Лимонный пирог для скоя'таэля

День всех влюблённых окутывал Новиград ярким весенним солнцем, рассыпая в прозрачном воздухе морозную сладость Имбаэлка. Косые солнечные лучи проникали сквозь оконное стекло, растекаясь тёплым золотом по светлой кухне, где на столе красовался экзотический цветок лимонного пирога.

Сотканный из бледно-жёлтого крема и рассыпчатого бисквита.

Ароматный и воздушный, с сочными дольками лимона.

И абсолютно непригодный в пищу.

Чарис расстроенно смахнула лезущие в глаза пряди, оставляя следы муки на лице. Длинные светлые волосы, собранные утром в небрежный пучок, угрожали окончательно рассыпаться, а из одежды на ней была лишь длинная серая футболка. Глаза её блестели, а губы расстроено выгнулись подковкой, — чувство разочарования от проваленной затеи, которой она так бредила последние несколько дней, перехватило изнутри горло. Пьянящий с утра яркий, звонкий день звучал издёвкой, канув в пропасть бессмысленных трудов, а кисло-сладкий аромат дразнил вкусовые рецепторы, вызывая обречённый вздох.

— Да это просто какая-то нелепая ирония. Знал бы он только… — Чарис нервно рассмеялась, покусывая фалангу большого пальца. Её плечи были напряжены, словно она вновь вернулась в Аретузу, где ей необходимо было сварить сложное зелье для экзамена. Воздух зудел концентрированным обилием лимонного запаха, и Чарис поспешила распахнуть окно и впустить зимнюю свежесть. Обычно молочное небо сегодня поражало бледным голубым простором, а историческая часть Новиграда походила на праздничную открытку: светлые, с красночерепичными крышами дома кутались в пушистые белые мантии, торжественно сверкая на солнце разноцветными каменьями, а по заснеженным мощёным улочкам спешили прохожие. Хулиганским жестом колючий морозец обнял девушку за плечи и разрумянил ей щёки наглыми поцелуями, небрежно выметая роящиеся в голове мысли, оставляя Чарис наедине с солоноватым привкусом пустоты. Она ожидала, что пульсация городских артерий будет покалывать крошечными зарядами вдохновения на кончиках пальцев, но вместе с пролитым зельем из неё словно утекла уверенность.

— В конце концов, чем он любит заниматься в День всех влюблённых? Может, ему понравится измываться над глупыми чародейками? — пробормотала она, наблюдая за смеющимися парочками. Маленькая девушка в бирюзовом пальто несла букет пышных белых гортензий, что-то весело щебеча парню в кожаной куртке, и Чарис покачала головой, пробормотав что-то о нерадивых остроухих.

Перед глазами возникла шрамированная, язвительная улыбка, и Чарис смущённо прижала ладони к пылающим щекам, словно тот, для кого предназначался пирог, мог узнать о её глупом провале.

Их взаимоотношения с Иорветом напоминали потрескивающую наледь над водой: стоит сделать неосторожный шаг, и провалишься в ледяной омут, стиснутый чернотой. Иронично, что эльф жил буквально в паре шагов от неё, из-за чего их встречи походили на неизбежный закон мироздания. Чарис не раз ловила на себе сочувствующие взгляды своей наставницы, Маргариты Ло-Антиль, или выслушивала дружеские подколки Фелиции Кори, которая находила в этом долю романтики. Участник обеих Северных войн, командир скоя’таэлей, Иорвет считался живой легендой, но когда на Чарис падал взгляд единственного глаза, она видела обозлённого мужчину, с предубеждением относящегося к чародейкам. Даже странно было подумать о том, что у них с Иорветом могли иметься общие знакомые. Бывая в одной компании с Геральтом и Лютиком, Чарис старалась держаться на расстоянии от диковатого эльфа. Саркастичный и желчный, представитель гордого народа Aen Seidhe производил эффект электромагнитного поля. Стоило Иорвету появиться, как кто-то невидимый катастрофически быстро выкачивал воздух, а все присутствующие походили на заряженные частицы, в центре которых небрежно располагался эльф с ужасным фиолетово-бордовым шрамом и повязкой на правом глазу, скрывающей, как однажды девушка узнала от Геральта, отсутствие оного. Иорвет мог просто молча потягивать эль с отсутствующим видом, будто и не было вокруг ни остальных, ни бурных обсуждений, а его ладонь с длинными, сильными пальцами — покоиться на столе, притягивая на себя взгляд Чарис. В голову при этом то и дело лезли дурацкие мысли об этих пальцах, и Чарис ощущала покалывающие кожу разряды, зудящие электричеством по всему телу, вызывающие беспокойное желание прикоснуться к золотисто-смуглой коже. Но стоило Иорвету вступить в разговор, как эта ладонь оживала, принимаясь красиво жестикулировать, словно проживая рассказ одновременно со своим владельцем, а плотно сжатые губы вдруг улыбались так, что становилось и болезненно-сладко, и горько от того, что улыбка эта предназначалась не ей.

Чарис казалось, что каждый раз, когда она вот так, исподтишка наблюдала за ним, она совершала нечто непозволительное, крала то, что не принадлежит ей, чтобы урывками, жадно, залпом окунаться в эту сладкую горечь. Пока в один из таких дней, после какого-то выступления Лютика, по её спине не проскользнуло холодной змеёй непонятное ощущение, заставившее девушку поднять взгляд и с ужасом столкнуться с ядовито-зелёным глазом.

Она помнила, как густо покраснела и испуганно отвернулась, и никто даже не заметил этого, а ей казалось, что у неё огромными буквами на лбу пылает, что она пялилась на Иорвета. Она была чародейкой, только недавно закончившей Аретузу, подающей надежды, но в этот момент ощутила себя любопытной девчонкой, которую застукали за чем-то неприличным. Ей стало душно, и, глубоко вздохнув, Чарис поняла, что не дышала уже несколько долгих секунд. Когда потом их взгляды вновь встретились, Чарис увидела глумливую улыбочку и ехидство в его взгляде. Ранее особо не замечавший девушку, как нечто несущественное, с чем приходится мириться только из вежливости наличия общих знакомых, с тех пор Иорвет вдруг словно вспомнил о её существовании, и Чарис периодически ощущала на себе непонятный взгляд единственного глаза. Теперь она окончательно уверилась в том, что он терпеть не может чародеек, потому что его колющая неприязнь почти прожигала кожу.

Усугубил положение ещё и переезд. Сняв небольшую квартиру в Новиграде, девушка не предполагала, что в этом же доме мог жить скоя’таэль. Столкнувшись с ней однажды вечером на лестничной площадке, эльф разразился злонасмешливой тирадой на Старшей Речи о dh’oine ⁽¹⁾ и чёртовых ведьмах, и Чарис, с трудом подавив в себе гнев и возмущение, быстро скрылась за дверью. Подобные встречи напоминали поединок, где девушка со звоном отбивалась от острой стали непонятного злобного настроения эльфа, и Чарис с завистью думала о тех, кого Иорвет считал своими друзьями или хотя бы соратниками. Она ни разу не видела, чтобы он так относился к тому же Геральту, даже к Лютику, которого явно считал легкомысленным цветочным повесой. Несправедливость предвзятого отношения к ней, как к чародейке, раздражала, Иорвет бесил её, и вместе с тем она то и дело, как мотылёк, тянулась к шальному зелёному пламени, пока сильные красивые руки вырисовывали небрежные движения.

Однажды, когда Чарис подрезала стебли у букета цветов, ей пришла в голову безумная идея попробовать наладить контакт с эльфом. Приближался День всех влюблённых, и девушка решительно настроилась приготовить что-то вкусное для него, чтобы сбавить градус его неприязни. Тогда она почему-то решила для себя, что это должен быть пирог. Конечно, не в виде пресловутого сердца, но вкусный и яркий, как солнечный день.

Утро праздника обливало город прозрачным мёдом, и Чарис вскоре воодушевлённо летала по кухне под любимую музыку, перемешивая ингредиенты и нарезая лимоны. Пахло цитрусом и ванильным кремом, и девушка мурлыкала про себя слова любимых песен.

В один момент она потянулась за коробкой с сахаром для пудры, при этом случайно что-то задев. Чарис бросила взгляд вниз, и у неё упало сердце. По жёлтой воздушности растекалась сиреневая жидкость, быстро впитываясь в нежные прослойки, а рядом лежал маленький флакон с открытой крышкой.

— Нет… Нет-нет-нет… — залепетала девушка, долгую секунду шокировано наблюдая с застывшей в воздухе рукой, как бледнели последние капли зелья. Затем, словно кто-то, наконец, повернул тумблер, пачкая пальцы в креме, она схватила склянку с остатками сиреневых капель на дне и посмотрела на неё так, словно держала сороконожку.

— Да откуда ты, блин, взялся?! — Чарис была готова разрыдаться, так и стоя со злополучной склянкой в руке. Ей захотелось зажмуриться и запищать от обиды, размахивая руками, как маленькая девочка. Все её жалкие старания были посланы к чёрту одним неаккуратным движением. Более вероятно, что пирог был испорчен, и внезапное подозрение на то, что это было за зелье, щекотало подкорку сознания. Оставалось понять, как оно вообще оказалось на этой полке. Все ингредиенты для зелий и мазей Чарис за неимением отдельной комнаты хранила на кухне в определённом шкафчике, из-за чего всегда тщательно следила, чтобы все склянки и баночки находились в строго отведённом для этого месте.

