Часы (гет)

Они давно стоят!

Король и шут — Тайна хозяйки старинных часов

Кто-то помер, кто-то родился…

Дед Слава, «Вампиры средней полосы»

I

Ночь. Ярко светит полная луна, скользя меж редких туч. Ключи в холодном замке проворачиваются споро, щёлкает выключатель.

— Я быстро, только посмотрю внутри дома ещё.

Серёга остаётся на пороге и оглядывается. Некисло у некоторых предки живут, если это — потолки под три метра, бронзовая люстра в коридоре, площадь самого коридора как скромная однушка, — это «всего лишь» дача.

— Всё, поехали. Норм всё.

Они выходят. Пока кореш возится с ключами, Серёга разглядывает сад… или что это вообще такое: заснеженные хвойные, явно посаженные не рандомно, дорожки, заборчики для вьющихся растений, фонари...

— Чёрт, свет забыл выключить. Я сейчас.

— Блядь.

До Серёги дошло, отчего так светло у калитки. Он бегом, спотыкаясь, бежит к машине.

— Блядь, блядь, блядь!!!

Конечно, он забыл выключить фары. Ну как, как, блядь, можно так умудриться?!

Он торопливо плюхается за руль и поворачивает ключ. Двигатель натужно скрипит и замолкает. Фары гаснут — аккумулятор на морозе сел за десять минут.

— Мы что, заглохли?..

Серёга невнятно ругается. Да, заглохли. Среди зимы, ночью, на безлюдных дачах. Матов не хватает.

Серёга зачем-то выбегает, лезет под капот, светит фонариком — ему надо делать хоть что-то, чтобы не разнести тут всё к чертям.

— Слушай, ну переночуем тут. Тепло, места хватит. Правда, жрать нечего, но, может, какая консерва завалялась. А утром вызовешь сервис какой-нибудь.

— Ну да, — Блядь!

Они снова идут в дом. Пока кореш чем-то шумит на кухне, Серёга рассеянно бродит по первому этажу: рассматривает мебель, старые и новые вещи, выглядывает в окна.

— О, глянь, жрачки нет — а водка есть! — доносится с кухни.

— А там кто-то живет? — будто не слыша, спрашивает Серёга.

— Где? — на столик между пухлых мягких кресел со звяканьем становятся бутылка и две рюмашки.

— Ну вон, — Серёга тычет пальцем в окно, где за забором виден тусклый свет и вроде бы даже идёт из трубы лёгкий дым.

— А хуй знает. Может, у них по часам включается.

— Это как?.. А, понял, — кивает Серёга: он знает такие мульки, которые каждый час или два включают на пять минут свет, создавая иллюзию присутствия хозяев.

— Не, точно по часам. Кому тут жить-то в такой мороз?

— Мне кажется, я видел колею у ворот... или нет. Надо проверить. Дай ключи от калитки.

Колея ему всё-таки показалась. Но Серёга упрямо звонит в заснеженный звонок. И раз, и два, и три, и уже собирается уходить, когда слышит в звенящей морозной тишине, как с того конца подключился микрофон.

— Кто там? — спрашивает женский голос.

Серёга вздрагивает. Потом уже он вспомнит, что в эту секунду его интуиция сработала как часы, словно кричала — «Проваливай!» — но именно сейчас не до неё.

— Ой, девушка, здрасте! Как хорошо, что я вас встретил! — Серёга впопыхах и на радостях чуть не падает в сугроб и ударяется локтем о забор.

— Кто там? — снова повторяет голос, уже с металлическими нотками.

— П-п-простите ради бога! Мы ваши соседи! Мы тут немного застряли, у нас очень не к месту аккумулятор сдох! Если б у вас в доме была машинка, от которой можно прикурить...

— Можно что?..

— Ну, зарядить наш аккумулятор от вашего... то есть вашей машины. Я понимаю, что ночь, что страшно, но мы, честно, не страшные и правда просто по дури тут заглохли! Может, ваш муж мог бы помочь нам?.. Если, конечно... Алё? Девушка?..

На улице повисает тишина. Серёга не заметил, в какой момент с той стороны домофона повесили трубку. Он уже собирается уйти восвояси ждать утра, но неожиданно во дворе хлопает дверь, скрипит снег. Подмороженный замок открывается со второй попытки. Калитка резко распахивается.

— Это что? Здрасте, — Серёга зависает, глядя на протянутую палку. Он так обалдел, что даже не смотрит, кто ему открыл.

— Двор замело, — произносит тот же голос, с которым он разговаривал по домофону. — Если вы расчистите дорогу, чтоб я смогла выгнать машину, то я вам помогу.

В тени забора Серёга видит только серо-белую шубу с капюшоном, надвинутым на лоб. «Холод собачий. Чудо же, что согласилась».

— Ага. Я, я щас. Только у вас есть ещё лопата? А то нас двое.

Уже вдвоём они возвращаются к калитке. Серёга согласно угукает, выслушивая ленивое ворчание товарища. Открытую калитку подпирают две широкие лопаты и длинный лом.

— А чё, хозяйка-то где?

— В дом пошла, — пожимает плечами Сергей. — Чего ей тут мёрзнуть. А ты давай-давай, живее шевелись! Неохота до утра тут впахивать.

— Так а я предложил, как не впахивать.

Серёга, не споря, сердито берёт одну лопату и одним махом сгребает полосу снега вдоль ворот. И чуть не грохается: под лёгким, выпавшим сегодня снегом застыла прочная корка льда. «Точно до утра. Как сглазил», — думает он, но сжимает зубы и начинает активно махать лопатой.

