Дневник Гермионы (Hermione’s Diary) (гет)

День рождения в этому году — первый за всю жизнь Кэсси, когда мама не плачет; и все же, по тому, как крепко она ее обнимает, Кэсси вполне понимает, что слезы мама сдерживает с трудом. Праздник находится в самом разгаре — их скромный сад переполнен гостями — но для того, чтобы отвлечь именинницу от того, чтобы иногда проверять, как там поживает ее мама, этого не достаточно. Небольшая толпа, состоящая из ближайших друзей, которых можно считать почти что семьей, кружит вокруг нее, но выражение лица мамы все так же остается напряженным. Но, когда она замечает нахмуренные брови и поджатые губы Кэсси, то улыбается и корчит смешную рожицу.

Праздник по случаю ее девятого дня рождения длится почти целый день. По мере того, как засидевшиеся допоздна гости потихоньку расходятся, солнце медленно садится за горизонт. Кэсси снова поворачивается лицом к маленькому домику, в котором они живут с мамой вдвоем, и видит в свете кухни силуэты. Она заходит внутрь через заднюю дверь и, услышав раздраженный голос матери, замирает на полушаге.

— Нет! Не стану я так рисковать! 

— Гермиона, — голос дяди Гарри звучит нежно и умоляюще, — война на краю деревни не закончится. Они наступают.

— Значит, мы переедем.

Вдруг раздается менее знакомый голос:

— И тогда они последуют за вами.

Кэсси хочется узнать больше, и потому она подкрадывается на цыпочках поближе, скрываясь в сумраке пустой гостиной рядом со входом в кухню. Вокруг кухонного острова стоят и смотрят прямо на ее маму дядя Рон и дядя Гарри, рядом — Кингсли и Тео.

— О чем же ты меня просишь, Тео? Сражаться и рисковать жизнью Кэсси? Или, может, мне нужно просто отослать ее подальше, чтобы защитить, и при этом она потеряет единственного живого родителя?

— Мы не знаем, что с ним…

В ответ ее мать смеется; смех ее звучит как-то непривычно, отчего Кэсси понимает, что смеется она не от радости. Мама разворачивается и шагает из комнаты. Мужчины обмениваются неловкими взглядами ровно до тех пор, пока она не возвращается обратно, держа в руке кожаный дневник, украшенный серебром. Она швыряет его в центр острова.

— Почти девять с половиной лет прошло.

Глаза Тео наполняются болью, и тот съеживается на месте. Остальные судорожно выдыхают.

Ее мать продолжает:

— Девять с половиной лет, — она пролистывает дневник большими пальцами, показывая одну заполненную страницу за другой, — и ни слова. Каждое мною написанное слово так и осталось тут непрочитанным — и ни словечка в ответ. А теперь расскажи мне снова о том, что он все еще жив?

Среди группы беседующих повисает гробовое молчание. Первым мрачную тишину нарушает дядя Гарри:

— Миона, это еще не означает, что он мертв. Может, у него просто нет доступа к дневнику. Может, он все еще в бегах. Может…

Ее мать хватает с островка дневник и с подавленным рыком бросает его через всю комнату. Кэсси наблюдает за тем, как тот врезается в стену рядом с ней — глухой стук корешка об угол дверного прохода эхом разносится по кухне — и падает разворотом вниз. Голос матери становится резким. Все снова обращают взгляды на нее.

— Хватит. Просто прекратите, — в уголках глаз Гермионы собираются слезы. — Я не могу продолжать надеяться, Гарри. Я должна делать так, как будет правильно для наш... — она запнулась, — ... моей дочери.

Внимание всех взрослых приковано к ее матери, но тут Кэсси замечает, как от дневника исходит вспышка зеленого света. Медленно проскальзывая за угол, она тянется к нему. Остальная часть разговора между взрослыми перестает ее волновать. Осторожным движением Кэсси подбирает дневник, прижимает его к груди и украдкой покидает кухню. Не сбавляя шага, она доходит до своей спальни. Кэсси подбегает к кровати, забирается на нее и, наконец, отрывает дневник от груди: слова, написанные мамой, медленно исчезают — растворяются, словно чернила в воде.

Что вообще происходит? Полные отчаяния слова и слезы мамы все продолжают эхом доноситься из кухни по коридору, и Кэсси на секунду замирает. Она знает, что должна принести дневник обратно маме, должна рассказать ей о том, что происходит, но внутреннее любопытство берет верх и глаза ее неотрывно наблюдают за едва мерцающими страницами.

Все большее количество слов исчезает в пустоту. Она неотрывно наблюдает за тем, как медленно это происходит, и особо в них не вчитывается: слишком захвачена видом того, как испаряется водоворот слов. Страница за страницей дневник пустеет. Через какое-то время она осознает, что мамин дневник стал практически пустым, и Кэсси пролистывает к последним страницам, чтобы разобрать несколько завершающих строчек, написанных маминым неразборчивым почерком.

Прости меня, моя любовь.

Я просто больше не могу уповать на то, что однажды этот дневник засияет, и я снова прочту написанное тобой ласковое слово. Я больше не могу жить наполовину. И с ней я поступать так тоже не могу.

Я люблю тебя, Драко. И ее я буду любить еще больше, и за тебя тоже.

Драко? Она точно знает, что где-то она уже это имя слышала. Слышала, правда, только потому, что все вокруг старательно пытаются избегать произносить его вслух, когда она находится где-то поблизости. Что-то вроде секрета, о котором все знают, но которым еще никто с ней не поделился. Она начинает припоминать такое хорошо знакомое «Она так похожа на Дра…» или «Гермиона, мне так жаль. Тебе, наверное, так нелегко видеть Драк…» или «Чем старше она становится, тем больше я вижу Д…»; слышать то, как не заканчивают это имя стало таким привычным, будто этот загадочный Драко скрывался за самими словами. Но, вот, мама взяла и написала его имя… и в этот момент, будто бы специально для того, чтобы ее подразнить, эти самые слова исчезают, а свет, исходящий от дневника, гаснет.

Какое-то время она сидит в темноте, уставившись туда, откуда исходит свечение дневника. Неожиданно в голове, словно падающая звезда, проносится идея. Кэсси вскакивает с места и хватает из кучи подарков, что принес ей дядя Джордж, игрушечную волшебную палочку. Его последнее изобретение — он называет их «Темные Светлячки» — освещает только то, что хочет увидеть тот, кто держит его в руке. Держа палочку, Кэсси тащит дневник к своему маленькому рабочему столу. Она закрепляет ее с помощью стопки книг, и теперь уже свет падает на опустевший дневник. Кэсси открывает первую страницу и видит, как дневник сверкает серебряным. На первой странице начинают проявляться буквы.

Прости меня, Гермиона.

Едва она успевает прочесть слова, как те начинают растворятся. Кэсси тяжело сглатывает, но ощущение, будто в горле стоит ком. Все звуки заглушает отдающий в ушах стук сердца, но ее мама всегда учила ее смотреть страху в лицо, что она всегда и делает. Поэтому вопреки всему она медленно, как умеет, пишет слово, стараясь осторожно выводить каждую буковку.

Привет.

Ты кто?

Слова растворяются едва она успевает положить перо на стол. Ответ приходит довольно быстро.

Привет, кроха.

 

Откуда этот человек знает, что она маленькая?

Я — создатель этих дневников. Откуда он у тебя?

Она грызет кончик пера — привычка, от которой мама так старательно пыталась ее отучить, но которую сама же имеет. Значит, этот Драко — он создал эти дневники? Или это кто-то другой? Всегда говори правду. Мама всегда говорит, что нужно быть честным.

Он моей мамы. Я хотела посмотреть, что внутри. Поэтому я его одолжила.

Пока слова исчезают, она на мгновение призадумывается, после чего все же решается спросить.

А почему ты подумал, что я маленькая?

Слова человека по ту сторону появляются почти сразу.

Из-за твоего почерка. Он очень хороший, и видно, что ты стараешься. Но курсив совершенно точно новичка.

Курсив? Что такое курсив?

Ей показалось, что она буквально слышит смех ее собеседника. Ей снова становится интересно, не является ли он тем самым таинственным Драко.

Так называют манеру письма.

Кэсси так и норовит задать мучающий ее вопрос и она пишет его, не давая себе времени хорошенько над ним пораздумать.

Ты — Драко?

Слова испаряются.

В этот раз ответ приходит с небольшой задержкой.

Да.

Кэсси чувствует, как тело пронзает восторженный трепет, и она начинает бегло возить пером по странице. Она заполняет лист вопросами, и с каждым предложением почерк ее заметно становится хуже.

Правда?? А откуда ты знаешь мою маму? Она всегда такая грустная, когда кто-то называет твое имя. Почему так? А ты и папу моего знаешь? Вы были друзьями? Мама не говорит мне, как его зовут, хоть я и спрашивала уже тысячу раз. Это ты сделал дневники? Как? Зачем? Где ты сейчас? За что ты извинялся? А что случилось

Она на секунду замирает, морщится и снова, уже стыдливо, продолжает писать.

Подожди. Я слишком много говорю. Прости.

Мгновение она молчит, после чего, наблюдая за тем, как исчезают слова, понимает, что даже и не представилась.

Кстати, меня зовут Кэсси. Приятно познакомиться.

Ответ его проявляется на странице практически тут же.

Не очень мудро называть свое имя незнакомцу, кроха. Может случиться что-то нехорошее.

Ее охватывает чувство страха, но за исчезнувшими словами следуют новые.

Тебе повезло, что я всегда буду делать все для того, чтобы с тобой ничего не произошло. Познакомиться с тобой — большая честь, Кэсси.

При виде его слов она улыбается и неотрывно смотрит на страницу. Ее распирает от неожиданного чувства гордости, вызванного его похвалой. Но слова, следующие далее, прерывают ее ответ на корню.

Если ты — та, кто я думаю, Кэсси, то, да, я знаю твоего отца и, думаю, знаю, почему твоя мама не хочет, чтобы мое имя произносили в твоем присутствии.

Слова появляются на поверхности страницы только для того, чтобы снова исчезнуть.

Почему?

Его ответ следует незамедлительно.

Чтобы ты была в безопасности.

Какое-то время страница пустует, и Кэсси не уверена, как расценивать молчание и что написать в ответ. Наконец Драко спасает ситуацию.

Думаю, тебе стоит передать своей маме, что Драко пишет в ее дневнике.

Но ведь тогда у меня будут проблемы!

Думаю, на этот раз не будут.

Кэсси, недовольно пыхтя, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. Если она расскажет маме, то велика вероятность, что она больше ничего не узнает ни о Драко, ни о папе. Или у нее вообще заберут дневник, и тогда ей не поздоровится — кто знает, как мама решит ее наказать? При мысли об этом Кэсси ахает. Что, если мама заберет ее любимые книжки?! Ну уж нет. Кэсси решает, что нужно найти способ проделать это правильно. Так, чтобы можно было и правду рассказать, и в беду не попасть. В голове назревает план. Она быстро строчит ответ, в то время, как с лица ее не спадает улыбка.

