Неоконченные сказания о попаданцах (джен)

— Ты обещаешь, что мы съедемся, уже полгода, — хихикнула девушка, принимая из моих рук стаканчик кофе и бумажный пакетик с пончиком.

— Стоит мне подготовить дворец для заселения принцессы, как чудесным образом возникает лютый срач и дворец превращается в холостяцкую берлогу, — сказал я, отпивая из своей кружки латте. — Как тебе кофе, Филиппа?

Да, моя девушка — обладательница довольно редкого имени, которое по-гречески означает буквально «Любящая лошадей»

Впрочем, не мне смеяться. Меня вообще Филаретом назвали, а слово «филос» по-гречески означает «друг». Это имя совершенно точно не говорящее, ведь, за исключением пары школьных товарищей, я не общаюсь ни с кем, предпочитая общество книжек и, разумеется, моей ненаглядной девушки.

Откуда у меня такие знания греческого? Наш препод по античности немного сумасшедший: заставлял нас зубрить древнегреческий с латынью, будучи убежденным, что древние римляне и греки были русами. Интересно, что будет, если рассказать ему, что практически все древние эллины «крепко и по-мужски» дружили?

— М-м, ничего, спасибо! — сказала она, отхлебнув немного. — Всё как я люблю, две ложки сахара.

Мы пошли по Невскому проспекту, наслаждаясь знойным июльским днём. Жара в нашем городе — такая редкость, поэтому неудивительно, что на улицы высыпала куча людей и многие из них уже изрядно выпили, таким своеобразным образом «борясь» с жарой.

— Вечерком к тебе или мне? — игриво спросила Филиппа, остановившись и прильнув ко мне.

— К тебе ближе, — сказал я, целуя её в губы. — Правда, как-то неловко постоянно видеть над твоей кроватью плакат «Сейлор Мун», которая осуждающе смотрит на нас.

— «Сейлор Мун» не трожь! — ткнула меня в грудь Филиппа, а затем слегка отдалилась от меня, приблизившись к заборчику, отделявшему проезжую часть от тротуара.

Она вскинула руку вверх и писклявым голосом провозгласила:

— Лунная призма, дай мне сил!

Я настолько умилился этим, что достал телефон и включил камеру.

Раздался звук, словно кто-то дунул мне ухо. И в окошке мобильной камеры, и своими глазами я успел лишь увидеть край джипа, который на максимальной скорости влетел в забор и вылетел на тротуар, где стояли мы с Филиппой.

Помню лишь то, как в последний момент наши взгляды пересеклись и в её глазах была детская обида на то, что всё закончилось именно так.

Потом были постоянные провалы в памяти. Меня куда-то везли, что-то вводили в вены, что-то говорили.

К сожалению, я очнулся. Сознание было мутным, но я разглядел двух врачей, стоявших возле моей кровати.

— Девушка на месте… Закрытый гроб… Пьяный водитель превратился в тушёнку из консервной банки… Ха-ха-ха!.. Не понял? Консервная банка это типа машина, хех…

Сознание померкло, и я снова отключился.

Очнулся среди ночи. Два медбрата кололи мне адреналин и производили непрямой массаж сердца, так что я ощущал, как хрустят и ломаются ребра.

Пару раз ударили дефибриллятором, но не помогло. У меня под ухом раздался однотонный продолжительный риск.

Я умер.

Не могу сказать, что я открыл глаза. У меня не было глаз. Я не имел органов осязания, но получал максимально подробную информацию об окружающем пространстве. Я был чем-то вроде бесплотного духа.

И сейчас я один во тьме. Мрак одиночества поглотил меня. Тоска по умершей любимой и мысли о родных погрузили меня в вязкое болото горечи и рефлексии.

«Помнишь ту залитую летним солнцем зелёную лужайку в окружении жёлтых одуванчиков? Помнишь, как мы резвились на том лугу, переплетаясь руками? Как же нам хорошо было тогда… Не стоило уходить оттуда, надо было остаться там до скончания мира наедине друг с другом»

Не знаю, сколько времени я провел в таком пограничном тоскливом состоянии, но в какой-то момент я ощутил чьё-то присутствие.

— Кто здесь? — я послал в пространство этот вопрос.

Я не говорил, ибо у меня не было того, что необходимо для речи, и я не думал, ведь у меня не было ни головы, ни нейронов, ни сложной системы мозга. Но тем не менее я знал, что мой вопрос будет услышан. Хоть он и остался без ответа.

— Что ты здесь делаешь? — задал я новый вопрос, ощущая, что нечто вместо ответа начало изучать меня, всматриваться в саму мою суть.

— Я здесь есть, — вдруг раздался громогласный ответ, который исходил отовсюду и чьи звуки искажали ткань бытия. — Но мне неведомо, почему ты здесь. Кто ты?

— Я человек, — ответил я.

— Твоя душа человеческая? — последовал вопрос.

— Думаю, да.

— Чем ты думаешь?

— Сознанием. Разумом.

— Где оно находится?

На это я не нашёл что ответить и промолчал. Неизвестный собеседник тоже замолк, и это молчание, по моим субъективным догадкам, продолжалось очень и очень долго.

— Я Манвэ, это Чертоги Безвременья, — раздался голос.

