Это не моя печаль (гет)

— Шаяка, што-то шлучилощь? — с любопытством спросила Мадока и, дожевав шоколадный батончик, добавила: — Ты сегодня какая-то странная, спишь на ходу.

Мордочка Мадоки, испачканная шоколадной крошкой, была до того забавная, что Саяка невольно улыбнулась.

— Ага, — быстро согласилась она. — Солнышко такое теплое, того и гляди, усну.

Но во дворе довольно прохладно, несмотря на солнечную погоду; дул назойливый февральский ветер, и легко простывающая Мадока даже не хотела покидать школу, чтобы прогуляться вдоль пустынной аллеи. Её чуть ли не за руку вывела Саяка, которой не сиделось в душном классе. Гудящий, нагретый солнцем воздух делал головную боль невыносимой.

Саяка тяжело вздохнула и потерла ноющие виски покрасневшими от холода пальцами.

— Тебе нехорошо? — забеспокоилась Мадока.

— Да нет, — поморщилась Саяка. — Голова что-то трещит в последнее время.

— Ой, — нахмурилась Канамэ. — Все-таки продуло уши? Может, попросить аспирин в медпункте?

— Не нервничай, Мадока-тян, — Мики через силу усмехнулась. — Пару раз шапку забыла, большое дело.

Мадока расстроено покачала головой.

— Но ты же совсем спать не можешь! — с каким-то упреком в голосе протянула она.

— Откуда ты знаешь? — Саяка с удивлением уставилась на подругу, забыв, что нужно притворяться здоровой и бодрой. В последнюю неделю она действительно спала урывками, ворочаясь с боку на бок и с тоской ожидая первых лучей солнца, однако в школе ей становилось немного лучше, да и Мадоке она точно не жаловалась, так почему же…

— Потому, — перебила ход её мыслей Канамэ, — потому, что ты уже который раз просыпаешься на самом важном месте, и я не успеваю тебе ничего сказать.

Саяка, оторопев, уставилась на подругу, но та, ничуть не смутившись, продолжила, и с каждым словом её голос становился все строже и суше:

— Я ничего не успеваю тебе объяснить, поэтому тезисно: твоя голова начала болеть 28 января. Боги смерти любят яблоки. Кира — это Лайт Ягами. Ты должна хорошенько все запомнить и загадать нужное желание.

— Мадока, что с тобой, что ты несешь… — попыталась было протестовать Мики, но подруга схватила её за руку — тонкими, почти детскими пальчиками — и просительно заглянула в глаза:

— Пожалуйста, Саяка. Это очень важно. Постарайся запомнить. Боги смерти. 28 января. Лайт Ягами. От тебя сейчас многое зависит, — и с этими словами Мадока Канамэ стала плоской и серой, как в черно-белом кино, а потом стремительно и беззвучно рассыпался солнечный февральский день, обнажая туманную мглу за декорациями. Горло сдавила немота, как это бывает в кошмарах.

— Какого…? — через силу выпалила Саяка и поняла, что сказала это уже наяву.

В комнате было темно и тихо.

Девочка рассеянно глядела в потолок, по которому порой пробегала серебристая полоса — фары проезжающих автомобилей. В полутьме краснел циферблат электронных часов. Голова больше не болела, спать не хотелось, и во всем теле ощущалась странная легкость.

Саяка с усилием потерла лоб, словно пытаясь вспомнить что-то.

— Кто такая Мадока? — шепотом спросила она саму себя.

Саяка Мики никогда не верила в мистику. Еще в средней школе её любимыми предметами стали точные науки — не будучи очень одаренной, она брала физику и математику своим упорством и неумением отступать перед трудной задачей. Её завораживали четкость, правильность, симметрия, здесь она была в своей стихии.

Саяка никогда не позволяла себе пренебрежительно относиться к литературе и живописи, а музыку любила, чувствуя в ней родную сестру математики, но на мистику и колдовство у неё был настоящий зуб.

— Сборище людей, которым явно нечем заняться, — с нескрываемым раздражением ответила она Хитоми, неосторожно предложившей ей вступить в Школьный Клуб Исследователей Неопознанного. — А я думала, ты больше ценишь свое время.

— Амане-сан сейчас очень тяжело, — терпеливо объяснила Хитоми. — Может, она организовала этот кружок, чтобы отвлечься, и чем больше людей в него вступят, тем меньше она будет думать про… про… — голос Хитоми дрогнул. Саяка насупилась.

Амане Миса, недавно потерявшая обоих родителей, училась в другом классе и не была её подругой, но отказать ей в попытке забыться Мики не могла. После неловкого молчания Хитоми задумчиво произнесла:

— Говорят, они сперва хотели назваться Призывателями Демонов, но администрация не позволила… А правда, что убийцу так и не нашли?

— Нашли, — угрюмо отозвалась Саяка. — Пожизненное заключение. Сильно это Амане помогло?

