Неблагодарный (джен)

Утро среды в конторе «Вестсон и партнёры» началось буднично. Сам мистер Вестсон прибыл на работу без четверти девять, Сомерсенд, Гриффитс и Хейн, другие солиситоры, работавшие под его началом, явились ровно за пять минут до начала дня и сразу же включились в дело. Офис наполнился привычным шумом бумаг, негромкими переговорами и трелями телефонных звонков, да деловито сновала туда-сюда миссис Рейнольдс, подготавливая переговорную и документы. Дадли явился на работу, как обычно, первым: пока шли каникулы, он старался любую свободную минуту проводить в офисе мистера Вестсона, слушать, запоминать и пытаться самому хоть немного разобраться в тех делах, что вели здешние юристы. Ему и так несказанно повезло, что его, зелёного девятнадцатилетнего пацана, ещё не получившего степень бакалавра, не имевшего связей, денег и опыта, взяли ассистентом в юридическую контору, когда иные выпускники Кингстона месяцами не могли пристроиться на стоящее место. Но не всё же Поттеру должны по жизни доставаться чудеса! Однажды должно было повезти и Дадли, и ему действительно повезло, что мистер Вестсон думал на перспективу, подыскивал себе работников из числа студентов заранее и из множества кандидатов обратил внимание именно на Дадли Дурсля.

— Мистер Дурсль, — миссис Рейнольдс вдруг остановилась возле его стола, — через полчаса подойдите к мистеру Вестсону.

Дадли посмотрел на мистера Хейна, чьим ассистентом и работал, но тот, похоже, тоже в первый раз слышал об этой встрече.

— Конечно, а могу я узнать, для чего?

— Мистер Вестсон не пояснил, но сказал, что ждёт вас одного.

После этих слов Дадли не на шутку струхнул. Если бы вопрос касался работы, мистер Вестсон позвал бы его вместе с мистером Хейном, всё-таки вести какие-то дела самостоятельно Дадли пока не поручали. Только бы его не решили уволить! Дадли очень нужно это место, этот бесценный опыт, который он ещё довольно долго нигде не смог бы получить. Другого подобного шанса нормально устроиться в жизни Дадли точно никогда не представится. За спинами однокурсников стояли их семьи, большей частью обеспеченные, реже — или не очень, но семьи. Дадли же при живых родителях с раннего детства вынужден был полагаться исключительно на себя. У него не было того, кто бы в трудное время начала самостоятельной жизни протянул бы руку помощи, поддержал финансово или хотя бы советом. О трудоустройство и протекции и вовсе речи не шло. Была прежде тётушка Мардж, но именно что «была»…

Несчастные полчаса, по ощущениям растянувшиеся на целые сутки, Дадли провёл, судорожно соображая, не наделал ли он ошибок в последних документах. Вроде бы нет, мистер Хейн всё перепроверял за Дадли и не бы позволил передать дальше в работу или клиентам что-то неправильное, ведь на кону стояла лицензия и репутация конторы. От самокопаний спокойнее не стало, и к моменту, когда настало время встречи, Дадли придумал целую дюжину причин, почему мистер Вестсон должен оставить его при конторе. Да если что, Дадли даже бесплатно согласен был трудиться, лишь бы не увольняли!

— Присаживайтесь, мистер Дурсль.

Начал мистер Гэри Вестсон, на первый взгляд, довольно дружелюбно, но Дадли немедленно всё испортил: во-первых, споткнулся о ковёр, а, во-вторых, садясь, неуклюже сдвинул кресло бедром и чуть не опрокинулся вместе с ним. Жутко покраснев, он опустил глаза на свои ладони. Они были все мокрые от пота и холодные — Норма, подруга Дика Джейсона, его одногруппника, утверждала, что это верный симптом того, что с сердцем что-то неладно. Дадли и сам подозревал, что унаследовал от отца этот недуг, и рад был бы вылечиться, избавившись тем самым от последнего напоминания о присутствии родителей в своей жизни, но всё упиралось в проклятые деньги.

— Мистер Дурсль, могу я называть вас Дадли? Вы ведь работаете у меня уже четыре месяца?

— Да, сэр. Четыре месяца и полторы недели, если быть точным, — ответил он, гадая, что же крылось за якобы невинным вопросом.

В одном Дадли был уверен: мистер Вестсон вокруг да около ходить не будет. Не такой он человек. Строгий, справедливый, сдержанный, не гонящийся за мишурой и показухой, прямолинейный. Даже конкуренты говорили, что он юрист от Бога, а ещё хороший бизнесмен, дальновидный и мудрый. Не чета отцу, конечно. Они и внешне были абсолютно непохожи: если отец, когда Дадли видел его в последний раз, стал грузен до неповоротливости, ходил с одышкой, красным и потным лицом и больше ругался, чем нормально разговаривал, то мистер Вестсон был сухопарым, жилистым, чего не скрывали безупречного кроя дорогие костюмы, полным энергии и одновременно готовым в любой момент сосредоточиться и включиться в решение какой-либо задачи. А уж чтобы мистер Вестсон хотя бы немного повысил голос — о таком не могло быть и речи. Наверное, даже миссис Рейнольдс не сумела бы припомнить подобного случая, а она работала у мистера Вестсона с момента основания конторы. Дадли понимал, что несколько идеализировал своего работодателя, по сути благодетеля, но ничего не мог с собой поделать.

— За это время вы показали себя надежным и исполнительным человеком, — мистер Вестсон, откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы в замок, внимательно посмотрел на Дадли. — Инициативным и думающим. Уверен, юрист из вас получится, что надо, когда доучитесь и наберётесь опыта.

— Спасибо, сэр! — у Дадли будто с плеч упала целая гора, и он невольно заулыбался: — Я... я очень стараюсь. Такой шанс, какой вы дали мне, не каждому выпадает, и поверьте, я вас не подведу.

— В этом я и не сомневаюсь. Мистер Хейн, миссис Рейнольдс очень хорошо о вас отзываются, а их мнение дорогого стоит, они видели много начинающих юристов на своём веку. Поэтому, Дадли, учитывая всё это, я и решил, что нам стоит сначала поговорить, прежде чем мне придётся дать ход одному делу.

Озадаченный и даже напуганный неприятным поворотом Дадли нахмурился. Какому делу? Кто-то подал против него иск или жалобу? Да кому Дадли нужен? Разве что университету, но деньги на обучение он вносил исправно, спасибо тётушке Мардж, царствие ей небесное, что даже после смерти заботилась о нём. Единственная из всех Дурслей.

Под пристальным, каким-то сканирующим взглядом мистера Вестсона очень хотелось поёжиться и ссутулиться, стать как можно меньше. Дадли же заставил себя продолжать сидеть прямо. Он должен показать мистеру Вестсону, что все похвалы, которые только что прозвучали в его адрес — не пустые слова.

— Скажите, Дадли, имя миссис Петуньи Дурсль вам о чём-нибудь говорит?

На Дадли вмиг дохнуло холодом, будто в очередной раз Поттер с дружками, раздев его чуть ли не донага, окунули в сугроб.

— Это моя мать, — проговорил он нехотя. Сказать слово «мама» не повернулся язык. Мамы не ведут себя так с сыновьями, как вела она.

Дадли замолчал, не зная, что делать. Почему мать разыскивала его? Про Дадли в доме на Тисовой улице вспоминали лишь тогда, когда нужно было сделать какую-нибудь грязную, муторную или тяжёлую работу, уборку или еду приготовить. После того, как Дадли исполнилось семнадцать, родители ясно дали понять, что он им не нужен ни в каком качестве, а сам Дадли тем более не искал с ними встречи. Пусть они и родители, лучше уж совсем одному, чем с такими.

— Она вам звонила? Но как она узнала, что я у вас работаю? Мы же три года не обща... — Дадли осёкся, поняв, что сболтнул лишнего. Красноречивый взгляд мистера Вестсона яснее слов говорил, что тот оговорку заметил и, более того, вспомнил, что Дадли говорил по этому поводу на собеседовании. — Ради Бога, мистер Вестсон, вы не подумайте, я не врал! То есть, я побоялся сказать правду, не знал, как вы отнесётесь. Мои родители... у нас всё очень сложно.

— Я заметил. Если бы этот разговор случился через пару дней после вашего прихода к нам, Дадли, я бы ваши оправдания и слушать не стал.

— Простите, сэр... — Дадли опустил голову.

Всё было ясно. О хорошем отношении мистера Вестсона можно забыть, он не простит откровенного вранья. Какое вообще может быть доверие работнику, который начал со лжи? Чёрт же дёрнул тогда Дадли сказать, что его родители живут в маленьком, погибающем городке Коукворт, что он приехал в Лондон за лучшей жизнью и, конечно же, регулярно поддерживает деньгами своих стариков! А что было бы лучше вывалить на потенциального работодателю всю правду?! Что родители искренне считали, будто Дадли в чём-то смертельно провинился перед ними должен был искупать вину до конца своих дней? Что он был для них лишним, ненужным, а свою любовь и заботу мать с отцом щедро дарили проклятому Поттеру? Что Дадли на последнем году обучения в школе вообще сказано было не возвращаться домой? Стал бы мистер Вестсон слушать его или взял бы к себе в контору кандидата с более приличным прошлым? Ответ очевиден.

— Миссис Дурсль обратилась за консультацией. Она хочет, насколько я понял, подать два иска против своих сыновей.

— Иск? Против меня? Да за что?! — вспылил он, просто оторопев от материной наглости. — Мало ей всего того, что было?!

Его обуяла злость. Да сколько ещё родители будут портить Дадли жизнь? Из-за них, из-за их нездорового преклонения перед Поттером и деньгами у Дадли не было нормального детства и друзей, он чудом закончил школу с приличными оценками и сдал A-levels на достаточном для университета уровне. То, что он жил сейчас в Лондоне, работал в юридической конторе и в будущем готовился стать солиситором, — заслуга тётушки Мардж и самого Дадли. Ну, возможно, благодаря родительскому «воспитанию» он научился самостоятельности, умению (или заработал себе головную боль, это ещё как посмотреть) никому не доверять и приобрёл стойкое нежелание заводить свою собственную семью. Но за это отец с матерью не заслуживали благодарности.

— В любом конфликте следует, если есть возможность, выслушать обе стороны, тем более, речь идёт о моём сотруднике. Поэтому я решил, что можно закрыть глаза на некоторую неэтичность моего поступка, — всё-таки я разглашаю тайну клиента, — и сначала поговорить с вами, — мистер Вестсон немного помолчал, дождался, когда Дадли взглянет на него, и улыбнулся. Краешками губ, но улыбнулся и, кажется, одобрительно.

Однако такое его решение не воодушевляло. Оно, прежде всего, означало, что Дадли придётся вновь окунуться в воспоминания о тех годах жизни, которые он стремился забыть, придётся раскрыть душу перед посторонним человеком и, похоже, встретиться лицом к лицу с родителями. Ни к чему подобному Дадли не был готов. Он всего лишь хотел учиться и работать, стать бакалавром, пройти курсы солиситоров и твёрдо встать на ноги, никому не быть должным и не зависеть ни от родственников, ни от друзей (которых по-настоящему и не имел). Не вспоминать ни про родителей, ни про проклятого Поттера — ни про кого из Литтл Уингинга! А не прошло и пяти лет, как прошлое его нагнало, и… Дадли не представлял с какими последствиями. Хотя нет, представлял. Если он правильно понял мистера Вестсона, мать собиралась судиться ещё и с Поттером. Значит, богатый племянничек оставил Дурслей без обещанного богатого возмещения. Ну-ну. Не удержавшись, Дадли ухмыльнулся. Да, речь шла о его родителях, однако они получили то, чего заслуживали.

— Это долгая и не очень красивая история, мистер Вестсон.

— Ничего, я готов. Я назначил встречу миссис Дурсль на одиннадцать часов завтра. Как видите, времени достаточно. Итак?

Собираясь с мыслями, Дадли несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Он не делился подробностями своего детства ни с кем: ни с школьным психологом (миссис Уотни и рассказывать ничего не требовалось, она сама волшебным образом всё узнавала и понимала), ни с учителями, ни со первыми приятелями, которые появились у Дадли лишь после поступления в Кингстонский университет. По затылку, спине побежали мурашки, а в ушах явственно, будто мать уже находилась здесь, в этом кабинете, зазвучал её голос — пронзительный, вечно полный недовольства, предвещающий новое задание по дому, наказание или приказ убираться в чулан, потому что Дадли своим видом опять надоел замечательному Гарричке…

— Взаимоотношения? — пробормотал он сквозь сжатые зубы. — Да нет у нас на самом деле никаких взаимоотношений. По крови я у родителей единственный сын, но, сколько я помню, с нами всегда жил племянник матери. Мы ровесники, родители усыновили его официально. Его вроде как подбросили нам домой, когда мамина сестра, то есть, его мать и моя тётя, умерла.

