Я.Р.В. Лавил - черный человек (beta) (джен)

— Черт вас всех дери! Я на такое не подписывался! — толстячок в белой рубашке навыпуск и уже порванных белых штанах с кровоподтёками на них неуклюже взмахнул руками.

В этот раз ему удалось сохранить равновесие. Стальная мясорубка, состоящая из четырёх шнеков, на которых мы так заботливо расположились, грубо шевельнулась, но вроде бы не сдвинулась с места. Кто-то — с явно хорошим чувством юмора — проверял её работоспособность перед тем, как дёрнуть главный рубильник.

— Ай! — девчонка слева от меня рефлекторно ухватилась за выпирающий на полметра край своего шнека и закономерно порезалась.

Всё на это и рассчитано. Чертова западня не подразумевала, что из неё кто-то будет выходить живым.

Мы стояли на самом верхнем шнеке, что крутился только по команде, а вот на втором и третьем уровне движение не прекращалось ни на секунду. Мне хватило короткого взгляда вниз, чтобы едва не опорожнить желудок. Некогда сверкающая смертельно заточенная сталь потемнела от засохшей крови. Старая, смердящая мясорубка ждала новых жертв, издавая утробный голодный вой из своих ненасытных недр. Хорошо, что я надел кроссовки. Давно хотел в них бегать по утрам, да всё никак не получалось, а теперь их мягкая, почти липкая подошва помогала мне совсем в другом деле. Жаль только, на сеанс я не додумался надеть тренировочный костюм. Балансировать над пропастью в брюках — то ещё удовольствие. А ведь я думал, что взять штурмом это красочное место смогу исключительно благодаря своему деловому шарму. И обворожительной улыбке. Ага, я наивный дурачок. Впрочем, всё как всегда.

— Господи! Оно возвращается! — взвизгнул паренёк лет двадцати пяти в футболке, раскрашенной, кажется, всеми цветами радуги.

Он попятился и едва не сорвался со скользкого металлического цилиндра. На пареньке красовались короткие шорты, из которых торчали тощие волосатые ноги. Жилы на них были натянуты так, как тетива у лука.

Оно действительно возвращалось. Огромная кукольная голова с застывшей улыбкой, больше похожей на злобный оскал, и с запавшим левым глазом. Правый её глаз чувствовал себя намного лучше. Он сверкал красным зрачком и с безумным интересом рассматривал наш выживший квартет. Голова куклы появилась из-за края приёмной чаши мясорубки, как неспешно вылетевший из-за дома дирижабль. И абсолютно такого же размера. К слову сказать, до края мясорубки никто из нас не смог бы дотянуться, даже если бы двое человек встало друг другу на плечи. Младенческий смех, будто пропущенный через огромную медную трубу, заставил поморщиться от боли. Он проникал прямо в мозг и явственно сводил с ума.

— Друзья, вас осталось всего четверо! Давайте играть дальше! Больше игр!

Губы куклы не двигались, а голос шёл из той же медной трубы. Багровый глаз куклы засиял ещё страшнее.

— Фарфоровая дрянь! — ругнулся толстяк, задрав голову.

— Боже, не злите её, пожалуйста! — чтобы сохранить равновесие, девчонка упёрлась коленками в шнек и стряхивала с пораненной руки кровь.

— Все помнят правила игры? — не унималась кукольная голова.

— Пошла к чёрту! — заскрипел зубами толстяк.

Шнек мясорубки показательно дернулся еще раз. Все рефлекторно вскрикнули. Но, как и прежде, удержали равновесие. Нам явно оттягивали неизбежный момент. Эта игра в вопросы и ответы мне порядком поднадоела, тем более, когда наша импровизированная команда ещё не дала ни одного правильного ответа. Подозрительно всё это как-то, но правильные выводы ещё не посетили мою светлую голову. Пока там гулял лишь ветер ужаса.

— Итак у нас следующий вопрос: ваше самое любимое животное? И помните: если кто-то соврёт, один из вас умрёт! — кукольная голова парила над нами и всё больше и больше походила на абстрактный дирижабль.

Я прикусил губу. Последнее животное, которое посещало мою квартиру, лежало трупом в холодильнике уже несколько дней. М-да уж, моё первое впечатление об этом уютном с виду центре семейной психологии было явно завышенным. А ведь как всё хорошо начиналось…

— Ты решился идти туда? — Яр в очередной раз осмотрел меня скептическим взглядом, скрестив на груди руки.

Я хорохорился перед зеркалом, расправляя складочки на пиджаке и борясь с запонками. Я улыбался, но руки как-то странно тряслись. От страха? Скорее, от волнительной неизвестности. Все-таки не каждый день идёшь под прикрытием Инфернального босса в тайную лабораторию Чернобожцев. И ведь как всё совпало с этой злополучной визиткой! В кустах был не рояль, а целый оркестр. Винить в чем-то Борисыча бессмысленно, он такая же жертва, как и я. Жертва чужих игр.

— А что? Разве у меня есть выбор? Твоё Темное Царство мне его не оставило, если ты не заметил.

Я не хотел упрекнуть Яра в его неуклюжести, но это получилось само собой. Слова прозвучали слишком резко, с истерическими нотками. Ненавистный галстук мешал дышать. Сначала я ослабил узел, а потом и вовсе его снял.

— Прости, это была продуманная ловушка.

— Конечно, вот только… — я замер, уставившись на собственное отражение: уставшее и не выспавшееся лицо с чёрными кругами под глазами. — Зачем я им?

Яр прошёлся от одного угла прихожей до другого. Он задумчиво гладил подбородок и смотрел в пол.

— Мне кажется, ответ тут очевиден. Ты повелеваешь тьмой, как и Чернобожец, но не принадлежишь ни к одному их Дому. Ты идеальное оружие против Чернобожцев. Помнишь? Они воруют осколки Великого Зеркала, а для Инферналов это святые реликвии.

Я бросил на Яра резкий испепеляющий взгляд:

— Оружием мне быть еще не приходилось! И я помню про осколки. Один такой обошёлся мне очень дорого.

Яр лишь растерянно развёл руками.

— Значит, такова судьба. И твоя, и моя.

Он был подавлен похлеще моего, злые шуточки в мой адрес закончились тем злополучным вечером, и теперь мы думали лишь о том, как выбраться из той ситуации, в которой оказались. Правда, думали молча, каждый сам про себя.

— Не знаю, есть ли смысл брать тебя с собой? — я аккуратно снял родовое кольцо с пальца, подкинул в руке.

— Поверь, есть! — всполошился Яр и уже было сделал в мою сторону шаг, но осекся — он всего лишь бестелесный призрак и мало что мог, кроме как жужжать над ухом приставучей мухой. — Кумир предупреждал о каком-то энергетическом поле, которое будет блокировать любую магию извне, я не уверен, что брать перстень — хорошая идея.

Я посмотрел на Яра через зеркало, не отводя от него взгляда, положил кольцо на тумбочку. Предок окончательно замкнулся в себе, беспокойно крутанулся волчком и выдавил улыбку.

— Но если получится разломать их генератор, кольцо и пригодится. Я буду ждать твоего сигнала и приду на помощь настолько быстро, насколько смогу.

Яр очень не хотел отпускать меня одного, но в этот раз я и вправду хотел обойтись без его помощи. Хотя бы в этот раз. Да, я терял хорошую поддержку, дельный совет и просто знакомое лицо в логове врагов, но я пойду к Чернобожцам, а значит, смогу применить силу тьмы. Мои руки чесались повторить тот фокус с пентаграммой. Будет забавно смотреть при этом в лица этих недоучек. Тоже мне, адепты злого культа. Пусть увидят настоящую злость.

Я закончил приводить себя в порядок, проведя рукой по волосам и растрепав их.

— Барьер! — Яр уже долго смотрел мне в спину.

Он ждал, пока я вспомню о защите сам, но я обходился без неё уже неделю и как-то привык полагаться на собственные инстинкты и боевые навыки.

— Точно… — я заколебался, но приложил руки к телу.

От бедра до груди прошёл колющий разряд, который разросся теплом. Я действительно уже отвык от этого ощущения. А самое страшное: даже с защитным барьером я больше не чувствовал себя в безопасности.

— Так-то лучше, — Яр смотрел на меня взглядом брошенного пса.

Он очень не хотел оставаться дома, и я его прекрасно понимал. Он один раз уже недоглядел за мной. Представляю, какую взбучку предок получил за это в Лимбе, но он прав. Такова судьба. И его, и моя. А еще я наконец-то осознал и принял последнее пророчество Миры. Баланс. Я должен научиться балансировать между тьмой и светом. И Паридай. Загадочная женщина, что принесёт мне неудачи и даже смерть…

— Барьер выдержит тьму?

Почему-то я сильно в этом сомневался. Защита помогала от злых посягательств Инферналов, и то не особо настойчивых, а тьма… Она уничтожала Инферналов пачками и без особых проблем. Моя защита для неё как листок бумаги против острого самурайского меча. По крайней мере, так казалось со стороны.

— Я думаю, удар, максимум два, — Яр поморщился, давая эту оценку.

Всё понятно: он и сам не знал этого наверняка. Стоило ли мне тратить силы на поддержание барьера? А если его учуют Чернобожцы в лаборатории? Всё это было слишком рискованно. Я сосредоточился и развеял с себя защитный эффект. Яр побледнел пуще обычного.

— И что ты задумал?

Я тяжело вздохнул, растёр глаза. Они болели не от света, а от навалившихся проблем.

— В печати нет смысла. От тьмы она не спасёт, а Инферналов там не будет. Чернобожцы мнительны, почувствуют барьер и догадаются, что я заглянул к ним на огонёк не просто так. Пойду так…

— И без защиты, и без кольца? — тихо пролепетал Яр.

Он был готов упасть в обморок, но вряд ли бы это тронуло мою душу.

— Да, — сухо отозвался я. — И я думаю, мы не будем с этим спорить.

Яр не касался запрета использовать мне тьму. И так понятно, чем я буду бить супостатов. Оставалось только надеяться, что лаборатория действительно хорошо спрятана и мои выкрутасы в этот раз никто не увидит. Последнее, что я должен был взять с собой, это камень-пропуск от Кумира. Яр не видел его и даже не ощущал. Похоже, главный Чернобожец не соврал и внутри этого булыжника действительно нет магии. А что до красной капли, которая пульсировала в центре, я думал, где-то сзади должен был быть отсек с батарейкой. Яр изумлённо следил, как я вытащил камень из ящика и с невозмутимым видом, словно делал это каждый день, спрятал его во внутренний карман пиджака. И опять. С виду он был большим, его рефлекторно хотелось взять обеими руками, но как только мои пальцы сжали булыжник, он неуловимо уменьшился в размере.

— Это что ещё такое?

Яр провожал меня до входной двери, требуя, чтобы я прояснил ситуацию. Я лишь рассмеялся и, стараясь покинуть квартиру как можно скорее, юркнул в коридор.

— Это пропуск, не переживай, сейчас такие в моде.

Яр не успел ответить, я захлопнул дверь и направился к лестнице.

Хоть ночь прошла благодатно, и я впервые выспался за эту неделю, набравшись сил, но решил, что небольшая утренняя разминка на лестничных ступеньках мне не повредит. Впереди намечалась шикарная драка, я бы даже сказал, бойня, и к ней надо подготовиться морально. Я ещё раз проверил наличие запасов тьмы. Пентаграмма очутилась на ладони, но я не закончил её. Слишком большой соблазн пострелять по бутылкам, но вокруг люди, да и к тому же хулиганить возле дома — это дурной тон. Осколки печати хорошо резали как сталь, так и бетон вместе с человеческой плотью. Поднявшееся с утра настроение окончательно меня покинуло.

«Интересно, куда же делся Матвей? Ума не приложу, как напроситься к соседям в гости. Может, как-нибудь встречу его родителей у дома и спрошу, как дела? Узнаю, как они готовят мальчика к школе, может, наплету что-нибудь о воображаемом шкодливом племяннике».

Поток моих мыслей сначала остановился, а потом окончательно рухнул. Входная дверь подъезда была открыта, и прямо на пороге я чуть не столкнулся с мужчиной и женщиной. Им было чуть больше тридцати. На плечах женщины платок. Его кончиком она вытирала слезы. Заплаканное опухшее лицо смотрело в пол. Мужчина обнял её и повел внутрь дома. Они прошли мимо меня молча и не торопясь. На колонне, подпирающей подъездный козырек, висело свеженаклеенное объявление. Его распечатали на обычном цветном ксероксе. В центре фото. Мальчик с сачком для ловли бабочек или майских жуков. Он улыбался. Я без труда узнал на фотографии Матвея. Моё сердце рухнуло в груди: надежды не оставалось. Под фотографией большими буквами текст:

Матвей Зорин. Пропал мальчик, на вид десять лет, вышел из дома в серых штанах, белой футболке и спортивных кроссовках. Всем, кто что-либо знает о местонахождении Матвея, просьба позвонить по номеру телефона.

Номер прилагался, как и куча другой не менее важной, но уже бесполезной информации. Я поспешил уйти прочь. К своему ужасу, я не столько оплакивал судьбу ни в чем не виновного мальчугана или горе его родителей, сколько тот факт, что вещи Матвея, которые так точно были описаны в объявлении, всё ещё лежали в моей квартире. И они недвусмысленно изодраны в клочья.

Я ещё раз проклял Тетруса и подославшего его Рега. Похоже, план этого кошмарного дядьки ещё долго будет мне аукаться. Но теперь хоть стало понятно, что происходило с людьми, из которых так любили вырываться Инферналы. Как будто можно было надеяться на что-то другое...

* * *

— Доброе утро, вы на прием?

Девушка с доброй, почти лучезарной улыбкой встретила меня на рецепции курсов психологии. Я не успел даже толком оглядеться. Глаза мои разбежались от разнообразия гламура, стоило мне только переступить порог сего чудного заведения. Кстати, снаружи здание это выглядело совсем уж непрезентабельно: серая плитка на фасаде, местами уже отслаивающаяся. Так же слишком коряво выглядела и табличка с названием заведения. «Ресурс О» И непонятно, то ли цифра на конце, то ли буква. А еще странный еле различимый рисунок внутри этой цифробуквы. У меня не было времени изучать пристрастия врага. Цель ясна, все инструменты у меня в руках. Не зная, что это лишь прикрытие для лаборатории Чернобожцев, вряд ли я бы когда-нибудь в жизни обратил внимание на такое название, даже если бы ходил мимо этого дома каждый день на протяжении лет десяти.

— Да, у меня даже оплачено! — я протянул девушке копию договора, которую с огромным трудом нашел в своих закромах. Как-никак с момента его подписания прошел год.

— Хорошо, — девушка приняла листки, обворожительно поведя плечами.

На ней было тонкое кружевное платье кремового цвета. Глубокий вырез декольте провоцировал смотрящего на самые низменные желания. Мой взгляд нехотя скользнул ниже. На бейджике красовалось имя девушки: Мария.

— Интересный у вас дресс-код, так принято на полном серьёзе? — я оценил и длину её платья.

Оно кончалось далеко выше колен. Кожа девушки с лёгким автозагаром, без изъяна и родинок.

— Ого! — она вчиталась в договор и привстала. — Роман Валерьевич, договор, как бы это сказать...

— Просрочен? — я улыбнулся и почти лег на стойку. — Да, есть такая проблема, но если деньги заплачены, то почему бы не сделать мне исключение?

— Договор не просто просрочен, у нас уже и таких курсов нет. Сейчас корпоративная психология заменилась психологией служебной деятельности. А её курсы в данный момент закончились. Увы, Роман Валерьевич, но мы не можем вам помочь. И, кстати, деньги вернуть вам тоже не удастся.

Она попыталась вернуть мне договор, робко, но настойчиво улыбнулась. Острый коготок оставил на бумаге след, от которого не спасла даже мягкая стойка. Я перехватил листок бумаги, что уже пожелтел от времени, и отложил в сторону.

— Вы понимаете, Мария, мне очень, очень нужен этот диплом, — я всё ещё улыбался, но напряжение росло.

В фойе за спиной на кожаных диванах сидела пара мужчин. Один читал журнал, другой увяз в телефоне. Они изо всех сил играли роль посетителей, сидели в стороне друг от друга, но их ушки пребывали на макушке, да и сидели они на редкость тихо, почти не шевелясь. В центре журчал фонтан, выполненный из дорого фаянса и размером с небольшой автомобиль. С динамиков под потолком до меня донеслась какая-то увертюра в си бемоли. Лицо Марии вытянулось в ложном напряжении. Она проникалась моей проблемой, но совершенно о ней не думая. Струйка с вершины фонтана ударила в низко висящую люстру, отчего её теплый белый свет принял голубоватый оттенок.

— Извините, Роман Валерьевич, но сделать уже ничего нельзя.

Она откинулась на спинку широкого кресла, сцепила пальцы в замок на животе. У нее была идеальная фигура, платье подчеркивало осиную талию и добавляло пикантности в области груди третьего размера. Не стягивая и не держа форму слишком мягко. Я облизнулся. Вот уж действительно в таких врагов грех не влюбиться.

— Тогда у меня последний аргумент, — улыбка моя стала ещё шире, я медленно сунул руку во внутренний карман пиджака, краем глаза заметив, как встрепенулись архаровцы на диване.

Теперь они смотрели на меня в упор, позабыв о любой маскировке.

— Любопытно, — Мария подалась вперёд, и тут же её издевательская улыбка сошла на нет. Серый камень Кумира с мягким шелестом лег на стойку рецепции. Красная капля в центре камня не переставала пульсировать ни на мгновение.

— Так что же вы раньше не сказали?!

Она с облегчением вздохнула, распустила волосы, до этого момента убранные на затылке в тугой узел.

— Ну уж извините, встречным-поперечным такое не показывают! — изменил тон и я, убрав всю эту вычурную слащавость. Теперь я вульгарно упёр руку в бок и вопросительно кивнул Марии: — За это хоть дадут диплом? Мне обещали!

— Диплом? — та на мгновение напряглась, посмотрела на меня недоверчиво, но спохватившись, небрежно махнула рукой. — Да хоть два! Вы подготовились, как вас инструктировали?

— Конечно! — молниеносно ответил я, ни разу не соврав. Теперь главное — не уточнять инструкции. У них они были свои, у меня — свои.

— Замечательно. Вы в первый раз? Тогда я провожу вас в кабинет к доктору.

Мария элегантно вскочила с кресла. Виляя аппетитным задом и цокая каблучками, она направилась к коридору слева от рецепции. Я провожал её взглядом, не решаясь идти. А, собственно, какие инструкции я получил от Рега и Кумира? Иди и возьми? А куда идти? По коридору прямо, а в среду повернуть налево? Я мог бы приступить к экзекуции прямо сейчас. Чтобы материализовать пентаграмму, мне хватит секунды, максимум две. Охладить её, используя конденсат воды из фонтана, тоже плевое дело. Проходя мимо него, я незаметно обмакнул в воду палец. Она холодная из-за постоянной циркуляции. Осколки первой пентаграммы пригвоздят к дивану мужика в тонкой кожаной куртке и массивными часами на руке. Журнал, что он всё ещё держал на вытянутых руках, будет красиво перерублен пополам. Пока второй охранник поймет, что случилось, и отойдет от шока, у меня будет готова вторая пентаграмма. С такого расстояния я точно не промахнусь, хоть жертва сидит намного дальше, можно сказать, в углу. Осколки рассекут фонтан воды, что бил в люстру с интервалом в полминуты. Девушка? Пока она осозна́ет, что произошло, пока вернётся назад... Или побежит за подмогой? Вдруг она не Чернобожец? Плевать. Пусть черные слетаются сюда, как коршуны на сладкое. В моем арсенале есть и атаки по площади. Пользоваться печатями исцеления — вообще привычное для меня дело.

— Вы идете? Что вы встали?

Я смотрел на охранников холодным расчётливым взглядом и медлил. Медлить долго было нельзя. Они уже многозначительно переглянулись, но пока не знали, что делать, как реагировать. Я улыбнулся и, развернувшись, последовал за Марией.

— Простите, что-то задумался.

— Это хорошо, нам нужны думающие особи, — мило и сдержанно засмеялась она и бесцеремонно взяла меня под руку.

Я не сопротивлялся, однако глубоко задумался. Особи? Она сказала: особи? Может быть, имела в виду: думающие люди? Хотела так сказать? А может быть, и нет. Кумир говорил, что сегодня тут будет проходить эксперимент. И, похоже, приглашение которое он дал, как раз к этому эксперименту и прилагалось. Я не стал атаковать центр именно поэтому. Если парадный вход — всего лишь прикрытие лаборатории, значит, прежде, чем начинать боевые действия, я должен был попасть в саму лабораторию. Камень с каплей Мария все время держала в руке наготове. Коридор, усеянный рядом однотипных дверей, сильно контрастировал с раскрашенным золотом холлом организации. И чем дальше мы отходили от него, тем страшнее все вокруг выглядело. Ни стульев, ни диванов, даже картин на стенах уже не было. Двери примыкали друг к другу очень близко. Вряд ли за ними настоящие кабинеты. На самих дверях никаких табличек.

— Доктор Лавилов очень талантливый человек, профессионал своего дела.

Мария говорила мне это, перейдя на доверительный шёпот. Советовала доктора Лавилова, словно какую-нибудь мазь от венерических заболеваний. Я с пониманием кивнул. Похоже, сегодня на одного светоча медицины станет меньше. Может, медицина тогда вздохнет более свободно?

— Все, как и договаривались, родственники не знают, куда вы пошли?

Мы встали перед неприметной дверью. Её ничем нельзя было выделить среди кучи таких же. Серый прямоугольник в такой же серой стене.

— Нет, сказал, что пошел в парк, подышать воздухом.

Я внимательно разглядывал дверь, то ли стараясь запомнить её, то ли пытаясь понять, как её открыть. Только сейчас я заметил, что ни на одной из дверей нет замочной скважины. Только ручка, сделанная из дешёвого пластика.

— Мы договаривались немного по-другому, но в принципе не критично, — Мария хмыкнула и, не спуская с меня внимательного взгляда, приложила камень к узкой полоске стены слева от двери. Что-то внутри камня щёлкнуло, Мария убрала руку, но камень не упал. Так и остался висеть в полумраке. Капля по-прежнему мигала, вот только свет её становился всё ярче. Дверь отворилась бесшумно. Ручку никто не дёргал, похоже, она тут просто для красоты.

— Все как договаривались, и самое главное: после терапии, ну, если повезёт, снова ко мне. Я выдам вам ключи от комнаты, новую одежду и новое имя.

— Чем вам мое не нравится? — я осекся, и шутка не взлетела.

Из проёма на меня смотрела тьма. Та самая, которую я так часто видел в последнее время. Та самая, которую так охотно и необдуманно применил, убив Инфернала. Наверное, сейчас был самый подходящий момент, чтобы схватить девчонку и прыгнуть вместе с ней в логово врага, в ту самую огражденную от внешнего мира лабораторию Чернобожцев, но я не успел. Не успел даже подумать об этом. Тьма ринулась мне навстречу, обхватила уродливыми щупальцами и втянула внутрь прохода. Эффект неожиданности, на который я рассчитывал, пока играл только против меня.