— А я Эру Илуватар, — пошутил я, находя смешным, что сущность представилась именем одного из Валар. Воспоминания о творчестве Джона Рональда Руэла Толкина были со мной даже в нематериальном состоянии — вот это, я понимаю, любовь. Валар у Толкина — это местные божки, каждый из которых отвечает за то или иное направление, как в древнегреческой мифологии.

— Ты дерзок, — послышалось в ответ без капли осуждения. — Пожалуй, ты можешь быть полезен для замысла Эру. Мой брат Мелькор ни на мгновение не теряет попыток вырваться из Пустоты через Врата Ночи, куда он был низвергнут.

— А Эарендиль на своей небесной лодочке уже не справляется с охраной? — я усмехнулся невидимым ртом

— Кстати, именно из Пустоты твоя фэа пришла, а посему неведомо мне, кто ты. — Манвэ проигнорировал мою реплику. — Я пошлю тебя в Эа. Ты получишь тело в Арде.

— Что угодно лучше, чем бесконечно болтаться здесь с тобой, — ответил я, чувствуя что моё мироощущение потихоньку меняется, словно я обрастаю плотью.

— Моя жена Варда видела твою любовь к той смертной. Её это тронуло, и она решила дать тебе часть своей силы.

— Силы от самой создательницы звёзд? — изумился я. — Спасибо, госпожа!

Тут в пространстве словно появился кто-то ещё.

— Не за что, смертный, — послышался женский голос.

Тут всё вокруг меня завертелось и подернулось дымкой.

Мгновение — и я ощутил себя в состоянии свободного падения.

На рефлексах я заорал, наблюдая, как мерцающие звёзды и газовые скопления проносятся надо мной.

Краткий миг вселенской неопределенности — и я довольно ощутимо падаю на землю, словно метеорит, разбросав вокруг себя комья почвы и траву.

Стоило мне вылезти из образовавшейся воронки, как у меня подкосились ноги и я упал на колени. Целуя землю и глотая слёзы, я ликовал. Я снова облачён в плоть! Я снова материален!

Я застонал от удовольствия, когда ощутил кожей дуновение ветра, и сладко зажмурился, когда луч солнца ослепил меня.

Через несколько минут я свыкся с той гаммой чувств и эмоций, что поставляли в мой мозг чувства осязания, и поднялся на ноги. Я был голым, но это меня не смущало, ведь я очутился в каком-то лесу. Что меня удивило, так это то, что я обладал своим старым телом. Даже шрам от аппендицита находился сбоку.

А ещё я ощущал, что стал обладать доселе невиданной силой. Словно в мою голову, как в компьютер, загрузили все знания о магии этого мира и я инстинктивно знал, что я должен делать, чтобы, например, почувствовать чужое присутствие на несколько миль вокруг или чтобы за секунду развести огонь.

Знаний было много, и в основном они касались очень подвижных, неосязаемых высоких материй — на их фоне какая-то применяемая на практике материальная мелочь вроде метания огненных шаров или согревающих чар казалась чем-то несерьёзным.

Но у Толкина, в чей мир я попал, никогда не давалось описание каких-то законов магии. Это вам не Роулинг, это родоначальник жанра!

Как я отношусь к тому, что очутился в книжном мире, который был создан английским писателем и профессором филологии? Никак. Я рад, что я ощущаю себя живым, и о таких вещах не задумываюсь.

Отломив от дерева ветку удобной формы, я взял её в руки подобно посоху и в этот момент ощутил, как она наполняется моей магией и поистине становится волшебным посохом.

Настроившись на ближайшее большое скопление обладателей фэа, то есть души, я направился туда и вскоре вышел из леса, попав на огромное пшеничное поле, в центре которого виднелся дом фермера.

Стащив с верёвок сохнущее белье, я оделся и пошёл дальше.

Выйдя на широкий тракт, я в конце концов взобрался на холм, с которого открылся вид на лежащую внизу живописную долину. Дома-холмы с круглой дверью и копошащиеся полурослики, которые пытались повесить на дуб длинный транспарант с надписью: «С днем рождения, Бильбо!»

Шир. Хоббитон.

— Доброе утро, — приветствовал меня пожилой хоббит, сидящий на скамейке.

Я буравил его взглядом, оперевшись на посох. Вот ты какой, Бильбо Бэггинс. Единственный человек, который отказался от Кольца спустя несколько десятилетий, проведенных с ним. Не без давления со стороны Гэндальфа, конечно. Хотя ещё был Сэм, который без всякого давления отказался. А «великий страдалец» Фродо в итоге присвоил Кольцо себе, пустил всю миссию под откос, и если бы не Голлум, то Средиземье ждали тяжёлые времена. И кто после этого герой?

— Что вы хотите этим сказать? Просто желаете мне доброго утра? Или утверждаете, что утро сегодня доброе — неважно, что я о нём думаю? Или имеете в виду, что нынешним утром все должны быть добрыми? — хмуро продекламировал я слова, сказанные когда-то другим магом на этом же месте.

Бильбо отсылку понял и, широко улыбнувшись, показал большой палец.

— Вы знаете старину Гэндальфа? — спросил он, набивая трубку табаком и закуривая.

— Шапочно, — ответил я, присаживаясь рядом на скамейку. — Не одолжите ли трубку, сударь?