— Как это — подбросили? Подбрасывают щенков или котят, но не людей.

— Мать с отцом всегда говорили об этом именно так, а я не спрашивал. Мне вообще безопаснее было как можно меньше открывать рот.

Мистер Вестсон нахмурился, не понимая, а Дадли вновь горько вздохнул. Забыл он, что, рассказывая, нужно не проговориться, что Поттер — чёртов волшебник. Кузен, конечно, и без колдовских сил был той ещё сволочью, эгоистичной, завистливой и неуправляемой, но из-за его принадлежности к миру ненормальных магов вокруг семьи Дурслей происходили порой такие события, которые обычного человека шокировали бы до глубины души. Раньше, когда Дадли был младше, он даже верил, что родители боготворили племянника, потому что волшебники их заколдовали. Как в какой-нибудь сказке — взмахнули волшебной палочкой, и вуаля, мистер и миссис Дурсль любят Гарри Поттера куда больше родного отпрыска. Дадли давно уже избавился от подобной иллюзии. Ему тем болезненнее было вспоминать отца с матерью и жизнь с ними, что они осознанно сделали выбор — заботиться о племяннике, наплевав на сына.

— Мистер Вестсон, для родителей главным был мой кузен, а не я. Я не жалуюсь, и я не эгоист, — добавил он, видя, что мужчина готов что-то сказать, — это замечательно, когда люди берут на воспитание детей-сирот. Но мои родители довели всё до крайности. Их не волновало, что со мной, им было важно исключительно счастье Гарри.

Кажется, Дадли было лет пять, когда он начал осознавать, что что-то неправильное происходило в их семье. Точно, только-только пять исполнилось, они с Поттером ещё не ходили в школу. До того его особо не беспокоило, что у кузена в изобилии имелись лучшие игрушки, самые красивые и яркие одёжки, а любое его требование исполнялось по первому же крику — разговаривать спокойно и просить Поттер будто и не умел вовсе. Ну, доставались кузену новые вещички и сладости, ну, донашивал Дадли за ним одежду (сильно большую или безвозвратно испорченную) и ел не три раза в день, а реже, но так всегда у них было принято. Дадли думал, что иначе и не живут. Тем более, что, как любил повторять Дадли отец, по всяким важным бумажкам Гарри приходился ему самым что ни на есть настоящим братом, а им с матерью — сыном. Лишь когда на Тисовую улицу переехал Пирс Полкисс с родителями, и оба младших Дурсля стали общаться с ним, Полкисс после нескольких дней знакомства без обиняков спросил:

— Дадс, так это ты, что ли, приёмный?

Что означало «приёмный», Дадли тогда не знал, Гарри тоже, и Полкисс объяснил, как мог, но все втроём они так и не разобрались, почему же, если Дадли родной сын, а Гарри только племянник, всё лучшее достаётся ему. Полкисс несильно над этим вопросом заморачивался: они с Поттером быстро нашли общий язык и вскоре гоняли Дадли (с комплекцией Поттера это должно было быть трудно, но от азарта у кузена просыпались и ловкость, и проворство) на пару. Дадли же промучился, не зная, как подступиться к родителям с этим вопросом, несколько недель, а когда всё-таки отважился подойти к отцу, тот разозлился и надрал Дадли уши. Ещё сказал, что Дадли должен благодарить, что его кормят, поят и одевают, ведь ему, жалкому и никчёмному нытику, ничего в жизни не светит, это Поттер — их с матерью единственная надежда на достойную старость. Было очень больно, обидно и страшно. Почему отец — тогда ещё папа — считал Дадли никчёмным и нытиком? Почему твёрдо верил, что он ничего не добьётся? Ответы на эти жуткие для любого ребёнка, осознававшего постепенно, что родители его не любят, вопросы пришли много позже, а в тот период он долго плакал ночами в подушку и думал, что лучше бы и вправду отец сказал, что Дадли им с матерью неродной.

С того дня жизнь медленно, но верно стала превращаться в ад. Дадли лишился собственной комнаты: она потребовалась кузену, чтобы хранить там старые, ненужные или сломанные игрушки и вещи. Почему-то, хотя у Поттера было практически всё, даже самые дорогостоящие новинки, он не желал расставаться ни с одной вещью из тех, которыми уже перестал пользоваться. Прежде машинки без колёс, кораблики с трещинами в корпусе или солдатики с погнутыми или отломанными конечностями иногда перепадали Дадли, но потом на кузена что-то нашло, и он наотрез отказался передавать своё старьё или выбрасывать. В итоге Дадли переселился в пыльный и крошечный чулан, с тоской вспоминая светлую спальню на втором этаже. Его нехитрые вещички легко уместились под лестницей, их и было-то немного: кузен жадничал вовсю и одежду, в которую, регулярно толстея, уже не влезал, пачкал или нарочно разрезал. А мать закрывала глаза, что у футболок, рубашек и штанов Дадли были неотстирываемые пятна или прорехи самых разных размеров, а обувь, перешедшая ему от кузена, грозилась в любой момент оставить подошву где-то на асфальте. Одежду за Поттером Дадли донашивал до тех пор, пока она буквально не разваливалась.

Потом, чтобы «у этого никчёмного паршивца было меньше времени придумывать всякую чушь», как выразился отец, на Дадли сгрузили почти всю домашнюю работу. Поттер понятия не имел, как включается пылесос или как приготовить на четверых классический завтрак, Полкисс если и помогал матери мыть посуду, то в лучшем случае раз в месяц, а Дадли еженедельно делал полную влажную уборку всего их дома, каждый день готовил завтрак, помогал матери с обедом, мыл отцовскую машину, облагораживал цветочные клумбы на заднем дворе и лужайку перед домом и ещё многое, многое другое. Ему, конечно, поручили всё это не сразу, а глупый Дадли поначалу даже радовался: думал, что родители всё-таки любят его, раз доверяют такие важные, как ему тогда казалось, дела. Осознание, как жестоко он ошибся, пришло к Дадли быстро, как только за ошибки, некачественную или несделанную вовремя работу его стали лишать еды, по несколько дней запирать в чулане, а к обращению «никчёмный паршивец» добавилось ещё и уточнение «косорукий». Поттер не мог остаться в стороне, он вредничал, как мог: бил тарелки, стоило Дадли отвлечься на кухне, менял сахар в сахарнице на соль, а содержимое солонки на стиральный порошок и мерзко хихикал, когда Дадли подавал родителям посоленный кофе или заведомо несъедобные сэндвичи. Один раз кузен стащил материну краску для волос и весь бутылёк залил в стиральную машинку, куда Дадли до этого загрузил постельное бельё. Разумеется, оно оказалось безнадёжно испорчено и в итоге отправилось в мусорное ведро. Мать проплакала весь вечер, а отец впервые взялся за ремень, и Дадли напрасно старался убедить их обоих, что не виноват. Его не послушали, как, впрочем, и всегда. Отец только добавил за то, что Дадли якобы пытался свалить вину на кузена.

Поначалу рассказывать всё это незнакомому человеку, в то же время проживая заново в своей голове и сердце, было тягостнее некуда. Дадли силой заставлял себя говорить, чуть ли не по слову выдавливал. Несмотря на собственную браваду и желание ни от кого не зависеть, обида на родителей ещё жила в его душе. Дадли, наверное, даже позлорадствовал бы над провалом их плана обогатиться на Поттере. Но чем дальше он углублялся в перипетии жизни на Тисой улице, тем... нет, не легче становилось, слишком сильны были чувства, чтобы исчезнуть после того, как Дадли их проговорил. А спокойнее — да. За время сосуществования с Поттером Дадли привык, что его мысли и чувства никому неинтересны. Вряд ли тот же мистер Вестсон был исключением, но он всё-таки слушал внимательно, а вопросы задавал ненавязчиво и аккуратно, и если ему что и не нравилось в рассказе, то он благоразумно держал это при себе. Наверное, делясь подробностями своей жизни с кем-то другим, Дадли давно бы уже сгорел от стыда за горе-родителей, но мистер Вестсон ни словом, ни взглядом или мимикой не дал понять, что Дадли Дурслю с его историей не место среди нормальных, уважаемых людей.

— Потом мы оба поступили в младшую школу. Кузену купили всё новое, с иголочки, одних портфелей штуки три, по-моему, — вспоминал он, то и дело передёргиваясь. Картинки, возникавшие в памяти, вызывали отвращение вплоть до тошноты. — Учебники, тетрадки, пенал, карандаши… а мне мать рюкзак и книги принесла из лавки старьёвщика, по-моему, даже не разбираясь, подойдёт или нет. Зря она тогда перед племянником танцевала, — Дадли криво усмехнулся, — он, когда узнал, что придётся каждый заниматься и делать уроки, такую ей истерику закатил!

Их дом, кажется, еле устоял. Соседи с другого конца Тисовой даже полицию вызвали — подумали, что ребёнка убивают. Родителям пришлось разбираться с прибывшим констеблем, что не прибавило им настроения, и потому Дадли получил двойное, если не тройное наказание. Впервые он оказался заперт в чулане на целую неделю и просидел бы там, наверное, ещё дольше, но наступило первое сентября.

А с началом учёбы у Дадли добавилось много новых причин вызывать недовольство у кузена и, соответственно, родителей. Учиться Поттер не полюбил, уроки отсиживал кое-как, частенько сбегал, и учителя постоянно жаловались на него. Мать ходила в школу, но не для того, чтобы как-то повлиять на Поттера, нет. Дадли как-то случайно стал свидетелем, как она методично доказывала очередной учительнице, что её сынок Гарри — замечательный, золотой ребёнок, просто их школа никак не может найти к нему подход. Во втором классе, освоившись, Поттер вместе с Полкиссом сколотил маленькую банду и начал наводить свои порядки, окончательно наплевав на оценки по поведению и другим предметам. Впрочем, пренебрежение к отметкам закончилось у него в тот же миг, когда не выяснилось, что табель у Дадли во много раз лучше. Не сплошь «А», «В» и «С» тоже проскакивали, но редко. Дадли старался, думая, что хорошей учёбой заслужит уважение и любовь родителей… а заслужил очередной скандал, порку и понимание, что он не имел права учиться лучше Поттера. «Выбить из головы дурь» сразу у отца в этот раз не вышло: Дадли ещё довольно долго получал хорошие оценки и выполнял домашние задания, несмотря на нехватку свободного времени и то, что вредина Поттер периодически крал, портил и прятал его учебники. Учился он хорошо не потому, что сообразил, как важно образование для его будущего; нет, в то время Дадли о подобных вещах и помыслить не мог, слишком мал был. Просто учителя в младшей школе «Уингинг старз» хвалили его за поведение и знания, ставили в пример другим ребятам. А то, что за это потом приходилось расплачиваться пинками и тычками от Поттера и его компании… Дадли старался по максимуму избегать кузена с его дружками. В драке он бы против них не выстоял, даже против одного Поттера: тот был упитанным, плотным, с крупными кулаками, которыми с детства махал умело и очень больно, а когда родители оплатили ему дорогостоящую операцию по исправлению зрения, кузена вообще стало не остановить. Дадли же рос худым и слабым, в обносках Поттера и вовсе казался тощим доходягой, которого не кормили с месяц или больше. Ну, по сравнению с кузеном, его и правда не кормили, платить за обеды в школе мать сочла непозволительной роскошью. Хотя нет, она с огромным удовольствием обеспечила бы горячим питанием Гарри, но тогда бы возникли вопросы, почему Дурсли, обладавшие достатком, оплатили еду в школе только для одного из мальчиков.