Через хрен знает сколько времени — примерно полдвора спустя — Серёга чувствует, что уже не хватает дыхания. Он останавливается. Опирается на лопату, как заправский дворник. За спиной друг продолжает размеренно раскидывать сугробы, а Серёга смотрит в светящееся окно.

Эта дача старая. В полутьме утопает что-то вроде сеней, тёмных, с неясными силуэтами беспорядочно расставленных предметов, а дальше, через большой проём видна комната. Справа — окно, стол, какие-то обычные вещи вроде чашек и прочей посуды; слева горит камин, на широкой каминной полке — часы, подсвечники, какая-то картинка в рамке. Прямо на диване сидит хозяйка — в тёплом чёрном платье с воротом под горло, с высоко заколотыми светлыми волосами, — и что-то внимательно читает в смартфоне.

— Красивая, — бормочет Серёга, разглядывая тонкие черты лица.

— Чё? Кто?

Серёга чуть не подпрыгивает на месте, но это свои. Ну да, кому ж ещё быть.

— Да вон, хозяйка дачи.

— А, наверно. Похер. Я закончил. Иди спроси у ней ключи от гаража, и будем выбираться.

Серёга стучит в дверь.

— А мы это, закончили.

— Сейчас.

Она пропадает на минуту внутри — слышно, как надевает шубу, звенит ключами, — и выходит. Серёга неловко идёт следом за ней, шагающей уверенно по вычищенному двору, помогает открыть одни, вторые ворота. Её машина — какое-то ретро синего цвета — выезжает будто не с дачного участка, а из гаража какого-нибудь высочества.

— У-у-у, ну тут мы и заночуем. Нахрена только пахали как черти.

— Ты о чём? — Сереге машина нравится, он любит всякую старину.

— Ты башкой подумай — что там за двигатель стоит? Он вообще как в такую зиму заводится?

— Да норм заводится, как видишь.

Она останавливается почти вплотную к их машине. Опускает стекло:

— Мальчики, провода-то есть? Или возьмите у меня в багажнике. Только сами, сами.

— Да, мы всё поняли! Спасибище!

Под ретро-капотом прячется вполне современный двигатель. Да и остальная начинка местами выглядит поновее, чем в серёгиной тачке.

— Смотри, как люди за своими машинками смотрят… А ты — «заночуем, как заводится»!

— Все-таки какая-то странная она. Безбашенная. Прикинь — помогать ночью, среди леса двум незнакомым мужикам?..

— Это просто я милый. Тебе с твоим ворчанием ни одна баба не поможет, а мне — любая. Я же милый и вежливый.

— Скорее у неё просто пистолет в кармане. Или газовый баллончик.

Рычит мотор. Загораются фары. Серёга помелом несётся отцепить провода и закрыть ворота за заехавшим обратно синим автомобилем. Он топчется у калитки, не выходя.

— Спасибо! — произносит громко, так, что хозяйка дачи резко оборачивается на голос. Серёга в первый раз видит в лунном свете её глаза — такие же синие, как её машина.

— Не за что, — голос звучит насмешливо-лениво, но очень довольно.

* * *

С ночи подморозило. Сквозь лёгкую дымку облаков виден бледный круг солнца. Серёга едет по вчерашней колее — дома и дорогу почти не узнать, но это только из-за дневного света. Серёга тормозит: вон тот двухэтажный домина, который они проверяли в ночи, а вот — полутораэтажный ухоженный старенький домик. Из его трубы все так же идет белый дым, плохо заметный на фоне серого неба и заснеженных крыш.

Серёга вылезает из машины осторожно: вчера и не заметил, как набрал снега полные кроссовки. Ботинки куда как больше подходят для дач. Он захлопывает дверь и тут же — забыл! — лезет обратно, достает с пассажирского сиденья прозрачную коробку с тортом.

На звонок знакомо долго никто не отвечает. Серёга терпеливо ждёт, вытаптывая кружок на пороге.

— Кто там?

— Здрасте, это я.

Серёга сначала расплывается в улыбке, а затем понимает, какую глупость сморозил. А ещё спустя пять секунд — понимает, что глупость удалась, почти как шалость: замок приветливо щёлкает, впуская.

Днём Серёга успевает рассмотреть двор: вокруг по забору его оплетает виноград, где-то в глубине виден сад; гараж — стар, но крепок, дом — видимо, построен до девяностых, скромен, невелик, но вполне годен для жилья даже в морозы.

Дверь уже открыта.

— Что-то забыли?

Она стоит на пороге дверного проема, ведущего внутрь дома. На ней всё то же чёрное платье, только теперь Серёга замечает на шее колье с крупным камнем; она смотрит пристально, изучающе, без капли страха. Серёга встречается с ней взглядами и на несколько секунд позволяет себе утонуть в синеве её радужки.

— Я просто заехал сказать спасибо, — он протягивает торт. Она невольно отводит взгляд следом за его жестом, и Серёга уже без стеснения любуется ее профилем.

— Ах вот что, — в её смешке едва заметно облегчение: всё же ждала чего-то другого. Может, даже остерегалась. — Проходите.

— Да я вроде как... — Серёга вообще планировал сбежать — его наверняка ждут на работе, — но слушать его возражения никто не собирается. Да и неловко уже возражать. Он быстро стягивает куртку и вешает на крюк, снимает ботинки.

