Белые хризантемы (гет)

Мег Жири быстро шла по улице, стараясь убедить себя в том, что ветер вовсе не пронизывающий, а светлое апрельское солнце греет так, словно на дворе июль. И, конечно, вовсе незачем нанимать коляску, дабы добраться до дома виконта де Шаньи. Тонкий плащ не берег тепло, а красивые туфельки годились лишь для лета и ноги уже совсем окоченели в них, но это была единственная приличная обувь. Мег только надеялась, что любезные хозяева предложат ей воспользоваться своим экипажем, когда придет время возвращаться в театр. Иначе так можно простудиться насмерть.

Денег от скудного жалования почти не осталось, и в качестве презента чете Шаньи Мег приготовила два билета на премьеру. Конечно, это было глупо, потому что у Рауля имелась личная ложа в Гранд Опера. Но эти билеты достались ей даром, как одной из солисток. А явиться в гости с пустыми руками — еще более неприлично. Поэтому Мэг теперь так редко наносила визиты Кристине, точнее виконтессе де Шаньи. Ведь балерина неровня знатной даме, пусть и бывшей артистке. Это понимали все: и сама Мэг, и ее матушка мадам Жири, и бесконечно любезный, но отстраненный Рауль, одна только Кристина с присущей ей наивностью продолжала присылать приглашения.

С момента тех мистических и пугающих событий в театре прошло три года. О таинственном Призраке больше никто не слышал. Театр отстроили заново — появились новые владельцы и покровители, были поставлены новые спектакли. Маленькая танцовщица Мэг превратилась в одну из ведущих солисток. А вот несгибаемая мадам Жири неожиданно получила предложение руки и сердца от одного почтенного сельского врача. Он был достойным и благовоспитанным человеком, и она решила ответить согласием и уехать вместе с ним за город, как только дочери исполнилось восемнадцать.

— Я устала, Маргарет, — сказала она. — Очень устала. Я и мечтать не могла о таком подарке судьбы, как спокойная старость подальше от шумного Парижа и ленивых воспитанниц. А ты взрослая девушка, ты выросла в этом театре. Если будешь много работать, то станешь блистательной примой. Я не сомневаюсь в этом, дорогая! Ведь ты талантлива.

Сухая узкая ладонь ласково коснулась ее щеки.

— Не так, как Кристина, — тогда тихо ответила Мег, мысль о гении подруги тайно мучила ее.

Мать отвела взгляд, а потом едва слышно заметила:

— Она вовсе не гений, это ее учитель был гением.

— А он… — быстро начала Мег, странные события тех лет не давали ей покоя.

Но мадам Жири властно прервала ее:

— Довольно! Это неважно. Главное, в тебе есть то, чего всегда не хватало Кристине — стойкость и сила воли. Ты всего добьешься сама, Мэг… я верю.

— Спасибо, мама.

Они обнялись, что бывало так редко.

— Пиши мне. И знай, что ты всегда можешь приехать в мой дом.

Мать уехала, и только тогда Мэг по-настоящему ощутила тяжесть одиночества. Подруги окончательно превратились в соперниц, режиссер явно пренебрегал ею, выдвигая на первый план свою фаворитку, покровители недвусмысленно намекали. Но Мэг стискивала зубы, отвечала отказом на все непристойные предложения, бралась за любые роли и занималась, как одержимая у станка. Ноги были стерты в кровь, а денег отчаянно не хватало. Жалование ей не доплачивали, а в общей спальне было страшно спать — соседки могли сделать любую гадость. Но Мэг знала, какая у нее цель, и не хотела отступать. Бросить все и уехать к матери означало поражение.

Встречи с Кристиной тоже не приносили удовольствия. За три года в богатстве и неге, а также в приятных заботах о сыне — юном наследнике рода Шаньи, та забыла, как была задвигаемой на задний план молоденькой дублершей и даже о своем триумфе на сцене. Забыла (или захотела забыть?) бесчисленные театральные интриги и злых завистников. А главное, не желала говорить о Призраке… Напрасно Мэг пыталась вывести ее на откровенность. Эта красивая, блестящая виконтесса, нежная мать и любящая жена словно никогда и не горела на сцене, приносят себя в жертву на алтарь Искусства. Словно никогда и не шла за своим Ангелом Музыки.

И Мэг так и не решилась рассказать Кристине, что тоже была в ту ночь у подземного озера, но никого уже не застала. Что решительно вошла в покои Призрака первая, но нашла там лишь маску. Что эта маска все три года хранится у нее в запертом сундучке. И иногда Мег смотрит на нее, на то, как скользят по белому шелку отблески свечей, и не может отвести взгляд.

* * *

В доме Шаньи вкусно пахло кофе, сладостями и дорогими духами — так, наверное, пахнет богатство. Но Мег не завидовала ни роскошной обстановке гостиной, ни множеству вышколенных слуг, ни модному платью виконтессы. Единственное, что странно тревожило ей сердце — это то, как Кристина с мечтательной влюбленной улыбкой произносила имя мужа, словно они поженились только вчера. «Рауль» — звучало так искренне и восхищенно, что Мег невольно опускала глаза, словно боясь своим голодным от одиночества взглядом обидеть чужое счастье.

— Ты изменилась, — тихо заметила Кристина, в ее тонких пальцах переливался, будто нежный атлас, светлый фарфор чашки.

— Да?

Мег знала, что она вытянулась, похудела и побледнела. Что щеки ввалились, обозначив острые скулы, а под глазами пролегли усталые тени; не спасала даже краска — прибежище всех актрис. Из очаровательной веселой куколки мадмуазель Жири превратилась в тонкую девушку с чувственными губами и холодным взглядом.

«Ты должна улыбаться, — шипел на нее режиссер, — никто не любит хмурых девиц. Перестань смотреть волчонком! Слишком жесткие глаза. Подумать только! Испортить такую ангельскую внешность угрюмым взглядом…»

— Повзрослела, — деликатно сказала Кристина и пододвинула к гостье тарелку с пирожными.

— Мне нельзя, — качнула головою Мег. — Это не для балерины.

И отпила свой кофе, он вкусный и горячий, он обманет голод.

— Ты изнуряешь себя! Мадам Жири не одобрила бы.