Вскоре Дадли при всём своём желании не смог учиться на одни «А» и «В». Старания родителей, самого Поттера и соседей не прошли даром, и слухи, что у Дурслей один из детей приличный сын, а второй, племянник, которого пригрели из милости, — ужасный хулиган и бездельник, достигли и школы. В классе Дадли и Поттера сменился куратор, и новенькая наставница, миссис Лейн, прислушивалась уже к мнению миссис Дурсль, а не делала выводы из собственных наблюдений. Так и повелось до самого окончания младшей школы. Шишки за все шалости и каверзы Поттера, многие из которых были далеко не безобидными, сыпались на голову Дадли не только дома. Учителя, даже те, которые не вели уроки у его класса, всегда смотрели с подозрением, ожидая очередную пакость. Ребятам запрещали дружить с «этим ужасным Дурслем», а желавших рискнуть и нарушить запрет не находилось — ведь пришлось бы противостоять Гарри и его компанией. Одно время Дадли пытался добиться справедливости: доказывал миссис Лейн, что не мог разбить окно, потому что его в то время вообще в библиотеке не было, а матери Рика Гордона — что это не он толкнул Рика и сломал ему ключицу, — только заканчивались все попытки одинаково. Образ «хулигана Дадли Дурсля» крепко засел в чужих головах, мешая взрослым увидеть, что сил у этого тощего, бледного и жалкого мальчишки с вечно голодным взглядом из-под свисавшей на глаза чёлки вряд ли бы хватило, чтобы кого-то ударить.

— Постойте, Дадли, — медленно проговорил мистер Вестсон, морща лоб. Дадли взглянул на него с благодарностью, обрадованный такой передышке. Каждое событие, что он вспоминал, тянуло за собой множество других, и Дадли будто снова очутился в Литтл Уингинге, в младшей школе, когда он был ужасно бесправным и одновременно ещё надеявшимся, что ему как-нибудь удастся урвать кусок родительской любви, целиком и полностью предназначавшейся Поттеру. — Кое-что не сходится. Если вы говорите, вашим родителям важно было выглядеть в глазах других, то зачем им создавать вам славу ужасного ребёнка? Неужели никого это не смущало?

— Не смущало, сэр. Кузена ведь усыновили и всем представляли как сына, Гарри Дурсля. Конечно, люди слышали, что в нашей семье есть усыновлённый ребёнок, племянник, но далеко не всегда всплывало, что этим ребёнком был Гарри. Вот если нам доводилось знакомиться с кем-то новым, тогда да, люди удивлялись и даже больше, путали нас с кузеном.

Таких путаниц случалось много, но Дадли больше других запомнилось, как от волшебников прибыл косматый великан, лесник из школы, забирать Поттера. Кузен не оценил новость, что он — колдун, что ему нужно куда-то ехать и учиться ещё и там, поэтому родителям, питавшим огромные надежды, что Поттер радостно воссоединится с волшебным миром, пришлось пойти у него на поводу и попытаться избежать Хо… той школы, в общем. Дошло до того, что они проехали несколько графств, добрались до моря и даже заночевали на каком-то островке, внутри полузаброшенного маяка. Это жутковатое путешествие с ночёвкой пришлось как раз на день рождения Поттера, и тот ныл, орал и лез с кулаками к матери с отцом больше обычного, потому что вместо праздника с кучей сладостей и ещё большей кучей подарком получил пакетик чипсов и бутылку колы. Дадли молчал: его дни рождения не праздновались вовсе, а подарки ему дарили даже не символические, а издевательские — непарный носок, половину книжки без обложки и всё в таком духе. Великан ввалился к ним ровно в полночь, принёс с собой жутко помятый торт имениннику и столь же помятое письмо-приглашение в волшебную школу. Вот только вручить он всё это попытался Дадли, а не Поттеру, и убедить его в ошибке удалось, лишь когда Поттер шрам показал. И то, верзила очень долго сомневался и присматривался к Дадли и Поттеру. Под конец Дадли даже стало жалко его. Великан почему-то был уверен, что Поттеру у родственников живется несладко, и его, можно сказать, отправили на спасение несчастного ребёнка. Однако, на самом деле, это от Поттера нужно было спасать людей, если кузену кто не понравился. А жуткий, дурно пахнущий и мямлящий великан Поттеру пришёлся совсем не по вкусу, о чём он тогда объявил, не стесняясь в выражениях.

— Всё равно не понимаю. Не вижу никакого очевидного мотива у ваших родителей так себя вести.

— Я разве не сказал? Простите, сэр. Деньги.

— Снова деньги, — поморщился мистер Вестсон. Его реакция Дадли ничуть не удивила. Именно эту причину чаще всего слышали в конторе от очередного клиента. — Полагаю, неприлично большие?

— Да, более чем. Сестра матери вышла замуж за очень богатого ма... мужчину, и Поттер должен был получить всё после совершеннолетия. Родители, когда узнали, решили, что им выпал счастливый билет, что если они будут для Поттера самыми лучшими, любящими и безотказными родственниками, то он их потом деньгами и отблагодарит.

Итог авантюры был печален и закономерен. Дадли стукнуло одиннадцать, когда мать в сердцах выдала, что от такого, как он, помощи в старости не дождёшься, а вот Гарри о них обязательно позаботится, он ведь богат. Да Дадли и сам дураком не был, несмотря на теснившиеся в табеле оценки, многое к тому времени успел сообразить по родительским оговоркам и тому, как они расписывали Поттеру прекрасный волшебный мир и всячески намекали, что он хороший мальчик и, конечно, не бросит их, свою семью. Дадли не понимал другого: как можно быть настолько слепым и глупым, чтобы думать, будто такой эгоист, как Поттер, вообще знает слово «благодарность». И, тем более, с деньгами расстанется! Лично Дадли осознал всё ещё в свои одиннадцать, но что-либо объяснять родителям не стал, только с тётушкой Мардж поделился. Она попыталась донести эту простую истину до брата, однако, увы, не преуспела.

Похоже, дела у родителей совсем плохи, раз мать дошла до того, чтобы судиться с ним и Поттером. Дадли прислушался к себе: жалости он не испытывал, сочувствия — ещё чего не хватало! Были злость, страх и жуткая неуверенность от того, во что обойдётся эта стычка. А Дадли только начал считать, что в его жизни наступила наконец белая полоса.

Задумавшийся мистер Вестсон внезапно хлопнул рукой по столу и, поддавшись вперёд, громко спросил:

— Поттер? Я правильно услышал, Дадли, вы сказали «Поттер»?

— Эээ… да, сэр.

— А до того вы говорили «Гарри»... Так ваш двоюродный брат — Мальчик-Который-Выжил?

Ошеломлённый Дадли уставился на своего руководителя во все глаза. Никто не называл так Поттера, кроме волшебников, — тот сам хвастался, что слыл у них национальным героем чуть ли не с рождения. Мистер Вестсон никак не мог это узнать, если только...

— Вы маг? — спросил он, похолодев.

— Сквиб. Родился в волшебной семье, но в семь лет, когда стало ясно, что колдовать я не смогу, меня отдали обычным людям, — мистер Вестсон ненадолго умолк, а на его лицо скользнула тень. — В свете нынешних реалий магического мира, можно сказать, что спасли, хотя в тот момент я так не думал, — добавил он загадочно, а Дадли побоялся спрашивать.

Для него уже открывшейся правды было чересчур. Мистер Вестсон знал про колдовство! Он практически волшебник! Волшебники… Дадли затрясло, руки мгновенно вновь похолодели и покрылись липким потом, а горло будто перекрыло невидимой силой — он силился сделать вдох, но вместо этого лишь издавал сиплый свист. В какой-то миг в руке возник стакан водой, которую Дадли заставили выпить — он запомнил только то, что зубы клацнули о холодное стекло и что вода казалась ледяной. Как бы то ни было, это помогло. Выронив стакан, Дадли безвольно растёкся на кресле, мелко и часто дыша, как после нырка.

— Извините, Дадли, я не предполагал, что вы так отреагируете, — повинился мистер Вестсон. — Встречи с волшебниками для вас плохо заканчивались, как я понимаю.

— Ещё как, — прохрипел Дадли.

Перед его мысленным взором пролетел седовласый старик в балахоне в звёздочку, пришедший побеседовать с родителями через несколько дней после визита лесника за Поттером, и мрачный, полностью в чёрном, жуткий мужик, который на отца с матерью орал, не стесняясь, да ещё и приложил их каким-то заклинанием так, что оба на месяц покрылись красными и зудящими прыщами и язвами. А три рыжих брата, которых следующим летом притащил с собой Поттер, объявив, что его лучшие друзья хотели изучить магловский мир? Своей мишенью они, разумеется, выбрали Дадли, и поскольку гости жили в доме Дурслей, спастись от колдовских приколов вроде подвешивания вниз головой, зелий в еде, от которых росли рога, перья или чешуя, воздушных подножек на лестнице можно было единственным способом — просто находиться вне дома как можно дольше. Спасла Дадли тётушка Мардж: в очередной раз приехав в гости, уже без особой надежды образумить отца, она с порога оценила обстановку, взяла Дадли за руку и объявила, что раз Дурсли пригрели племянника Петуньи, то её племянник теперь будет жить с ней. На целых пять лет жизнь Дадли засверкала новыми красками и стала почти нормальной! Тётушка добилась его перевода из жуткой школы Святого Брутуса на полный пансион в среднюю школу «Хильчингс», где Дадли смог наконец учиться нормально, одевала и кормила как приличного человека и прочистила ему изрядно засоренный родителями мозг, убедив, что никакой он не никчёмный и не ущербный, и далеко не каждому дано быть хватким предпринимателем.

— Бизнесмен он! Делец от бога! — громогласно возмущалась она на весь дом, по обыкновению стуча кулаком по столу. Её бульдоги, которых Дадли искренне обожал, а Поттер так же искренне ненавидел за слюни, храп и неуклюжий вид, согласно гавкали в ответ. — Сам-то свою фирму только с третьего раза поднял, всё приданое твоей матери на неё пустил! И то, если бы я не помогла деньжонками, по миру бы Дурсли пошли, ещё когда тебе года не было. А теперь посмотри-ка, гордость взыграла, коммерсант хренов! Вот же дурное семя! Слава Богу, ты не такой, Дадли. Ты у меня теперь единственная надежда, раз уж родному брату разум напрочь звонкой монетой отшибло.

Тётушка Мардж буквально отвоевала Дадли у родителей: те были очень недовольны, что лишились бесплатной рабочей силы, и практически все домашние дела свалились обратно на мать. В первое лето, что Дадли провёл в Бигглсуоде, отец приезжал раза четыре, чтобы забрать его домой, но в итоге родители смирились. Возможно, тётушка откупилась от них, однако выяснить правду Дадли не решился. Сказал сам себе, что ему не нужно этого знать, важно лишь то, что в мире есть хотя бы один взрослый, который любит его, несмотря ни на что. Родители, Поттер и даже тётушкин сосед, полковник Чарльз Фабстер, считали тётушку грубой, бесцеремонной и мужиковатой женщиной с совершенно несносным характером, но для Дадли она была самой замечательной, внимательной, доброй и справедливой на свете. Это тётушка Мардж, а не родители, получала в конце второго класса Дадли грамоту за его учёбу с отличием. Несмотря на свою нелюбовь к людям, посещала все школьные мероприятия, чтобы Дадли не чувствовал себя там одиноким, брошенным и ущербным. Неуклюже, проводя параллели со своими собаками из питомника, объясняла, откуда берутся дети, и совсем неженским басом тянула не расстраиваться и плюнуть, когда Дадли отшила первая по-настоящему понравившаяся ему девочка. Она же и посоветовала учиться на юриста — Дадли-то искренне не знал, чем заниматься по жизни, подумывал даже стать ветеринаром, а тётушка, оказывается, давным-давно открыла специальный счёт в банке, и в завещании особенно указала, что Дадли обязан те деньги только на собственное образование потратить. Как чувствовала, что после её смерти отец попытается отобрать её богатство и пустить на очередные хотелки Поттера или на «Граннингс». А Дадли, идиот, ещё поругал её, что тётушка о завещании заговорила, но кто же тогда знал, как всё обернётся?

С печальным вздохом он опустил голову. Тётушка Мардж… спустя столько лет Дадли так и не смирился с тем, что её не стало так рано. Сердце, бич всей семьи Дурслей. Ничто не предвещало беды, просто одним летним утром, вскоре после своего семнадцатилетия, Дадли не сумел её разбудить. Тётушка тихо ушла во сне, он даже не сразу понял, что она умерла. Зато её любимые бульдоги, не успев пробраться в спальню к остолбеневшему от шока парню, не иначе как собачьим чутьём почувствовали, что осиротели. Тот тоскливый, рвущий душу вой, поднявшийся в доме, и собственные рыдания от мысли, что он вновь остался один, Дадли будет помнить до конца своих дней. Равно как и корить себя, что не успел сказать тётушке Мардж, как сильно любил её, что не сумел должным образом позаботиться о её собаках. Не до того ему было, да и откуда у Дадли взяться деньгам и знаниям, чтобы поддерживать в порядке целый питомник? Спасибо полковнику Фабстеру, что помог пристроить бульдогов, а сам временно взял себе самого последнего и самого залюбленного тётушкой щенка, Злыдня. Ох, сколько надежд она на него возлагала, сколько планов вынашивала! И ничему из этого не суждено было сбыться. Дадли, как только окончил школу и вернулся в Бигглсуод, сразу же забрал Злыдня, выросшего в роскошного, шикарного представителя своей породы. Он и других собак тётушки пытался найти, вернее, найти-то их было нетрудно, а вот выкупить... Новые владельцы не желали расставаться с бульдогами, а некоторые псы умерли, кто от старости, кто от стресса из-за потери любимой хозяйки. Домой удалось вернуть ещё только Хватня и генерала Майлза, а больше собак скромный бюджет Дадли не потянул бы. Продать тётушкин дом, чтобы перебраться в жильё поменьше и подешевле, он отказался наотрез — нельзя было предать тётушкину память и всё то добро, что она сделала для Дадли.