— Ох, сейчас! — Бильбо убежал в дом. Вернулся он с лакированным ларчиком. — Берите какую хотите, я к ним пальцем не прикасался.

— Благодарю покорно, — сказал я, выбрав из нескольких курительных приспособлений самую длинную, чтобы больше походить на Гэндальфа.

Бильбо убрал ларец обратно и вновь сел на скамейку.

— Не стоит благодарности. Ни один порядочный хоббит не пройдет мимо человека, который нуждается в трубке и табачке, я вам ответственно заявляю.

Мы сидели и пускали кольца дыма достаточно долго, прежде чем Бильбо спросил:

— Позвольте спросить, как вас величать? Прошу извинить за грубость, но я не видал вас в наших краях.

Тут я задумался. Мне следует выбрать имя, под которым меня будут знать в дальнейшем. Как корабль назовешь — так он и поплывет.

Вспомнив своё старое имя и решив не особо париться, я выдал:

— Мэллон.

— И всё? — удивился Бильбо, который знал эльфийский. — Всего лишь «Друг»? Впрочем, признаюсь, это довольно выразительно и лаконично.

Я кивнул и затянулся.

— Где же этот сорванец пропадает? — пробормотал Бильбо себе под нос.

— Вы о ком? — спросил я, догадываясь.

— О моем племяннике Фродо. Славный малый…

Тут со стороны улицы послышались ворчливые голоса.

— Саквилль-Бэггинсы! — испуганно выпалил Бильбо, который за секунду вскочил на ноги и метнулся в дои, закрыв за собой круглую дверь. Я же остался сидеть на скамейке.

Мимо меня прошла пара пожилых хоббитов. Мужчина остановился было возле калитки, но жена потащила его дальше, сказав:

— Пошли, у него опять эти бродяги в гостях. Даже на обувь не хватает.

Я посмотрел на свои ноги, и действительно: они были босые, ведь на ферме на верёвках не сушились ботинки.

Махнув рукой, я продолжил сидеть на деревянной лавочке и пускать клубы дыма. Моё занятие прервала повозка, остановившаяся прямо напротив норы Бильбо. На козлах сидел седой старец в серых одеяниях.

Спустившись на землю и похлопав лошадь по шее, он направился прямо ко мне.

Какое-то время мы молча изучали друг на друга, а когда Гэндальфу надоело играть в гляделки, он отвернулся от меня и постучал в дверь.

— Нет, спасибо, — послышалось из-за двери. — Хватит с нас гостей, поздравлений, и дальних родственников!

— А вдруг пришёл старый добрый друг? — усмехнулся волшебник.

— Гэндальф? — изумился Бильбо, отворил дверь и кинулся в объятия старого мага.

— Бильбо Бэггинс, — по-доброму улыбнулся Гэндальф, слегка наклонившись к полурослику. — Сто одиннадцать лет, даже не верится. Не постарел ни на день.

«Ещё бы» — фыркнул я, пожалуй, слишком громко.

Их взгляды перешли на меня.

— Не представишь своего друга, Бильбо? — спросил Гэндальф.

— Я думал, он твой друг, — удивился Бильбо.

— Меня зовут Мэллон, — я приветственно кивнул, откладывая трубку в сторону. — Рад познакомиться, Олорин. Наслышан о тебе.

— У тебя любопытный акцент, Мэллон, — отметил Гэндальф. — Откуда ты?

Проблема заключалась в том, что я говорил на варианте английского из моего мира. Местный всеобщий напоминал слегка измененный английский, и это несмотря на слова Толкина о том, что общий язык не равен английскому и это он лишь в своих книгах их отождествил.

— Оттуда, — я тыкнул пальцем в небо.

Гэндальф опасно прищурился. Его цепкий взгляд очень внимательно изучал меня.

И лишь разглядев во мне магию и удостоверившись, что я не принадлежу к темной стороне, Гэндальф смягчился.

— Да, действительно припоминаю, мы знакомы, — сказал он ничего не понимающему Бильбо.

— Ах, ну и прекрасно! — расслабился Бильбо. — Друг Гэндальфа — мой друг. Не стойте же на пороге! Заходите в дом!

Мы с Гэндальфом, переглядываясь, вошли внутрь и сели за стол, а Бильбо начал порхать по дому, стараясь максимально обслужить нас и проявить гостеприимство.

Наевшись и вдоволь насладившись вкусом материальной еды, я откинулся на спинку кресла и протяжно рыгнул.

— Лимонные кексы, моё почтение! — я благодарно кивнул Бильбо. — А молочный поросёнок — это нечто.

— Рад стараться. — По лицу Бильбо было видно, что он доволен.

Тут дверь открылась и в дом вошёл молодой хоббит, чем-то похожий на Бильбо.

— Фродо, где ты пропадал? Ты не забыл, что нам нужно подготовить блюда для сегодняшнего вечера? — с ходу начал грузить племянника дядюшка.

Мы с Гэндальфом переглянулись.

— Пойдем поговорим? — спросил я, кивнув на дверь.

— Пойдём, — согласился тот.

Усевшись на скамейку, сперва мы с Гэндальфом, конечно, закурили.

Через какое-то время пускания клубов дыма мы наконец начали говорить.

— И кто же послал тебя? — осторожно спросил Гэндальф.