Я расскажу ей утром. Сегодня был мой день рождения, и я очень устала.

Она взволнованно ждет его ответа.

Хорошо. Но, пожалуйста, поговори с ней при первой же возможности.

Она кивает, захлопывая дневник и закручивая крышку чернильницы. Разворачиваясь, она использует «Темный Светлячок», чтобы положить дневник на кровать. Она вслепую заплетает свои платиново-блондинистые кудрявые волосы в подобие косички. В этот момент дневник снова загорается, и она, забираясь на кровать рядом с ним, открывает его.

И с днем рождения, крошка Кэсси.

С улыбкой на лице Кэсси просовывает дневник под подушку. Устроившись в кровати, она пытается далеко не в первый раз представить себе, как бы выглядел ее папа. Попытки эти тщетны: в голове возникает размытый образ кого-то со светлыми волосами, но когда она пытается прислушаться получше, то может поклясться, что слышит слова, что сказал Драко. И цепляется за это подобие надежды.

* * *

Когда она просыпается, комната ее наполнена солнечным светом. Ее новые плюшевые игрушки — гриффиндорской тематики и змейка — аккуратно разложены у изножья кровати. Кэсси улыбается и сжимает обе игрушки в объятиях, осматривая комнату. Комната заполнена огромным количеством самодельных подарков — она ими просто окружена. Наверно, мама принесла их, пока она спала.

Окно в комнату слегка приоткрыто, и она ощущает легкое дуновение осеннего воздуха. Ее пижама слишком тоненькая; она чувствует как вот-вот отморозит пальцы, и, подрагивая, натягивает плед на голову, утопая в нем. Тут же в голове проносится воспоминание о вечерней неожиданности — дневник ее мамы наконец-то ответил — и она вытягивает его из-под подушки.

Новых слов на страницах Кэсси не видит, и потому, не глядя, хватается за перо и чернильницу на ночном столике.

Доброе утро, Драко!

Ответ поступает практически сразу.

Доброе утро, крошка Кэсси. Ты уже поговорила со своей мамой?

Она хмурится.

Еще нет. Я только проснулась.

Хорошо спала?

Вопрос вызывает на ее лицу улыбку.

Да! А ты?

Далее следует молчание, но ответ, который появляется после, вполне приятный.

Хорошо настолько, насколько было возможно.

Она рисует улыбающуюся рожицу, которая исчезает сразу же, как только она откладывает перо в сторону. Неуверенно она пишет следующий вопрос.

Можно спросить тебя кое-что о моем папе? Мама мне много чего рассказывает, но есть вещи, которые она не говорит.

Отвечу столько, сколько смогу. Но сперва только на один — до того, как мы продолжим, ты должна поговорить с мамой.

Один вопрос. Кэсси хорошо обдумывает, о чем бы спросить, не желая растрачивать вопрос впустую. Единственный вопрос, который зарождается у нее в голове — тот же самый, который она неоднократно задавала своей маме.

Почему папа ушел?

В этот раз молчание длится дольше.

Ты уже спрашивала об этом маму?

Она нервно сглатывает.

Да. Но я все равно не понимаю.

Очередное молчание.

Дорогая Кэсси, одно я могу тебе сказать с уверенностью: твой папа никогда не хотел тебя оставлять.

* * *

Едва последнее слово успевает раствориться в бумаге, Кэсси замечает, что выглядит оно размытым. Она закрывает дневник и запихивает его под подушку. Прижав коленки к груди, она не двигается со своего места под пледом до того момента, пока голос мамы не зовет ее завтракать.

Наполненный уроками день тянется медленно — мамы и папы, тети и дяди преподают всем детям их маленькой деревушки. Она оказывается в своей комнате только после ужина, когда солнце уже давно село за горизонт. Кэсси стягивает с шеи свой зеленый с серебром шарф — слишком большой и длинный для нее — и наматывает его на крючок рядом со своей детской кроваткой. Закрыв дверь, Кэсси просовывает руку под подушку и вытаскивает дневник. Открыв его, она обнаруживает, что сообщение уже ее дожидается.

Я надеюсь, твой день прошел мирно. Прошу, милая, прости мне мое любопытство. Но мне так хочется знать, что я пропустил за эти девять лет.

Она улыбается и кладет дневник на письменный стол — перо уже в ладони.

На уроках сегодня было весело. Что ты хочешь знать?

Рад это слышать. Полагаю, это значит, что ты многому научилась.

Она невольно отмечает, что Драко говорит прямо как мама.

Ага. Правда, Майкл надо мной смеялся из-за того, что я слишком много читаю на переменках.

На губах ее появляется усмешка.

Поэтому я сказала ему, что он — невежда, и попыталась использовать проклятье ватных ног тети Джинни.

Молодец.

Мама сказала то же самое.

Ну естественно. Со мной она творила что похуже.

Ее накрывает волна любопытства, и она тут же строчит вопрос.

Что мама с тобой сделала?

Ну, я и вправду заслужил.

Он на мгновение замолкает, и слова исчезают с бумаги. Затем он продолжает.

Тебе нужно спросить ее. Уверен, она все помнит. Ты уже с ней поговорила?

Кэсси хмурится, покусывая кончик пера. Она ведь не обязана отвечать.

Значит, не поговорила.

Она виновато опускает голову.

Нет.

Кэсси…

Она практически слышит его тяжелый вздох, и волна стыда едва не заставляет ее пойти и все рассказать. Но затем она вспоминает то, как прошлой ночью плакала мама.

Не хочу, чтобы она снова плакала.

Слова ее растворяются в странице, и в течение долгого периода времени ничего не происходит. Она вот-вот готова закрыть книгу, как вдруг та снова загорается серебряным.

Я…

Милая

Слова продолжают исчезать, и предложение так и остается незаконченным.

Кэсси, я тоже устал от того, что твоя мама из-за меня плачет.

В груди ее поселяется лучик надежды.

Значит, можно подольше держать это в секрете? Я так много хочу узнать.

Слова снова растворяются, переходя в длинное молчание.

Ты должна ей рассказать, но…

Она в нетерпении ждет окончания предложения.

Но пока: да, я отвечу на твои вопросы.

* * *

А мой папа тоже любил читать?

Сдвиг в их беседах начался медленно.

Очень. В детстве у него была огромная библиотека, в которой он часами читал.

В сторону — от вопросов исключительно об ее отце. Или даже о Драко

Мама тоже любит читать!

Переходя в обычные разговоры.

Кэсси…

Слово проявляется на бумаге, повисает, после чего исчезает. Уставившись на пустующую страницу, она выжидает. Стоило ли ответить? Или… или он нервничает?

Кэсси, как поживает твоя мама? С ней все в порядке?

Впервые за всю беседу она медлит с ответом. В памяти всплывает воспоминание: история о тете Джинни и болтливом дневнике, которую как-то рассказала мама. Но слова мамы, которые она написала для Драко, и которые Кэсси успела поймать за секунду до того, как те растворились в бумаге, ее успокаивают. Сидя под пледом, она берется за перо и пишет ответ.

Она в порядке. Очень много переживает. Но дядя Тео и дядя Рон всегда ее веселят. Дядя Гарри тоже пытается, но он не очень смешной. Мама говорит, что раньше он был веселее и просто постарел.

Заостренные буквы появляются на бумаге практически сразу.

Очень рад, что она наконец осознала всю правду о Шрамоголовом.

Она хмурится.

Шрамоголовом?

Пауза.

… не надо этого повторять, Кэсси.

Она лыбится.

Ты мне нравишься, Драко. Ты смешной.

Ты тоже мне нравишься, Кэсси.

* * *

 

Таким образом зародилась новая одержимость Кэсси. Утро ее начинается с написанного Драко «привет», на что он отвечает ей тем же. Он просит ее сообщить маме о переписке. Она избегает вопроса или отвечает «может быть», после чего узнает что-то еще о папе. Затем он узнает что-то о ней и маме.

Сперва вопросы ее несложные: какая у папы любимая сладость (ириски из кислых яблок), любимая книга (у него их две — «Квиддич сквозь века» и магловская книга «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — с ней его познакомила ее мама), любимый цветок (она склонялась к тому, что это гардения, но Драко сказал, что ее папа любит розы).

В ответ он узнает многое о ней и ее маме. Она рассказывает о том, что нравится ей: ее любимая сладость (печенье «Джемми Доджерс»), любимое время года (осень — ей очень нравится, как под ногами хрустят сухие листья), любимая книга (мама тут как-то читала ей рассказы Агаты Кристи). Драко спрашивает о том, как поживает ее мама почти каждый день, и однажды даже интересуется, не встречается ли она с кем-нибудь.

Она шутливо отвечает, что ее мама с дневниками не встречается.

Ответ его прост: туше́.

В какой-то момент она спрашивает, откуда ему известно столько всего об ее отце, но он избегает прямого ответа, сказав только, что был близким другом мамы Кэсси. Он даже присутствовал на их свадьбе. Кэсси не особо ему верит: она знакома практически со всеми друзьями мамы, и никому из них говорить с ней о Драко нельзя.

В определенный момент она спрашивает, как звали ее отца. В ответ он умоляет ее о том, чтобы она рассказала маме о дневнике. Кэсси этого вопроса больше не задает.

По ночам она рассказывает ему о том, что произошло с ней за день или просто делится какими-нибудь воспоминаниями. Но одной памятной ночью она рассказывает ему намного больше, чем ему хотелось бы знать. Она подслушала историю, что рассказывал один из ребят постарше: историю о Пожирателях Смерти и других вещах — вещах, что многим страшнее, и Кэсси решает поделится этим с Драко. Она говорит ему о том, как ей жутко из-за этих рассказов.

Я уверен, что благодаря твоей маме ты в безопасности. Надеюсь, что когда-нибудь я до вас все-таки доберусь. Ну а пока на данный момент ты окружена людьми, которые ведут себя очень осторожно, так что никто из Пожирателей Смерти тебе не грозит.

Кэсси, внезапно чувствуя волнение, тут же садится на кровати ровно, отчего плед натягивается на ее голове словно палатка.

Ты что, пытаешься нас отыскать?

Да, и однажды я до вас дойду. Но только тогда, когда буду уверен в том, что вашей безопасности ничто не грозит.

Так у нее, ведь, есть информация. Информация, которая поможет ему до них добраться, чтобы он смог рассказать вообще все, что знает о ее папе. Информация, которая поможет ее новому другу быть здесь. Она начинает возить первом по странице со скоростью света.

Так я же могу тебе рассказать! Мы в Шотландии, рядом с бухтой Кирвейг! Между…

Его почерк размашистый и жирный.

КЭССИ, НЕТ.