Этот разговор произошел всего полгода назад, а сегодня Саяка, рассеянно собираясь в школу, всерьез задумалась, не обратиться ли ей к этим призывателям.

Сон не отпускал её. Слишком яркий, чтобы выветриться из памяти, он засел в голове едва ли не крепче, чем давешняя мигрень. Эта Мадока могла не бояться, что Саяка что-то забудет — бессмысленное послание Мики помнила дословно.

И это её бесило.

— Все закончилось. Хоть убей, не могу в это поверить. Все действительно закончилось, — произнесла Саяка, тупо уставившись в непроглядную ночь за окном. Темное стекло отражало осиротевшую комнату для общих собраний. Сейчас они с Мацудой были здесь одни, и она могла, не оборачиваясь, видеть его сгорбившийся силуэт, застывший меж двух фонарей.

Мацуда ничего не ответил, будто не услышал. Все-таки обернувшись, Саяка увидела, что его лицо чертовски спокойно и даже задумчиво и что он внимательно, с каким-то любопытством рассматривает свои ладони.

— Тота? — осторожно позвала она и тут же сама себя прокляла за пустоту в голове и неумение латать душевные пробоины. Ловкости, ловкости в словах бы сейчас, чем иначе такое залечишь? — Тота, ты как? Пришел в себя? — тьфу черт, захочешь сказать глупее, не сразу сможешь.

Она каким-то восьмым чувством знала, что он высматривает на своих руках. Ему кажется, что кровь Ягами с них не отмыта. И, возможно, не отмоется никогда.

Не зная, на каком языке заговорить с этим чужим, незнакомым Мацудой, она подошла к парню и положила свою маленькую, почти детскую ладонь на его плечо. Попыталась не то погладить, не то стукнуть. Сказала:

— Хватит. Перестань. Ты все сделал правильно. Подумай еще разок. Мы все сейчас были бы мертвы, а я бы с тобой не разговаривала, если бы ты не выстрелил.

Он вздрогнул так, будто это она сейчас выстрелила в него. И магнитофонным голосом произнес:

— Мики-сан, не стоит беспокоиться. Я в полном порядке.

— Бог ты мой, парень, да ты врешь еще хуже меня, — Саяка попыталась улыбнуться. Она села рядом, все еще не снимая ладони с его плеча, помолчала и добавила:

— Тота, ты не просто был прав. Ты был лучше нас всех… там. Я так и не поверила ни СПК, ни тем более мафиози, и все равно молчала, а когда Лайт, — Господи, верни мне дыхание, я должна говорить, а не рыдать, мелькнуло в голове, — короче, мы все ошалели, и только ты смог сделать то, что было нужно. Понимай это, как хочешь, но я всегда знала, что тебя можно надурить в мелочах, но в главном не обманешь.

«Так, наверное, награждается честность. Искренняя, глупая, прямая честность Тоты, которая ни себя, ни других не пожалеет». Мысль была не её — так когда-то (полжизни назад) сказал Лайт, в шутку сравнив двух самых юных и бестолковых детективов в группе, Тоту и Саяку. Она еще тогда обиделась.

— Саяка, выходи за меня, — вдруг сказал парень, и впервые за весь вечер взглянул её в глаза. Такие глаза Мики видела в далеком детстве у больной старой собаки.

— Тота, да ты чего? — все еще улыбаясь, переспросила она, ища в его лице хоть какой-то намек на шутку. — Что такое на тебя нашло?.. Соберись, не сходи с ума…

Он усмехнулся и ровно на секунду стал тем Тотой Мацудой, которого она прежде знала.

— Прости, Мики-сан, глупость сморозил. Как обычно. Ну, хоть честную глупость. Как ты только что и сказала. Ага. Это, может быть, единственная правильная вещь, которую я сегодня сделал. Выходи за меня? Пожалуйста, Саяка, — и все это, верите ли, тем бодро-застенчивым тоном, каким он извинялся каждое утро, наступив ей на ногу в лифте или пролив кофе на клавиатуру.

«Он заговаривается», — с нарастающим ужасом подумала Саяка. СПК были в соседнем корпусе, до поздней ночи препарировали тетрадь, и помочь парню, в случае чего, могла только она. «Это бред. Это от перенапряжения. Это пройдет, но сейчас что делать?».

— Или… Или вот еще, — он потянул руку в карман, пошарил там, не нашел то, что искал (Господи, подумала Саяка, неужели кольцо?), но это было не кольцо — из нагрудного кармана рубашки он извлек крохотный клочок бумаги. — Оторвал от того кусочка, на котором он пытался написать имя Ниа, — с какой-то детской наивной гордостью сообщил он.

— Один автограф, и я отправлюсь вслед за шефом. Туда мне и дорога. Прямо в пустоту. Или куда он там попал. Это, наверное, тоже будет правильно, ты как думаешь, Мики-сан?

Мики-сан не нашла ничего лучшего, кроме как прервать эту шизофазию апперкотом в челюсть; почему-то она поверила Мацуде сразу же, не раздумывая, и, когда он опрокинулся навзничь, выхватила клочок из его ослабевших пальцев.

