Монета с двумя аверсами (джен)

Первый триумф в жизни Гая Юлия Цезаря. Казалось, весь Рим вышел на улицы посмотреть, как хмурые легионеры слитным шагом впечатывают подкованные подошвы калиг в брусчатку мостовой.

Сам Гай Юлий не собирался смотреть на мерное движение строя к Капитолийскому холму. Этот триумф совсем не походил на тот, о котором рассказывала тётка. Тогда перед легионами вели пленных, несли богатые трофеи, а тут — только толпа оборванных италийских мальчишек, собранных Помпеем Страбоном по всей Субуре.

Сжимая в кулаке маленькую фигурку коня, Гай Юлий пробирался по улицам, спеша в храм Фортуны Примигении, что на Квиринале.

Деревянного коня он решил принести в жертву Фортуне, чтобы море было спокойным, ветер — попутным, а отец скорее вернулся домой. Давным-давно, когда Гай Юлий был совсем маленьким, эту фигурку вырезал для него управляющий Евтих. Наверняка Фортуна обратит на неё внимание: ей нравится, когда в жертву отдают самое ценное.

Гай Юлий старательно работал локтями, протискиваясь между пропахшими чесноком и луком телами, как вдруг его дёрнули за тунику. Он обернулся и уже занёс руку, но только процедил сквозь зубы:

— Что тебе нужно?

За ним стояла девчонка в чистой простой тунике без вышивки и украшений, светловолосая, низенькая, едва ему по плечо.

Гай Юлий не мог сказать, красива ли она и даже какого цвета её глаза, хотя она стояла почти вплотную. Странно: девочку даже раб не сопровождал, но эта мысль промелькнула и ушла так быстро, что Гай Юлий тут же забыл о ней.

— Я хочу посмотреть поближе, — вежливо попросила девчонка, — а самой в первые ряды мне не пробраться.

— Попроси кого-нибудь, — сухо предложил Гай Юлий.

— Кого-нибудь из них? — она пренебрежительно покачала головой. — Я прошу тебя.

Её латынь была безупречна, жесты и манеры — как у настоящей патрицианки, взгляд — в меру требовательный, а в тоне — ни намёка на то, что ей кто-то может отказать. Гай Юлий не любил, когда его пытались к чему-то принудить, но эта девочка… Она держалась так уверенно и одновременно так просто, и он согласился. В конце концов, она определённо ему ровня — может быть, даже дальняя родственница.

— Ладно, — он крепко взял девочку за руку. — Держись ближе и не отставай.

Вдвоём они пробрались почти в первый ряд. Новая туника Гая Юлия совершенно помялась, ему то и дело наступали на ногу, а один раз пришлось уворачиваться, чтобы не толкнули. Наконец он нашёл место, с которого можно было рассмотреть почти всё.

— Вот, — он подвинулся. — Довольна?

— Да, — просияла девочка, и от её улыбки раздражение Гая Юлия испарилось.

Он невольно проследил её пристальный взгляд. Смотрела она на Помпея Страбона. Он ехал в триумфальной колеснице, запряжённой белыми лошадьми, глядя прямо перед собой.

Девочка вдруг показалась Гаю Юлию совсем взрослой, и он снова поймал себя на мысли, что не смог бы описать черты её лица.

— Твой родственник? — тихо спросил он.

— Что? — она встрепенулась и опять стала девчонкой, на вид чуть младше его самого. — Нет, мы с ним даже не знакомы. И никогда не будем, — добавила она твёрдо, с ноткой совсем не детского злорадства.

Гай Юлий отвернулся, провожая взглядом колесницу и идущих за ней легионеров. Мысленно он снова сравнил этот триумф с тем, о котором рассказывала тетя, и внезапно осознал: солдаты Помпея преданны ему, погибнут за него без малейшего сомнения, но никогда не полюбят так, как Гая Мария.

От чего же зависит эта поистине собачья любовь? Как получить её? Как удержать? Как заставить легионы идти за ним куда угодно?

Девочка снова взяла Гая Юлия за руку — ту самую, в которой он сжимал фигурку коня.

— Уведи меня отсюда, — и сразу, почти без перехода, спросила: — Что это у тебя? Покажи?

Гай Юлий разжал ладонь раньше, чем сообразил, зачем это делает. Девочка схватила фигурку и снова просияла, словно ничего красивее не видела. На лице так и читалось: «Подари! Подари!» Гай Юлий сжал кулаки, потом нарочито равнодушно пожал плечами.

— Забирай, если нравится.