— Ну, расскажите о себе... Роман.

Эдуард Лавилов был явно человеком выдающимся. Семидесяти лет, невысокого роста, с добродушным, бесконечно улыбающимся лицом и седой эспаньолкой, обрамляющей подбородок. Он не был врачом в прямом смысле этого слова. Всё, что входило в спектр его знаний, это аналитика и психология, не более того, но словно подчёркивая свои благие намерения, Лавилов носил белый врачебный халат, под которым, впрочем, просматривались черная рубашка и брюки.

— Ну... Сюда я попал по рекомендации. Работаю в Москва-Сити, я обычный клерк, — я грустно засмеялся.

На меня было устремлено пять пар глаз. И это не считая самого доктора или — как его здесь все называли — профессора.

— Что вас подвигло на такие коренные изменения в своей жизни? Несбывшиеся мечты или смерть любимого человека? — улыбка не покидала лицо Лавилова, засела на нем не эмоцией, а скорее атрибутом.

Узнавался знакомый стилистический почерк. У меня в запасе всегда была именно такая же улыбка, рабочая. Откровенная, но осторожная. Я задумался, даже и не зная, что ответить этому достопочтенному господину. Справа от меня сидела девушка. Её невероятно просветлённый взгляд и лицо, сияющее радостью, напугали меня. Неужели пара сеансов терапии, и я буду таким же? Сомнительное удовольствие. Слева, скрестив ноги, сидел паренёк лет двадцати. Совсем молодой и явно без опыта посещения подобных собраний. Лицо его почти не выражало эмоций, оно было худым, на носу горбинка. Карие глаза и черные волосы. Похоже, психологическая помощь требовалась не только коренным жителям столицы. Но собравшиеся ждали моего ответа. Тогда я заговорил, выдавливал каждое слово будто через силу.

— Смерть. Она была неожиданной и скоротечной...

Перед глазами я держал последний образ мертвого хомячка Матвея. Именно таким, каким я запомнил его, выбрасывая в мусорку. Наверное, этичнее было бы вспомнить самого Матвея, но тогда мне становилось по-настоящему плохо. О Прокле я вообще старался не вспоминать, на глаза накатывались слезы.

— Я понимаю, мы все понимаем, — профессор поспешил заткнуть мне рот и окинул собравшихся добрым отцовским взглядом. — Друзья, мы тут собрались, чтобы забыть ту боль, которую причинили окружающие нас обстоятельства. Давайте возьмёмся за руки!

Деваха с блаженным взглядом мгновенно схватила меня. Почти без раздумий. Мы сидели на стульях в некоем подобии круга, поэтому очень скоро круг из рук замкнулся. И на мгновение мне почудилось, что Лавилов воскликнет что-то вроде: «Аллилуйя, братья и сестры, помолимся!» Но этого не произошло. Профессор опустил голову, и губы его бесшумно задвигались. Вряд ли он нашептывал стихи Есенина.

Пол под нашими ногами очертился темно-лиловой печатью. Это был треугольник из скрещенных мечей, очередной знак Чернобожцев. Рукоятки двух мечей соприкасались. На кончике третьего меча — маленький круг, в котором очень мелкий узор. Узор, подозрительно похожий на извивающуюся змею. Именно такой символ я видел на табличке при входе. «Ресурс О». Вот внутри этой буквы он и был нарисован, мелко, но при желании вполне различимо. Я впился в печать холодным взглядом, но, кажется, больше никто её не заметил. Куда там! Все причастные опустили головы, подражая профессору, и закрыли глаза. Очень удобно для отвлечения внимания. Печать загорелась, окончательно наполнившись силой.

— Хорошо, кто ещё хочет рассказать о себе? Ну же, не надо бояться, — Лавилов обвёл нас добродушным взглядом.

Печать под ногами, кажется, видел только я. Интересно, по какому критерию сюда отбирали добровольцев и какой была конечная цель?

Меж тем Лавилов продолжил:

— Может быть, вы, Екатерина? Откуда у вас такие мысли в столь юном возрасте?

Все взоры рефлекторно переключились на девушку с просветлённым лицом. Вот тебе раз. А мне показалось, она тут завсегдатай.

— Вы, наверное, знаете, как больно могут делать лучшие друзья и подруги. Одна из них увела моего парня. Это было на вечеринке, в одном клубе. Я застукала их в кабинке туалета, вернее, даже не я...

Её улыбка не поблекла, а вот глаза раскраснелись, и Екатерина шмыгнула носом. Интересный повод для того, чтобы изменить свою жизнь. И тем более так круто. Что там говорили на рецепции: новые вещи и новое имя? Ну тут только если эта ситуация попала на Ютуб и набрала пару миллионов просмотров.

— Хорошо, Андрей?

Андреем оказался тот безразличный ко всему паренёк слева от меня. Он закинул ногу на ногу и хмыкнул. Вполне в своем духе.

— А что я? У меня ничего. Никто больно мне не делал, подруг не уводил, родителей на глазах не убивал.

Он кинул издевательский взгляд на толстяка, что сидел напротив. Тот заелозил на стуле и вспотел. Толстяк хотел что-то возразить, но профессор Лавилов бросил на него резкий взгляд. Меж тем паренёк раззадоренно скрестил на груди руки. Он всем видом показывал свое отношение к этому собранию, но несмотря ни на что, был тут и, как и все, держался за руки, когда это было необходимо.

— Да я сам кого хочешь уведу и убью! Вот только... — он запнулся, подбирая нужное слово.

— Да-да, — спохватился Лавилов, окидывая каждого из нас строгим, но до ужаса влюблённым взглядом. — Страх — это нормальное состояние, ребята. Страх потерять или страх потеряться. В этом нет никакой разницы. Мы здесь для того, чтобы побороть свои страхи и...

Он сделал паузу, давая нам закончить фразу. Мало кто действительно попытался это сделать, прозвучало много робких предположений от изменения своей жизни до обретения любви и счастья. Профессор кивал каждому слову.

— Правда, правда, всё, что вы говорите, это всё чистая правда! И к этой правде мы придем в конце нашего занятия. И прежде чем мы продолжим, я хочу уточнить одну маленькую вещь, — Лавилов достал блокнот из кармана халата и открыл его где-то посередине.

— Так... Ярцев Роман, Большакова Екатерина, Ферьзев Александр, Мариутов Максим, Трепольев Андрей и Серафим Уткин. Все здесь, — профессор обвел нас взглядом.

Интересно какое одухотворённое лицо из здесь собравшихся носило чудное имя Серафим? Я мог поспорить на толстяка.

— Есть несколько правил, прежде чем мы начнём. Итак, первое и основное: никто из ваших друзей или родственников не должен знать, куда вы пошли. Вы исполнили это правило, все?

Все собравшиеся охотно закивали.

— Хорошо, я верю вам, друзья. Теперь второе правило: в этих стенах, на наших сеансах вы должны всегда отвечать правду. На любой заданный вам вопрос. Неважно, кто его будет задавать, я или мои помощники.

Лавилов монотонно стучал по блокноту кончиком ручки. Сначала это был звук, на который тяжело обратить внимание, но с каждым ударом он непонятно нарастал.

— Третье правило: все, что вы увидите здесь, в этих стенах, навсегда должно остаться только в ваших воспоминаниях. Вы — могилы, и каждый из вас будет отвечать головой за свой болтливый язык.

Речь Лавилова становилась все более грубой и резкой. Последние слова он буквально выплюнул изо рта. Как змея плюется ядом. Удары кончиком ручки по блокноту отдавались в голове явственной болью. Печать на полу вспыхнула, и свет в помещении, где расположился наш кружок по интересам, потух. Поскольку в этом теремочке не было ни окон, ни дверей, на глаза тут же надавила непроглядная тьма.

— Эй, что за дела?

Народ узрел подвох не сразу. Видимо, не я один обратил внимание на последние слова Лавилова. Мягко говоря, не очень дружелюбные. Толстяк по имени Серафим ощутимо и со скрежетом сдвигаемого стула вскочил на ноги.

— Эдуард Викторович? — прозвучал чей-то жалобный голос, больше похожий на стон, слева от меня.

Я напрягся, но сидел вполне спокойно. Чертова тьма, придется ждать минут десять, прежде чем глаза к ней привыкнут.

— Что случилось? Все на месте?

Голос взрослый и тоже вполне спокойный. Ещё один скрип от стула.

— Эдуард Сергеевич, вы тут?

— Есть у кого телефон? Включите фонарик.

А вот и первая здравая мысль за этот вечер. И действительно, где этот чертов телефон, был же у меня, в кармане пиджака. А вот и нет. И ключи от квартиры исчезли. Обобрали до самой нитки! Я мешкал применить печать. Руки чесались, пентаграмма стояла перед глазами, но я всё ещё не видел самого главного для её применения — врагов. Люди из кружка Лавилова совсем на них не походили.

— Что? Ни у кого нет телефона? Может, спички или зажигалка? Может, кто-то курит?

Курить сейчас модно только электронные сигареты. Самая бесполезная трата денег. Ни бумаги, ни живого огня, ни удовольствия. Кусок оплавленной пластмассы как утешительный приз.

— Подождите, у меня в кармане что-то было. Странно, зажигалка.

И действительно странно. Колёсико чиркнуло о кремень, и тонкий факел из обычной, самой дешёвой зажигалки прорезал воздух и осветил наши одухотворённые, но немного растерянные лица. Нас было шестеро.

— Все на месте? — мужчина с усами и лёгкой бородкой поднял зажигалку над головой.

— На месте все, кроме профессора, — девушка приникла к пустому стулу, где только что сидел Лавилов, и, не веря своим глазам, пощупала сиденье. — Эдуард Павлович, вы где?

— Что за шутки?

Оказывается, в сидячем положении оставался не я один. Безразличный ко всему паренек слева от меня сидел насупившись и сунув руки в карманы джинсов. В свете живого огня его лицо с острым носом напоминало морду орла.

— Эдуард Степанович! — позвал профессора ещё один мужчина интеллигентного вида с узкими очками на носу и маленькими простодушными глазками, и все мы затихли, настороженно и с недоверием косясь друг на друга.

Так как же Лавилова звали на самом деле?

— Жуть какая-то, — девушка обмякла и села на стул. — А почему мы называем его разными отчествами?

Трудно сказать, кто был прав в этой ситуации. В отличие от большинства я вообще не знал, какое отчество было у Лавилова. Их растерянность была для меня едва ли объяснима.

— Мне он представился Викторовичем, это я помню точно, — человек с зажигалкой осторожно повел ею по сторонам.

Ни стен, ни дверей под пляшущий свет не попало.

— А мне Павловичем, — растерянно хлопнул себя по карманам мужчина в спортивном костюме. — Я даже записал в блокнот. Всегда его ношу с собой. Черт, где же он?

Бесполезно было искать личные вещи, а вот фокус с зажигалкой был занятным. Почему её не забрали?

— Вы курите? — я кивнул толстяку, которому огниво и досталось.

Он переваривал услышанное несколько секунд, после чего раздражённо отмахнулся.

— Бросил пару лет назад. Врач, зараза, не сказал, что после этого вес набирают. А вам это зачем?

— Зажигалка у вас откуда?

Сохранять спокойный тон беседы мне удавалось ещё и потому, что под рукой не только атакующие заклятия, но и защитные. Поставить барьер сейчас или пока подождать?

— А черт её знает, — толстяк пожал плечами.

Странно, что сия аномалия заинтересовала его мало. Он то и дело порывался обернуться и направить свет куда-то в сторону.

— Подождите, а куда же делся профессор? — девушка озадачилась этим вопросом чересчур рьяно, неожиданно вскочила с места и бросилась во тьму.

Я с трудом подавил в себе рефлекс кинуться ей наперерез. Разъединяться — очень плохая идея. Тем более источник света у нас всего один. А вот неприятностей назревала целая куча.

— Эдуард Викторович! — голос девушки удалялся. Удалялся стремительно и аномально.

— Мы что? В ангаре? — задался кто-то вполне резонным вопросом.

— Вряд ли, — усмехнулся Денис.

Безразличный к происходящему паренёк вскочил на ноги и стал наворачивать беспокойные круги. Не такой уж он оказался и безразличный. На его замечание все тактично промолчали.

— Пошарьте по карманам, может, найдем ещё что-то интересное? — из полумрака выплыл силуэт мужчины лет пятидесяти, что до этого не встревал в разговор.

Он был одет в джинсы, цветную рубашку, на голове пышная русая шевелюра, а на носу сидели аккуратные очки.

— У себя я нашел вот это, — закончил он, выдержав театральную паузу.

На вытянутой руке мужчина держал настоящий армейский нож. Толстяк, увидев оружие, невольно отступил.

— А это нам зачем? — на выдохе произнес он.

— Чтобы защищаться, — предположил мужчина в спортивном костюме справа от меня.

Все пять пар глаз были устремлены на оружие. Я мог поспорить, что как минимум двое из собравшихся сейчас отчаянно подавляли желание выхватить оружие и присвоить себе.

— Ага, — угрюмо усмехнулся безразличный паренёк и шаркнул ногой. — Или нападать.

Он показательно отвернулся, гаркнул в темноту:

— Барышня! Не надо отходить от нас далеко, вам может потребоваться помощь!

Единственная девушка из компании действительно отошла настолько далеко, что её зов к профессору Лавилову почти не был слышен.

— Похоже, наше собеседование сорвалось. Я думаю, нам пора познакомиться получше, — мужчина с ножом поправил очки, убрал нож за пояс. Интересно, где же он его нашел? — Меня зовут Александр Ферьзев.

Ферьзев никому не протянул руку, с интересом смотрел то на толстяка, то на меня.

— Роман Ярцев, правда, я не думаю, что наше собеседование и вправду сорвалось, скорее только началось.

Я нехорошо усмехнулся. И действительно, ситуация ничего хорошего не сулила.

— Я Серафим Уткин, мне сказали, что тут меняют жизни.

— Да, меняют, только не говорят, в какую именно сторону, — я смерил взглядом стоящего рядом мужчину в спортивном костюме. — А вы кто? Нас, конечно, представляли, но хотелось бы уточнить.

— Мариутов Максим. Вы правда думаете, что весь этот трюк с отключением света и исчезновением профессора — часть собеседования?

Я промолчал. На самом деле этому Трепольеву можно было только позавидовать. Дорогой спортивный костюм, мягкая обувь и хладнокровное спокойствие. Мне именно так и надо было идти на это дело. А в моем арсенале только спортивные ботинки. Авось и они пригодятся. Может, в них и похоронят?

— Народ, жжется, — тихо заскулил Серафим, и я взял у него зажигалку из рук.

Колёсико действительно нагрелось так, что удержать палец на клапане было невозможно. Единственный источник света погас через считанные секунды.

— Не расходимся, сейчас будет огонь! — я дул на колёсико и тряс обожжённым пальцем одновременно.

— Где свет? Что случилось?

Разбредшаяся по своим делам компания снова собиралась вместе. Я быстро восстановил освещение и, держа зажигалку на вытянутой руке, осмотрел компанию. Самой растерянной выглядела девушка. Она натянула на замерзающие руки рукава шерстяной кофты и поежилась.

— Никто так и не нашел профессора?

— Нет, — я говорил как можно спокойнее, хотя уже ощущал жар от пламени. Пришлось выкрутить клапан зажигалки на полную мощность. — Я так понимаю, вы Катерина?

— Да, Большакова, — губы девушки бледнели.

Будет неприятно, если она упадет в обморок; я, конечно, сумею привести её в чувство, вот только не хотелось бы тратить на это драгоценные силы.

— Вы, молодой человек! — я осветил лицо безразличного паренька. Слишком резко, от чего он встряхнул головой и отшатнулся.

— Полегче, дядя! Я Андрюха. Трепольев.

— Отлично, теперь мы в одной команде, — я выдержал паузу, даже не представляя, что делать со всем этим дальше.

Кто все эти люди? Враги? Друзья? Зарядить в каждого по пентаграмме и отправить к Кумиру на поклон? А если кто-то не пройдет испытание тьмой? Он умрет? Серафим все время отвлекался, кидая испуганный взгляд куда-то себе за спину. Компания терпеливо ожидала, когда я продолжу сообщать хорошие новости, но прежде, чем открыл рот, я зашипел от боли и встряхнул рукой. Свет опять погас.

— Да твою мать!

Долго пользоваться зажигалкой было нельзя. Так же интуиция подсказывала мне, что и находиться без света тоже лучше недолго. Я не чувствовал тьму. По крайней мере, в том, привычном мне обличье. К нам подбиралось что-то другое, нечто посерьёзнее и страшнее. Серафим в очередной раз обернулся в темноту за спиной.

— Вы это слышите? — его голос дрогнул.

А когда снова зажегся свет, мы увидели на лице толстяка неподдельный ужас. Он протиснулся в щель между мной и Трепольевым и отошёл ещё шага на два.

— Ребята, там что-то есть...

Звук действительно был. Кто-то тихо скребся. Так иногда звучат тараканы, когда заползают за пенопластовый плинтус и застревают там. В темноте, откуда доносилось это скребыхание, ничего кроме тьмы не было.

— Оно там, дальше, — я слышал, как Катерина нервно сглотнула слюну.

— Нож держите наготове, — сухо кинул я через плечо.

Толстяк и девушка застонали от неизбежного зла. Я пошел вперёд, строго на звук. За мной шли ещё двое. Мариутов в спортивном костюме и ножом наизготове и безразличный ко всему Трепольев. Пацан хоть и строил из себя полного засранца, но был не из робкого десятка. Хотя и не факт. С отвагой в нем мире все чаще соседствовало слабоумие. Я не считал шаги, но сделали мы их неприлично много. Двадцать, не меньше. Звук тараканьих лапок приближался и все больше переставал на него походить. Скорее, кто-то скребся ногтем по тугой древесине. Или когтем. А если это инфернальный загонщик... Стоп, откуда в лаборатории Чернобожцев инфернальные загонщики?! Вряд ли культисты будут приручать Инферналов, это для них слишком низко. Но с другой стороны порабощенный враг будет громить себе подобных с лучшей эффективностью, поскольку будет знать все его уязвимые места. Даже если это и загонщик Инферналы боятся тьму, она их хорошо убивает.

Свет от огня наконец упёрся в стену. Она была тёмно-серой, неровной и какой-то упругой на ощупь. Я отдернул руку. Материал что-то напомнил мне, но что именно, я не опознал.

— Тут дверь... — задумчиво протянул Мариутов и повел ножом вправо.

Там действительно была дверь. Тёмно-коричневая, издалека похоже на древесину, но что-то подсказывало мне, она такая же, как и стена. Сделана из одного и того же материала. Очень дешёвого и неприятного. Мы встали напротив двери, и я вынужденно вышел вперёд.

— Хочешь открыть её, дядя? — Трепольев хищно облизнул губы.

— Есть выбор? — я нервно усмехнулся.

Мариутов откашлялся и поправил очки.

— А вы умеете обращаться с ножом, Роман?

Я с тоской смотрел на этого горемыку. Все правильно, откуда интеллигентного вида мужик будет владеть приемами ближнего боя холодным оружием? Вся загвоздка в том, что и мне нож был не нужен. Перед глазами стояла пентаграмма. Я мог быстро скинуть её на ладонь, отбросить зажигалку и ударом наотмашь послать во врага осколки.

— Я тоже не умею, — я покачал головой, осторожно, словно резкое движение могло привлечь внимание тварь за дверью.

Её мерзкое скребыхание не прекращалось ни на секунду.

— Я умею, — Трепольев протянул руку, не отрывая от загадочной двери пристального взгляда. Мне почему-то не понравилась эта рокировка холодным оружием. Первая мысль: оттолкнуть паренька и резко открыть дверь, не дав ему опомниться. Но что бы это изменило? Не верить своим же? Пока у меня не было причин для этого. Мариутов колебался недолго, он бросил на меня смущённый и слегка виноватый взгляд. Я кивнул.

— Ну если вы умеете, молодой человек...

Мариутов отдал нож, при этом закряхтел как старик. Похоже, ему тоже не очень нравилась эта идея. Трепольев подкинул оружие в руке, сделал несколько резких пассов, порезав воздух. Он улыбнулся, видимо, нож пришелся ему по душе.

— На счёт три, — тихо произнес я, еле сдерживая боль: палец припекало, и долго держать зажигалку я не смогу. — Три!

Мариутов ухватился за ручку и что было силы дёрнул дверь на себя. Мы не знали, куда она открывалась, но, видимо, это было уже и не важно. Я думал, что Мариутов успел схватить ручку, но понял, что ошибся, когда он зашипел и прижал руку к груди. Он не успел схватить. Дверь распахнулась сама, причем для Мариутова это окончилось весьма болезненно. Мы отпрыгнули от нее, как кошки от огурца. Моя рука дрожала от боли, палец так и норовил соскочить с клапана, но я сжал зубы и вытянул руку вперёд. Проем двери был черным как зола, и свет от зажигалки не проникал за порог.

— Это что за хрень? — Трепольев вытянул шею и сделал шаг вперёд.

Он протянул нож еле заметно дрожащей рукой и приноровился ткнуть в черноту кончиком. Я тоже не сразу заметил, что эта чернота имела вполне осязаемый контур. Чуть выпуклый посередине. Чернота ожила, не дожидаясь экзекуции. Мы невольно вскрикнули и чуть не бросились наутёк. Это был не страшный демон, как рисовало мне воображение. И не культист-мутант с огромным ржавым тесаком в руках. Все было гораздо хуже. Тьма распахнулась как веко, и на нас посмотрел огромный человеческий или околочеловеческий глаз. Его красная радужка занимала больше половины проема, а белок уходил за него. Зрачок сузился и тут же расширился, глаз затрясся.

— Хи-хи! Нашла вас, мышки! Теперь мы будем играть!

Свет вспыхнул и ударил по глазам кнутом. Я услышал стоны не пошедших за нами людей, вскрик Катерины и грубую мужскую ругань. Я тоже выругался, вытер проступившие слезы и задрал голову. Наверху не было потолка. Свет бил с невообразимой высоты. На мгновение яркие лампы что-то загородило. Что-то огромное, плывущее в воздухе как шар или дирижабль.

— Играть! Играть! Мышки! Мои мышки!

Это была огромная голова фарфоровой куклы. Она парила, словно наполненная гелием.

— Что это? — Мариутов пятился, пока не прижался к стене.

— Ну ничего себе кружок по психологии! — безумно рассмеялся Трепольев.

Кончиком ножа он почесал подбородок. А я наконец понял, из чего именно были сделаны стены комнаты. Да и совсем это не комната. Картонная коробка из-под обуви невообразимых размеров. А мы в ней действительно как крошечные мышки.

— Ну что? Готовы поиграть?

Голова куклы опустилась и клацнула розовыми зубами. Один глаз её заплыл, а второй тлел ярко-красным, почти кровавым огнем. Ну вот и долгожданный потехи час...