— Манвэ и его жена Варда, — прямо сказал я.

— Хм, — задумчиво протянул волшебник, побарабанив пальцами по скамейке. — Неужели мы, Истари, настолько плохо справляемся, по их мнению?

Сказал бы я тебе что думаю об «Истари», да боюсь, тебя удар хватит от обилия мата. Истари, то есть волшебников, всего пятеро, и их изначальная задача, поставленная перед ними высшими силами, заключалась в борьбе с Сауроном. С Саруманом всё и так ясно, с этим прихвостнем тьмы, а вот судьба двух других любопытна. Их кличут «Синими магами», и они никакого участия в войне с Сауроном не принимали, предпочитая шататься где-то далеко на востоке. Думаю, «синими» их называют не просто так…

— Я чувствую в тебе немалую силу, — качнул головой Гэндальф. — Но боюсь, ты не умеешь ей пользоваться в полной мере.

— Верно, — сказал я. — Я получил силы от Варды, создательницы звёзд, поэтому думаю, что моя магия должна быть тесно связана с небом. Но я не знаю, каков мой цвет.

В Средиземье магия — вообще очень странная штука. Она проявляется не в заклинаниях или чарах, а в чем-то максимально абстрактном. Например, здесь творят магию, исполняя песни и читая стихи, а сам этот мир был создан в результате коллективной песни высших существ. И волшебники не просто так имеют связанную с цветом приставку к своему имени, будь то Гэндальф Серый, Радогаст Бурый или Саруман Радужный.

— Твой цвет мне неведом, но в одном я могу тебе помочь, — сказал Гэндальф. — Я могу помочь тебе разобраться в нюансах твоей силы, но взамен я прошу…

— Что? — спросил я, прекрасно зная, что он ответит.

— Твоего участия в борьбе против Саурона.

— Я думал, это и так само собой разумеется, раз меня сюда направили Валар? — вопросительно приподнял бровь я.

— Ну знаешь, — волшебник пожал плечами. — Многие Майар, которые изначально были воплощены для того, чтобы творить добро, в итоге перешли на сторону Мелькора.

— Верно, — кивнул я. — Ведь воплощать своё видение мира приятнее, чем сеять доброе, разумное и вечное. — Я затянулся табачком. — Скажи, Гэндальф, неужели ты считаешь, что Саурон уцелел?

— Нет оснований полагать, что он уничтожен, но и нет доказательств обратного, — сказал серый маг. — Как говорит Саруман Мудрый, Кольцо Всевластия, скорее всего, было утрачено в водах реки Андуин, а без него Саурону не вернуть былой мощи.

«Сказал бы я тебе, как дела обстоят на самом деле, но позволю тебе допереть до этого самому».

— Кстати, ты не задумывался, что Саурона нельзя считать равным его хозяину, ведь Саурон всё это время служил кому-то другому, а не самому себе? И если я правильно помню, Саурон, в отличие от Моргота, стремился к власти, а не горел деструктивным желанием уничтожить Арду, не так ли?

— Неужели ты оправдываешь его? — Гэндальф нахмурился.

— Нет, но если я правильно помню, то после падения Мелькора Саурон искренне раскаялся, но из гордыни не явился на суд Валар и вновь обратился к злу?

— Мне это неведомо, — продолжил хмуриться Гэндальф. — Ты достаточно вольнодумен для светлого Майа.

— Просто я обладаю критическим мышлением, а не слепо следую догматам, — возразил я. — Например, почему Эру не низверг Саурона в Пустоту так же, как он поступил с Мелькором? Эру ведь любит своих детей и не хочет, чтобы они страдали от действий Саурона? Тогда почему он не вмешается напрямую, а лишь позволяет своим подчинённым косвенно на что-то влиять?

— Не нам судить о помыслах Единого, — недовольно сказал Гэндальф. — Давай не будем об этом.

— Как хочешь, — пожал плечами я. — Но считаю нужным прояснить один момент. Я помогу тебе в твоих планах, но я не твой подчинённый. Я независим, а следовательно, мои действия также зависят от меня и только меня. Я не позволю никому диктовать мне, что я должен делать.

— Ох, какой норов! — рассмеялся Гэндальф. — Далеко пойдешь, если никто не остановит тебя. Не беспокойся, у меня и в мыслях не было пытаться контролировать тебя. Я надеюсь на честное, взаимовыгодное и плодотворное сотрудничество с тобой, а это возможно только в том случае, если я буду честен. Как видишь, я ничего от тебя не скрываю, Мэллон.

— Хорошо, — согласился я. — Пошли уже в дом, а то старина Бильбо нас заждался. Ты будешь на празднике в честь его дня рождения?

— А как же? Зря, что ли, фейерверки привез? — он качнул головой в сторону своей повозки, доверху забитой пиротехникой. — И да, возьми уже у Бильбо сапоги, хватит ходить босым. Ты не хоббит и не обладаешь волосатыми грубыми ногами, пригодными для ходьбы по камушкам и гальке.

Вечером все население Хоббитона собралось на небольшом поле, превращеном в сеть шатров разного назначения. В одном ты мог взять полную кружку пива, а в другом послушать байки Бильбо о троллях. Гэндальф же нескончаемо пускал салюты разной степени вычурности.