От неожиданности она резко останавливается и захлопывает дневник. Он загорается серебряным, но она не смеет его открывать. Он светится снова, и она прикрывает глаза. «Никогда не беги от того, что страшит». Медленно, она открывает его на нужной странице. Его слова снова написаны ровным почерком.

Прости, Кэсси. Я не хотел тебя напугать. Но говорить мне об этом сейчас просто нельзя. Слишком опасно.

Затем идет пробел, а далее сообщение, которое он очевидно отправил незамедлительно после первого.

Кэсси, в мире осталось не так много вещей, которые могут меня напугать, но мысль о том, что с тобой или твоей мамой может что-то случится — одна из них. Прошу, не рассказывай мне больше ничего важного вроде вашего адреса. Когда придет время, я найду вас сам. Как всегда.

Слова исчезают, и долгое время она не отрывает взгляда от пустой страницы.

Ок.

Спасибо, кроха.

* * *

После того, как Драко ее напугал, выпрашивать детали о ней или ее маме он перестает. А когда она пытается сама продолжить ему рассказывать, он быстро ее пресекает. Однажды, после одного из таких резких отказов она с раздражением говорит ему, что ей кажется, будто он боится. Ответ его обрывист и прост:

Просто до смерти.

После этого она больше не предлагает.

Общение их снова возвращается к удобному и успокаивающему ритму, в котором Драко предстает безликим собеседником, рассказывающим об ее отце столько, сколько она не узнала за последние девять лет. Она делится обрывками событий, что происходят с ней в течение дня, избегая слишком много деталей. И все же она не сдерживается и спрашивает его о том, когда он собирается прийти. Ответ его всегда одинаков:

Скоро.

Так проходят несколько месяцев. Она не успевает оглянуться, как их небольшую деревушку уже покрывает первым снегом. Это утро начинается для Кэсси точно так же, как и всегда — с Драко, только сегодня она читает его рассказ о том, как ее папа пытался впечатлить ее маму тем, что сам приготовил ужин.

Ей снова хочется спросить о том, откуда Драко это все вообще известно. Но она помнит о его просьбе поговорить с мамой о дневнике. И потому лишних вопросов не задает.

Этим утром мама готовит на завтрак пышные панкейки — обычно такое она готовит в особых случаях — и даже разрешает ей щедро полить их сиропом.

По пути к выходу Кэсси хватает с собой зеленое яблоко.

Уроки слишком нудные, и потому во время перерыва, вместо того, чтобы выслушивать насмешки Майкла Уизли над тем, что она снова читает, Кэсси решает пойти домой и почитать у себя в комнате.

Она знает, что Драко никогда не пишет в течение дня, да и вообще, инициирует разговор обычно она. Но по возвращении в комнату она замечает под подушкой характерное серебряное сияние. По лицу расползается улыбка, и Кэсси мчится через всю комнату к дневнику.

Может, остаток дня будет не таким уж и скучным.

Она достает дневник и рывком открывает его. Вместо ставшего таким привычным дружелюбного приветствия перед ней слова, написанные размашистым почерком и явно впопыхах.

Кэсси, ты тут?

Вы в опасности. Они идут. Вам нужно уходить.

Кэсси, найди маму, ЖИВО.

Передай ей это. Больше никаких игр. Времени нет.

На то, чтобы решить, показать ли дневник Гермионе или запихнуть его подальше под подушку вместе с плохими новостями у нее считанные минуты. Но глубоко внутри она знает, что не показав запись сделает только хуже. Так что выбора особо у нее и не остается.

— Мам! Мам! 

Она прислушивается к ответу и мчится на голос, в котором слышатся нотки паники.

Сразу, как только мама оказывается в поле зрения, Кэсси всовывает дневник в протянутые ладони.

— Это что, мой дневник? Кэсси, ты как его нашла? — срывается голос Гермионы.

Глаза мамы широко раскрыты, а при виде слов на странице у нее перехватывает дыхание.

Ничего не бойся, кроха. Я знаю, что ты смелая.

Кэсси открывает рот, чтобы начать объяснять, но страница загорается снова, и в этот момент ее мама падает на колени. Они вдвоем неотрывно наблюдают за тем, как на бумаге появляются слова.

Слова — информация о том, что Пожиратели Смерти приближаются — исчезают почти сразу. Она не может расшифровать, что говорит Драко, а почерк его выглядит иначе: мельче и заострённее. И только подняв глаза на маму она осознает, что у той по щекам катятся слезы.

Шмыгнув носом, Гермиона закрывает дневник и с грустной улыбкой возвращает его Кэсси.

— За мной, быстро. У нас мало времени.

Кэсси прижимает дневник к груди и следует за мамой, которая ведет ее в свою комнату.

— Помнишь, что делать? — мягко спрашивает она.

Кэсси кивает.

— Молодец.

Пытаясь нашарить что-то в шкафу, Гермиона достает-таки рукой до расширенного магией пространства и вытаскивает маленькую деревянную шкатулку. Положив ее на кровать, она делает глубокий вдох и тяжело сглатывает. Кэсси неотрывно наблюдает за тем, как на ресницах ее собираются капельки слез. Шкатулка с громким треском открывается, и Гермиона достает из нее кусок черной ткани. Перекатывая ее в ладони, она подносит ее ближе, будто желая вдохнуть запах, но вместо этого останавливается на полпути разворачивает ее.

Ткань эта оказывается крупной мантией, темной и помятой. Когда она полностью разворачивает ее в руках, маленькую комнату мамы тут же начинает наполнять древесный кедровый запах. Гермиона начинает колебаться, но тут же отбрасывает разного рода мысли в сторону и, развернувшись к Кэсси, укутывает ее в ткань.

— Эта мантия очень особенная, и он… Драко — он бы ее узнал. С ней ты будешь в безопасности, даже если меня не будет рядом.

К удивлению Кэсси, не смотря на то, что ткань на плечах едва ощутима, под ней очень тепло. Она поднимает взгляд из-под слишком большого капюшона и смотрит матери в глаза.

— Но ты ведь тоже пойдешь?

Гермиона улыбается и встает на колени, чтобы оказаться на одном уровне с Кэсси.

— Я последую прямо за тобой. Но прямо сейчас я с тобой не пойду, — на мгновение взгляд ее падает на дневник, но тут же возвращается к глазам Кэсси. — Я уверена, что когда я доберусь до аванпоста, ты будешь безопасности.

Она встает и наклоняется, чтобы поцеловать Кэсси в лоб.

— Собирайся. Я пойду — надо сообщить остальным.

Кэсси разворачивается, чтобы уйти, но ее останавливает ладонь мамы на плече.

— Не рассказывай никому о дневнике, пожалуйста. По крайней мере не сейчас. Если Драко спросит тебя о том, где ты — можешь ему сказать, — Кэсси снова кивает. На этот раз голос мамы срывается: — И… и когда ты снова будешь с ним разговаривать, спроси его, пожалуйста, о том, в порядке ли он. И передай, что я по нему скучаю.

* * *

Мама остается где-то позади, но дяди убеждают Кэсси в том, что через несколько дней они снова встретятся, уже в новом убежище. Дядя Гарри говорит ей, что мама ее слишком умна для того, чтобы попасться или попасть в беду. Она-то ему верит, а вот кошмары ее — нет.

Она следует за дядей Гарри, и дороги, по которым они идут, явно не для легких прогулок. Он идет нога в ногу с ней и остальными детьми. Позади дядя Рон с Джорджем стараются отвлекать полудюжину ребят, чтобы те не думали о том, как скучают по родителям. И ведь даже неизвестно, где они: либо уже успели их обогнать и в данный момент пытаются обезопасить место, куда они все направляются, либо все еще отстают позади, пытаясь сбить Пожирателей Смерти со следа.

Они делают привал: ноге дяди Гарри нужно передохнуть, да и маленьким не помешает вздремнуть. Кэсси укутывается в свою слишком большую мантию — ту, что все еще пахнет кедром — и прикидывается спящей. Вместо сна она вытаскивает дневник, который лежит на самом верху ее сумки, и открывает его. Она помнит последние слова, что он написал, и что предназначались только ей.

Ничего не бойся, кроха. Я знаю, что ты смелая.

Написанное после звучит более отчаянно, а почерк его разобрать сложнее, чем когда-либо до этого.

Дай знать, когда будешь в безопасности, Кэсси. Я буду ждать.

Снаружи мантии до нее доносится шарканье — это, вставая на ноги, кряхтит дядя Гарри. Рядом с ним дядя Рон выкрикивает резкое «Эй!». Кэсси съедает любопытство, и она выглядывает из-под капюшона. Большинство детей спят, а те, что бодрствуют, слишком отвлечены проделками Джорджа в самой дальней части группы.

Вдруг виднеется фигура в темном плаще и такого же цвета перчатках из драконьей кожи. Из-за облачения никак не понять, кто это. Человек приближается к ним широким шагом, поднимая при этом руки вверх, как бы сдаваясь. В одной из ладоней — палочка, но держится он за нее не крепко.

Гарри поднимает свою палочку.

— Кто там?

Кэсси знает эту фразу; за последние два дня слышала всякий раз, когда мимо их группы проходили разные незнакомцы. И Кэсси знает, что от ответа зависит плохой этот человек или хороший.

— Гарпократ, — доносится до них ответ незнакомца. Голос его звучит утомленно и подчеркнуто медленно.

У Рона отвисает челюсть.

— Это что еще за хрень.

Дядя Гарри быстро, не спуская палочки с незнакомца, бросает в Рона хмурый взгляд:

— Следи за языком, Рон.

Гарри снова смотрит на незнакомца, и тот замирает на месте.

— Ты меня, конечно, извини, Гарпократ, но по-моему твоя информация немного устарела. Он уже почти десять лет как мертв.

В это же мгновение незнакомец бросает палочку. Уверенным движением он снимает капюшон плаща с головы. И первое, что бросается ей в глаза — это его неестественно светлые волосы. Светлые настолько, будто излучают свет. И волосы эти — они совсем как у нее! А когда он поворачивается, она замечает, насколько бледная у него кожа, хоть его шея и щеки покрыты сеткой мелких шрамов.

Стоящие напротив незнакомца дядя Рон и дядя Гарри пораженно охают. Гарри сжимает свою палочку так сильно, что костяшки пальцев его белеют, и с широко раскрытыми глазами, прихрамывая, направляется к сторону незнакомца.

— К-как? — спрашивает он, надвигая очки повыше на нос.

Кэсси замечает, как усмехается незнакомец.

— Ты, вроде как, должен был уже зарубить на носу, что хорька не так-то просто изжить.

Со стороны Рона доносится негромкий свист, который пробуждает Гарри от состояния неотрывного рассматривания незнакомца. Раскатисто захохотав, Гарри заключает его в крепкие объятия. Незнакомец, кажется, протестует, но вырываться не пытается. Рон в очередной раз произносит слово, за которое мама дала бы ему подзатыльник.