— Мышки! Срочно собирайтесь в круг!

Фарфоровая кукольная голова нарезала круги над коробкой, в которой мы оказались. Никто из нас не спешил подчиняться дурным просьбам, исходящим из дурной головы. Забавно, что рот куклы не двигался, но голос её мы все слышали вполне отчётливо. Я облизнул пересохшие губы, прикидывая расстояние до головы. Печать тьмы вряд ли достанет противника: слишком высоко. Да и сама голова показывала выдающуюся маневренность, несмотря на размеры. Она то замирала без движения, то носилась как сумасшедшая. Вот бы увидеть того, кто дёргал эту страшилку за ниточки. Как раз в него запустить пентаграммой было бы в самый раз.

— Чего тебе надо, дурилка картонная? — первым налаживать контакт с кукольной головой решился Трепольский. Паренёк беспечно играл ножом и не переставал ухмыляться.

— Фу, какой грубиян. Мышкам не стоит так себя вести, если это, конечно, культурные мышки. — кукольная голова сверкнула злобным глазом. — Мне трудно вас сосчитать, и если вы не хотите помочь мне, то сделаем это по-другому. Каждую мышку я пронумерую.

— Да ну! И как же? — теперь нашел в себе смелость и толстяк Серафим.

Я пока никуда не дёргался: дверь, из-за которой за нами наблюдала голова, была плотно закрыта. Я в который раз подумал о кукловоде. Теперь надо ждать, пока он расслабится или ошибётся, выдав себя.

— Сейчас на ваших руках появятся номера. Только не кричите слишком сильно. Хи-хи.

— Что за бред? — мы с Мариутовым беспокойно переглянулись. Я пожал плечами.

В воздухе рядом с кукольной головой появился круг. На нем обозначились разноцветные секции. Издалека круг стал очень похожим на колесо удачи в казино. Цифры действительно появились в каждой из секций. От единицы до шестёрки.

— Это какой-то дурной сон... — снова угадал мои мысли Мариутов.

Он коснулся очков, но тут же затряс рукой и зашипел от боли. За ним последовали и все остальные. Цифра выжигалась невидимым огнем на тыльной стороне ладони правой руки. Я был последним, кто испытал это незабываемое ощущение. На коже, пылая еле терпимым жаром, появилась шестёрка. Мой рефлекс и чувство собственного достоинства вопили, чтобы я прервал это непотребство в свой адрес, но я стерпел. Выдавать себя слишком рано. И, да, я еще тешил себя мыслью, что моих способностей хватит, чтобы прервать этот спектакль в любой удобный момент.

— Вот и хорошо. Послушные мышки! Итак, я хочу играть, — кукольная голова склонилась над нами и хищно клацнула зубами.

— Хреновые у тебя игры, тварь! — Трепольев растирал руку, на коже которой красовалась тройка.

— Неправда, они очень веселые! Сейчас вы все увидите сами! Итак, первая игра! Все вы появились здесь не с пустыми руками! У каждого есть какой-то предмет. Я вижу, что нож вы уже нашли.

— И зажигалку! — еле сдерживая слезы, проскулил Серафим.

Он был вторым, кто получил порядковую метку.

— Да! Молодцы, вы уже учитесь игре! У неё очень простые правила! Вас шестеро мышек, но предметов всего пять! Вам надо найти того, кто появился здесь с пустыми руками!

Кукольная голова замерла. Замерли и мы все. Никто ничего не понимал.

— Мышки, у вас будет всего пятнадцать минут, чтобы найти того, кому среди вас не место!

— Что будет, если не найдем? — раздражённо крикнул Трепольев.

— А если вы не найдете этого человека, мое магическое колесо покажет на случайную жертву.

Как по команде призрачное колесо с нашими номерами закрутилось по часовой стрелке. Тут же из воздуха появилась большая красная стрелка-указатель. Похоже, я поспешил назвав это колесо колесом удачи.

— Жертву? — не выдержал я. — А что будет с человеком, у которого нет с собой никакой вещи? Если мы найдем его, что с ним будет?

— Простите, я, наверное, не сказала, но наша игра забавная, потому что это игра на выбывание! — голова сделала в воздухе сальто и рассмеялась. — Мышки должны постараться, или умрет невиновный! Ваши пятнадцать минут пошли!

— Что за бред! — процедил сквозь зубы Мариутов. — Ребята, у меня был нож, я чист! У меня была вещь!

Все верно. Я бросил резкий взгляд на Трепольева. Парень отбил его.

— Даже не смотри на меня так, дядя! Нож теперь у меня!

— Суть не в этом, — я был холоден.

Интересно, как далеко зайдет эта вакханалия и как мне все это прекратить? Чтобы быстро и красиво.

— Пошарьте по карманам, у нас должно быть пять вещей!

К нам лёгкой трусцой приближался Серафим. На его опухшем лице сияла счастливая улыбка.

— Роман, отдайте зажигалку, она же нам больше не нужна? — толстяк нагло тянул ко мне руку. И действительно, зажигалка больше не нужна. Получив свой талисман обратно, Серафим едва ли не прижал её к щеке, как любимого щенка.

— Я пришел сюда с вещью, моя зажигалка!

— Ребята, а ни у кого с собой больше не было никаких вещей?

За толстяком подтянулись и остальные. Катерина рыскала в маленьких кармашках своей кофты.

— Я что-то ничего не могу найти.

Она нервно улыбнулась.

— Ищите! — Серафим строго мотнул головой и отошёл от нас, словно мы были прокаженными. — Она сказала, что вещей должно быть пять!

— Кто: она? — раздражённо фыркнул Трепольев.

Похоже, он совсем не горел желанием играть по правилам глупой фарфоровой головы.

— Она! — Серафим деловито указал пальцем в парящую над нами куклу.

Как только начался отсчёт, ожившая голова словно отключилась и больше себя никак не проявляла.

— Хватит говорить ерунду! — на сторону пацана неожиданно встал мужчина в спортивном костюме.

Кажется, его звали Максим Мариутов. С ним тесно пообщаться мне ещё не довелось.

— Думаешь взять ее силой, да? — Серафим скалился на нас с безопасного расстояния.

— Да эта хрень того и ждёт! Я думаю, она шутит и когда пройдет время, ничего не произойдёт, — впрочем, последние слова Мариутов произнес без бравады и сильной уверенности.

В воздухе над колесом рулетки теперь появился и таймер. Он показывал, что до конца испытания у нас чуть меньше двенадцати минут.

— Может, эти вещи не так очевидны? Не нож и не зажигалка? — дельная мысль пронзила и мою светлую голову.

Я тоже не горел желанием играть по чужим правилам, но этот проклятый таймер, хотелось того или нет, но вносил свою панику. Ловкие психологические приемы в стиле профессора Лавилова?

— Например? — за эту соломинку первой ухватилась Катя.

— Да что угодно! Может, что-то в тему? Например, Серафим бросил курить и теперь об этом жалеет. Интеллигент в армии убивал врагов голыми руками, — я похлопал себя по карманам пиджака, потом стянул его и бросил на пол.

— Ты какой-то клерк, что тебе могли подбросить? — съязвил Трепольев, склонившись над моим пиджаком и внимательно следя за тем, как я обшариваю его со всех сторон.

— Я вообще-то не служил, — откашлялся Ферьзев и присел рядом со мной на корточки. — Но с ножом они угадали... Это, наверное, единственный предмет, получив который, я был бы не рад... Мой отец был охотником, он сам свежевал туши и хотел этому научить меня...

— О, да у нас тут психи! — хихикнул Трепольев.

— Молодой человек, если бы вам ребёнком показывали, как потрошить убитых животных, а потом учили, как копаться в их внутренностях... — Ферьзев поправил очки, заговорил быстро, но тут же замолчал.

Я цыкнул на него, едва подняв взгляд. Катя в этот момент повернулась ко мне спиной, мотнула головой. В её волосах, собранных на затылке пучком и стянутых резинкой, что-то блеснуло.

— Екатерина, у вас с собой была заколка?

— Нет!

Она рефлекторно коснулась волос и тут же вскрикнула от боли. Заколка оказалась большой булавкой. Большакова уколола об неё палец.

— Я вытащу, не дёргайся, — пришёл на помощь Трепольев.

Паренёк аккуратно достал булавку из волос Кати и присвистнул от размеров неожиданной находки. Она была длинной с палец и толщиной со стержень ручки.

— Боишься булавок? — Трепольев протянул её Кате, но та не приняла столь щедрый подарок.

— Мерзость! Уберите это от меня! — она отсасывала кровь из ранки.

— Да ладно, — не унимался паренёк. — А тебе что? В детстве зачитывали до полусмерти Спящую красавицу?

— Очень смешно! — взгляд Кати полыхнул злобой, но никого не задел.

— Три вещи мы нашли! — Ферьзев, в отличие от Серафима и Большаковой, остался в нашей горемычной компании тех, кто еще не нашёл своего маленького счастья.

Я теперь обыскивал свои брюки. На рубашке не было карманов. Под воротником и на лацканах рукавов ничего не обнаружилось. Трепольев и Мариутов всё ещё стояли на своём, не принимая условия игры. На их месте я бы не был столь самоуверенным. Если ситуация зайдет слишком далеко, я, конечно, сумею постоять за себя и защитить остальных, но уж слишком сильно мне не хотелось выдавать себя. Для этих людей я всего лишь безобидный клерк из одного из офисов Москва-Сити, и я бы хотел, чтобы все так и оставалось.

— Вы не будете искать свою вещь? — Ферьзев поправил очки; он говорил вкрадчиво и не повышая голос, хотя нас уже поджимало время и действовать следовало решительно.

— Не, играть по правилам — на наш удел, — отмахнулся Трепольев, поигрывая ножом.

Мариутов смотрел на таймер и гладил подбородок.

— Может быть, всё это действительно часть собеседования? — вдруг предположил он. — Они так смотрят на наше поведение. Профессор Лавилов сказал, что они будут выбирать лучшего из нас. Самого смелого и самого не пугливого.

Мы слушали его молча. Меня так и подмывало спустить брюки и заглянуть в трусы. Неужели человек без вещи — это я? Было бы не очень приятно, но что-то подсказывало мне, что ответ на этот вопрос мы не узнаем. Среди испытуемых назревал бунт. Интересно, как кукольная голова будет его подавлять?

— Нам надо сделать выбор! — в дрожащем голосе Серафима была и железная нотка.

— Плевать, дядя! — Трепольев угрожающе вытянул в его сторону булавку.

Она ему мешала, занимала руки. Парень был готов выкинуть диковинку, но я решил, что вещи, которые нам дали, ещё не до конца сыграли свою роль. По крайней мере, с зажигалкой все получилось именно так. Я протянул руку:

— Не возражаешь?

— Да ради бога, она мне не нужна!

Булавка оказалась в моём распоряжении, и теперь от удивления присвистнул и я. Вещь действительно добротная и в руке лежала увесисто. У булавки было массивное каплеобразное навершие то ли из свинца, то ли из какого-то другого металла. Кончик невероятно острый. Мог легко войти кому-нибудь в шею. Неужели ещё одно оружие? Интересно, против кого оно предназначалось? Нож, булавка... Это оружие ближнего боя. К летающей голове такое не применить.

— Мы выберем тебя!

— Иди к чёрту, дядя!

Полемика между Трепольским и Серафимом перерастала в перебранку. Пока только словесную. У заносчивого паренька было одно неоспоримое преимущество — нож. Как хорошо, что я вовремя забрал его второе неоспоримое преимущество. Булавка против ножа не сдюжит, зато психологический эффект произведёт.

— Да хватит вам уже! — в ссору вмешался Мариутов.

Неспокойные соседи отвлекли его от лицезрения таймера, судя по которому, у нас оставалось шесть минут.

— Мы же будем голосовать?

Толстяка поддержала Екатерина, она искала поддержки у Ферьзева, потом у меня. Интеллигент откашлялся и занялся линзами очков, доводя их до блеска. Он сделал вид, что не услышал вопроса. Я мог бы вмешаться, мог переломить ход событий, но нас трое против троих. А значит, голосование не удастся. Кукла будет крутить колесо. Я всё ещё терялся, в какой именно момент прекратить все это. Осколки пентаграммы достаточно острые, чтобы прорезать картон коробки, в которой нас держали. Вот только угадать, в какую сторону вести огонь... Должен же у этого спектакля быть хоть какой-то пульт управления.

— Пойдем, им ничего не докажешь, — Серафим фыркнул и, обняв Большакову за плечо, повел к стульям. Он что-то говорил ей, но мы уже ничего не слышали.

— Думаете, кукла блефует? — подал робкий голос Ферьзев.

Он не был паникёром, хоть взгляд его бегал в откровенном смятении. Я пожал плечами. Трепольев и Мариутов вообще проигнорировали вопрос. Мы как по команде подняли головы: до конца испытания оставалось четыре минуты.

— И что стоять? Пойдёмте за ними, — Трепольев устало махнул ножом в сторону стульев, так и оставшихся стоять кружком посередине коробки.

Как всё-таки нас ловко обвели вокруг пальца.

— Не подходите! Вы не искали вещи! — первым при нашем приближении взвизгнул Серафим. Екатерина не поддалась панике, она так и осталась сидеть на стуле, лишь подняла на нас уставшие глаза.

— Дядя, остынь, а то загоришься, — дерзко усмехнулся Трепольев и, выбрав стул, что принадлежал профессору, развернул спинкой от себя и уселся на него как заправский ковбой. Серафим смотрел на парня с нескрываемым отвращением.

— Вы все погибнете...

— Нет, дядя, кукла сказала, что если мы не вычислим человека без вещи, она будет крутить колесо. И выберет тебя, вот увидишь. Так что погибнут не все, а только ты один.

Трепольев откровенно издевался над Серафимом, и меня это почему-то даже забавляло.

— Нет... — заблеял Уткин и скукожился. — У меня была с собой вещь, это не честно! Я не должен умереть…

— Ха! Да не бзди, дядя, ничего не будет, никто не умрёт. Смотри, на таймере меньше двух минут.

Серафим завыл ещё протяжнее. Я сел на своё место, рядом с Большаковой. Ну что ж, теперь действительно только ждать. И нет ничего томительнее этого ожидания. В повисшей тишине я не слышал даже стука собственного сердца, хотя волнение захватывало разум. Компания тревожно поглядывала друг на друга, а я выжидал подходящего момента, прислушивался к окружению. Кумир предупреждал о каком-то силовом поле; может, я услышу гудение генератора, что его создаёт, или, что ещё лучше, покашливание и шаги того ублюдка, который управляет всем этим балаганом? Пентаграмма рвалась на ладонь.

— Ну? И кто там хотел изменить свою жизнь под корень? Самое время, — усмехнулся в тишине Трепольев.

От его громового голоса вздрогнули Большакова и Уткин. На таймере оставалось тридцать секунд. Все всполошились, Серафим заёрзал на стуле, кусая нижнюю губу.

— Десять, девять, восемь, семь… — смеясь, считал Трепольев.

Он всем своим видом показывал беспечность, но я увидел, как побелели костяшки пальцев на руке, сжимающей нож. Когда последняя секунда истекла, циферблат померк и исчез. Фарфоровая голова ожила по невидимой команде, задёргала единственным целым глазом, словно отойдя ото сна.

— Мышки! Вы готовы дать ответ?

— Готовы! — Трепольев встал, медленно и вальяжно. — Вещи нет у тебя! Знаешь, такой двойной мужской атрибут, бывают стальными, но только у смелых мужиков.

— А! — заворковала кукла, сделав оборот вокруг своей оси. — Мышки решили не играть по правилам? Ну что ж, всё верно. Чтобы убедить вас в серьезности происходящего, нужно произвести показательную порку. Итак, моё волшебное колесо сейчас выберет случайную жертву. Выбор не будет зависеть от того, была ли у жертвы вещь или нет. Я думаю, в следующий раз вы отнесётесь к испытанию более… благоразумно.

Голова захихикала. Сначала тихо и подло, но смех нарастал. Одновременно с этим ожило и колесо неудачи. Оно вращалось в такт злобному смеху, набирая обороты. Мы переглянулись. Напряжение росло с каждой секундой. Вот Мариутов не выдержал и встал, где-то за моей спиной стонал Серафим, Большакова даже не смотрела наверх, обхватив голову руками, заткнула уши. Ох, если бы этот смех шёл откуда-то снаружи. Он по-прежнему звучал лишь в нашей голове. Забавно, что никто так и не отметил этого интересного факта.

— Безумие! Остановите это безумие! — вдруг крикнула Большакова, её лицо побагровело от злости.

Ещё чуть-чуть, и нервный срыв обеспечен. Я потянулся, чтобы приложить к ней руку, но смех куклы стал настолько невыносим и болезнен, что мне впору было прикладывать руки к самому себе. Звук словно прогнали через синтезатор и пустили через огромную медную трубу. Морщились абсолютно все. Серафим заткнул уши. Вряд ли это могло помочь.

Достигнув апогея, смех оборвался. Колесо с нашими номерами очень резко замедлило ход. Все как по команде привстали, чтобы разглядеть результат получше. Как назло, номера были написаны не по порядку, и предсказать, на ком остановится стрелка, проблематично. Когда барабан остановился, сектор с моей шестеркой оказался на противоположном его конце. Под сомнительный выигрыш попала пятёрка. Все как по команде перевели взгляд на Мариутова. Качок, что тёр подбородок, вздрогнул и нервно сглотнул.

— Ну вот, мышки, мы определили того, кто прямо сейчас покинет нашу игру. Попрощайтесь с ним, — заворковала кукольная голова.

Её глаз заблестел, налился кровью.

— Кончай блеф, тетя! Мы знаем, что ты...

Трепольев не успел договорить. Пол под ногами задрожал, картон пошел рябью. Большакова и Уткин взвизгнули синхронно, словно по команде. Всем пришлось покинуть насиженные места, а устоять на ногах — та ещё задача.

Мариутов странно замер на месте, не поддаваясь всеобщей панике. Он так и остался стоять, широко расставив ноги и держа подбородок. Неведомая сила сковала его движения. Все, кроме глаз. Они бешено вращались в орбитах и молили о помощи.

— Тварь! — Трепольев едва не напоролся на собственный нож.

Большакова вцепилась в Серафима, но тот от такого соседства был не в восторге. Ферьзев ухватился за спинку своего стула и использовал его как дополнительную точку опоры. Грамотно. Я до такого не додумался, лишь присел на корточки и упёрся в вибрирующий пол руками.

— Мышки, мышки... — злобно и хрипло пропела кукла. — Кто не спрятался, я не виновата.

На мгновение все замерло. Пол в центре коробки натянулся и выгнулся. Мариутов вскрикнул и тут же забрызгал кровью всех, кто находился рядом с ним. Особенно сильно досталось Трепольеву и Ферьзеву. Бурые капли попали лишь на рукава моей рубашки. Огромная игла прошила дно коробки и вонзилась Мариутову между ног. Я слышал о том, как на Руси любили сажать на кол преступников и особо неугодных граждан. Долгая и мучительная смерть. В идеале жертва насаживалась на кол под собственным весом и жила в таком состоянии несколько дней. С Мариутовым обошлись более гуманно. Игла толщиной с руку прошила его насквозь мгновенно. Острая пика прошла через задний проход и вышла из горла. Мариутов захрипел и задергался, как бабочка на булавке. Сталь приподняла его над полом, и невидимые оковы спали. В предсмертных конвульсиях бедняга махал руками и ногами.

От неожиданности я упал на спину. Сжал зубы. Я приказывал пентаграмме появиться на ладони, рисовал в уме въедливый образ, но все тщетно. Что-то могущественное блокировало все мои попытки. Я с ужасом перевернулся на живот и одним рывком отскочил от Мариутова как можно дальше. В ушах заложило от женского крика. Вот и нервный срыв подоспел, и не только у Большаковой. Серафим визжал не менее эффектно, хотя кровавые брызги до них не долетели. Ферьзев крутился волчком и сделал не меньше двух оборотов. Он подставил под кровавую струю спину и обреченно застонал. Интеллигент пятился, не спуская с Мариутова завороженного взгляда, пока не упёрся в стену. Трепольев, как и я, отползал на четвереньках, в его глазах застыл неподдельный ужас, лицо побледнело и вытянулось. Представляю, с какой досадой ломалась его самоуверенность от картины показательной казни Мариутова. Скорее всего, на следующем испытании он будет истерить не меньше, чем Серафим и Екатерина. И это при том, что у него ещё и нож.

Все это было прекрасно. Обсуждать и анализировать чужие неудачи можно бесконечно, но пора проанализировать и свои промахи. И во-первых, я жёстко просчитался, надеясь на печать тьмы. Она так и не появилась на моей ладони. Я призывал её как сумасшедший Алладин, трущий фальшивую лампу. Чей-то опрокинутый в панике стул помог мне подняться на ноги. Второй факт выходил прямиком из первого. Теперь я не особенный засланный казачок и не суперагент с секретным ломиком в рукаве, а самая обычная жертва, такая же, как и все остальные вокруг. И перспектива окончить жизнь с булавкой в заднице маячила за спиной и даже игриво подмигивала.

— Ну вот, теперь, когда мышек осталось всего пять, я думаю, ни у кого не осталось сомнений относительно моих намерений, — кукла нарезала круги над нашими головами как истребитель, сорвавшийся в штопор. Она говорила сквозь смех. — Первая локация пройдена, мышки, поспешите на вторую, иначе у меня для вас ещё много булавок.

В подтверждении слов в центр коробки, где раньше стояли стулья, ударила ещё одна булавка. Огромный штык порвал картон с противным скрежетом. Половина подопытных завизжала истошным воплем. Все бросились врассыпную. Я рассуждал недолго и в итоге остался на месте. Куда здесь бежать? Коробка — это западня по своей сути. В поднявшейся суматохе я не сразу услышал крик Ферьзева. Интеллигент отчаянно звал на помощь и рвал ручку двери, через которую на нас смотрела кукла, когда отключили свет. Похоже, это был единственный выход, который я упустил из виду. Здесь нечего было думать, я рванул в его сторону с низкого старта. На пятом или шестом шаге почувствовал, как за спиной что-то длинное и острое вспороло картон, взвилось вверх на полтора метра. Кукла не переставала дико хохотать.

— Заело! Не поддается! — прокряхтел Ферьзев мне на самое ухо, и я вцепился пальцами в дверной косяк на уровне предполагаемого замка, надеясь оттянуть его в сторону.

