц, моя служба окончена.

Но есть еще одно место, куда я не могу не заглянуть. Кольцо старой ведьмы свободно скользит по костистым пальцам, и я могу слышать. Слабый и нежный голос, что шепчет мне слова утешения. Не мне. Что бы ты сказала, моя Прекрасная Госпожа, если бы могла видеть? Наверное, ты бы возненавидела меня. Имею ли я право слушать твои напутствия и утешения? Имею ли я право их принимать? Ты просишь меня не волноваться. Мне не больно, уже не больно. Шепчешь, складывая руки и поднимая ко мне слепое лицо. Я оставила тебе всю собранную человечность. Пусть этого и недостаточно. Это не оправдание и не извинение. Но это все, что я могу сделать.

Береги себя. Я ухожу, а слова касаются спины, облекают плечи самым теплым из всех возможных огней. Неравнодушием. Я хочу верить, что они для меня. Ты не видишь, но слышишь. Этого достаточно, чтобы не ошибиться.

Из-за распахнутых дверей пахнет гарью. Я шагаю на длинную, окруженную туманом лестницу и вижу тени. Множество призраков, что спускаются вместе со мной, равнодушно скользят мимо и растворяются в тумане.

Босые ноги по самую щиколотку утопают в густом слое золы и пепла. Мне кажется, я все еще чувствую спящий в них жар. Пепел скрадывает шаги, и я иду так тихо, будто наложила заклятие. Но кольцо с дремлющим драконом осталось наверху, а пальцы холодит острое изображение шершня. Киран, тебе понравилось бы, как я ношу твои клинки? Ты сочла бы мои руки достойными? У меня нет других, доставшихся столь дорогой ценой. Из всех душ я бы хотела, чтобы со мной в пламя шла именно эта. Но без клинков я могла и не дойти.

Золотой след слепит глаза бликами, когда я ухожу от взмаха тяжелого меча, и вонзаю его в незащищенную спину. Мы уже встречались. Черные рыцари, неприкаянными тенями бродящие по всему Лордрану. Навсегда опаленные вспыхнувшим вновь пламенем. Между нами почти нет разницы. Мы все — нежить, такая упорная в исполнении последнего из приказов. Разве что во мне теплится чуть больше разума.

Вы встречаете меня на всем длинном спуске. Кого вы ждали на самом деле? Больше всего это похоже на последний рубеж обороны, попытку выиграть время и задержать неведомого врага. Дать возможность закончить начатое.

Кто собирался помешать возжечь пламя? Кого ты страшился здесь, Гвин? Я не знаю. Я шагаю сквозь туман навстречу огненному мечу.

Твоя стража окончена, Гвин.

Иногда мне кажется — это не закончится никогда. Я открываю глаза, рука нащупывает рукоять сабли. Шаг вперед. Все начинается заново. Моя память напоминает осколки витражей — я не помню всего, не помню достаточно отчетливо, но слишком часто руки натыкаются на что-то знакомое — и я вспоминаю. Слова. Лица. Предметы. Шаги. Я помню: я разрывала вязкие тяжи пахнущего луной и кровью кошмара и шагала куда-то во вне сквозь лепестки цветов и зеркальные осколки. Я помню: пепел летел вверх, а я шла вниз по старой лестнице, и с каждым шагом все отчетливее слышала шепот. Я помню: позади оставался чужой уродливый трон, а голос говорил мне о выборе.

Я поднимаюсь. Рука знакомо нащупывает рукоять сабли, а за ней — вторую. У меня как-то уже было два клинка. И два других клинка — тоже. И все они были дороже, чем мне хотелось платить. Память вертится шепотками и смутными отрывками, пока слух ведет ее на звук молота. Я помню тебя, Андрэ. А ты? Старый кузнец смотрит долго и говорит. Простые вещи, которые он говорил множество раз. Что-то я знаю, а что-то звучит по-новому. Мир снова немного изменился. Но здесь, по крайне мере, кузнецы еще помнят, зачем нужен уголь.

Я кружусь по знакомому-незнакомому миру. Он похож на эхо того, что я помню. Измененный, растаявший в зеркалах и совершенно такой же. Искаженный. Тусклый. Тем интереснее разглядеть в нем что-то действительно… яркое. Я знала достаточно магов. Я помню винхеймцев. Ты ведь совсем не маг, верно, Орбек? Но твои глаза так сверкают, когда я притаскиваю очередной свиток, что это единственно имеет значение.