Она старательно вымыла руки, перед этим выбросив злополучную склянку в мусорное ведро, и подумала о Фелиции, когда та пару дней назад забирала у неё кое-какие эликсиры. Весёлая хохотушка и ученица Филиппы Эйльхарт, Фелиция Кори славилась необычными причёсками, любовью к экспериментам, а также беззаботностью по части внезапных свиданий и небрежному отношению к порядку. «Невозможно сотворить настоящую магию, если твой разум бесконечно простаивает в строго отведённом месте». Подобная лёгкость подруги забавляла, но впервые она была готова посмотреть на это как на злую шутку. Чарис схватила телефон и спешно принялась набирать номер. Она нетерпеливо кружила по кухне, когда, наконец, на том конце разлилась какофония музыки и множества голосов. Фелиция была весела и говорлива, хотя и явно занята, и Чарис принялась спешно допрашивать подругу.

Когда вскоре она вынырнула из разноголосья в тишину родной квартиры, нарушаемую лишь негромким напевом музыки, то с тяжёлым вздохом прижала к себе телефон. Происходящее напоминало любовный роман, какие иногда они любили читать с Фелицией, и Чарис нервно захихикала, представив, как с коварным видом подмешивает любовное зелье в пирог сумасшедшему скоя’таэлю.

Отложив в сторону телефон, Чарис расстроенно склонилась над своим творением…

Стук в дверь заставил её растерянно отвернуться от окна. Чарис захлопнула створки заледеневшими пальцами и поспешила к двери, обняв себя руками в попытке согреться. На пороге стоял Лютик, бросаясь в глаза лиловой курткой.

— Чарис! — радостно заулыбался бард, смотря на неё прозрачно-голубыми глазами. — Как чудесно ты сегодня выглядишь, даже с этой мукой на лице. Что ты делаешь дома в такой день?

— Определённо жду тебя, — кокетливо пропела она, закрывая за Лютиком дверь, и принялась спешно стряхивать налипшую на лицо муку перед зеркалом, попутно думая о том, что, наверное, из всех её знакомых и друзей только Лютик мог целенаправленно прийти к ней и потом искренне удивляться, почему она дома.

— Тогда я напишу шедевр, который станет легендой, а потом уйду последователем пророка Лебеды, потому что сегодня, как никогда, вероятен риск того, что женщины меня доведут, — ворчливо заметил Лютик, снимая куртку.

— Случайно перепутал валентинки? — Чарис шутливо ткнула его кулачком в плечо. — Пойдём, я налью тебе чаю.

— Не смешно, Чарис. О, у тебя тут вкусно пахнет! — войдя в знакомую небольшую кухню, Лютик восхищённо уставился на пирог. — Я и забыл, что толком не ел с утра.

— Не трогай! — испуганно дёрнулась к нему девушка и мягко, но настойчиво подтолкнула в сторону стола, где в вазе красовался букет розовых гвоздик, и Лютик с выражением крайнего недоумения опустился на стул. Чарис достала цветочные чашки и насыпала в чайник заварку, вспыхнувшую в воздухе букетом вишни и карамели. Старенькое радио негромко запело очередной хит, и некоторое время они просто молчали, пока грелась вода для чая. Лютик с выражением глубокой философии на лице рассеянно откинулся на спинку стула и теребил оторванный от букета листочек, а Чарис прислонилась спиной к столешнице, не замечая, что несколько прядей щекочут ей лоб.

— Так что у тебя случилось? — поинтересовалась Чарис, разливая ароматный чай по чашкам и доставая упаковку заварных трубочек с кремом для Лютика. Лимонная взвесь выветрилась, и воздух дышал зимней свежестью и сладковатым цветочным запахом.

Он замялся, взял трубочку и с аппетитом откусил.

— Видишь ли, мне очень неловко, но я пришёл попросить тебя кое о чём.

— Ты меня заинтриговал. — Чарис устроилась напротив и подула на горячий чай. — Тут какая-то тайная и драматичная история?

— Да. Нет. — Он с тяжёлым вздохом закатил глаза. — Мне надо, чтобы ты забрала кое-что для меня из галереи художников.

— А сам ты это почему не можешь сделать?

Лютик с очередным трагичным вздохом принялся за вторую трубочку, запивая чаем. Чарис с выжидающим любопытством поглядывала на него, постукивая по столу пальцами.

— Видишь ли, я хотел подарить Присцилле картину. Там такие краски… Ей должно понравиться, у неё удивительное чувство прекрасного. — Он неожиданно мягко улыбнулся, отчего его глаза стали похожи на безоблачное летнее небо, и Чарис на мгновение позабыла о том, что Лютик славился репутацией заядлого бабника и хлыща. — Она находится в галерее, но там… Схоластика, — Лютик досадливо поморщился.

— Схоластика — это разве не… Оу, — захихикав, Чарис чересчур резко прижала ладонь к губам и ойкнула, чуть было не опрокинув при этом чашку. Пара красных капель упали на белую глянцевую поверхность. — Ты умудрился отметиться ещё и у дочери известного мецената?

— Не смешно. — Лютик передёрнул плечами с недовольной физиономией, отчего стал похож на сердито нахохлившегося кота. — Схоластика — это исключительно работа, и ничего больше. Я не мог забрать картину раньше, потому что она пришла только сегодня. А теперь я не могу прийти в галерею, потому что там меня может ожидать вспыльчивая романтичная особа, обижать которую в День всех влюблённых… неразумно.

— Ты ожидаешь, что я поколдую и выкраду у неё твою картину? — Чарис подняла руки и пошевелила пальцами в воздухе.

— Если такое возможно, было бы значительно проще, но на самом деле я рассчитывал, что ты сходишь и сама заберёшь её, — закончил на торжественной ноте он.

Чарис издала звук, схожий с фырканьем кошки, и откинулась на спинку стула.

— Хитрый. Я теперь вместо Геральта?

— Ну, пожалуйста, — он подался ближе и сложил руки в умоляющем жесте. — Посмотри, какой прекрасный сегодня день! Такой день буквально создан для великих подвигов и старинных баллад, которые так нравятся Присцилле. А она и так была на меня обижена последний раз, и я вовсе не хочу её расстраивать. Ты, как чуткий, добрый и сердечный человек, ценитель искусства, должна понимать, что порой настоящий шедевр рождается в самом жерле войны. В конце концов, — с запалом продолжал Лютик, — ты мой хороший друг, который, конечно же, не бросает своих друзей в беде.

Он заметил, как Чарис странно на него поглядывает, а её губы подрагивают, словно она собиралась всё это время что-то сказать и постоянно обрывала саму себя. В следующую секунду она заливисто рассмеялась, и Лютик возмущённо втянул в себя воздух.

— Ладно, схожу я к твоей Схоластике. — Чарис всё ещё улыбалась, а в её серых глазах плескалась смешинка. — В конце концов, должен же быть хоть у кого-то сегодня нормальный День всех влюблённых. — Она скривила губы, вспомнив о пролитом зелье.

Лютик заметно оживился и принялся рассыпаться в благодарностях, и Чарис поспешно скрылась в спальне, оставляя недопитый чай остывать. Пока она переодевалась в длинную шерстяную юбку и свитер крупной вязки, Лютик что-то громко рассказывал за дверью о том, как он выбирал картину и к кому и куда надо будет ей подойти. Распущенные волосы Чарис забрала наверх и закрепила заколкой. От привкуса разочарования не осталось и следа, и она отчасти была благодарна вторжению Лютика. В конце концов, что бы мог изменить её так называемый подарок? Она представила, с каким насмешливым презрением встретил бы её пирог Иорвет, и её передёрнуло. Нет, день и правда был слишком хорош, и она не хотела добровольно портить его порцией унижений от чёртового эльфа.

— Ты не против, кстати, если я подожду тебя здесь? — Из кухни показался Лютик с чашкой, доедавший очередную трубочку. Чарис мельком взглянула на него, собираясь. — Я толком и не завтракал с утра, пока решал дела в студии.

— Оставайся. В холодильнике есть еда. Только не смей трогать пирог, Лютик. Я серьёзно. — Чарис нырнула в пальто и, обернувшись, строго посмотрела на поэта. Поколебалась, не шибко веря в послушание Лютика, и поэтому добавила для пущей убедительности: — Он для Иорвета.

Лютик ошеломлённо посмотрел на неё.

— О, так ты… Это подарок для него? В честь сегодня? У вас никогда просто… Ну, по крайней мере, я не видел, чтобы… Я уверен, что ему понравится, — быстро закончил он бессвязную речь.

Чарис со вздохом бросила на него мрачный взгляд.

— Да, подарок. Не уверена, правда, что он оценил бы его.

— Но ты… — открыл было рот Лютик, но она уже помахала ему рукой и выбежала из квартиры.

Новиград встретил её запахом выпечки и разноголосьем суетного города, который куда-то спешил даже в казавшейся застывшей другой эпохе, уютной сказочности исторической части Пути Славы. Купив в ближайшей кофейне ароматный кофе, Чарис направилась к трамвайной остановке. Чтобы добраться до галереи художников, ей следовало ехать в Золотой Город, и она мысленно перебирала в голове информацию от Лютика в попытке ничего не забыть, пока трамвай с тихим шумом постукивал колёсами. Перспектива общаться с набалованной дочерью известного богача не особенно воодушевляла, и Чарис уже успела мысленно пожалеть, что так легко согласилась пойти на поводу у Лютика. В конце концов, это он, по всей видимости, что-то учудил, раз не желает видеться с этой Схоластикой, вот шёл бы и разбирался, а не вмешивал в дело других. Да и какова вероятность, что, увидев вместо Лютика какую-то незнакомую особу, эта Схоластика не решит разобраться с возможной соперницей? Из того, что Чарис когда-либо читала о ней в сводке сплетен, это то, что Схоластика Готт славилась весьма капризным и ревнивым характером. С другой стороны, почему вообще Схоластика должна быть в галерее, а не пить дорогущее шампанское вместе с каким-нибудь поклонником в модном ресторане?

