Госпиталь для душ (гет)

— Подожди, ты серьезно?

Не могло же ей послышаться такое? Или могло?

Они садятся напротив друг друга. Фреда видимо трясет. Он подпрыгивает на месте, сжимает губы добела, да и сам весь бледнеет враз, так что даже веснушки сливаются в пустоту. Лицо его становится схожим на один сплошной фонарь.

— Абсолютно. — Если электричество и солнце по нелепой случайности исчезнут, человечество не пропадет, не заблудится в темноте, ведь у него все еще будет эта ослепительная улыбка. — Гермиона, только представь, какие приключения ждут нас вне этих стен, сколько всего захватывающего, потрясающего мы упускаем! Нам может не выпасть другой шанс.

Все это она прекрасно представляет, однако не представляет совершенно, как в реальности провернуть его дерзкую задумку (а то, чем та грозит, и подавно).

Образ Фреда как будто волшебным мановением перестраивается в ее сознании. Нет, безусловно она видела и понимала, кого он собой являет и на какие безумства готов пойти, лишь бы потешиться, но теперь-то, сдается, он чересчур далеко заходит за границы дозволенного.

— Я думала, ты любишь нашу клинику.

— Так и есть, — кивает Фред. — Хотя, как и ты, я не считаю ее достаточным. Когда ты в последний раз видела горизонт? Не через отверстие в заборе, а по-настоящему? — поспешно добавляет он и, напуская на себя самый жалостливый, какой только имеет в своем арсенале, вид, складывает ладони в умоляющем жесте. — Пожалуйста, Гермиона. Я очень тебя прошу, давай хотя бы попытаемся.

Неубедительно.

— Нельзя же просто взять и уйти, — охает она.

— Почему бы и нет? — пожимает плечами Фред. — Перед нами все дороги открыты, вопрос лишь в том, хватит ли у тебя храбрости.

— Я трусиха, по-твоему?

Фред что-то бормочет в сторону (при этом, кажется, закатывая глаза) и нежно берет обе ее ладони.

— Послушай, — вкрадчиво начинает он, — ты одна из самых смелых людей, которых я когда-либо встречал. Ты сильная и способна на многое, я точно знаю. Подумай, не пожалеешь ли, если откажешься.

— Даже если соглашусь, что толку? Нам не выбраться незамеченными.

— А вот и нет! Я выяснил, всю неделю Филч с утра до ночи торчит в подсобке, вместо него дежурят Крэбб и Гойл. Этим типам особое отношение не требуется, отвлечем их как-нибудь, а сами сбежим через черный вход в подвале — ключи сопрем у нашей Маразматички, когда она чаевничать пойдет. Опережая твой вопрос: скорее небеса разверзнутся, нежели Жаба не свалит потрепаться с Трелони. Тем более, что Джордж пообещал помочь и взять часть миссии на себя.

— Но как же?..

— Уйдет следом за нами, не волнуйся. Фордж славный малый и вполне самостоятельный, справится. А если нет, то я флоббер-червь.

— Кто?

— А, — небрежно отмахивается Фред, — у Стэнли подцепил.

Зерно сомнений в ее сердце не успевает дать росток, и она понимает, что постепенно оседает под безудержным натиском своей яркой (во всех смыслах) любви и падает — уже стремительно — в сумасшедшую фантазию, полную неожиданных виражей и всплесков.

— Ладно, допустим, нам удастся. А дальше? Вокруг забор, если ты забыл.

— Можно вылезти через расщелину у деревянной площадки. Я видел, как Хагрид там возился, но пока вроде не закончил этот свой р-р-ремонт.

Она делает последнюю попытку сопротивления. Нет, вовсе не Фреду — себе:

— А мистер Дамблдор? И мисс Лавгуд? Они ведь расстроятся. Я не хочу их огорчать.

— И не будешь. Все равно долго мы там не прошляемся — когда заметят, что нас нет, сразу же кинутся на поиски. Или ты думала, мы им побоку? Ну, что скажешь? В жизни все надо попробовать!

Гермиона в задумчивости наклоняется, обхватывая руками колени. Невольно у нее вырывается:

— Секс, наркотики и рок-н-ролл.

— Чего?

Фред прищуривается, дергает уголком губ и…

— Не знаю. Мистер Малфой всегда это добавляет после фразы «В жизни все надо попробовать».

… закатывается смехом.

— Нашла кого слушать.

Следующим вечером Фред заглядывает к ней, предупреждая, мол, готовься, уже завтра все случится. Просыпается она в диком волнении и заранее страшится — вдруг что-то пойдет не так? Пусть Фред и обещал всю вину взять на себя в случае чего, она ему не позволит. Уж если тонуть, то вместе.

Но план осуществляется куда успешнее, чем она предполагала. Обдурить Крэбба с Гойлом действительно оказывается делом нехитрым — помогает с этим не столько Джордж, сколько мальчик по имени Ли, весьма удачно закатывающий истерику в центральном холле. К его невыносимо громкому голосу они уж лет сто как привыкли, и все же раз за разом поражаются этакой удивительной способности часами орать не просто непрерывно, но главное — так истошно, пронзительно, раздражающе, одним словом, мозговыедательно. Гермиона ему неизменно сочувствует и изредка, если дежурные разрешают, даже навещает, всей волей стараясь не плакать. Уж слишком надрывные эти вопли.

По пути к подвалу они сталкиваются только со здешней Рапунцель — с Локонсом, что их, впрочем, совсем не беспокоит: у него память такая, в какой вообще ничего не задерживается, не говоря уже о неспособности ясно выражаться.

Вскоре Гермиона ловит себя прыгающей с забора, а уже за ним ее ловит Фред. Покидая территорию клиники, Гермиона чувствует целую гамму эмоций — от стыда до предвкушения. Последнее руководит ей с завидной уверенностью, потому она привычным жестом крепко стискивает фредовскую ладонь, звонко смеется и с гордо поднятой головой, как истинная бунтарка, делает первый шаг навстречу неизвестному.