И тут началось землетрясение.

За всю жизнь она пережила всего два землетрясения: одно еще в Танабе, когда ей было лет семь, второе уже здесь, в Токио. Когда земля плавно ушла из под ног, Саяка подумала, что в довершение всего их сейчас накроет падающей кровлей, но это было не землетрясение, нет, это было цунами, цунами из воспоминаний, а как ты хотела, ты дотронулась до Тетради Смерти, вот и получай назад всю память сполна, Саяка, запомни, Третий Кира, Третий Кира, единственный непойманный владелец Тетради, это ты, ты, ты, прикоснись к ней, пролистай эти знакомые страницы, узнай свой почерк, вспомни эти имена, вспомни эти лица, вспомни, что ты Третий Кира, ты — Кира, ты — Кира, и настало время проснуться.

Ноги подкосились. Она упала на пол и, беззвучно крича, захлебнулась собственной памятью.

Кто бы ни посылал такие сны, в нем должна быть и капелька милосердия.

После того, как насмешливый голос в голове скомандовал проснуться, Саяка, заливаясь уже настоящими, «вьявными» слезами, решила, что и впрямь пора, и открыла глаза.

Из окна на нее равнодушно глядело холодное октябрьское утро. Воскресная тишина давила на уши. Саяка медленно, как после тяжелой болезни, приподнялась на кровати, оглядела комнату чужими глазами и тихонько всхлипнула, но уже без слез.

Теперь на поверхности её памяти проступали подробности того, настоящего вечера. Они с Мацудой тогда всерьез поругались, а потом помирились, а потом напились, но не ужасно, а чуть-чуть. Не было никакого клочка Тетради, не было никакого Третьего Киры, не было, не было, это ты сама себе все придумала. Не было никакого Третьего Киры, а была Мики Саяка, двадцать восемь февралей за плечами, старший лейтенант полиции, бывший член группы по расследованию дела Киры.

Старший лейтенант перевернула подушку сухой стороной кверху и осторожно опустила не неё голову. Фаза кошмара осталась где-то далеко позади, и теперь ей снились чуть грустные, но безобидные и легкие сны про Танабе, про дом на берегу моря, сейчас давно покинутый, про апрель 1992 года, когда она в первый раз пошла в школу и повстречала тихого мальчика с глазами цвета соснового меда и странным именем Лайт.

Вполне возможно, что словосочетание «женская дружба» тут было неуместно — женщинами Саяка и Хитоми считаться пока в полной мере не могли, а что до Саяки, то её до зубовного скрежета раздражало разделение дружбы на какие бы то ни было сорта и разряды с таким пренебрежением, будто речь шла о фильмах категории В.

Кеске они навещали то по очереди, то вместе. Ни четкого графика, ни ссор из-за его несоблюдения не было; и все же Саяку не оставляло гнетущее подозрение, что все идет так гладко лишь из-за суеверной осторожности, с которой они обе относятся к этим встречам. Будто стоит им всерьез заговорить на эту тему — и всему конец.

Впрочем, Кеске не был рад им обеим. Саяка не помнила случая, чтобы он грубил или срывался, а порой ей удавалось выбить у него легкий смешок какой-нибудь дурацкой историей из школьной жизни, но все это внешнее, поверхностное. Кеске не был рад, но и не злился — он был слишком занят какой-то внутренней, напряженной жизнью. Прищуренные глаза цвета моря в пасмурную погоду никогда не смотрели прямо, всегда чуть в сторону от собеседника, в углу рта прочно поселилась извиняющаяся (и извиняющая) полуусмешка.

Саяка порой ловила себя на мысли, что уже не помнит, каким он был до катастрофы.

В главной больнице Митикихары их с Хитоми уже хорошо знали. Сочувственные взгляды медсестер скорее раздражали, зато девочки заработали негласное право приходить до официального часа встреч с родственниками. День выдался теплый, и они — как обычно, не договариваясь — отправились по уже привычной дороге в сторону больничного сада.

В какую-то из прошлых встреч Саяка притащила коробку с походными шахматами, как выяснилось, не напрасно. Не имея других развлечений, Кеске играл партию за партией то с постоянно сменяющими друг друга соседями по палате, а то и сам с собой. В конце концов он стал довольно серьезным противником, в легкую клал на обе лопатки и нерешительную Хитоми, и невнимательную Саяку. Когда по другую сторону доски они садились вместе, эти их качества будто перемножались, и партия редко длилась дольше получаса.

— Ну девчонки, вы, видно, даже не стараетесь, — усмехнулся он после очередного разгромного мата и смешал фигуры. Получилось неловко — его мертвая правая рука немым свидетелем покоилась рядом.

— Я гораздо лучше играю в го…- застенчиво оправдывалась Хитоми.— Она не такая агрессивная, как шахматы.

— Так приноси в следующий раз свои камушки, опробуем, заодно и нас научишь, — предложила Саяка. Ей было радостно — Кеске любил выигрывать, неважно у кого, а она любила ловить на его лице улыбку.

