Стыд и срам! (джен)

Где нет забвенья,

Там по камню вьются руны,

И струны лиры

Молчат о власти лет.

За мною юность

Незапятнанного мира

Встала как рассвет!

Забвенья нет,

А память стала силой,

Что хранит от бед…

Финрод-Зонг

Тоннель под Дворцом Императора уходил все глубже в недра Терры, и строящие его механикум со дня на день рассчитывали углубиться в базальтовый слой, но ничего подобного не происходило, только приборы, которым они привыкли доверять, начинали сбоить все больше, так что строители уже не могли измерить с точностью ни глубину, ни время. Даже верховный техножрец, руководящий строительством, не мог разобраться в происходящем, привычно сваливая все на Бога-Омниссию — «вот приедет Император, Император нас рассудит», как говорили в кузницах Марса, куда Император заглядывал раз в столетие. А Император взял, да и действительно приехал.

Верховному техножрецу приходилось видеть Императора во всей его славе, одетого в золотые силовые доспехи и с огромным мечом за спиной, но сейчас Император был одет просто, как обычный человек — на нем были мягкие сапоги и просторное одеяние, столь длинное, что верховный техножрец был вынужден отогнать от себя неблагочестивые мысли о том, есть ли под этим одеянием штаны или владыка Империума свободно помахивает там под подолом кое-чем неаугментированным, но все равно наверняка огромным. На поясе у Императора был красивый, но довольно обычный и даже древний меч, а в руках — простой деревянный посох, в котором не могло быть никаких механизмов, но Император, дойдя до конца тоннеля, несколько раз грянул посохом в стену, и стена обрушилась, открыв проход в невозможный в глубинах Терры город ксеносов.

— Добро пожаловать в Паутину, — гулко произнес Император. — Начинайте приводить в порядок жилые помещения, прежде всего убедившись в их безопасности. Пошлите отряд конструкторов и скитариев на другой край города и организуйте там оборонительные рубежи.

— Какой же враг будет угрожать нам в этом безжизненном мире? — спросил пришедший с Императором Вальдор, глава кустодиев, личной гвардии Императора.

— Враг у нас всегда один — глупость, — усмехнулся Император, и верховный техножрец, которому и облик, и действия Императора казались до тех пор еретическими, укорил сам себя за маловерие, услышав эту афористичную фразу, достойную великого Омниссии.

— За работу, товарищи! — подбодрил механикум Император. — Вальдор, я пойду вперед, проверю, чтобы вас не беспокоили, и вернусь, пожалуй, нескоро. Если кто будет меня спрашивать — я сижу на Золотом Троне и не могу отвлечься.

Вальдору почему-то пришла в голову несерьезная мысль, что с такой концентрацией сидят разве что на фаянсовом троне, в присутствии Императора ему всегда становилось легко и весело, и даже сейчас его не сразу обеспокоило намерение его повелителя покинуть Империум и удалиться неизвестно куда.

— Но постойте, мой король, — окликнул Вальдор Императора, уже перешедшего через мост, ведущий в пустынный город. — Вы же знаете, что некоторые просители бывают столь настойчивы, что пытаются подловить и меня, и Малкадора на пути в трапезную или в спальню. Что они подумают, если вы так никогда и не покажетесь из Тронного зала?

— Что ты меня съел? — предположил Император. — Так тоже можешь ответить, лишь бы отвязаться.

Появление людей в Паутине не прошло незамеченным, и на том конце города, у такого же моста через бездну, Императора уже ждал отряд эльдар.

— Ты не пройдешь! — провозгласил командир отряда, выйдя на мост, но это получилось у него не очень уверенно, слишком уж огромной и величественной была приближающаяся к нему фигура.

— Это ты мне говоришь? — возмутился Император. — Это я не пройду? Перед тобой не простой смертный, о недостойный потомок эльдар первых эпох!

Воин-эльда был гибок и быстр, и его клинок выпорхнул из ножен как птица, но Император куда быстрее ударил его посохом, да так, что многоопытный эльда взлетел в воздух и приземлился там, откуда пришел.

— Я мог бы сбросить тебя в бездну за твое безрассудство, но я не намерен проливать древнюю кровь эльдар, — проговорил Император, которому больше никто не отваживался заступить дорогу, хотя отряд и обнажил мечи, приготовившись к серьезной обороне против одинокого путника. — Я пришел с миром и хотел бы поговорить с вашими старейшинами.