«Уж я бы, во всяком случае, так бы и сделала, а не ждала сомнительного повесу и не возилась бы на кухне с дурацкой выпечкой для психованного эльфа», — пронеслось зловредным голоском в голове.

Трамвай слегка проскрипел, оповещая о скорейшей остановке, и Чарис поспешно вышла на свежий воздух.

В отличии от Пути Славы, где царила атмосфера уютных узеньких улиц, вымощенных камнем, Золотой Город дышал старинной историей в обрамлении слепящих огней, стекла и бетона. Старая архитектура смешанных стилей, изысканная и яркая, здесь существовала рука об руку с неоном и стеклом, а в центре торжественным цветком возвышались башни Делового Центра. Золотой Город был сердцем культуры и экономики Новиграда, где круглосуточно кипела жизнь. Напыщенная, суетная и шумная, как флиртующая молоденькая кокетка. Здесь стояли театры, галереи и бизнес-центры, а в модных жилых домах жили богатые бизнесмены, политики, богема или золотая молодёжь вроде Схоластики.

Новиград напоминал элитный клуб для снобов, где среди зеркал в массивных рамах рококо и изящной готической мебели красовался залитый неоном бар, богатый на выбор напитков, а по зеркальному паркету сновали тысячи пар ног в разномастной обуви: от потёртых кед до изящных босоножек по последнему писку моды. И как у любого клуба, у этого были свои ходы и секреты, где самый тёмный и грязный закоулок служил каморкой для очередных тайн разношёрстных гостей этого заведения.

Современное пятиэтажное здание галереи художников с большими окнами и высокими потолками, напоминающее арт-объект из острых граней стекла и железа, встретило Чарис сверкающим холлом с зелёными растениями в кадках и небольшим количеством посетителей. Рыженькая девушка на ресепшене, узнав о цели её визита, сразу проводила её к менеджеру, и Чарис вспомнила о том, что Лютик пугал её Схоластикой, уже когда выходила на улицу с упакованной картиной в руке.

— Ну ладно, в конце концов, почему я вообще должна была дёргаться из-за чьей-то богатенькой дочки? Лютик получит свою картину, а потом сам пускай и дёргается, — проворчала она. Видимо, в картине мира Лютика любая девушка, независимо от её социального положения и материального достатка, так или иначе выжидала его у окна с томными вздохами, будь это даже её день рождения или конец света. Впрочем, настроение у неё значительно улучшилось, и свой поход она воспринимала скорее как развлечение.

Когда Чарис вернулась домой, её встретил Лютик, по-хозяйски распивающий которую по счёту чашку чая. Чарис аккуратно прислонила завёрнутую в крафт-бумагу картину к стене и принялась расстёгивать пуговицы пальто.

— О, ты принесла её, — обрадовался Лютик, то и дело заглядывая на картину, будто мог разглядеть что-то сквозь слои коричневой бумаги. — Схоластика была там? Она что-то говорила?

— Не было твоей Схоластики. Думаю, что она, в отличии от некоторых, занимается сегодня тем, чем и положено заниматься в такой день, — хмыкнула Чарис. На самом-то деле она всегда относилась ко Дню всех влюблённых равнодушно, считая его простой безделицей, но сегодня всё вдруг стало особенно обострённым, приправленным едкой лимонной кислотой. — А ты — свинтус, — добавила она беззлобно, шлёпнув удивлённого Лютика обеими ладонями по плечам, — раз сам почуял, что довёл девушку до такого состояния, что теперь трусливо засылаешь друзей на передовую.

— Не трусливо, — запротестовал он, отступая на шаг и возмущённо махнув рукой с чашкой. Чарис скрылась в дверном проёме. — Не трусливо, а проявив здравомыслие. И потом, не доводил я её ни до какого такого состояния. Просто она чересчур… легковозбудима. Зато теперь, благодаря твоей неоценимой помощи, я смогу обрадовать Присциллу и устроить ей действительно хороший праздник, — с чувством глубокой признательности произнёс Лютик.

— Лютик! — Из кухни вдруг показалась встревоженная Чарис. — Где пирог?

— А я его отдал, — со спокойной уверенностью отозвался Лютик, открыто глядя на девушку.

— Как? Кому? — Чарис почувствовала, как сердце тревожно пропустило удар.

Во взгляде Лютика вдруг проявилась какая-то торжественность, отчего она напряглась.

— Иорвету, конечно, — словно само собой разумеющееся ответил он, и Чарис ощутила, как у неё подкашиваются ноги. Она растерянно шагнула к Лютику, машинально касаясь ладонью шероховатой поверхности стены.

— Ты, верно, шутишь? — пролепетала она.

— Конечно же нет, — несколько возмущённо отозвался Лютик и воодушевлённо продолжил: — Как ты могла такое подумать? Разве уместны шутки в подобных делах, Чарис? Ты забыла, что я поэт, а значит, помимо сложения стихов и баллад, в моё искусство входит чтение гораздо более тонкой материи, чем рифма. Я, конечно же, говорю о чтении душ…

— Каких таких делах, Лютик?! — голос сорвался до тонкого писка, и Чарис закашлялась.

— Чарис, я всё прекрасно понимаю, и тебе не стоит оправдываться или скрывать свои чувства. — Лютик смотрел на неё с полной серьёзностью во взгляде, что она так редко наблюдала в нём и отчего происходящее казалось вдвойне нелепой шуткой. Не мог этот день так коварно посмеяться над ней. — Я понимаю, что ты влюблена в Иорвета, и это замечательно! Конечно, я понимаю твои сомнения. Иорвет бывает достаточно груб и злобен, у него остались травмы после двух ужасных войн, а ты к тому же ещё и не эльфка, но насчёт последнего — уверяю тебя, твои прелестные ножки и чудесные светлые волосы запросто покорят сердце любого мужчины, тем более эльфа. Иорвет хоть и военный, но в первую очередь представитель Aen Seidhe, а значит, умеет оценить прекрасное как во внешней красоте, — он окинул девушку красноречивым взглядом, — так и во внутренней. Что же касается пирога, то, судя по запаху, вышел он у тебя превосходно.

— Ты сказал ему, что этот пирог готовила я? — она с трудом удерживала себя от того, чтобы не схватить Лютика и не помчаться с ним в качестве щита в квартиру к эльфу, пока не стало слишком поздно. Зачем она только оставила его в квартире? Почему не забрала с собой и не выбросила в первое же ведро?

— Разумеется! — Казалось, Лютик даже обиделся. — Конечно, я не стал называть твоё имя, но достаточно чётко намекнул на белокурую особу, что с полной симпатией готовила сей изыск, дабы смягчить его благородное, но чёрствое сердце. Ты не представляешь, насколько приятно мне было побыть в этот говорящий день вестником любви, тем более для тебя, ведь ты так помогла мне! Ты настоящий друг, и мне очень хотелось сделать что-то хотя бы вполовину такое же хорошее.

Чарис тяжело рухнула на пуф в коридоре, затем вскочила и принялась кружить, нервно размахивая руками.

— Он его не съест! — облегчённо выдохнула она. — Боже, он его не съест.

— Конечно же, съест, — принялся успокаивать её Лютик.

— Слава всем богам, он не станет его есть. — Не обращая внимания на него, Чарис продолжала сновать туда-сюда. На губах у неё блуждала нервная улыбка. — Он не съест его, потому что я грязная dh’oine и мерзкая ведьма.

Лютик издал звук, словно подавился воздухом.

— Ты слишком плохого мнения о себе и о нём, Чарис. Поверь моему опыту, любовь если и не способна сделать из тролля грациозного павлина, но ей вполне подвластны такие вещи, как отречение от предрассудков и переосмысление своих взглядов. Поверь, ещё немного, и мы увидим, как вы оба…

Его слова прервал яростный грохот в дверь, и они оба как по команде повернули головы. Чарис прижала ладонь к губам и округлившимися от ужаса глазами смотрела на дверь, словно на её месте сейчас разверзнется портал в ад. Лютик недоумённо нахмурился и переводил взгляд с двери на Чарис и обратно, а затем в его глазах заплескалась паника.

— Открой, сука!

Ярость, прозвучавшая в до ужаса знакомом голосе, заставила Чарис с шумом втянуть в себя воздух. Лютик судорожно выдохнул и теперь пялился на дверь круглыми глазами оленя, на которого ночью мчится автомобиль.

— Это ко мне, — поспешила успокоить его Чарис, чувствуя, как голос получился при этом чужим и скрипучим. Она дёрнулась в сторону входа и краем глаза заметила, как Лютик зачем-то сорвался с места вместе с ней, и теперь они вдвоём жались около двери во взаимном ужасе.

— Я знаю, что ты там, — прорезавшаяся злоба пробирала до мурашек.