Картон был плотным, но ничего не сделал бы с нашим непреодолимым желанием выбраться отсюда поскорее. Третьим, кто сориентировался и кинулся нам на помощь, был Трепольев. Пацан сумел взять себя в руки, хотя страх в глазах и бледность на его лице никуда не ушли. Ему мешал нож. Он кинул его, вцепился в картонную дверь ногтями. Я подобрал оружие и вонзил в косяк. Как я и ожидал, нож не застрял, прошел картон насквозь с удивительной и даже приятной лёгкостью. Теперь я догадался, зачем нам его дали. Широкая ровная полоса прошла от верха двери до самого пола. Оставалось сделать такой же надрез вверху, по горизонтали, и Ферьзев даже вызвался поднять меня, но нашему плану не удалось осуществиться. Огромная туша Уткина летела к двери как метеорит. Он беспорядочно махал руками и кричал что-то неразборчивое. Ещё три иглы выскочили из пола в поисках жертвы и замерли, едва не задев Большакову. Уткин прошел дверь насквозь, да так, что я едва успел отскочить в сторону. Картон не выдержал, лопнул с глухим треском. Серафим крякнул от неожиданности и исчез. Он упал в черноту, провалился, словно бы там не было пола. Бросаться сломя голову следом была плохая идея, но ещё две иглы появились совсем рядом с нами. Чертова кукла требовала, чтобы мы вошли в проем, и через считанные секунды я был последним, кто всё ещё остался в коробке. Я бросил на фарфоровую голову едкий, злобный взгляд. Её смех стал невыносим.

Я не прыгал в темноту, чёрные щупальца обхватили мои ноги и рывком втащили в проклятую дверь.

Я пришёл в себя на полу. Под щекой было что-то мягкое и противно мелкое. Удар не был смертелен, но приложило меня хорошо. Моему взору, с трудом открывшемуся после отключки, предстала картина того, как Ферьзев и Большакова тянули из песка провалившегося по пояс Уткина. Точно, это был песок. Я с трудом поднял голову. И не знал, то ли мне смеяться, то ли плакать. Большакова не удержала руку Серафима и по инерции упала на задницу, широко раскинув ноги. Трепольев нарезал нервные круги чуть поодаль от них и все время что-то говорил себе под нос. Праздник безумия был в самом разгаре. Я с трудом сел, поджав под себя правую ногу. Левая почему-то сильно болела.

— Помогите нам! — Екатерина махнула мне рукой.

Между нами пролегало метров десять, я честно попытался встать, но, болезненно сморщившись, рухнул обратно. Видимо, падение всё-таки было с хорошей высоты. Бедного Уткина так вообще закопало в песок по пояс. Серафим задёргал пухлыми ручками.

— Тяните меня! Мне страшно!

Я приложил к больной ноге руку и растёр ушиб. Тратить силы на печать исцеления я не стал. Боль отступала и так, не быстро, но с положительными ощущениями. Я вернулся в строй через пару минут. Всё ещё хромал, но потерпеть можно.

— Ты как туда попал? — я остановился у Серафима, с изумлением смотря на его лысеющую макушку.

— Помогите мне, — захныкал толстяк, и я припал на одно колено.

Песок не просто поглотил Уткина, он сжал его вокруг живота как обруч. Я положил на песок руки. Если это магия Чернобожцев, то у меня оставался только один козырь в борьбе против их козней. Печать исцеления нарисовалась у меня в сознании, потом передалась на кончики пальцев. Никто не увидел её контуров на жёлтом песке, она быстро впиталась внутрь, и уже через мгновение магическая ловушка буквально выплюнула незадачливого Уткина из своего чрева.

— Ого! Это как? — Екатерина упала на колени, с изумлением смотря на мои руки.

— Бред какой-то, — Ферьзев хмурился и продолжал натирать очки. — Роман, вы что-то от нас скрываете?

— Нет, — я выпрямился в полный рост и отряхнул руки.

Большакова отправилась к Уткину, подняться на ноги самостоятельно он не смог. Серафим лежал на спине и жалобно стонал, переводя дыхание.

— Тогда поясните, что это было, мы же не дураки, вы явно что-то сделали. Что это? Какая-то… магия?

Интеллигент был, как и можно догадаться, невероятно дотошным. Мне не хотелось лгать, но и отвечать честно желания также не имелось.

— А вы ещё не догадались? По-моему, это очевидно, — я выдавил улыбку.

— Ничего не понимаю. Что очевидно?

— А вы посмотрите вокруг. Неужели думаете, кто-то специально для нас сделал такую огромную обувную коробку?

— Ну да, — ответил Ферьзев после раздумий, — и иголки на самом деле не огромные, а обычные, просто мы... уменьшены...

Он с огромным трудом сделал это умозаключение. М-да уж, в обычной жизни с таким не столкнуться. Из реализма на нас только капли крови Мариутова да синяки и ссадины после падения.

— Думаете, мы спим? — он спросил это очень осторожно.

— Или спим, или нас накачали какими-то наркотиками.

— Если так, то тот мужчина, Максим, возможно, жив?

— Я не знаю.

А вот в этом я был абсолютно честен. Сомневаюсь, что все это было действительно сном, и, конечно, никакими наркотиками нас не напичкали. В арсенале Чернобожцев таилось много других не менее интересных фокусов. Но и правда, не говорить же этому Ферьзеву что мы в лаборатории культистов. Он просто-напросто ничего не поймет.

— Надо думать о другом, — я тактично перевёл тему разговора. И на всякий случай перешёл на шёпот. — Вы видите выход из сложившейся ситуации?

Ферьзев смотрел в пространство перед собой, о чем-то напряжённо думая.

— Не знаю. Я, если честно, с трудом понимаю, что вообще происходит и как мы тут оказались. Я записывался на прием к парапсихологу, узнать и купировать свои страхи, а получил вот это... А вы?

— Я здесь по приглашению, но по сути все как вы и сказали: это должен был быть курс по психологии.

Я топнул ногой, проверяя песок. Он был достаточно плотным, чтобы держать нас на поверхности, но что-то в нём было не так. В это время Ферьзев разглядывал округу. Стен не видно, источник света всего один, и это вроде бы вполне привычный солнечный диск.

— Мы как будто в пустыне, — задумчиво заключил интеллигент, и с ним было трудно спорить.

— Фарфоровая голова скоро будет тут, надо подготовиться, — я приложил ладонь к глазам, рассматривая копошащихся поодаль товарищей по несчастью.

Солнце палило нещадно.

— Идти можете? — я приблизился к Серафиму.

Он всё ещё сидел на песке, никак не желая вставать.

— Я не знаю, ног не чувствую, — заскулил Уткин.

Тащить его на горбу будет проблематично. Я присел на корточки, приложил руки к его голове и боку. Уткин вздрогнул, издал сдавленный писк, но тут же прикусил язык.

— Потерпите, — чуть раздражённо произнес я, уходя в глубину концентрации.

Тело Серафима горело огнём под моими пальцами, и это были не последствия его пленения, а влияние чего-то могущественного извне.

— Вставайте, — я протянул толстяку руку, но он задергался и вдруг завыл:

— Я не могу... не чувствую ног! Я же говорил!

— Что за чертовщина... — я ещё раз коснулся бедра Уткина, но сконцентрироваться на печати не получилось.

Уже знакомый раздражающе писклявый голосок зазвенел в голове натянутой струной.

— Даже не пытайтесь ему помочь, он наказан!

Кукольной головы видно не было, а вот слышно было хорошо. Екатерина и Трепольев заметно вздрогнули, Ферьзев закрутил головой, высматривая врага, а Серафим сжался в комок.

— Что это значит? Почему он наказан? Ты же взяла жертву! — вдруг громко и отчётливо произнесла Большакова.

Она ни к кому не обращалась, говорила, опустив голову.

— Он жульничал. Он выдал чужую вещь за свою.

Куклы ещё не было видно, но она приближалась, мы все это почувствовали.

— Это ложь! Ложь! — заголосил Уткин, оставаясь лежать на боку. — Эта проклятая зажигалка выпала из моего кармана!

— Нет! Она принадлежала другому человеку. Из-за этого вы бы всё равно не определили человека без вещи, поэтому следующее испытание будет таким, чтобы исключить жульничество в любом виде.

На горизонте обозначилась черная точка. Она стремительно приближалась. Хвостом за кукольной головой неслась песчаная буря. Я первым догадался подставить под удар спину. Жар и мелкий песок обдал рубашку, пробил тонкую ткань насквозь. В кожу врезались крохотные иголки, от которых не было спасения. Первой не стерпела Большакова, за ней панике поддался Трепольский. Кукольная голова сделала петлю и зависла над нами.

— Все мышки в сборе, прекрасно.

Мне захотелось возразить ей, припомнить Мариутова, но я передумал в последний момент. Следующее испытание отрежет любые возможности для жульничества? Звучало не очень хорошо, что бы это ни значило.

— Слушайте меня внимательно, мышки. Среди вас есть тот, кто выдает себя не за того человека. Среди вас есть обманщик.

Голова выдержала паузу, давая нам время обдумать услышанное. Предатель? Я, если честно, нисколько не удивился такому повороту событий. Мягко говоря, здесь с самого начала что-то было не так. Фарфоровая голова выписывала размашистые круги над нами, раскачиваясь из стороны в сторону, словно неспешно шагая невидимым телом.

— Он будет делать всё, чтобы вы погибли, остались здесь навсегда.

— Обманщик? — Трепольский впервые за то время, которое мы провели в пустыне, подал голос.

Дрожащий, почти нелепый, никак не соответствующий образу дерзкого, знающего жизнь разгуляя. Профессор Лавилов действительно профессионал. Людей выводил на чистую воду по щелчку пальцев.

— И что? Нам надо будет его найти? Это и будет твое второе испытание? — прокричала Екатерина, но без малейшего намека на панику.

За девушку хотелось порадоваться, но и эта крайность мне не понравилась. Они верили кукольной голове. Всецело поглотились игрой, а это опасное занятие.

— Не совсем, — снова проворковала кукольная голова, чуть склонившись набок. Её красный глаз тлел едва раздуваемыми углями. — Просто он будет вам мешать. Мешать выигрывать. А теперь моё следующее задание. Слушайте внимательно, мышки!

Мы замерли, навострил уши даже валяющийся на песке Серафим. Когда дело касалось жизни, тут уж не до нытья.

— Вы должны назвать вещь, за которую вам было стыдно в детстве!

Кукла произнесла это таким громовым голосом, будто читала прощальную речь над нашими могилами. Я, Трепольский и Ферьзев озадаченно переглянулись.

— Это что, шутка? — Екатерина не спускала с проклятой головы взгляда.

— Нисколько! На раздумья даю вам пять минут. Время пошло!

Кукла застыла в воздухе, как нарисованная. Уже знакомый нам таймер появился в воздухе, и на циферблате не хватало двадцати секунд.

— Да бред какой-то! — взвизгнул Трепольский после пяти секунд гробовой тишины. — Мне не было стыдно! Никогда!

— Детство, — терпеливо проговорил Ферьзев. — В детстве всем было за что-то стыдно. Я помню, что испытал стыд за свитер, который подарила мама на Новый год, и мне пришлось ходить в нем всю зиму. Это было омерзительно: свитер был ужасный, безразмерный, с нелепым рисунком на груди. Сейчас такой был бы в моде... Эй, кукла, мой ответ: новогодний свитер!

— Весело... — Трепольский ударил себя по ляжкам и крякнул, изображая смех.

Слишком неубедительно.

— Разбитая ваза, — Екатерина сделала шаг вперёд.

Она смотрела на кукольную голову, с трудом шевеля обветренными и припухшими губами. Ветер пустыни нарастал, звеня в ушах тонкой капелью.

— Что за ваза? — Ферьзев сел на песок, вытянув затёкшие ноги.

— Я разбила мамину любимую вазу и свалила все на собаку; собака потом две недели жила на улице, зимой... Мне было очень стыдно, но я боялась признаться.

— Похоже на правду, — Ферьзев понимающе кивнул. — Вы, Роман?

— Трудно вспомнить, что было в самом детстве, а вот лет десять назад помню случай. Мне было ужасно стыдно перед другом. Я предал его...

Вспоминать наши посиделки с Хворостовым в подвале Урицкого и вправду было очень неприятно.

— Мой ответ: предательство друга.

— Тоже, наверное, подходит. Андрей, Серафим?

Уткин вздрогнул, услышав свое имя. Он, видимо, планировал отлежаться, притворившись мертвым.

— Воровство, — неожиданно злобно произнесла Большакова.

Хорошо ещё пинка ему не дала, для пущей уверенности. Серафим был весьма проницательным, поэтому сжался в комок и застонал заранее.

— Я не знал, чья она, она просто лежала на полу, я на неё наступил в темноте! Может, она выпала из моего же кармана! В детстве я был обжорой, часто объедал своего брата! Не надо больше этих вопросов, пожалуйста...

Под конец он завыл брошенным псом.

— Хорошо, обжорство. Андрей?

Трепольский застыл с занесенным кулаком. Он нервно бил по раскрытой ладони правой руки и смотрел в песок под ногами.

— Кто-то один из нас врёт...

— Да, но времени мало, надо дать ответ, — Ферьзев пркосился на кукольную голову и циферблат рядом с ней.

На поиск ответов у нас оставалось меньше минуты. Трепольский потянулся к ремню джинсов, но вовремя вспомнил, что отдал нож мне. Кстати, где он? Я незаметно похлопал себя по карманам: ножа при мне не было. Похоже, я выронил его на предыдущем уровне, когда падал в проём. Также осталось неизвестным, какую именно вещь дали мне устроители всего этого кошмара.

— Стыд? Да какой, к черту, стыд! Я родился в семье предпринимателей. Я не знаю, за что мне должно было быть стыдно. В детстве я себе ни в чем не отказывал, деньги были, вещи были... Глупые вазы? Да я бил их каждую неделю, и меня никто не ругал, они просто покупали новые! — Трепольский почти прокричал последние слова.

Было видно, что ему действительно нечего вспомнить.

— Сейчас-то не стыдно? — Екатерина отошла от него на пару шагов.

— Нет, и не должно! Я не выбирал родителей, а если бы и выбирал сейчас, то ничего не изменил.

— Значит, нет стыда? — сделал я робкое предположение. — Может, он и есть тот лишний человек?

— Нет, — Ферьзев удручённо покачал головой. — Суть задания — не найти того, кому не стыдно, а назвать главный стыд детства. И очевидно же, у всех он есть.

— Пошли к черту! — процедил сквозь зубы Трепольский, повернувшись к нам спиной.

— Мы опять проигрываем, — Ферьзев трепал подбородок, — Итак, у нас чревоугодие, ложь, предательство, ненависть...

— Почти как смертные грехи, — Большакова подняла на нас распухшие глаза; буря усиливалась.

— Да, и явно чего-то не хватает.

— Блуда или гордыни? — я нервно усмехнулся, разминая пальцы, но пока не прикладывал ума, какую печать поставить на весь этот балаган. Больше всего хотелось поставить на них крест.

— Неужели? И что же это?

— Да вот я вам и сказал! Ну нет, это не будет так просто, — Трепольев окончательно потерял человеческое лицо, прыгал от радости и, строя рожи, тыкал в нас по очереди пальцем.

— Время, — с деловым нажимом произнес Ферьзев. — И опять у нас неслаженность в команде.

Время на таймере действительно подошло к концу. Кукольная голова ожила и, щёлкнув фарфоровыми зубами, опустилась к нам.

— Ну что, мышки, готовы ваши ответы?

— Почти... — Ферьзев задрал голову и упер руки в бока. Он взял на себя смелость первым озвучить свой детский стыд.

За ним последовали Большакова, Уткин и я. Кукольная голова довольно кивала, принимая каждый ответ. Когда очередь дошла до Трепольского, все напряжённо замерли. Парень стоял к нам спиной и не выказывал желания участвовать в опросе. Кукольная голова неспешно подлетела к Трепольскому и замерла над ним.

— Твой ответ, мышка?

— Истерики, — неожиданно тихо и спокойно произнес Трепольский; мы ахнули. — В детстве я часто впадал в истерики и доводил родителей до слез. Просто так, развлекаясь.

— Ответ принят! — голова рассмеялась и взмыла в небо с огромной скоростью. — Глупые мышки! Вам сначала надо было найти предателя. Глупые, глупые мышки! Как вы уже догадались, один из вас соврал, а значит, жребий выберет случайную жертву. И, кстати, пока колесо неудачи будет крутиться, у вас будет время, чтобы найти среди мышек крысу. Жирную и очень противную, — голова озорно рассмеялась. — Я покручу колесо подольше. Мне очень хочется, чтобы вы вычислили предателя.

Барабан колеса действительно тронулся с места. И теперь на нём сияло всего пять цифр.

— Предатель... — мои пересохшие губы еле прошелестели это слово.

Круживший вокруг нас ветер обжигал лицо.

— Как же нам его найти? — встрепенулась после глубокого раздумья Большакова. Она с подозрением осмотрела каждого из нас. Вдруг обратилась к кукле, задрав голову: — Мало подсказок, дай ещё одну! Пожалуйста!

— Хм... — фарфоровая голова опустила на нас красный глаз. — Пожалуйста? Я люблю вежливых мышек. Ну что ж, слушайте ещё одну подсказку: предатель лжёт, лжёт всегда и во всем. Он не ответит правды ни на один вопрос! Кроме очевидных, конечно же. Он отец лжи.

— Отец лжи... — Ферьзев потёр подбородок, анализируя услышанное.

Спокойный и рассудительный даже на волоске от смерти. Я вглядывался в его лицо, внимательно следил за движениями. Четкими, но вместе с тем плавными. Само его спокойствие казалось мне обманом.

— Всегда врёт? Какая неожиданность! Да мы все врём, врём всю свою жизнь! — Трепольский истерично растрепал волосы.

В центре песчаной бури да ещё и в шортах ему было особенно тяжело. Оголённые ноги раскраснелись, и по выражению лица Трепольского ожоги отзывались ощутимой болью.

— Кто-то один из вас предатель, ребята. Это точно!

Парень без зазрения совести потряс указательным пальцем в нашу с Ферьзевым сторону. И его подозрения были вполне не беспочвенны. Хотя совсем уж отцом лжи меня назвать было нельзя. Да, я белая ворона в этой компании, но играл на общих правилах. Что касалось Ферьзева...

— С чего такие выводы, молодой человек? — интеллигент поправил очки.

Он был по-прежнему невозмутим. Впрочем, как и я.

— Чутьё... — прошипел Трепольский, и глаза его нехорошо сверкнули в мою сторону. — Где мой нож, дядя?

— Нет его у меня, — я показательно развёл руки.

Карманы мои действительно были пустыми.

— Ложь. Очередная! Эти вещи дали нам не просто так! Зажигалка для тёмной комнаты, в этой комнате нам надо найти предателя. И убить... — последнее слово Трепольский процедил сквозь зубы. — Что там ещё? Иголка?

— Да! — вдруг вклинилась в разговор Большакова. Иголка, кстати, уже оказалась у нее в руке, так сказать, на боевом дежурстве. — Ей очень удобно выколоть кому-нибудь глаз.

— Сука! — Трепольский сжал кулаки.

— Стойте!

Мне пришлось срочно разнимать сближающихся оппонентов.

— Ножа действительно нет. Он был у меня, но его забрали. Возможно, нож уже не нужен. Мы же прорезали им выход с предыдущего уровня...

— Уровня? — глаза Большаковой слезились. — Вы говорите об этом так, как будто это какая то компьютерная игра... Они уже убили одного из нас!

— Мышки потеряли нож? Как неосмотрительно. Впрочем, обычное дело для глупых мышек...

Кукольная голова слегка улыбнулась, и с неба прямо между нами с Трепольским в песок воткнулся армейский нож. Он вошёл глубоко, по самую рукоятку. Все замолчали и замерли. Даже Уткин, что все это время успешно притворялся мёртвым, приподнялся на локте и выгнул шею, чтобы разглядеть оружие повнимательнее.

— Хватайте его! Предатель пацан! — вдруг пролепетал жалобным голосом Серафим и театрально рухнул головой в песок.

Мы кинулись к оружию как по команде. Не знаю, кто и какую цель преследовал в эту секунду. Колесо случайного выбора монотонно крутилось над нашими головами, толкая всех на глупые и необдуманные шаги. Лично я хотел заполучить оружие только для того, чтобы никто не пострадал случайно. Ферьзев был очень аккуратен и толкнул меня скорее ради приличия. Всё-таки будет не слишком красиво показывать наш импровизированный сговор. А вот Трепольский и Большакова дрались не на шутку. Я получил смачный удар в бок от пацана, в свою очередь он взвыл от боли, когда острые коготки Екатерины прошлись по его щеке. Рассвирепев, Трепольский крутанулся волчком. Его кулаки били не глядя, я увернулся от удара, Большакова получила под дых, а вот бедолаге Ферьзеву досталось в ухо. Он шумно выдохнул и, потеряв равновесие, упал на песок. Очки слетели с носа, но чудом не разбились.

— Уйдите! Нож мой! — крикнул пацан и тут же получил от меня удар под коленку.

Он упал ничком, судорожно цепляясь руками за ускользающий воздух. Я схватил нож за рукоятку, но не смог даже пошевелить его, не говоря о том, чтобы достать из песчаного плена.

— Что за черт?! — я злобно сжал зубы, поднял голову и тут же поплатился за свою неосмотрительность.

Пощёчина от Большаковой была прологом моей неудачи, её красиво завершил пинок в спину от Трепольского. Пацан быстро поднялся на ноги, быстро оценил ситуацию и ловко вывел меня из игры. Разобраться с Большаковой ему вообще не составило никакого труда. Девчонка вскрикнула, схватившись за лицо, и упала на бок. Трепольский выдернул нож из песка с победным рыком. Вскинул над головой как рыцарь. Этакая урезанная версия короля Артура с не менее урезанной версией легендарного меча. Уткин застонал, уткнувшись в песок. Да уж, радоваться тут было нечему. И некому, кроме самого Трепольского.

— Ну что, суки, попались! — парень ловко крутанул нож в руке и принял боевую стойку.

Я и Ферьзев поднялись на ноги.

— И что же дальше, молодой человек? — интеллигент рыскал глазами в поисках своих очков. — Кого же из нас будете резать?

— Обоих! — Трепольский отплевался от песка и вытер перекошенный в ликовании рот тыльной стороной ладони. — Ну! Кто из вас соврал?

— Никто, придурок! — на этот раз не выдержал я. — Брось оружие. Ты не на тех его направил.

Я демонстративно указал на парящую над нами голову. Кукла с интересом наблюдала за происходящим. Мерзкая тварь.

— Соглашусь с Романом. Скорее всего, нас просто хотят рассорить. Будьте благоразумны, Павел.

Трепольский зарычал от злости, не решаясь нападать, но и закапывать топор войны обратно в песок тоже не спешил.

— Она сказала, что нам надо найти предателя, иначе мы не выживем, — всхлипнула где-то сбоку Большакова.

Она запнулась на полуслове, но никто из нас не обратил на это внимания. Всё оно было приковано к чёртовому Трепольскому. Большакова присела на корточки, увидев знакомую дужку от очков. Пропажа Ферьзева быстро оказалась в её руках. Катерина вроде бы протянула их интеллигенту, но в последний момент передумала отдавать. Она медленно поднесла очки к глазам. Все это происходило за нашими спинами, а в пылу спора, в котором рождалась не истина, а истерическое настроение, я не заметил, как Большакова оторопела и даже побледнела. Она несколько раз подносила очки к лицу, потом резко убирала. Смотрела то на Трепольского, то на фигуру Уткина, то на кукольную голову.