Заприметив двух сорванцов, ошивавшихся возле повозки Гэндальфа, я не стал им мешать воровать у волшебника самый роскошный фейерверк и позволил им запустить его. Искры от салюта создали фигуру гигантского дракона, которая напугала до усрачки всех гостей праздника. Жаль, что Мэри и Пиппину после этой выходки пришлось мыть всю посуду.

— Бильбо, речь! — крикнул Фродо, а все присутствующие, уже изрядно запьянев, подхватили его слова.

Бильбо забрался на бочку и начал перечислять пришедшие на пиршество хоббитские кланы.

— Мои дорогие Бэггинсы и Боффины. Туки и Брэндибаки. Граббы, Чаббы. Рогодуи, Болджеры. Брейсгирдлы и Большеруки!

— Большеноги! — поправил его развалившийся на стуле толстяк.

— Сегодня мой сто одиннадцатый день рождения. Половину из вас я знаю вполовину меньше, чем хотел бы знать, а другую половину люблю вполовину меньше, чем вы того стоите. Я… — он запнулся и посмотрел на начинающего волноваться Фродо. — У меня есть дела. Я ухожу от вас. Позвольте тепло с вами проститься. Прощайте.

Вжух — и фигура старого хоббита растворяется в воздухе.

Раздается поражённый возглас толпы, а Гэндальф от неожиданности давится табачным дымом.

Пока все присутствующие находились в глубоком недоумении, волшебник незаметно слинял с торжества и направился к дому Бильбо. Я последовал за ним.

— Думаешь, это было остроумно? — спросил Гэндальф, заходя в нору Бэггинсов.

— Да брось, Гэндальф! — отмахнулся Бильбо, бегающий из одного края дома к другому и собирая вещи.

— В мире много волшебных колец, Бильбо Бэггинс, и ни одно из них нельзя использовать легкомысленно.

Гэндальф, конечно, лицемер ещё тот. На протяжении долгих лет использует одно из выкованных Сауроном колец — Нарью.

— Ты оставишь его Фродо? — спросил маг.

— Конечно, оно в конверте над камином, — махнул рукой Бильбо, но тут же застыл, засунув руку в карман. — Нет, оно у меня в кармане…

— Неужели так сложно избавиться от него?

— Сложно? Пф! — фыркнул Бильбо, но вместо того чтобы отдать его Гэндальфу, стал водить пальцем по кольцу. — Но зачем? Оно моё. Моя… Прелесть.

— Прелесть? — изумился Гэндальф. — Кое-кто называл его так раньше.

Тут Бильбо взорвался.

— Какое тебе дело до моих вещей? — закричал он. — Ты хочешь меня обокрасть!

Гэндальф словно стал больше, вытянувшись. За его спиной возникла тень, а голос прогрохотал:

— Бильбо Бэггинс! Я тебе не какой-нибудь ярмарочный фокусник. Я не пытаюсь тебя ограбить. — Тут его отпустило, и это ощутимое кожей давление пропало. — Я хочу помочь.

Бильбо расплакался и в итоге ушёл из дома, не без труда бросив кольцо на пол.

Вскоре в дом вбежал взволнованный Фродо.

— Он ушел, да? Я не верил, что он сделает это.

Но Гэндальф словно потерял связь с реальностью.

— Прелесть… Моя прелесть… — бормотал он, погрузившись в себя и выпуская клубы дыма. — Загадки в темноте…

Я сидел рядом и, раскачиваясь в кресле-качалке, вторил ему:

— Смеагол… Прелесть…

Затем, остановившись, я посмотрел в воображаемую камеру и сказал:

— А вы знали, что в первом издании «Хоббита» Голлум был готов держать пари на своё кольцо и отдать его Бильбо в случае проигрыша. Когда Голлум проиграл, то был разочарован тем, что кольца у него уже не было, а оно лежало в кармане Бильбо. Голлум полагал, что потерял кольцо, и в качестве альтернативы показал Бильбо выход из подземелья. Они расстались вполне по-дружески. И лишь во втором издании Толкин, решивший написать продолжение, поменял эту историю, считая, что такую вещь Голлум ни за что бы не отдал добровольно. А эту историю он обыграл так: дескать, Бильбо, тронутый скверной кольца и желая узаконить свои права на него, рассказал всем ложную историю о том, как он выиграл в игре в загадки кольцо у Голлума и как тот провел его к выходу.

— А? — Гэндальф пришёл в себя и недоуменно посмотрел на меня. — Что случилось? Ты сейчас на мгновение словно пропал из реальности и тут же вернулся.

— Да так, — отмахнулся я.

Гэндальф повернулся к Фродо.

— Храни его. Я должен ехать.

Собравшись, Гэндальф вышел из дома, намереваясь направиться в Гондор и изучать там материалы о Кольце Всевластия. В фильме это было представлено как несколько месяцев, но вот в книгах… В книгах его не было шестнадцать лет. Представьте себя на месте Фродо. За такой срок он и думать забыл о кольце и о каком-то там волшебнике — и тут спустя несколько лет Гэндальф вновь объявляется, как батя ушедший за хлебом и вернувшийся тогда, когда он меньше всего нужен.

Чтобы дед не бегал туда-сюда понапрасну, я решил сказать ему о Кольце прямо сейчас.