— Не могу, — покачала головой Хитоми. — Мой набор не совсем мой, это собственность клуба.

— Тебя хлебом не корми, дай вступить в какой-нибудь клуб, — отозвался Кеске. — А то и организовать свой. Вы с Мики уже выбрали себе название? «Сестры милосердия», например. Очень стильно.

Саяка похолодела, но тут Кеске ей подмигнул. «Шутка, всего лишь шутка», — с облегчением подумала она. Он все чаще и злее шутил над своей болезнью, и как к этому относиться, она не знала. Не успела Саяка ответить что-нибудь противоядное, как Хитоми ловко сменила тему:

— Кстати, про клубы. Саяка, помнишь, ты говорила, что клуб Исследователей Неопознанного безнадежен? Оказывается, он пользуется популярностью у старшеклассниц. Амане-сан говорила, что их часто навещает Томое Мами, та самая, что помогает нам в кружке чайных церемоний.

— Томое Мами? — нахмурилась Саяка, собирая шахматные фигуры в коробку. — Я её знаю? Имя знакомое.

— Она в том же классе, что и Саю Ягами, — вспомнил Кеске. — Ну, та девочка, которая выиграла олимпиаду по математике.

Саяка выронила коробку.

Домой они возвращались через городской парк. Темнело все еще рано, летняя школьная форма грела душу, а не тело, а Митикихара — город, в котором легко замерзнуть. Слишком высокие здания из хрупкого стекла, меняющего цвет от прозрачно-синего до янтарного приманивают ветер, который потом гуляет по бесчисленным мостам и лестницам. Хитоми как-то заметила, что по-настоящему хорошо он выглядит только зимой — тогда Митикихара превращается в огромный снежный шар, наполненный светом электрических огней.

Сейчас он был просто чересчур пустым, и только. Погруженная в свои мысли Саяка шла чуть быстрее, чем обычно, и мелко семенящая Хитоми за ней не поспевала. Наконец она дотянулась до рукава подруги и осторожно потянула, прося не то остановиться, не то выслушать её.

— Что-то случилось? — полуобернулась Саяка.

— Да, — помедлив, сказала Хитоми. — Мне кажется, что случилось. Ты ведешь себя как-то по-другому в последнее время. Прости, если лезу не в свое дело, но ты как будто все время думаешь о чем-то… — и добавила, поймав её взгляд: — Поговори со мной, Саяка. Я же вижу, что что-то происходит.

«А я была бы настолько внимательной?» — мелькнуло в голове у Саяки. Вслух она сказала:

— Хитоми, мне снятся очень странные сны.

Шизуки её не перебивала и не подгоняла, если Саяка, запнувшись, не знала, как объяснить то или иное странное предчувствие, ожерелье из которых тянулось через весь февраль. Только один раз, когда она упомянула Мадоку, Хитоми не то вздрогнула, не то поежилась.

— Я точно никогда раньше не слышала про Саю Ягами. Может быть, это совпадение, или… или я схожу с ума, — она вопросительно взглянула на подругу и неловко рассмеялась, думая, как бы перекинуть это в шутку.

Хитоми помолчала. Они почти вышли из парка.

— Хочешь, я познакомлю тебя с Амане-сан и с Томое Мами? — спросила она. — Ты сможешь расспросить их про Саю, и все станет ясно.

И добавила:

— Ты не сумасшедшая и в клубе Исследователей Неопознанного тебе это подтвердят. А вообще, я рада, что мы… Что ты еще можешь рассказывать мне такие вещи, — и смущенно улыбнулась.

И ладно, думала Саяка, глупо улыбаясь в ответ. Неважно, как там закончится история с Кеске, по крайней мере, не важнее, чем то, как закончится история с Хитоми. Как все-таки хорошо, что она у меня есть. Как это здорово.

Призыватели Демонов, как их упрямо окрестила про себя Саяка, ютились в конце коридора в самом дальнем крыле школы. Видно, даже с новым названием они не смогли внушить администрации необходимого уважения. Отчасти Саяке было неловко — неужели она должна рассказывать свои диковинные сны этим чунибьё; с другой — её снедало любопытство: а чем конкретно они все-таки занимаются?

Судя по тому, как по-свойски Хитоми поприветствовала двух девочек, склонившихся над книгой на столе, она была тут не в первый раз. Амане Мису Саяка знала раньше, это была тоненькая блондинка с забавной прической, вечно слегка насупленная, но в то же время всегда готовая звонко рассмеяться. Всегда, даже теперь, когда она похоронила обоих родителей.

Вторая девочка откинула со лба пряди черных волос, поправила очки в нелепой красной оправе и скромно представилась:

— Приятно познакомиться, Мики-сан. Я Акеми Хомура. Мы чем-то можем вам помочь?

— Пока не знаю, — неуверенно ответила та, — А что это вы такое читаете?

