Мария Магдалина (гет)

Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии,

И, поставивши её посреди,

Сказали Ему:

Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии;

А Моисей в Законе заповедал нам побивать таких камнями:

Ты что скажешь?..

Он восклонившись сказал им:

Кто из вас без греха, первый брось на неё камень.

(Иоан.8:1-11)

Она сидела на пыльной земле, закрыв голову руками, судорожно сжавшись в ожидании неизбежной и мучительной смерти. Словно сквозь толщу воды доносился до слуха её гул и рокот толпы, который прорывался порой обрывками отдельных фраз:

— Побить, побить бесстыдную блудницу!

— Кто бы говорил! Сам-то уж три дня как, вина упившись, гонялся за непотребными девками!

— Кто?! Я?!

— Ты, ты! А то я не видел!..

— Ууу, проклятая! Таких не камнями побивать! Таких на куски резать нужно! Мужей от семьи отрывают, сыновей с пути праведного сбивают!

— Да ты посмотри на себя-то! На кого похожа стала?! Разжирела, точно свинья на желудях и хочешь, чтобы муж твой от тебя не бегал?! А сын твой еще тот кобель! Ни одной порядочной девушке прохода не дает, того и гляди, до греха кого-нибудь доведет! Пусть уж лучше по блудницам таскается!..

— Блудница, не блудница! Да какая разница? Живой ведь тоже человек! Значит, жизнь её до того довела! Пойдем отсюда, сынок, от греха подальше! Не судья я ей!..

— Что пялишь на неё глаза-то, бесстыдник?! При жене да при детях! Сын ведь на тебя глядит!..

— Ээх! Совсем ведь молоденькая! Как же ты так, дочка?..

— В Законе сказано, что нужно побивать прелюбодеек…

— Ну так ты и бей! А я не стану! У меня у самого четыре незамужние дочери да три молодые невестки. Один Бог ведает, что с ними дальше станется!

Голоса раздавались всё реже, становились всё глуше. Она слышала звуки удаляющихся прочь шагов, топот чьих-то бегущих ног. Наконец наступила тишина. Не раздавалось более ни единого человеческого звука, только в отчаянном, смертельном страхе звенела муха, попавшая в липкую паутину.

Она сидела, не двигаясь, не смея поверить в то, что чудом избежала гибели. Спустя некоторое время подняла боязливо голову и огляделась затравленно, словно зверек, загнанный в угол охотничьими псами.

Площадь была пуста. Солнце, стоящее в зените, ослепляло и выжигало злыми лучами горячую пыль; знойный воздух дрожал, казался плотным и осязаемым. Но её била нервная дрожь. Онемевшими ледяными руками подняла она упавшее покрывало и накрыла растрепавшиеся кудри. Машинально оглянулась и увидела его, того, кто спас её от смерти.

Он сидел на корточках, сгорбившись под палящим солнцем, словно не замечая зноя, в светлых, покрытых пылью одеждах, и что-то задумчиво писал пальцем на земле.

Волнистые блестящие волосы, рассыпанные по плечам, отливали в солнечных лучах тем цветом, какого бывает густое красное, хорошо выдержанное вино.

Нерешительно шагнула она в его сторону. Он поднял голову и медленно выпрямился во весь рост, стряхивая пыль с рук и одежды.

Она окинула его быстрым оценивающим взглядом опытной женщины, знавшей многих мужчин. Положительно, он не отличался броской красотой. Его вряд ли вообще можно было назвать красивым. Тёмные волосы, бледное узкое лицо с тонкими и неправильными чертами. Заострённый подбородок, обрамлённый небольшой бородкой. Чётко очерченные полные губы. Не обладал он и атлетическим телосложением, хотя был высок и строен. Но во всём облике его ощутила она какую-то внутреннюю силу, спокойную уверенность, светящуюся в глазах, и несгибаемую волю.

Особенно понравились ей глаза его и руки. Глаза были такими, о которых говорят обычно «очи»: темные, печальные, с поволокой и, в то же время, ясные, излучающие некий внутренний свет, который терялся в тени длинных, загнутых кверху, как у женщины, ресниц.

А руки… Она очень любила такие мужские руки — нервные, с узкими смуглыми запястьями и длинными тонкими пальцами. Они живо напомнили ей о днях её короткого и давно минувшего счастья.

Воспоминание это больно кольнуло где-то в груди, и в этот момент он улыбнулся, обнажив мелкие ровные зубы. И она поразилась, как детская эта улыбка по-новому озарила лицо его, словно осветив его изнутри.

— Где твои обвинители, женщина? — негромко обратился он к ней и, оглядевши пустынную площадь, добавил. — Никто из них не осудил тебя?

Она опустила глаза и покачала головой.

— Ну, так и я не осуждаю тебя. Ступай с миром и постарайся впредь не грешить.

Он отвернулся, собираясь уходить, но, поколебавшись мгновение, остановился и, обернувшись, заглянул ей прямо в глаза:

— Как зовут тебя?

— Мария, — голос ее предательски дрогнул. Сглотнув слезы, она добавила почти шепотом, — Мария из Магдалы…

— Мария… — Он вновь улыбнулся. — Да благословит тебя Господь, Мария!

Она стояла посреди раскаленной площади, прижав руки к груди, и смотрела, как удаляется он легкой и неспешной походкой. Слёзы, не переставая, текли по её щекам и растапливали, рушили ледяную броню, в которую уже давно оделось её сердце.

Впервые за много лет имя её не прокляли, а благословили! Впервые за много лет мужчина смотрел на неё с лаской и нежностью и совсем ничего от неё не хотел! Оказал ей помощь, ничего не требуя взамен!

Впервые за много лет встретилась Мария с добротой и была шокирована и растеряна. Она отвыкла от доброты. Она забыла, что в мире бывает доброта. Щеки её пылали. Истерзанное сердце сладостно щемило. А душа, омытая благотворными слезами, радостно и широко открывалась, как утренний цветок, умытый росой, распускается навстречу солнцу.

И, подобно этому цветку, жадно впитывающему первые солнечные лучи, душа её впускала в себя новую хозяйку, которая шла уверенной походкой, врачуя все раны на своем пути.