— Слушай, Гэндальф… — начал я. — Сдается мне, ты собираешься скакать в Гондор и изучать архивы?

Старик остановился и посмотрел на меня с прищуром.

— Думаю, это необязательно, — сказал я. — Манвэ наделил меня некоторыми знаниями. Например, я знаю, как определить то самое Кольцо…

Гэндальф вздохнул, посмотрел на луну и пригласительно махнул на многострадальную лавочку.

— Гэндальф, я бы не хотел, чтобы ты шестнадцать лет где-то пропадал, поэтому лучше я открою тебе нужную информацию.

— Откуда она у тебя? — спросил Гэндальф.

— Я видел, — ответил я, процитировав Сарумана. Затем я извлёк из кармана пустой лист бумаги, взятый из дома Бильбо, и притворился, будто вчитываюсь во что-то написанное. — Я тоже интересовался этой темой.

— Буду рад узнать, что там написано. — Гэндальф в ожидании сложил руки на коленях.

— «Оно досталось мне — Единое Кольцо, — по памяти начал цитировать я записи Исильдура. — Оно должно стать реликвией моего королевства. Судьба всех моих наследников будет связана с его судьбой, ибо я страшусь причинить кольцу вред. Я нахожу в нём необъяснимую прелесть, хоть и заплатил за него великой болью. Надпись на ободке начинает пропадать. Письмена, которые поначалу горели как пламя, почти исчезли. Теперь эту тайну может поведать только огонь».

Через секунду мы вломились в дом Бильбо. Пришедший от моих слов в неописуемое волнение Гэндальф схватил Фродо за плечи.

— Оно спрятано? Надёжно?

— Конечно, — кивнул Фродо, отдавая конверт с кольцом. — Вы с мистером Мэллоном всего на полчаса отлучились, куда оно могло деться?

Гэндальф подошёл к камину и бросил конверт в огонь.

На недовольный возглас Фродо он взял колечко щипцами и положил его в ладонь хоббита.

— Оно холодное. Что ты видишь?

— Ничего. — пробормотал Фродо, крутя кольцо в пальцах.

Гэндальф облегчённо выдохнул и посмотрел на меня: дескать, ложная тревога.

— Погоди, — добавил Фродо. — Здесь надпись. Что-то на эльфийском, не могу прочесть.

— Мало кто может, — волшебник стал темнее тучи. — Это тёмное наречие, язык Мордора.

— Интересно, что Саурон написал надпись на чёрном наречии, используя эльфийский алфавит, — добавил я.

— Мордора? Саурона? — переспросил Фродо.

— Налей нам лучше чайку, это долгий разговор, — устало проговорил Гэндальф.

За столом, потягивая ароматный чай, мы начали просвещать Фродо насчёт кольца.

Я всё больше убеждаюсь в мысли, что Гэндальф, зная уникальные качества хоббитов по своему опыту, заранее выбрал Фродо «избранным» и заранее начал потчевать его необходимой информацией, а поэтому выступление Фродо в качестве добровольца на совете в Ривенделле, скорее всего, было спланировано Гэндальфом, и Фродо изначально играл по его сценарию. Этим Гэндальф напоминает мне другого бородатого мага, который тоже любил ради высшей цели использовать незрелых юнцов в своих планах. Кольцо Всевластия очень похоже на крестраж Саурона.

— А что написано на кольце?

— Одно кольцо — чтобы править всеми, одно кольцо — чтобы найти их, одно кольцо — чтобы привести их всех и в тьме связать их, — сказал Гэндальф.

— Аш назг дурбатулк, — я решил козырнуть знанием Чёрного наречия. — Аш назг гимбатул, аш назг тракаталук, агх бурзум иши кримпатул.

Пока я говорил, в комнате как будто потемнело в несколько раз, атмосфера стала давящей, но стоило мне замолчать, как дневной свет вновь полился в окна.

— Лучше не говорить на этом языке попусту, а то накликаешь беду, — нахмурился Гэндальф.

— Я бы хотел знать его, — честно сказал я. — А то я даже эльфийского не знаю, только общий язык. Где ты видел Майа, который не знает квенью или синдарин?

— Но ведь Саурон был уничтожен? — спросил Фродо.

— Нет, дух Саурона уцелел, — возразил старый маг. — Его жизненная сила заключена в кольце, а кольцо сохранилось. Саурон вернулся. Он ищет его, ищет. На нём сосредоточены все его помыслы, а кольцо больше всего на свете стремится вернуться к хозяину. Он не должен найти его.

— Хорошо. — Фродо вскочил на ноги. — Мы спрячем его и забудем. Никто ведь не знает о нем, кроме нас, верно? — он обеспокоенно посмотрел на волшебника. — Ведь так, Гэндальф?

— Ещё одно существо знает об этом, — скорбно начал тот. — Я искал эту тварь, Голлума, везде, но, похоже, враг нашёл его раньше. Как ты думаешь, что он скажет ему?

Вообще сейчас Голлум пытается к Чёрным Вратам добраться, но схватят его действительно со дня на день. Ещё и не забываем, что Саруман уже попался в ментальную ловушку Саурона, когда пытался посмотреть в палантир. И ему уже давно доложили о следопытах, охраняющих границы Шира.