В комнате тепло, даже жарко от камина. Стены обиты узкой рейкой, на полу — красный ковер. Напротив камина — окно, перед ним — стол и три стула. Сбоку стоит диван, укрытый клетчатым пледом. Вся мебель — крепкая, не дешёвая, не новая. На стенах висят светильники-канделябры, каждый на две лампочки-свечки, на столе — старомодная лампа, на камине — допотопные часы, бронзовый подсвечник, две, нет, три рамки со старыми фото.

— Я как раз собиралась пить чай, — она говорит, доставая из небольшого буфета в углу тонкостенные — до прозрачности — белые чашки.. — Вы вовремя. Или «ты»? — она улыбается. — Меня Ольгой зовут, — ставит чашки и протягивает ему руку — узкую, белую, с огромным перстнем на среднем пальце.

— С-серёжа… Сергей, — он думает, что можно бы галантно наклониться и поцеловать тыльную сторону ее ладони, потом — «Фу, какая пошлость», — и просто аккуратно сжимает ее пальцы своими.

— Принесешь чайник, Серёжа? В коридоре налево, там кухня.

— Ага, сейчас.

На кухне холодно. Тепло только у газовой печки — на ней закипает чайник без свистка. Серёга подхватывает его и бежит в тёплую комнату, где Ольга как раз подбрасывает пару дров в камин.

Они чинно пьют чай. Серёга вполуха слушает, как второго дня она приехала на дачу, попала в снегопад и думала уже с утра вызвать эвакуатор, но тут среди ночи в калитку позвонил он. Серёга при этих словах ощущает себя почти героем — как же, откопал деву в беде… Или не совсем деву? Ольга молода, но говорит по-старомодному правильно. Он не видит на её руке обручального кольца — но разве одинокие женщины владеют дачами, а тем более — разве ездят на дачу зимой?.. Серёга заталкивает эти мысли поглубже — потом обдумает, на свежую голову.

— Ты сам-то как тут оказался, Серёж? М? Серёжа?.. — она смеётся негромким, чистым смехом. Прекрасно понимает, какое производит на него впечатление.

— А я… Да у друга дача, сигналка сработала, приезжали проверить. Застряли, как идиоты. Я забыл фары погасить, прикинь?

Она снова смеётся. Они говорят о погоде, о заносах, чем-то ещё — такие пустые, маленькие разговоры потом и не вспомнишь в словах, но точно не забудешь ни одной интонации. Серёга чувствует, что ему было бы неплохо уже уходить, но ужасно не хочется. Он оглядывается, ища ещё тему для разговора — да вот же, часы!

— Часы у тебя классные, — он кивает на камин.

— Какие часы? — в ее голосе проскальзывает странная нотка: как будто она не просто удивилась смене темы. Как будто… Серёга не успевает сообразить.

— Ну эти, — он показывает на камин. Часы и правда выглядят старомодно, печально, не сегодня-завтра улетят на свалку, но Серёга по опыту знает, сколько может стоить такая развалюха.

— Эти? Давно здесь… стоят, — она едва заметно криво усмехается. — Никак не выброшу. Всё жалко.

— Может, я заберу? Я в ломбарде работаю, посмотрю их, подкручу, — Серёга ощутил себя охотником возле самой добычи, — там оценим, а выручку пополам. Честно пополам, — он улыбается. Он правда думает, что выручку они поделят пополам. Ольга тоже улыбается в ответ, но неестественно, сдержанно.

— Серёж, что-то холодно.

— А?

— В конце участка лежат дрова, принеси, пожалуйста.

Серёга переводит взгляд с каминной полки на дровницу сбоку: она ещё полна наполовину. Но, может, Ольга планирует остаться здесь надолго. Так почему не помочь?

— Сейчас, конечно.

А там, может, и по часам сторгуется — что-то останавливает хозяйку, но можно же дать ей время подумать…

Сад утопает в снегу — полметра выпало, не меньше.

— Оля, а где лопата?

— Какая?.. А, за дверью.

Серёга чистит снег с дорожки — не полметра, но прилично, в ботинки попадет, если ступить в самую середину. Дорожка — с метр шириной, от домика к концу участка, к дровам под навесом. Сил будто прибавляется с каждым движением — и Серёга вычищает ещё тропку, в сторону, к заметённой лавочке.

Он теряет счёт времени. Дрова давно принесены, но — «Вот сейчас ещё это почищу, и всё!»

Отряхивает ветки тиса — огромного куста, растущего в центре участка. Под тяжестью снега они опустились почти к земле и теперь мягко пружинят вверх, рассыпая вокруг снежную пудру.

— Серёжа… Ой!

Ветка летит вверх, а снег засыпает Ольгу с головы до ног.

— Оля! Оль, Оль, прости! Я тебя не видел, прости!

Она стоит, зажмурившись, позволяя Серёге торопливо отряхивать снег с её шубы и волос.

— Всё хорошо, — она смеётся, — я вообще пришла позвать тебя перекусить, а то ты не откликался. Ой, ну хватит, хватит, — она отступает от Серёги и идет к дому. У порога она стаскивает шубу, высыпает снег из капюшона.

— Замерзнешь, давай заходи быстрее.

— Ничего, мне есть, чем согреться, — усмехается она.

Серёга неожиданно голоден: в работе это не чувствуется, но при виде горячих макарон с тунцом желудок конкретно подводит.

— Здесь больше ничего нет в запасах, — словно извиняется Ольга. — ещё огурцы солёные.