— Возможно. Но послезавтра новая покровительница театра герцогиня де Бофремон приедет смотреть молодых солисток для готовящегося спектакля. Наш режиссер слушается ее. Получить главную роль — это значит стать примой.

— Режиссер несправедлив к тебе, — сочувственно сказала Кристина, в ее глазах блеснула жалость.

— Но я все равно надеюсь на эту роль, — твердо ответила Мег.

Ведь главная соперница Сюзанна Рэ — фаворитка режиссера, и обыграть ее Мег может, только затмив на пробах перед герцогиней.

— Ты справишься. Ну потом, это ведь не единственный спектакль… — робко начала виконтесса.

И Мег вспыхнула:

— Ты не понимаешь! Боже мой, Кристина! Если не ты, то кто? Не это ли счастье, когда ты весь обращен в музыку?! Когда ты жив лишь этим чувством… И зал в твоих руках. И мир в твоих руках…

— Есть и иное счастье, — тихий голос Кристины.

Но Мег не услышала ее, она была слишком возбуждена, она так долго держала эти эмоции в себе:

— У тебя был Ангел Музыки! Твой учитель, который позволил тебе прикоснуться к вечному. К тому, что выше всех наград и обыденных радостей. К чистой красоте…

— Опомнись! — Кристина уронила чашку.

Кофе залил темным пятном дорогой ковер, но ни хозяйка, ни гостья не обратили на это внимание.

— Он не был ангелом. Никогда! Он всего лишь человек. Очень несчастный и очень жестокий.

— Он гений! И если бы он мне помог подняться на ту недосягаемую высоту таланта, я бы отдала за это все!

— Он безумен… — с ужасом прошептала Кристина, — опомнись.

— Нет, — по губам Мег скользнула странная отрешенная улыбка. — Я слышала его оперу. Это было нечто совершенно иное. Мы прикоснулись к творению гения. И если бы только… если бы он написал балет. Станцевать и умереть!

— И ты безумна, — Кристина вжалась в свое кресло, словно вдруг испугалась, что хрупкая подруга может ударить ее.

Слишком жесткие глаза.

— Да почему?! — Мег встала и резко шагнула к ней. — Все твердят, что Призрак ужасен, коварен и жесток, а еще что он вообще никогда не существовал. Но никто не хочет о нем рассказать. И ты не хочешь!

— Я боюсь, — Кристина прикрыла глаза, будто почти лишилась чувств.

Но Мег это лишь вывело из себя — Дае всегда была чрезмерно трепетна и нежна, чрезмерно инфантильна, хоть и осталась сиротой, слишком не от мира сего. За ее плечами стояли поколения меланхоличных, тонко чувствующих музыкантов и утонченных отпрысков угасающих, некогда родовитых семей. В самой же Мег кровь ее стальной матери мешалась с кипучей кровью неизвестного авантюриста и карточного шулера, который пару десятков лет назад имел бурный роман с юной балериной по фамилии Жири.

— Чего же? — Мег накрыла ладонями подлокотники ее кресла, склоняясь над ней. — Чего же ты боишься?

— Вспоминать… Да, вспоминать! — Кристина вдруг вскочила, заставив подругу отшатнуться.

— Он похитил меня! Это жуткое подземелье и скорбное брачное ложе, это кошмарное озеро — б-р-р! оно еще долго снилось мне ночами. Да, я любила его, когда думала, что он Ангел Музыки — любила чистой, целомудренной любовью, той что любят ангелов. Но не была готова любить его, как мужчину, чего он так хотел. Да, я жалела его, как бедного, лишенного человеческого тепла ребенка, как загнанного в западню раненного зверя. Но понимать… Мег, он убивал! Он убивал легко. Ради выдуманной любви, ради моего триумфа, ради своей музыки — он мстил всему миру, жестоко мстил. Он поставил меня перед выбором… страшным выбором.

Она замолчала, быстро, прерывисто дыша.

— И все же он отпустил вас, — тихо сказала Мег, — вас с Раулем.

— Да, — глухо ответила Кристина. — Милосердный Господь коснулся Эрика, и тот познал милосердие.

Секунды плыли неспешно, пахло цветами и пролитым кофе. Девушки молчали.

— Значит, Эрик, — наконец, задумчиво протянула Мег.

Ее тронула искренность Кристины и рассказанная той история, но дерзкий быстрый ум не мог уняться.

Виконтесса де Шаньи немного нервно рассмеялась:

— Ах ты, несносная девчонка! Это все, что ты уяснила?

Мег тоже ответила смехом, и он словно растворил пугающий флер событий прошлого.

— Вспомни, что говорила мне ты сама — это все грезы, детские сны, — Кристина в последний раз попыталась остановить подругу, сама не зная от чего.

— Не такие уж и детские, — озорно улыбнулась Мег, — на какую там кровать он тебя положил?

— Маргарет! — ахнула Кристина, пытаясь подавить смех. — Ты же благовоспитанная барышня.

— Я танцовщица, — красивые губы едва заметно вздрогнули, сдерживая затаенную грусть, — это ты виконтесса.

— Все равно, я, как старшая подруга, обязана…

— Сберечь мою честь? Не волнуйся, ей ничего не грозит. Если, конечно, меня не выгонят из нашего театра за неподобающую актрисе высокую нравственность.

Когда они распрощались, виконтесса де Шаньи смотрела из окна, как Мег садится в экипаж. Ее невысокая фигурка с безупречно прямой осанкой напомнила Кристине разговор трехлетней давности:

«Мне страшно», — шептала тогда сама Кристина, очарованная и напуганная неведомым Ангелом.

«Я же с тобой» — отвечала Мег, ей едва исполнилось пятнадцать, и она всегда была слишком храброй.

* * *

Вернувшись от Кристины, Мег проскользнула тихонько в свою спальню, пользуясь тем, что в сегодняшнем вечернем спектакле она не играла. Быстро достала из запертого сундучка брюки и рубашку. Путаясь в застежках, поспешно переоделась, опасаясь чего-то: то ли что ее застанут врасплох в не самой обычной одежде, то ли своего решения. Приподняла старый бархат на дне сундучка — маска Призрака, такая же немая и таинственная. Мег решительно сунула ее под плащ и тихонько вышла из спальни.