— Ну, выглядишь так, будто кто-то пытался, Малфой.

Высвободившись от хватки Гарри, незнакомец (Малфой?) обращает свой взгляд в сторону дяди Рона. При виде практически серебряного цвета глаз, что упираются во взгляд дяди, Кэсси ахает.

Они ведь совсем как у нее! Ей становится любопытно, не является ли она родственницей этого незнакомца? Мама как-то упоминала двоюродных братьев и сестер со стороны ее папы, но только то, что людьми они были не из лучших. И поэтому ей кажется, что встрече с ними дядя Гарри радовался бы не особо. И все же, как сильно похож на нее этот незнакомец...

Она просто не может не поделиться этим с Драко!

Быстро осмотрев беседующих, она отмечает, что дяди ее спокойны, а в голосах их слышится дружелюбие и тепло. По ее мнению, знак это явно хороший, и потому достает перо и начинает черкать в дневнике.

Я в безопасности. Я пошла поговорить с мамой сразу после твоего сообщения. Не знаю, почему она заплакала, но она вытащила оттуда нас всех. Она сказала никому не рассказывать о том, что я с тобой переписываюсь. Пока что не рассказывать. Дядя Гарри ведет меня и других детей в безопасное место. Мама дома.

Но только что мы встретили незнакомца. Дядя Гарри и дядя Рон явно рады его видеть. А еще у него волосы и глаза прямо как у меня! Я никогда раньше никого похожего на себя не встречала! Мама говорит, что глаза и волосы у меня от папы. Может, мы с этим незнакомцем родственники. Мама попросила спросить тебя, все ли с тобой в порядке. И передать, что она по тебе скучает.

— Эй, Малфой, ты мигаешь, — голос дяди Рона звучит ближе, чем ожидалось, но тихо, будто он старался ее не разбудить.

Она выглядывает из-под плаща и наблюдает за тем, как Малфой с широко раскрытыми глазами, полными отчаяния, просовывает руку под мантию. Он судорожно вцепляется в дневник, который сияет золотым. Малфой резко раскрывает его, и Кэсси наблюдает за тем, как в этот самый момент слова в ее дневнике исчезают. До Кэсси доносится глухой стук. Она поднимает взгляд прямо в тот момент, когда дневник оказывается на земле, а сам Малфой, развернувшись к Гарри, вцепляется ему в руки.

— Поттер, где она? Где Кэсси?

На мгновение она прячется поглубже. «Мы не бежим от того, чего страшимся, Кэсси», тяжело сглатывая думает она. И потому, вместо того, чтобы прятаться дальше, она поднимает голову и смотрит незнакомцу прямо в глаза. Он внимательно ее изучает, широко раскрыв глаза. Кэсси задирает голову, изучая его в ответ. Один глаз его пересекает темный шрам, а другая часть лица исполосована, как она теперь понимает, сеткой из шрамов помельче.

Она смотрит на то, как на какое-то мгновение рот его беззвучно то открывается, то закрывается, после чего он сжимает губы в тонкую линию и встает перед ней на колени. Когда он начинает говорить, слова его звучат резко, а глаза блестят.

— Кэсси?

Она кивает, и несколько кудряшек торчком выбиваются в стороны. Рука в черной перчатке протягивается вперед и заправляет их ей за ушко. Она решается заговорить и старается сделать так, чтобы голос ее как можно сильнее походил на мамин.

— Кассиопея, — при виде того, как по щеке незнакомца катятся слезы, все ее старания имитировать маму сходят на нет. — Ты… ты — Драко?

Он кивает.

— Я очень рад наконец-то с тобой познакомиться, Кэсси.

Ладонь, что заправляла ей волосы назад, теперь вытянута между ними. Она несмело вкладывает в нее свою, но тут же резко втягивает его в объятие, и он с готовностью обнимает ее в ответ.

От него пахнет кедром и чем-то древесным.

* * *

Кэсси внимательно рассматривает Драко, будто новую книгу.

Сам он — напротив нее, по ту сторону костра. Мантия его приспущена с плеч; на фоне его темной одежды кожа его выглядит еще бледнее, а волосы еще светлее. Время от времени он поднимает глаза и встречается с ней взглядом. И когда это происходит, губы его складываются в печальную улыбку.

Дядя Гарри без остановки задает вопросы, но отвечает Драко коротко и отрывисто. В какой-то момент он смотрит прямо на Кэсси и спрашивает у Гарри:

— Почему Гермиона осталась позади? 

Гарри морщится.

— Она сама попросила оставить ее. Сказала, что так Кэсси будет в безопасности, — он внимательно смотрит на Драко. — Она прямо как знала.

Драко просто пожимает плечами.

Кэсси не в силах сдержать любопытство, да и разговор, кажется, как никогда подходит для того, чтобы наконец-то спросить:

— Драко, — начинает она, и дядя Гарри от неожиданности подпрыгивает на месте, — откуда ты на самом деле знаешь моего папу?

Любой намек на улыбку, который присутствовал на лице Драко, исчезает полностью, а все взрослые вокруг буквально замирают на месте.

— Думаю, что на этот вопрос нужно отвечать в присутствии твоей мамы.

— Почему?

В серебряных глаза что-то вспыхивает, но уголки губ едва уловимо складываются в кривую ухмылку.

— Потому что данное решение мы приняли вместе.

Ответ озадачивает Кэсси, отчего лицо ее сморщивается, а сама она снова переводит свое внимание на костер.

— Драко, ты же знаешь, что Миона не пыталась…

Вскинутая рука пресекает любые возражения дяди Рона.

— Это касается только меня и моей… — на мгновение Кэсси обращает свой взор на Драко, но тот размеренно и неторопливо продолжает: — … меня и Гермионы.

Кэсси, смотря в самое сердце горящего костра, нахмуривает брови. 

* * *

Этой ночью ее дневник под подушкой мигает серебром. Вцепившись в него мертвой хваткой, она читает:

Прости за то, что в данный момент не могу рассказать тебе больше, Кэсси. Я поясню все сразу, как только поговорю с твоей мамой. Сладких снов, кроха. Я позабочусь о том, чтобы тебе ничто не угрожало.

Она достает перо и быстро черкает ответ.

Спасибо. Спокойной ночи, Драко.

Спокойной ночи, Кассиопея.

Она захлопывает дневник и кладет его обратно под подушку. Кэсси ворочается и копошится, пытаясь устроиться поудобнее, но ничего у нее не получается, и потому она в конце концов сдается и вместо это на цыпочках выбирается из палатки. Когда-то горящий костер при входе теперь превратился в тлеющие угольки, и единственная фигура, которую она замечает — это облаченный во все темное Драко: в одной руке он держит книгу, а другая вертит палочку. Позади него лежит раскрытый на пустых страницах дневник. С бухты неподалеку доносятся порывы зимнего ветра, от которого она подрагивает. Она ненадолго проскальзывает обратно в палатку и возвращается наружу, уже укутанная теплом и знакомым древесным ароматом своих огромных мантии и шарфа.

Кэсси направляется в сторону Драко, который, в свою очередь, молча и непрерывно наблюдает за ней с того самого момента, когда она вышла за пределы палатки.

Она присаживается рядом, но он все так же сохраняет молчание. Кэсси задирает голову, чтобы прочесть название книги, что он держит в руках.

— «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», — читает она медленно вслух. 

Ее серебряные глаза устремляются вверх и сталкиваются с его, так похожими на ее собственные.

— Ты сказал, что это — любимая книга моего папы.

Он улыбается уголком губ.

— Одна из любимых.

— Ну да.

Между ними повисает молчание, которое нарушает Драко:

— Ты чего не спишь?

Она поглубже укутывается в мантию.

— Кошмары.

— Ах, ну да, — кивает Драко, показывая, что понимает, о чем она говорит. Он обращает на нее свой взгляд и спрашивает: — Хочешь об этом поговорить?

— Мама в них умирает, — она крепко прижимает колени к груди и опускает на них голову. — Каждый раз. Я знаю, что это не правда. Наверное, мне просто страшно.

— Кэсси, то, что тебе страшно — нормально.

— А мама говорит мне не бояться.

Он хмурится.

— Правда?

— Да, — отвечает она, рьяно кивая головой. — «Никогда не убегай от того, что страшит», — пытается она изобразить маму.

— А ведь очень похоже, — улыбается в ответ Драко, но затем выражение лица его сменяется на задумчивое: — Однако же, мне кажется, что она говорила не о том, что тебе нельзя бояться, Кэсси.

Удивленная, она разворачивается к нему лицом.

— Это значит, — продолжает Драко, — что даже если тебе страшно — особенно, если тебе страшно — нужно продолжать бороться, — улыбка его на мгновение гаснет. — Именно поэтому я и здесь.

— Тебе было страшно? — в голосе ее слышится недоверчивость. Этот мрачный, покрытый шрамами мужчина и слово «страх» в голове ее просто не вяжутся. Но затем она вспоминает, как однажды он написал ей в ответ «Просто до смерти».

Он кивает.

— Слишком долго. Когда я впервые встретил твою маму, я был трусливым и глупым. И убежал я из страха, — на какое-то время он замолкает, после чего продолжает, смотря ей прямо в глаза: — Теперь я отказываюсь давать кому бы то ни было держать меня в страхе до такой степени, чтобы бросаться в бега. Теперь, если смогу, буду бороться с тем, что меня страшит. Понимаешь, о чем я? — вскидывает бровь Драко.

— Что бояться — это нормально, — медленно отвечает она, не сводя с него глаз, — но нельзя дать себе испугаться настолько, чтобы нельзя было сразиться с тем, чего боюсь.

— Именно так, Кэсси. Храбрость — это когда ты делаешь, то, что правильно, даже если очень страшно.

Их беседу прерывает ее зевок, а сама она устраивается так, чтобы можно было на него облокотиться. Упершись головой ему в плечо, она чувствует, как впервые за ночь глаза наливаются свинцом. 

— Я бы лучше осталась тут, с тобой, если можно.

Большая рука поднимается, что дает ей возможность прильнуть к его боку еще ближе.

— Здесь тебе никогда ничто не угрожает, Кэсси.

Она не перестает улыбаться, пока тьма не поглощает ее полностью.

* * *

Жизнь Кэсси принимает немного новый оборот. Укутанная в мантию — огромную настолько, что можно было бы сравнить с одеялом — она просыпается в большой палатке, а в воздухе стоит древесный запах.

Вместе с полудюжиной остальных ребят она встает с места и отправляется в поход, который длится весь день. Мимо проплывают проселочные дороги, маленькие деревушки и небольшие поселения. Порой они ждут снаружи, в то время, как дядя Гарри или Драко — или они вдвоем — сходят за едой и водой. И до наступления темноты они непрестанно идут настолько далеко, насколько возможно.