Практичное волшебство Фаррона, боевые чары Винхейма, кристаллические заклинания древних и тонкая ворожба Олачиля. На этом континенте не существовало иных школ магии. Кажется, я нашла все, что он может предложить. Ты тоже так думаешь, Орбек. Пламя угасает. Есть ли смысл поддерживать его?

Я сижу на ступенях перед храмом, и больное тьмой солнце бросает алые отсветы на девственно чистый свиток. В ушах звучит ворчливый хрипловатый голос, и пальцы выводят один символ за другим. Слушай сюда, проклятая душа, слушай и запоминай, если в твоей голове есть хоть что-то кроме пустоты. Я не слышала от Стрэйда ни одного доброго слова, но носила зачарованные им доспехи, и черная ткань хранила меня лучше крепчайшей стали. У тебя никогда не было учеников, а я — не маг, ты прекрасно знал это, Стрэйд. Но разве такая мелочь могла помешать? Ты слишком любил магию, чтобы позволить ей исчезнуть.

Они помнят Логана, помнят мастеров Винхейма и даже сохранили призрачную магию Олачиля. Твои чары не заслуживают забвения. Пусть я и могу набросать лишь тень их тончайшего мастерства. Я не знаю, как совмещать несовместимое, пряча в ободок кольца все силы мира. Но мне под силу рассказать о не знающих промаха стрелах или о том, как укротить белое пламя Сита. Оно свело с ума даже Логана, но в твоих руках превратилось в изящно смертоносную игрушку. Хватит ли этого, чтобы удержать еще один разум? Голубоватые символы магии сплетаются с алой яростью пламени. Воистину, весь Винхейм должен был плеваться кровью от такого кощунства. Но тебе было так тесно в проторенных путях…

Храм огня огромен, и здесь хватает удобных для любопытных глаз уголков. Я наблюдаю. Орбек, ты так недоверчиво рассматриваешь новый свиток… Но я всей кожей чувствую искры в твоих глазах. И улыбаюсь, когда вижу, как ты идешь к старому Корниксу. В мире осталось еще достаточно занятного. Даже если отпущенные ему мгновения почти истаяли…

Стрэйд, тебе бы понравился выбранный мной ученик?

Примечания:

написано в рамках #writober2022

Тема 15 Никаких обид

Под ногами едва слышно поскрипывают снежинки. Возвращаться на Иритилльский мост не слишком хорошая идея, но что-то удерживает от шага вверх, по обледеневшим лестницам. Звон сталкивающейся стали и треск молний святых чудес. Достаточное основание, чтобы выбрать другую дорогу. Я иду вперед, чуть ускоряя шаг, то и дело невольно оглядываясь через плечо. Чувство, что на тебя несется смерть, пока барьер размышляет, пропустить или нет — бесценно, но повторять — не хочется. Но за спиной тихо, а совсем рядом поземку разрывает молния. Сиррис.

Сабли ложатся в ладони, оставляя за собой огневеющую дорожку, скользят вперед, спуская по лезвию полумесяц странно знакомого топора. Давно мертвое сердце не бьется, но внутри что-то все равно замирает, и кончики сабель остаются опущенными вниз, вместо того, чтобы взлететь, начиная новый удар. У топора есть отличный шанс, но он медлит, пока я всматриваюсь в прорези стальной маски. Я знаю тебя? В сознании кружатся обрывки, похожие на хлопья пепла. От них пахнет песком. Ветвистая молния взрывается под ногами, я отскакиваю чуть в сторону и разворачиваюсь. Почему-то спиной к взлетающему в замахе топору. Как глупо. Я первая подняла оружие, так что не стоит даже обижаться, когда… В обледеневшем Иритилле сталь не может быть теплой, но коснувшийся плеча чужой наплечник — согревает.

Сиррис замирает. В расширившихся глазах — неверие. Никаких обид Сиррис, но с Крейтоном мы встретились раньше. Я… помню его. У девы Бессолнечных земель нет шансов против двух клинков.

— Ты могла бы помочь этой девке из клинков, так было бы даже веселее, — Крейтон сидит на покосившемся надгробии на маленьком кладбище за Церковью Йоршки, — я бы не обиделся.

— Обиделся, я тебя знаю, — я стою, опершись на дерево и демонстративно задвинув сабли почти за спину. Крейтон — тот еще параноик. Каждая крупица пробужденного воспоминания, отголосок той угасшей личности рождает внутри еще одну горячую искорку. Отодвигает опустошение от изъеденного темной меткой сознания.