— Мы не читаем, мы пишем, — с оттенком гордости сообщила Миса. — Это будет наша Книга Мертвых.

— Поиски магических артефактов идут не очень хорошо, поэтому мы решили изготовить свои, — объяснила Хомура. И доверительно добавила: — Попалось бы хоть одно настоящее магическое расследование, и дела пошли бы лучше. Нас тут всего четверо, клуб едва разрешили открыть, — она печально развела руками.

Миса, напротив, была в восторге от возможности похвастаться своей работой перед гостьями. Она схватила со стола книгу и сунула её под нос Саяке:

— Здорово, правда? Акеми классно рисует!

Акеми вспыхнула, а Саяка сразу успокоилась. Что-то в этих двоих было такое… хорошее и упрямое одновременно. Делать из сна «магическое расследование» или нет — это пока неясно, зато стало понятно, почему вечно занятая Хитоми находит для этого уголка время.

Они славные люди, вот что.

Саяка снова стала самой собой.

Не то, чтобы до этого она была кем-то другим, нет. Но весь равнодушно-бесснежный февраль прошел для неё, как один долгий тягучий сон с назойливо повторяющимся сюжетом. Не привыкшая к сложным гнетущим ощущениям Саяка прятала этот сон под подушку, улыбалась через силу, пытаясь играть по новым правилам. Пожалуй, никто, кроме самой близкой подруги и не заметил бы этой перемены, но Хитоми тактично молчала, а больше, как ни странно, Саяка ни с кем не успела сойтись ближе.

И вот теперь она чувствовала, что оттаивает, что просыпается по-настоящему, да и чувство какого-то странного наваждения стало потихоньку отпускать её. Может, сама Саяка, не умевшая искать корни и источники, не отдавала себе в этом отчета, но когда она впервые за долгое время вновь начала рисовать на уроках, Хитоми поймала её хитрый взгляд — и улыбнулась. Так улыбается человек, когда видит вдалеке крышу родного дома и невольно прибавляет шаг.

Рисовать Саяка, может, и не умела, но любила. Это стремление было по достоинству оценено руководством клуба Исследователей Неопознанного, и Мики довольно быстро стала соавтором-художником Книги Мертвых — сперва внештатным, а потом и вполне официальным. Присоединяясь к клубу, она ни секунды не обманывала ни себя, ни Амане, а просто протянула ей руку и сказала:

— Понятия не имею, чем вы тут занимаетесь, но у вас весело.

В честь принятия нового члена Хитоми заварила пять видов божественно вкусного чая, а Хомура и Миса испекли коричные маффины. Это был первый день за всю весну, когда Саяка заснула, едва коснувшись головой подушки, а проснувшись, не помнила, что ей снилось.

Жизнь потихоньку возвращалась на прежние рельсы, и недоверчивая к своим чувствам Саяка, может быть, так и оставила бы февральские сны неразгаданными, задвинула бы их на дальнюю полку, но привычка доводить дела до конца давала о себе знать. Да и Хитоми не спешила забывать эту историю, порой напоминая подруге, зачем на самом деле та присоединилась к команде охотников за привидениями.

— Хитоми, я не забуду, просто ума не приложу, как начать этот разговор. У меня там, в конце концов, репутация скептика, — отшучивалась Мики.

Всегда честная с собой, здесь Саяка немного покривила душой. Укрощать демонов никогда не было её мечтой, но она была готова распрощаться со скептицизмом ради какой-нибудь более или менее вменяемой теории заговора. Стать детективом, вести расследование, разгадывать загадки и наступать на пятки мировому злу — вот это достойная цель! И понемногу она перевела все свои февральские наваждения из плоскости мистики в плоскость «обыкновенной», не сверхъестественной тайны. На таких условиях можно было мириться с неопознанным.

И так, наверное, и появился над её кроватью этот небольшой клочок бумаги, по утрам впитывающий в себя первые солнечные лучи (солнце теперь будило Саяку все раньше). В это время на янтарном квадратике особенно вызывающе темнели буквы: «28.02 БОГИ СМЕРТИ ЯБЛОКИ КИРА ЛАЙТ ЯГАМИ». От фамилии нетерпеливый красный росчерк вел к неуверенно нацарапанному имени Саю Ягами.

Проследовать по этому росчерку в реальной жизни было труднее. Саяка корила себя за промедление, но открыть свои истинные цели присоединения к «секте» почему-то не могла. К слову, она довольно быстро поняла, что никакая это на самом деле не секта, а, скорее, безобидный клуб рукоделия. Работали ли волшебные амулеты, изготовленные Хомурой и Мисой, было неясно, но Саяка с удовольствием надела бы любой из них, особенно тот, цвета морской волны, со скрипичным ключом.

Что ни говори, в клубе было уютно. Довольно тесная комнатка, окнами выходящая на южную сторону, наполнялась солнцем и теплом, и никакие изображения демонов, распечатанные на дешевом принтере и пришпиленные к стенам, не делали её ни угрожающей, ни хотя бы таинственной. Хитоми не всегда находила свободную минутку, чтобы почтить их своим присутствием, да и Саяка не могла гостить у девочек безвылазно, но порой им удавалось собраться, и таких беззаботных вечеров она не помнила с начальной школы.