А затем, ночью, они садятся вокруг костра и едят. Какое-то время у них получается придерживаться такого режима, а выходки Джорджа помогают отвлекать ребятню, но силы остальных взрослых на исходе. Через полторы недели такого путешествия на руках у них полдюжины несчастных, уставших и ноющих детей от пяти до двенадцати.

Один мальчик из тех, что постарше, вспоминает то, как до всего этого он задирал Кэсси, и она прекрасно видит, что ждать осталось недолго: обстановка вокруг них накаляется целый день.

В этот день во время пути Майкл Уизли ведет себя как никогда раздражающе. Над ухом у нее то и дело пожужживают легкие сглазы, и несмотря на то, что ничего не происходит, она все равно каждый раз морщится. Из-за Сглаза Косоглазия в глазах двоится до тех пор, пока дядя Джордж, бросив недовольный взгляд в парня и отчитав его, не отменяет заклинание. Кэсси концентрируется на книге в руке и продолжает идти вперед.

Ситуация достигает апогея во время ужина.

Она ест — рагу наваристое, почти как то, что готовит ее мама — и прислушивается к разговору Драко и дяди Гарри, которые обсуждают какую-то историю из школьных лет, как вдруг все вокруг нее начинает кружиться.

Кэсси знает, что земля все еще у нее под ногами, но ощущение такое, будто она, паря вверх тормашками, наворачивает круги в воздухе.

Проклятие вертиго.

Внезапно еда пытается вылезти обратно наружу, но она успевает зажать рот ладонью и отбегает от костра. Попытка смелая, но из-за вертиго прямо двигаться не получается, отчего она не успевает отбежать на достаточное расстояние, и ее начинает тошнить ужином. Где-то позади смутно слышится глубокий голос, а сама она чувствует мягкое поглаживание руки по спине.

Когда мир прекращает вертеться, она слышит, как остальные ребята преувеличенно громко имитируют звуки рвотных позывов. На фоне слышно, как хихикает Майкл. Ощущение поглаживания руки по спине не прекращается.

— Просто дыши, Кэсси.

Это Драко.

Она всхлипывает. Затем еще раз. Кэсси крепко сжимает глаза и чувствует, как вторая рука притягивает ее к себе и заключает в объятие. Она с готовностью к нему прижимается и начинает рыдать так, будто прорвало плотину.

— Майкл?

В прижатом в его груди ухе гудит, но другим ухом она слышит его шепот, и ее удивляется, насколько глубоко и тихо звучит его голос. В ответ Кэсси только кивает.

— Так я и думал, — одной рукой Драко продолжает ее обнимать, в то время, как другой достает палочку. — Этому меня научила твоя тетя Джинни.

Он проговаривает несколько слов, и внезапно раздается новый звук. Все дети тут же поворачиваются к источнику, и Кэсси решается раскрыть заплаканные глаза. Сидящий прямо напротив Майкл нервно нащупывает рот и нос, но чему быть — того не миновать. Мгновение — и летучих мышей, что выглядывают у него из ноздрей, уже не остановить, а ребятня смеется теперь над ним.

Даже Кэсси не удается сдержать смешок. Сквозь гул детского смеха слышится грозный голос дяди Рона.

— … думал, что Августус тебя не так воспитывал! Джордж мне все рассказал про твои выходки, так теперь еще и это?

Она видит, как Майкл открывает рот, чтобы сказать что-то в свое оправдание, но именно в этот момент оттуда лезет очередная летучая мышь. Дядя Рон свою тираду не прекращает.

— Нет. Слышать ничего не хочу. Это очень некрасиво по отношению к мисс Кэсси, и вообще, Майкл, я уже устал от всего этого! Мерлин, надеюсь, что кузен мой уже ждет нас у выхода из камина! Даже не знаю, что с ним делать, Гарри...

Его голос растворяется где-то в стороне; Майкл следует прямо за Роном, отчего икание его и звуки покрытых соплями летучих мышей рассеиваются вслед за ним.

— Ну что, получше? — тихо спрашивает ее Драко. Кэсси, усаживаясь прямо, кивает. Он взглядом сканирует ее, после чего произносит: — Давай-ка мы тебя сперва умоем, а потом напоем чаем.

Он встает с места и протягивает обтянутую перчаткой ладонь. Она с готовностью вкладывает в его руку свою.

Чая и чистой одежды оказывается достаточно для того, чтобы ей полегчало. И все же, всякий раз, когда кто-то из ребят проходит мимо нее в палатке, ее передергивает. К тому моменту, когда в палатку заходит последний из детей, она, укутанная в свой спальный мешок, понимает, что уснуть не получается. Каждый звук кажется ей проклятием, каждый взмах расческой кажется трансфигурированной из шнурков змеей. В конце концов, если бы у нее в сумке сейчас оказалась змея из шнурков, было бы это далеко не впервые. Не в силах расслабиться, она вскакивает из своего спального мешка и спешит прямиком из палатки.

Рядом с медленно угасающим костром находится уже ставшая знакомой фигура. Дядя Гарри качает головой:

— … он всего лишь глупый ребенок, Малфой…

— … что, хочешь, чтобы он был как я в его возрасте?...

— … я не то имею ввиду…

Не смотря на беседу напряженным Драко все же не выглядит.

Без предупреждения Кэсси подходит к нему, плюхается рядом и облокачивается ему на плечо. Без колебания Драко обвивает ее руками. Дядя Гарри опускается перед ней на колени — в глазах его беспокойство.

— Как ты, Кэсси?

В ответ она только отрицательно покачивает головой. Гарри вздыхает.

Одним движением, которое сложно назвать солидным для мужчины его возраста, он перекатывается обратно на бок, а затем садится, изучая ее. Кэсси это не нравится, и потому она зарывается лицом Драко в бок. Руки его еще крепче прижимают ее к себе.

— Она всегда подсказывает мне, как нужно ответить, — Кэсси и сама удивляется тому, что начинает говорить, — но когда люди надо мной издеваются, все сразу забывается. Особенно, когда это делает Майкл. Хотелось бы мне быть как мама и знать, что сказать.

Какое-то время Гарри просто смотрит — зеленые глаза внимательно ее изучают — после чего все же отвечает:

— А ты знаешь, как Рон, я и твоя мама вообще подружились?

Она отрицательно качает головой.

— На первом курсе Рон постоянно над ней издевался. Как-то она убежала и спряталась в туалете для девочек, где проплакала до самого вечера. В школу пробрался тролль и наткнулся на нее — нам пришлось идти ее искать.

— Вы… — после произошедшего в этот вечер голос Кэсси звучал немного хрипло, — … вы издевались над мамой?

Гарри кивает, в то время, как на лице его отображается напряжение.

— Вы так подружились что ли? Из-за вас она буквально чуть не умерла?

То, как звучит голос Драко удивляет Кэсси.

Гарри запускает пятерню в волосы.

— Ну да. Не лучшее начало, как считаешь?

Кэсси поднимает голову, пресекая любые другие комментарии.

— Над мамой смеялись?

— Так и не скажешь, да? — с грустной улыбкой спрашивает Гарри. Кэрри в ответ кивает.

— Хотелось бы мне сказать, — голос Драко у нее над головой звучит напряженно, — что я вел себя лучше, но это будет не правдой. Я тоже несколько лет подряд высмеивал твою маму.

Она тут же выпрямляется на месте с удивленным выражением лица. Губы Драко плотно сжаты — ни намека на улыбку.

— Но вот что: она всегда давала сдачи и я получал по заслугам, — он задумчиво поворачивается в сторону Гарри. — Я так понимаю, научиться ей этому пришлось благодаря вам двоим, идиоты вы этакие.

Гарри, сидящий рядом с ними, усмехается.

— Так точно. Настоящая беда пришла, когда они сдружились с Джинни. У нас с Роном просто не было шансов, — он на мгновение замолкает и смотрит на Кэсси. — Знаешь, хоть ты все еще слишком маленькая, чтобы учиться настоящей магии, уверен, что дядя Джордж сможет для тебя что-нибудь придумать…

— Прямо как мама?

Драко не сдерживается и губы его в конце концов расплываются в хитрой улыбке.

— Точно как мама.

Когда она проваливается в сон, облокотившись о Драко, улыбка не сходит у нее с лица.

* * *

 

Один день.

Еще день, и они будут в безопасности, по другую сторону Лох-Иншора.

Взрослые, воздвигнув защитные, согревающие, дезиллюминационные чары и Силенцио вокруг их группы, облегченно выдыхают.

Кэсси берет за правило увиваться за Драко, пытаясь поспеть за его широким шагом и забрасывая его бесконечными вопросами — к большому веселью остальных мужчин. Отвечает он на них либо на удивление терпеливо, либо мягко перенаправляет тему в другое русло.

В противовес сдержанности, которую он проявлял во время их переписки, теперь он забрасывает ее своими вопросами в ответ. Она, особо не задумываясь, с готовностью на них отвечает.

Из-за ее внимания к Драко и одержимостью им Кэсси оказывается вместе с ним в первых рядах.

Поэтому, когда она останавливается и, указывая пальцем, спрашивает «А это что?», Драко замечает атаку первым. Он тут же хватает ее и отпрыгивает в сторону от посланного в них взрывающего заклятия, которое приземляется как раз там, где они стояли мгновение назад. С губ его срывается предупредительный выкрик, и все взрослые делают шаг вперед, накладывая при этом щитовые чары перед группой.

Драко, резко бросив «не отходи от остальных, будь в безопасности», проталкивает Кэсси за пределы щитовых чар, после чего натягивает капюшон мантии на голову и буквально растворяется среди облаченных в черное атакующих. Ее дяди отражают одно заклинание за другим, параллельно фиксируя щиты в поврежденных местах, но взгляд Кэсси прикован к фигуре в черном, которая появляется в поле зрения только для того, чтобы завалить одного-второго в другой части сражения.

Атака длится недолго, но дяди ее все равно напуганы. С непрестанной тревогой они наблюдают за линией хребта, из-за которой вышли Пожиратели Смерти. Когда становится понятно, что никого нового больше не появится, то начинают медленно продвигать группу вперед по тропе.

Кэсси смотрит в том же направлении, что и взрослые, дожидаясь, когда же объявится Драко. Когда линия хребта остается позади за горизонтом, Кэсси начинает паниковать и пытается дать заднюю — и в этот момент Джордж на нее срывается.

— Нужно идти вперед, крошка Кэсс.

— Но Драко…

Рука Джорджа разворачивает ее за плечо, пытаясь направить ее в сторону группы.

— Он знает, что делает. Догонит.

Не прекращая оглядываться, она следует за Джорджем. Кэсси не успевает ответить, как Джордж недовольно шипит и резким движением направляется в сторону ребят постарше.

— Майкл, Джеймс! Сейчас же опустили палочки, идиоты вы этакие!

Дядя Джордж отвлекается на мальчишек, и Кэсси, ловя момент, пятится назад, разворачивается и бежит в обратную сторону. Она сжимает лежащую в кармане игрушечную волшебную палочку, заворачивает за угол и тут же врезается прямо в фигуру в черном плаще.