Он мог бросить деревянного коня в Тибр, и это тоже было бы жертвой Фортуне. Богине всё равно, главное — отдать то, что ценно, а как — не важно. Так почему бы не подарить? Но всё же он не удержался от едкого замечания:

— А ты не слишком взрослая для игрушек?

— А тебе разве не всё равно? — в тон ему ответила девочка и весело прищурилась.

Она спрятала фигурку в складках туники и протянула Гаю Юлию золотую монету. Он покачал головой.

— Игрушка не стоит таких денег. И разве ты не хотела, чтобы я просто подарил её тебе?

— Считай, это тоже подарок, — улыбнулась девочка. — Постарайся его не терять. А сейчас отведи меня обратно.

Она сама взяла его за руку, и они снова стали пробираться сквозь толпу. Гай Юлий старался не отпускать маленькую прохладную ладонь и остановился только на перекрёстке Священной дороги и Тусканской улицы. Девочка отступила на шаг.

— Благодарю тебя, Гай Юлий Цезарь, — церемонно сказала она, но в глазах плясали смешинки. — Я сохраню твой подарок, а ты сохрани мой.

Она развернулась так быстро, что подол взметнулся почти до колен, и побежала к проулку.

— Подожди! — крикнул Гай Юлий вслед, но она уже исчезла из виду.

— Откуда ты узнала моё имя? — тихо закончил он в пустоту.

Какой-то прохожий покосился на него и ускорил шаг. Гай Юлий расправил тунику и задумчиво повертел между пальцами монету. На реверсе и на аверсе было одно и то же изображение.

Фальшивка? Гай Юлий пригляделся: нет, монета настоящая. Он подбросил её на ладони — и денарий лёг аверсом вверх, снова подбросил — и снова аверс. И так — десять, двадцать раз подряд. Когда Гай Юлий держал денарий за ребро и пытался рассмотреть обе стороны, ему опять начинало казаться, что аверс и реверс одинаковые.

Он никому не рассказал о монете и с того дня всегда носил её с собой. Денарий был при нём, когда, закутанный в плащ, Гай Юлий покидал Рим в надежде, что семья уговорит Суллу вычеркнуть его из проскрипционных списков. Денарий был при нём, когда он вёл в бой свою первую центурию и гадал, выживет ли. В пиратском плену, молясь Фортуне и предлагая баснословный выкуп за своё освобождение, Гай Юлий сжимал денарий в складках одежды. Он был при нём, когда он бежал из Киликии и возвращался в Рим. Остановившись на берегу Рубикона, Гай Юлий гадал, пойдёт ли за ним Тринадцатый Легион, и подбросил монету. Она снова легла аверсом вверх.

— Жребий брошен, — сказал он то ли самому себе, то ли Фортуне.

Той самой, которая давным-давно подарила ему монету в обмен на фигурку деревянного коня. Вместе с ним Фортуна осаждала Александрию, сражалась при Фарсале и придала небывалых сил той самой центурии на правом фланге, которая решила исход битвы. Стоя в триумфальной колеснице, Гай Юлий сжимал в руке прохладную ладонь Фортуны. Прошли годы, а она всё так же едва доставала ему до плеча.

— Этот триумф нравится тебе больше? — улыбнулась она.

— Ещё спрашиваешь! — ответил Гай Юлий, почти не разжимая губ. — Людям наверняка покажется странным, что я говорю сам с собой.

— Они ничего не заметят, — усмехнулась Фортуна. — А ты ещё хранишь мой подарок.

— И буду.

— Я твой тоже храню, — пауза. — И жду.

Мягкие волосы коснулись его щеки. В груди дрогнуло и оборвалось сердце. Монета тяжестью свинцового слитка легла в руку и на душу.

Ауспиции предсказали, что величайшая опасность подстерегает его в мартовские иды — Гай Юлий отмахнулся. Если Фортуна благоволит ему, бояться нечего. А если решила оставить, кто посмеет идти против воли богини? Кальпурния жаловалась на дурной сон и просила не ходить в Сенат, но Гай Юлий только покачал головой.

— Я дал слово, — ответил он и приказал рабу подать ему тогу.

Расправив складки, Гай Юлий снова подбросил денарий и едва подавил горький смешок: монета легла реверсом. Значит, Фортуна больше не с ним. Или устала ждать. Странно, но ни страха, ни отчаяния он не ощущал — только облегчение. Он неспешно попрощался с женой и вышел к Дециму Бруту, явившемуся за ним. По дороге к Портику Катилины Гай Юлий с равнодушной улыбкой выслушал предупреждение старого друга Тита Архия. С давно забытым чувством он рассматривал дома и людей, и ему казалось, что он снова спешит в храм Фортуны Примигении, сжимая фигурку деревянного коня.