— Может быть, ты перенесёшь нас куда-то? — тихим, дрогнувшим голосом предложил Лютик. Чарис моргнула, изучающе глядя на него. Можно было бы пошутить, что на самом деле-то Иорвет как раз-таки за ним и пришёл, потому что нечего без спроса чужие кулинарные шедевры раздавать. Судя по всему, бард и сам, видимо, уже начал осознавать, что сделал что-то не то. Или же открыть дверь и действительно обороняться современным достоянием поэзии, как щитом? Она нервно захихикала, чем вызвала у Лютика панический выдох. Или, в конце концов, и правда открыть портал и забрать с собой Лютика, пока зелье не закончит действовать? Но тогда Иорвет останется один в таком бешеном состоянии, абсолютно причём не виноватый в том, что оказался в этой ситуации.

— Послушай, — вдруг собранно заговорил Лютик, выпрямившись, — мне кажется, я что-то не то сделал, и, может быть, я сам попробую поговорить с ним?

Побледневший, он уже было потянулся к замку, когда Чарис развернула его за плечо и резко сунула ему в руки куртку, а к ней добавила и картину. Затем щёлкнула замком и распахнула дверь, практически впечатываясь в мужскую грудь.

— Ты! — в бешенстве рыкнули ей над ухом.

— Иорвет, я… — начал было достаточно уверенно Лютик, но тут же растерянно заозирался, когда Чарис, стараясь не смотреть на скоя’таэля, принялась подталкивать его к лестнице.

— Иди. Живо! — шикнула она на него, только сейчас заметив, что Лютик продолжал нервно сжимать чашку с остатками чая.

Она перевела взгляд на возвышающегося над ней Иорвета и столкнулась с кипящей яростью. Иорвет был высок, выше, чем многие её знакомые, но именно сейчас Чарис явственно ощутила, какая она маленькая рядом с ним. Её пригвоздило к полу, не давая шелохнуться, и она могла лишь сжимать и разжимать пальцы, словно ритуал перед сложным магическим заклинанием.

— Чарис… — позвал её Лютик, опасливо поглядывая на эльфа. Он так и держал в руках скопом картину, куртку и чашку и, казалось, был готов сорваться на помощь девушке.

— Правильно, иди, — заметил неожиданно спокойно Иорвет, бросая на него быстрый взгляд, и это спокойствие отозвалось в воздухе кратковременным затишьем перед нарастающей жуткой грозой, после которой не останется живых.

И Чарис поняла, что сама выписала себе приговор и с нетерпением ожидала все последующие дни личную плаху, потому что в следующее мгновение к её губам прижались чужие, неожиданно мягкие, криво усмехающиеся на её очередной выпад в их словесных перепалках. Целующие жёстко и непреклонно, словно неопровержимое право, на которое она сама же и льнёт согласием.

— Этого ты добивалась? — ехидный шёпот произвёл эффект щелкнутого выключателя в тёмной комнате. Чарис ещё долгие две секунды растерянно пялилась на Иорвета, чувствуя на губах привкус его поцелуя. Подавшись ему навстречу, будто прося о продолжении. Словно очнувшись от наваждения, она дёрнулась назад и покосилась на его левую руку, которую эльф всё это время держал немного позади себя, узнавая блюдо с ярко-жёлтым пирогом, у которого не хватало куска.

— Иорвет, — она сделала пару глубоких вздохов, пробуя восстановить сбившееся дыхание, и инстинктивно выставила перед ним ладони, отступая на шаг, — это недоразумение. Лютик не должен был отдавать тебе пирог.

— А разве ты готовила его не для меня? Подмешала какую-то колдовскую дрянь, стерва. Чтобы меня влекло к тебе так, что я больше ни о чём другом думать не мог, — он процедил это с какой-то злой болезненностью и смачно, непонятно выругался на Старшей Речи, нависая над Чарис и приобретая вдруг угрожающее сходство с хищником. Он приблизился и как-то странно медленно втянул носом воздух, вдыхая тонкий аромат нарциссов, исходящий от светлых девичьих волос, и у неё взволнованно забилось сердце от этой ужасающей близости. Чарис ясно видела ходящие желваки на совершенных острых скулах, часть уродливого шрама, выглядывающего из-под повязки, нервно, по-звериному дёрнувшийся заострённый кончик уха, лихорадочное зелёное пламя единственного глаза и вдруг поняла, что Иорвет дико напряжён. Буквально физически ощутила ту тяжёлую волну, что исходила от него, и у неё возникло чёткое ощущение загнанной в угол мыши. Лютик ушёл, и ей оставалось одной разбираться с находящимся под воздействием любовного зелья бешеным скоя’таэлем, который и в обычное время не отличался приятным расположением духа. Ей захотелось бежать, бежать и не оглядываться, и одновременно было больно представить, что она может перестать смотреть на него, что он сейчас отстранится, уйдёт, будто ничего и не было. «Чтобы меня влекло к тебе так, что я больше ни о чём другом думать не мог». Не этого ли действительно она хотела? Чтобы он смотрел на неё и улыбался так, как он умеет, как улыбается друзьям, но никогда ей.

— Это разве не то, чего ты так хотела, bloede beanna⁽²⁾? — вкрадчивый, обманчиво-ласковый голос щекотал тёплым дыханием чувствительную кожу возле уха, на последних словах сорвавшись до злого рычания. Он был так близко, что можно было случайно коснуться его неосторожным движением. Чарис порывисто обняла себя руками.

Грёбаная идиотка. Не на что-то ли большее ты рассчитывала, когда решила испечь этот чёртов лимонный пирог? До смешного глупо, с приторным душком дешёвых любовных романов. Да она сейчас просто свихнётся от происходящего абсурда. Не думая, Чарис поднесла пальцы к губам, где, казалось, клеймом остался выжжен его поцелуй. Нет. Поцелуй от зелья. И от Иорвета не укроется этот её жест. Эффект пройдёт, а он, наверняка, будет помнить, как она трогала свои губы, потому что помнила поцелуй. Потому что хотела…

— Да не хотела я, чтобы так вышло! — с негодованием вскинулась Чарис. Она выпрямилась, вскинула подбородок, и теперь вся её поза выражала раздражение и готовность защищаться. — Боже, Иорвет, я абсолютно случайно пролила это дурацкое зелье. Просто давай ты сейчас пойдёшь к себе или подождёшь, и я попробую найти какое-то противоядие и…

— Или мы сыграем в твою игру, но по моим правилам, — прошипел Иорвет, перебивая, и улыбнулся так, что у Чарис ослабли ноги.

Он занёс над ней левую руку, продолжая удерживать в ней блюдо с пирогом, и Чарис испуганно дёрнулась. Это не укрылось от его внимания, и эльф издевательски засмеялся.

— Что такое? Я не собираюсь делать тебе больно, — елейным голоском отозвался он и добавил с нехорошим весёлым азартом, от которого ей стало дурно: — Лишь сравнять счёты.

— Что ты имеешь в виду? Нет, что бы ты ни придумал, я не буду в этом участвовать, — испуганно запротестовала Чарис, а в голове возникла мысль использовать заклинание и усыпить его, пока зелье не выветрится само. Она отшатнулась, но Иорвет вдруг нагло сграбастал свободной рукой её за талию, притягивая к себе, и сочно поцеловал в губы.

— Сдаётся мне, так ты становишься куда более покладистой, mo cathu⁽³⁾, — съехидничал Иорвет, буквально вталкивая девушку в её же квартиру и захлопывая за ними дверь.

— Да ты с ума сошёл! — Чарис возмущённо оттолкнула его и вновь была схвачена и прижата железной хваткой к мужскому телу. — Прекрати так делать! Ты же не можешь… — слова дрогнули, повиснув на кончике языка. — Ты же не собираешься делать так каждый раз, когда я пытаюсь сопротивляться? В конце концов, я могу сама сделать тебе очень больно, — мстительно заметила она, стараясь сохранить твёрдость в голосе.

— Прекратить делать как? — издевался над ней Иорвет. — Так? — он жарко поцеловал её, задев при этом зубами нижнюю губу, и Чарис тихонько ахнула, что не укрылось от его острого слуха. — Что ты, у меня и в мыслях не было как-то манипулировать тобой, beanna⁽⁴⁾. Или, может, ты как раз хочешь, чтобы я не прекращал? — почти нежно сказал Иорвет, взирая на Чарис сверху вниз своим прищуренным глазом.

Вздрогнув, она отвела взгляд.

— Перестань паясничать. — Чарис нахмурилась, чувствуя, как горит её лицо. На неё нашло странное смятение, словно бы Иорвет вдруг открылся не желчным ненавистником dh’oine и бывшим скоя’таэлем, а до дрожи в коленках красивым и статным мужчиной. Обнимающим её не из-за проклятого зелья, а из залихватского желания смутить. Наверное, что-то такое эльф всё же прочитал у неё на лице, потому что посмотрел на неё с каким-то хитрым пониманием. — Пожалуйста, отпусти меня, — голос получился каким-то натянуто-надломленным, и она закашлялась, отчётливо чувствуя его тепло и особый, дымно-лесной запах. С затаённым ужасом понимая, как невероятно сложно быть прижатой к нему и не прикасаться в ответ. — Ты же и сам прекрасно знаешь, что всему виной зелье.

Он язвительно поцокал языком, и глаз его сверкнул.

— Не надо было играть с огнём, beanna, — заметил он. — Bloede, как от тебя пахнет, — простонал он, приникая лицом к её волосам и замирая. — Маленькая мерзкая ведьма, что ты только со мной сделала… Ты и представить себе не можешь, как меня к тебе тянет.