— Ни за что не отдам нож! — Трепольский выходил из нашего окружения, непрестанно мотая головой.

Моё навязчивое предложение было принято им в самые ожесточенные штыки. Ферьзев приводил свои аргументы, но делал это неубедительно и тихо, в свойственной интеллигенту манере.

— Они не настоящие... — голос Большаковой в нарастающей перебранке был еле различим.

Да и ветер усиливался с каждой минутой. Ещё немного, и мы будем вынуждены кричать, чтобы быть услышанными друг другом.

— Молодой человек, оружие — это уловка. Мы вообще не должны были прикасаться к ножу, — Ферьзев в очередной раз потянулся к носу, но вовремя осекся.

— Его очки ненастоящие! — крикнула Большакова. Злобно, ожесточенно.

Её щеки налились румянцем. В дрожащей руке зажаты очки Ферьзева. Катерина демонстративно надела их на нос, и тут я понял, в чем подвох. В стеклах очков не было диоптрий. С таким же успехом можно было носить пустую оправу. Бог лжи?

Я бросил на интеллигента резкий, вопросительный взгляд. Ферьзев опустил глаза. Он не успел произнести ни слова. Истеричный вопль неподвижного и почти полностью засыпанного песком Уткина пробрал до мурашек не только меня.

— Он предатель! Он!

Выпад Трепольского был настолько же неожиданным, сколько и глупым. Мы не успели разобраться в ситуации, не успели задать вопросы. Даже не выслушали Ферьзева. Да и слушать уже было некого. Нож подобно змее вонзился в тщедушную грудь интеллигента. Не было ни крови, ни предсмертных вскриков. Ферьзев вздрогнул. На его лице застыли досада и недоумение. Голова его опустилась, он молча смотрел на торчащую из груди рукоятку, потом захрипел и, прыснув алой слюной, упал ничком.

— Ха-ха-ха! — кукольная голова закружилась в безумном танце. — Глупые, глупые мышки! Вы убили не того человека. Но у меня есть для вас и хорошие новости. Жертва есть, пусть и выбранная неверно, так что остальные выжившие переходят на следующий уровень.

— Чертова тварь! — я сжал зубы, кинулся к Ферьзеву, но нога неожиданно провалилась в песок по самое колено.

Твердая опора по взмаху волшебной палочки превратилась в вязкий кисель. И не только для меня одного. Большакова и Трепольский так же едва сохранили равновесие. Катерина вскрикнула, судорожно взмахнув руками. Песок поглощал всех выживших быстро и не церемонясь. Молчал только Уткин, похоже, уже смирившись со своей участью. Песок не поглощал только невинно убиенного Ферьзева.

— Не дергайтесь! Эта хрень не убьет нас, — я не сопротивлялся, погружаясь в неизбежность.

Под ногами всё ещё не было опоры, но я был совершенно спокоен. Чего нельзя было сказать о Большаковой и Трепольском. Они стонали и плакали, не надеясь на спасение. Я задрал голову и посмотрел на куклу. Её мертвый красный глаз тлел, как гаснущий уголёк. Уголёк, что никак не хотел погаснуть раз и навсегда. Таймер и барабан с нашими номерами исчез. Жертва была принесена. Ну что ж, я остался без союзника. И что-то подсказывало мне, что на следующем уровне действовать надо куда решительней. Когда песок подобрался к лицу, я задержал дыхание. Надеюсь, в этот раз падать придется не слишком долго.

Откуда-то снизу до меня донёсся еле слышный металлический лязг. Он был похож на что-то знакомое, но прежде чем я понял, на что именно, ног моих коснулась пустота. Следующий уровень прогружался быстро. Лаборатория Чернобожцев работала как часы.

В классе их было восемь человек. В основном мальчики. Всем около одиннадцати, двенадцати лет. Возглавлял класс грузный учитель в черной мантии и с суровым, но безусловно справедливым взглядом. Он не был похож на того тщедушного старичка, который травил байки в круге из складных стульев и любопытствовал о наших переживаниях и страхах, скорее, грозный и немногословный учитель, знающий о жизни всегда чуть больше остальных. Один из мальчиков поднял руку и обратился к учителю:

— Эдуард Симонович, а правда, что черная плазма может убить неподготовленного человека?

Лавилов развернулся на каблуках у самой доски, загадочно улыбнулся. Его маленькие глубоко посаженные глаза заблестели. Широкие скулы задвигались, а чуть изуродованный нос глубоко вдохнул воздух. Когда доктор Лавилов говорил, связки на его шее искривлялись и натягивались неестественным образом. Обнажались старые шрамы.

— Совершенно верно. Разум пациента должен быть обработан. Холод и пустота. В душе настоящего Чернобожца нет мест для чувств. Черная плазма не любит лишних эмоций. Это очень хрупкий материал.

В руках ученого появилась пробирка. Внутри неспешно перекатывалась смолянистая капля. Огромная вязкая субстанция, при взгляде на которую у некоторых учеников бежали мурашки, а кто-то не удерживался и отводил взгляд. Лавилов хрипло рассмеялся.

— Черная плазма — изобретение нашего дома. Братья Зигмунд и Арчибальд Змиевские вывели её из непорочной тьмы почти сто лет лет назад. С тех пор никому не удавалось успешно внедрить её в человеческий мозг. — Он обвел детей хитрым взглядом. — Не удавалось до сегодняшнего дня!

— Вы проводите эксперимент? Прямо сейчас? — мальчик в пёстрой рубашке и очках в тонкой серебристой оправе поднял руку.

Под его второй рукой лежала тетрадь в толстой кожаной обложке. Вряд ли кто-нибудь узнал бы в этих детях потомков некогда величественного рода Змеевских. Все они были братьями, сестрами, родными или двоюродными. Знак на кожаной тетради был точно таким же, как и в букве или цифре «О» на табличке при входе в здание современной психологии. Этот знак я запомнил надолго.

— Именно сейчас! — Лавилов отошёл к доске и, сдернув аккуратно свернутое белое полотно, щёлкнул пальцами.

Свет в классе приглушился, а с дальней стены загудел неприметный проектор. Кадры на полотне сменялись быстро и были похожи на фильм.

— Мы провели много экспериментов. Много подопытных погибло, чтобы проложить нам правильную дорогу.

На слайдах были запечатлены больничные палаты, много людей на каталках в скрюченных позах, к головам которых были подсоединены провода и шланги. Показали и их лица. Изувеченные предсмертными агониями, застывшими как восковые маски. Дети смотрели хронику, не проронив ни звука.

— Так продолжалось многие годы. Известно, что нынешние хранители великого зеркала, дом Чернозерских, презирают и запрещают наши эксперименты. Называют их... бесчеловечными, — Лавилов злобно сплюнул на пол. — И вот мы создали эту лабораторию. На границе между двумя мирами.

Девочка в деловом костюме и пышными вьющимися волосами каштанового цвета подняла руку. Лавилов медленно кивнул, позволяя задать ей вопрос.

— А правда, что черная плазма способна изменить внешность принявшего её человека?

— Это не совсем так, но вот что мы знаем наверняка: поступая в мозг подопытного, плазма способна изменить структуру ДНК. Сознание и волю.

Взгляд доктора ушел в пустоту.

— Сколько подопытных принимает участие в эксперименте? — раздался голос с задней парты.

Мальчик в темно-синей рубашке и брюках задал вопрос, не поднимая руки.

— Было пятеро. Сейчас остаётся трое. Тот, кто выбыл, не выжили. Мы надеемся, что последний, кто останется в живых...

Стены комнаты сотряслись от взрыва. Отдалённого, но весьма ощутимого. Пронёсся гул, и в воздухе запахло тревогой.

— Что это?

Дети как по команде подняли на Лавилова взгляды. Доктор нервно повел шеей и вгляделся в стеклянную дверь, отделяющую класс от коридора. Белые стены словно плёткой бил красный луч тревоги. Четверо мужчин в боевом обмундировании лёгкой трусцой побежали к лабораторному корпусу.

Первый взрыв прогремел в лаборатории около 14:30. Следующий был через пятнадцать минут.

* * *

Итак, нас осталось четверо. Зыбучие пески выкинули нас на шнеки огромной мясорубки. Они были похожи на дорожки к заветному выходу, вот только никакого выхода из этой западни не было. И, похоже, понимал это не только я один. Уткин, чьё наказание за присвоение зажигалки на этом уровне испытаний закончилось, жалобно выл и еле сохранял шаткое равновесие. Дела у Трепольского и Большаковой были ничуть не лучше. Катя тихо всхлипывала, постоянно обрезаясь об острые края массивных шнеков, пацан же никак не мог расстаться с ножом. Он перебрасывал оружие из руки в руку, но убрать за пояс шорт не догадывался или просто не хотел. Интересно, на ком Трепольский собрался оттачивать следующий прием ближнего боя? Дотянуться до соседнего шнека, как равно и до его обитателя, не представлялось возможным. Между полосами грохочущей стали не менее двух метров, а под ногами совсем уж печальная картина. Тот, кто сорвётся, не выживет ни при каких условиях.

В любом случае в этот раз голова куклы задала совсем уж странный вопрос. Любимое животное. Из детства я помнил лишь своего пса. На съемной квартире компании запрещалось держать домашних животных, но из вопроса совершенно не было понятно, о каких именно животных шла речь.

— Жираф... — еле слышно проблеял Уткин.

Его услышал только я, поскольку был ближе всех.

— Крыса, — я поднял на проклятую голову уставший взгляд.

Глаза всё ещё пылали огнем после пережитой песчаной бури. Интересно, какой антураж ждал нас на следующем уровне? Хоть бы райский пляж на берегу закатного моря.

— Что за бред?! Крыса? — Трепольский пронзил меня ненавистным, почти безумным взглядом. Брызнул слюной от негодования. — Да какой нормальный мужик будет любить крыс?!

— Ну не убийца, точно! — охотно съязвил я, припомнив парню бедного Ферьзева.

— У него были очки без диоптрий! — взвизгнул Трепольский и едва не упал со шнека, чудом сохранив равновесие.

В какой-то момент он схватил нож зубами и теперь выглядел как киношный пират, идущий на абордаж. Картина была бы смешной, если в этот момент не смотреть парню в глаза. Он обезумел и жаждал крови.

— Идиот! — злорадно оскалился я, знал, что этот безумец не достанет меня с такого расстояния. — Это были компьютерные очки, в них нет диоптрий, а только специальное стекло!

— Что? — на выдохе пролепетала Большакова и побледнела.

Чертовка прекрасно понимала, что Ферьзев погиб по её наводке. Видимо, осознала свою ошибку, но поздно кусать локти, когда отпала печень. А я окончательно свыкся с мыслью, что в этом аду от моих целительских способностей не будет никакого толка. Нас не просто убивали, нас выбраковывали. И что теперь делать?

— Хорёк! — истерично выкрикнула Большакова в воздух над головой, словно выплюнула что-то мерзкое.

Оставался Трепольский, что продолжал хищно гипнотизировать меня взглядом. Я при всем желании не мог приблизиться к нему на расстояние удара. Когда в напряжённой тишине парень осознал, что для полноты картины нам не хватало его ответа, задрал голову и прокричал кукольной голове:

— Ненавижу тебя, тварь! Бурундук!

Большакова не удержалась и брызнула слюной от смеха. Он был истеричным.

— Пошли к черту! — заревел громовым раскатом Трепольский, размахивая ножом.

Впрочем, мне не было никакого дела до пристрастий этого психа. Шнек мясорубки завибрировал и дёрнулся, слово освобождаясь от стопора. И судя по реакции моих коллег по несчастью, у них произошла точно такая же ситуация. Уткин застонал, Большакова вскрикнула.

— Глупые, глупые мышки, я же предупреждала. Пока вы не найдете предателя, вы будете проигрывать. Один из вас соврал.

Фарфоровая голова довольно ворковала, обрекая нас на новую пытку.

— Подумайте ещё раз. Вас осталось всего четверо. Я даю вам ещё пять минут.

В воздухе опять появился таймер. Время неумолимо уходило.

— Крыса? Ты это серьёзно, дядя? — Трепольский давно уже выбрал себе новую жертву и отпускать меня не хотел.

Впрочем, в этот раз его никто не поддержал. Да и особо некому было это делать. После промашки с Ферьзевым Катерина предпочитала молчать, а Уткин был озабочен вопросом собственного выживания. На толстяке не было лица от усталости, ноги с непривычки дрожали.

А я замер, почувствовав какое-то неудобство в ботинке. Или это была съехавшая стелька, что вряд ли, или вещь, которой наградили каждого из нас в самом начале, оказалась спрятанной у меня под ногой. Я притаился и задумался. Что бы это ни было, достать её прямо сейчас не представлялось возможным.

— Твой бурундук выглядит не лучше! — неожиданно пришла мне на помощь Большакова. Пришло, как говорится, откуда не ждали. — Мне кажется, предатель способен на убийство!

Последнее она добавила уже намного тише. И была несомненно права. А с другой стороны, тихоня Уткин вызывал не меньше вопросов. Очень удобно притвориться жалким и тщедушным и подождать, пока львы порвут друг другу пасти. Чёртова неизвестность! Я снова призывал на ладонь тьму. Составить пентаграмму, заморозить её и кинуть в куклу, пока она опустилась достаточно низко. Я словно получал отказ. Чувствовал, как тьма рвалась ко мне, стучалась в двери, но они были наглухо заколочены кем-то снаружи. И где же её способность проникать в замочные скважины, когда это так нужно?!

— ...да ты сама как хорёк!

Я уловил лишь часть перепалки, возникшей между Большаковой и Трепольским. Я осторожно размял затекшую ладонь и кончиками пальцев взялся за острый шнек. А ноги действительно уставали. Эти бесконечные покачивания из стороны в сторону невероятно выводили из себя. Хотелось сдаться и окончить мучения. Я мысленно отхлестал себя по щекам. Ни в коем случае. Шанс выбраться из западни был. Я чувствовал, что потерял из виду что-то важное.

— Засунь свой нож куда подальше! — Большакова поджала губу, когда, неудачно дернув рукой, получила очередной порез на ладони.

Капли крови падали в бездну под ногами, питали адский механизм, который трясся и вибрировал, словно от удовольствия.

— Мне бы ту булавку, я бы не пожалела и кинула бы её тебе в глаз!

Булавка! Она действительно осталась у меня. Я судорожно ударил себя по карманам. Несмотря на размер, миниатюрное оружие какой-то заправской рукодельницы удобно расположилось в правом кармане брюк. Увесистая, да и в руке лежала как надо.

— Она у этого щеголя! — Трепольский снова тряс ножом в мою сторону и плевался слюной.

Я окинул всю компанию задумчивым взглядом. Интересно, как можно было вывести предателя на чистую воду?

— Э-э-э, Роман. Дайте мне её, пожалуйста.

Большакова выдавила улыбку и вытянула руку. Она была готова принять свою вещь обратно, но лишь для того, чтобы разделаться с Трепольским. Трепольский же яростно подозревал меня, и только Уткин жалобно стонал и не подозревал никого. Предатель — отец лжи. Значит, будет врать во всем, кроме очевидных вещей. Логично предположить, что нам нужно провести маленький опрос, по неправильному ответу на который предатель себя и выдаст. Но я не мог приложить ума, какой вопрос задать! Таймер над головой грозно тикал и оттикал уже две минуты. Две минуты бесполезных перепалок. Рот куклы приоткрылся в некоем подобии мерзкой улыбки.

— Кто как сюда попал? Говорите! — выпалил я на одном дыхании.

Шнек мясорубки дернулся с такой силой, что чуть не скинул меня вниз. Вещь в ботинке переместилась с одной стороны стопы на другую. По ощущениям это были или листок плотной бумаги, или мягкая пластиковая карточка.

— Меня пригласил друг, но он больше сюда не пришёл, — хмыкнул Уткин у меня за спиной. — Я уже второй раз на сеансе, и в первый раз тут такого не было.

Бедняга страдал, обливаясь потом.

— Пришла по рекомендации подруги, тоже второй раз. — Большакова ответила не сразу, думала несколько секунд.

— Ты что тут хочешь вынюхать, дядя? — ответ Трепольского ничуть не удивил меня.

Ну что ж, настала пора рассказать и о себе.

— Я на сеансе первый раз и никого из вас раньше не видел. Если предатель один из нас, значит, его тоже никто до этого не видел. Вы друг друга помните?

Я задал этот вопрос скорее от отчаяния, нежели глубоко подумав перед этим. И моя поспешность плавно перешла в откровенную глупость. Бедолаги начали рассуждать логично, в чем их нельзя было упрекнуть.

— Эту девицу я помню, помню толстяка! — Трепольский отвечал, ни на секунду не сводя с меня пристального взгляда.

— Совершенно верно. Этих двоих я тоже видела, — теперь к Трепольскому присоединилась и Большакова.

— Роман, вы тут единственный, кого мы видим впервые... — оживился Уткин, и по моей спине побежали мурашки.

Я загнал в тупик самого себя. Но, может, не без оснований? Может предателем действительно был я? Если рассуждать со стороны Чернобожцев, ответ был очевиден.

— Я так и знал! Сволочь! Толкните его в пропасть! — Трепольский сорвался на крик, что тут же оборвался сдавленным хрипом.

Кажется, он подавился собственной слюной. Я прикусил губу, но, как ни странно, не поддался панике. Кем меня только ни пугали последнюю неделю, какие только проклятия ни сыпались на мою многострадальную голову. Умереть от рук какого-то дурного мальчишки я точно не боялся.

— Черт, я отдала ему булавку! — Большакова налилась краской обиды и негодования.

— Да не нужна она мне, — я спокойно и даже дерзко кинул увесистую углу хозяйке.

Она была не сбалансирована, летела навершием вперёд, поэтому я совершенно не боялся убить ею кого-то даже случайно. Не метательное это оружие. Если оружие вообще. Большакова очень удивилась такой щедрости, неуклюже поймала свою вещицу и тут же спрятала, заколов хвост на затылке.

— Я не предатель! — заявил я громогласно и твердо.

Трепольского мой ответ не устроил от слова совсем. Пацан не долго колебался, приняв позу спринтера на высоком старте, снова взял нож в зубы. Этот корсар никак не хотел успокаиваться и уже жаждал личной сатисфакции. Он прыгнул на шнек Большаковой и едва не соскользнул, вцепившись в его острые края. Глаза на лоб полезли не только у меня. Большакова закрыла лицо рукой, а Уткин за моей спиной крякнул от неожиданности, а потом издал стон обречённого восхищения. Нашел чему восхищаться. Человеческой глупости: бессмысленной и беспощадной. Трепольский зарычал от боли. Края шнека глубоко впились в его ладони, кровь сочилась густым темным потоком в клокочущее нутро мясорубки.

— Ты идиот! Стой где стоишь! — опомнился я, когда пацан нашел точку опоры.

Он надёжно укрепился на шнеке Большаковой и, выпрямившись в полный рост, примерялся совершить второй, финальный бросок.

— Ты умрёшь! Не допрыгнешь!

На самом деле я так не думал. Удача странным образом сопутствовала этому кузнечику, а может, и ещё кое-кто: я недоверчиво покосился на парящую кукольную голову. Трепольский целился несколько секунд. Он шумно и прерывисто дышал. Адреналин совсем затуманил парню голову. Когда он прыгнул, я нисколько не испугался. Отчётливо увидел, как соскользнула его правая нога и амплитуда прыжка значительно уменьшилась. Я был готов увидеть его смерть и, наверное, даже не слишком этому огорчился бы, но каким-то чудесным образом Трепольский не сорвался с гладкой стали, повис на локтях, обхватив шнек. Его глаза вылезли из орбит. Парень судорожно перебирал ногами, но зацепиться внизу было не за что, а подтянуться на руках ему мешала круглая поверхность, что к тому же так и норовила провернуться. Я сжал зубы от злости. Вот уж действительно лучше бы этот герой сорвался в пропасть, и делу конец. На меня с интересом смотрели и Большакова, и Уткин. Оба молчали. Что ж, с другой стороны придумать ситуацию лучше, чем эта, при которой я мог бы показать свою лояльность, уже нельзя. Я сделал несколько осторожных шагов в сторону скулящего горемыки и протянул руку.

— Хватайся!

Трепольский перевел на меня испуганный взгляд, но промешкал всего мгновение. Ухватился за меня с такой жадностью, что теперь мы оба повисли над пропастью. Жадность, вот его истинный грех. Я взвыл от боли, потому что рефлекторно схватил свободной рукой острый гребень шнека. Ох, зря я понадеялся на его порядочность. Глаза парня нехорошо сверкнули, он отцепился от шнека, перехватил нож и с размаху вонзил его в мое предплечье. Боль была дикой. Я упал на колено и зажмурился. Расплата за беспечность бывает и похуже, но явно не в моем случае. Я уже не держал Трепольского, разжал пальцы, вот только тому это было уже не нужно. Он ухватился за рукав моей рубашки, подтянулся с такой силой, что тонкая ткань затрещала, вырвал нож и размахнулся, чтобы ударить в плечо. Я не мог позволить ему сделать это. Единственное, что пришло мне в голову, это порвать рубашку. Натянутая ткань лопнула как тетива лука, стоило мне лишь впиться в нее ногтями здоровой руки. Трепольский сорвался вниз, так и не успев закончить начатое дело. Я видел его глаза. Безумные и дикие. Глаза зверя, что потом будут долго мучить меня в кошмарах.

Мясорубка ожила, и шнеки под нашими ногами взвизгнули стальным лязгом, закрутились в безумном танце. Трепольский даже не успел закричать. А вот я уже не смог сдержать эмоций. Кровь хлынула из раны, моя рука была оголена по локоть, рукав улетел в пропасть, и теперь на рану даже жгут нечем наложить. Я так и остался сидеть на одном колене. Закрыл рану левой рукой. У меня не было уверенности, что печать исцеления поможет, как это было с Уткиным на предыдущем уровне, скорее я даже смирился с тем, что от моих целительских навыков тут нет никакого толка, но не мог не попробовать.

— Итак, у нас новая жертва! И какая жалость, вы снова не нашли предателя. Ваш друг был очень активным и решительным, мне жаль его, но мышки иногда теряют голову, это правда.

Я уже не слушал эти противные улюлюканья, импульс на кончиках пальцев вонзился в разорванную плоть и, рисуя печать исцеления, зримо проявился на коже. Я выпучил глаза, потому что видел такое впервые. Мясорубка вздрогнула и замедлила ход. Сноп искр вырвался откуда-то сбоку, я не успел разглядеть. Кукольная голова закрутилась как головастик:

— Стой! Что вы делаете?! Нельзя!