С улыбкой она поднимает глаза наверх, радуясь тому, что Драко в порядке, что он не…

Не Драко.

Это не Драко.

Маска, что перед ней — из серебра и золота, и точно будто из самых страшных ее кошмаров. Она тут же отступает, пытается не закричать и не заплакать; вместо этого она направляет свою хлипкую палочку на ноги этого человека. Слова вырываются сами собой. Кэсси даже и не уверена, откуда она вообще это помнит. Раз, и Пожиратель Смерти, что мгновение назад двигался за ней по пятам, теперь не может устоять на ногах и спотыкается на ровном месте, не в силах выбраться из невидимой жижи.

Она начинает убегать, но Пожиратель быстрее. Палочка его уже в ладони и нацелена на нее, и почти одновременно Кэсси слышит откуда-то со стороны доносящиеся проклятия.

Кэсси разворачивается как раз вовремя, чтобы застать то, как от руки человека в черном Пожиратель Смерти падает без сознания. В этот же момент она врезается в кого-то еще: Кэсси отпрыгивает назад, смотрит наверх и видит свою маму.

На лице мамы отражены напряжение и решительность, палочка ее нацелена в сторону лежащего без сознания Пожирателя Смерти, но тут же перенаправлена на другого, единственного в округе стоящего на ногах человека. Не колеблясь, Гермиона закрывает Кэсси собой.

Только тогда Кэсси узнает облаченного во все черное человека, который так и не успел достать свою волшебную палочку из-под распластавшегося тела напавшего.

— Мам, нет, это…

Но мама на Кэсси даже и не реагирует — в этот момент все внимание ее направлено на мужчину. Медленным движением он убирает палочку себе в карман и делает шаг вперед. Палочка ее мамы опасно вздрагивает в руке.

— Только попробуй сделать еще шаг, Пожиратель, — в голосе ее очевидно слышится предупреждение. Он тут же встает как вкопанный, руки в перчатках подняты вверх.

— Я много лет уже как не Пожиратель, Грейнджер.

Впервые за все время с момента ее прибытия палочка Гермионы опускается.

— Я… я знаю этот голос… — шепчет она так, что только Кэсси слышно, что она говорит. Гермиона прочищает горло и произносит уже громче: — Я не просто «Грейнджер», уверена, ты в курсе.

Голос ее срывается. Кэсси поднимает глаза и видит, что из глаз мамы по щекам текут слезы. Она снова смотрит на фигуру в черном и видит, как тот неуверенным шагом обходит тело на земле и направляется в их сторону. Он медленно поднимает руки к капюшону, но мешкает на мгновение.

— Пожалуйста, — звучит голос ее мамы, которая уже успела полностью опустить палочку. Кэсси не может понять, о чем она просит, но видит, как дрожат ее руки. — Пожалуйста.

Кэсси возвращает взгляд на фигуру в темном и видит, как тот глубоко вздыхает, после чего резким движением делает шаг вперед и откидывает капюшон с головы.

Драко Малфой. Ее друг, который так много знает о папе. Кэсси облегченно выдыхает, зато мама, к ее ужасу, всхлипывает.

— Драко? — дрожащая рука, которая еще мгновение назад держала палочку, поднимается в воздух, как бы пытаясь до него дотронуться не смотря на расстояние.

— Здравствуй, Гермиона.

Одним махом мама преодолевает расстояние и обнимает его за шею, и руки его в ответ обвиваются вокруг ее талии. Его ладони цепляются за нее, нос уткнут в изгиб ее шеи. Кэсси слышит, как мама плачет, но с удивлением осознает, что звук этот ее не пугает, как это бывает обычно.

— … любовь моя, мне так жаль… — голос Драко приглушенно срывается, но до Кэсси все равно доносятся обрывки сказанного, — … я пытался… не мог вернуться за дневником к нам в квартиру, пока не… никогда даже и не думал оставлять тебя — вас обеих…

Голос его обрывается, а сам он падает на колени, и Кэсси бросается вперед, пока не осознает, что уже теперь они оба стоят на коленях и крепко держатся друг за друга. На ее плечо ложится рука, и она видит дядю Гарри, по щекам которого скатываются слезы.

Ссутулившийся Драко крепко сжимает джемпер Гермионы, а его разбитое лицо оказывается в ее ладонях. Она сцеловывает его слезы.

— Поверить не могу, что это и вправду ты, — Гермиона счастливо улыбается со слезами на глазах. Она упирается своим лбом в его. — Драко.

Драко выдыхает, и выдох его скорее похож на полный эйфории смех:

— Гермиона.

Мама Кэсси вздыхает. Наступает молчание, затем они оба отстраняются, чтобы на мгновение рассмотреть друг друга получше. Рука ее мамы слегка проводит по верхнему краю шрама, другая — по исполосованной щеке. Его пальцы, в свою очередь, играют с локонами ее волос.

Одновременно они примыкают друг к другу, и поцелуй их наполнен годами упущенного времени. Кэсси смотрит вверх на дядю, и тот встречает ее взгляд с улыбкой на лице.

Он прокашливается.

— Думаю, у Кэсси тут к вам обоим назрело несколько вопросов.

Пара резко друг от друга отстраняется, но краснеет из них двоих только мама.

— Ох, Кэсси, прости! — она немного пошатываясь вскакивает на ноги и встает на колени уже перед дочерью. — Нужно много чего объяснить.

Драко тоже понимается с колен позади мамы и подбирает палочку Гермионы. Он подходит к ним троим, возвращая палочку владелице.

— Сколько еще до убежища? — резко спрашивает он.

Гарри смотрит ему в глаза.

— Все дети уже там. Мы планируем быстро перегруппироваться и продолжить путь, — он бросает взгляд на лежащего без сознания мужчину, — лучше бы нам уйти до того, как он очнется и позовет подмогу.

Гермиона, вставая с колен, кивает. Драко же, в свою очередь, подхватывает Кэсси на руки. Он протягивает ладонь Гермионе, и та с готовностью сжимает ее в ответ.

Драко кивает.

— Ну, веди, Поттер.

* * *

Тщательно охраняемый аванпост представляет из себя несколько домиков — безопасное убежище для больших групп. Когда они проходят через барьер, мама ее объясняет, что место это безопасно настолько, насколько у Макгонагалл было сил это обеспечить. Но это не значило, что место было неприступным.

Теперь, когда Пожиратели Смерти знают о его существовании, они не остановятся ни перед чем, чтобы проникнуть внутрь. Так что в целом им придется двигаться дальше сразу, как только они передохнут после путешествия. Но затем мама объясняет, что к счастью, камин, находящийся посреди аванпоста — часть частной линии и будет разрушен сразу же, как только им воспользуется последний человек.

По выверенным подсчетам, на то, чтобы прийти в себя прежде, чем Пожиратели Смерти хотя бы вынюхают, где именно они находятся, у них есть несколько дней.

Таким вот образом Кэсси оказывается сидящей за незнакомым столиком в маленьком домике посреди укрепленного поселения вместе с мамой и Драко.

— Значит та-а-к… — начинает Кэсси, смотря на них обоих широко раскрытыми глазами. — Ты знаешь моего папу — правда или нет?

Он приподнимает бровь.

— Технически — правда. Но не в том смысле, в каком думаешь ты.

Брови ее нахмуриваются, и она поворачивается к маме.

— Мой папа умер — правда или нет?

Гермиона вздыхает.

— Нет. Но только потому, что на тот момент я не знала всей правды. Кэсси, если ты просто дашь нам все объяснить…

В ответ она качает головой и поворачивается обратно к Драко, на лице которого уже играет ухмылка.

— Какая у тебя любимая сладость?

Он облокачивается на спинку стула, скрещивает руки на груди и, не прекращая ухмыляться, отвечает:

— Ириски из кислых яблок.

— Это-то тут при чем? — раздраженно пыхтит Гермиона.

Драко предупреждающим жестом вскидывает руку в воздух, пресекая ее негодование.

— Терпение, милая.

Кэсси не сводит взгляда с Драко.

— Какой у тебя любимый цветок?

Его улыбка становится шире.

— Розы. Они напоминают мне о моей маме. У нее был целый розовый сад, когда я был маленький.

— Любимый напиток?

— Сливочное пиво.

— Любимое воспоминание?

— До этого момента? Первый поцелуй с твоей мамой. Она меня чуть не прокляла, но оно того стоило.

Ее мама издает удивленный звук, похожий на писк.

— Это твое любимое воспоминание?

Он поворачивается к ней и с ехидной улыбкой произносит:

— Ну ты же меня все-таки не прокляла, хоть и вполне могла. Я потом неделями прокручивал в голове воспоминание о том, какой смущенной и раздраженной, но вместе с тем довольной ты выглядела. Будто не могла решить, ненавидела ты меня или хотела большего.

— И то, и то, — на лице мамы расцветает застенчивая улыбка.

— Кхм, — покашливает Кэсси, отчего Гермиона подпрыгивает на месте, а щеки ее краснеют. Драко медленно приподнимает бровь и едва слышно фыркает. — У меня тут еще вопросы.

— Не правда, — Драко лукаво смотрит прямо на нее и облокачивается локтями о стол. — Ответ на главный вопрос ты и так уже знаешь. Просто тянешь кота за хвост, — лениво произносит он.

Кэсси прищуривается, но ничего на это не отвечает.

Драко снова откидывается на спинку и балансирует на задних ножках стула.

— Не настолько уж я стар, чтобы не помнить своего детства, Кэсси, — он смотрит ей прямо в глаза. — Задай вопрос, который тебя по-настоящему волнует.

Кэсси какое-то обдумывает его предложение, после чего кивает.

— Ты — мой папа?

Улыбка Драко становится еще шире.

— Да, Кассиопея, я — твой папа.

— А почему ты ушел?

В ту же секунду улыбка спадает с его лица, а стул одним движением вперед со стуком встает на все четыре ножки. Он опирается предплечьями на стол и мрачно рассматривает затянутые в перчатки ладони. Сжимает и разжимает кулаки, отчего слышно скрип драконьей кожи. В конце концов Драко, кажется, принимает решение.

Ловким движением он расстегивает застежки на внешней стороне перчаток и высвобождает пальцы — сначала на одной, а затем на другой руке — от черной кожи. Драко еще раз смотрит на них, после чего кладет руки на стол ладонями вниз.

Кэсси не отводит взгляда от его рук. Внешняя их часть испещрена шрамами; по краям, где внешняя часть рук переходит в ладони — пятна. Сами шрамы и пятна выглядят красными и воспаленными. При виде всего этого Кэсси чувствует, как ей начинает дурнеть.

Она смотрит на маму, но Гермиона неотрывно, глазами, полными слез, рассматривает его руки — ее собственная ладонь нерешительно нависает над его.