Чем лучше она узнавала Мису и Хомуру, тем сильнее жалела, что не сделала этого раньше. Работа над книгой двигалась неспешно, со вкусом, и они успели наговориться обо всем на свете — об учебе, о мальчишках, о магии, о жутких катастрофах, которые меняют твою жизнь в одночасье и о том, как их последствия расходятся, словно круги по воде.

Затем — Саяка заметила это, когда, высунув кончик языка от излишней сосредоточенности, дорисовывала рога очередному демону — выяснилось, что для хорошего общения слова, по большому счету, не нужны. Изредка можно перебрасываться парой фраз, любая из которых годилась бы для написания странной, но милой пьесы. Хитоми, мастер светских бесед, кажется, понимала и ценила это больше остальных. Рисовала она неважно, зато благодаря ей «собрания» не обходились без превосходного чая и самодельного печенья. И Саяка, вечно весело щебечущая, непоседливая, шумная Саяка почувствовала, что именно этого ей и не хватало, чтобы перестать притворяться беззаботной и стать такой наяву.

Вышло так, что на семнадцатый день марта по какому-то неслышному щелчку небесных шестеренок Саяка и в самом деле перестала притворяться. Никогда не знаешь, в центр какого круга упадет камень.

— Хомура-сан, — Хитоми так и не перешагнула на следующую ступеньку дружеских суффиксов, — где вы с семьей раньше жили?

Начало разговора Саяка пропустила, Она, если уж на то пошло, вообще не была в курсе того, что Хомура в Митикихаре недавно.

Хомура покусала кончик карандаша и, не поднимая головы, отозвалась:

— В Танабе. Такой городок у моря. Мы жили почти на самом берегу.

— О-о, я как-то была там на каникулах, — оживилась Миса. — Очень миленький, правда? Наверное, жалко было уезжать?

— Да как сказать… — смутилась Хомура, но ответить не успела. Саяка поднялась со стула, прокашлялась и окинула всех присутствующих взглядом, в котором читалось что-то возвышенное и дикое.

— Леди, — провозгласила она таким тоном, которым вызывают на дуэль. — Мне необходимо вам что-то рассказать.

Не говоря ни слова, Хитоми тихонько вышла, чтобы выкрасть из клуба чаепитий заварной чайник, здраво рассудив, что Призывателям он сегодня нужнее. Она уже знала, что затеяла Саяка, и удивления ничем не выказала. Мики рассказывала сумбурно, яростно жестикулируя и пытаясь выводить какие-то невнятные схемы на бумаге. Увидев, что Хомура и Миса слушают очень внимательно, Саяка перестала запинаться и смогла внятно донести до них одну простую мысль: она пришла к ним, чтобы решить загадку странных февральских снов, и все это время просто не знала, с чего начать. И неизвестно, сколько бы это продолжалось, но сегодня она почувствовала, что забывает, зачем пришла. Бросать начатое — не в её правилах. Вот такие пироги.

Хитоми протянула ей кружку чая.

Амане и Акеми переглянулись, и на лицах обеих расцвели восторженные улыбки. Миса ткнула подругу пальцем в бок:

— Я же тебе говорила!

Чего-чего, а такой реакции Саяка не ожидала. Она недоуменно уставилась на девочек. Хомура поправила очки и сообщила:

— Мы не удивлены, что ты заговорила о Саю Ягами. Видишь ли, мы с Мисой думаем, что она… ну, ведьма. Наверное, — и добавила:

— Отличная история, Саяка-сан. Ты можешь нам не верить, но мы тебе верим, — и старательно подмигнула. Спонтанная мимика у Акеми была так себе, слишком неестественная, но чертовски очаровательная.

— Можешь на нас положиться, — с жаром закивала Миса. Ей начинала нравиться эта игра.

После продолжительных объятий настала очередь девочек объясниться. Как выяснилось, Клуб Призывателей Демонов заподозрил Саю Ягами и нескольких её подруг в связях с нечистым, и в свободное время вел за ними слежку. Отстутсвие улик указывало только на дьявольскую ловкость подозреваемого. О глубинных истоках этой оригинальной теории Саяка в тот день так ничего и не узнала, как ни допытывалась — видно было, что Миса и Хомура о чем-то не хотят распространяться.

— Но Томое Мами, — вспомнила Хитоми. — Они дружат с Ягами-сан. Может, стоит сначала познакомиться с ней?..

В тот день они больше не рисовали, а строили теории и планы, один другого чуднее, вспоминали непонятные сны и странные знаки. Саяка вернулась домой поздно, солнце уже окрасило стену в янтарный цвет, высвечивая слова: «БОГИ СМЕРТИ ЯБЛОКИ КИРА». Эта светящаяся надпись еще плавала у Саяки перед глазами, когда она наконец опустила отяжелевшую голову на подушку. В ушах шумели морские волны. Она отчего-то вспомнила сегодняшний разговор о маленьком домике на берегу моря, где так хорошо засыпать под шум прибоя.