Большакова и Уткин задрали головы, ничего не понимая. А вот я уже начинал кое-что понимать и кое о чем догадываться. Я не стал прерывать сеанс, добавил потока, чтобы лишь чуть-чуть усилить печать. Скорее ради интереса. Кукольная голова заметалась ещё сильнее, теперь сноп искр вырвался откуда-то над нашими головами. Под него попал Уткин, от чего завизжал как поросенок. Он судорожно взмахнул руками и сорвался в пропасть, вот только механизм внизу уже не вращался. Его что-то заклинило. Мое ликование быстро сменилось озабоченностью за успешный исход всего этого дела. Декорация разрушалась, пустующие шнеки обрушались с протяжным стоном деформирующегося металла. В этой вакханалии кукольная голова истошно вопила и была готова взорваться, как долго кипящий чайник. Я не помнил падения, только взрыв и ушедшую из-под ног опору. Я провалился во тьму резко и неожиданно, словно кто-то невидимый дёрнул какой-то рубильник. Впрочем, во тьму я падал не один.

* * *

— Этот новенький какой-то нестабильный. Мы уверены в нем?

На втором этаже лаборатории во время эксперимента их было всего двое. Старший научный сотрудник кинул на своего помощника скучающий взгляд:

— Ничего особенного: у него спецпропуск. Это человек от главного или что-то в этом роде.

— Думаешь, смотрящий?

— Думаю, решающий.

Старший чуть улыбнулся. Резервуар с черной плазмой за их спинами мерно кипел. Шли долгие споры, можно ли назвать плазму тьмы живым организмом или нет. На таковой она не выглядела, не имела даже намеков на рецепторы и вообще, можно ли апельсиновый сок назвать апельсином? Однако тонкие черные щупальца появлялись из ниоткуда и касались стекла, словно искали в нем слабое место. Плазме совсем не нравилось в заточении. А ещё эти странные, испуганные люди. От колбы тянулось пять шлангов. Тонких и гофрированных. В центре комнаты на нижнем этаже поставленные в круг столы, на которых лежали люди. Всего их было пять, два стола уже пусты. Трубки, по которой к умершим телам подавалась черная плазма, в беспорядке лежали на полу. Эксперимент переходил в завершающую стадию, и у обслуживающего персонала не хватало времени на уборку. Она будет в конце, когда в живых останется только один. Самый выносливый экземпляр. Помощник щёлкнул массивным выключателем.

— Я думал, парень выживет, печально, что он сорвался.

— Это мозг. Молод и не окреп. Нам нужны зрелые люди, никаких срывов.

— Ты действительно думаешь, что этот странный тип... Ярцев, он к нам от САМОГО?

Помощник осторожно подбирал слова. Новый участник показался ему странным с самого начала, а после инцидента в пустыне и того воздействия, что от него исходило, настороженность только возросла.

— Он точно не обычный псих, как все остальные. Но пропуск был при нём, а значит, всё официально, — согласился нехотя старший, лениво щёлкнул тумблером, контролирующим давление в системе, и откинулся на спинку кресла.

Монитор за их спинами следил за происходящим в мясорубке с высоты, на которой замерла кукольная голова. Разворачивающаяся там драма их мало заботила.

— Может, стоило бы отвезти его в изолятор? А то вдруг что...

Помощник убавил мощность силового поля. Во время эксперимента, во избежание помех, его требовалось держать на минимальном уровне.

— А что вдруг?

— А вдруг его энергия повлияет на плазму?

— Да ну! Не смеши! Это же тьма... Это она влияет на всё и вся...

Взрыв, который сотряс лабораторию внизу, оборвал их диалог. Тьма в колбе зашипела и закричала от боли настолько отчётливо, что теперь ни у кого не возникло сомнений, что это живое существо, и как любое живое существо, оно умело страдать и бояться.

— Быстрее, его надо изолировать!

Сознание приходило ко мне урывками. Лица людей, спешно двигающийся потолок, бесчисленное количество ламп. Стоп. Это двигался не потолок. Меня очень быстро перевозили на какой-то стальной каталке. Её колеса противно лязгали и скрипели по кафельному полу.

— Надо... Срочно...

— Отключаем... сеть... не выдержит!

— Ни в коем случае... связь разорвётся... колба не выдержит... давления...

Я был связан. А вот это уже совсем плохие новости. Ремни стягивали тело и крепко держали меня в горизонтальном положении. Впрочем, сил на сопротивление толком и не было. Веки опускались под тяжестью навалившихся проблем. В мясорубке что-то произошло. Что-то, что совсем не понравилось ни кукольной голове, ни культистам. Осталось только вспомнить, что именно. Мысли вязкой жижей застревали в моей голове и мешали думать.

— Вколите ему успокоительного, подопытный не должен очнуться, — подключился к разговору кто-то третий. Я не видел его лица, но этот сухой, свистящий голос почему-то показался мне знакомым.

— Доктор, мы вкололи ему уже два кубика инвазина. Пациент нестабилен.

Опа! Доктор Лавилов собственной персоной! Противный голос не сопоставлялся с образом того безобидного мужичка, которого я увидел в иллюзии. Оно и понятно. Картинка зла должна быть глянцевой и манящей.

— Вколите черную плазму... Внутривенно.

— Но это может...

— Колите! Он выдержит, должен выдержать.

А может, не надо? Шприц с чёрной жижей вместо лекарства появился в поле моего зрения справа. Помощник Лавилова судорожно вколол мерзкое содержимое шприца в моё тело. Я же не смог даже закричать. Чёртовы твари пользовались своей безнаказанностью и тем чёрным туманом, что окончательно заволок мою голову. Мысли спутались как карты случайно оброненной колоды. Фокусник был явно пьян. Я провалился в небытие, и в этот раз оно не пахло сталью и кровью.

* * *

Что-то острое и тонкое оцарапало мое лицо. Удар о землю был неприятен, но далеко не смертелен. И судя по грузным охам моих компаньонов, не для меня одного. Большакова и Уткин приземлились в те же кусты, что и я. Тонкие, острые и совсем без листьев. В наступившей тишине я потянулся к своему правому ботинку. В шнурках спрятались сухие репейники, но даже они не помешали мне развязать их и наконец увидеть, какую свинью мне подложила эта кукольная голова. На стельке лежала карточка. Эх, и совсем не банковская. Я вернул ногу в ботинок и медленно встал. Это была игральная карта, с пёстрой рубашкой и солидным номиналом. Король червей. Я с трудом разглядел мужика с орлиным носом и державой в руке. На дворе ночь, почти непроглядная.

— Все живы? — я встал на ноги, чувствуя странный прилив энергии.

На мне красовалась все та же рубашка с оторванным рукавом, а вот следов ужасной раны, оставленной Трепольским, найти не удалось. Ещё один сюрприз, который меня удивил. Неужто я настолько прокачал свой целительский скил? Даже маленького шрамчика не осталось. На моём лице засияла невольная улыбка. Впрочем, эту радость мои товарищи по несчастью разделить не смогли. В ночной прохладе и кромешной тьме я слышал лишь их тяжёлое дыхание.

— Вы тоже живы? — Уткин подал робкий и весьма огорченный голос первым.

Большакова предпочла молчание. Я не помнил, чем закончилось наше испытание на мясорубке, однако хорошо помнил то недоверие, которое вполне заслуженно получил перед этим.

— К сожалению, что ли? Я ещё раз говорю: я не предатель! Вы не там ищете, — сдержанно, но твердо подытожил я свою позицию.

Забавно, но этим людям я также не доверял. Трепольский хорошо тогда отблагодарил меня за вовремя поданную руку. С такими зрителями надо держать ухо востро.

— Где мы оказались? — Уткин первым выбрался из кустов, шумно ломая их и шипя от боли.

За ним последовала Большакова, а уже в самом конце зашевелился и я. Не то чтобы я опасался возможных ловушек, но идти в темноту первым не очень-то и хотелось.

— Тут какой-то лес, — Большакову осветила бледная луна.

Мы вышли на тропинку и между кронами высоких и густых деревьев разглядели звёзды. Небо было кристально чистым, да и сам воздух будоражил детскими воспоминаниями о проведённых в глубокой деревне днях и ночах.

— Только бы не встретить эту проклятую голову снова... — Уткин жался к Большаковой, не выказывая мне никакого доверия.

Они шли чуть впереди, и толстяк то и дело опасливо косился в мою сторону. По большому счету меня все это заботило мало. Карту я решил пока никому не показывать. Больше волновало меня другое: без следа затянувшаяся на руке рана. Я почти ничего не помнил о последних минутах, проведённых в мясорубке, словно кто-то их специально стёр. Рационального объяснения не было, а в чудеса верить особо не хотелось.

— Там что-то впереди...

Большакова остановилась на небольшом пригорке и кивнула головой куда-то вдаль. Чтобы разглядеть объект её внимания, мне с Уткиным пришлось прибавить шаг.

— Вот только этого нам и не хватало... — я задумчиво потрепал подбородок.

Внизу пригорка раскинулась поляна, а на ней, в доброй сотне метров от нас, расположился шатёр гастролирующего цирка. Как по команде заиграла музыка и заискрились разноцветные фонари. Кто-то явно приглашал нас посетить сие увеселительное заведение.

— Это похоже на ловушку, не пойдем туда? — Уткин не говорил, а выл по своему обыкновению, и по такому же обыкновению было непонятно, задал он вопрос или произнёс это утвердительно. Серафим кидал взгляд то на меня, то на Большакову.

Кусты за моей спиной нехорошо захрустели. Я отчётливо почувствовал чей-то хищный взгляд, но побоялся оборачиваться. Уверенно двинулся по тропинке к яркому шатру.

— Вперёд, товарищи. У нас все равно нет выбора, — уж лучше героически умереть там, чем трусливо сгинуть тут.

— Он прав, — Большакова также услышала шорох и также не рискнула оборачиваться.

Я шел впереди в гордом одиночестве, лишь слышал, как за спиной ломались ветки. Это был Уткин. От его шагов сотрясалась земля, а вот Большакова передвигалась совершенно бесшумно. Сначала мне показалось, что она идёт на цыпочках, но девушка ловко обходила в темноте все сучья и даже не смотрела под ноги. Какое интересное совпадение...

* * *

Цирковой шатер встречал нас россыпью красок и вблизи он оказался намного больше, чем с пригорка. Мы не рискнули разделяться, хотя Большакова сбавила шаг. Её заинтересовал аттракцион с каруселью. Белые лошади блестели от лака, а их красные гривы и хвосты странно переливались. Катя отстала от нашей процессии, но я вовремя заметил это замешательство, тактично подхватил её под локоть и заставил прибавить шаг.

— Не стоит разделяться.

Она виновато улыбнулась и потёрла лоб.

— Что-то на меня нашло.

— Воспоминание из детства?

— Именно. Я помню, что уже видела эту карусель. В нашем городском парке. Мы с папой очень часто там бывали. Но это было очень давно.

Она замолчала, глубоко и скорбно задумавшись.

— Он умер? — в нашей ситуации о тактичности говорить не приходилось, а вот разговоры на отвлечённые темы были весьма полезны.

— Да, несколько лет назад.

— Странное дело. Тут есть кое-что и из моего детства, — теперь настала моя очередь недобро ухмыляться.

— Что?

— Звёздное небо и запах. Я всё это уже видел в деревне. Тоже в детстве. Очень далеком

— А я нет... — вмешался в наш разговор Уткин, и на нём не было лица.

Чем ближе мы подходили ко входу в цирк, тем бледнее становился толстяк. Он очень не хотел внутрь.

— Что там, Серафим? — Большакова взяла его за руку.

Уткин не сопротивлялся, но я видел, с каким трудом даётся ему каждый шаг. Лицо его блестело от пота.

— Шатёр, ленточки... — он указал на украшение дрожащей рукой. — Там будут очень злые клоуны. Нам туда нельзя!!!

Уткин истерически гоготнул, и во взгляде его не было ничего, кроме страха. Толстяк почти обезумел от него.

— Нет выбора, — тихо произнесла Большакова и, взяв нас за руки, потащила внутрь шатра. Странная уверенность в себе. Но у меня уже не было времени хоть как-то анализировать происходящее. Как только мы очутились внутри огромной палатки, стёганая дверь из брезента закрылась за нами. Выхода наружу больше не было.

— Мы умрём тут! — Уткин забился в истерике и прыгал на мягкие стены, впиваясь в них ногтями. На ощупь они шёлковые, а вот на прочность словно сделаны из кевлара.

— Это бесполезно, — ответила Большакова и остановилась на развилке.

Мы оказались в лабиринте. И чутье подсказывало мне, что где-то рядом ходит минотавр. Катерина свернула за угол, и мы с Серафимом напряжённо притихли.

— Сюда, тут какой-то ребус! — в её голосе зазвучала странная радость.

— Нет, я не хочу, только не туда! — Уткин орал как сумасшедший и брыкался.

— Туда, туда, — я потащил его по коридору за шиворот, подгоняя пинками. Тумаки — лучшее лекарство для смелости.

Мы завернули за угол и оказались в центре круглой арены. Правда, зрительских мест тут не было, а вот очерченный песком круг — вполне. И почему-то он не показался мне цирковым, а скорее гладиаторским ристалищем. В центре всего этого великолепия стоял постамент из серого камня. Большакова склонилась над шкатулкой, что стояла сверху. Она была длинной и узкой, как будто внутри лежали часы. Было бы неплохо получить скромный Rolex за все свои неудобства. Екатерина промучилась с крышкой, но так и не открыла её. То ли коготки не слишком острые, то ли шкатулка не так проста, как кажется.

— Тут что-то звенит внутри, маленькое.

— Не стоит трогать всё, что под руку попадается, это небезопасно, Екатерина, — выступил я вперёд.

Уткин остался в проходе. Он больше не ныл, но от напряжения вытянулся как струна.

— Я только посмотрела, тут четыре замочные скважины, нужны ключи, только непонятно, где их все взять.

Большакова не успела договорить, динамики под потолком ожили и затрещали. До боли знакомый писклявый голос заполнил купол цирка.

— Мышки добрались до лабиринта, это так мило. Жаль, что не все. Но так ещё милее. Итак, ваше последнее испытание: за десять минут вам надо открыть эту замечательную шкатулку. Кстати, я заметила, что вы уже сдвинули её с места, а знаете, что это значит?

Возникла пауза. Тут подразумевалось наше участие, но не сговариваясь мы молчали, каждый грустно лицезрел высокий потолок. Я подумал, что голова могла бы уменьшиться в размере и поместиться под куполом, но, видимо, не захотела делать это из соображений безопасности. Понимаю, очень понимаю.

— Вы спрашиваете, что именно это значит? — кукла не дождалась вопроса, играла по уже отрепетированному плану. — А значит, мои мышки, это только то, что хранитель моего маленького лабиринта уже идёт к вам. Открыть шкатулку будет не очень сложно, но как именно, придётся догадаться самим.

— И всё? — Большакова сделала шаг. — А ещё подсказку?

Действительно, было очень мало информации. Я почесал затылок и почувствовал на себе чужой взгляд. Минотавр уже был здесь, заходил со спины. Наверху появился знакомый циферблат. Времени у нас было всего пятнадцать минут. Не густо.

— И как победить твоего охранника? Скажи ещё что-нибудь! Это слишком сложно! — не унималась Большакова.

Я одернул её.

— Нет времени, нужно отступать, подумаем, как открыть шкатулку, не здесь.

— Победить охранника нельзя, а вот чем открыть шкатулку, вы и так знаете. Все подсказки давно в ваших руках. И знаете что? Поскольку это последнее испытание, я хочу насладиться им подольше, а значит, время у вас не ограничено. Бегите, мои милые мышки, думайте и решайте.

Как по команде таймер растворился в воздухе. Уткин заорал мне на ухо и кинулся вперёд, ко второму выходу с арены.

— А вот и мой хранитель, правда, он душка?

В проёме за нашими спинами появился гигант. Огромный трёхметровый клоун с изувеченным, раскрашенным кровавыми разводами лицом и с не менее огромным шипастым молотом. Он был больше похож на оживший труп, нежели на человека, правда, было одно единственное исключение: двигался минотавр не как оживший зомби, а как голодная пантера на охоте. В три шага он преодолел расстояние между нами, я успел оттолкнуть Большакову в сторону. Сам едва ушел от удара, сделав кувырок через плечо. Молот вонзился в песок, на котором мы стояли. Земля ощутимо содрогнулась.

— Я советую вам бежать, даже не думайте сражаться с ним.

Я внимательно смотрел на врага вблизи. Клоун замер, как каменная фигура. Комбинезон гиганта был сшит из мелких лоскутов разнообразной одежды, видимо, многочисленных жертв этого минотавра. Кожа под гримом также была покрыта шрамами. Гигант оскалил зубы, с которых стекала слюна. Он посмотрел сначала на меня, потом на Большакову.

— Бежим, — крикнул я ей и сорвался с места как спринтер.

Большакова последовала моему примеру. Как ни странно, минотавр не торопился преследовать и нагонять. Видимо, кукла захотела напоследок всласть поиздеваться над нами.

— Как открыть эту чёртову шкатулку? Долго бегать мы не сможем!

С логикой Большаковой не хотелось даже спорить.

— Ума не приложу. Налево! Уткин зря убежал раньше нас. По отдельности мы будем лёгкой добычей.

— Может, нагоним его?

— Это вряд ли, не думаю что эта чертова кукла этого захочет.

Хотелось мне этого или нет, но скорость наша падала, давала о себе знать общая усталость. Дико хотелось есть, и не только мне. Когда силы окончательно покинули нас, пришлось перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться.

— Никогда не думала, что буду заниматься спортом после тридцати, — Большакова присела на корточки, держалась за печень.

Я чувствовал себя не лучше, но предпочел остаться на ногах.

— Кукла сказала, что ключи от шкатулки у нас, может быть, надо ещё раз пошарить по карманам?

В её кофте карманов не было, а джинсы так плотно облегали бедра, что и без обыска все было понятно. Я засмотрелся на её задницу, отметив, что она вполне могла бы утолить мой аппетит.

— Я думаю, мы ничего не найдем в своих карманах. И вообще стоять на месте нельзя, этот клоун уже идёт за нами.

— Ты слышишь его?

— Нет, — я помог ей подняться и повёл по коридору. — Смерть всегда подкрадывается незаметно.

— Может быть, он сейчас занимается Уткиным?

— Надеюсь, бедолага сможет протянуть, пока мы не откроем эту гребаную шкатулку. Надо хотя бы ещё раз посмотреть на неё.

Мы свернули на очередном перекрестке. Стены лабиринта шевелились, словно под порывами ветра. Странно, я не чувствовал сквозняка.

— Мы можем вернуться, я думаю, что запомнила дорогу назад. Осмотреть шкатулку ещё раз было бы неплохо. Может, нам позволят взять её с собой?

Большакова не успела договорить, а я ответить на её вопрос нехорошей усмешкой. Стена слева от нас с треском разорвалась. Гигант ввалился в коридор с диким хохотом. Он вклинился между нами, взмахнув молотом. Мне снова пришлось толкать Большакова, на сей раз вперёд. От неожиданности та вскрикнула и упала на песок. Мне же молот чуть не угодил по ноге. Я упал на спину, но тут же поднялся. Верзила, не сбавляя ритма, ударил наотмашь свободной рукой, и в этот раз я едва увернулся от удара. Смрадный запах ударил в нос.

— Беги! — мой крик привел Екатерину в чувство. Надеюсь, ей удастся спрятаться, пока я отвлекаю этого верзилу на себя.

Большакова рванула вперёд не оборачиваясь. Ну вот и помогай людям. Хоть бы напоследок бросила на меня благодарный взгляд, вдруг это мой последний бой. Верзила не погнался за ней, и в этом мой план удался, вот только что теперь мне делать с этим минотавром? Молот оторвался от песка и пошел по дуге. Я снова обнимал землю. Как и следовало ожидать, гигант был силён, но далеко не проворен. И я не верил, что у него не было слабых мест. Интересно, что же стёрли из моей памяти, там, в мясорубке? Гигант шагнул в мою сторону. Что ж, бой можно было принимать по-разному. Вспоминая тактику Кутузова, я не дал стрекача, а тактично отступил. Надеюсь, что кукла не обманула и лабиринт будет не очень большим.

— Ищешь ответы? А вот и не найдешь их! Ты моя самая вкусная мышка!

Голос куклы в этот раз звучал не со стороны, а прямо у меня в голове. От такой неожиданности я невольно упал на песок.

— Чертова тварь! — я был готов к смерти и сжался в комок, но коридор за моей спиной оказался пуст.

Гигантский клоун исчез. Бесследно и беззвучно.

— У сильной мышки несгибаемая воля.

Кукла продолжала общаться со мной на расстоянии. Я не знал, кому тут отвечать. Голым стенам?

— Боишься меня? Правильно делаешь!

Я смеялся, поднимаясь на ноги и стряхивая песок с брюк, и ликовал, но слишком неубедительно.

— Сильной мышке не нужна компания, чтобы выйти отсюда живой, ведь так?

— Допустим.

Я осторожно прислушался к обстановке. Злобный гигант из ночного кошмара не будет издавать лишних звуков, а вот мои коллеги по несчастью — обязательно.

— Остаться должен только один. Мышка знает правила.

— И что с того? — я снова обращался в пустоту.

Рефлекс подсказывал бежать дальше, а разум требовал вспомнить то, что произошло в мясорубке. Я ещё раз оглядел свою руку. Ни царапины. Исцеление прошло отлично. Так может, все дело именно в нём? Я не успел закончить мысль. Ткань шатра порвалась с ужасающим треском, на сей раз справа от меня. Раскрашенный кровью клоун обрушил свой молот ровно на то место, где я только что стоял. Я больше не внимал голосу разума, инстинкт погнал обратно к арене. Согнувшись пополам и принимая какие-то чрезмерно обтекаемые формы, я помчался вперёд, не различая дороги и увязая в песке.

— Проворная мышка! Нам такие нужны, — голос куклы звучал в голове противным писком.

— А заточкой в печень нужно? — я сжал зубы и, перекатившись через плечо, замер на месте. Погони не было, коридор за спиной снова пуст.

— Возможно, ты действительно слишком проворный. Но хорошо, когда есть выбор. Хи-хи. Посмотрим, как это испытание выдержат твои друзья.

Как по команде откуда-то слева раздался истошный женский вопль. Клоунада пошла в зрительский зал. Я зашипел от злости, от злости на самого себя. Кукла явно хотела о чем-то договориться, а я как всегда всё испортил.

— Оставь их в покое! Дерись со мной! — я тщетно вызывал огонь на себя, рыскал по коридорам и развязкам пригнувшись, как дикий зверь.

Звуки борьбы и погони неслись на меня со всех сторон и все время куда-то отдалялись, словно все это происходило в какой-то близкой, но параллельной вселенной.

— Фи! Зачем они нужны тебе?

Звук удара и сдавленный крик. Совсем близко. Ещё один смачный шлепок. Так молоток попадает по сырой свинине и делает из нее отбивную. Предсмертный хрип принадлежал мужчине. Кажется, клоун всё-таки догнал Уткина. Я прикусил губу от досады. Если буду медлить, потеряю и Большакову. Ещё один смачный удар по сырому мясу. Злой смех прокатился по округе, отскакивая от упругих стен. Я был совсем рядом, но вокруг вздымались стены, которые вели в никуда.