— Неужели благородные эльдар стали забывать об учтивости и законах гостеприимства? — чуть насмешливо спросил Император, остановившись напротив высланного ему навстречу отряда. Даже среди мертвого мрачного города его голос и его взгляд дарили стоящим напротив него неожиданное спокойствие и радость, и мечи в их руках опустились сами собой.

— Если ты клянешься в том, что ты друг, то ты получишь то, что просишь, — ответил командир отряда, и свой собственный голос казался ему торжественным и чужим, словно вместо него говорил персонаж из давно признанных наивными легенд. Пространство вне Паутины последние пару тысячелетий было полно мерзким шепотом Слаанеш, космос и все в нем, когда-то принадлежащее эльдар, теперь стало враждебным, а более молодые расы, еще не вынужденные скрываться от демонов и, может, даже не обреченные на посмертную погибель в их лапах, будили в эльдар только оскорбленную злость и отвращение. И вот теперь даже в последний приют эльдар, в защищенную от варпа Паутину, пришли люди, и один из них, превосходящий других силою и размером, еще требует гостеприимства и встречи с вождями эльдар…

— Многие годы назад, когда мир был юн, я был удостоен звания друга эльдар, — заверил Император. — Я не забыл о старой дружбе и надеюсь, что и вы о ней вспомните.

— Следуй за мной, — пригласил командир отряда, и Император в окружении эльдар пошел по коридорам Паутины, в которых и пол, и стены были скрыты странным желтым туманом.

— Этот туман мне не нравится, — сказал Император. — Не запеть ли нам песню, которую раньше эльдар пели в дороге? Она прогонит туман и тьму, — и к удивлению своих спутников, Император запел на их древнем наречии, которое и они сами, столько тысячелетий меняя и совершенствуя свой язык, теперь понимали с трудом.

О Элберет Гилтониэль,

Мимониэн ан дириэль,

О калатарман ипоньян,

Ниппо эллома гиль эстэль…

— Здесь не виден свет звезд, — с грустью ответил командир отряда.

— Звезда должна гореть у тебя в сердце, и тогда ничто не сможет ее потушить, — убежденно сказал Император, а его спутники только вздохнули с глубокой грустью, оплакивая в сердцах своих судьбу своей расы, чьи души после смерти осуждены на плен в когтях Слаанеш, куда уже попали почти все хранившие их раньше боги.

— А туман между тем рассеялся, — заметил Император. — И владычица Элберет по-прежнему слышит нас, блуждающих во тьме.

Корабли эльдар путешествовали по Паутине практически со скоростью мысли, и очень скоро Император оказался среди невероятно высоких готических шпилей Комморры, сопровождаемый встретившим его отрядом, все больше походящим на почетное сопровождение, а не на конвой. Огромный и монументальный, словно оживший памятник или могучий герой из далекого прошлого, Император проходил по улицам Комморры, и злые насмешливые слова замирали в устах зевак, а вслед за сопровождавшим его отрядом уже следовала толпа. Император же как будто не замечал этого, рассматривая изысканную, но словно больную архитектуру, поднимая глаза к куполу, заменяющему в Паутине небо, чтобы найти источник озарявшего все неяркого света, и отмечая взглядом мерцающие высоко над головой фальшивые звездочки. По лицу Императора было видно, что все это ему не слишком-то нравится и от цитадели эльдар он ожидал чего-то другого, а уличные зеваки, которым и самим в жестоко относящейся к ним Комморре нравилось далеко не все, не так чтобы и обижались на такое молчаливое неодобрение, пусть и исходило оно от чужака.

Так, во главе необычно молчаливой толпы, Император прибыл к дворцу верховного архонта и взошел по ступеням, а потом обернулся к народу на середине лестницы.

— В древние времена эльдар называли меня своим другом, — гулким, наполняющим пространство голосом произнес Император. — Я пришел возобновить старую дружбу, — Император замолчал и задумался, словно сомневаясь, стоит ли предлагать свою помощь этим эльдар, столь отличным от их благородных и возвышенных предков, а толпа, к которой верховный архонт не выходил уже много веков, терпеливо ждала его слов.