Не успела она сомкнуть глаз, как настала пора просыпаться — все под тот же терпеливый шепот волн. На часах было почти без пятнадцати семь, на календаре — апрель 1992 года, а самой Саяке — двенадцать лет. Она проворно соскочила с кровати и, шмыгая носом от холода, метнулась к шкафу.

Настоящая Саяка негромко всхлипнула, но проснуться не смогла.

Примечания:

Ох, друзья

Даже не знаю, что это такое нашло на меня :с

Сейчас по уши в другой работе, но на волне этого захотелось отвлечься. Дай, думаю, вернусь к этой теме

2017 год, емое....

Я не помню, как впервые увидел его. Это странно, потому что в книгах, когда ты встречаешь человека, которому предстоит определять всю твою дальнейшую жизнь (и, с большой вероятностью, смерть), всегда полагается ощутить что-нибудь эдакое.

Rakugan, “Игрок”.

По утрам все еще было холодно, и Саяка успела порядком замерзнуть, пока бежала мимо серого сонного залива, мимо железной дороги, по узким улочкам — вверх, вниз, опять вверх. Чуть дыша, она влетела на школьный двор — сердце яростно колотилось о ребра — и будто с разбегу на стену налетела.

Бежала она зря. Кёко нигде не было.

Саяка растерянно огляделась (язык горел и прилип к гортани). Да нет, Кёко не заметить нельзя — если ее не слышно, значит, ее здесь и нет. Может, опаздывает?.. Но утро Саякино враз посерело. Если не придет, загадала девочка, пусть день пролетит скорее. Кому он нужен без Кёко?

— Э-эй, Мики! — окликнул ее кто-то, и Саяка обернулась.

Это Мацуда, как его там, Тота спешит к ней от школьных ворот — тоже запыхавшийся и весь пунцовый. С его-то ростом да длинными ногами он мог бы быть и проворнее, но вместо этого он постоянно путается в своих шнурках, на физкультуре всегда прибегает последним. Саяка неловко помахала ему рукой.

— Я за тобой от самого парка бегу, звал даже, но ты не слышала, — обиженно сказал мальчик, будто это Саяка провинилась в том, что так быстра. — За тобой что, гнался кто-то?

— Да так, маньяк один, Мацудой зовут, — Саяка скорчила рожицу, чтобы не вздумал обижаться всерьез — с него станется. — Меня тут ждал кое-кто.

По ее голосу и догадаться нельзя было, что только начавшийся день для нее уже закончился.

— И не дождался? — уточнил Тота. Видно, не мог поверить, что так бывает — сам-то он однажды прилежно ждал у ворот школы пару часов, когда Саяку оставили после уроков.

— Все-то тебе знать надо, — недовольно хмыкнула девочка и несильно стукнула его кулачком по плечу. — Пошли, чего здесь торчать.

Начальная школа в Танабе была маленькая, скромная, и в такую рань сюда притащились только они двое. Чуть позже начнут подтягиваться первоклассники с родителями, все на взводе и принаряженные, а одноклассники Саяки и Тоты, наверное, и вовсе соберутся в последний момент. Этот год — их последний год в младшей средней школе.

Саяка прошмыгнула внутрь, Тота — за ней. Пустые коридоры, украшенные разноцветными гирляндами и листочками с поздравлениями, в утренней тишине смотрелись дико и как-то жалко. Вчера она, как выпускница, вместе со старостой и еще парой отличниц весь день вырезала и складывала бумажные цветки сакуры, а потом клеила, клеила, клеила их в длинные ожерелья. Была там и Кёко, которая, видно, просто искала случая свалить из дома и пошататься где-нибудь без дела. Томимая скукой, она даже пыталась помочь Саяке и чуть не опрокинула бутылку клея на готовые цветки. Девчонки зашикали на нее, а Саяка нахмурилась, но рассердиться не смогла.

— Приходи завтра пораньше, — подмигнула ей Кёко, перед тем как приложить два пальца к непокрытой голове и ловко спрыгнуть с подоконника во двор. Двери были не для нее. Держать обещания тоже было не для нее.

Они сидели на скамейке перед актовым залом.

— Уже решил, в какую школу пойдешь? — спросила Саяка — просто для того, чтобы разрядить тишину. Средних школ в Танабе было всего две, и выбор был настолько неинтересный, что девочка упрямо его откладывала. Тота, как видно, тоже.

— Не-а, — сказал Тота, рассеянно глядя в потолок. — А ты?

Что-то в его послушном и дружелюбном тоне раздражало Саяку. Или она сердилась на него за то, что он пришел вместо Кёко?

— А я решила, — злорадно сказала она. — В Вакаяме есть одна, с углубленным немецким.