— Те слова, которые Бильбо сказал при знакомстве, — я ответил вместо Фродо, отхлебнув чай. — «Бэггинс, Шир».

Фродо совсем отчаялся. Он бросался то к Гэндальфу, то ко мне, протягивая кольцо.

— Возьмите! Возьмите!

— Нет! — сорвался на крик Гэндальф. — Не искушай меня! Не надо… я не смею его брать. Пойми, Фродо, даже если я стану использовать кольцо в благих целях, через меня оно обретёт ужасающую силу, которую и представить нельзя.

Действительно. Если ты, Гэндальф, да любой другой Майа смог бы поначалу подчинить кольцо себе и уничтожить Саурона, то воцарился бы мир, но он бы не был долгим. Даже если Гэндальф подчинит себе Единое Кольцо, он ничего не сможет сделать с темной сутью этого артефакта, который является сосредоточием зла. Со временем, возможно, пройдут десятки лет, Гэндальф изменится. Он сохранит добрые помыслы о всеобщем благе, вот только он перестанет искать истину и станет уверен, что он и есть истина. Граница между добром и злом в его представлении размоется, он будет постепенно превращаться в диктатора с мыслью, что только он знает, как должно быть правильно.

В итоге он станет ничем не лучше Саурона, с одним лишь отличием. Саурон был олицетворением зла, а Гэндальф под влиянием кольца смешает добро со злом, и настанет эра лицемерия и хаоса.

Так что хорошо, что он все же поручил нести кольцо Фродо.

И всё то же действует и по отношению ко мне. Кольцо Всевластия — зло, которое невозможно контролировать. Всё. Точка. Это условность мира Толкина, и надо с нею мириться, а не подаваться соблазну.

— Собирайся, Фродо, — сказал Гэндальф, и хоббит ломанулся собирать походные вещи. — Встретимся в таверне «Гарцующий пони» в Бри, отправляйся туда. Я поеду за советом к мудрейшему из моего ордена — Саруману Белому.

— Бри, хорошо, — кивнул Фродо, наполняя рюкзак едой.

Когда Фродо наконец собрался, Гэндальф отдалился от него и с умилением разглядывал.

— Можно узнать о них всё что можно за месяц, а через сто лет они всё-таки удивят тебя.

— Не хочу прерывать ваши нежности, но нас подслушивают, — сказал я и, резко выкинув руку в сторону кустов под окном, словно фокусник, достающий кролика из шляпы, вытащил оттуда Сэмуайза Гэмджи. — Поздновато для того, чтобы подстригать орхидеи, не находишь?

— Что ты слышал? — прогрохотал Гэндальф, нависая над толстым хоббитом.

— Ничего! Слышал что-то про тёмного властелина, про кольцо, про конец света, — залепетал Сэм. — Прошу вас, мистер Гэндальф, не наказывайте меня…

— Пойдешь с Фродо, — коварно улыбнулся Гэндальф, радуясь, что его избранный получит верного напарника.

— Олорин, я с тобой к Саруману съезжу? — полуутвердительно спросил я.

— Хорошо, — кивнул Гэндальф, — Саруман должен узнать о появлении нового Истари.

На рассвете, прячась от лучей солнца, мы выехали из Шира и вышли на широкий тракт. Гэндальф дал Фродо напутствия и отправил их с Сэмом тащиться до Бри по полям, оврагам и лесам, тогда как мы с ним с комфортом поехали к Саруману на лошадях, смеясь над глупыми хоббитами. Ладно, последнего не было, но ведь, как говорил Бильбо, всякую хорошую историю не грех приукрасить, не так ли?

— Вот он, Ортханк. Башня Белого мага. А вокруг раскинулся Изенгард. — Гэндальф махнул рукой. — А там древний лес Фангорн, где живут энты.

— Занимательно, — кивнул я.

— Тпру-у! — крикнул волшебник, потянув за поводья. Лошадь остановилась, и мы спрыгнули на землю.

Саруман уже ждал нас на крыльце своей черной башни. Гэндальф слегка поклонился ему, но Саруман не отреагировал и всё всматривался в меня.

— Кого ты притащил сюда, Гэндальф? — Глубокий и вкрадчивый голос Сарумана звучал чарующе, но меня он не обманет.

— Я Мэллон, посланник Манвэ и владычицы Варды, — вместо Гэндальфа ответил я, не совершая даже символического поклона.

Взгляд Сарумана стал заинтересованнее, и в то же время в его глазах на миг промелькнул… Испуг?

— Пошли, Гэндальф. Поговорим наедине, — сказал Саруман, и они с Гэндальфом ушли, оставив меня сидеть на телеге и болтать ножками.

Прошло минут десять, и раздался громкий звук, верхушка башни Изенгард содрогнулась, и оттуда, проломив потолок, вылетел Гэндальф как пробка из бутылки.

— Теперь мой выход! — пафосно сказал я и, театрально отряхнув ладони спрыгнул с повозки и пошел внутрь башни.

Саруман уже ждал меня, наставив в мою сторону два посоха — свой и отжатый у Гэндальфа.

— Не знаю, что тебе наплел Олорин, но он не прав, — мягко произнёс Саруман, хотя его глаза оставались сосредоточенными. — Появилась новая сила, и её могущество безгранично. Ты новый в этом мире, тебе многое неизвестно и не открыто, а посему послушай лучше меня, ведь я мудрейший глава Белого Совета и я определяю, что надобно делать истари. Эта ноша возложена на меня Валар, что послали и тебя тоже.

