Галчонок (гет)

Никаких разочарований, никаких больше драм

Никаких бермудских треугольников, любовных насквозь

Кажется, они сегодня просто разойдутся по домам

До того, как все это ещё у них не началось

© Иво — Стеклянное танго

В Ставке Лорда очень мало женщин, и ни одна из них не может тягаться красотой и талантом с Беллой Лестрейндж. Она — стихия, она — адский огонь, от которого не спастись. Барти смотрит на неё из угла гостиной и не может отвести взгляд.

Ему семнадцать лет, совсем скоро — восемнадцать. Да, он юн, но очень талантлив и жаждет поскорее всерьёз послужить их Лорду. Потому что ему служит она. Он и в Ставку-то попал только благодаря Белле, снизошедшей на приёме у Вальбурги Блэк до разговора с ним — никто иначе не стал бы даже думать о том, чтобы пригласить сына главы Отдела магического правопорядка в ряды Пожирателей.

Белла на одиннадцать лет старше. Она порывиста, жестока, частенько несдержанна, горда и своевольна. Белла замужем уже несколько лет. Барти помнит громкий приём по случаю её свадьбы со старшим Лестрейнджем. Были приглашены все чистокровные дома, Краучи тоже там были. Именно тогда он и увидел её в первый раз. Увидел — и так и не смог забыть эти глаза: дикие, сумасшедшие, заставляющие желать и поклоняться.

Большинство мужчин в Ставке мечтают о ней. Но Белла не переходящий приз — она неназванная королева Пожирателей смерти. Муж её оберегает, хотя и не любит. Деверь смотрит с вожделением, но не имеет права ни на что, кроме исполнения капризов невестки. Остальные вздыхают издалека, как и Барти.

Только их Лорд смотрит на неё холодно, с вечным ожиданием и недовольством, и Белла из кожи вон лезет, лишь бы доказать свою лояльность, лишь бы заслужить мизерную похвалу. Она берётся за самые сложные задания и дерётся, как королевская кобра, всегда жаля один — смертельный — раз. Она везде и нигде, она неуловима и пугающа. Белла могла бы заставить небеса разверзнуться, если бы это помогло её Лорду.

Только Лорду всё равно. И Белла, будто невзначай, иногда смотрит прямо на Барти. Барти пока ничего не понимает.

* * *

Барти девятнадцать. Он давно участвует в рейдах и славится своей изворотливостью. Его считают подающим надежды, потому что Лорд не раз говорил с ним и лично засвидетельствовал его таланты и перспективы.

Его трансфигурационные чары держатся часами, и это очень сильное подспорье во многих делах Организации. А в Империусе среди Пожирателей ему почти нет равных. Он входит в группу под командованием Лестрейнджей и является отличным командным игроком. Барти не знает жалости и страха, он фантастически жесток, фанатично предан делу. Барти пойдёт на что угодно, сделает всё, что прикажет Белла — в бою или в постели.

Для Барти Белла — первопричина. Она — магнит и маяк. Она — ядро и смысл. И если бы можно было зачаровать себя самого, навсегда запечатать в один единственный момент, затеряться в нём, то Барти выбрал бы один из тех, когда Белла перешагивает пропасть между ними и оказывается в его объятиях.

Первая их близость случается спонтанно и без всякого предварительного договора. После особо удачного рейда во время празднования в поместье Лестрейнджей Белла появляется в библиотеке, где Барти упивается одним лишь видом многих изданий, которые и не мечтал увидеть вживую. Белла входит в зал, и кажется, что свечи горят ярче, а воздух сгущается до состояния желе. Барти оборачивается и в этот же миг встречается губами с чужими губами.

Белла целуется жадно, словно боится опоздать, точно хочет украсть то, что ей не принадлежит. Хотя если не ей, то кому? Барти целуется неуверенно, раболепствуя, словно без спроса забирает то, что ему не принадлежит. Но если не ему, то кому?

— Что же ты такой робкий, галчонок? — глухо спрашивает она, отстранившись, и медленно проводит по его лицу подушечкой пальца, царапает скулу и подбородок острым длинным ногтем. — А смотришь так, словно готов завалить здесь и сейчас.