— Вы слишком долго провели в полутьме, но не все еще покрыто мраком, — убежденно произнес Император со ступеней чужого дворца. — Укрепитесь сердцем — лучшей помощи не будет у тех, кто отчаялся. Ваших предков вывел из тьмы великий Ороме, но и во тьме под звездами был основан Дориат. Только звезды те были настоящими, а не теми, что я вижу здесь над головой.

С этими словами Император развернулся и ушел во дворец архонта, а оставшиеся у ступеней дворца эльдар стали наперебой делиться догадками, кто их посетил, и версии довольно скоро дошли до эльдарских легенд, в которых были и Ороме, и Дориат. Жители Комморры считали эти легенды детскими сказками, выдумками древних примитивных племен, но ведь и четырехметровый гигант, похожий на человека, который явился в Комморру как к себе домой, им до сегодняшнего дня показался бы выдумкой. А его голос, когда он говорил об Ороме и Дориате, был очень убедительным, и многие слышали изголодавшейся по истине душой, что им сказали правду — без расчета и без обиняков, открытым и чистым сердцем. Это редко случалось в Комморре и потому произвело впечатление.

— А я говорю, что это Феанор вернулся из чертогов богов, — слышалось в толпе, где кто-то припомнил, что у Феанора тоже были черные волосы. — Ох, будет нам на орехи и за пиратство, и за грабежи.

— Как будто сам Феанор не начал с резни и похищения кораблей, — отвечал кто-то, и вслед за ним третий голос напоминал, что Феанор этим, можно сказать, кончил, а до того успел сделать много хорошего.

— Феанор отбил корабли не ради наживы, а ради мести за смерть отца, — возразил на это первый голос. — А мы сидим здесь и даже не думаем счесться с Голодной Сукой за смерть наших братьев.

В любой другой день циничные жители Комморры подняли бы любого на смех за предложение пойти бить морду Слаанеш, но изменчивые и впечатлительные эльдар легко переходили от радости к отчаянию и от подлости к героизму, находя в таких колебаниях особое наслаждение, да тут еще и уличный певец почуял возможность урвать минуту славы, и над площадью перед дворцом архонта зазвучал его чистый и хорошо поставленный голос.

А когда он в последний бой уходил,

Я понял, что он не вернется назад.

Он сказал, что за все отомстит один.

Я не мог ему посмотреть в глаза.

Я лишь видел, как к северу нёс его конь,

Как лазурный плащ летел за спиной,

Как бился волос золотых огонь,

Да прощально пропел его рог боевой...⁽¹⁾

Трое древних архонтов смотрели из окон дворца на плачущую от светлой печали толпу и сокрушенно качали головами.

— Видите, не принять этого демагога — не вариант, — сказал один из них. — Того и гляди чернь взбунтуется и действительно пойдет воевать со Слаанеш.

— Можно сделать так, чтобы он отсюда не вышел.

— А останавливать и разубеждать вот их всех будешь ты, да?

— Я бы не стал с ним связываться, — осторожно вступил третий. — Я почувствовал его ауру: по сравнению с ним разбудить аватар Кхейна — это все равно что бутылку вина открыть.

Так и случилось, что Император предстал перед девятью великими архонтами Комморры, хотя архонты собрались и не сразу — но уж тут им нужно было пенять на себя, за это время Император поговорил с простыми солдатами, еще раз вышел к народу и узнал о нынешних эльдар многое, что от него стоило бы пока скрывать.

— Стыд и срам! — грянул Император, глядя на могущественных архонтов как на подсудимых. — Имея такие таланты и такие возможности, вы отсиживаетесь в норах! Живете разбоем, устроили пыточные во дворцах и гладиаторские бои на аренах! Вы, благородные эльдар, чьи предки были величественны и благородны даже в горе и в заблуждениях!

— Не для того ли ты это говоришь, дорогой гость, чтобы самому занять наши «норы»? — довольно проницательно спросил один из молодых архонтов, который не упустил из вида то, как долго по приказу Императора люди докапывались до входа в Паутину. — А нас ты приглашаешь выйти под гнев и коварство Слаанеш. Не ей ли, Голодной Сукой, ты и послан?

— Разумный говорит только о том, что знает, Ириэль, сын Индранеля! — прогремел Император в ответ, и его гнев сгустился вокруг него тучами. — А твоя душа так слепа и глуха, что не узнает истину, даже ткнувшись в нее носом!