В его словах проступила обречённая злость, без тени улыбки и привычной ей обыденной весёлой злобы. Чарис попыталась унять бешено бьющееся сердце, облизнула губы и с удивлённым нервным смехом внутри себя отметила, что не шевелится, будто боясь разворошить нечто дикое и опасное. Его рука продолжала требовательно прижимать её к телу, пресекая возможные безуспешные попытки вырваться, и лоб Чарис касался мягкой ткани футболки. На мгновение ей показалось, что Иорвет уже и сам забыл, что хотел сделать, что зелье странным образом путает его мысли, вынуждая метаться в приступе неконтролируемой влюблённости и агрессии. Но вот он выпрямился, а в его взгляде заиграл знакомый пугающий огонёк. Он буквально занёс брыкающуюся Чарис на кухню и с глухим стуком небрежно опустил блюдо на стол.

— Боже мой, да ты больной псих! — раздражённо попыталась оттолкнуть его Чарис, когда её нагло подхватили за талию и усадили на стол так быстро, что она не успела толком опомниться. — Чего ты от меня хочешь?

— Я влюблён в тебя, — промурлыкал Иорвет, находясь настолько убийственно близко, что Чарис вдохнула аромат его парфюма — табачно-древесные нотки. Зачем она только это сделала? Ей вдруг стало так болезненно-сладко и одновременно мучительно-горько, что захотелось заплакать и ударить его, и чтобы он погладил её по голове, словно маленькую, и шептал что-то успокаивающее. Ведь если бы он знал! Если бы он только знал…

Взгляд скользнул к правому острому уху, где у Иорвета были две металлические штанги в виде маленьких стрел — что угодно, лишь бы не сталкиваться с ним взглядом. Сквозь тонкую шерсть юбки её колени упирались в его бёдра. Солнце прикасалось к ним мягким золотом, но здесь мир, казалось, сошёл с ума, сузившись до несчастного абсолюта, и всё, что происходило до этого с ней, с ними отступило на задний план, словно её квартира оказалась точкой разделения мира на несколько реальностей. Разве в нормальном мире его ладони могли сжимать её талию, позволяя находиться настолько непозволительно рядом, что она могла чувствовать тепло его дыхания? Даже сквозь рыхлую вязку свитера она ощущала стальные пальцы, и ей показалось, что он обожжёт её, если коснётся оголённой кожи. Лучше бы она заставила его уснуть, чтобы никогда не слышать этих мурлычущих слов. Лучше бы он поцеловал её ещё раз.

— Конечно, я псих. — Призрак блуждающей полуулыбки сменился кривой усмешкой. Глаз его разгорался, как у кота.

— Ты же не серьёзно? — Чарис показалось, что кто-то усадил её в автомобиль и выжал предельную скорость, забыв про тормоза, а впереди ядовитой зеленью светилась гибельная пропасть. — Брось, ты и сам понимаешь, насколько это всё смешно. — Болезненная обида сдавила грудь. Такое бывает, когда долго и упорно готовишь важный проект, а потом тебе вдруг объявляют, что ты слишком неопытна для такой работы. Слишком наивная. Слишком dh’oine. Слишком не подходящая для гордого Aen Seidhe.

— Не серьёзно считаю тебя хитрой bloede cailleach⁽⁵⁾? Или не серьёзно играю в твою игру? Mo cathu, сейчас я серьёзен в отношении тебя как никогда. — Казалось, что капля сиреневого зелья лишь добавила новые грани издевательскому настроению Иорвета, превращая эльфа в шипящий коктейль колючего сарказма и едкой страсти, и Чарис с внутренней дрожью почувствовала сквозь свитер, как его пальцы погладили её небрежным движением. Перед глазами чернели линии, змеиными изгибами скользнувшие из-под футболки по шее. Ей всегда было интересно, как на самом деле выглядит его татуировка, и иронично, что сейчас ей стоило лишь протянуть к нему руку. — Ты думала, что тебе всё сойдёт с рук и ты просто поиграешь со мной? Ты говоришь, что могла бы сделать мне больно, но вместо того, чтобы решить проблему как чародейка, кричишь и брыкаешься будто маленькая девчонка. Ты влюблена в меня, beanna, и так хотела моего поцелуя, что решила воспользоваться радикальным методом? — он глумливо засмеялся. Вспыхнув, Чарис со злости замахнулась для пощёчины, но Иорвет перехватил её руку и под её ошеломлённый взгляд прижал к губам.

— Я не влюблена в тебя! — Чарис протестующе вырвалась, поспешно прижав руку к заходящемуся сердцу, словно эльф угрожал прямо сейчас отрезать её.

— Поэтому нам и надо сравнять счёты.

Он вдруг потянулся за пирогом. Чарис настороженно следила за его действиями.

— Никогда не имел лично дел с зельями, — проговорил Иорвет, и она шокированно смотрела на его не обезображенную шрамом половину лица, вдруг догадываясь, что задумал эльф.

— Ты думаешь, что я наемся любовного зелья и стану такой же маниакально влюблённой в тебя? Приворотные зелья так не работают, Иорвет.

Она различила предательское сомнение в собственном голосе. На самом деле она не знала, что будет с нею. Никогда она не испытывала желание опоить кого-то любовным варевом ради мнимой любви, не сказать, что настолько увлекалась их изучением, и вот, словно в злую насмешку, день принял очертания высоченного нахального эльфа, лицо которого исказила дикая гримаса, так иногда пугающая её.

— Тогда тебе и нечего бояться? — хмыкнул он, сверкнув глазом.

Время замерло, концентрируясь в его движениях. Округлившимися глазами Чарис неотрывно смотрела, как Иорвет зачерпнул немного кремовой прослойки и приблизил пальцы к её губам, словно и не замечая покрасневших щёк.

— Cáemm a me⁽⁶⁾, — произнёс он тише. Так тихо и легко, запросто, что Чарис забыла, как дышать, а после рвано выдохнула от нехватки воздуха и прикрыла на мгновение глаза, чувствуя ноздрями лёгкий лимонный аромат. Мог ли голос обладать такой силой, что жизнь за стеклом казалась бледной выдумкой? Лимон мешался с древесным ароматом, проникая восхитительной отравой в лёгкие, и Чарис ощущала, насколько же Иорвет живой. Невозможный, сильный, колючий. За одну чёртову секунду она осознала, что не сможет не сделать этого, потому что негромкий голос прозвучал даже не приказом или просьбой. Это было сродни древнему заклинанию, от которого у неё по всему телу пробежала волна мурашек, заставляя внутренне затрепетать, пока постулат его неизбежной правоты давил к земле. Такого элементарного решения проблемы. Почему? Почему она просто не сделает то, что было правильно?

Она приоткрыла рот и послушно обхватила его пальцы, мгновенно чувствуя на языке кисло-сладкую воздушность.

— Смотри на меня, — потребовал Иорвет, когда Чарис хотела было смущённо отвернуться. Она осторожно облизнула его пальцы, чувствуя, как горят щёки под внимательным взглядом. — Вот так, хорошая luned, — удовлетворённо заметил он чуть хрипло.

И улыбнулся так соблазнительно-порочно, что Чарис полубезумным взглядом следила, когда он зачерпывал новую порцию крема и подносил к её рту. Она ухватилась за его запястье, и Иорвет мягко, но настойчиво высвободил руку.

— Neen⁽⁷⁾. — В глазу мелькнул насмешливый огонёк. — Не отвлекайся, mo cailleach⁽⁸⁾. Смотри на меня, — повторил он.

Её губы скользнули по длинным пальцам, оставляя влажный след, пока она неотрывно смотрела в яркий, как летняя листва, глаз. Чарис буквально увидела себя со стороны — сидящую неподвижно, с прямой спиной, обхватывая ногами бедро Иорвета, когда тот устроился удобнее, так, что теперь их ноги оказались переплетены. Её серые глаза шокировано смотрели на Иорвета, потому что она видела себя, пошло облизывающую его пальцы под этим его непонятным взглядом вместо привычной надменной гримасы. Крем обволакивал нежностью, заставляя чуть ли не подпрыгивать от удовольствия. Чарис почувствовала, как принялась ёрзать по гладкой поверхности стола и вовремя оборвала себя, ощущая прямой и откровенный взгляд Иорвета на себе. С ней определённо что-то происходило, и это должно было напугать её, но вместе со страхом она испытывала безумие. Ужасное желание прикоснуться к нему, стянуть с него футболку, сказать, что она…

Она издала непонятный полувсхлип-полувздох, вовремя прикусив губу.

— Ты хотела что-то сказать, mo cathu? — насмешливо прищурился Иорвет, и Чарис помотала головой. Он усмехнулся и отошёл, распахнул сначала один кухонный шкаф, затем другой и со звоном достал вилку.

— Думаю, нам стоит закрепить результат, моя упрямица.

Чарис сглотнула. Иорвет уже вновь вернулся на своё место. Он с непринуждённым видом отломил вилкой кусочек бисквита и протянул ей.

— Иорвет… — Чарис притихше смотрела на него, сжимая край стола побелевшими пальцами. Она дрожала и не могла толком назвать причину своего состояния. Кожа горела, и она задыхалась в угаре, а внутри кто-то вцепился когтями во внутренности и с садистским наслаждением скручивал их, задевая острыми когтями сердце. Кончик языка щекотало нетерпеливым жжением.