Гримерка примы была пуста, и Мег легко открыла забытый всеми проход за зеркалом, про который узнала еще тогда, когда Призрак в первый раз увел Кристину. В подземелья Мег спускалась тихо и быстро, о крысах она старалась не думать. Факелы не горели, их костлявые остовы, вырастающие из камня, были опутаны старой паутиной. Только дрожал свет фонаря в руке, — бросая тусклые отблески, тонущие в мрачных сырых стенах, словно темнота сжирала их.

Мег стремительно шла вперед — сейчас или никогда. Склизкие от плесени ступеньки норовили выскользнуть из-под ног. Порою раздавались странные шорохи. Мег вздрагивала и куталась в плащ: «Не будь трусливой девицей, ты же не кисейная барышня!» — бормотала она себе под нос, и звуки собственного голоса, гулко звучавшие в темноте, успокаивали ее, напоминая, что все вокруг обычная реальность, а вовсе не страшная сказка. И Призрак ведь на самом деле не призрак, а живой человек. Мег не знала, чего она хотела больше, встретить его или обнаружить, что подземелья по-прежнему пусты, и вернуться в не такую уж прекрасную, но зато привычную и понятную жизнь.

Наконец-то вдалеке появилось зеленоватое свечение — озеро. Ожидать, что Призрак любезно оставил там лодку для всяких авантюрных девиц, было бы глупо. Но Мег знала: по стене вдоль воды, там, где она глубока и везде решетки, тянется узкий выступ. По нему сможет пройти лишь ловкий ребенок, но Мег была балериной и она была невысокой, легкой, так что рискнуть стоило.

Темнота рассеялась, превратившись в странную зеленоватую дымку. Озеро. Решетка так и осталась поднятой с той ночи. Старые ступени уходили под воду. Мег остановилась и выдохнула. Ну не убьет же он ее? Она ведь дочь мадам Жири и подруга Кристины. Все-таки стоило выпить в доме Шаньи для храбрости — пронеслось в голове у Маргарет.

— Господин Призрак! — ее приветственный крик протанцевал в гулких сводах и утонул в зелени озера.

Стояла гулкая, холодная тишина. Воскликнув еще пару раз и представившись, Мег терпеливо подождала ответа, которого, разумеется, не было. Только эхо беседовало с ней.

— Если ты сейчас не пойдешь, то завтра режиссер опять продвинет свою куртизанку Сюзанну, а ты снова будешь дублершей. Незримой тенью, — зло напомнила себе Мег.

Впрочем, есть еще тот увлекшийся тобою месье — похожий на жирную свинью во фраке — напиши ему, он не откажет. Мег вспомнила его неприятное лицо и неряшливые волосы, то, как он то и дело утирает пот дорогим, но грязным платком. «По крайней мере, Призрак если убьет, то быстро — мучить не будет», — оптимистично подумала Мег. Поставила фонарь на ступеньки, стянула сапоги, оставшись в мягких балетных тапочках, аккуратно положила на сапоги свой плащ.

— Ну, с Богом! — она размашисто перекрестилась и, держась за склизкую стену, шагнула на выступ.

Мег не знала, сколько уже времени она медленно, вжимаясь в холодный камень, двигалась по выступу. Вряд ли очень долго, но ей казалось — вечность. Меньше всего она хотела думать о том, как будет возвращаться. Когда Мег покачнулась и едва не свалилась в озеро, ей вдруг пришла в голову запоздалая мысль, что будет с ее матерью, если она не вернется. Ужас сковал, но отступать было поздно и она двигалась дальше.

Маленькие ножки в белых балетных тапочках едва ли не в первой позиции, ладони исцарапаны в кровь, а на волосы налипла паутина. Еще одна поднятая решетка. Вот уже завиднелось пристанище Призрака, оно выглядело совсем заброшенным. Наверное, все это было зря…

Раздался мерзкий крысиный писк, Мег дернулась, оступилась, пару мгновений она отчаянно балансировала, пытаясь удержать равновесие, а потом полетела в ледяную воду…

* * *

Эрик обладал твердым характером, такие люди обычно не слишком верят в судьбу, уповая на собственные силы. Но за всю жизнь Эрику досталось столько подзатыльников, пинков и самых настоящих подлянок от этой суки-судьбы, что не верить в нее не представлялось возможным.

Сейчас в его жизни больше не было театра, не было любви, не было Кристины… Но был покой. Правда, Эрик больше не мог писать музыку — но такая уж это большая плата за долгожданное почти равнодушие? А ему и других талантов хватало.

Итак, Эрик верил в судьбу, хоть и не слишком жаловал ее. Наверное, именно поэтому он решил проскользнуть в подвалы Гранд Опера именно в тот вечер, когда Мег Жири решилась на свой отчаянный и, признаем честно, не самый разумный шаг. Эрик как раз вскрыл тайник, где оставил на хранение некоторые из ядов, когда услышал шум и звонкий призыв, усиленный эхом. Будучи обладателем абсолютного музыкального слуха, Призрак Оперы сразу узнал голос дочери мадам Жири. Решив, что девушка, не дождавшись ответа, уйдет, он спокойно продолжил укладывать вещи. Однако Мег была явно не из робкого десятка. Тогда Эрик затаился — он мог спрятаться так, да еще в родных подземельях, что его не то что юная мадмуазель, отряд полицейских бы не отыскал. Но потом девчонка рухнула в воду. Просто соскользнула с ненадежного выступа, как сломанная белая птица.

Эрик замер, выдавать себя ему не хотелось, тем более что до «берега» озера было совсем недалеко. Но Мег хоть и пыталась барахтаться, однако плавать явно не умела, поэтому быстро ушла под воду. Эрик не знал, что бы он сделал, будь это просто не в меру любопытная девица, сунувшая нос в проклятые его подземелья, но это была дочь мадам Жири, и, выругавшись, он прыгнул в озеро.

* * *

Мег пыталась сражаться с ледяной водой, но та словно превратилась в жуткого зверя, не желающего отпускать свою добычу. Будто обернулась в саму смерть, лишающую дыхания и душащую в своих тугих объятиях. Тело становилось все тяжелее и неподатливее, а мозг захлебывался ужасом и паникой, когда кто-то схватил Мег и с силой рванул вверх… к столь желанному воздуху. А на берегу этот кто-то резко перекинул ее через колено головою вниз и нажал на спину, заставляя закашляться, отплевывая воду.