— Допустим, — кивнул я, решив притвориться наивным дурачком. — Саруман, конечно, мудрец, но зачем потолки-то ломать? В чём провинился Гэндальф?

— Он впал во тьму, и я, поняв это, попытался возвать к его разуму, но он напал на меня… — тяжело вздохнул Саруман, я аж поверил на секунду. — Слушай меня, и я открою тебе тайны этого мира и обучу тебя всему, что должен знать каждый служащий Единому.

— Хорошо. — Я сделал несколько шагов и сел на стул. Саруман отставил посохи в сторону. — Что ты можешь сказать о моей силе?

Волшебник внимательно всмотрелся в меня, словно ища что-то.

— Вижу, что ты действительно наделён силой владычицы Варды и Манвэ Сулимо, — сказал Саруман. — Думаю, что твои силы связаны с луной и стихией воздуха.

— Ты знаешь какие-нибудь подходящие заклинания? — спросил я, подавшись вперёд.

Саруман мягко вздохнул и принялся объяснять:

— Вопреки представлениям деревенщины и некоторых еретиков из числа живших в прошлом, магия — это не набор заклинаний и чар. Само слово «магия» абсурдно, ведь наши силы, которые кто-то называет «волшебством», не имеют системы и не поддаются ни малейшему анализу и упорядочиванию.

— Получается, они хаотичны?

— Нет, ибо хаос не свойственен никакому разуму. И неважно, какие стремления у этого разума. Даже Чёрный Враг Мира, Мелькор, никогда не действовал хаотично.

— Тут бы я поспорил, — возразил я. — Моргот, в отличие от своего слуги, никогда не преследовал цель править. В своей ненависти к миру он хотел разрушить его до основания. Желание что-то менять под себя у него было лишь в начале Музыки Айнур, когда высшие сущности творили мир.

Саруман посмотрел на меня очень заинтересованно, как бы спрашивая: «А ты откуда это знаешь?»

— Но это софистика, — отмахнулся я. — В итоге-то что получается? Раз не существует системы, то невозможно обучение, так?

— Не совсем, — улыбнулся волшебник. — Некоторое количество знаний вполне поддаётся систематизации и хранится в книгах. Башня Ортханк является единственным местом, где хранятся уникальные труды. Даже гондорская библиотека серьезно уступает моей коллекции, и, если хочешь, я познакомлю тебя с ней.

— Конечно, хочу, — сказал я, чем вызвал самодовольную ухмылку на лице Сарумана.

Затем он пустился в долгую лекцию о природе стихий и особенно стихии воздуха.

По итогу он научил меня левитировать собственное тело, что получилось у меня с третьей попытки. Также я научился с помощью посоха откидывать потоком воздуха предмет или человека.

Сколько времени я провел, обучаясь у Сарумана? Часов шесть точно.

— Давай поднимемся к Гэндальфу и я завербую его? — предложил я.

— Старый глупец не поддастся на твои уговоры, но я с радостью посмотрю на отчаяние в его глазах, когда он увидит, что его ученик перешёл на правильную сторону, — сказал Саруман.

Воспользовавшись порталом в кабинете Белого Мага, мы вдвоем перенеслись на крышу, где я увидел озябшего избитого Гэндальфа, который кутался в свой плащ, стараясь спастись от пронизывающего ветра.

— Узри могущество Сарумана, Олорин! — громко провозгласил волшебник.

Гэндальф поднял на меня взгляд, полный тоски и разочарования, но стоило мне подмигнуть, как эти эмоции сменились радостью, которую Саруман не заметил, потому что в этот момент он произносил длинную речь о своем превосходстве.

— Я лучше умру, чем присоединюсь к тебе! — крикнул Гэндальф и, бросившись к краю, перемахнул через него.

Саруман прервался на полуслове и помчался к краю башни, и в этот момент я сзади ударил его посохом по макушке, отчего он с ускорением полетел вперёд, прямо к земле.

Гэндальф в этот момент парил в воздухе на метр ниже моего уровня. Как только Саруман улетел, он забрался обратно своими силами. Удержать его стоило огромных усилий, поэтому сейчас я чувствовал себя истощенным.

— Пошли, Мэллон, — сказал он, и мы побежали вниз по винтовой лестнице, так как телепорта обратно на крыше не было.

Пока мы спускались, я предлагал Гэндальфу воспользоваться моментом и стырить что-нибудь из хранилищ Сарумана, но Серый маг согласился лишь взять с собой Палантир, укутав его в плащ. Пока он делал это, я незаметно засунул за пазуху комплект колбочек, набитых серым порошком — порохом. Пригодится потом изучить.

Когда мы спустились на уровень земли и вышли из башни, то увидели место падения Сарумана — примятая трава и капли крови, но самого волшебника и след простыл.

— Живучий, гаденыш, — проворчал я.

— Надо срочно направляться в Бри, а оттуда в Ривенделл. Совет должен узнать о предательстве Сарумана.

Я уселся на повозку, Гэндальф хлестнул поводьями, и лошадки понесли нас в прекрасное далёко.