— Что же случилось потом? — мягко спросил мистер Вестсон.

Усилием воли Дадли перевёл на мужчину взгляд и сел ровно. Ни к чему показывать, насколько ему больно вспоминать потерю самого близкого в жизни человека. Да и, наверное, пора уже заканчивать рассказ — Дадли проверил время и охнул. Он уже почти час болтал; неудивительно, что мистер Вестсон решил его поторопить. Кто в здравом уме будет столько выслушивать чужое нытьё? Собравшись, Дадли всё же сумел уместить оставшиеся события всего в нескольких предложениях:

— В общем-то, ничего хорошего, сэр. Когда тётушка умерла, мне пришлось вернуться к родителям. Слава Богу, только на месяц, потом я уехал в школу.

Он решил умолчать, насколько трудным во всех смыслах был тот месяц. Отец с матерью шпыняли его и гоняли, заваливая поручениями, будто настоящего раба. Упрёки в чёрствости и неблагодарности, сравнения с Поттером (не в пользу Дадли, естественно) сыпались градом. Отец тем более бушевал, что по тётушкиному завещанию ему не досталось ни пенни: всё отошло Дадли, и тётушка особо оговорила, что до совершеннолетия наследством он пользоваться не сможет, чтобы его родители не запустили туда руку. Дадли в день оглашения совещания горько расплакался, как ребёнок, а потом начались суды и всяческие попытки отца отменить тётушкино завещание.

— Что было у родителей с Поттером, я не знаю, он в то лето частенько куда-то уходил. Бывало, что на несколько дней. Родители пытались расспрашивать, но он обычно огрызался, что это не их магловского ума дело. Вот. Закончив «Хильчингс», я вернулся в Бигглсуод, в тётушкин дом, что она мне завещала. Поступил в Кингстон, а... а остальное вы знаете.

— С родителями вы когда в последний раз виделись?

— Летом девяносто шестого, когда тётушка Мардж умерла. — Дадли поёжился. — То есть, нет, погодите. Мы ещё встречались во время судов, но это всё было так мерзко, что я просто вычеркнул то время из памяти.

Мистер Вестсон медленно кивнул.

— Понимаю.

— Они прислали мне счёт, — в каком-то подобии истерики хмыкнул Дадли. Даже по истечении почти трёх лет он не мог воспринимать ту ситуацию всерьёз, она казалась чудовищной шуткой. Ну, не могло быть так по-настоящему, это абсурд же! — Когда суд утвердил тётушкино завещание, родители отправили мне письмо, что раз я стал самостоятельным и обзавелся собственным имуществом, то они не желают меня больше видеть, такого неблагодарного. И что в моих же интересах выплатить всё то, что они потратили на меня за семнадцать лет. Представляете? Они всё подсчитали, всё! Игрушки, еду, школьную форму, походы к дантисту!

— И вы заплатили?

— А что мне оставалось делать? Конечно, заплатил, иначе бы отец в суд отправился бы взыскивать. Только не очень-то это помогло, — тихо закончил Дадли, опустив глаза на свои подрагивающие руки.

Ну да, отец не мытьём, так катаньем заполучил изрядную долю тётушкиных денег, которых после уплаты налога на наследство осталось не то, чтобы уж много. Но когда подобные глупости отца останавливали? В то время Дадли не с кем было посоветоваться, и он заплатил, надеясь, что отныне с Дурслями его будет объединять лишь фамилия, но нет. Оказалось, выкупить удалось несколько лет свободы.

— Подтвердить документально сможете?

— Что? — Осознав сказанное, Дадли поник. — Я понимаю, сэр, вам трудно поверить. Нормальному человеку такое и в голову не придёт, но если это важно... то письмо со счётом я сохранил, сам не знаю зачем.

— Нет, Дадли, вы не поняли. Я вам верю. Дело в том, что если ваша мать хочет подать иск о содержании или пожизненной ренте, вы в очень невыгодном положении. По закону вы обязаны будете помогать родителям, если не найдутся смягчающие, так скажем, обстоятельства.

Дадли кинуло в жар.

— Я им ещё и обязан?! После того, как меня выкинули... Да с бездомными щенками лучше обращаются, чем они со мной!

— Вот поэтому и нужно собрать как можно больше доказательств того, что в своё время ваши родители не исполняли своих обязанностей должным образом, — мистер Вестсон поднял руку, пресекая его возмущение. — Вы и ваша мать, Дадли, не знаете того, что знаю я. Если позволите, расскажу.

— Конечно. Речь же пойдёт о Поттере? Он подложил моим родителям громадную свинью?

— Если кратко, дела обстоят так. Больше двадцати лет назад в магической Англии появился волшебник, очень сильный и злой. Он выступал против объединения с обычными людьми и хотел уничтожить их и тех волшебников, кто не поддерживал его идеи. Сквибы вроде меня тоже оказались в опасности, потому что для него мы сродни маглам — такие же бесполезные в волшебном плане. Союзников у того мага было много, можно сказать, все сливки магической аристократии пошли за ним. Его боялись, даже его имя страшились произносить, говорили «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Наступило очень смутное, тёмное время, настоящая братоубийственная резня, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы тот маг не погиб. В восемьдесят первом году его победил Гарри Поттер, которому не было и двух лет. Родители Гарри погибли в бою, и Альбус Дамблдор, тогда считавшийся Верховным Чародеем, объявил, что надёжно укроет героического ребёнка, чтобы его не нашли сподвижники Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Он спрятал Поттера у нас? — переспросил Дадли в ужасе.

Отец с матерью и сам Поттер бравировали, конечно, так называемой «избранностью» Поттера и тем, что он кого-то там победил, но чтобы за ним охотились враги — о таком Дадли слышал в первый раз. И родители на это спокойно согласились? Рисковать собственными жизнями и ради чего, ради денег? Да даже волшебники-недоучки, друзья Поттера, такое творили, в дом зайти было страшно! А тут взрослые колдуны, наверняка, профессионалы! Что Дурсли смогли бы им противопоставить, если бы сторонники того злодея отыскали, где живёт их враг?

— Как оправдывался Альбус Дамблдор: он хотел, чтобы Мальчик-Который-Выжил вырос добрым и скромным волшебником.

Решив, что он ослышался, Дадли недоверчиво посмотрел на мистера Вестсона, а когда же понял, что тот не шутил, ничего не сумел с собой поделать. Смех, злой, истерический, был сильнее его.

— Ох! — отсмеявшись, Дадли вытер выступившие слёзы. — Представляю, какой был сюрприз, когда он увидел Поттера.

— На самом деле, всё гораздо печальнее, чем вы думаете, Дадли. Я не так давно оборвал вновь все контакты с волшебным миром и помню, что поведение мистера Поттера было просто кошмарным. Драки в школе, избиения, травля, хамство и ложь профессорам... А сколько девушек жаловались на его приставания и похабные намёки на старших курсах! Имела место даже очень грязная история с рукоприкладством по отношению к преподавателю. Впрочем, там оба были хороши, но мистер Поттер и самого Мерлина бы довёл до применения Авады.

— А что случилось с преподавателем? — тихо спросил Дадли. Незнакомого колдуна почему-то было жаль. Хотя он исполнил мечту почти всех учителей младшей школы Литтл Уингинга, но, наверное, ужасно за это поплатился. Кроме того, что всеобщее мнение считало кузена неподсудным героем, Поттер сам по себе был той ещё мстительной сволочью.

— С профессором Снейпом? Он погиб до окончания разбирательства. Всё случилось на третьем курсе, тогда из Азка… из волшебной тюрьмы бежал самый опасный преступник, предатель Поттеров, Сириус Блэк. Повсюду творился полный бардак! Официально смерть признали несчастным случаем при поимке Блэка, но слухи бродили самые разнообразные. Многие в Хогвартсе, как я слышал, верили, что к гибели профессора причастен сам мистер Поттер — он тоже тогда Блэка ловил вместе с друзьями… или спасал, никто так и не понял, а он не сознался, по понятным причинам. Прямых доказательств не было, но одна девочка, что в то время дружила с ним, отделилась от дурной компании и вскоре ушла из школы. Это наводит на определённые мысли.

— Жаль его.

— И мне жаль. Как человек и преподаватель Снейп был ужасен, но как специалисту в зельях ему цены не было. Однако мы ушли от темы. Дадли, — мистер Вестсон резко переменился в лице, — четыре года назад Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился из мёртвых. Не спрашивайте меня как, это очень тёмная магия. Главное, что он возродился, и большинство прежних сторонников вернулись под его знамёна. Снова начались убийства и даже хуже, чем прежде. Тогда-то я и начал работать исключительно с маглами, чтобы самому не стать новой жертвой. Только новости узнавал через гоблинов.

— Постойте, сэр. Если прежде кузен победил этого злого мага один раз, то когда тот вернулся…

— Именно. Все надеялись, что Мальчик-Который-Выжил снова их спасёт. Министерство, по-моему, даже и не собиралось что-то делать. Поразительная беспечность!

Он замолчал, шумно втянул в себя воздух и уставился пустым взглядом в стену. Несколько секунд, нет, наверное, минут прошли в тишине, прерывавшейся лишь тиканьем массивных часов на стене.

— Что случилось потом, сэр? — тихо спросил Дадли, сердцем предчувствуя нечто крайне ужасное.

— Мистер Поттер решил, что на стороне своего врага ему будет лучше, и переметнулся к Тому-Кого-Нельзя-Называть. Тот захватил власть, взял штурмом Министерство и Хогвартс. Крови было... Случилось это два года назад. Что там происходит сейчас, даже Мерлину, наверное, неизвестно.

Дадли медленно осел в кресле, не в силах поверить в услышанное. Поттер стал союзником убийцы своих родителей, какого-то маньяка? Это было даже для него чересчур, Поттер — недоумок и бессовестный мерзавец, не терпевший, когда что-то шло не по его воле, однако не убийца. Не убийца же! Или нет? Выражение лица мистера Вестсона: мрачное и полное безнадёжности — уничтожило последнюю надежду. Мистер Вестсон знал гораздо больше, чем рассказал, он просто пожалел Дадли после всего того, что услышал о его жизни и тех притеснениях, что пришлось вытерпеть от Поттера. Значит, кузен, который почитался волшебниками как супергерой, предпочёл не марать руки, не напрягаться, а стать одним из тех, кто грабил и убивал. Господи, ну что же он за человек-то такой? Какой-какой… именно такой, каким его расписывала родителям тётушка Мардж, каким видел, но боялся признаться в этом даже самому себе Дадли. Жестокий, эгоистичный, злобный, уверенный, что ему все должны, а сам он никому не должен. Разве мог человек, обладающий подобными качествами, бороться со злом? Да уж, всенепременно!

— Понимаете теперь, почему я сказал, что вы в незавидном положении, Дадли? Вашей матери не видать никаких денег от мистера Поттера. Ей лучше вообще не напоминать ему о себе, вполне возможно, она жизнью поплатится за такую смелость. Так что её единственным вариантом остаётесь вы. Поэтому мы поступим вот так, — сменив тему, мистер Вестсон буквально ожил. — Встреча с вашей матерью у меня в одиннадцать, а мы с вами ещё раз переговорим завтра сразу с утра. Обязательно принесите то письмо, о котором говорили.

— Я могу посмотреть письма тётушки, я их все храню. Она что-то могла родителям писать.

Тот одобрительно покивал:

— Отлично, если найдёте то, что мы сможем использовать как доказательство ненадлежащего исполнения родительских обязанностей, берите с собой. Далее, нужно будет съездить в Литтл Уингинг, опросить всех, кого мы сможем найти: соседей, учителей, школьного психолога. Напишите мне все имена, какие вспомните. Что?