— Обалденно вкусно, — жуя, радостно уверяет Серёга. И не врёт.

— У тебя руки ещё холодные, — она трогает его ладонь. — Есть водка. Сейчас принесу.

— Я за рулем, — он думает недолго. — Ладно, давай.

Пока она ходит за бутылкой, Серёга снова замечает часы. Подходит, берёт в руки, вертит, ищет клеймо и изучает, как закреплена сзади крышка.

— Что ты делаешь? — звякают рюмки, а Ольге явно не нравится его внимание к часам.

— Просто смотрю. Слушай, похоже, они старше этой дачи.

— Возможно, — в ее голосе сквозит равнодушие, — они, честно говоря, не мои — достались в наследство. Стоят и стоят, что они тебе?

— Да интересно. Я люблю старьё всякое. И часы — это всегда целая история. Главное, уметь её прочитать, — он смотрит на неё с улыбкой, но Ольга в этот раз хмурится. — Ах да, — Серёга отставляет часы и открывает водку.

Рюмки на металлических ножках — дорогие, с претензией, но современные. Водка мягкая, но бьёт в голову моментально. И Серёга, не переставая, болтает. Обо всём: о снеге, о выпивке, о дурацкой лопате, о ломбарде, где трудится уже почти год, и снова — о чёртовых часах. Его тянет к ним как магнитом — как же удачно он сюда зашёл, такую вещь не каждый день встретишь!

Ольга молчит, даёт ему сбегать в машину за инструментом, позволяет открутить несколько шурупов — Серёга не замечает, как бледно её лицо и как до крови она кусает губы.

— Тут что-то держит её, — говорит он, ковыряя крышку, — может, просто от возраста…

Ольга со вздохом встает. Она подходит к нему, отнимает часы и ставит их на полку. Серёга смотрит с непониманием: нельзя? Так и скажи. Или совсем-совсем нельзя? А почему? Ольга касается ладонью его щеки, заставляя повернуться от часов к ней, и Серёга смотрит на бледное лицо, на синие-синие глаза, на кровавое пятнышко на губе — какая же всё-таки красавица! Только чего такая грустная? А она не даёт ему додумать — притягивает к себе, целует долго и глубоко.

* * *

Наверху, под самой крышей, ещё теплее, чем возле камина: согревает широкая труба, идущая вверх через комнату. Серёга лежит в полудрёме на мягкой постели, под жарким шерстяным одеялом. Ольга долго смотрит на него прежде, чем натянуть халат и выскользнуть прочь. По узкой лестнице она неслышно спускается вниз. Долго возится, включая колонку, а затем выворачивает вентиль на полную.

В ванной стоит пар, пока она тщательно смывает с себя его запах. Долго, нудно, вылив с десяток душистых флаконов и забрызгав водой всё вокруг. Она вытирает запотевшее зеркало, внимательно смотрится в него, поправляя рукой мокрые волосы. Так душно, что даже нет мысли одеться. Она включает фен и перебрасывает волосы наперед — так удобнее. Горячий поток воздуха мешается с паром. Минут через пятнадцать её, наконец, удовлетворяет сухость шевелюры, она перекидывает волосы на спину и замирает перед зеркалом.

Сердце пропускает удар.

— Сука, — цедит она сквозь зубы.

Дрожащей рукой нащупывает халат, путаясь, надевает. Ближе склоняется к зеркалу: неужели?.. Может, показалось?.. Нет: на светлых волосах — плохо видимая седина, лицо — как в нейровидео: уродливо, непропорционально, криво плывет и покрывается сеткой морщин. Ольга в ужасе прижимает ладонь — высохшую, сморщенную, — к сердцу и, спотыкаясь, выскакивает из ванной.

— Сергей!!!

— Оль, закончила? — Серёгин голос радостен и счастлив. — Слышишь, я их завёл! И они идут! Они, конечно, скорее всего, сборные... Механизм точно немецкий, только маловат для настенника… я бы сказал, Ленцкирх восемьсот семидесятых или даже раньше…

— Серёжа!

— Только вроде гонг не его… и корпус не похож…

Она вцепляется в часы — те самые, с камина, которые Серёга всё-таки взял — без спроса.

— Подожди-подожди… Я на работе подниму, что есть, по патентам: смотри, точно же такие барабаны должны были патентовать… Слушай, может, они вообще из самых первых, даже неклейменых партий, а?..

— Серёжа! Останови их! Просто… останови…

Серёга наконец поднимает глаза.

— Оля?.. Оль, что с тобой?! Оля!

— Останови… их… — она пытается удержаться за стул, но без сил опускается на пол.

— Да-да, щас! Ёпт, как же… я же… Ага!

Что-то щелкает, выскакивает и отлетает на пол. Серёга разворачивает часы, задевая пальцами стрелки.

— Я остановил, остановил! Оля! О…ля?..

Он прижимает к себе часы — притихшие и снова неживые, такие же, как и их хозяйка, опавшая прахом к ногам Сереги.

У него не хватает сил даже выругаться. Он кое-как бежит из этого дома. И только доехав домой, понимает, что утащил с собой эти долбанные часы.

II

Коротко звонит телефон.

— У аппарата, — сухо произносит Жан, не взглянув на номер звонившего.

— ...Жан, тебе надо сюда приехать, — тревожно звучит голос Анны.

— Куда? — не понимает Жан, прослушавший половину ее речи.

— На дачу.