— Но ты же не обиделась на меня за ту маленькую шутку с доспехами?

— Никаких обид, — качаю головой, с трудом вспоминая. Точно, миррские доспехи, которые оказались подделкой. В любом случае, они были слишком тяжелыми, чтобы суметь подвести меня. Какие доспехи, когда плечи тогда так уютно обнимала мантия Стрейда. Крейтон хмыкает, но на топор опирается самую чуточку более расслабленно.

— Я ведь тебя не узнал. Но удар, — выражения лица сквозь маску не видно, но в интонациях есть нечто такое, что ее безумно хочется сорвать. — У нас хорошо тогда получилось. С той крысой.

— Да, — моего лица за высоким воротом тоже не видно, но это и к лучшему. Крейтон тогда не был проклятым. Встретить живого среди опустошенных — чудо, которое стоило сберечь всеми силами. Кем бы он ни был. Но сражаться вместе и впрямь получилось славно.

— Только клинок у тебя был другой, — Крейтон отворачивается и перекидывает через плечо топор, — я видел недавно его у одной девки — черное платье и стальная маска.

— Я запомню, — описание невнятное, но я почти уверена, что знаю, кого он имеет в виду. Крейтон уже отворачивается, чтобы уйти, когда я наконец решаюсь, — я рада, что встретила тебя здесь.

— Осколки притягиваются, — Кретон пожимает плечами и не оборачивается, — Не забудь позвать на веселье — а то обижусь.

— Обязательно.

Примечания:

написано в рамках #writober2022

Тема 11. Как приятно провести вечерок у домашнего очага

Иритилл завораживает. Застывший ледяной город кажется невозможной сказкой, пока не шагнешь на его проклятые, оскверненные улицы. Я не помню, чтобы раньше мне хотелось так сильно прервать чье-то существование. Но эти улицы стоят крови и я уже знаю, кому предъявлять счет. Но даже творящееся на улицах меркнет перед тем, что открывается глазам внизу. Когда я вижу приближающееся многолапое нечто, стрела срывается с тетивы быстрее, чем разум успевает осознать увиденное. Не дать коснуться и краем.

Вокруг входа в дальнее поместье я кружу долго. Тварей много, но когда я поднимаюсь по лестнице в кухню — понимаю, что это стоит каждой потраченной стрелы и еще сотен сверху.

В очаге мирно потрескивает пламя. Обычное, живое — оно кажется настолько нереальным, что если бы мертвая плоть чувствовала — непременно ущипнула себя, чтобы проснуться. Огонь. Мирно кипящий котелок. Слабый, едва уловимый запах чего-то давнего и забытого за невозможностью. Дома. Я замираю, боясь спугнуть, разрушить тихую невозможность. Я шагаю вперед, не в силах сопротивляться мягкому зову пламени. И вздрагиваю, услышав совсем рядом похрапывание.

— А, о-о-о! Прошу прощения. Кажется, я задремал, — Сигвард дремлет, не снимая доспехов. Как и мы все здесь. Он подвигается в сторону и похлопывает латной перчаткой рядом с собой — Здесь так тепло, садись.

Я безмолвно опускаюсь рядом, все так же глядя в пламя. Это было? Это когда-то было. Я сидела с кем-то у горящего пламени. Он говорил о солнце. Что с ним стало потом? Или это было раньше? Намного раньше. До того, как все началось. Память подводит, смутные образы размываются, оставляя перед глазами только рыцаря в громоздких доспехах, который тихо побулькивает, как стоящий на огне котелок, и размешивает простым половником золотистое варево.

— Ну и ну, что же так долго! — Сигвард досадливо качает головой и снова садится. В прорези лукового шлема поблескивают внимательные глаза. — Рад видеть тебя.

Я медленно киваю. Пара наших прошлых встреч была далеко не такой мирной — и пусть сидение в колодце чуть лучше встречи с огненным демоном, но остаться в этом месте совсем без доспехов… Наверное, встретиться с демоном все же чуть лучше.

Сигварду не сидится, он самую чуточку суетливо встает, гремит чем-то, а потом возвращается с двумя полными кружками, над которыми поднимается пена и легкий дымок. Сигбрау. Удивительный напиток, вкус которого может почувствовать даже нежить.