— Перестаньте, — спокойно произнес старший из архонтов, ему показалось, что он узнал этого сварливого, беспокойного, но мудрого и справедливого человека — как бы невероятно это ни было, сколько бы тысячелетий с тех пор ни прошло. — Я буду говорить.

Многие из присутствующих помнили Империю Эльдар до постигшей ее катастрофы, но старый, не сдающийся времени Белегдил помнил ее еще до того, как империя начала приходить в упадок, и его рассказы о тех временах любили послушать — а теперь он начал с еще более давних дней, для остальных скрытых за пеленой веков.

— Наши дороги разошлись с дорогами людей очень давно, но тогда же мы откололись и от своего народа, — медленно начал старый архонт. — Эльдар уходили за море, и их корабль вставал на Прямой Путь — а мы были молоды и не желали покидать Лориен.

— Лориен! — повторил Император как пароль, и в этом слове прозвучали свежесть весны и пение птиц.

— Мы были самонадеянны, этот грех свойствен молодости, — продолжал старый архонт. — Мы не хотели признать, что без Владычицы Галадриэль Лориен будет уже не тот, и жизнь наказала нас, заставив наблюдать, как умирает на наших глазах то, что было нам даже дороже Валинора. Последний корабль уже давно ушел, и вот я, наконец ответив на зов моря, построил с друзьями новый корабль. Мы вышли в море, и воля моя вознесла корабль в небеса, где мы видели небывалые созвездия и огромные зарницы, охватывающие все небо. Мы были уверены, что сами, без чужих подсказок, нашли Прямой Путь, и вступили на открывшуюся нам новую землю со священным трепетом.

Мир, в который мы попали, был юн, свеж и пустынен. Ни герои, ни боги не вышли нас встречать, но мы чувствовали могучее течение жизни в окружавших нас деревьях и травах. Мы строили, украшали, любили, рожали детей и думали, что Валар оценят наши таланты и наше смирение и явятся нам, чтобы вместе с нами порадоваться делам наших рук. Магия, что хранила и благословляла Лориен, не давалась нам в этом мире, но мы создавали машины — сначала простые, а потом все более изощренные — и они помогали нам в нашем труде. Мы создали подобие палантиров, но и эти творения, достойные великого Феанора, не привлекли к нам взоры Валар.

— Ты ведь понял уже тогда, Белегдил, что вы попали не в Валинор, — мягко заметил Император. — Ты же всегда был умным и наблюдательным эльда. Почему ты не сказал своим последователям правду? Правда нужна душе так же, как воздух телу. Нет ничего дороже и нужнее правды.

— Я не хотел отнимать у них надежду, — печально произнес старый архонт. — Ведь был маленький, самый незначительный шанс, что я ошибался сам — как я, не видевший Валинора, мог сказать, что наш прекрасный мир — наверняка не Валинор?

— Хорошо ли это вышло? — с укором спросил Император. — Вы обманули сами себя — а потом обвинили Валар в том, что те о вас якобы забыли.

— Они в своем могуществе могли бы прийти к нам, прийти куда угодно, — вмешался один из молодых архонтов, он и погибших в битве со Слаанеш божков почитал выдумкой, а легенды о Валар до сегодняшнего дня считал ерундой, но его неожиданно захватил этот разговор, в котором о Валар и о мифических героях прошлого говорили совершенно серьезно, даже запросто, как о своих знакомых.

Старый архонт Белегдил остановил говорившего движением руки и продолжил свою повесть.

— Мы решили тогда, что мы обойдемся одни, ведь наше могущество росло с каждым десятилетием. Мы плавали по воздуху так же, как и по морю, мы открывали новые миры, тем же способом, что унес нас из Средиземья. Мы сами казались себе богами, до того нам было подвластно все, включая воскрешение мертвых. Наши миры процветали, наши архитектурные формы, наши песни и музыка были совершенны — и нам казалось, что стоит только вместе со смертью победить скорбь, как новый Валинор, созданный нашими руками, воссияет на всю Вселенную.