Анна работала следователем — по счастливому стечению обстоятельств или по точному расчёту ровно в том отделении, которое отвечало за их дачный посёлок. Утром поступил вызов. Увидев адрес, она облегчила работу коллегам, заявив, что съездит сама.

— Какой-то бомж хотел переночевать в домике, — рассказывает она подъехавшему Жану, — и обнаружил «сюрприз». Что у вас вообще с Ольгой происходит? Почему каждая ваша ссора заканчивается каким-то форс-мажором?

— Се ля ви, — вздыхает Жан. — И не каждая, не надо. Если бы каждая, мы бы все давно жили в постапе.

Они входят в выстуженный домик. Все двери нараспашку, и посередине комнаты на первом этаже — труп, словно бы пролежавший тут лет десять.

Жан снова вздыхает.

— Ты ничего тут не трогала?

— Зачем мне? — пожимает плечами Анна. — Я же не собираюсь открывать дело — скажу, что ложный вызов, привиделось пьянчуге, а хозяин просто чучело держал для непрошеных гостей.

— Хорошая версия. Ладно, спасибо, что позвонила. Я попробую... кое-что сделать...

Анна качает головой: в их жизни всякое бывало, но запущенные часы ещё никогда не удавалось провернуть вспять. Так что Анна уже думает о том, в какой день будут похороны. Впрочем, кажется, Жан давно жаждет проверить какую-то свою теорию — и случай как раз представился.

— Справишься? Я поеду.

Жан кивает. А чего бы ему и не справиться, если всего-то надо найти часы и...

— Часы, часы... Оленька, солнышко, куда же ты их спрятала?..

Жан осматривается. В пыли на каминной полке ещё отчетливо виден след — но самого механизма рядом нет. Он поднимается наверх, морщится при виде смятой постели, заглядывает на кухню и в ванную.

— Ну и скажи мне, какой воришка это сделал, м?

Под его ногой оказывается что-то твёрдое. Жан наклоняется и с облегчением поднимает кривой рычажок — цел. Значит, осталось найти только основную часть.

Он набирает номер.

— Аня, ты ещё не уехала? Мне нужна твоя помощь.

— ... ты с с ума сошел? Какие камеры в этой... Ладно, что-нибудь придумаем.

Камеры находятся. Находится и автомобиль, и штраф его водителя за нетрезвое вождение.

— Это он, что ли, снег нам вычистил? — удивляется Жан, глядя на нервного, невысокого взлохмаченного паренька. Мало тот походит на крепкого хозяйственника.

— Видимо, да. И часы твоей благоверной уволок тоже он.

— Пробей мне адресок.

— Уже. Держи. Помощь нужна?

— Сам уж как-нибудь, спасибо.

* * *

Ломбард работает до пяти вечера. Жан дёргает ручку входной двери в пять минут шестого. Предсказуемо, никто внутри не шевелится. Жан оглядывается через плечо, убеждаясь, что свидетелей его мелкого хулиганства не наблюдается, и вытаскивает небольшой футляр с набором тонких отмычек. Одна из них поразительно легко проворачивается в личинке, открывая дверь. Снова бросив взгляд на пустующий двор, Жан заходит внутрь. Звенит колокольчик.

Этот ломбард, в отличие от многих других, оформлен с претензией: древние шкафы (на самом деле, новые, просто покрашены под старину), относительно недорогие витражные стёкла, витрины с жёлтой подсветкой.

— Закрыто! — доносится из глубины.

— Простите, а дверь была открыта, — добродушно отвечает Жан.

— Не может быть, я же закрывал — из-за двери, ведущей куда-то внутрь, появляется тот самый взлохмаченный парень.

«Чёрт возьми, мне везет!» — думает Жан, продолжая вежливо улыбаться.

— Да точно.

— Я вроде и сигнализацию включал...

Жан только пожимает плечами — с какой только сигнализацией не справлялись отмычки в его руках.

— Раз уж так получилось, может быть, вы мне поможете? — с лёгким налётом наглости спрашивает он.

— А что вы хотели? Принять у вас я ничего не могу — этим занимается мой напарник, а он уже ушёл.

— Я ищу одну вещь. И знаю, что именно ваши специалисты работают в этой области. По крайней мере, мне вас рекомендовали.

— Да? А... кто?

Жан без сомнений называет знакомую каждому в городе скупку с другого района.

— А, ну да, — парень думает, видимо, о чем-то своём, но Жан явно угадал с рекомендацией. — Так, и что вы хотели приобрести?

— Я оформляю дом в ретро-стиле и хотел бы, чтобы в нём было побольше оригинальных, настоящих вещей тех самых лет. Что-то из конца позапрошлого века. Приобрел уже пару ваз, кое-что из мебели... Думаю, чем бы дополнить ещё...

— Хм. А фото интерьера у вас есть? — парень явно заинтересован: не каждый день приходят клиенты за вещами вековой давности. Незнакомец обещает быть очень, очень выгодным покупателем.

— Пока нет, не до конца оформил ещё. Может, у вас есть что-нибудь в нужном мне стиле?.. Я бы взял какую-нибудь технику, как раз не хватает: телефон, граммофон или даже механические часы тех лет. Говорят, у нас в городе можно найти много прилично сохранившихся часов производства Карла Вернера.

— Вернер? Почему бы и нет? — парень сразу грустит и тускнеет. — Может, я даже найду что-то в запасе. Вижу, вы разбираетесь в вопросе.

Жан скромно улыбается:

— Да, почитал кое-что на форумах.

— Вам настольные, настенные?