— Ты проворная мышка, но ты все равно не успеешь!

Я больше не медлил. Яростно зарычав и уловив звук за стеной, я кинулся на мягкую преграду с кулаками. К моему удивлению, прорвать цирковой брезент оказалось намного проще, чем полиэтиленовый пакет из соседнего супермаркета. Я вывалился на арену в самый разгар представления. Клоун занёс молот для очередного удара. Уткин и вправду выполнял роль отбивной. Толстяк отползал от своего убийцы, не в силах поднять голову. Один его глаз был перекошен, второй заплыл. Судя по крови и подозрительной жидкости, вытекающей у Уткина из ноздрей и ушей, удар верзилы пришелся по его голове, и это не прошло для бедолаги даром. Вряд ли я мог его спасти, а вот Большакову — вполне. Отвлечь внимание монстра не составило особого труда. Удар локтем в область печени дал нам фору. Гигант не сразу заметил моё героическое появление, которое, ко всему прочему, произошло за его спиной. Отвлекающий маневр заставил врага отступить, перевести разъярённый взгляд в мою сторону. Не знаю, насколько я отсрочил смерть Уткина. Тратить время на толстяка с учётом его ран мне уже не хотелось. Визжащая и забившаяся под подиум со шкатулкой Большакова с виду не имела ни переломов, ни ран, да и вообще ни единой царапины. Я схватил её за руку и, многозначительно сверкнув глазами, увлёк за собой.

— Шкатулка! — вскрикнула девушка и вытянулась как струна.

Нам всё же удалось утащить сокровище прямо из-под носа хранителя лабиринта. Большакова прижала шкатулку к груди, и мы побежали. Не разбирая дороги и не заботясь, куда выведет очередной поворот. Стены лабиринта сужались, песка под ногами становилось больше.

— Мы не убежим, надо победить его! — Большакова неожиданно одёрнула меня и, перехватив руку, крепко потянула на себя. Я опешил и поддался неожиданному порыву.

— Это испытание, мы не сможем убежать! — взмолилась Екатерина, и на глазах её проступили слезы. — У этого козла есть слабое место!

— Слабое место... — едва успел проговорить я, и злобная тварь в клоунском обличье повторила мой фокус с неожиданным появлением в самое неподходящее для этого время.

Верзила вклинился между нами, грозно махнув окровавленным молотом. Кровь на нём была совсем свежей. Я успел оттолкнуть Большакову и упасть на спину. Молот ударил в песок.

— У него на спине шов! — сдавленный крик Большаковой заставил клоуна повернуться ко мне спиной.

Я обомлел. Наш злодей действительно был ожившей куклой, набитый ватой. Стяжки из грубой бечевки, которые я сначала принял за элемент костюма, прошивали насквозь кожу нашего пациента, и сквозь неплотный шов просматривался грязно-серый наполнитель. Дело оставалось за малым: зацепиться за узел на затылке верзилы и распустить его, выпотрошив гиганта как свежепойманную рыбу. Я вскочил на ноги и сделал прыжок к заветной цели. Конечно, было глупо ожидать, что это будет так легко. Неуклюжий гигант проявил чудеса верткости и отбил мою атаку, как равно и меня самого резким взмахом руки. Я упал на брезентовую стену, после чего скатился на песок. Удар пришелся в грудь, и первые секунды мне пришлось заново учиться дышать. Большакова завыла, выронив шкатулку из рук. Она отступала, став новой целью нашего преследователя. Теперь я не мог позволить себе потерять и её.

Вскочив на ноги и набирая в грудь воздуха, я издал боевой вопль. Такой издавали наши пещерные предки, когда наступали на крупную дичь. Верзила заученным движением рассёк воздух свободной рукой в надежде перехватить меня со спины, но в этот раз просчитался. Я кувырком прошел под его молотом, воспользовался заминкой верзилы и ловко ударил в его колено ногой. Гигант вздрогнул, издал странный звук, похожий на вздох неожиданности и, оступившись, упал на коленки. Я хотел воспользоваться его бедром как ступенькой, но тут же столкнулся с молотом, который верзила вздумал использовать по назначению. Мне пришлось ударить по кровавой махине плечом,чтобы сбить амплитуду замаха, и в этот момент в моём поле зрения появилась Большакова; она без лишних слов кинулась в атаку, и всё, что от меня требовалось, это ухватить ее за талию и подкинуть как можно выше. Она оттолкнулась от бедра верзилы, вскочила на его руку, отведённую для удара, и ловко перемахнула через голову клоуна. Он успел перехватить её свободной рукой, но было уже поздно. Большакова исполнила задуманное. Она вцепилась в свободный конец бечевки на затылке врага и, падая наземь, не выпустила его. Шов разошелся быстро с сухими щелчками. Бечевка, на наше счастье, нигде не запуталась и не оборвалась. Гигант пошатнулся, перенёс вес огромного тела назад. Он хотел встать с колена, но вместо этого беспомощно завалился на спину.

На песок посыпался грязный и пыльный наполнитель, лишь отдаленно напоминавший вату. Клоун скукожился и, окончательно растеряв свою былую мощь, превратился в тряпку, что на земле смотрелась как старый половик. Единственным напоминанием о грозном враге остался лишь его молот. Я шатаясь добрел до Большаковой, по пути подобрав шкатулку. И, кажется, я уже знал как открыть её. Над каждой миниатюрной замочной скважиной была нарисована карточная масть. Я игриво вложил шкатулку в руки девушки, но она никак не отреагировала на это. Сидела на песке и смотрела на поверженного врага ушедшим в себя взглядом. Тут бесполезно было что-то спрашивать и говорить. Я бесцеремонно, но аккуратно покопался в её волосах. Искал булавку, злополучный подарок кукольной головы. Большакова даже не сразу сообразила, что к чему, а когда пришла в себя, неожиданно разрыдалась, уткнувшись в мою грудь. Я нежно погладил ее по спине и прижал к себе.

— Мы справились, все позади. Ты молодец. Теперь дело за малым — открыть эту чёртову шкатулку.

— Как? — она говорила сквозь слезы, а я вымученно и нежно улыбнулся:

— Кукла не обманула, ключ действительно все время был у нас. Вернее, у тебя.

Я показал Болшаковой булавку. Она уставилась не нее с глупым выражением лица, взяла в руки, покрутила.

— И что с ней делать?

— Все просто, только я что-то не найду зажигалку, не помню, у кого она была в последний раз. Наверное, у Серафима, надо вернуться на арену, его труп, скорее всего, ещё там.

— Не надо. Я забрала у него зажигалку, — она достала заветную вещицу из кармана кофты, протянула мне.

— Тут головка из олова, легко расплавится, — я долго смотрел на зажигалку, прежде чем принять ее из рук девушки.

Ещё несколько минут ушло на то, чтобы расплавить олово и не обжечь себе пальцы. Блестящие капли падали на песок и, шипя, остывали. Маленькие озерца, переливающиеся всеми цветами радуги. По мере того, как из расплава показывался ключик, глаза Большаковой округлялись все больше.

— Но в какую скважину его вставлять? Тут целых четыре. Или надо открывать по очереди?

— Нет, — я тяжело вздохнул и достал из кармана игральную карту. — Наверное, если использовать ключ не в том замке, сработает ловушка.

Я осторожно вставил ключ в скважину под червовой мастью и с трудом провернул булавку. Механизм внутри шкатулки хрустнул, и ларчик открылся с писклявой мелодией. Внутри лежали два билета.

— Молодцы мышки! Вы справились с испытанием, воля ваша!

Грозный смех куклы из ниоткуда заставил нас как по команде поднять головы. Купол шатра исчез, и теперь на нас снова смотрели звёзды ночного неба. Лабиринта также не стало, лишь несколько натянутых брезентовых полотен мерно раскачивались под порывами прохладного ветра. Сил наших хватило лишь на то, чтобы дойти до карусели и сесть на деревянных ступеньках. Я продолжал прижимать Большакову к себе, но она и не сопротивлялась. Свежий воздух сделал свое дело, и скоро девушка заговорила.

— Ловко мы его всё-таки вдвоем одолели. Интересно, нас спасут? Долго ждать?

Она даже улыбнулась от счастья.

— Да, загнали добычу как два охотника.

— Как мой любимый пёс, он тоже был охотничьим, я видела, как он загонял кроликов. Очень ловко.

— Это тот, что якобы разбил любимую кружку твоей мамы и был наказан?

Девушка робко улыбнулась.

— Да, за ту самую кружку. Ты запомнил эту историю? Мне до сих пор так стыдно...

— Ага. Запомнил, — я аккуратно отстранился от Большаковой. — Только ты кое-что забыла.

Черная полоска с заострённым концом появилась в моей руке из ниоткуда. Я не решился принимать честный бой. Удар был неожиданным и резким, не дающим противнику никакого шанса. Нож из чистой тьмы, которую вкололи мне культисты, вошёл в живот Екатерины и провернулся несколько раз. Большакова втянула ртом воздух и вцепилась в остатки моего костюма.

— Прокол, детка, — я вонзил нож ещё глубже. Сжал зубы, хотел закончить хладнокровно, но внутри бушевало пламя. — Раньше ты говорила, что это была ваза. Знаешь, когда лжешь, часто забываешь, как именно лжешь, поэтому бывают такие накладки. Да, отец лжи?

Я выдавил из себя хитрую ухмылку. Я подозревал, что не убью врага так просто, но был шанс серьезно ослабить перед решающей битвой. Большакова заорала глухим утробным басом. С безумным ревом на меня обрушилось страшное гниющее зловоние. Энергетическая волна отбросила меня от ступенек на несколько метров.

— Как ты мог, мышка? — бас плавно превращался в тонкий до отвращения писклявый голосок кукольной головы.

Большакова встала. Она держалась за чёрный осколок, что всё ещё торчал из её живота. Сквозь её пальцы тёк гной. Вот уж действительно прогнившая насквозь личность. Я перевёл дыхание и встал. Улыбка победителя не сходила с моих губ.

— Что, сучка, не ожидала?

— Мышка не просто умная, она ещё и коварная. Прямо как отец лжи.

Кукольная голова зависла над девушкой, появившись из-за крон деревьев. Их губы двигались синхронно. Лицо Большаковой побелело и застыло как фарфоровая маска. Ещё одна кукла в этом представлении. Как хорошо, что я успел нейтрализовать её раньше своего откровения.

— Отец лжи сегодня умрет. Никакое коварство ему не поможет.

— Кто ты? Кто тебя послал?

Краем глаза я заметил движение. Справа и слева от себя. Гости не заставили себя ждать. Они хотели пленить меня в иллюзии, оставить здесь навсегда.

— Меня прислала сюда длань. Длань неотвратимого наказания.

Люблю пафосные и бессмысленные речи. Чем больше нагоню тумана, тем больше дезориентирую противника. Они не нападут, не узнав правды. Правда была у меня под рукой. Она концентрировалась на кончиках пальцев до ужаса привычным мне узором печати исцеления. Именно той, что так боялась тьма.

— Какая длань? Что ты несёшь? Отвечай!

Я не дал кукле закончить, но дал врагам из тьмы подойти чуть ближе, а то вдруг не всем будет одинаково хорошо видно мое представление. Я упал на колено и приложил руку к земле.

— Теперь моя очередь устраивать шоу. Увидимся, тварь, я уже иду. Я близко!

Печать разрасталась огненным пятном стремительно и беспощадно. Иллюзорные декорации сгорали дотла вместе с теми, кого угораздило в них оказаться. Поляна наполнилась криками и стонами. И писклявая кукольная голова кричала от боли громче всех.

— Ну и как вы себя чувствуете, наш дорогой больной?

Доктор зашёл в мою одиночную палату, улыбаясь и находясь в благожелательном расположении духа. Под белым халатом просвечивали клетчатая жилетка, рубашка и черный галстук.

— Так и хочется пошутить, — вяло улыбнулся я в ответ. Мое состояние и расположение духа оставляло желать лучшего, и оптимизму доктора я мог только позавидовать. — Но не буду...

— Отчего же? Шутите, если желаете.

— Доктор, а я жить буду? — раздался вялый и хриплый смех с моей стороны.

Тело невероятно ломило.

— Так я пошучу в ответ: а зачем? — улыбка не сходила с лица доктора.

— Думаете, не́зачем? А я вот хочу.

— Ну ежели пациент хочет жить, то медицина тут, конечно, бессильна, — доктор развел руками, не вынимая их из карманов халата.

Он выглядел при этом смешно, наверное, от того и рассмеялся.

— Ваша медицина точно бессильна, — с вызовом ответил я и, превозмогая отступающую боль, приподнялся в койке. — Ещё лекарства у вас будут? А то уйду недолеченным.

— Не так много, как хотелось бы, но кое-что найдем. А вы, голубчик, хоть расскажите, зачем к нам пожаловали? Чего хотели-то? Роман. Или это не ваше настоящее имя?

— Имя моё, самое настоящее, — ко мне возвращались ясность и трезвость мышления. А ещё злоба. Много злобы.

Доктор почувствовал это и повёл головой, словно уловил неприятный аромат.

— Ну-ну, голубчик. Не стоит так злиться. Вот вам, кстати, для острастки, на всякий случай. Так кто же вас послал к нам и зачем?

Лавилов сделал пасс рукой, и к моим рукам и ногам потянулись широкие кожаные ремни. Они появились из ниоткуда, прямо из белой простыни. Стянули запястья и щиколотки. Не думаю, что это такая уж непреодолимая преграда.

— Толку вам от этой информации? Считайте, это личные счёты.

Я волком смотрел в лицо врага. Впрочем, оно осталось беспристрастным. Лавилов понимающе и даже как-то лениво покивал.

— Да, конечно. Вам нужна власть? Может быть, деньги? Много денег.

— Власть я и так возьму, а деньги... Зачем мне просто деньги? Будет власть, будут и деньги.

Я оторвал руку от койки. С усилием, но не со слишком серьезным. Ремни растягивались как резиновые.

— У вас, кстати, мало времени. Бегите.

— То, что мало времени, я вижу, а вот бежать нам решительно некуда. Мы у себя дома, это вы незваный гость. Скажите, вам бы понравилось, если бы в вашу квартиру ворвались посторонние и начали бы её громить? Вы думаете, это приятно?

Я задумался. Ненадолго. Вспомнил тот треклятый совет Темного Царства в своей прихожей, смерть Прокла. Кому как не мне знать о вторжении, разрушении и беспомощности перед грядущей расправой. Но мне совершенно не хотелось жалеть своих врагов. Так же, как враги никогда не жалели меня. Око за око, кровь за кровь.

— Я думаю, что переживу эти угрызения совести. А вы? Переживёте мою ненависть?

— И мы переживём... Вот только ради чего такие неудобства? Может, договоримся?

Я растянул ремни настолько сильно, насколько мог. Дубовая кожа истончилась и стала полупрозрачной. Вот-вот, и они лопнут.

— Бегите, доктор, спасайтесь!

— До скорой встречи, Роман... — Лавилов фыркнул и попятился к двери.

Мне не было необходимости тратить на него свое внимание. Иллюзия, в которую меня заточили, рушилась. И это была последняя стена в этой тюрьме. Я поднял руки над головой, и ненавистные оковы наконец пали.

* * *

— Ну! Держи его крепче!

— Сильный, зараза!

Трое, а может и все четверо культистов вцепились в мое бренное, но невероятно непослушное тельце, бившееся в судорогах и выходившее из вязкого забытья.

— Несите ещё черной плазмы! Колите смертельную дозу!

Я открыл глаза, в которых не было ничего, кроме животной ненависти. Зря они сказали это вслух. Я зарычал в лицо почти лежащего на мне человека. Он тщетно прижимал меня к каталке, навалившись всем телом. А когда увидел мой взгляд, замер и нервно сглотнул. Совсем молодой пацан. На вид ему лет семнадцать. Голубые глаза, длинные вьющиеся каштановые волосы. Над моей головой бурлила чем-то черным стеклянная колба. У меня не было времени проводить какие-то научные изыскания. Я думал сделать их на трупах уже поверженных врагов. И повергать их требовалось прямо сейчас.

Подбежавший культист с тем самым смертельным шприцем получил ощутимый удар ногой под дых и, скорчившись от боли, отшатнулся к стене. Мы находились внутри какого-то карцера. Здесь едва помещалось трое человек, а нас и вовсе пятеро. Это значило только одно — враги будут мешать друг другу. Я скинул с себя тщедушного паренька, схватил за шиворот культиста, что держал мои ноги, но отшвырнуть его у меня уже не получилось. Они кинулись на меня гурьбой и буквально скинули с каталки. Я ничего не говорил, только рычал как зверь и тяжело дышал. Они подняли меня на ноги и с размаху прижали к стене. Двое держали за руки, один лежал, обхватив ноги, а четвертый сжал грудную клетку и упёрся темечком в кадык. Сволочи сковали мастерски. Пятый Чернобожец подбирал с пола треклятый шприц.

— Держите его, парни, сейчас уколю!

У меня не было времени ставить печать исцеления, даже подумать о ней. Супостаты зафиксировали руки так, что я не смог бы поставить ее ни на стену, ни на пол. Оставалось только одно. Мой взгляд упал на бурлящую в стеклянной колбе тьму. Они называли её плазмой. На самом деле разница между плазмой и обычной тьмой, даже если бы она и была, сейчас не имела никакого значения. Я призывал тьму истошно и яростно. Чувствовал себя зверем, загнанным в угол. Мне почему-то вспомнился персонаж популярных комиксов. Такой же загнанный и прижатый к стене герой. Росомаха. Его способность к саморегенерации всегда меня интриговала. Он тоже был целителем в каком-то смысле. Сейчас меня больше интересовало его оружие. У любого загнанного зверя должны быть когти. Колба с плазмой взорвалась, расплескавшись по комнате. Черные сгустки ожили, идя на мой зов.

Культисты даже не сразу поняли, что произошло. Тьма влилась в мою правую руку, и три острых шипа вылезли между костяшками пальцев. Я сжал руку в кулак и направил черные когти в бок врага. Я не смотрел ему в лицо, слышал лишь истошный крик, перешедший в хрип, что закончился невнятным хлюпаньем. Я попал Чернобожцу в лёгкие. Его хватка ослабла, и я высвободил руку, полоснув когтями по лицу второго подоспевшего карателя. Шприц с тьмой взорвался у него в руках, осколки вместе с пальцами упали на пол. Мои когти рубили с поразительной лёгкостью. Я не чувствовал никакого сопротивления, будь то мясо, сухожилия, кости или металл. Теневые лезвия перерубали и резали все без разбора.

Через три минуты после моего пробуждения трое из пятерых Чернобожцев дома Змеевских уже были мертвы. Культисту, что прижимал к стене мой подбородок, я вонзил когти прямо в шею, вырвав при этом кусок мяса и отрезав капюшон от балахона. Маленькая комната заливалась кровью быстрее, чем резался воскресный пирог.

Культист, держащий мою левую руку, вовремя отскочил, принял боевую стойку и, вытянув руку, призвал тьму. Она не успела сформироваться в меч. Освободив ногу, я сделал шаг и лёгким взмахом когтей отсёк врагу руку. Он сжал губы и вытянулся как струна. Чернобожец умер, ни издав ни звука, лишившись головы.

Тьма бурлила на полу вперемешку с кровью. Я всё так же остервенело рычал, перевёл взгляд на юнца, что держал ноги. Получив в живот, он отползал к двери и что-то хныкал о пощаде. Я развернулся к нему и мощным ударом ноги выбил дверь карцера. Чернобожец закрыл голову руками и сжался в комок. Мне не было до него никакого дела. Где-то там, в стенах лаборатории, меня ждал босс-вертолет, и я чувствовал, что он заскучал в этом томительном ожидании.

* * *

— Он вырвался, доктор, что делать?

Лавилова застали в его кабинете. Доктор спешно переводил в аварийный режим генератор защитного поля, защищающего лабораторию от мира живых и мертвых. В нишах полукруглого стола было вставлено три осколка Великого Зеркала. Синий, зелёный и оранжевый. Они блестели в лучах энергетического потока, шедшего внутри установки. Лавилов протянул руку, чтобы забрать синий осколок.

— Задержите его любой ценой! — Лавилов процедил это сквозь зубы. Он был очень зол.

— Доктор, не отключайте поле, нас увидят. Наверняка они только и ждут этого!

— Мстислав, исполните свой долг, задержите шпиона!

— Доктор! Не делайте этого, мы остановим его, клянусь! — Чернобожец отступал к двери, не сводя с Лавилова пристального взгляда. — У нас ещё есть шанс, не отключайте поле!

Когда он скрылся в дверях, доктор сплюнул на пол. Он мешкал несколько секунд, не мог принять решения. Лучше отдать осколки Лимбу, чем конкурентам. Но в последний момент отдернул руку.

Лавилов решил, что будет ждать.

* * *

Я шел вперёд, не особо заботясь о направлении. Мой единственный ориентир — это враги, которые появлялись на моей дороге. Если враги есть, значит, дорога правильная. Мало кто из них, сталкиваясь со мной лицом к лицу, успевал призвать тьму. Я отмечал, что это давалось некоторым с огромным усилием, кто-то просто не успевал материализовать оружие, лишаясь важных конечностей, кто-то даже не успевал подумать о призыве. Было очень много молодых людей, почти подростков. Этим было достаточно удара с локтя, чтобы растерять весь боевой пыл.

Я прошел половину лабиринта и неожиданно почувствовал себя плохо. Картинка перед глазами поплыла в самый неподходящий момент. Из-за угла выскочил культист с заранее подготовленным оружием. Это был тонкий изящный меч с руническими символами и гардой, обрамленной мёртвым фиолетовым свечением. Враг провел две молниеносные атаки, которые я отбил с трудом. Он оттеснил меня к стене, но на свое горе дал мне время прийти в себя. Странная слабость была подавлена, и в следующее мгновение я контратаковал. Идти в атаку на меч с моими когтями — дело гиблое, поэтому, выведя врага из равновесия ударом плеча и завершив дело подсечкой, я повалил его на пол. Ударил по запястью, сжимающему меч, но враг не выронил оружие. На мгновение мне показалось, что оно буквально прилипло к его ладони. Я замешкался и пропустил ответный удар. Культист отбросил меня назад и вскочил на ноги.

— Стой где стоишь! — зашипел он как змея. Балахон скрывал лицо, шевелился на могучем теле подобно живому организму. — Чего ты от нас хочешь?

Чернобожец не спешил нападать, закрыл собой проход и явно оттягивал время. С местным боссом я уже говорил, и с этим чудилой непонятного ранга мне разговаривать явно было не о чем. Я крутанулся волчком, выставил когти, изображая «мельницу». Враг отбил атаку мечом, изловчился упасть на колено и нацелился на моё подреберье. Хотел провести удар, но я оттолкнулся от стены и перемахнул через врага, резанув когтями по его хребту. Получилось неглубоко. Враг пошатнулся и упал. Он, задыхаясь, прижал ладонь к груди. Странно, но я почти не видел крови, да и рана была совсем не смертельная.