— Ну же, — едва слышно отозвался он, улыбаясь одними уголками губ, и Чарис, повинуясь тяжёлому взгляду, послушно взяла тающий во рту бисквит и проглотила. А следом за ним — ещё кусочек, и ещё…

— Я люблю тебя, — со слезами в голосе прошептала Чарис, чувствуя себя выпотрошенной, несчастной и голой. И как только она сказала это, невидимый мучитель ослабил хватку, отпуская органы, и она с поспешным облегчением повторила спасительную мантру. — Люблю тебя. Люблю…

Она сознавала, что дело не в зелье, ведь она уже испытывала это, проживая день за днём, а зелье же словно впервые открыло ей глаза, бросив не слишком радостную правду в лицо. И всё же невидимая сила вытягивала из неё слова, шёлковой лентой обдирая внутренности, и, как ни странно, с каждым сказанным словом охлаждая нутро ментоловым компрессом, — одновременно являясь проклятием и спасением. Чарис судорожно вздохнула и не заметила лёгкое прикосновение к лицу.

— Видишь, в кого ты меня превратила? — негромко поинтересовался Иорвет. Впервые в его тоне послышалась спасительная мягкость и странная нотка грусти. Это будто надломило что-то внутри неё, и Чарис коснулась его плеч, испытывая болезненное облегчение. Невыносимо было находиться в такой опасной близости от него и не касаться. У неё задрожали губы, а небольшая светлая кухня вдруг заблестела и поплыла перед глазами.

— Пожалуйста, прошу… — всхлипнула она, с запозданием думая, что сейчас он отстранится, оставляя её, униженную, медленно гибнуть от концентрации яда в крови, но вместо этого он в очередной раз поцеловал её. Уже не грубо, как в первый раз, протяжно и мягко. Её руки обвили его шею, притягивая к себе, и Чарис почувствовала, как легко Иорвет поддаётся, буквально впечатывая её в себя.

Металл зазвенел о фарфор. Иорвет запустил пальцы в воздушную массу светлых волос, освобождая их из плена заколки. Он ожидал, что целовать чародейку, приворожившую его, будет приторно-сладко, с привкусом гнили, как квинтэссенция его отношения к проклятым ведьмам ещё со времён Первой войны. Она вечно выхаживала перед ним, раздражающая невинно-хрупким видом, трясущая при каждом повороте головы своими мерзкими высветленными патлами, любящая подсматривать за ним, словно он был интересным экспонатом в музее. Но губы этой дряни, стоило только впервые их коснуться, оказались соблазнительно-сладкими, как само искушение, и растекающаяся по венам ярость опаляла разогретой карамелью.

Иорвет кипел от ярости, что эта тварь решила так пошутить с ним, и одновременно в голове бились гонгом отвратительные в сладком безумии мысли.

Чарис-Чарис-Чарис.

Зелье, которое было в куске лимонного бисквита, бурлило в крови, заставляя его метаться по квартире в почти смертельном желании броситься к ней. Он обрывал себя на малейшей попытке произнести рвущиеся наружу слова — достаточно было внезапного хаоса в голове. Невозможно, недопустимо, неправильно! И виной этому больному помешательству была определённо она. Ему хотелось уничтожить её и одновременно целовать-целовать-целовать, захлёбываясь от этого яда.

Слабый девичий стон сорвался ему в рот, выбрасывая адреналин в разгорячённую кровь, и губы Иорвета стали злее, исступленнее. Он резко потянул край свитера вверх, обнажая светлую кожу, лишь на мгновение разрывая то, что теперь даже нельзя было назвать поцелуем, чтобы затем вновь требовательно прижаться к её губам. Руки до боли сжимали её тело, предвещая скорые синяки. Он сорвал лифчик, втянул в рот торчащий розовый сосок и почувствовал, как она со всхлипом выгнулась под ним, раздвинул её ноги, бесцеремонно задирая юбку и целуя, целуя, целуя… И её руки, тянущиеся за ним, как она смотрит на него затуманенным взором, бессвязно водит ладонями по его спине, запускает пальцы в волосы, трогает его, целует жадно, рвано, смазанно. Руки одной из тех мерзких dh’oine, от которых его воротило и которые причинили немало боли его народу. Нетерпеливые и жаждущие его. И пахло от её кожи не вонью или едкой магией, а цветами и мёдом, одурманивая так, что он был готов сорваться с цепи оголодавшим зверем и впиться губами в тонкую шею, пока она не задохнётся. Если ей так хотелось напоить его этой дрянью, он собирался утащить её следом в огонь, чтобы никого не осталось в живых.

— Иорвет, — Чарис звучала испуганно, — это какое-то безумие…

Она практически лежала перед ним, когда он резко отстранился. Взъерошенная и раскрасневшаяся, опираясь локтями на стол. Он слышал её тяжёлое, сбивчивое дыхание, видел скомканное кружево белого лифчика под грудью. Он и сам тяжело дышал, чувствуя себя охотничьей гончей, набредшей на след дичи. Или лисом. Ему захотелось рассмеяться от иронии.

— Посмотри, во что ты превратила меня. Обоих нас. — Чарис слышала, как Иорвет заскрежетал зубами, а его лицо озарила недобрая улыбка. Он странно, по-звериному подался к ней. Кому-то из них следовало срочно остановить это безумие, пока не зашло слишком далеко. Чарис смотрела на него, думая, что вот сейчас его разум или хотя бы гордое эльфское эго поставят жирную точку. Гоня от себя мысль о том, как, собственно, смешно то, что она сама не стремится это прекращать.

Это разве то, чего ты хотела? Холодную магию, руководящую действиями и желаниями?

— Останови это, — жалобно прошептала Чарис и заметила, как после её слов у него дёрнулся кадык.

Им необходимо остановиться, и тогда она сбежит в душ и смоет его с себя, пока она ещё не перемазана в нём полностью, и больше не будет ничего.

Она мучительно выжидала, что он вот-вот уйдёт. Должен. Очнётся и вылетит пулей от мысли, чем мог вот-вот заняться с ненавистной чародейкой, грохнув дверью. А потом они оба будут ходить мимо друг друга и делать вид, что ничего не было. Благодарить мысленно каждый раз при очередной встрече его выдержку, потому что ничего так и не было.

— Ты действительно хочешь этого, beanna, или просто пытаешься хоть как-то исправить ситуацию? — Изуродованное шрамом лицо исказила сардоническая усмешка. Иорвет находился у неё между ног, отделяемый её зелёной юбкой. Высокий, сильный и широкоплечий, в чёрной футболке и простых джинсах, окутывающий своим особым табачным запахом. До невозможности горячий и до ужаса реальный. Настоящий.

Она медленно прикрыла глаза. Кружилась голова, и кухня внезапно показалась душно-тесной. Невидимые следы его пальцев горели ожогами. А потом Чарис качнула головой, и он негромко рассмеялся.

— Я скажу тебе, что сейчас чувствую. — Чарис заворожённо смотрела в горящий зелёным огнём глаз. Иорвет улыбался. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, — повторил он слегка хрипло. — Негодница, тебя бы стоило наказать за твою выходку. — Он прищурился, сжал пальцы на правой руке.

Горячая, как патока, волна окатила её изнутри, согревая теплом. То, каким тоном он это произнёс, выворачивало наизнанку, покрывая спину мурашками. Она дрожала в этой лихорадке, следя, как Иорвет снял футболку, обнажив золотисто-смуглое сильное тело и контур лиственной татуировки, лозой оплетающей грудь от шеи и ниже, по животу, к поясу джинсов. И шрамы. Множество шрамов пересекали грудь и плечи, цвели одному ему известными письменами, будто рассказывая о пережитой непростой жизни. До них хотелось дотронуться, прослеживая подушечками пальцев шероховатые грубые края. Чарис ясно ощутила себя наивной, ветреной девчонкой рядом с ним. Не удержавшись, она протянула руку, коснулась пальцами удивительно гладкой на ощупь и тёплой кожи, замечая при этом, как он вздрогнул, а затем её запястье резко перехватили сильные пальцы, отстраняя.

— Я уже говорил, чтобы ты не отвлекалась. Пока что. — Уголки его губ дрогнули в наглой, ехидной усмешке. — Имей терпение, mo cathu, не всё даётся легко и просто магией.

И Чарис поняла, что то странное эфемерное чувство, которое на какие-то мгновения воцарилось между ними, то ложное и хрупкое спокойствие развеялось утренним маревом. Перед ней всё ещё был глумливый, неуравновешенный эльф. Это всё ещё был Иорвет.

Даже будучи околдованным любовью, этот сумасшедший эльф умудрялся оставаться собой.

Он дёрнул, развязывая, пояс, нашёл застёжку и, расстегнув молнию, ловким движением избавился от её юбки. Пояс при этом остался у него в руке.

— Дай мне свои руки, — он выпрямился, цепким взглядом впиваясь в её лицо, и Чарис со стыдом и возбуждённым ужасом вспомнила, как несколько мгновений назад бесстыже выгибалась под ним. — Боишься, Чарис? — произнёс он всё с той же тенью усмешки, замечая её нерешительность. И словно что-то неуловимо изменилось, невидимое для глаза — миллисекунды вечности в лепестках распускающегося бутона. В его голосе проскользнули новые, до того неведомые ей нотки. — Мы всё ещё играем по моим правилам, но в твою игру.