«Ты и правда настолько глуп? Ох, Оленька, тянет же тебя вечно на каких-то идиотов...»

— Настенные. Можно Беккера посмотреть или Ленцкирха.

— Ленцкирха?.. — парень замер, даже побледнел.

— Да. Знаете, механизм Ленцкирха, из одной из первых его партий, на нём ещё даже не ставили клейма в те годы. Его часто путают с французскими, — Жан незаметно приближается к парню. — А вот корпус я потом заменил, примерно в тысяча девятисотом году и уже в России. Гонг менял ещё позднее — годах в тридцатых. Я всё это делал для своей любимой жены, — его голос становится тихим и вкрадчивым. — Так скажи мне, юноша, куда ты дел её часы?

— Её... часы?.. — Серёга чувствует лопатками стену, дальше отступать некуда.

— Ну да. Те самые, которые ты запустил, а потом сломал и украл.

— Я не хотел, — Серёга в панике ищет выход — или хотя бы оправдание. — Правда. Это случайность. Я... я... я не знал! — срывается он на крик. — Я, чёрт возьми, и щас не знаю, что это было!!! Это бред какой-то! И вы кто вообще? Что вы ко мне пристали?! Я сейчас вызову полицию! — Серёга напрочь забывает, что от стенки до тревожной кнопки ему не дотянуться.

— Это твои часы? — неожиданно спрашивает Жан, ткнув пальцем в браслет на руке Серёги.

— А? Д-д-да... — как заворожённый, он смотрит, куда указывает Жан.

— Прекрасно. А теперь смотри: фокус, — Жан легко касается ремешка, и новенький «ми бэнд» оказывается вместо серёгиного запястья на его ладони. — Электроника. Какая же пошлость. У антиквара — электронные часы. Тц-тц-тц. А давай-ка мы тебе подберём новые часики. Например, эти.

Отложив в сторону «ми бэнд», Жан достаёт из кармана круглые часы на цепочке — дешёвый сувенир, такие продают туристам возле почти любых развалин и дворцов.

— Они же женские, — неожиданно возмущённо выдаёт Серёга.

— О, поверь мне, для тебя разницы не будет.

— Я сплю, — слабый голос еле слушается. Он почти сразу верит в сказанное. Действительно, разве не во сне может какой-то странный тощий мужик с лицом интеллигента агрессивно зажимать его в углу? Разве не во сне этот мужик может водить пальцами вокруг часов на цепочке, как циркач-манипулятор? А часы — разве они могут источать дым и идти сами по себе со скоростью... а с какой скоростью? Сколько вообще прошло времени? Нет, это точно сон.

— Нет, не спишь, — отвечает Жан. — Вот смотри. Теперь твоя жизнь привязана к этому механизму. Я его останавливаю, чтобы ты невзначай не умер от старости. Ты от неё и не умрёшь — теперь, когда часы стоят. Но стоит мне его запустить, как ты тут же обратишься в древнего старика, и у тебя не выдержит сердце. Не веришь? Взгляни, — Жан отступает на шаг и открывает зеркальную дверцу шкафа. На Серёгу поднимает взгляд перепуганный, седой, заросший дед. Дед! Но с какими знакомыми глазами!

— А-а-а!

Серёга закрывает лицо ладонями. Затем разводит руки в стороны, крутит головой — точно, это его отражение.

— Верни меня обратно! Слышишь?! Что, что ты хочешь?!

— Часы. Я хочу всего лишь часы.

— Они... они там, — Серёга показывает рукой на дверь, ведущую внутрь. — Я не знаю, я так и не запустил их.

— Ты и не должен, — Жан прячет в карман только что зачарованные часы. — Показывай, что натворил.

Полуразобранные часы стоят на столе. Жан включает лампу и садится на рабочее место.

— Где стрелки? Зачем снял?

— Разобраться хотел. Вот они.

— А маятник? Это не их родной маятник.

— Я заменил — тот еле держался.

— Так и должен еле держаться. Возвращай обратно.

— Сейчас. Вот он.

Жан быстро собирает часы. Серёга почти с восхищением наблюдает за его быстрыми, отработанными — веками? — движениями.

— Я ещё стержни заменил, — вспоминает он. — Но старые пока не выкинул!

— Ох и дурак. И почему её вечно тянет на дураков? — словно про себя замечает Жан, продолжая ремонт.

— А вам что, обидно быть умным? — дерзко спрашивает Серёга.

— Я сейчас отступлю от принципов гуманизма и подкручу стрелки в твоём персональном «брегете».

— Молчу-молчу.

— Ну всё, готово. Бывай, ломастер.

— Стоп, а я? Вы обещали вернуть меня обратно!

— Я? Нет, не обещал. Я не обещаю невозможного.

— А ей ведь обещали? Что там — вечная жизнь, вечная молодость? — Серёга смеётся и заходится в старческом кашле. Терять, похоже, уже нечего.

— Мальчик мой, ты не поверишь, насколько порой девочкам важнее вечная жизнь и вечная молодость, чем вечная любовь.

— Но, выходит, вы и её обманули.

— Это ты влез и разрушил всё.

— Тогда зачем вам они? — Серёга кивнул на часы в руках Жана.

— На память. Ах, да.

Уже ушедший было Жан разворачивается и вытаскивает из кармана серёгин «брегет». Он вставляет в него батарейку всего на пару секунд, но Серёгу немедленно скручивает.