— В форме нет совершенства, совершенство — в уместности, — возразил Белегдилу тот единственный слушатель, для которого он говорил. — Многие песни эльдар, которые помню я, печальны — но их исполняют ко времени, и печаль становится для души радостью. А жизнь, увы, порой бывает достойна слез — но уместная скорбь совершенствует душу и выправляет наши пути.

— Я знаю это, великий майа, — ответил Белегдил и поднял глаза. — Я надолго это забыл, но теперь начал говорить правду, вспомнил Лориен и построенный своими руками мир Армаали — и знаю это снова, потому что скорблю о них.

— Я помню, что любовь древних эльдар длилась всю их жизнь, — продолжил за него тот, кого человечество объявило своим императором. — Их супружеская любовь не всегда была счастливой, и порой их разлучала смерть — верно, в своем стремлении избавиться от скорби вы решили сначала покончить с этим. Вдовые кивали на историю Финвэ, не задумываясь о том, как эта история продолжилась в Феаноре, а потом постепенно любовь перестала переживать не только смерть, но и куда более мелкие препятствия стали для нее помехой. Словно проклятое зеркало, любовь, величавая даже в горе, разлетелась на десятки осколков и превратилась во множество мелких страстей, не возвышающих душу, а ввергающих ее в мучения и бесчестие. Так ли все было?

— Так, — скорбно кивнул старый Белегдил.

— Плодом этих страстей становились порой дети, прижитые эльдар от других рас, и даже когда дети эти оказывались ничем не отличимы от эльдар, их почитали нечистыми — пример Эарендила и сына его Элронда Полуэльфа, чья слава переживет этот мир, ничему вас не научил. Так среди вас появились эльдар, которых другие считали ниже себя — вскоре после того к ним прибавились и те, кто якобы ведет себя как полукровка, а теперь вы уже докатились до того, что стали делать рабами своих собратьев. Верно ли я рассказал?

— Верно, — вздохнул Белегдил. — Но расскажи нам и свою историю, раз ты уже узнал нашу.

— Я покинул Средиземье раньше тебя, мой друг, — произнес собеседник Белегдила, и одно это слово успокоило собрание: хоть речь его и была объективна и бесстрастна, в тоне его голоса слышался обидный своей правотой упрек — но ведь он все же называл эльдар своими друзьями. — Мастер Кирден вывел свой корабль на Прямой Путь, и я с моими героическими спутниками достиг берегов Валинора, где и пребывал несколько эпох в размышлениях, радости и общении с дорогими мне душами. Когда счастливые эпохи минули, я с радостью приветствовал вернувшегося Радагаста, а вслед за ним, всего тысячелетие спустя, пришел Йарвен — как бы я ни был рад его видеть, то, что Йарвен покинул любимые им леса и поля, не показалось мне хорошим знаком, и мне подумалось, что я должен вернуться и помочь людям. Йарвен долго отмалчивался, когда я спрашивал его о последних веках перед его уходом, Манве не хотел меня отпускать, но я всегда был упрям и настоял на своем, хотя Йарвен меня предупреждал.

Тяжело было слушать рассказ Йарвена о том, что случилось с Землей, а увидеть было еще горше. Большая часть ее превратилась в пустыню, исчезли и зеленые леса, и чистые реки, и даже моря обратились в пыль. Но хуже всего было то, что люди оскотинели и испаскудились хуже орков. Я думал вдохновлять правителей и помогать им советом, но на той Земле, куда я пришел, мне было совершенно не на кого опереться. Пришлось самому брать в руки меч и кроме магии пользоваться помощью машин — я свергал тиранов, рушил храмы ложных богов и дожился до того, что голову мою увенчала корона, которой я совсем не хотел. Но столько еще не сделано и так мало под рукой верных людей… Впрочем, я пришел не жаловаться вам на свои проблемы...

— Почему же ты не пришел к нам раньше? — перебил один из архонтов, и тот, которого люди объявили своим императором, услышал в его вопросе не благородное желание помочь и стать тем, на кого можно опереться, а старую эльдарскую спесь, что полагала, будто эльдар прежде других достойны помощи. Впрочем, хорошо было уже то, что вопрошавший признавал, что им нужна помощь.

— Люди — младшие дети Эру, — ответил занявший поневоле место императора. — Век их короток, душевные силы невелики, и они редко успевают за свою жизнь достигнуть настоящей мудрости. Им нужна была помощь в первую очередь, и они ее получили. Вы же, эльдар, — старшие дети Эру. И вы могли бы обойтись без моей помощи и не заставлять меня за вас краснеть!