— Я… что… — пробормотала Мег, когда окончательно пришла в себя.

— Вы дура, мадмуазель Жири, — произнес хриплый и странно знакомый голос.

Мег села и наконец-то огляделась. Она почти не удивилась, узнав в своем спасителе Призрака. Он был без плаща, в рубашке и брюках, которые были абсолютно мокрые. Зато его лицо скрывала белая маска, точная копия той, что осталась на лестнице вместе с ее вещами.

— Спасибо, — тихо сказала Мег.

Призрак хмыкнул, странно дернув уголком рта:

— Я возвращал свой долг вашей матери. А вы… раздевайтесь.

— Что?! — Маргарет вдруг показалась, что она снова ушла под воду. А слова Кристины о безумии Призрака вдруг заиграли новыми красками. — О чем вы?

Ей показалось, что Эрик закатил глаза — очень по-человечески.

— Не глупите, мадмуазель Жири, вы ледяная, а ваша одежда мокрая до нитки. Надо согреться.

Мег вдруг стало очень стыдно за свои небезгрешные мысли, даже кровь прилила к побелевшим от пережитого щекам. Пока она приводила в порядок спутанные чувства и думала, как бы ненавязчиво спросить про написанную музыку, Эрик порылся в каких-то сундуках. Они были искусно скрыты в стенах так, что никогда не догадаешься о тайниках. И бросил вещи ей на колени — он словно опасался касаться ее.

— У меня есть только рубашка и плащ. Переодеться можете за шторой. А потом я отвезу вас на лодке к лестнице. И надеюсь, что больше вы не полезете в подземелья.

— Но как же! — Мег мгновенно вскочила. — Я ведь шла сюда… ради вас. Искала вас.

Призрак с плохо скрываемым изумлением посмотрел на нее.

— Разве ваша матушка не объясняла вам, — тихо и немного зловеще начал он, — что подземелья не место для юных леди? А я — не самая подходящая компания!

Последнее он рявкнул так, что, казалось, гулко зазвенели ржавые цепи на готических люстрах под потолком. Однако Мег, привыкшая к воплям режиссера на репетициях, даже ухом не повела.

— Месье Призрак, — «Эриком» называть его она все же не осмелилась, — ваша опера изумительная, и хотела спросить, может… нет ли у вас случайно балета? — зачастила Мег, выпаливая все на одном дыхании. — Пусть совсем маленького.

От этих слов Призрак застыл. Несколько секунд он стоял молча, а потом медленно приблизился и прошептал ей в лицо металлическим потусторонним голосом, которым вещал, пугая всю оперу:

— Я, кажется, велел вам переодеться.

Мег пулей метнулась за штору, поняв, что сейчас лучше не искушать судьбу.

Там, вместо романтического ложа в форме лебедя из рассказов Кристины, обнаружилась узкая кровать, больше напоминающая жесткую кушетку, застеленная простым шерстяным одеялом. Это, впрочем, не очень удивило Мег, она предполагала, что мужчина, пусть и даже столь творческая личность, как Эрик, вряд ли будет спать в чем-то подобном лебедю. С трудом стягивая мокрую одежду, Мег стучала зубами — ее тело с запозданием осознало, как холодно.

— Там есть одеяло… можете растереться им, если замерзли, — раздался странно напряженный голос Эрика.

Мег вздрогнула, правда, от неожиданности, а не от страха, но охотно закуталась в теплую ткань. Она совсем не боялась Призрака. А сейчас, когда прошел ужас утопления, и вовсе скорее испытывала пьянящий восторг. Недаром старая костюмерша как-то рассказывала ей про ее отца, что тот больше всего на свете любил сесть за карточный стол, поставив на кон все до последнего франка. «У него прямо глаза сияли, до того был азартен. Настоящий артист, хоть и в театре никогда не играл. Но до чего был хорош — даже ваша маменька не устояла, — шепотом приговаривала старуха, затягивая на Мег корсет. — А как он стрелял и великолепно дрался на шпагах».

Наверное, сейчас в Маргарет заговорила его кровь. К тому же она успела разглядеть Эрика, облепленного мокрой одеждой. И, откровенно говоря, не понимала ужаса Кристины. Ну, положим, лицо, наверное, и впрямь было кошмарным, но так оно же под маской, а фигура… Мег облизнулась и понюхала, как любопытная кошка, одеяло, но не учуяла ничего, кроме легкого запаха сырости, что пропитывал в подземельях буквально все, даже воздух. И неспешно принялась натягивать чужую рубашку.

— Вы готовы? Нам пора, — раздалось почти рядом со шторой, Мег даже показалось, что ткань колышется.

Сейчас Маргарет особенно хорошо понимала Кристину — голос был волшебным. Он был настолько неземным, что казалось, это голос ангела… или демона. Но не живого человека.

— Почему вы не хотите открыть миру свою музыку? — тихо спросила Мег.

Ответом было молчание, но она чувствовала присутствие Призрака за шторой.

— Это ведь подлинное искусство. То, в чем можно раствориться до конца — слиться с музыкой, превратиться в ее звучание и развеяться над залом, — она пыталась вложить в слова все свои чувства.

Мег лишь однажды слышала творение Призрака — его «Торжествующего Дон Жуана», но она знала: это нечто совершенно иное! То, что способно распахнуть новый мир. Музыка будущего.

— Может потому что, как говорил месье Жиль Андре — зрителю нужно совсем другое. Кажется, тогда была премьера «Il Mute», — раздался глухой голос Призрака. — Отчего вы так уверены, мадмуазель Жири, что я горю желанием ублажать сытые морды, которым хватило денег абонировать лучшие ложи, но не хватает мозгов, дабы понять величие даже одной единственной сонаты Моцарта?

Когда он так говорил, он был поразительно человечным, и Мег вдруг стало страшно… Нет, она не боялась Эрика; она боялась, что сейчас он выгонит ее и она больше никогда не встретится с ним.

— А билеты в пятую ложу до сих пор так и невозможно продать, даже за очень низкую цену, — чуть улыбнулась Мег.

Ей показалось, что Призрак усмехнулся тоже. Но потом он сурово сказал:

— Мы уходим. Я не собираюсь принимать участие в вашей судьбе, мадмуазель, как и в судьбе любой другой артистки, впрочем, тоже. Мне театр больше… не интересен, — кажется, последние слова дались ему с трудом.