У Тоты даже рот приоткрылся от удивления. В другое время Саяка согласилась бы с тем, что в такие минуты он делается даже милым, но сейчас ей почему-то ужасно хотелось его подколоть. Чуть-чуть.

— Но ведь это два часа на поезде? — заволновался он.

— Поселюсь у тетки.

— Ты не говоришь по-немецки!..

— Подучу за каникулы.

— Саяка, ты серьезно сейчас?!

— Да чего ты всполошился-то? — засмеялась девочка. — Не тебе же туда таскаться.

— Может, и мне!..

Тота обиженно смолк, и Саяке вдруг стало очень стыдно. Она прекрасно знала, о чем он сейчас думает. Пряча взгляд, девочка сделала вид, что щелкает его по носу.

— Хорош шуметь, Тота. Я пошутила. Это шутка была, слышишь?

Когда год назад все в классе стали торопливо влюбляться и разыгрывать драмы, они с Тотой поклялись на мизинцах, что никогда не будут заниматься такой чушью, а теперь она сидела рядом с ним на скамейке и прямо чувствовала, не глядя, как у него полыхают щеки.

* * *

На линейке их было всего ничего. Полкласса слегло с гриппом, и даже староста, едва ли не в слезах, позвонила утром Танияме-сенсею и сказала, что не сможет прийти. Саяка припомнила, что вчера она все чихала без удержу. “Бедняга”, подумалось ей. Кёко тоже не явилась, но тут девочка готова была спорить на свой новенький фотоаппарат — нет у нее никакого гриппа, наверняка здоровехонькая бродит по побережью и кидает гальку в воду, а может быть, убежала на мыс. Да ну её к черту.

— Не пришла твоя подружка? — вполголоса спросила Танияма-сенсей, когда в перекличке они добрались до её имени.

— Сакура-тян, наверное, тоже болеет, — мрачно сказала Саяка. Сенсей покачала головой и что-то отчеркнула в блокноте, а потом близоруким взглядом обвела притихший класс.

— Ребята, — сказала она печально (почему печально? почему у нее всегда такой голос?), — с нами теперь учится новенький. Ягами-кун, пожалуйста, расскажи нам о себе.

Саяка обернулась — из вежливости. Она все еще злилась на Кёко и в то же время не могла дождаться, пока закончится урок, чтобы бежать на ее поиски, и в то же время хотела забыть о ней и пойти с Тотой в парк, и поэтому глядела на этого мальчика рассеянно и чуточку равнодушно. Это не он утром топтался у крыльца, не зная, в какую сторону открывается дверь? Да нет, тот вроде повыше был.

— Ягами Лайт, приятно познакомиться, — тихо сказал мальчик. Его и разглядеть-то было трудно, свет из окна бил по глазам. — Мне одиннадцать лет, мы с родителями приехали из Осаки, — он замолк, явно не зная, что еще сказать. — Мой папа работает полицейским. И еще у меня есть сестра.

Саяка чуточку оживилась. Полицейский? Она и сама иногда представляла, как бежит по следу преступника или одна отстреливается от десяти бандитов. Как-то раз они с Тотой и Кёко шатались по набережной, и Кёко согласилась сыграть роль пиратки, которую преследует прибрежная полиция — в лице Саяки и ее преданного напарника, конечно. Было потрясно. Может, Ягами тоже любит такое?

Солнце на секунду померкло, и Саяка увидела, что глаза у него какого-то странного, медового цвета, а меж бровей морщинка. Волнуется.

— Как здорово! — немножко преувеличенно сказала Танияма-сенсей. — Ягами-кун, а как зовут твою сестренку?

— Мадока-тян, — с облегчением сказал Лайт. — Она пока еще маленькая совсем, даже в школу не ходит.

* * *

— А потом что? — Хомура аж вперед подалась. Глаза у нее так и сверкали. Саяка уныло покачала головой.

— Я проснулась, — просто сказала она.

— И все? — разочарованно спросила Миса. — Слушай, а как он выглядел? Ты ведь раньше его во сне не видела никогда, правильно?

— Да я вроде как даже не обратила внимания, — призналась Саяка. — Понимаешь, я весь сон как бы думала об этой подруге своей, Кёко, кажется, и о том мальчике, который краснел все время. А на Лайта только один раз и посмотрела. Он… светленький такой, щуплый. Лицо очень серьезное, — добавила она. — И будто бы чуть веснушек. Глаза еще такие, медовые.

— Ой, девочки, у нас свой медиум, — подпрыгнула Миса, но Хитоми успокаивающим жестом положила ей руку на плечо:

— Ты могла бы узнать его, если бы встретила? — деловито спросила она Саяку.

Саяка неуверенно кивнула. Потом спохватилась:

— Да где же я его встречу? Это ведь сон был.

Исследователи Неопознанного растерянно переглянулись.

— В Танабе, может быть? — робко предложила Хомура. — Мы с родителями хотели съездить туда на каникулах.

И в ту же секунду Саяка уже знала, что поедет.