— И все же жаль, что ты пришел слишком поздно, — печально сказал Белегдил. — Теперь ты увидишь только гибель моего народа.

— Даже гибель может быть такой, что память о ней никогда не умрет, — прозвучал строгий ответ, в котором была вера, что у слушающего достанет сил найти в нем вдохновение и не поддаться страху. — И я пришел не поздно — поздно было бы пару тысячелетий спустя, когда на местах имперской аристократии вместо вас сидели бы бывшие разбойники и гладиаторы. А теперь еще есть надежда.

— Что нам нужно сделать? — после долгого молчания спросил Белегдил.

— Прежде всего, надо стереть с лица земли гемункулов, этот позор вашего города. Вернуть свободу рабам и пленникам. Восстановить справедливость.

— Это будет сделано, — объявил Белегдил, вставая с места, но его соседи не могли решиться вступить в схватку со зловещими и жестокими гемункулами, которых они сами же когда-то вырастили в глубинах Комморры, а теперь гемункулы давным-давно отбились от рук. В случае поражения плен сулил бесконечные мучения в их лабораториях, а смерть — вечные муки в когтях Слаанеш.

— Так же девятеро сидели полукругом на Совете Элронда, — с укоризной сказал их гость. — И все они добровольно решились на почти безнадежный поход во тьму и ужасы Мордора. Вам ли, князьям эльдар, трусить там, где не струсили хоббиты? Стыд и срам!

Еще трое встали со своих мест и подошли к обличавшему их гостю.

— Это будет сделано, — сказали они один за другим.

— Ну же, разве в ваших жилах течет не та же кровь, что текла в жилах благородного Финрода Фелагунда и бесстрашного Эктелиона?

— Это будет сделано, — наконец произнесли и оставшиеся пятеро и вышли прочь, немного ссутулившись под тяжестью своих слов. В них не было обычного для эльдар их эпохи воодушевления, которое вскоре сменялось апатией и отвращением к действию, но их решимость и мрачность предвещали бóльшую стойкость, достойную давно ушедших времен.

Лишь древний Белегдил остался со своим старым знакомым, на которого раньше, в другую эпоху, он смотрел сверху вниз, а теперь, когда тот явился во всей своей силе и славе, Белегдилу приходилось запрокидывать голову. Но глаза, то суровые и холодные, то теплые и искрящиеся, были все те же, пусть теперь их уже не обрамляла сеточка стариковских морщин и не скрывало, как бывало порой, облачко табачного дыма.

— Я, похоже, догадываюсь, почему на твоем одеянии символ орла, — с улыбкой сказал Белегдил, вспоминая бесконечно далекое прошлое.

— Да, ты видел его однажды вместе со мной.

— Можно, я задам тебе несерьезный вопрос?

Собеседник Белегдила кивнул, а Белегдил взглянул в его глаза и почувствовал, что из души его, отчаянно и безнадежно, рвется другой вопрос: «Правда ведь, всего этого не было?»

«Скажи, умоляю, скажи, что всего этого не было! — мысленно произнес старый эльда. — Не было умирающего Лориена, не было скитаний в чужих мирах, не было имперских интриг, жестоких войн, опостылевшего тщеславия, стяжательства и разврата, от которых пришлось бежать в еще новую тогда Комморру. Не было и Комморры, где оказалось даже хуже, а потом стало и того противнее. Не было бессмысленных веков, проведенных в страхе и зле. Правда же, я всего лишь задремал под меллорном, и мне приснился длинный запутанный сон, под конец превратившийся в кошмар?»

Но на серьезный, идущий из глубины души вопрос и ответ был бы серьезный: собеседник сказал бы Белегдилу, что скорбь и больная совесть исправляют душу и что у живого всегда есть надежда, только у труса ее нет.

— Ну так где же твой несерьезный вопрос? — спросил Белегдила его старый знакомый, а Белегдил улыбнулся в ответ.

— Зачем ты сбрил бороду, Митрандир?

1) Полностью песню о благородном Финголфине можно прослушать, например, здесь: https://www.youtube.com/watch?v=iL_O6BAAnW8

Вернуться к тексту