Но Мег слишком устала для споров. Она забыла, что Эрик был нежен и предусмотрителен лишь с Кристиной — наверное, его так меняла любовь. Все, на что могла рассчитывать Маргарет, — это некая снисходительность для дочери мадам Жири.

Мег молча отдернула штору и решительно пошла к лодке, которая неожиданно обнаружилась на озере. Все-таки было в Призраке и его поступках нечто колдовское, словно он и впрямь мог зачаровывать предметы. Однако увидев пугающую ледяную зелень воды, Мег вздрогнула и остановилась. Эрик приблизился и, помедлив, протянул ей руку. Она коснулась ладони, спрятанной под черной перчаткой, оперлась на нее и шагнула в лодку.

* * *

Эрик все думал и думал об этой девчонке. Отчаянной, смелой девчонке — была ли она похожа на Кристину?.. Нет! Не больше, чем одна хорошенькая, молоденькая артистка на другую хорошенькую и молоденькую артистку. Эрику вдруг стало смешно — он заглядывался на девчонку, как обычный мужчина. Он… Призрак оперы, который обыграл ведьму-судьбу в орлянку, который сходил с ума от любви, который был готов сжечь весь мир ради нее, который почти умер — любовь убила его, как не смогла убить людская злоба и страх. После ухода Кристины с ее женихом, после той ослепляющей боли, на Эрика навалилась могильным камнем апатия — эти месяцы выпали из его жизни, где он жил, что он ел, он не помнил. А потом он… засмеялся... Его безумный смех разносился по старому кладбищу и это звучало столь жутко, что двое случайно оказавшихся там могильных воришек, побросав свои лопаты, бежали со всех ног к ближайшей церкви, дабы покаяться. И тогда Эрик осознал, что жив. А теперь обнаружил, что заглядывается на смазливых девчонок! Дьявол, да возможно ли это?.. Ведьма-судьба издевалась и сдавала не те карты — она была знатным шулером.

Мэг Жири просила его написать балет. Мэг Жири сама пришла к нему в подземелья… пришла к Призраку. Она не унималась, даже когда они плыли в лодке обратно. Хрупкая барышня, закутавшаяся в его рубашку и плащ, продолжала заглядывать ему в глаза и уговаривать подумать его по поводу балета — «совсем маленького». Тогда Эрик испытал жгучее желание ядовито поинтересоваться, чем она готова заплатить ему за работу. Но сдержался — все-таки мадам Жири слишком много сделала для него, и он не мог позволить себе оскорблять ее дочь — и только сильнее налег на весло, надеясь поскорее распрощаться с дерзкой девчонкой. Почти силой вытащив Мэг из лодки, Эрик сухо сказал:

— Надеюсь, вы осознали, мадмуазель, что не стоит совать свой хорошенький нос в эти подземелья?

— А… — начала было Мэг. В зеленоватом свечении озера ее светлые волосы сияли неземными отблесками, точно у русалки.

— Вам туда, — Эрик безапелляционно указал на коридор, ведущий наверх.

— И все же если вы напишете балет…

— Я вас сейчас обратно в воду брошу, — пообещал он, стараясь не думать о том, что зачем-то продолжает этот бессмысленный разговор. Словно ему важно подольше пообщаться с человеческим существом, которое его не боится. Словно ему приятно, что юная красивая девушка спокойно смотрит ему в лицо, пусть и скрытое маской. Словно…

— … я буду очень стараться — я умею работать, вот увидите, — продолжала щебетать Мэг, все же осторожно отступая подальше от озера, будто опасаясь, что он не выдержит и воплотит свою угрозу в жизнь. — До свидания и спасибо, Эрик!

— Прощайте, — машинально буркнул он, берясь за весло, и вдруг замер — она посмела назвать его по имени!

Она знала его имя! Значит Кристина рассказала ей… Что еще она рассказала?!

Он мгновенно обернулся, но Мэг уже быстро пошла прочь. Конечно, он бы мог нагнать ее за пару секунд, но заставил себя остановиться. А зачем? Для Кристины Дае… виконтессы Шаньи он умер. А Мэг Жири и так, судя по всему, не испытывала никакого страха перед Призраком — для нее он был обычным человеком. Так что ее знание его человеческого имени в сущности ничего не меняло.

* * *

На репетиции Мэг порхала, словно ей вообще не надо было касаться ногами земли. Она чувствовала себя превосходно! В голове звучала легкая музыка, а присутствие герцогини де Бофремон казалось чем-то незначительным. Уступив место другим балеринам, Мэг отрешенно смотрела на сцену, не замечая соперниц, и думала только о Призраке. Он был живым! Абсолютно живым и теплым — она это почувствовала, когда он вытащил ее из озера. А Кристина давным-давно несла какую-то ахинею про ледяные прикосновения — это она в той поземной водичке не купалась. А Мэг явно, пусть и недолго ощущала крепкое тело Эрика. Мэг видела, как подрагивают, словно желая удержать усмешку губы, не скрытые маской. Интересно все же, неужели все настолько кошмарно под ней?..

Когда Кристина на сцене во время оперы «Торжествующий Дон Жуан» обнажила уродство Эрика — это было ужасно. Но слишком далеко, чтобы увидеть все детали — всех испугало само явление Призрака. А потом учиненный им хаос и пожар. А мать не взяла ее с собою в подземелья, велела остаться с другими, и она выполнила приказ — увела людей из горящего здания.

Первая и единственная постановка «Торжествующего Дон Жуана». Наверное, Мэг была грешна: но куда меньше, чем все ужасы разрушений она запомнила оперу — прекраснейшую оперу! Она запомнила, как Призрак и Кристина пели, пели с обжигающей страстью. Запомнила, как он смотрел на нее. О да, Мэг была очень грешна: она невыносимо и постыдно завидовала Кристине, которой вовсе не нужна была безумная любовь безумного гения. А Мэг, облаченная в штаны и мужскую рубаху, стояла среди кордебалета, и с отчаянной ясностью понимала, что никто и никогда не посмотрит так на нее саму.