— Больнее уже не будет, Гермиона, — с нежной улыбкой произносит он, ловя в свою её — повисшую в воздухе — ладонь.

— Кэсси, — Драко смотрит ей прямо в глаза, голос его звучит твердо, — я не ушел — меня забрали. Я хотел, чтобы меня забрали, потому что это гарантировало то, что вас с мамой это все не коснется. Ты тогда еще даже не родилась, мы только узнали, что станем родителями…

Его голос затихает ненадолго, но Драко прокашливается и продолжает с новой силой.

— Для них я был предателем, но если бы они узнали, что ты — моя, что я женился на твоей маме, с вами обеими они обошлись бы куда хуже, чем со мной. Я просто не мог этого допустить.

— Ты ушел, чтобы мы не пострадали.

Он кивает. Гермиона поворачивается к Драко с Кэсси, и голос ее звучит резко, но уверенно:

— Поэтому я не хотела ничего тебе говорить, Кэсси. Ни то, как зовут твоего папу, ни какие-то детали, с помощью которых можно было бы понять, что ты — его дочь. Если бы наши враги узнали, чей ты ребенок, твоему папе это стоило бы жизни…

Она внимательно смотрит на Кэсси, и взгляд ее полон печали.

— Я невыносимо страдала всякий раз, когда я не могла рассказать тебе о папе и о нашей с ним истории. Я старалась рассказать тебе столько, сколько могла, но остальным доверить решение, сколько можно, а сколько нельзя рассказывать я не могла, — по щекам ее начинают катиться слезы, — мне так жаль, Кэсси.

В воссоединившейся семье долгое время стоит молчание. В конце концов Кэсси поднимается с места и обходит вокруг стола. Родители молча наблюдают, давая ей самой решить, как реагировать. Она встает между ними и смотрит на их крепко-накрепко переплетенные руки. Медленно, она переводит взгляд на них обоих, после чего размеренным движением кладет свою ладонь поверх их — сцепленных. Одновременно, они разжимают руки и, повернувшись к ней, заключают друг друга в объятиях.

Кэсси не знает, кто начинает плакать первым, но они не выпускают друг друга до тех пор, пока слезы не заканчиваются у всех троих.

* * *

Этой ночью она спит между ними. Но когда просыпается, папы ее на месте нет.

Ее окутывает паника, отчего она вскакивает с незнакомой кровати и пулей бежит вниз на кухню. В отчаянии она осматривается, ища его взглядом, и как только видит его рядом с плитой, встает как вкопанная. В ту же секунду до нее доносится запах бекона.

Папа разворачивается на месте; на секунду на лице его отражается удивление, но он замечает, как мгновение назад глаза ее были полны паники.

Ловким движением запястья он выключает плиту и снимает сковородку с конфорки. Сделав шаг вперед, он встает перед ней на колено и кладет ладонь ей на плечо.

— Я здесь, Кэсси. Без тебя и твоей мамы я никуда больше уходить не собираюсь.

Губа ее начинает подрагивать. Она думает о том, как же глупо снова начинать плакать, и потому пытается сдержаться. Но вот он заключает ее в объятие, а она вцепляется ему в спину, и слезы уже не остановить.

— Поплачь, крошка. Поплачь. Прости, что испугал.

Она сжимает его шею, а он поднимает ее на руки и не выпускает до тех пор, пока она не успокаивается.

* * *

Жизнь входит в свою обычную колею.

На следующий день она возвращается к занятиям вместе с остальными детьми. Не смотря на то, что уроки эти простые, они помогают создать режим.

Так же, как и ее новая рутина.

Она спит между своими родителями и, проснувшись с утра, обнаруживает, что папы нет на месте. На второй день она уже не плачет, но из-за охватившей паники идет на кухню все же быстрее обычного. Она находит его там; он ей улыбается, но, когда спрашивает, в порядке ли она, в голосе его все равно слышится беспокойство. Кэсси кивает и судорожно выдыхает — она даже и не заметила, как по пути на кухню затаила дыхание.

После этого она идет в школу.

Вечером они ужинают вместе — папа теперь помогает маме на кухне. Кэсси слышит, как мама шутит про него и его самого главного старого врага — конфорку. Согласно ее словам, они, видимо, подписали мирный договор.

А после этого, ночью, они обнимаются, после чего рутина начинается по-новой. На третье утро, когда Кэсси снова находит на кухне готовящего завтрак папу, она надеется, что теперь ее жизнь будет выглядеть только так.

На третий же день мама ее заходит на кухню в одной из папиных рубашек. На ней она смотрится словно платье, а длинные рукава покрывают руки полностью. И Кэсси совсем не понятно, почему этим утром папа чуть не спалил завтрак.

В тот же день она приходит из школы домой рано. Завтра отключат все камины, и потому всем нужно время подготовиться. Зайдя домой, она кричит, подавая знак о том, что пришла, но ответа не поступает, поэтому она берет любимую книгу в руки и устраивается на диване.

Час спустя она слышит разговор. Голоса звучат тихо, но узнаваемо.

— … Мерлин, как я по тебе скучала, — доносится голос мамы.

— Только не говори, что тебя интересует только мое тело, — отвечает ее папа.

— Ну-у-у… — звуки шороха. Они что ли в постели? — Секс ведь и вправду потрясающий…

— Гермиона Джин Грейнджер-Малфой. Не только потрясного секса ради я восстал из мертвых.

И тут Кэсси начинает понимать, что слышит нечто для ее ушей не предназначающееся. Она обдумает варианты того, как поступить, в то время, как до нее снова доносится голос мамы.

— Он, конечно, потрясный, но вынуждена буду согласиться: дело далеко не только в нем, — Кэсси слышит, как мама слегка шмыгает носом. — Столько всего… Драко, я скучала по тебе. Скучала по тому, как ты бросаешь мне вызовы, как заставляешь думать. Годрик, а наши споры… какие между нами происходили эпические битвы относительно абсолютно всего: начиная с Диккенса, и заканчивая стратегией дуэли. И не смотря ни на что ни разу я не почувствовала, будто ты меня как-то принижаешь, — ее мама снова всхлипнула. — И ты столько всего пропустил… Все эти моменты с Кэсси, когда я хотела, чтобы ты был рядом, чтобы тоже увидел. Она так на тебя похожа.

— Знаю, — голос папы срывается.

— Без тебя было так сложно. Но еще сложнее было, когда я думала о том, что никогда больше тебя не увижу, — на последнем слове она не сдерживается и начинает плакать.

Снова слышится шорох.

— Гермиона, больше никогда. Я здесь. И если для того, чтобы остаться с вами, мне придется сразиться с самими богами — я готов. Я люблю тебя. Вас, — наступает молчание, и когда он говорит снова, голос его звучит разбито. — Было время, когда единственное, что давало мне сил жить дальше — это память о тебе.

На этот раз молчание длится долго. На мгновение Кэсси думает, что они уснули не смотря на то, что был только полдень. Но затем она слышит, как мама говорит так тихо, что ее едва слышно.

— Я ведь не хотела уходить… Драко, почему ты не дал мне остаться…

— Нет. Нет. Ты ушла, и так было лучше. Если бы ты осталась, они бы сделали с тобой ужасные вещи.

— Как… как долго?

— Первый раз?

— Мерлин, — всхлипнув, произносит мама.

Шорох ткани.

— Черт, Гермиона, я не хочу, чтобы ты из-за меня плакала. Я так устал от того, что ты из-за меня плачешь.

Она шмыгает, но когда снова заговаривает, то слышно, что голос ее, хоть и звучит хрипло, но взят под контроль:

— Расскажи мне, что с тобой произошло.

— Не сейчас, — голос отца звучит твердо. — Хочу еще какое-то время чувствовать себя самим собой. Шрамы никуда не уйдут, да и времени у нас на то, чтобы их обсудить — полно.

В воцарившейся тишине снова чувствуется неловкость, и Кэсси украдкой пробирается в свою комнату. Засовывая свои немногочисленные пожитки в сумку и готовясь к завтрашнему дню, Кэсси притворяется, будто не была свидетелем разговора между своими родителями несколько минут назад.

* * *

План был посильным до того момента, пока к ним не присоединяется деревня, которая находится рядом с их нынешней базой на противоположной стороне озера Лох-Иншор. Семьи распределены по домам, в которых есть место. Для них это — короткая передышка, так как они несут весть — вместе с ранениями и потерями — о том, что Пожиратели Смерти быстро расправляются с охранными чарами. Ее дядей эта новость пугает, а мама с папой обмениваются обеспокоенными взглядами.

Пожиратели Смерти действуют быстрее и полны жажды крови намного больше, чем ожидал того дядя Гарри. Этой ночью Кэсси подсматривает за сидящей за кухонным столом знакомой группой людей.

Присутствует несколько новых лиц, но всех остальных она знает: мистер Шеклболт, дядя Тео, дядя Рон, дядя Гарри — его рука сжимает руку тети Джинни, которая прибыла этим утром — и ее родители. Ее мама сидит на коленях у папы, а его руки обнимают ее за талию. Под этим углом Кэсси видит, как большой палец мамы поглаживает костяшки его рук.

— Значит, план в том, чтобы сгруппировать детей, — произносит дядя Гарри, продолжая разговор, начало которого Кэсси не застала.

Ее мама кивает.

— Дуэлянты послабее или раненные, — она грустно улыбается дяде Гарри, который потирает свое бедро, — пойдут первыми. Мы знаем, что на новом месте — безопасно. Дуэлянты получше и самые активные солдаты будут в тылу и пойдут последними.

Следующим доносится голос Тео.

— Есть какая-то причина для переживаний? Если я все правильно понял, даже при их скорости, у нас все равно есть еще несколько дней.

— Они — Пожиратели Смерти, — твердо произносит ее отец, — думать, будто они не пытаются найти способ проникнуть сквозь защиту побыстрее — идиотизм, Тео.

Губы Тео слегка искривляются, но не смотря на это он со всей серьезностью кивает.

— Ну так что, план согласован? — дядя Рон оглядывает всех за столом, ожидая возражений. Когда ни одного не поступает, он кивает.

Разговор переходит в обсуждение групп, и Кэсси плюхается на затемненную сторону дверного проема, откуда она шпионила. Где-то внутри нее зарождается беспокойство, оставляя во рту неприятный привкус. Сильные дуэлянты? Мама была одной из лучших в деревушке, но… а что же папа? Она не знала, насколько он хорош, но у нее было чувство, что участвовал он в дуэлях побольше мамы. Значило ли это, что он будет позади? А что, если что-то стучится? Что, если он не…

Услышав знакомое имя, она снова прислушивается к беседе.

— … Джинни, ты права. Хоть мысль об этом и невыносима, родителей лучше разделить.

Широко открыв глаза, Кэсси заглядывает через дверной проем. К ее удивлению, произнес это мистер Кингсли, и при взгляде на него она отмечает, что глаза его полны печали. Когда она понимает, что он следит за реакцией ее родителей, сердце ее начинает биться словно сумасшедшее.