— Так-то, старичок. И не лезь, куда не просят, — он бросает «брегет» на стол. — И если не хочешь сдохнуть до времени, сам не крути в часиках ничего. Не умеешь.

— Так научи!

— Я не беру учеников. Пока.

* * *

Жан возвращается на дачу среди ночи.

— Лишь бы никакая живность тебя не тронула, — бормочет он, входя. — Хотя в такую холодрыгу...

Он запирает дверь. Проходит в комнату, не снимая пальто, отодвигает посуду с остатками вчерашней еды на край стола и кладет на скатерть часы.

— Ну что, попробуем починиться? — провозглашает он бодро, но без особой уверенности.

Деталь, найденная им на полу, ладно становится на место. Только этого мало. Жан нервно встряхивает руками. Переделать — несложно, сложно — правильно запустить.

С верхней полки буфета он достаёт лампочку — долго выбирает помощнее, — и вкручивает ее в настольную лампу. Этого будет достаточно. Под ярким светом он споро раскручивает механизм. Положив рядом заранее начерченную схему, собирает обратно, переставляя и добавляя какие-то детали. Ворчит сквозь зубы — работать непросто, когда из-под пальцев то и дело вырывается полупрозрачный дымок.

Наконец корпус собран. Жан медленно поворачивает завод — стрелки непривычно, с едва слышным скрипом идут противоходом.

— Ну, что ты на это скажешь?

Жан с замиранием сердца — и сам бы не сказал, от чего больше, — смотрит на свой эксперимент. Он не раз видел, как люди в момент обращаются прахом, но обратный процесс наблюдает впервые.

Ему кажется, что всё без толку. Или кто-то или что-то нарушили останки — тогда тоже ничего не получится. По крайней мере, так думает Жан. Или он был неправ изначально — и в обратную сторону эти чары не работают.

Но Жан прав. И механизм собран правильно. Про останки он вряд ли сможет когда-нибудь сказать точно, но при очередном переходе минутной стрелки на новое деление прах медленно приобретает форму живого тела.

Жан до безумия боится, что не сможет вовремя остановить стрелки. Прислушивается: дыхание, стон, шорох — она садится; присматривается: какой он видел её до ссоры и отъезда на дачу?.. И мокрые от волнения пальцы не с первого раза прерывают бег времени.

— Достаточно, — сквозь его привычный сухой голос прорываются счастливые, довольные нотки.

— Я не знаю, что ты сделал и как ты это сделал, — произносит Ольга, — но, может, подкрутишь стрелки ещё немного назад?

— Можно, конечно, — беззаботно соглашается Жан, — но, прости, милая, я не педофил.

Ольга фыркает и встает на ноги. Её немного пошатывает, она поправляет халат и идёт в ванную.

— Холодно-то до чего... Жан, растопи камин. И колонку включи.

— Не за что, — усмехается ей вслед Жан.

III

Ольга со скукой рассматривает витрину с зеркалами, косметичками и флаконами духов. Это — крошечный кусочек большой выставки быта чего-то там, куда её затащил Жан. Черт знает, как он вообще сумел ее уговорить. Приятного в таких мероприятиях мало, кроме разве что возможности покрасоваться на фоне унылых музейных специалистов и напыщенных спонсоров.

— Оля, не грусти, всё замечательно, — Жан налетает на неё чуть ли не с разбега, суёт в руки бокал шампанского, тянет в сторону.

— Ты закончил? Может, уже пойдем отсюда? — она, морщась, отпивает шампанское.

— Три покупателя для моих выбывших из употребления ходиков, полторы выставки... ещё минут пятнадцать, я переговорю во-о-он с тем серо-бледным господином и идём домой. Оль.

— Что?

— Мне нужны эти контракты. Нам нужны, — он ласково берёт её под локоть и ведёт в сторону. — Просто… погуляй ещё немножко. Пожалуйста. Смотри, тут вот даже мастер-класс какой-то… Всё, я побежал.

Ольга мельком смотрит на мастер-класс какого-то часовщика — она-то точно видела поинтереснее. Пряча нос в бокале, она поднимает взгляд и встречается глазами с Серёжей.

«Твою ж дивизию».

Шампанское попадает не в то горло. Ольга сдержано кашляет.

Нет, показалось.

Или нет?

Она возвращается туда, откуда её оттащил Жан. Сквозь стекло витрины на нее действительно смотрит… Нет, это не может быть Серёжа. Серёжа — мелкий, шустрый, лохматый, с бесконтрольно растущей щетиной юнец. Но глаза этого старика — точно серёжины.

Он обходит витрину.

— Но он сказал мне, что ты умерла.

Господи. Его голос. Ольга залпом допивает шампанское. В голове мелькает: «Жан всё ещё считает меня дурой, или ему правда его часики дороже жизни этого мальчика? А ещё гуманист».

— Так я и умерла, Серёжа, — голос звучит проникновенно, грустно — ну точно зов призрака.

— А! — он вскрикивает коротко, тихо и отступает прочь.

«Ах ты гадёныш».

Жан где-то в стороне. Может, он и не видел его. Так даже лучше.

Ольга немного жалеет, что выглядит сейчас в этом зале, как орхидея на свалке, но что поделать. Она осторожно, почти незаметно — уж точно для большинства, занятого собой, — преследует Серёжу — тот как раз плохо прикрыл за собой дверь, ту самую, с предостерегающей надписью «Служебный вход». И за которую никто почти не ходит — разве что в панике убегая от «призрака».