Мадмуазель Жири знала, что она красива. Порою, стоя перед зеркалом, она вглядывалась в свои правильные и нежные черты лица. Ни один самый строгий критик не назвал бы ее дурнушкой. И все же… Все же это не имело никакого значения. Миловидность куда меньше имеет значения для любви, чем многие полагают. Засыпая в своей пустой и одинокой постели, Мэг, не задумываясь, обменяла бы свое прелестное личико, свою изящную фигуру на близость дорогого человека. Иные мужчины обращали на нее внимание, иные желали ее. Но не было в ней чего-то такого, чтобы притягивало их, того, что внушало бы им подлинную любовь. Это особое свойство было в Кристине, за которую насмерть сражались два бесспорно выдающихся человека: Призрак и виконт де Шаньи. Было в некоторых ее подругах-балеринах. Мэг Жири всегда оставалась лишь приятной глазу особой, лишь героиней кордебалета, а не примой на спектакле жизни.

Мэг помнила тот маскарад, великолепный и блистательный. Она помнила свой соблазнительный, даже возможно, как ей казалось по прошествии лет, чересчур откровенный наряд. И все же именно Кристина, одетая куда скромнее, приковывала взгляды. И именно на нее смотрел Призрак, пришедший в алом образе смерти — неумолимой и величественной.

Теперь же Мэг знала, что Признак — человек из плоти и крови. Вот только он не создавал больше музыку. Или не пожелал создавать для нее, для Мэг… Громкий шепот режиссера вырвал ее из размышлений:

— Что стоишь? Поклонись же Ее светлости — она обращается к тебе!

И Мэг поспешно присела в реверансе перед герцогиней, которая удостоила ее нескольких кратких, но теплых слов. И увидев раболепную улыбку режиссера, поняла, что главная роль уже ее. Еще несколько дней назад она бы все отдала за это, но сейчас лишь спокойно проговорила должные благодарности — после подземелий Призрака мелкие театральные дрязги казались ей нелепыми и смешными. Увы, как многие темпераментные натуры, Мэг слишком быстро увлекалась и столь же быстро остывала.

* * *

После блистательной премьеры балета Мэг, бесспорно, стала царицей труппы. Разумеется, ей полагалась личная гримерная, и она, недолго думая, попросила себе бывшую комнату Кристины — чтобы хоть так быть ближе к тайнам театра. Теперь порою по вечерам, когда Мэг не танцевала в спектаклях и не отправлялась на какой-нибудь светский прием, она сидела у зеркала, за которым был спрятан ход в подземелья Призрака, и мечтала. И вот в один из таких дней Мэг расчесывала свои длинные светлые волосы, и ей вдруг страстно захотелось взять что-нибудь острое и обрезать их под корень. Она даже взяла в руки нож и медленно коснулась им прядей…

— Ну и что, позвольте спросить, вы удумали сделать? — раздался тягучий чарующий голос.

— Эрик! — счастливо воскликнула Мэг и резко обернулась.

Призрак, закутанный в свой неизменный плащ героя готического романа, сидел на ее постели, и Мэг почувствовала, как на щеках вспыхнул невольный румянец.

— Ничего, — осторожно сказала она.

— Надеюсь, — заметил Эрик. — И положите-ка нож.

Мэг с изумлением уставилась на клинок в своей руке, но послушно убрала его в стол. Несколько секунд в комнате царила душная тишина. Но потом воспитание и общительность мадмуазель Жири взяли вверх, и она затараторила слишком быстро:

— Вы пришли ко мне в гости — я так рада! Хотите чаю?

— Что? — Эрик, казалось, был изумлен, словно это не он заявился в покои к незамужней девице и уселся на ее кровать.

— Чаю, — повторила Мэг, удивленная куда больше, чем его внезапным появлением, его реакцией на это весьма тривиальное предложение. — Взгляните, сколько шоколада мне подарили.

— Да и цветов порядочно, — Призрак задумчиво окинул взором бесчисленные благоухающие букеты.

Не дожидаясь его согласия, Мэг наполнила чашки и протянула одну ему, не без ехидства заметив:

— Да, только от вас я неизменной розы не дождалась.

Эрик закашлялся:

— Вы ждали розу… от меня?

— Я ждала вашего признания, — отбросив всякую веселость, серьезно, почти сухо ответила Мэг. — Разве я плохо танцевала? Думаю, весьма недурно. Ах да, вас же не привлекает недурное, вам нужно гениальное!

Вот сейчас он ей и свернет шею за такую дерзость — мелькнуло у нее в голове. Но Призрак только задумчиво поглаживал пальцами фарфор чашки.

— Вы танцуете прекрасно, — наконец, негромко сказал он.

— Вы видели мой спектакль?

— Я видел все ваши спектакли.

От этих слов сердце заколотилось, точно безумное. И дабы скрыть свое внезапное смущение, Мэг быстро встала и отошла к окну.

— Вам не идут розы, — также тихо произнес Призрак.

— Да, на самом деле я их ненавижу… слишком красивые, невыносимо идеальные. Я люблю белые хризантемы, — прошептала Мэг.

— Это же траурные цветы. Во всяком случае, так считают все французы, — Эрик вдруг оказался у нее за спиной. Он не прикасался к ней, но она почти чувствовала его дыхание в своих волосах.

— Мне это неважно, — Мэг внезапно обернулась к нему, и он отшатнулся, осознав, что они стоят почти лицом к лицу. — Я люблю их!

Призрак поставил чашку на стол и отошел к зеркалу, словно собираясь скрыться через тайный ход. Но потом, помедлив, сказал:

— Не хотите прогуляться перед сном, мадмуазель Жири?

— В подземельях? — вспыхнула ребяческим интересом Мэг.

— Зачем в подземельях? — удивился Эрик. — На улице сейчас темно, мы можем гулять по Парижу.

* * *

Париж, умытый теплым дождем, посвежел и будто разнежился. Они шли по улицам, окутанным дрожащим светом газовых фонарей. Несмотря на сумерки, Призрак поднял ворот своего плаща и низко надвинул на лицо шляпу, так что невозможно было различить его маску. Мэг тоже набросила капюшон — не то чтобы она была столь уж известна, но пару раз ее уже подкарауливали возле театра особо впечатленные зрители из публики попроще. Где-то виднелся сад Тюильри и пахло весенним дождем. Мэг споткнулась о камень и чуть не упала. И Эрик, помедлив, протянул ей руку:

— Если хотите, можете держаться. Ваши поклонники мне не простят, если их богиня танца подвернет ногу в каком-нибудь переулке.