— Вы… — Дадли попросту не знал, как на это реагировать, — вы собираетесь помогать мне?

— Почему нет? Вам в любом случае потребуется грамотный юрист, если дело дойдёт до иска в суд, — на полном серьёзе ответил мистер Вестсон, — а искать кого-то на стороне, самому работая в юридической конторе, по меньшей мере, глупо. Не волнуйтесь, Дадли, я сделаю вам хорошую скидку. И как сотруднику, и чисто по-человечески. После всего того, что я узнал, трудно оставаться в стороне.

— Спасибо, сэр, — выдавил Дадли. На миг ему стало стыдно, что мистер Вестсон так легко определил его финансовые затруднения, но неловкость и обида всё же перевесили. Посторонний человек, знавший Дадли весьма поверхностно до этого дня, и то не смог остаться равнодушным, встал на его сторону, хотя должен был бороться за интересы родителей, как клиентов. Почему же чужие люди делали для Дадли больше, чем его самые близкие по крови люди?

— И вот ещё что, Дадли. Езжайте-ка вы домой, отдохните.

— Я не могу, я не закончил с...

— С мистером Хейном я сам поговорю. Езжайте. На вас лица нет. Завтра вам потребуется все силы, если ваша мать согласится встретиться, а она согласится, я уверен.

Поблагодарив мистера Вестсона ещё раз, Дадли неуклюже поднялся из кресла. Ноги затекли, шея ныла из-за неудобной позы, и он никак не мог отделаться от противного ощущения, что это жутко неправильно, что ему помогали. Будто мистер Вестсон снизошёл до Дадли или что-то в таком духе. Просто слишком редко ему попадались вот такие люди, кто не болтал попусту, а реально поддерживал. Кроме тётушки и полковника Фабстера, с которым Дадли сдружился на почве любви к бульдогам, больше и некого-то было вспомнить. но если мистер Вестсон и правда будет на его стороне, то, возможно, завтрашняя встреча с матерью не так уж и страшна. Дадли не собирался трусливо убегать, но предпочел бы и вовсе не вспоминать о родителях, будь у него выбор. Потому что она, наверняка по наущению отца, хотела одного — денег.

У самой двери кабинета Дадли остановился и всё-таки спросил:

— Если вы разбираетесь в волшебном мире, сэр, ответьте: могли ли моих родителей заколдовать, чтобы они так вели себя с... — он хотел было сказать «со мной», но в последний момент передумал: — С Поттером?

— Подчинить волшебника чужой воле можно специальным заклинанием, Империо. После Первой магической некоторые из тех, кто был на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть, так и говорили на суде, что были под Империо и не ведали, что творили. Теоретически на ваших родственников могли им воздействовать, но практически... я не вижу в этом смысла. Кроме того, что за само его применение полагается тюрьма, во-первых, заклинание нужно время от времени обновлять, и никогда нельзя сказать точно, сколько оно продержится. А во-вторых, к чему подобные сложности? Дамблдор явно не так представлял себе воспитание мистера Поттера, он был шокирован тем, что получилось из мальчика. Если бы Пожиратели смерти узнали, где живёт Гарри Поттер, то не стали бы заморачиваться и просто убили его. Я понимаю, Дадли, вы ищете оправдание родителям, но вряд ли тут действительно замешано колдовство.

Выдохнув, Дадли резко кивнул. Всё-таки не магия. Всё-таки они сами. Он понимал это и прежде, но с рассказом мистера Вестсона в душе затеплилась робкая, слабая надежда... однако ненадолго.

Ближайшая электричка на Бигглсуод отходила от вокзала Кингс-Кросс меньше чем через час, но Дадли, добираясь через полгорода, на неё успел. Он не испытывал ни малейшего желания скучать на вокзале ещё час в ожидании следующего транспорта. В гонке за уходящим транспортом думать о случившемся было некогда, но стоило занять место в электричке у окна, как мучительные мысли накрыли Дадли подобно снежному шторму.

Волшебников было не жаль. На что они рассчитывали, сбагривая такого важного ребёнка в чужие руки, не защищая и никак не проверяя, каким он растёт? Исповедь перед мистером Вестсоном вызвала и другие воспоминания — что тот старик в балахоне (кажется, его звали Альбус Дамблдор) и страшный мужчина в чёрном обвиняли отца с матерью, что Гарри Поттер вырос настоящим чудовищем. Ну, сами виноваты. А вот родители... Дадли искренне не хотел завтрашней встречи. Он бы с большим удовольствием выписал мистеру Вестсону полную доверенность на представление своих интересов, но нужно было быть сильным, встретиться с матерью лицом к лицу и показать, что он, никчёмный в её глазах, вон сколького добился. А помогать им с отцом...

Прибыв в Бигглсуод, Дадли первым делом зашёл домой и достал из секретера коробку с документами. Злополучное письмо и чек банковского перевода нашлись в слегка пожелтевшем от времени конверте в самом низу. Дадли засунул их туда, желая как можно меньше наталкиваться, если вдруг что-то из официальных бумаг потребуется. Даже держать это в руках было мерзко. Письма, что писала тётушка Мардж, естественно, не сохранились, но ответы отца она все аккуратно подколола, будто предполагала, что однажды они понадобятся. Поначалу Дадли бегло просмотрел пару посланий, но один вид отцовского почерка вызывал тошноту, и он просто решил показать мистеру Вестсону всё, авось там найдётся что-то подходящее. Подумав, Дадли приложил к собранным документам ещё благодарственные письма за его учёбу и примерное поведение, которые писали тётушке из «Хильчингс». В общем-то, сходу он других доказательств в свою пользу придумать не мог, оставалось надеяться, что бывшие учителя из Литтл Уингинга дадут более-менее правдивые показания. На соседей Дадли не надеялся: те горой стояли за добропорядочное семейство Дурслей, и ничто в этой «добропорядочности» их не смущало.

На часах было ровно половина второго, когда Дадли позвонил в дверь полковника Фабстера. Тот ужасно не любил, когда его беспокоили во время приёмов пищи, но всегда заканчивал ланч строго по расписанию, в тринадцать тридцать, и после еды пребывал обычно во вполне благодушном настроении, чтобы поговорить. В ответ на звонок с другой стороны двери гулко залаяли бульдоги — полковник по договорённости забирал у Дадли собак поутру, чтобы те не сидели целый день в пустом доме, — и Дадли улыбнулся, предвкушая, как эти умильные складчатые увальни полезут к нему за лаской. Родители, особенно мать, не терпели тётушкиных собак, считая их грязными и слюнявыми источниками шерсти, но он уже не представлял жизни без своих псов. Собаки были невероятно благодарными и щедрыми на любовь созданиями, не обращавшими внимания, кто их хозяин — бизнесмен, зарабатывающий бесчисленное количество фунтов каждый день, или начинающий клерк в юридической конторе. В любом случае они ни за что бы Дадли не предали.

— Ну, докладывай, рядовой, — приказным тоном сказал полковник, запустив Дадли в столовую.

Злыдень и Хватень пришли следом, для них полковник держал в столовой маленький диванчик, на которой Дадли и приземлился, и теперь оба пса, сосредоточенно сопя, пихались и боролись, кто из них устроит голову у хозяина на коленях. Дадли машинально поглаживал обоих по мощным спинам — это простенькое действие всегда успокаивало его. Генерал Майлз же, которому с возрастом стало тяжело ходить и, тем более, залезать куда-то, предпочёл остаться на подушке в углу комнаты.

— По глазам вижу, случилось что-то, и раньше ты в обед не возвращался, — полковник Фабстер занял своё излюбленное место во главе стола, положил на него руки и принял максимально строгий вид. — Докладывай. Уволили, что ли?

— Нет, что вы. Слава Богу, нет.

— Тогда почему выражение лица не по уставу? У таких молодых людей, как ты, улыбка должна быть как приклеенная и настроение всегда на высоте. А тебя бы я отправил на гауптвахту только за то, что нюни разводишь, как слюнтяй. Ну? Докладывай! Скоро ужин уже наступит, а мы с тобой всё так и будем сидеть.

Дадли обхватил забравшегося к нему на колени Злыдня, который радостно поскуливал и лизался, и крепче прижал собаку к себе. От того, что сегодня он во всём признался мистеру Вестсону, невидимый барьер у Дадли в душе, мешавший делиться сокровенным, никуда не делся. Мистер Вестсон, он... с юристами, как с врачами, всегда общаешься по-особенному. Им расскажешь всю подноготную, тайны и секреты, иначе ни адвокат не поможет, ни доктор не вылечит. А мистер Вестсон ещё был свой, знал о волшебниках, с ним у Дадли как-то само собой вышло. Полковнику Фабстеру тётушка в своё время по секрету тоже поведала о волшебном мире (пришлось, когда чёртов Поттер перекрасил её собак на глазах у полковника), но он, как бывший военный, считал колдовство блажью, чем-то ненастоящим, фокусами.

— Завтра я встречаюсь с матерью. Она хочет судиться.

Полковник аж крякнул.

— Вот это манёвр! Вот это контратака! Так, докладывай, как есть, во всех подробностях. И учти, я таких, как ты, в полку на раз-два раскалывал. Почувствую, что врёшь, — собак месяц не увидишь. Нечего им с глупым врушкой делать, у меня побудут, здоровее станут.

Угроза, конечно, была смешной: месяц полковник с тремя взрослыми бульдогами, двое из которых в самом расцвете сил, не выдержал бы и в самом лучшем состоянии здоровья, а с только что сросшейся после перелома ногой... Но, как ни странно, это подействовало. Подняв глаза к потолку — так почему-то проще было говорить, — Дадли быстро, буквально в несколько предложений, передал все события этого утра. Вообще и рассказывать-то было немного, только то, что поведал ему мистер Вестсон и о чём они договорились. О злоключениях Дадли Дурсля в его семье полковник и так знал не понаслышке.

— Ну, дела, — протянул тот, от неожиданности забыв присовокупить очередное армейское словечко. — Прямо-таки сразу и в суд... Ну, баба дурная, ой, дурная! Права была Мардж, когда брата предупреждала не жениться, — полковник пододвинул к себе второй стул и положил на него вытянутую ногу, — не нравилась ей мать твоя. Петунью-то собаки не приняли, когда она с женихом сюда приезжала после помолвки знакомиться с Мардж. Бабка нашего Злыдня вот такой клок подола от её платья оторвала! — и он, сколько смог, развёл руки. — Да, сразу, значит, почуяли гнильцу-то бульдоги, да. Где же это видано — на родного сына в суд идти? Не позвонить, не объясниться... Слушай, рядовой, может, она тебя отыскать не смогла?

— И решила таким хитрым способом найти? Полковник, мне не до шуток.

— Да чтобы я, Чарльз Генри Фабстер, полковник армии Её Величества шутил в такой момент?!

— Сэр, мои родители прекрасно знают, что мне негде жить, кроме как здесь. Телефон тётушки я не менял. Что мешало матери или отцу просто позвонить?

— Да, здесь ты прав, рядовой, неувязочка. Так что, думаешь, на иждивение будет подавать?

— А на что ещё? — Дадли пожал плечами. — Если Поттер не дал им ни пенни, кто их должен, получается, обеспечивать? Я, конечно.

— Ты не забывай, у твоего отца фирма своя была. Кредит за дом, если я не ошибаюсь, они отдали уже давно. Что там случилось такого, что им позарез деньги понадобились, аж до исков дошло? Не думал?

Дадли запнулся.

— Не думал, — протянул он растерянно.

Ведь и вправду не озадачился тем, почему вдруг, спустя два года, родители внезапно решили объявиться на горизонте и требовать деньги не только с него, ещё и с Поттера. Ну, с кузеном всё относительно понятно. Отец с матерью ждали-ждали, ничего не получили и решили действовать сами. Вряд ли они посещали магический мир, так что, скорее всего, о новом статусе Поттера и о том, насколько опасно переходить ему дорогу, понятия не имели. А зачем им снова трясти его, Дадли? Вроде бы родители угомонились, когда он перевёл им деньги. Подумали, что в прошлый раз он что-то скрыл от них из тётушкиного наследства? Или пристегнули его, только чтобы против обожаемого племянника было не так обидно судиться?