— О, кажется, я упустил свой шанс в прошлый раз, так что… — Сигвард приосанивается, стараясь выглядеть как можно внушительнее, а голос гулким эхом отдается в большом шлеме — Я, Сигвард из Катарины, выражаю свою глубочайшую признательность.

Мне хочется смеяться. В этом мире так мало вещей, способных вызвать смех. Но я сдерживаюсь, лишь склоняясь в точно выверенном поклоне. Это уместнее. Но Сигвард кажется видит больше, чем я хочу показать.

— И небольшой подарок в придачу. Это тебе, — пальцы не смыкаются вокруг огромной кружки, но я удерживаю ее вновь опускаюсь на пол у огня. Сигвард снова крутится у своего котелка, помешивает, пробует, что-то подсыпает и снова мешает. Мне кажется, я почти засыпаю, убаюканная забытым покоем и чувством безопасности.

— Не хочешь отужинать вместе? — голос Сигварда возвращает к реальности, но я лишь непонимающе смотрю на него. Нежить не нуждается в пище. Даже опустошенные, нападая, гонятся лишь за призраком тепла, а не чем-то вроде еды.

— Я делаю чудесный суп из эстуса, — речь Сигварда ускоряется, он немного суетливо обводит рукой кухню, — И вот, я тут кое-что тушу.

Я все еще молчу и Сигвард добавляет со странно звучащей в густом голосе мягкостью:

— Даже нежить иногда заслуживает чего-то нормального.

Да. Иллюзия нормальности. Но чашка с супом действительно греет пальцы, а запах кажется ужасно привлекательным. Настоящим. Полумрак мягко скрадывает черты, но я все же медлю, прежде чем снять маску и широкополую шляпу. Мне еще ни разу не попадались зеркала, но и без них я знаю — отравленной меткой плоти достаточно, чтобы разрушить любую иллюзию нормальности. Первый глоток супа обжигает гортань, и я запоздало осознаю, что он слишком горячий. Что я могу чувствовать такую мелочь, как вкус. Пальцы, сжимающие ложку дрожат, и мне приходится поставить чашку рядом, чтобы не расплескать драгоценное содержимое. Нормальность внезапно оказывается не иллюзией.

Сигвард наблюдает. Я чувствую его мягкий и такой понимающий взгляд. Катарина — ужасно древнее место. Я помню ее рыцарей той давней, полузабытой памятью, что сохранила образы Горнила и Первозмеев. У Сигварда, должно быть, ужасно долгая вечность. И очень значимая цель, если он до сих пор сохранил рассудок. Рыцарь будто чувствует изменившееся направление моих мыслей, и его слишком громкий для иллюзий голос не позволяет сосредоточиться ни на чем ином:

— А теперь, по случаю нашей встречи, позволь мне произнести тост. За твою отвагу, за мой меч и за наш клятвенный долг! Пусть Солнце светит вечно!

Я поднимаю кружку с сигбрау в ответ. Пусть светит. Если не помнить, что солнце в этом мире зажигаем мы. Но это плохие мысли для такого хорошего вечера. И я позволяю себя забыть. Выбросить в зыбкость памяти все, кроме горячего тепла очага. Тихого чужого дыхания и ненадолго вернувшегося вкуса пищи. Негорящие ищут угли. Едва уловимые искры и отблески, помогающие разогнать темноту в голове и отсрочить безумие. Безжалостно вырывая их из чужих слабеющих пальцев. Я протягиваю руку к огню, ощущая, как от уютной нетишины чужого присутствия темнота внутри съеживается, укрываясь в дальних закоулках, выпускает из своих когтей новые смутные образы и осколки памяти.

— Ты знаешь? — Сигвард говорит тихо, а взгляд его прикован к пляшущему в очаге пламени. — Где-то здесь, в Иритилле, есть глубокое подземелье. А еще глубже — оскверненная столица. Там живет Йорм, гигантский повелитель-отшельник. И это напоминает мне об одном серьезном обещании…

Я смотрю прямо на Сигварда, забыв, что маска так и не вернулась на лицо, а угли внутри припекают тревожным предчувствием. Сколько не собирай — искры развеются пеплом из пальцев, как следует ужалив напоследок.

Примечания:

написано в рамках #writober2022

Тема 30 Сверкнувший огонек

Мир был тьмой, пока в него не сошел первородный огонь. Но даже пламени было не под силу уничтожить тьму. Она лишь отступила. Затаилась в глубине, куда не достигают отсветы пламени. Тьма стала Бездной.