Их взгляды встретились, и Чарис поймала себя на мысли, как её тянет прикоснуться к вечно сомкнутым в жёсткую линию губам, стирая язвительную усмешку. Мягкая ткань оплетала её запястья, прижимая ладони друг к другу, кончики огрубевших пальцев задевали кожу, когда она подалась ближе, осторожно целуя его в уголок губ, где начинался шрам, и ощущая, как он замер. А следом она ахнула: «Боже!» — когда Иорвет резко прижался к ней внизу и поцеловал в шею.

— Всего лишь я, — насмешливо прошептал Иорвет. — Что такое, mo cathu? Давай же. Не смущайся и не мешай мне дать нам то, чего мы так оба хотим. — Пламя в его глазу стало темнее.

Чарис опустила ресницы и бросила взволнованный взгляд на перевязанные крепко запястья. В следующее мгновение она оказалась обхвачена за талию и поставлена на ноги.

— Ты знаешь, что делать, cailleach⁽⁹⁾.

Её бросило в дрожь, когда она стояла к нему спиной, и его вкрадчивый негромкий голос щекотал тёплым дыханием матовое плечо. Обволакивал тёмным соблазном с кремовой воздушностью, увлекая податливо прогнуться над столом. Длинные светлые волосы рассыпались, закрывая обзор, и Чарис подняла удивлённый взгляд, когда на стол легли её блокнот и карандаш.

— Хочешь, чтобы я написала тебе поэму? — вырвалось у неё.

— Вряд ли ты справишься с этим так же хорошо, как истинный Aen Seidhe. Особенно в таком состоянии. — Чарис с лёгкостью представила возвышающегося позади эльфа, с театральной издёвкой наблюдающего за ней. — Но я успел заметить, с каким любопытством ты любишь следить за мной, так что сегодня мы закрепим пройденное.

Звякнула пряжка ремня, и Чарис взволнованно поджала плечи, дёрнув связанными руками. Её так и подмывало обернуться, когда широкая ладонь смазанным движением прошлась по ягодице, награждая несильным шлепком.

— Не оборачивайся, — коротко приказал Иорвет. Она задрожала и испуганно выдохнула, когда он погладил округлую ягодицу, задевая край белья, а затем просто потянул ткань вниз. И Чарис уже плавилась, как воск на открытом огне, поэтому не думала сопротивляться и всхлипнула, когда эльф бесцеремонно прошёлся между её ног. — Расслабься, — хрипло выдохнул он. — Ты же помнишь, что я люблю тебя? — Она уловила насмешливые нотки, приправленные обескураживающей её мягкостью — поразительный контраст в те моменты, когда кажется, что у неё должна земля уйти из-под ног от его ярости.

Он слышал её частое дыхание, чувствовал, как она испуганно дрожала в его руках… А потом, тихо выдохнув, внезапно расслабилась.

— Так на чём мы остановились? Ах да, ты собиралась написать мне поэму. — Он продолжал гладить её, вызывая всё новые робкие стоны, бурлящие кровь. Взгляд сосредоточился на узкой девичьей спине. — Мы начнём с самого простого.— Иорвет криво улыбнулся. — Иорвет — самый красивый командир скоя’таэлей.

Удивлённый смех сорвался до неловкого стона под очередным движением сзади, и Чарис отчего-то испуганно распахнула глаза, словно боясь оказаться застигнутой с поличным. Игривые пузырьки смущённого азарта неслись по венам, покалывая теплом на кончиках пальцев. Со связанными запястьями было непросто удержать карандаш, и буквы не давались ровными линиями.

Их обоюдное помешательство походило на игру, где каждый заранее решил поставить на зеро, не имея за собой козырей, но разве Иорвет привык проигрывать?

Рука сорвалась жирным графитовым росчерком, сопровождаемая характерным рваным выдохом от мозолистых, наглых пальцев

— Как неаккуратно. — Он, однако, даже не думал останавливаться. Ему хотелось разрядки, член стоял так, что было больно, но ещё больше хотелось довести начатое до конца. — Чего же ещё ждать от dh’oine?

Чарис затрепетала, вздрагивая, ужаленная молнией, от небрежной лёгкости, с которой он погладил её поясницу, при этом задевая кожу чем-то посторонним. Волосы щекотали спину. Она покачивалась на волнах и не имела возможности удержаться — лишь отдаться течению и надеяться, что шторм окажется достаточно милостивым... Когда вдруг Иорвет убрал руку между её ног, а ягодицы обжёг внезапный шлепок от ремня. От неожиданности она вскрикнула.

— Иорвет! — вырвалось у неё.

— Мне нравится, когда ты так произносишь моё имя, — промурлыкал он. — Продолжим? Надеюсь, впредь ты будешь аккуратнее. Иорвет — самый хитрый командир скоя’таэлей.

Чарис было жарко. Страшно. Смесь из растерянности, паники и возбуждения расплавленной ртутью растекалась по телу, кружила голову. Она часто и глубоко дышала, практически не замечая уже, как её обнажённая грудь касалась прохладной столешницы. Одной рукой Иорвет обнял её за талию, сжимая крепче, другой неутомимо работал внизу. Чарис дрожала, и слова выходили медленно и неловко.

На очередном неаккуратном витке Иорвет вновь хлестнул её ремнём — несильно, но достаточно ощутимо.

«Иорвет — самый обаятельный командир скоя’таэлей».

Она сама не заметила, как увлеклась этой странной, сумасшедшей игрой по ублажению тщеславного эльфского эго. Иорвет что-то хрипло бормотал на Старшей Речи, то и дело доводя её до грани и неуловимо останавливаясь, вызывая у неё очередной всхлип, а она совершала ошибки, разгорячённая и дрожащая.

Шлепок.

«Иорвет — самый легендарный командир скоя’таэлей».

Рваные вздохи, алеющие следы на светлой коже. Её сиплые стоны стали чаще и беспорядочнее, а он то жестоко ускорялся, то нежно гладил её и явно получал удовольствие от её состояния на грани. И снова гладил, сжимал, шлёпал, и снова…

Шлепок.

Её била дрожь, когда она старательно выводила непослушной рукой «соблазнительный». Перед глазами плясали тёмные пятна. Дыхание сбилось, — так непрерывно она стонала и вскрикивала, и откинула голову ему на плечо, когда Иорвет потянул её на себя, потерянную и разомлевшую, и ускорился. А когда она уже была на пике, скользнул внутрь, заставляя её выгнуться. Тогда он будто пощадил её и смазанным ярким аккордом завершил их игру. Чарис вскинулась и вскрикнула.

Она тяжело дышала и чувствовала, как тяжело дышит он, притихше опираясь о его грудь. Его руки прижимали её тело к нему, не давая упасть на ослабевших ногах. У неё дрожали губы, пока он зарылся носом ей в волосы, вдыхая цветочно-медовый запах. Потом она обернулась и случайно встретилась с ним взглядом.

Его глаз блестел в растекающихся розоватых сумерках.

Иорвет поцеловал её, разворачивая к себе, сжал грудь, окончательно избавляясь от лифчика. Он подхватил её, давая обвить себя ногами, и Чарис запоздало почувствовала, что пояс больше не сдерживает её руки. А когда поняла — обхватила затёкшими руками его шею, задевая острыми ногтями застарелые шрамы, и прижалась к нему в поцелуе. Цветочный мёд перемешался с дымной листвой. Их объятия представляли амброзию беспорядочной путаницы чужих рук и непрестанных поцелуев. Сердце билось в груди, в висках, в крови. Они толкнули стол, послышался звон разбитого стекла. Купающиеся в этом наркотическом возбуждении, жмущиеся друг к другу, словно оголодавшие любовники. Забывшись в беспорядочном рое мыслей, Чарис водила ладонями по его горячей коже, куснула кончик острого уха и с восторженным испугом вскрикнула, когда Иорвет в ответ с утробным рычанием прижался к ней между ног.

Зелье бушевало в крови, и они оба, задыхающиеся от силы, растекающейся шипящей пеной, и с жадностью упивающиеся под бесконечными поглаживаниями, шлепками и покусываниями. Оно переливалось через край, и они захлёбывались друг в друге, измазанные лимонной магией. Мысли путались и гудели, а мир кружился в дикой пляске.

— Это. Всё. Твоя. Ебучая. Магия, — процедил Иорвет, гипнотизируя расстояние между их губами. Выплёвывал каждое слово ей в губы и неотрывно глядя в глаза, сжимая манящие изгибы ведьмовского тела.

Жёлтый мешался с зелёным, кружась темнеющими масляными каплями. Чарис чувствовала нетерпение Иорвета, с которым он стремился войти в неё, и сердце колотилось так быстро, без права на малейшую попытку освободиться. Она действительно задыхалась, а во рту разлилась солёным кровь, и Чарис сладко простонала, в очередной раз ища его губы и окончательно забываясь в свинцовой душной тяжести, окутывающей её тело, как кокон.

Его руки повсюду, и он хотел её и злился, что она опоила его душащей магией.

Стены раскачивались, она тонула в сметающем всё хаосе.

Последнее, что Чарис видела перед собой — искажённое лицо Иорвета и пляшущее безумное пламя.

* * *

Когда Чарис проснулась, сумерки разлились над городом сиренево-лиловой акварелью. Она зевнула в подушку и зябко повела плечами, кутаясь в одеяло. В мозгу вспыхнули яркие картинки недавнего сна, и с неё сорвало покрывало обыденной сонной усталости. Она испуганно села в кровати, замечая при этом, что лежит под одеялом совершенно голая.

— Не может такого быть, — она глухо простонала, пряча лицо в ладонях. Резко отбросила за спину спутанные после сна волосы, соскочила с кровати и быстрым шагом приблизилась к высокому зеркалу в бронзовой оправе. И обомлела.