А Серёга снова упирается спиной в стену — только теперь его зажимает не суровый часовщик — о господи, а если и он тут?! — а хрупкая красавица с ледяным взором, которая несколько месяцев назад превратилась в прах по его неосторожности. И сил сопротивляться у него теперь нет.

— Серёжа, — говорит она ровным голосом, — ты в курсе, что из-за тебя мне пришлось продать дачу? Мою любимую дачу. Полвека ничто не мешало мне наслаждаться этим скромным участком, пока не появился ты.

Да, он в курсе. Он приезжал туда, видел, как перестраивается уютный домик, как спиливают тис… видел нового хозяина — древнего, ворчливого старика, немедленно стуканувшего в полицию на слишком любопытного Серёгу.

— Ты наверняка знаешь, что мне пришлось объясняться с мужем. Всё из-за твоей настырности, назойливости, наглости…

Он знает. Он сам видел этого мужа — и снова встречаться с ним не жаждет.

— Наконец, ты меня убил, Серёжа. Убил, — ее голос переходит в шёпот. Она медленно приближается к нему, почти вплотную. — Но я тебя прощаю, — говорит легко, жизнерадостно. — Живи, мерзавец.

Ольга уходит. А Серёга без сил сползает по стене.

Мастер-класс на другом конце зала подходит к концу.

— Извините, — Ольга неловко улыбается часовщику, — ваша работа так интересна, просто непревзойденна. Но я смею просить у вас помощи в самом простом деле… Можете помочь мне вставить батарейку в эти часики?

И она протягивает ему дешёвый «брегет» на длинной цепочке — ведь Серёжа так неосторожно носил его в кармане.

— Нет проблем, девушка.

Стрелки не только начинают идти — часовщик сам подводит их вперёд. Ольга еле сдерживает счастливый смех.

— Что ты делаешь? — Жан неожиданно подходит сзади и берёт её под локоть.

— Развлекаюсь, как умею. Вот, нашла своего убийцу, — она показывает часы на цепочке — и Жан без труда узнает тот самый «брегет».

— Чёрт, Оля. Что ты делаешь?!

— Я же сказала. Восстанавливаю справедливость — если такая формулировка тебе больше по вкусу. Что не так?

— Чёрт. Где он?

— Там, — она указывает, где оставила Серёжу.

— Дай часы.

Они несутся по залу — Жан тянет её за руку, Ольга пару раз спотыкается на шпильках.

— Нет никого? — Жан оглядывается, стоя над рассыпавшимся в прах телом.

— Нет, нет, успокойся, — лениво и недовольно отвечает Ольга. — Никому не интересен трупешник, всем интересна выставка. Только мы тут как…

— Дверь закрой на замок, — перебивает её Жан.

Ольга тихо фыркает, но послушно замыкает дверь. Хорошо, что по пути она успела захватить ещё бокал — не так скучно будет наблюдать за манипуляциями Жана.

— Чем ты вообще думала, когда его убивала? — ворчал он, снимая крышку.

— Я его не убивала. Это несчастный случай.

— Ты украла часы и ты вставила в них батарейку, — Жан выковыривает эту самую батарейку. — И они пошли.

— Это не я вставила батарейку, это часовой мастер вставил. Я же не умею вставлять батарейки, ты знаешь.

— Оля, из тебя плохой демагог. Подай отвёртку. Нет, не эту. Ага.

— А что ты делаешь?

— Что-что, возвращаю к жизни твоего кавалера.

— Он не мой кавалер, — быстро возражает Ольга. — И он меня убил.

— И ты его в ответ убила. А я тебя оживил.

— И теперь ты считаешь справедливым оживить его? Тебе не кажется это чрезмерно великодушным?

— Мне кажется это разумным. Я не хочу, чтобы у меня были неприятности, если кто-то узнает, что я привязал к часам ещё одного человечка.

— Ты всегда думаешь только о себе.

— Я не хочу, чтобы были неприятности у того мастера, который собственноручно ускорил его жизнь. У тебя фонарик на смартфоне есть? Посвети сюда.

— Господи.

— Нет, правее. Ага, мерси. И наконец я не хочу, чтобы были проблемы у тебя из-за обиды на какого-то забулдыгу.

— Он не забулдыга, — Ольга явно не в первый раз закатывает глаза при этих словах. — Он — антиквар и убийца.

— С последним согласен, с первым — нет, — тоже не в первый раз отвечает Жан. — Антиквар он такой же, как я хирург, а вот забулдыга — первосортный! Кто бы ещё вычистил тебе весь участок за бутылку водки?

— Он не за бутылку чистил снег, я говорила. Он… — она пожимает плечами, — от души.

— И часы воровал от души, верно? Чистый забулдыга. И грабитель. И убийца. О, привет, мерзавец.

Серёга открывает глаза. Сил едва хватает только на это.

— Ты оставишь его так? — взволнованно спрашивает Ольга, наклоняясь.

— А это уже тот свет? — бормочет невнятно Серёга.

— Нет, ещё этот. Минутку, — Жан что-то поправляет в часах. — Теперь он умрёт от сердечной недостаточности. Вполне естественная для его возраста смерть. Ну? — он перевёл взгляд на Серёгу. — Вот. Теперь никто не придерётся. Старик умер от естественных причин.

Ольга молча смотрит, как Жан собирает инструменты и кладёт уже замершие часы в свой карман.

— Ты идёшь? — спрашивает он. — Там ещё банкет, можем успеть. Или ты останешься попрощаться? — едко добавляет он.

— Попрощались уже. Идём.