И когда пламя ослабло — тьма решила вернуться.

Сделка с Бездной не может быть честной. Арториас знал это с самого начала, но все же надеялся, что его пламени хватит, чтобы разогнать тьму. Не дать пасть последнему отсвету древнего огня. Вот только пламя не могло существовать в Бездне. Лишь лакомым огоньком притягивало таящихся в ней тварей. А доставшееся столь дорогой ценой кольцо не спасало — только растягивало агонию. Стоило ли ждать от тьмы чего-то иного?

Тьма, живая, гибкая, прохладная и шепчущая сгущалась. Пела на разные голоса, проникая под кожу, тянула тонкие острые пальцы, раздирая на кусочки, снимала слой за слоем — и плевать ей было на прочный, благословленный еще Гвином доспех. Тьма смеялась, и от вибрирующих, выворачивающих наизнанку звуков ныли все кости. Но руки все еще слушались его. Звон стали тонул в подступающих объятиях тьмы, но меч все еще чертил границу незримого круга. Не подходи.

Арториас потерял момент, когда перестал думать о том, чтобы пройти вперед. Сделать еще один шаг наперекор сгущающемуся мраку. Когда в голове осталось только одно — вернуться.

Тьма навалилась. Ударила тяжелым молотом, впилась в плоть ломая кости, и на мгновение отхлынула, вспугнутая изливающимся из крови пламенем. Пальцы не слушались. За спиной глухо и жалобно взвыл Сиф, напоминая, что он все еще не имеет права пасть. Не когда за спиной осталось хоть что-то, что нужно защитить.

Арториас отступил на шаг, волоча непослушной рукой вдруг ставший таким тяжелым меч. Вспыхнула мягким сиянием кромка щита, принимая все оставшееся в нем пламя. Береги его. Я не смогу вывести тебя, Сиф, но может быть кто-нибудь еще… Кто? Лгать себе глупо, но надежда такое еще более глупое, а от того бессмертное чувство.

Меч непривычно оттянул правую руку, когда Арториас сжал скользкую от собственной крови рукоять. Узкая кромка — иллюзия тверди под ногами выскользнула из-под сапог, и вся Бездна хищной ордой устремилась следом. Закончится это падение когда-нибудь?

Тьма шелестела вокруг. Тьма вгрызалась в плоть и пила кровь, подменяя ее собой — болезненной, гнилостной отравой, раздирающей изнутри. Искажающей и переиначивающей под себя каждую еще оставшуюся в нем искру пламени. Тьма побеждала прозванного несгибаемым.

Пальцы все еще сжимали рукоять меча. Пусть его движения стали медленнее, чем когда-либо, но клинок раз за разом поднимался, вгрызаясь в чужую плоть, оставлял за собой разводы сине-черной жижи. Такой же, что сейчас наполняла его собственные жилы.

Тьма призывала остановиться. Довериться ее холодному объятию, раствориться в нем. Забыть обо всем. Забыть о таком яростном и болезненном касании пламени, раствориться в темных и холодных водах безмолвия. Покой?

Разум растворялся в ней. Терял последние опоры и ориентиры, пока по сомкнувшимся векам не резануло вспышкой. Огонек, похожий на отсвет Золотого следа мелькнул совсем рядом и пропал. Арториас рванулся за ним, за померещившимся призраком пламени, с неожиданной яростью отмахиваясь от вновь протянувшихся к нему тяжелых темных тяжей. Разве он уже сдался? Огонек полыхнул снова, блеснул искрами крыльев золотого мотылька, и Арториас устремился к нему, отбрасывая и забывая разом все остальное. Сомнения, страхи… не осталось ничего, кроме золотой вспышки. Только он и цель. Достаточно, чтобы разъедающая его тьма поредела.

Вспышка. Он шел за ней, с каждым шагом вырываясь из опутывающей его тяжелой тьмы, оставляя ей куски доспеха и плоти, части памяти и собственного разума, не замечая, как наполняется ей, смешиваясь и переплавляясь во что-то иное. Шаг, шаг… еще немного.

Сочащиеся тьмой пальцы коснулись каменной резьбы. Он знал, что это? Когда-то давно… Мысли ускользали, но все еще ловили пляшущий вокруг огонек, который становился все бледнее под тихое гудение подъемного механизма.

Он… вернулся?