На неё испуганно взирало округлившимися глазами собственное отражение, с распухшими губами, всклокоченное, с горящими на светлой коже беспорядочными синяками, образующими среди общего хаоса закономерные пять небольших точек. Застыв, она некоторое время просто смотрела на себя с ужасом и недоверием. Резко подхватила со спинки кресла халат и быстро завернулась в него, точно обжёгшись.

Это не могло быть реальностью.

Он не мог прийти к ней и целовать её, и трогать, и тем более признаваться в любви.

Это простосонпростосонпростосон.

Мысль билась пульсирующей жилкой на виске. Паника росла, вырываясь тремором в руках.

Ей захотелось закрыться в квартире, включить хороший фильм, завернуться в плед и пролежать так долго-долго, пока последние тени удушливого сомнения не растают.

Затем, словно очнувшись, Чарис прошлёпала босыми ногами на кухню.

На полу в темноте поблёскивали осколки разбитой вазы. Ворох цветов беспорядочно сгрудился в луже разлитой воды, а в стороне комком валялась её одежда.

На столе провокацией вырисовывалось блюдо с остатками пирога. Чарис потянулась к нему, собираясь выбросить, и взволнованно отдёрнула руки.

Во рту разлилось воспоминание нежного лимонного крема.

На противоположном конце стола у самого края лежал небрежно отброшенный блокнот. Она аккуратно подцепила его пальцами с осторожностью заряженной бомбы. Маленькая книжка раскрылась сразу на нужной странице, бросаясь в глаза неровной кардиограммой тёмного текста.

— Боже мой, что я натворила… — Блокнот несчастно шлёпнулся на стол.

Чарис сглотнула. Осознание взирало на неё со всех сторон, давило темнеющими стенами. Казалось, оно вот-вот поглотит её, отдаваясь ритмичным набатом. Только потом Чарис сообразила, что это билось в груди её встревоженное, растерянное сердце. До трясучки в поджилках она была готова повторять, как заклинание, что всё это был лишь дурацкий сон, неправда, морок, навеянный магией.

Не надо будет смотреть со стыдом в зелёную пропасть. Не видеть язвительно скривлённые губы и презрение во взгляде за то, что она якобы околдовала его.

За то, что он предложил ей выбор, а она сама метнулась к нему в объятия.

Но воспоминания, как назло, метались в голове беспощадными пчёлами. Оглушали. Кусали.

Когда в дверь постучали, Чарис уже собрала осколки, и ваза стояла целая, вместе с помятым остатком букета. Светильники на стенах налились приглушённым тёплым светом, отгоняя неуютный сумрак. Одежда была засунута в корзину в ванной, а пирог тщательно запакован и выброшен. Записная книжка так и лежала, сиротливо брошенная на столе.

Руки инстинктивно дёрнулись к халату, сминая дрогнувшими пальцами края. Ей представилось, что Иорвет решил вернуться и с издёвкой понаблюдать, как она будет краснеть и жалко оправдываться.

— Чарис, ты дома? — послышался девичий голос, и она облегчённо выдохнула.

Фелиция ворвалась в прихожую буйным ураганом морозной свежести и сладких духов, небрежно откладывая сумочку в сторону, и сразу принялась поправлять перед зеркалом стянутые в конский хвост волосы.

— От этих порталов вечно бардак на голове, — проворчала она, поморщившись и аккуратно заправляя выбившиеся прядки. — Прости, привычка.

Она сбросила модное пальто и оглянулась на подругу. В золотисто-белом свете маленьких светильников Чарис увидела, как Фелиция беспокойно вглядывается в неё, и посильнее запахнула халат, словно та могла научиться видеть сквозь одежду.

— Что-то случилось? Ты выглядишь… — она умолкла и просто замерла и смотрела. Как будто боялась сделать шаг навстречу.

— Да, всё хорошо, я просто уснула. — Чарис нервно пригладила распущенные волосы. Ей снова начало казаться, что они лежат всклокоченной пеной после того, как Иорвет запускал в них пальцы. Теплота мурашками пробежалась от макушки до пят, вызывая щекочущее чувство в пояснице, а носа коснулся древесный запах. Глаза заблестели яркими камушками туманно-серого кварца.

Фелиция Кори окинула её долгим недоверчивым взглядом. Её глаза сверкнули и прищурились.

— У тебя засос на шее.

Рука метнулась вверх, с едва слышным хлопком накрывая тёмное пятнышко. Как будто это могло помочь отмотать всё назад.

Зачаровывающее наваждение рассыпалось.

Фелиция удивлённо вскинула брови.

— Ты бы видела свои глазищи! Вылитая банши. Это ты так сердишься на меня? Боже, Чарис, правда, прости меня ещё раз. — Она обняла её, окутывая знакомой тёплой сладостью, и из Чарис по неслышному щелчку исчез груз нервной усталости, — такой лёгкой и пустой она себя вмиг ощутила. Ей захотелось рассказать всю правду, и она с трудом себя пересилила. — Или я чего-то не знаю? — Фелиция отстранилась, с любопытством вглядываясь в лицо подруги.

Чарис неловко отвернулась, делая вид, что поправляет пояс на халате, и услышала, как тихо хмыкнула Фелиция, прежде чем пройти на кухню. Она тенью последовала за ней и стремительно поспешила спрятать блокнот на самую дальнюю полку среди сухих трав.

— Зато ты бы видела, как Иоанн Деккерман бегал за мной, осыпая объяснениями в любви. — Голос Фелиции Кори вновь вернул привычные беззаботно-весёлые нотки, переливаясь наигранной театральностью. Она скинула пиджак на стул и устроилась на соседнем, закидывая ногу на ногу. — Откуда только столько прыти у старика? Может, байка про него и трёх мойр не такая уж и байка?

— Ты что, приворожила оксенфуртского ректора? — нервно усмехнулась Чарис. Голос дался странным и чужим, непонятно-скрипучим. Этот день приобрёл приторный вкус сахарного пирожного с противно-горьким кофе. Она преодолела желание прополоскать рот.

— Ну да, представляешь? — Фелиция досадливо пожала плечиком. — Я же писала тебе, что перепутала зелья. Ты не получила моё сообщение?

Её карие глаза беспокойно проследили за Чарис, когда та с прямой спиной опустилась на краешек стула напротив.

— Нет, я… Я была немного занята. Что значит ты перепутала зелья?

Чарис прикусила щёку, напряжённо вскидывая голову. Она сама заметила, что вопрос получился резче. Фелиция смутилась.

— Я перепутала зелья и случайно обманула тебя. Я забрала по ошибке любовное зелье. — Она принялась теребить серёжку. Чарис знала этот жест. Так Фелиция делала, когда чувствовала себя неуютно или нервничала: всегда начинала трогать свои украшения.

Кровь отхлынула от лица. Крутой вираж событий, который она думала, что уже преодолела, лишь обернулся временно пологим скатом перед заново набранной скоростью.

— А как же флакон у меня на полке? — поинтересовалась тихо Чарис.

— Это отдельный разговор. Но если коротко — там была сыворотка правды. — Фелиция кашлянула. Она как-то вдруг посерьёзнела, постукивая наманикюренными пальчиками по краю стола, а затем быстро заговорила, оправдываясь: — Ты позвонила мне, и я решила, что ты просто случайно разбила флакон. Я не думала… Они и по цвету похожи, я только потом вспомнила… Ты же ничего толком не сказала!

Чарис показалось, что по ней со всего размаху врезали тяжёлым мешком. Она заторможено слушала начавшую нервничать подругу.

— Что там было?

Фелиция опасливо смотрела на неё. Сумрак показался гуще и плотнее, от него не спасали даже светящиеся молочно-золотистым маленькие огоньки. Однако Чарис боялась включать свет, будто он оголит всю нелицеприятную, ужасную правду. Ей одновременно хотелось вывалить душивший её поток и засунуть яркие картинки в самую дальнюю комнату сознания, чтобы самой с наслаждением мучить себя, когда она останется одна.

— Сыворотка правды. Только несколько… м-м-м… модернизированная мной. Ты знаешь, если её выпить, тебе самому непременно захочется разболтать все секреты. Правда, я не могу пока с полной уверенностью заявлять, что она работает как должно... — Она красноречиво выпрямилась, выдыхая и отбрасывая назад волосы. — Собственно, я на конференции как раз и хотела это проверить, а не выслушивать, как ректор академии читает мне сонеты. Хоть это и было забавно.— Фелиция закатила глаза и хихикнула, пока Чарис с ошеломлённым видом слушала, и с каждым словом её лицо становилось бледнее.

— Чарис, правда, что произошло? — притихла Фелиция. — Ты была какая-то взволнованная, когда позвонила мне, но я подумала, что ты просто обижаешься на меня за то, что я оставила склянку не в том месте.

Губы Чарис были приоткрыты и едва заметно подрагивали, а онемевшие пальцы покоились на коленях, сжимая шелковистую ткань.

Сыворотка правды.

Разболтать секреты, которые ты скрываешь.

Нервная улыбка окрасила её круглое скуластое лицо. Чарис захотелось рассмеяться и одновременно заплакать.

Грязные эльфские секреты.

Она обернулась.

Туда, где через пару-тройку квадратов светлых плит жил ехидный эльф, так не выносящий чародеек.

1) человек, люди

Вернуться к тексту

2) Проклятая женщина

Вернуться к тексту

3) Моё искушение