Или полковник предположил верно, и у родителей что-то произошло, из-за чего срочно требовались деньги. Дадли поёжился. Только этого не хватало. Потому что если родителями руководила очередная блажь или желание отца «получить своё» (как он выразился после оглашения завещания тётушки Мардж), Дадли не собирался им поддаваться. Хватит, надоело, он и так столько лет вез на себе груз насмешек, нелюбви, пренебрежения и откровенной ненависти порой. Но если, не дай Бог, мать или отец смертельно больны, кому-то из них нужно дорогостоящее лечение, Дадли не знал, как ему быть. Вроде и проигнорировать мольбы нужно: его же никогда не щадили, — а с другой стороны, это означало бы уподобиться Дурслям. Нет, никогда, ни за что на свете. Когда у Дадли будут свои дети, своя семья, им не доведётся пережить всего того, что он пережил.

— Не думал! Вот и подумай, пока время есть. Хоть кровь и дурная, но родная. Мать как-никак.

— Мать? — Дадли, спустив бульдога с коленей, выпрямился на диванчике и уставился на полковника. — Что-то я не помню, чтобы она радостно называла себя моей матерью. Она меня стыдилась! Я столько раз слышал, какой я неблагодарный, глупый, жалкий и никому не нужный, сколько вам и не снилось. Не мать она мне! То, что она меня родила, это ещё не всё, знаете ли!

— Ну, завёлся!

Сердито взглянув на него, Дадли обороты сбавил, но буркнул:

— Да, завёлся. А что, должен простить и с лёгким сердцем протянуть ей руку помощи?

— Так дети родителей не выбирают, — пожал плечами полковник. — Нет, я не говорю, что ты обязан всё забыть, рядовой, но хотя бы поговорить стоит. Не то будешь потом локти кусать, что неправильно понял, не узнал, не успел. Знаешь, какая падла совесть? Хуже осколка от снаряда! Осколок хирурги из тебя хотя бы выковырять смогут, а совесть навсегда с тобой, — он помрачнел и тихо, протяжно вздохнул: — Я вот сколько себе говорил, что надо бы перед Мардж повиниться, что зря я о ней плохо думал, отрубил, что между нами ничего не может быть... тоже считал, что знал о ней всё: будто грубая, злая... А так и не сказал, теперь вот мучаюсь. Запомни мои слова, рядовой: всё можно исправить, всё, кроме смерти.

Правда ли? Частые незаслуженные голодовки, из-за которых у Дадли до сих пор проблемы с желудком и с позвоночником? Сломанные рёбра и ключицу, бесчисленные синяки, ссадины, удары ремнём и выкрученные уши? Презрение, игнорирование и травлю в собственном доме, бессловесный рабский труд, такой, что времени иногда не только на домашние задания не хватало, но и на сон. Выставление его виноватым, что бы ни случилось и кто бы ни совершил проступок на самом деле. Можно ли исправить то, что Дадли до сих пор не имел настоящих друзей — он просто не доверял людям настолько, чтобы с кем-то сблизиться. Не научился, боялся, в каждом видел возможного предателя, как предавали его соседские мальчишки и одноклассники, переходя на сторону Поттера, или учителя, считавшие Дадли априори глупым хулиганом и негодником, по которому плачет тюрьма. А уверенность в себе, которую Дадли буквально по крупицам восстанавливал те годы, что жил у тётушки Мардж и после, в университете? И до сих пор не восстановил, если не заметил, что оказался у мистера Вестсона на хорошем счету. Как это исправить?!

— Нет. Простите, полковник, но нет. Исправить можно далеко не всё.

От полковника Дадли направился не к себе домой, хотя уже очень хотелось есть (на работе обед давно прошёл), а вместе с бульдогами на поводке отправился по городу — выгулять собак, а себе голову проветрить. Бульдогам только в радость был незапланированный променад, и Хватень со Злыднем, задавая направление, неторопливо потрусили в сторону собачьей площадки. Дадли, ослабив поводки, пустил их немного вперёд, а сам шёл медленно, приноровившись к шагу генерала Майлза: старый пёс, пыхтя и отдуваясь, неспешно косолапил. Ему можно было только позавидовать. Все его мысли наверняка о том, что на площадке опять будет куча других собак, которые наверняка станут активно зазывать его в игру, а генерал Майлз любил спокойствие и размеренность. Что самое обидное — имелись у него и спокойствие, и размеренность. А у Дадли на сердце шло цунами за цунами. Он ещё после разговора с мистером Вестсоном успокоиться не успел, как полковник Фабстер стал давать непрошенные советы. Каждый лучше Дадли знал, что ему делать, как поступать! Мать считала, он обязан содержать её с отцом до конца жизни, полковник — что её нужно простить, а Дадли кто-то спросил, чего он хотел? Может, он хотел всего лишь жить без потрясений и болезненных воспоминаний, от которых в глубине души пробуждалось бесконечное чувство вины, а безнадёжность вынуждала опустить руки. Только этим утром Дадли уезжал из Бигглсуода в Лондон приличным молодым человеком, с хорошей, нет, потрясающей работой, с перспективами, которых добился своим собственным трудом! А кто вернулся? Кто? Тот тщедушный, забитый мальчишка, который боялся открыть рот дома, чтобы не услышать в свой адрес, что ему никто этого не разрешал, что его и так едва терпят. Нет, это Дадли преувеличил, конечно, на эмоциях, но всё же известие о предстоящем судебном иске от родителей будто ударило его под колени, заставив упасть.

На огороженной площадке он спустил собак, а сам присел на скамеечку, которую недавно установили для пожилых собачников. Других хозяев с питомцами в этот час не оказалось, так что генерал Майлз грузно плюхнулся на траву возле ног Дадли, а двое других бульдогов, общарив всю площадку и сделав свои дела, затеяли возню за кем-то забытую толстую палку. Дадли за ними почти не смотрел: в нескольких десятках ярдов от площадки, ближе к домам, недавно устроили зону развлечений для детей, сделали большие качели, песочницу, несколько каруселек и горок. Там было полно мам и детворы, и Дадли невольно прикипел к ним взглядом, впитывал звонкий детский смех и радостное, полное любви «Мама!», что разными голосочками то и дело летало над детской площадкой. А он никогда с матерью не играл вот так. Она крутила на каруселях кузена, пока Дадли на кухне чистил картошку или разбирал после стирки бельё. Дадли не кричал так же радостно «Мама!», не показывал ей найденный красивый и волшебный (а на самом деле совсем обычный) камешек или листик, будто это величайшее в мире сокровище, и ещё много чего «не». Как ни упрашивай себя, как ни закрывай глаза на прошлое, оно никуда не денется. Дадли Дурсль никогда не был нужен своим родителям, и они этого не скрывали. Так почему он должен им помогать? Потому что произвели на свет? Потому что дали крышу над головой, худо-бедно кормили и не отправили в приют? Ну, с точки зрения соседей по Литтл Уингингу и самих родителей, так оно и было. Ведь он же неблагодарный сын, ни во что не ставивший отца с матерью и плевавший на их попытки воспитать его приличным членом общества! Надо же, столько лет прошло, а Дадли помнил каждое слово в свой адрес. Тогда они были как проклятие — не то, что мог наколдовать Поттер, а настоящее, жгучее, разъедающие посильнее кислоты или яда. Дадли не мог понять, как же так, почему других детей их родители любят, а его — нет. Что он сделал не так? Чем провинился? Маленькому мальчику невдомёк было, что дело-то не в нём. Он жил иллюзией и призрачной надеждой, что ещё чуть-чуть, и всё выправится. Если ещё раз промолчать, сделать то, что по дому поручила мать, не тревожить уставшего после работы отца, снова взять на себя вину кузена в школе, — тогда родители оценят и его, Дадли, приласкают и скажут, что любят его. Когда Дадли переехал к тётушке Мардж, то был уже достаточно взрослым, чтобы понимать: нет такой силы, по крайней мере, зависящей от него, чтобы заставить родителей полюбить и его тоже, — а всё же, иногда, воображал себе, как случится чудо. Но чуда не случилось, и то горькое разочарование Дадли запомнил на всю жизнь. Он окончательно перестал надеяться на... хотя бы на справедливость.

Так что нет, нет, и ещё раз нет. Дадли не будет помогать отцу с матерью. Баста! Свой долг перед родителями он отработал ещё в одиннадцать лет, обслуживая практически в одиночку всю семью Дурслей. Пусть полковник Фабстер не бухтит насчёт совести и непоправимых поступков. Больны ли они, разорились или ещё чего — почему это Дадли должно волновать? Родителей же не волновало, как он будет жить, когда они вычёркивали его из своей семьи! Даже если это означало, что Дадли поступит немногим лучше родителей, с людьми, подобными им, иначе нельзя.

Приняв наконец решение, Дадли решительно поднялся со скамейки, свистнул собак и отправился домой.

Ночь он не спал, крутился и вертелся, не в силах перестать думать, как всё пройдёт завтра, какие ещё удары в спину ждать от родителей. То, что нечто такое будет, Дадли не сомневался. Вопрос в другом — как ему с этим справиться. Ближе часам к трём, вдоволь наслушавшись бульдожьего храпа, он вроде как заснул, но урывками. Дадли душили кошмары, вспышками выплывавшие откуда-то из подсознания моменты из жизни. Вот на него, съёжившегося в углу у холодильника, орёт и замахивается отец за якобы разбитое соседское окно, в которое на самом деле камнем кинул Поттер. Вот кузен с дружками после пятничных уроков запирают Дадли в школьном туалете и, смеясь над его криками и просьбами отпустить, уходят по домам. Дадли просидел в тесной, вонючей кабинке почти до полуночи, пока его не освободили недовольный сторож и куратор, и если бы не они (вернее, не родители, которые возмутились, что крыльцо, лужайка и гараж остались неубранными), то он провёл бы в туалете всю ночь, а то и больше. Вот компания кузена, раздев Дадли, пихает его головой в снежную кучу, снег такой плотный и тяжёлый, что нечем дышать, и Дадли разевает рот, чтобы глотнуть живительного воздуха, но в горло забивается только мёрзлая масса... Выпутавшись из одеяла, в которое он умудрился завернуться с головой и от того задыхался, Дадли приплелся на кухню, сделал себе кофе и больше не ложился.

В итоге он клевал носом в электричке всю дорогу от Бигглсуода до вокзала Кингс-Кросс и более-менее взбодрился, только дойдя до офиса. Но там его захватил мандраж. Назад пути уже не было, а Дадли так и не удалось морально подготовиться к встрече с родителями. Он надел, конечно, свой лучший костюм, до блеска начистил оксфорды, аккуратно причесался и завязал галстук, однако под слоями одежды в его душе царил хаос. Куда-то делись продуманные за ночь аргументы, горделивое желание выставить себя в наилучшем свете, показав, каких высот добился неблагополучный, шпыняемый всеми ребёнок. Дадли как сел за свой стол, так будто и приклеился, боясь поднять голову и даже на часы посмотреть. По затылку зудело холодом, и каждый новый приступ страха становился всё сильнее, на корне языка першило — верный предвестник скорого приступа рвоты, как и всегда от излишнего волнения. Пришедшие коллеги посматривали на него с сочувствием; Дадли старался вести себя невозмутимо, но у него всё валилось из рук: ручка, бумаги, точилка для карандашей, ежедневник, книги. Просить у миссис Рейнольдс чай или кофе он не рискнул, чтобы не опрокинуть на себя напиток, и у мистера Вестсона, когда тот позвал Дадли к себе, тоже ничего пить не стал.

Мистер Вестсон, собранный и сосредоточенный, тут же отдал миссис Рейнольдс принесённые Дадли письма, чтобы изготовить копии, и коротко рассказал, что удалось узнать за вчерашний день. В Литтл Уингинге получилось немногое: нашли пока лишь миссис Уотни, бывшего школьного психолога, которая, узнав, о чём речь, тут же согласилась пообщаться. Встречу назначили на послезавтра.

— А почему не раньше? — проскрипел Дадли пересохшим горлом.

— Потому что я допускаю небольшую вероятность, что все обойдётся без иска. А раз так, незачем тревожить понапрасну пожилого человека.

Но Дадли его надежд не разделял, особенно после того, как мистер Вестсон озвучил последние новости из волшебного мира, полученные через посредников у каких-то гоблинов.