— Спасибо, — Мэг спрятала улыбку.

Они вышли к мосту Пон-дю-Карусель. Лениво и торжественно несла свои темные воды Сена. Прямыми изящными стражами застыли фонари.

— Красиво, — прошептала Мэг. — Ах, если бы можно было танцевать прямо здесь!

— Как средневековая уличная плясунья? — с улыбкой в голосе спросил Эрик, помогая ей подняться по ступеням.

— Да! Представляете меня в образе Эсмеральды? — Мэг отбросила капюшон и сделала несколько танцующих шагов по мосту, ударяя над головою в воображаемый бубен. — Месье Пуни написал прекрасный балет!

— А главное — весьма «приятно» изменяющий финал⁽¹⁾ оригинального романа, — ядовито заметил Эрик. — Как это мило: превратить красивого капитана из похотливой скотины в героя без страха и упрека.

Мэг остановилась и, обернувшись, понимающе посмотрела на него. Из-за маски и широких полей шляпы невозможно было увидеть выражение его лица, но по голосу стало понятно, что его глубоко задевает эта правка сюжета.

— Я бы тоже предпочла станцевать сцену казни — показать трагедию героини, а не слащавый финал. Но публика любит, когда все хорошо заканчивается, и я… понимаю ее. Нам всем хочется счастья, разве нет?

Эрик долго молчал, но потом наконец глухо ответил:

— Да.

И в этом «да» было столько ужасающей печали, что у Мэг защемило в груди. Она медленно приблизилась к нему и тронула его за плечо, пытаясь подобрать слова. И зачем она только заговорила об этом?! Так не сумев ничего придумать, она чувствовала ладонью его напрягшееся тело под слоями темной ткани. Эрик не сбросил ее руку, но и никак не ответил на этот жест поддержки — он словно застыл. И тогда Мэг с несколько принужденным весельем спросила:

— Уверена, что вам нравится Клод Фролло? Этот пугающий священник с блестящим умом.

Эрик хмыкнул и чуть расслабился:

— Забавно, что вы не выбрали Квазимодо — было бы более уместно... Но в любом случае, вы угадали, мадмуазель Жири, мне нравится образ падшего архидьякона.

Мэг рассмеялась:

— Мне тоже! — и подхватив юбки, затанцевала на пустынном мосту. — И все же я хочу роль Эсмеральды.

— Ты ее получишь, — бесстрастно сказал Призрак.

Мэг замерла и тоже перешла на «ты»:

— Только давай без, кхм… всяких жертв. Обещаешь?

Помедлив, он кивнул.

— Хотя знаешь, хочется чего-то нового… — она, запрокинула голову, задумчиво глядя в темное небо. — Ах, ну почему чаще всего главные героини всегда такие положительные — даже скулы от них сводит?!

— Ну отчего же? В некоторых городах этот балет запрещали из-за того, что некие ханжи сочли девицу недостаточно нравственной, — Эрик приблизился к ней и осторожно, словно чего-то опасаясь, поправил плащ на ее плечах. А потом быстро отошел к перилам моста и уставился на воду. — Нам пора обратно. Тебе нужно лечь спать.

— Но я не желаю спать! — возмутилась Мэг. — Только не надо быть точно моя матушка.

— Хорошо, не буду, — усмехнулся Эрик. — И я подумаю по поводу балета с иной главной героиней.

— Правда?! — Мэг не помнила себя от радости.

Призрак все-таки пообещал ей балет! Наверное, его одурманила магия ночного моста — и Мэг поклялась себе, что будет приводить сюда Эрика как можно чаще.

* * *

Ложа номер пять по-прежнему всегда пустовала, и Эрик мог беспрепятственно смотреть из нее все спектакли. Только теперь почему-то он все чаще предпочитал балет опере. Мэг танцевала самозабвенно. Мэг танцевала страстно. И было в этом безумном поклонении искусству нечто столь знакомое самому Эрику.

Иногда он видел, как она снимает свои пуанты и опускает ступни в приготовленную камеристкой воду в маленьком тазике. Эти ноги, натруженные и совсем не изнеженные, — единственное, что в прелестной Мэг Жири было несовершенно. И Эрика это странно завораживало, потому что делало ее живой. Той, что много и упорно трудится, дабы взлетать над сценой, словно фея. Однажды ему отчего-то стало стыдно, что он вот так подглядывает за ней, хотя прежде подобное его не волновало. И он зашел в ее гримерку, готовый к визгу и требованиям немедленно удалиться. Но Мэг, немало не смущаясь своей поднятой выше колен юбки и голых ног, только улыбнулась, увидев его:

— А вот и наш Призрак. Будь любезен, подай мне расческу, а то мне не дотянуться.

Она сидела в кресле, откинувшись на его бархатную спинку, и распущенные волосы струились по плечам. Эрик забрал щетку с туалетного столика и протянул ее Мэг — прикосновение теплых пальцев обожгло его руку… и он вдруг осознал, что не надел свои перчатки! Мадмуазель Жири же, как ни в чем не бывало, принялась расчесываться. Изредка она раздраженно дергала спутанные пряди и морщилась от легкой боли.

— Перестань, — не выдержал Эрик.

— Что? — она подняла на него удивленный взгляд.

Какие жесткие глаза на столь нежном личике…

Эрик подумал, что Мэг Жири очень похожа на кого-то из фейри — тех, что люди называют Прекрасным народом. И горе тому, кто попадает к ним в сети.

— Я тебя не поняла, — растерянно произнесла она, явно не подозревая, о чем он думает.

— Так ты себе выдерешь все волосы и облысеешь к тридцати годам, — съязвил Эрик, отгоняя мерзкую мыслишку, что тогда Мег хотя бы чуточку приблизится к нему в его уродстве.

Вместо этого он забрал у нее щетку и осторожно коснулся длинных прядей. Они показались ему поистине шелковыми! Какая банальная метафора…

Мег блаженно закрыла глаза — пушистые ресницы отбросили тень на светлую кожу. Эрик принялся расчесывать ей волосы. Они слегка сияли в тусклом свете газовой лампы. Иногда он разбирал спутавшиеся пряди просто руками — испытывая почти запретное удовольствие, что не надел свои перчатки. В какой-то момент он не выдержал и запустил пальцы в золотистый водопад этих волос. Они скользили по его ладоням, лаская кожу. Он наклонился, вдыхая аромат.