— Остановись, воин... — Чернобожец говорил из последних сил и выглядел ужасно. — У нас... здесь... дети... Не дай их в обиду.

— Я не убил тебя. Выводи своих детей! — картинка перед моими глазами снова померкла.

Энергия странным образом покидала тело, и я пока не понимал почему.

— Глупец... Кто ты? Откуда взялся?

Чернобожец не успел услышать мой ответ, он упал замертво, испустив дух. Меч в его руках вдруг превратился в желе и растекся по полу корявыми кляксами.

— Дети? Какие, к черту, дети? — прорычал я, вырывая когти из очередного подвернувшегося под руку Чернобожца.

Их становилось значительно меньше. То ли я пошел по неправильной дороге, то ли персонал лаборатории недвусмысленно кончался. Я помнил лишь о двух вещах: найти и вырубить генератор поля и найти и вырубить главного босса этой чертовой локации. И как назло — опять эта слабость. Когти не убирались в руку, они вообще никак не исчезали. Только узор яростно пульсировал на тонких гранях. И пульсация эта была подозрительно похожа на работу насоса, вот только что он выкачивал?

И тут меня осенило. Так вот чем опасна тьма. Она высасывала жизненную энергию хозяина. Услуга за услугу. Вот почему погиб тот Чернобожец. Он погиб не от моих ран. Тьма высосала его жизнь. Меня повело от неожиданного откровения, и чтобы перевести дух, пришлось прижаться к стене. Я старался снять с себя когти, но они крепко приросли к коже. Как в том сне. И вправду он был пророческим. Ума не приложу, что с этим делать.

— Как я и обещал, наша встреча состоялась, Роман.

Высокий худой силуэт появился в коридоре бесшумно, выплыл из-за стены будто призрак, по воздуху.

— А-а-а, доктор! — я выдавил из себя улыбку.

Вот только босса мне сейчас и не хватало. Знал, что выгляжу жалким и слабым, а этот мерзавец только этого и ждал. Наблюдал, как тьма высасывает из меня жизнь, а теперь решил, что я не опасный противник и можно напасть.

— Да, пациент, не переживайте, доктор уже здесь, — Лавилов расправил плечи и размял шею.

Капюшон спал с его головы, и моему взору предстало истинное лицо хозяина лаборатории. Изувеченное неудачными экспериментами и ухмыляющееся кривыми губами. Его лицо застыло как маска чудовища Франкенштейна, сшитое из разных частей. Даже глаза разного цвета. Лавилов злобно оскалил черные зубы.

— И у меня, как я и предупреждал, ещё есть лекарства. Никто не уйдет отсюда недолеченным!

Он кинулся в атаку. Огромный черный меч появился в его руке из воздуха. Тьма заклокотала, стены ожили. Она пульсировала и била в висок спазмом боли. Я сфокусировал взгляд на приближающемся враге и кувырком ушел от его сокрушительной атаки. Меч прорезал стену как бумагу и застрял в основании пола. Лавилов не напрягаясь выдернул его. Хищно облизнулся в мою сторону.

— Я вижу, тьма забрала не все твои силы, что-то оставила. Похвально, ты подготовился, но надолго ли тебя хватит?

А сколько сил было в самом докторе? На вид он хлипкий, но держался уверенно и даже чересчур бодро. Я принял боевую стойку, но отчётливо слышал, как тело ломило от усталости. Суставы выворачивало, и больше всего мне сейчас хотелось лечь и уснуть. Я ударил себя по щеке, и, кажется, это помогло. По крайней мере, следующий выпад Лавилова я увидел отчётливо и так же отчётливо решил отбить. Мои когти встретились с его мечом, вырвав сноп фиолетовых искр. Я не почувствовал боли, только давление рук своего оппонента.

Мы не стали испытывать друг друга, разошлись, напоследок обменявшись многозначительными взглядами. В комиксах адамантовые когти Росомахи перерубали любой металл, кроме адамантия. В моей реальности происходило то же самое. Тьма наотрез отказывалась рубить саму себя. Мне или тьму надо было искать особенную, или укреплять её какой-то печатью. Сейчас времени не было ни на одно, ни на другое.

Генератор! Помощь мне была очень бы кстати. Наверняка Лавилов и защищал его подступы. Надо было только пройти по коридору. Я бросился от врага наутек, попутно уворачиваясь от его атаки.

— Куда же вы, больной? Вы ещё очень больны! Не долечились же!

Лавилов смеялся, нагоняя меня, дурачился и всячески подначивал. Я упорно не принимал бой. Ухитрился даже ударить доктора рукой наотмашь. Его кабинет было тяжело не узнать. Табличка с именем хозяина терялась на массивной дубовой двери. Я кинулся к ней и получил под дых. Лавилов уже был тут как тут.

— Пациент, вам ещё рано за выпиской!

Он хрипло смеялся, а я почти терял сознание. Повалив меня на лопатки, враг решил поглумиться напоследок. Он склонился надо мной, очень близко. Думал, я при смерти.

— Так кто же послал тебя, Роман, твоя миссия провалена, и сейчас ты можешь сказать. Облегчи свою душу перед смертью.

Он предусмотрительно наступил на мою руку с когтями ногой, но совсем не учел моей второй руки. Я не мог оторвать тьму, не мог переместить ее по телу, но никто не запрещал призвать новую. Тьмы здесь было с избытком. Когда вторые когти обозначились на левой руке, Лавилов лишь тупо уставился на них. Мне потребовался всего один короткий взмах. Я оставил кровавый след на виске, щеке и носе Лавилова, чуть задел глаз и отрезал кончик уха. Доктор взвизгнул и отпрыгнул к стене. Теперь была его очередь брызгать кровью и шататься от усталости. Мне не было до него никакого дела. Главная цель — генератор! Я рванул к двери, с разбегу ударил в нее плечом... и ничего. Я был слишком слаб для столь решительных действий.

— Ты не успеешь! — Лавилов сплюнул кровь, но продолжал смеяться.

Раны усугубили его состояние. Тьма охотно пила кровь даже такого ужасного во всех смыслах человека. Она не брезговала ничем. Паразит будет питаться в любых условиях и при любом удобном случае.

Я ударил в дверь рукой. Когти прошли древесину насквозь. Ударил второй рукой и скорчился от боли.

— Это бесполезно, — Лавилов подкрадывался сзади и готовился к последнему рывку. — Сработала сигнализация, и через минуту здесь будет армия, полчище наших адептов. Тебе не уйти живым!

Я нанес ещё несколько ударов по двери, вырвал кусок и в брешь увидел переливающийся цветами радуги генератор. Три осколка питали всю конструкцию лаборатории. Три крошечных осколка, которые разом уместились бы у меня на ладони. Я замер от нахлынувших воспоминаний. Белый осколок до сих пор не шел у меня из ума. Его мощь впечатляла, и мне эту мощь хотелось ощутить в деле.

— Умри! — Лавилов прыгнул на меня львом, выставил вперёд меч.

Мне было достаточно лишь пригнуться, чтобы выжить. Меч добил остатки двери, и мы вместе с доктором влетели в его кабинет. Когти помешали мне подняться, я перевернулся на спину и, скорчившись от боли, закашлялся. Лавилов тоже поднялся не сразу, он долго раскачивался, как медведь после спячки. А когда он встал, опёрся на меч.

— Ну вот и все, надеюсь, ты знаешь, за что умрёшь сейчас...

Кряхтя от напряжения, доктор поднял меч над головой. Он стонал от боли, его руки тряслись. На израненном лице застыла гримаса то ли безумия, то ли ликования, то ли странной скорби. Доктор пошатнулся и упал, так и не завершив своего злодеяния. Он дёргался ещё минуту, рычал в бессильной злобе и сверлил меня пристальным взглядом. Молодость победила опыт.

Я уже не мог встать, пополз к генератору, помогая себе ногами и цепляясь за пол проклятыми когтями. Когда мне наконец удалось забраться на пульт управления, я ещё раз взглянул на Лавилова, но тот уже лежал без движения и не дышал. Его изящный меч также превратился в желе. Наверное, оно даже было сладковатым на вкус. По крайней мере, мне хотелось так думать.

Стены лаборатории задрожали. Тьма сгущалась и превращалась в коконы, из которых в коридоре появлялись Чернобожцы. Лавилов не обманул, подкрепление действительно было. Они увидели меня, кинулись в кабинет, на ходу вооружаясь мечами. Я лишь улыбнулся этой черной туче, что сгустилась над моей головой.

Меня хватило всего на один удар. Он пришелся не в панель с кнопками и рычагами, а в железную трубу, которая фокусировала излучение от осколков. Когда энергия вырвалась и распространилась по кабинету яркими лучами, я услышал возглас облегчения. Три голоса запели в моей голове, и пели они о долгожданной свободе.

Культист, ворвавшийся в кабинет первым, заскользил на дубовом паркетном полу. Вырвавшийся свет не пришелся ему по душе, а вот мне дал силы. Я встретил его наскоком и прямым ударом в грудь. Лезвия когтей заиграли новыми красками, наполняясь энергией осколков. Они давали мне злость, заставляли кровь в венах кипеть. Я закружился в каком-то безумном танце. Поразил второго и третьего противника, встречая их в дверном проёме один на один. Взмах меча над головой заставил отпрыгнуть.

На полу и стенах появлялись новые коконы. Чернобожцы кидались в атаку друг на друга. Яростно кричали и отступали к осколкам. У меня не было времени разбираться, кто есть кто. Для меня это черная однообразная масса без лиц и имён. Я кинулся в атаку, уже мало что понимая. Безумие управляло мной. Посланники Кумира не бросались на меня в атаку, знали о моей миссии. За это поплатился один из их бойцов. Я с диким ревом вонзил в его грудь сразу обе руки и поднял над полом. Чернобожец задёргался, как бабочка на булавке, после чего затих и был брошен на пол. Следующим свою порцию злобы получил Чернобожец дома Змеевских. Он ворвался в кабинет, решив воспользоваться суматохой среди нападающих, и тут же лишился носа. Второй рукой я вспорол несчастному брюхо, откинул на стену.

— Не убивайте его, он под действием осколков!

До ужаса знакомый женский голос донесся до меня со стороны бойцов Кумира. Бой-баба! Та самая, с которой я уже встречался в больничных катакомбах в деле Белого Карлика. Я кинулся в атаку и с удовольствием обнаружил, что и предводительница нападающих сил приняла мой вызов. Она сходу парировала две моих прямых атаки. Верткая как змея. Зашла за спину и ударила под колено. Я видел, что её балахон отличался от всех прочих. Зараза перехватила мою руку и завела за спину.

— Это не ты! Осколки управляют тобой, не слушай их! — она шептала мне на ухо приятным, почти нежным голосом.

Болевой прием не подействовал. Я схватил её за шиворот второй рукой и с силой бросил через плечо. Я действительно не понимал, что даёт мне силы. Встал на ноги и заорал как зверь. Я хотел только одного — убивать, убивать Чернобожцев. Радужное сияние от осколков отражалось в мох зрачках и уходило вглубь сознания. Инферналы! Лимб! Я должен был открыть им путь сюда. Я сделал шаг в кольцо обороняющих. Офицеры Кумира закрыли собой предводительницу, я ударил ногой одного, второго полоснул лезвиями по груди наотмашь. Крики и стоны раненых заполнили кабинет, кровь текла рекой.

— Не дайте ему открыть Лимб! — раздался голос всё той же девки.

Она выпрыгнула из-за спин своих подчинённых как на пружине, ударила меня в грудь головой. Оттесняла от осколков. Сила уже фокусировалась в моей правой руке. Её хватит на прорыв оболочки Лимба, хватит, чтобы открыть портал.

— Осколки! Печать!

Офицеры уже не слушали её, Чернобожцы дома Змеевских заполняли кабинет и навязывали бой. Их было слишком много.

— Пожалуйста! Сопротивляйся зову! — еще один удар в лицо заставил меня закрыться когтями.

Разум цеплялся за слова этой девицы, но животный инстинкт велел не подчиняться уговорам. Она била меня со всех сторон, но едва ли удары руками или ногами причиняли мне достаточно боли. Я перехватил её руку при очередном замахе и притянул к себе. Капюшон все еще скрывал её лицо, а мне хотелось заглянуть в её глаза. Осторожный взмах когтей сорвал эту завесу. Её золотистые волосы расплескались по плечам, голубые глаза, полные страха и азарта, впились в мои, заполненные злостью и чернотой. Ей было лет тридцать, не больше. Мы молча смотрели друг на друга секунду, вторую. Изучали души друг друга. Она вдруг опустила глаза, что-то прошептала тонкими губами. Лишь через какое-то время после всего этого я понял, что именно. Девушка прошептала: «Прости».

Удар коленкой в пах был не самым болезненным происшествием, случившимся со мной за весь этот вечер. Не самым болезненным, но самым обидным. Я согнулся пополам, выпустил деваху и пропустил второй удар в подбородок. Она протаранила меня плечом и, прижав к стене, повалила на пол. Попутно отбивая атаку подоспевшего Чернобожца дома Змеевских и отдавая приказы своим подчиненным. Вот тварь. Моя правая рука задрожала и, коснувшись пола, буквально провалилась сквозь него. Ткань Лимба была прорвана.

— Скорее! Инферналы сейчас будут здесь! — предводительница атакующих мешкала всего мгновение, после чего коснулась моей спины ладонями.

Странный поток устремился в моё тело. Темно-фиолетовый, почти черный узор сковал движения. Я трепыхался в западне и не находил выхода. Путы слишком крепки. Силы покидали тело, а вот сознание, наоборот, возвращалось ко мне. Все дальнейшие события я наблюдал только со стороны.

В бой за осколки действительно вступила третья сила. Алые Инфернальные печати очерчивали потолок. Твари гигантского роста падали на головы Чернобожцев дождём. Драка превращалась в месиво. В тесном кабинете уже негде было развернуться, крики отчаяния и боли оглушали. Меня оставили одного. Лишившись подпитки осколков, я почувствовал близкую смерть. Но что мне делать? Как избавиться от паразита? Ответ был очевиден. Тьма боялась только одного — исцеления.

Печать быстро и привычно нарисовалась перед глазами, ведь я ставил её уже сотни, тысячи раз, сфокусировалась на пальцах светлым узором. Я приложил руку к животу и послал импульс. Освобождение, такое долгожданное и трепещущее, обратилось страшной болью. Воплощённая тьма кричала и кипела под кожей, я изгонял своего союзника и харкал кровью. Когда последний коготь отпал от моего кулака, я завалился на бок и лишь отстраненно смотрел на разгорающийся бой. Вот сейчас бы мне точно не помешала помощь Яра, но кольцо осталось дома. Меня обступили Инферналы, что-то заскворчали, протягивая руки. Питаться моей энергией они любили, а у меня уже не было сил, чтобы поставить на себя защиту.

С яростным криком их растолкала моя невольная знакомая. Удар меча из черного металла отрубил руку одной из тварей. Деваха не мелочилась и не утруждала себя разговорами. Она пронзила мечом стену над моей головой и, прошептав какое-то заклинание, ударом ноги вогнала меня в эту самую стену. Я ожидал, что после такого моя спина окончательно рассыплется, но вместо этого прошёл бетонную преграду насквозь. Чувство падения и чернота перед глазами.

Последнее, что я помнил, это безумный образ той боевой особы из гвардии Кумира, такой красивой и опасной. Он никак не хотел покидать моё разгоряченное воображение, но вот мне уже действительно пора было выбираться из этой передряги. И я чувствовал... спиной, что выход совсем близко.

И всё-таки кто бы что ни говорил, но сервис у подобных контор как этот «Ресурс О» или «Ресурс ноль», был на самом высшем уровне. Я очнулся в том же коридоре, из которого чуть ранее попал в лабораторию культистов, и обнаружил себя тихо свернувшимся калачиком на широком кожаном диване. Голова ужасно болела, словно после знатной пьянки. Пьянка действительно удалась: отличились и тамада, и конкурсы. Я свесил ногу и нащупал пол. Беглый осмотр тела показал, что все важные части на месте. Теперь нужно было встать и прислушаться к обстановке. В коридоре кроме меня больше никого не было. Где-то в отдалении звучала музыка. Знакомая. Из фойе, которое я еле различал на таком отдалении, лился приятный свет с алыми отблесками.

— Есть кто живой? — крикнул я в сторону фойе, но на всякий случай не слишком громко.

Живых-то мне встречать особо никого и не хотелось, но вставать и идти придется. Нещадно болели бока, я размял мышцы, послал оздоравливающий импульс. Нет. Как раз живые мне и нужны, иначе кто выдаст мне желаемый Борисычем аттестат о прохождении курсов психологии? Виза Кумира или Инфернального Рега тут не подойдёт. Я крался к фойе почти на цыпочках, ожидая сонма врагов. Наверняка отряд Кумира не остановится на лаборатории, разнесёт все сооружения конкурентного дома. До последнего кирпичика.

Не только приятная музыка становилась разборчивей. Все яснее становился и тот факт, что опасаться мне тут абсолютно нечего. Симпатичная секретарша сидела на своём месте, уткнувшись лицом в стойку. Одна её рука лежала на столе, вторая свисала. Безвольно и безжизненно. С пальцев на пол капала кровь.

Я хмыкнул и облизнул пересохшие губы. Похоже, все веселье прошло без моего участия. И прошло совсем недавно. Двое смотрящих, что сидели в разных углах зала, так и остались на своих местах. Вот только позы их уже нельзя было назвать удобными. Тот, что покрупнее, сидел, широко раскинув ноги и уронив голову на грудь, не дышал. Глаза второго охранника, что помельче, были широко раскрыты. На диване он лежал пластом, раскинув руки и смотря на меня застывшим, укоряющим взглядом. На груди бедолаги зияла рваная рана.

— А я что? Я ничего... — глупо проговорил я и вздрогнул от струи фонтана, ударившего по люстре.

Вода была красной от крови. Так вот откуда этот алый отблеск, похожий на вспышки тревожных ламп. Я окинул фойе обречённым, усталым взглядом и почесал затылок. Похоже, аттестата о прохождении курсов мне не видать.

— Эй! — крикнул я в пустоту зала. — Мы так не договаривались. Они мне тут обещали аттестат! Даже два!

Кресло с телом секретарши скрипнуло у меня за спиной. Как в дешёвом фильме ужасов. Вот только фильм, может, и был дешёвым, а вот эмоции завезли, как говорится, на все деньги. Оборачиваться пришлось, затаив дыхание и раскрыв рот. Рука девушки, что всё так же рассматривала в упор пыль на столе, поднялась. Она юркнула куда-то вниз, хлопнул шкафчик. Листок бумаги, заполненный чьей-то заботливой рукой, лёг на стол. Так же, не поднимая головы и ещё сильнее истекая кровью, девушка извлекла печать. Я смотрел на этот кукольный театр, морщась от неприятных воспоминаний. И, похоже, на сегодня мне хватит цирковых представлений. Она поставила две печати, вверху документа и внизу, громко и чётко, до боли заученным движением. После этого её рука безвольно упала на стол, вернувшись в своё мёртвое состояние.

— Твою ж мать... — невольно выругался я и, перегнувшись через стойку, кончиками пальцев подцепил заветный документ.

Смех Кумира заставил меня врасплох.

— Неплохая работа, Роман!

Как обычно, звук шел на меня отовсюду, так же со всех зеркальных отражений на меня смотрел и виновник этих торжеств.

— Всегда пожалуйста! — я оскалился, глядя на самую большую люстру. Лицо Кумира на её поверхности поместилось целиком. — Поубивайте друг друга, мне не жалко. В следующий раз я призову ещё больше Инферналов.

На эту угрозу Кумир лишь рассмеялся.

— Не все так просто, целитель. Или теперь тебя можно называть губителем? Очень интересное оружие ты себе выбрал. Тьма ценит оригинальность. Ценю её и я. Благодаря тебе сегодня наше Великое Зеркало обзавелось ещё двумя осколками.

Он говорил про то самое зеркало, к которому был привязан. Я вспомнил его при нашей первой встрече. Ничего хорошего от того зеркальца я не почувствовал.

— Их было три!

— Правильно, но не я же послал тебя туда. Один из осколков по праву принадлежит Инферналам. Наш общий знакомый сильно бы расстроился, если бы все осколки пропали. Возможно, он убил бы тебя. А так...

— Ну, спасибо за заботу и оберег, наш славный князь, — я иронично раскланялся.

А сам сплюнул в сердцах: лучше бы Чернобожцы помогли мне в лаборатории Змеевских. Все прошло бы быстрее.

— Ну все? Я пошел? — надеюсь, этот неприятный разговор был закончен.

Мне не терпелось вернуться домой, принять горячий душ и поспать. А ещё выслушать очередные нравоучения Яра. Хорошо, он не видел того, что я творил в лаборатории. Обычными нравоучениями бы дело тут не обошлось.

— Да, ты, конечно, можешь идти, только урегулируем один вопрос.

Секретарша за стойкой снова ожила. В этот раз её рука вывернулась в неестественной позе, да так, что я услышал, как трещат кости. Труп застыл с раскрытой предо мной ладонью.

— Хм, по рукам не ударю, я брезгую, — я невольно дёрнул губой, оценивая ситуацию.

— Очень смешно, Роман, но мне нужно кое-что другое. Мой камень, который ты использовал как пропуск. Отдай его.

— Камень? — я наигранно похлопал себя по карманам. — Нет у меня его. Она забрала.

Я кивнул на труп. Конечно, я врал. Камушек с красной каплей лежал в кармане моих брюк и грел ляжку. Я почувствовал его, ещё лежа на диване, и надеялся незаметно унести с собой. Сам не знал, почему, но мне ужасно приглянулась эта диковинка. Надеялся под шумок изучить камень. Это вещь врага, а значит, поможет в борьбе с ним, ведь по сути я до сих пор не знал, кто такие Чернобожцы, какой силой пользуются и какую цель преследуют. Определение тьмы очень расплывчато. Мне требовалось больше информации.

— Мне так кажется, что ты меня обманываешь, Роман, — притворная вежливость Кумира раздражала меня больше, чем его многочисленные отражения.

Я аккуратно свернул листок аттестата в трубочку и спрятал во внутренний карман пиджака.

— Ну так перекрестись, если кажется...

Ну что ж, по крайней мере, миссию по спасению моего кресла в компании можно было считать успешно завершенной. Не в этот раз Бутово, не в этот... Я насвистывал какую-то мелодию, аккуратно перешагнул через обломанную лепнину фонтана и вспомнил, где выход из этого жуть как гостеприимного дома. Лицо Кумира смотрело на меня даже с лужи под ногой.

— Ну посмотрим, Роман, посмотрим…

Он рассмеялся, дико и истерично. По спине моей побежали мурашки. Я вышел на улицу, лишь едва задержавшись в проёме двери. Обернулся, чтобы окончательно проститься с этим местом.

Кумир подмигнул мне и исчез. Ненадолго, и я хорошо понимал это.