Поттер был мёртв! Мёртв уже полтора года! Дадли, едва услышав, осел на стуле, будто ему по голове врезали битой. После того, как Поттер принял сторону врага, он, вероятно, рассчитывал вернуться к своему прежнему образу жизни: снова веселиться, никого ни во что не ставить и делать лишь то, чего ему хотелось. Продлился такое недолго. Как только тёмный маг утвердил свою власть над всеми волшебниками страны, Поттера казнили. Официально — за многочисленные нарушение законов (что тоже было правдой), но фактически тот монстр, что скрывался за зубодробительным прозвищем «Тот-Кого-Нельзя-Называть», устранил соперника, врага и символ надежды. Дадли на волшебную символику было плевать, у него кузен... а, впрочем, когда первый шок прошёл, он осознал, что не особо-то и расстроен гибелью кузена. Все здравомыслящие люди, кто встречался с Дурслями, говорили потом, что Поттер, то есть, Гарри Дурсль своей смертью не умрёт. Наверное, Дадли заранее смирился с этим, да и он никогда не любил кузена, чтобы пожалеть его сейчас. Жалеть нужно человека, который в аварию попал, или, например, того, кто пожертвовал жизнью, спасая людей из огня, но не такого мудака, как Поттер. Жестоко? Жестоко, но некоторые люди действительно так проживают свою жизнь, что не заслуживают сочувствия.

Для Дадли же смерть кузена означала другое — лишившись своей главной надежды на материальные блага, мать всеми силами вцепится в оставшегося сына. Какие уж тут мирные переговоры!

— Что мне делать, мистер Вестсон? — устало спросил он, когда мистер Вестсон закончил говорить.

— Дадли, вы просите у меня совета?

— Да, сэр. Не знаю... Я не собираюсь потакать моим родителям ни в чём, и ещё вчера я был готов ко всем последствиям, но...

— Вы сомневаетесь, как к вашему поступку отнесутся другие? — догадался тот. — Я, например? Ну, что же... Я, наверное, вас успокою, Дадли, потому что ни как ваш адвокат, ни как начальник или просто знающий человек не имею права вас осуждать. Да, я тоже рос без родной семьи, но не пережил и половины того, что пережили вы. Мне было в какой-то степени проще, я не встречался больше со своими настоящими родителями, а вы варились в атмосфере нелюбви каждый день много лет подряд. Поэтому я даже посоветовать ничего не могу. Это решение вам нужно всё-таки принимать самому.

Самому. Легко сказать! Дадли вроде совсем недавно был полон сил и решимости отстаивать свою жизнь, спокойствие и независимость, но после новости о смерти Поттера он не мог и представить реакцию матери. Она придёт в ужас, расстроится... а может, и нет. Возможно, она давно разочаровалась в своём замечательном Гарри, раз хотела судиться и с ним тоже. Возможно, это Дадли и вправду какой-то неправильный, если ему только что сообщили о смерти родственника, с которым он больше десяти лет прожил под одной крышей, а он не проронил и слезинки.

Мистер Вестсон вновь заверил его, что чтобы Дадли ни решил, его никто в конторе не осудит. Это несколько воодушевляло, потому что до неприятной встречи оставался час. Всего один короткий час. Решено было, что мистер Вестсон сначала примет миссис Дурсль, как обычную клиентку, объяснит ей, что при её согласии встречу с Дадли можно устроить прямо сейчас, и уж тогда позовут Дадли. Всё правильно, по закону: никто посторонний не мог присутствовать на консультации, и Дадли сам не горел желанием слишком долго пребывать в обществе матери, выслушивая, какой он гадкий и отвратительный.

Мать появилась в конторе ровно без пяти одиннадцать. Дадли её и не узнал сразу. Просто за пять минут до часа икс в офис вошла худощавая, нет, очень худая брюнетка в старом и слегка выцветшем деловом костюме и шляпке.

— Пройдёмте, миссис Дурсль, я вас провожу, — миссис Рейнольдс встретила очередную клиентку неизменной дежурной улыбкой и направилась в кабинет мистера Вестсона. — Вас уже ждут.

Мать окатила офис и работавших солиситоров взглядом, полным брезгливости и презрения, и, гордо держа голову, последовала за миссис Рейнольдс. Правда, казалось, будто никакая она не посетительница, а наследная принцесса во время коронации. Стол Дадли, как самого младшего сотрудника, стоял в дальнем от прохода углу, а Дадли, неожиданно для себя, ещё и пригнулся, что мать его не заметила. Выпрямился он, только когда мистер Вестсон закрыл дверь кабинета на ключ, и обнаружил, что умудрился от нервов сломать карандаш, который до этого вертел в руках. Дадли бросило в жар, и он ослабил воротничок рубашки и галстук, пытаясь отдышаться.

Невероятно! И это его мать? Боже, она же так постарела и... и... Стоило Дадли прикрыть глаза, как её облик вновь встал перед мысленным взором. От пышной причёски, которую мать всегда старалась создать из своих не то чтобы уж очень густых волос, не осталось и следа; под старенькой и немодной совсем уже шляпкой прятался максимум небольшой пучок и тот полный седины. За два с чем-то года мать похудела просто страшно, её лицо походило на обтянутый кожей череп — особенно остро выступали скулы. Руки, видные из манжет пиджака, казались тоненькими, а сам костюм... не его ли мать надевала, когда во первом классе младшей школы ходила поучать учителей Гарри?

Дадли всякого ожидал, но точно не такого. Стало очевиднее некуда, что у матери серьёзные проблемы с деньгами, вот почему она решилась на судебные иски. Но что случилось? Когда Дадли уезжал в последний раз в «Хильчингс», отцовская фирма ещё работала полноценно и, как правильно напомнил полковник Фабстер, с кредитом на дом родители давно справились. Кризис? Болезнь? Ещё что-нибудь? А почему Дадли это так интересовало?

Словно восприняв слова полковника Фабстера как руководство к действию, совесть распахнула зубастую пасть и вцепилась в сердце Дадли. Напрасно он напоминал себе, что в детстве не раз болел, а ещё больше страдал от побоев отца или Поттера, но родители никогда не приходили на помощь. Это с кузеном мать лежала в больнице в Лондоне, когда у того случился аппендицит, к нему по первому же чиху вызывали доктора домой. Наверное, всё-таки родители правы, и что-то ненормальное в Дадли было. Он не любил своих родителей и двоюродного брата. Не переживал о них в последние годы, рад был, что они не появлялись в его жизни, и смерти кузена совсем не огорчился. А сейчас, как последний дурак, разволновался, что родители голодают или смертельно больны. Но кто знает, вдруг это, наоборот, верно, и именно так и должен чувствовать себя ещё не зачерствевший душой человек и хороший сын? Хотя какой из него хороший сын, если Дадли не желал знать ничего о собственных родителях? Дадли неоткуда было узнать правильный ответ. В его семье всё изначально было поставлено с ног на голову.

— Мистер Дурсль.

Душа ушла в пятки от собственной фамилии. Дадли нехотя поднял голову: возле его стола с сочувственной улыбкой стояла миссис Рейнольдс. Та самая вечно строгая и сдержанная миссис Рейнольдс, перед которой пасовали даже самые крикливые и драчливые клиенты.

— Мистер Вестсон сказал, вы можете зайти.

Он поднялся, однако ноги сами по себе хотели бы направиться вон из конторы. Кабинет мистера Вестсона, ещё вчера представлявшийся просторным и внушительным, с присутствием матери сузился до одного кресла и крошечной части стола, что отводилась ему, Дадли. Сердце затрепетало так, словно Дадли ждала очередная головомойка, оскорбления и ремень. А почему «словно»? Если дела у родителей совсем плохи, мать вряд ли постесняется мистера Вестсона.

Когда он зашел в помещение, то в первый момент не узнал мать. Казалось, будто за прошедшие полчаса она постарела лет на десять, а то и на пятнадцать. Постарела, осунулась, выцвела. Мать сидела на том месте, что вчера занял Дадли, сгорбившись и закрыв лицо руками. На столе перед ней стоял ополовиненный стакан с водой и лежали какие-то бумаги. Ясно, мать была не в курсе случившегося с Поттером, и это здорово её подкосило. Она не проронила ни слова, пока Дадли на негнущихся ногах шёл ко второму предназначенному для посетителей месту, пока садился, изо всех сил стараясь держаться независимо и смело. Казалось, будто она вообще не заметила присутствия сына, поглощённая своим горем, и тогда он, вздохнув, тяжело произнёс:

— Здравствуйте, мама.

Та наконец отняла руки от лица и посмотрела на Дадли. На её пугающе безэмоциональное лицо легла тень узнавания, а затем мать поджала губы.

— Ты, — сказала она недоверчиво, — надо же. Ещё не скатился.

Куда и как он должен был скатиться, Дадли переспрашивать не стал. Кое-что понял, кое-что ему, наверное, лучше и не знать. Странно было другое: если мать искренне считала, что Дадли должен опуститься на самое дно жизни, то почему же собиралась с ним судиться?

— Я тоже не рад этой встрече.

— Зачем ты хотел меня видеть, мальчишка?

Этот вопрос был задан абсолютно другим тоном — резким, пренебрежительным, тоном превосходства. Дадли, в первые минуты поддавшийся жалкому виду матери, стиснул зубы. Дурак, как есть, дурак. Он всё ещё был и навсегда будет для неё презренным мальчишкой, не годящимся и в подмётки любимому сыну Гарри. Глупо думать, что смерть Поттера что-то перевернёт в её душе.

— Имей в виду, мальчишка, если ты надеешься убедить меня отказаться от иска, то напрасно. Мы приютили тебя, кормили, вырастили. Пора и отплатить за всё то добро, что мы тебе сделали, неблагодарный!

— Кто неблагодарный? Я? — Дадли не поверил в услышанное. — А что с теми деньгами, которые отец стряс с меня после смерти тётушки Мардж? Что, они закончились, раз вы решили обобрать меня до нитки?!

Мать взглянула на него как на ничтожество, как на мусор, в который по неосторожности наступила и запачкала обувь.

— Мы с Верноном не нуждаемся, — заявила она высокомерно, — у моего мужа достаточно успешный бизнес наконец.

— Да? Тогда к чему этот иск? Чего вам с отцом не хватает, раз вы снова преследуете меня?

Дадли не понимал, в самом деле не понимал, что же не так. Почему мать нагло и уверенно врала, что с деньгами в семье всё в порядке, а «Граннингс» приносит доход? Видно же, насколько она бедно одета, насколько худа и что не может позволить себе не только достойные украшения, но даже и хорошего парикмахера. При этом деньги на адвоката, услуги которого весьма недёшевы, мать, тем не менее, нашла.

— Потому что я считаю, что ты должен отработать все траты, что мы понесли по твоей вине. Хотя… смерть моего любимого Гаррички, — она всплакнула было, но удержала себя в руках, — ты всё равно не сможешь ничем возместить.

— Смерть Гарри? А я-то тут причём?

— При том, что если бы я не была вынуждена отвлекаться на воспитание тебя, с моим любимым сыном ничего не случилось бы! Это ты виноват, что он умер таким молодым. Не пожил ещё совсем!

Мать достала из кармана платок и промокнула глаза, причём совсем не наигранным жестом. Дадли всего передёрнуло. Вот же… Чёртов Поттер столько лет одним своим присутствием на Тисовой улице подвергал риску их семью, облапошил родителей с деньгами, а мать всё равно грустила о его потере и смела обвинять Дадли. Может, она… повредилась рассудком? Дадли и раньше приходили в голову подобные мысли, потому что нормальный, здоровый человек никогда бы не вёл себя так, как они с отцом. Поттер, несмотря на все внушения взрослых волшебников, не прятал свою магию в Литтл Уингинге, его несколько раз пытались исключить из школы за то, что он колдовал на каникулах. Жаль, что так и не исключили. Кто знает, вдруг какое-то из его заклинаний или шуточка из арсенала тех наглых рыжих придурков подействовали на мать?

Он заставил себя сделать глубокий медленный вдох, а потом так же выдохнул. Нужно держаться. От того, что Дадли скатится в безобразную истерику, хуже будет только ему самому. Мать не должна увериться, что её сын — слабак, которым можно управлять, который жалок и бесполезен. И перед мистером Вестсоном Дадли не имел права показать себя с плохой стороны. Достаточно того, что мистер Вестсон оказался посвящён в неприятную историю его жизни и вынужден был возиться с Дадли. Он и так очень сильно помог, кроме тётушки Мардж и полковника Фабстера, Дадли больше ни от кого не видел столько сочувствия и реальной поддержки. Но это не означало, что мистер Вестсон до последнего будет на его стороне. Пока что Дадли интересовал его, как перспективный сотрудник, но никакие перспективы не помогут, если мистер Вестсон поменяет своё мнение о нём. А мнение штука очень непостоянная. Только что Дадли был сиротой при живых родителях, немало настрадавшимся из-за их равнодушия и жестокости, но через полчаса он может превратиться в глазах мистера Вестсона в бездушного и действительно неблагодарного сына, бросившего родителей без помощи.