Мэг продолжала полулежать в кресле, закрыв глаза, и чуть улыбаться. Эрик чувствовал, как холодны его руки, и от этого ее кожа казалась еще более обжигающей и нежной. Он растирал ей виски, слыша прикосновениями, как стучит ее пульс. Гладил высокий лоб. Словно зачарованный, наматывал светлые пряди на свои пальцы…

— Мадмуазель Жири! — стук в дверь прозвучал ударом грома.

Эрик резко отпрянул. Расческа выскользнула из всегда таких ловких рук и упала на пол. Соблазнительный, волшебный сон оборвался…

Мэг недовольно простонала:

— Я выгоню эту девчонку вон — на что мне вообще камеристка? От нее одни проблемы… Уходи, Рози, я хочу отдохнуть! — крикнула она в сторону двери.

— Но как же, мадмуазель? — возмутились из коридора, не осмеливаясь, впрочем, войти. — Мне же надо заняться вашими волосами.

Эрик тенью скользнул к зеркалу, планируя исчезнуть из гримерки также, как и появился тут.

— Меня уже расчесали! — ответила Мэг. — Иди, Рози, у тебя свободный вечер. Сходи куда-нибудь, погуляй.

Но трудолюбивая девчонка отчего-то не обрадовалась внезапному отдыху, а подозрительно затараторила:

— Кто, мадмуазель? Если вы позвали эту зазнайку, что прислуживала мадам Карлотте, то она врет, что работала у испанской принцессы и вообще…

— Мой любовник меня причесал! — внезапно рявкнула Мэг, ударив в гневе ладошкой по подлокотнику.

За дверью булькнули и затихли. А Эрик от изумления поперхнулся и подавился внезапным кашлем. И эти звуки, наконец, навели Рози на умную мысль о том, что порою хорошая камеристка должна исчезнуть:

— Простите, мадмуазель, — пискнула она.

— Ты уйдешь или нет? — поинтересовалась Мэг и наклонилась за полотенцем. — Бр-р-р, вода остыла.

— Уже ушла! — и за дверью застучали каблучки.

— Вот и проверим, умеет ли эта девчонка держать язык за зубами, — Мэг сунула ноги в домашние туфли, одернула подоткнутую юбку и встала.

— Это было… — замялся Эрик.

— Вульгарно? — хмыкнула Мэг.

— Эксцентрично, — дипломатично заметил он, понимая, что не ему, едва не потерявшему от чувственного удовольствия голову, ее судить.

Впрочем, для нее это все было лишь забавной игрою, мимолетным событием, которое испарится из ее памяти — едва она выйдет за порог. И ему надо уходить — он ведь зарекался, что не повторит ту же ошибку, что и с Кристиной! А Мэг Жири была куда опаснее. И если он мог надеяться, что невинность и возвышенность Кристины позволят ей разглядеть за его уродливым лицом душу, то Мэг Жири не нужна ничья душа. В этой жизни ей необходим лишь танец! Ну и просто мужчина тоже пригодится.

Эрик с такой силой ударил кулаком по механизму, открывающему тайный ход, что разбил костяшки пальцев в кровь:

— Партитура нового балета лежит на столе. И прощай…

— Если ты сейчас уйдешь, то я запущу в тебя этим тазом, — с тихой яростью в голосе произнесла Мэг.

Он застыл и медленно обернулся.

— Я не утонченная леди. Мой отец был авантюристом и карточным шулером, а мать, как ты и сам знаешь, актриса.

— Ты хоть понимаешь, что несешь? — почти прошипел Эрик. — Ты одна, с мужчиной, в своей спальне. Мне достаточно сделать пару шагов, и ты даже не успеешь позвать на помощь.

Мэг уперла руки в боки, как уличная торговка, и усмехнулась:

— Ну так сделай.

— Сумасшедшая, — почти со священным ужасом пробормотал тот, кого называли Призраком Оперы.

— Мне уже подобное говорили, — она улыбнулась странной, завораживающей улыбкой языческой феи.

Эрик отнюдь не всегда жил монахом — вопреки тому, что он рассказывал Кристине, опасаясь оскорбить ее своими грязными плотскими желаниями. За золото можно было купить ласки разных женщин. Потом ему становилось гадко, и он зарекался, что больше никогда не пойдет к шлюхам. Но проходили месяцы воздержания, и он вновь, презирая себя, падал в этот омерзительный омут. Следовало соблюдать правила: только незнакомки, только темнота, только один раз с каждой. Не снимать маску и не целоваться. Первый и последний поцелуй в жизни ему подарила Кристина… А мать его никогда не обнимала и не целовала. Никогда.

Эрик сделал шаг, потом еще один. Он словно шел над пропастью. И хотя он порою по канату ходил над настоящей пропастью, но, черт возьми, то была твердая земля по сравнению с этим мгновением.

Мэг протянула ему руку.

— Зачем тебе это? — тихо спросил Эрик, медленно касаясь своей ладонью ее.

— Я люблю белые хризантемы, — прошептала она.

— Траурные цветы?

— Да. Мы не выбираем, что любить.

Он осторожно поцеловал ее в плотно сомкнутый рот, и тут же отпрянул, словно опасаясь, что мир разобьется вдребезги. Но мир устоял. Мэг задумчиво облизнула губы — и мир все же пошатнулся.

— Повторим? Я не успела распробовать.

— Я все правильно сделал? — спросил Эрик и сам ужаснулся, насколько скудоумно это прозвучало.

— Мне кажется, да, — Мэг улыбнулась.

И, помедлив, сия блистательная прима-балерина (которой молва каждую неделю приписывала нового любовника) застенчиво добавила:

— Я никогда прежде не целовалась.

1) В романе Гюго «Собор Парижской Богоматери» возлюбленный Эсмеральды — привлекательный капитан Феб де Шатопер не делает никаких попыток спасти ее, хотя это в его власти. В балете Пуни 1844 г. он свидетельствует в ее защиту и остается с нею, что превращает трагический литературный финал в счастливый.

Вернуться к тексту