Белла вся никотиновый дым, опиумный дурман. Барти не любит магглов, но надо признать: они умеют себя убивать красиво и со вкусом, а ему нравится играть со смертью. Белла пьянит, ударяет в голову, сносит крышу окончательно и бесповоротно.

Барти делает маленький шаг, замирает, глядя на неё, ища ответ на незаданный вопрос. Белла ухмыляется, а в глазах горит пожар — жаль, что совсем не из-за него.

Он думает, что пожалеет об этом в тот же миг, как она одёрнет юбку и выйдет из этой комнаты. Он знает, что не простит себе, если не коснётся сейчас её идеального лица, не узнает вкус её фарфоровой с синевой кожи, не почувствует её страсти, пусть и направленной совсем на другого человека.

Барти вскидывает подбородок и обнимает Беллу за талию, притягивая к себе. Она миниатюрная, как статуэтка, и его прошибает дрожь: страшно сломать или причинить боль. Белла низко смеётся и с вызовом смотрит в глаза, кладёт ладонь на гладкую юношескую щёку и вновь целует, прижимаясь к нему совершенно однозначно.

Белла — единственная и первая. И Барти умирает и рождается снова, касаясь, целуя, лаская и проникая. Он старателен и внимателен, до изнеможения покорен её воле и желаниям. Она хрипло смеётся, а затем заставляет его подняться с ковра одним мановением руки.

Оседлав его на одном из массивных старинных кресел, Белла закрывает глаза и откидывает голову, открывая изящную длинную шею — и Барти не может отвести глаз. Так просто оставить следы на этой нежной коже: только чуть надави пальцами, сожми немного сильнее. Барти зачарован, он ловит чужие вздохи, ищет микроскопические эмоции на её красивом холодном лице и боится отпустить затянутые в полупрозрачные чулки бёдра, за которые держится, даже на секунду.

Кончая, он, не сдержавшись, выдыхает её имя — и через мгновение она исчезает, растаяв в негромком скрипе дверей. И библиотека тут же темнеет и блекнет, становится просто помещением с горой никому не нужных книг, а ведь ещё секунду назад была истинной страной грёз.

После того скомканного раза следует второй, а затем третий, четвёртый…

Барти сам не замечает, как становится практически официально объявленным фаворитом. На него смотрят со злостью и завистью, с ненавистью и презрением, с пониманием и удивлением. Рудольф игнорирует его, Рабастан держит себя в руках, но темнеет лицом при взгляде на него, а Лорд, однажды бросив оценивающий взгляд, теряет всякий интерес. Это не меняет только отношения Беллы, которой не нужны ни его трепещущая в груди любовь, ни рвущаяся с губ и пальцев нежность, ни громкие заверения в вечной преданности. Она жаждет огня и забвения — и, к несчастью Барти, именно его Белла выбирает инструментом для их обретения.

От него ей требуются огонь и жажда обладания — ни капли ласки и мягкости. И Барти сдерживает себя каждый мордредов раз: только бы не сказать лишнего, только бы не посмотреть неподобающе. В награду он получает грудной смех, царапающие спину острые ногти и выдыхаемое с неповторимой интонацией «Галчонок» — как указание на его возраст и положение, как благодарность за приносимую им жертву, как наказание за то, что он не тот и никогда тем не станет.

Несколько месяцев спустя Барти может досконально описать каждую родинку на её теле, громкость вздохов, горячечность порывов, отчаянность желаний. И только сердце Беллы Лестрейндж недосягаемо для него, занятое до поры до времени тем, кто в нём совершенно не нуждается — так, на всякий случай. Барти рассыпается на части каждый раз, как она встаёт и уходит, даже не прощаясь, и снова и снова собирается по кусочкам, чтобы встать рядом с ней и принять удар на себя, если придётся.

Белла никогда и ничего ему не обещает — и хотя бы за это он должен быть ей благодарен. Никаких обещаний — никаких разочарований. Нет разочарований — нет драм. Только глупое сердце твердит совсем иное. И Барти хочется вырвать его из груди, потому что ей оно совершенно без надобности.