Разговор перетекает в новое русло, но рука мамы сильнее сжимается вокруг папы, а его подбородок покоится на ее плече. Кэсси сидит ближе всего к ним, и потому ей слышно, как он, словно мантру, шепчет «все будет нормально» маме в волосы. Мама на него не смотрит, но руки ее белеют — так сильно она в него вцепляется.

Дядя Рон тяжело сглатывает и оборачивается к ним.

— Слушай, Малфой…

— Не надо, — ее папа одаривает дядю Рона проницательным взглядом, — помимоУизлетты самый опытный дуэлянт среди нас всех — это я, — последние слова он практически выплёвывает, — годы в бегах и не такое с человеком сделают. Так что вполне логично, что я буду в тылу.

Тетя Джинни обращается к ее маме.

— Гермиона, я буду сзади и ни на шаг от него…

Ну все, хватит. Кэсси чувствует, как внутри все закипает. Она делает шаг вперед из-за угла.

— Нет.

Головы всех присутствующих разом поворачиваются в ее сторону, и глаза тех, на кого она смотрит в ответ, полны вины. Она скрещивает руки на груди и каждое слово отражает

злость.

— Я только получила папу назад. Не хочу, чтобы он снова ушел!

Не в силах смотреть друг на друга, взрослые поворачиваются друг к другу спиной и начинают говорить хором, перебивая друг друга:

— Было бы не честно…

— … только вернулся…

— … одним больше, одним меньше…

Однако, как только папа поднимает руку в воздух, все разом замолкают. Мама уже идет по направлению к ней, в глазах у нее стоят слезы, но Кэсси отрицательно трясет головой — они и слышать не хочет никаких объяснений. Рука папы ложится маме на плечи, и она останавливается. Он целует Гермиону в висок и шепчет ей что-то на ухо, на что мама кивает и остается стоять на месте. Он ступает вперед и опускается на колени, чтобы оказаться на одном уровне с Кэсси. Мама делает шаг назад.

Папа берет руки Кэсси в свои.

— Кэсси, — серые глаза его неотрывно смотрят на нее в попытке пробиться сквозь слои страха и злости, пытаясь сделать так, чтобы она поняла. — Кэсси, пожалуйста, доверься нам. Мы делаем все, что можем, чтобы ты и остальные были в безопасности.

— Плевать мне на всех остальных!

На губах его играет полная печали едва заметная улыбка.

— Когда-то я думал так же. Иногда до сих пор думаю. Но знаешь, что случилось, когда я думал так в последний раз?

Она отрицательно качает головой.

— Я чуть не потерял всех, кого люблю. Пытался их спасти, и чуть не убил их всех. Я не могу снова этого допустить, — его очередь качать головой. — Может, в этом и есть мой эгоизм. Я не могу жить без тех, кого люблю. Но единственный способ обеспечить их безопасность — это обеспечить безопасность всех остальных. Чем нас больше, тем сохраннее, как говорится.

Кэсси чувствует, как жжет глаза, а по щекам катятся горячие слезы.

— Вдруг с тобой что-то случится?

Его рука сильнее сжимается вокруг ее, большим пальцем другой он вытирает ей слезы.

— Я всегда вернусь обратно. Не важно, сколько это займет и как сложно это будет. Всегда.

— Но… — она знает, что это невозможно. Она видела, как родители других не возвращались.

— Просто доверься мне и дай сдержать обещание. Пожалуйста.

Его глаза внимательно и терпеливо ждут ее ответа. Она медленно кивает, после чего кидается к нему, обнимая за шею. Все тело ее сотрясают рыдания. Она слышит, как он шепчет ей на ухо:

— Все будет в порядке, Кэсси. Обещаю, — он крепко прижимает ее к себе. — Я люблю тебя.

Она тихо плачет ему в плечо; где-то на фоне еле слышно продолжается разговор. Она плачет, слушая, как вибрирует его грудь, когда он разговаривает. Слова его неразборчивы, но вибрации ее успокаивает. Она плачет, слушая, как стучит в груди его сердце, до тех пор, пока не проваливается в сон.

* * *

 Просыпается она под те же звуки стука сердца. Большая ладонь откидывает ей кудряшки с лица.

— Доброе утро, Кассиопея, — голос папы звучит успокаивающе, и она еще крепче прижимается к его груди. Его мягкую усмешку она скорее чувствует, чем слышит.

— Мама уже проснулась и собирается, — Кэсси бросает взгляд на пустую половину кровати. — Мне тоже пора вставать и заниматься тем же. Завтрак?

Она кивает. Какое-то время он не выпускает ее из крепких объятий, после чего чмокает в макушку и поднимается с постели. Драко накидывает ей плед на плечи. Он практически уже выходит из комнаты, когда она наконец-то набирается смелости спросить:

— Всегда?

Он замирает и оглядывается на нее через плечо.

— Всегда, Кэсси.

* * *

К ее удивлению, путешествие по каминной сети проходит легко. Она выходит из камина, держась за мамину руку. Палочка Гермионы наготове, но при виде в комнате знакомых людей, опускается. Быстро отойдя от камина, она кидается к темноволосой девушке, заключая ее в крепкие объятия.

— Падма…

Та обнимает ее в ответ.

— Ох, Гермиона! Я всегда знала, что вы найдете способ!

Они выпускают друг друга из объятий, после чего мама ее поворачивается, чтобы представить Кэсси, но глаза ее не сходят с камина; она ждет, пока зеленая вспышка принесет новую семью. Пять семей следуют одна за другой, шестая же вываливается из камина в панике.

— Они прорвались через щиты, — тяжело дыша сообщает мать семейства, — те, кто в тылу их пока сдерживают.

С каждым новым — одним тревожнее другого — прибытием попытки представиться сходят на нет, и в конце концов вместо этого Гермиона присоединяется к не отводящей взгляда от камина дочери, обнимая ее за плечи. Вспышки становятся все прерывистей, и рука на плече Кэсси напрягается. Наконец в комнату входит последняя семья.

Кэсси нервно сглатывает. Никто из тех, кто был позади пока не объявился. 

Камин загорается зеленым, но мужчина, что выходит оттуда, изможден и цепляется за тлеющую часть своей мантии. Несколько целителей бросаются ему на помощь и помогают отойти в сторону. От него точно никаких новостей не будет. Каждый, кто появляется со следующими вспышками, выглядит хуже предыдущего. Через какое-то время просят помочь уже даже ее маму, что она и делает, работая вместе с остальными целителями и помогая стабилизировать состояние одного из прибывших. Кэсси всматривается в каждое лицо: ни тети Джинни, ни папы.

На долгое время камин затихает. Она не двигается с места даже когда мама возвращается к ней, присаживаясь рядом на корточки. Кэсси чувствует, как сотрясаются плечи мамы, но не может заставить себя на нее взглянуть. Какое-то время они ждут.

Всегда. Всегда.

Она ждет.

Всегда. Всегда.

Она ждет.

Всегда. Все...

Вспышка зеленого пламени. Она замечает их первая — длинные рыжие волосы и копна светлых в черных одеждах — и кидается вперед, но мама оттягивает ее назад прямо в руки дяди Тео, и бежит к камину сама.

И тут на Кэсси обрушивается какофония звуков, отчего она осознает, что, оказывается, до этого момента все было глухо.

— … кройте камин! Закройте его и оборвите связь! — лихорадочно кричит ее мама.

Сквозь толпу рядом с камином она замечает, что ее папа стоит не прямо, а согнут и тяжело опирается на тетю Джинни. Он перебирается в руки ее мамы и медленно сползает на пол.

До этой секунды она не слышала ни звука; теперь же единственные звуки, которые она распознает — это медленный и ровный голос мамы, которая в этот момент распахивает темную мантию, да рычание отца от боли и его короткие ответы.

Она не замечает, как начинает говорить. Сначала вместо слов вырываются сдавленные вздохи, но вот она видит, как лицо папы искажается, отчего слова звучат отчаянно и наполнены болью.

— Всегд… Па… Всегда. Папочка!

Взгляд серых глаз резко устремляется к ней. Он разворачивается и неуверенно ей улыбается, но по тяжести взгляда видно, что ему больно. Кэсси слышит только мамин голос — ровный, но резкий — после чего хватка держащих ее рук, усиливается, ее поднимают и быстро выносят из комнаты.

Всхлипы и мольбы о том, чтобы ее отпустили, игнорируются, но как только она входит в комнату, ее обнимают. Смутно она ощущает вокруг себя знакомые руки: дядя Рон, дядя Тео, тетя Джинни, дядя Гарри. Она тает в их объятиях, по щекам тяжелыми каплями скатываются слезы.

* * *

Ее мама заходит в комнату примерно через час.

Кэсси выпускают из рук, и она тут же оказывается прижата к ее груди. Мама жмется в ответ.

— Он в порядке, — в ответ на слова мамы Кэсси начинает всхлипывать сильнее, но из объятий не выпускает. — Он в порядке. Просто очень-очень устал. Мне нужно было поработать над определенным проклятием, которым в него ударили — было, конечно, больно, но зато теперь даже и шрама не останется.

Всхлипы Кэсси перерастают в икание, и мама гладит ее по спине. Гермиона, медленно отодвигая назад, смотрит на нее и начинает вытирать слезы на ее щеках.

— Хочешь его увидеть?

Кэсси кивает.

* * *

Когда они заходят в комнату, он сидит прямо, потирая забинтованное плечо. Кэсси прячется у мамы за спиной.

— Тут кое-кто хотел с тобой повидаться, — Гермиона делает шаг вперед, целует его в щеку и нагибается чуть вперед, чтобы прошептать: «Не пугай нас так больше, ладно?».

Он ухмыляется, но ухмылка сползает у него с лица, как только он замечает, что Кэсси выглядывает у мамы из-за ног, а глаза ее красные и блестят.

— Ох.

Кэсси только и делает, что шмыгает носом. Губы Драко сжимаются в линию. Он не сводит с нее взгляд и протягивает руки. Неуверенно, она обходит вокруг мамы, но вперед идти не решается — ждет.

— Прости, Кэсси.

Она снова всхлипывает и кидается к нему. Сильные руки обнимают ее, усаживая к себе на колени.

— Прости, пожалуйста, Кэсси. Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Честное слово.

Она кивает ему в плечо. Долгое время она крепко и отчаянно к нему жмется. Когда папа наконец начинает говорить, голос его звучит уверенно.

— Я обещал, что вернусь. Я всегда к тебе вернусь.

— Ты вернулся, — голос ее звучит тихо.

— Вернулся. И всегда вернусь.

— Всегда-всегда, — кивает она в ответ. — Я люблю тебя, папа.

Она чувствует, как он крепче, всем телом, сжимает ее в объятиях.

— И я люблю тебя, Кассиопея. Всегда.