Барти сделал бы всё, что она сказала, сотворил бы любое чудо. Но Белле плевать на его чудеса. Она вновь смотрит сквозь него, словно он стеклянный, словно его нет в природе. Смотрит на того, кто точно так же смотрит сквозь неё, будто Беллы Лестрейндж не существует.

* * *

Барти почти двадцать, когда Лорд терпит поражение и жизнь в одну секунду замирает, точно пикси под Петрификусом. Никто ничего не понимает, но все продолжают двигаться по инерции, хотя результат остаётся нулевым. Организация разваливается, и он думает о том, что надо спасаться самому и спасать Беллу.

Но она делает выбор за них двоих.

Рейд в дом к Лонгботтомам кажется не просто плохой идеей, но фатальной ошибкой. Однако он не говорит ни слова и, как и прежде, безмолвно идёт следом за Беллой — за командиром отряда, за своим мастером, за сиреной, которая ведёт их напрямую к гибельным скалам.

Конечно же, Лонгботтомы ничего не знают, но и Белла не знает, как жить дальше. Она вопит, плачет, истерически смеётся и вновь и вновь насылает Круциатус. Рудольфус и Рабастан не могут её остановить, а Барти просто любуется, позволив ей делать то, что она считает нужным: прощаться со своей жизнью и любовью так, как ей подсказывает боль — через жестокость и отчаяние, через безумие и ярость.

Барти знает, что это всё в последний раз: рейд, зуд магии в пальцах, Белла с её диким неистовством, отравленной кровью Блэков-берсерков. Он впитывает в себя каждый крик Беллы, каждое исступлённое движение её палочки, каждый разочарованный вздох. Он понимает, что им не сохранить жизнь, если Лонгботтомы скажут хоть слово, — и присоединяется к Белле, выпуская красный луч поочерёдно в каждую жертву. И вновь, и вновь, по кругу — лишь бы заглушить крики здравого смысла в собственной голове.

Когда голова Фрэнка Лонгботтома, привязанного к креслу, склоняется на залитую красным грудь и так и остаётся там, а Алиса, распластанная на полу с покрытым кровью лицом, перестает подавать признаки жизни, Барти наконец останавливается и смотрит на Беллу. И впервые она смотрит на него, а не поверх, не сквозь. Она смотрит и почти улыбается, а её губы складываются в такое привычное уже прозвище.

Прозвище, которое он больше никогда не услышит.

Ворвавшиеся в дом Лонгботтомов авроры во главе с Руфусом Скримджером прерывают момент, готовый наступить. И всё заканчивается, так и не успев начаться. Барти так и не видит улыбку, зародившуюся в её глазах, и не слышит то самое слово. Он кричит, он пытается вырваться и защитить её — даже ценой жизней всех остальных. Но их слишком много, а Лестрейнджи сдаются практически без борьбы.

Предатели и холуи, бесполезные пешки как в организации, так и в жизни Беллы. Барти с ненавистью окидывает братьев Лестрейнджей взглядом, падая на пол неподалёку от них, и замирает, замечая напротив заломанные тонкие руки, выглядывающие из широких задранных рукавов платья — по белоснежной с синевой коже медленно расходятся красные пятна.

— Белла… — выдыхает он, но она не слышит.

Белла снова и снова шепчет. Белла видит — только не его.

— Белла, — зовёт он громче; кто-то бьёт его по лицу, но она не слышит.

«Мой Лорд…» — она раз за разом открывает немой рот, скованный заклятием, и Барти не может это вынести, читая по её губам.

— Белла! — кричит он, несмотря на яркий свет летящего в него проклятья, но она не слышит.

Белой вспышкой Барти откидывает к стене и прикладывает затылком о торшер. Теряя сознание, надежду и самоуважение, он думает только о ней — и проваливается в бесконечную тьму.

Ему видятся иссиня-чёрные перья, рыжие жухлые листья, обагрённые кровью, и тонкая, почти прозрачная, вся в чёрном фигурка на фоне промозглого ноябрьского неба.