Кто бы подсказал Дадли, как правильно поступить в его ситуации… и было ли вообще это «правильно».

— Я всё-таки не могу понять, что вам с отцом нужно и почему именно сейчас. Сама же говоришь, что денег достаточно.

— А ты всё печёшься о деньгах, меркантильный мерзавец. Впрочем, чего ещё ожидать от такого, как ты? — мать дёрнула плечом. — Ты всегда доставлял нашей семье одни проблемы. Господи, да мы столько натерпелись из-за тебя перед соседями, перед школой, что ты должен на коленях умолять нас о прощении! А ты ещё смеешь пререкаться, негодный! Нужно было отправить тебя в приют, как предлагал Вернон. Какая же я дура, что не послушалась!

— Миссис Дурсль, позвольте мне, — быстро сориентировавшись, перехватил инициативу мистер Вестсон, пока ошеломлённый Дадли хватал ртом воздух от таких откровений. — Идея устроить вам встречу до начала искового процесса всё-таки принадлежала мне, так что давайте я озвучу…

— Вам? Я ожидала большего профессионализма, мистер Вестсон. Мне вас рекомендовали как высококлассного специалиста в обоих мирах, нашем и волшебном, а вы… Как вы могли подумать, будто я захочу разговаривать с этим никчёмным болваном? Да вы просто посмотрите на него, посмотрите! Надел дорогой костюм, наверняка ещё и краденый, и думает, будто я поверю, что он стал приличным человеком! Да по нему тюрьма как плакала, так и плачет. Хулиган. Разбойник! И вы полагаете, нам есть что обсудить?

— Мистер Дурсль не имеет ничего общего с тем человеком, чей портрет вы только что нарисовали. — Мистер Вестсон был поразительно невозмутим, и, видимо, это раззадорило мать ещё больше. — Я понимаю, в вас говорят эмоции, но стоит всё-таки вести себя как взрослые благоразумные люди и уважать друг друга. Иначе я буду вынужден попросить вас покинуть мою контору.

— О, не беспокойтесь! Выход, если что, я найду сама, да ещё так ославлю эту богадельню, что никто и в жизнь больше не переступит ваш порог!

— Миссис Дурсль…

— Мама! — повысил голос Дадли. — Не смей угрожать мистеру Вестсону! Всё это касается только нас с тобой, не приплетай сюда других. Скажи прямо, чего хочешь, и давай на этом закончим уже.

Его тираду она встретила молчанием, при этом на самого Дадли даже не посмотрела. Он же буквально молился про себя, чтобы мать послушалась и озвучила наконец свои требования. Бог с ними, с причинами её сумасбродного поступка, пускай говорит, что нужно, и проваливает! Ещё не хватало, чтобы мать навредила мистеру Вестсону! А она всегда была мстительной и злой на язык, могла и исполнить свою угрозу. Дадли себе никогда не простит, если по его вине пострадает репутация мистера Вестсона.

— Надо же, посторонний человек значит для тебя больше, чем счастье и благополучие семьи.

— Вы первыми выкинули меня из этой семьи, не перекладывай на меня вину.

Мать вздохнула так, словно ей противно было уже просто слушать его, приосанилась и гордо произнесла:

— Вижу, разговаривать с тобой бесполезно. Как будто могло быть иначе!

— Мама!

— Как я уже сказала, — продолжила она, не обратив внимания на Дадли, — я считаю, что пора расплатиться со всеми долгами. Вернон прекрасно обеспечивает меня и наш новый дом, однако я не могу спокойно жить, зная, сколько денег мы на тебя потратили и не получили даже простого «спасибо» взамен.

Ужасно хотелось сказать ей «спасибо» самым ехидным и саркастичным тоном, на какой Дадли только был способен, но он сдержался. Нужно сворачивать этот бессмысленный разговор. Мистер Вестсон ошибся, мать не удастся переубедить, она не видела ничего, кроме своей цели, и шла прямиком к ней, невзирая на препятствия. Наверное, даже если бы сейчас начался Апокалипсис, мать потребовала бы у ангелов приостановить конец света, потому что она, видите ли, не стребовала с сына причитающиеся ей деньги!

Однако один вопрос грыз Дадли с прожорливостью и настырностью оголодавшего бродячего пса.

— Тогда я не понял, что случилось с деньгами от наследства тётушки Мардж, — проговорил он, несмотря на то, что мистер Вестсон предупредительно покачал головой. — Отец прислал мне письмо, где вы подсчитали все расходы за семнадцать лет моей жизни. Или что, — Дадли пробило на смех, — что-то забыли включить?

— Мы с Верноном пожалели тебя тогда и написали меньше денег, чем по-настоящему потратили на твоё воспитание, неблагодарный ты щенок. И напрасно пожалели!

— Ясно. А теперь, когда я неплохо устроился, а Поттера нет…

— Не смей называть Гарри Поттером! Сколько можно говорить! Он твой брат, наш любимый, лучший сын!

— А теперь, когда его нет, — с нажимом повторил Дадли, с неожиданной для себя мстительностью игнорируя требование матери насчёт имени, — вы решили взяться за меня. Умно, правда, умно. Отец всегда был крайне практичен, особенно, если дело касалось денег. Кстати, что же он сам не пришёл?

— Тебя это не касается, мальчишка, но я отвечу. Вернон не очень хорошо себя чувствует, поэтому от имени нашей семьи здесь выступаю одна я, о чём ужасно жалею. Уж Вернон-то всыпал тебе по первое число, бесстыжий!

— Да, я бесстыжий, негодный, неблагодарный. Я всё это знаю и помню, правда, не нужно повторять это каждый раз. И… сколько вы хотите?

Когда мать назвала желаемую сумму и добавила, что ему придётся платить им ежемесячно, Дадли лишился дара речи. Они с ума сошли! Да даже кредит в нынешние время взять — и то проще отдавать будет. Как родители себе это представляли? Дадли что, по их мнению, деньги грёб лопатой или печатал? Послушать мать, так Дадли всё детство купался в роскоши, ел деликатесы на завтрак, обед и ужин, а одежду менял по десять раз на дню и носил исключительно авторскую, от именитых дизайнеров. Мать с отцом точно спятили, точно! Как минимум отец — кому же ещё из них двоих могло потребоваться столько денег? А главное, для чего, если, как говорила мать, фирма приносила прибыль? Отца вконец обуяла жадность? Сколько денег он ни имел, ему всё мало? Но требовать их с собственного сына после того, как уже один раз вынудил заплатить за все семейные траты… Дадли показалось, что ещё немного, и он сам уже сойдёт с ума, просто потому что такое не могло быть взаправду.

— Это какое-то безумие, — произнёс он с расстановкой. — Откуда я возьму столько денег?

— Не моё дело. Украдёшь, отберёшь — как ты обычно их добываешь? Как-нибудь найдёшь.

— Раз вы не смогли получить эти деньги от Поттера, то решили стрясти с меня? Так, что ли?! Нет уж, хватит! Я расплатился с вами сполна! — Ярость выкинула Дадли из кресла, заставила выпрямиться перед матерью в полный рост. Господи, какая же она… жалкая, мелочная, жадная! Он как будто по-настоящему видел отблеск монет в её глазах! — За все ваши тычки, пинки, побои, все те дни, когда вы запирали меня в чулане без еды, воды и туалета! Когда вообще забывали, что у вас есть родной сын, я! Не вы меня вырастили, а тётя, ей я обязан всем, а вас… вас я хотел бы никогда больше не видеть и не знать! Это вы должны мне за всё то, что творили с моей жизнью, а ты, ты ещё смеешь требовать деньги с меня?!

На его плечо опустилась и крепко сжала чужая рука. Тяжело дышавший Дадли покосился на мистера Вестсона, который оказался рядом с ним, и обуявшая его было злость медленно пошла на спад, попятилась, поджимая хвост от испуга. Мистер Вестсон больше не был похож на того доброжелательного и готового прийти на помощь джентльмена, что выслушивал Дадли, давал советы и поддерживал. Сейчас его взгляд был полон предостережения, (если не откровенной угрозы) не творить глупостей, и Дадли впервые за всё время после того, как оставил Литтл Уингинг, почувствовал себя безалаберным идиотом, который не понимал, что молотил своим длинным языком, и делал лишь хуже. Не имея сил справиться с этими мыслями и ощущениями, подобными цунами по своей силе, Дадли опустил голову. Он чувствовал, как шею, затылок, уши и щёки заливал румянец стыда.

— Спасибо, мистер Дурсль, думаю, ваше присутствие больше не потребуется.

Ему ничего не оставалось, как, пробормотав извинения, ретироваться из кабинета. Тяжёлая дверь закрылась за ним, как будто подведя черту всему тому, что делал для него мистер Вестсон. Правильно, на его месте Дадли тоже бы не стал и дальше помогать юнцу, который совершенно не умел контролировать себя.

Возвращаться на рабочее место не было ни сил, ни желания, и Дадли, постояв ещё немного и так и не придя в себя, отправился в туалет. Там он открыл кран с холодной водой и плеснул себе в лицо полные пригоршни воды. Не помогло. Дадли сделал это ещё раз и ещё, здорово намочив костюм — на светлой ткани появились некрасивые тёмные полосы и пятна, — а затем, схватив с раковины мыло, принялся яростно натирать руки. Холод был недостаточно холодным, чтобы отрезвить его, а вода как будто не могла смыть то мерзкое ощущение липкой грязи, в которую Дадли со всему размаху окунула мать.

Сколько ещё ему терпеть эти унижения? Сколько ещё мучиться, не зная, какой ещё способ испортить Дадли жизнь найдут родители? Господи, да даже если Дадли каким-то чудом найдёт деньги, чтобы платить им, где гарантия, что больше ничего не случится? Что отец с матерью не пожелают растоптать его окончательно, лишить любимой работы, собак, дома? У них, похоже, стоп-кран в намерении уничтожить Дадли отсутствовал вообще, а тут и Поттер умер, вот всё и сошлось. А Дадли ещё сомневался и выискивал объяснения такому поступку матери. Болезнь, кредит… Деньги им нужны были! Деньги и нищий, жалкий Дадли, чтобы можно было покивать и с удовлетворением протянуть, что они оказались правы в его отношении, что он ничтожный человек и ничего не добился. Дадли уткнулся лбом в зеркало, пытаясь успокоить шумное, с хрипами, дыхание. Пульс, наверное, здорово подскочил, раз ему не хватало воздуха. Нужно успокоиться, иначе он, в довершение ко всему, в обморок рухнет, окончательно превратившись в глазах мистера Вестсона в неблагодарного неудачника. Но, Господи, как тут успокоиться? Нет у Дадли таких денег, нет, и не было никогда. Если мать подаст в суд и выиграет, ему останется распродать последнее имущество и объявить себя банкротом, а после этого Дадли уже никогда не стать солиситором, не устроиться на более-менее приличное место, не получить кредит и ещё много чего «не»! Дадли верил в мастерство и профессионализм мистера Вестсона, однако после этой встречи всерьёз засомневался, что ему удастся отбиться от иска или хотя бы снизить сумму ежемесячной платы за содержание родителей. А учитывая, как он недостойно повёл себя на этой встрече, стоит готовиться к тому, что Дадли если и не попросят вон из конторы, то серьёзно уменьшат жалование.

От понимания, как Дадли только что опростоволосился, становилось ещё горше. Он хотел показать, что вырос, стал независимым и самостоятельным, что строил свою судьбу, невзирая на мрачные прогнозы и жестокие пожелания, но в итоге оказался перед матерью всё тем же подростком, который мог лишь кричать и истерить. Ведь понимал же, что такие люди, как она с отцом, не меняются к лучшему, с самого начала догадывался, что речь пойдёт только и исключительно о деньгах, однако выставил себя неуравновешенным и жадным кретином. Посторонним же, каким бы понимающими людьми они ни были, не объяснишь, что от одного взгляда на мать у Дадли перехватывало дыхание, и он мысленно возвращался на многие годы назад, в то время, когда зависел от собственных родителей и не мог рассчитывать на избавление в лице тётушки Мардж. Звуки материного голоса запускали калейдоскоп воспоминаний в его сознании, подсовывая самые противные, самые болезненные картинки, от которых до сих пор хотелось ругаться и разбивать кулаки до крови. Да, Дадли вырос, ему целых девятнадцать лет, но он так и не повзрослел… так и остался в том возрасте, когда родители и двоюродный брат полностью управляли им, давили, а он ничего не мог противопоставить. Вот сейчас дорвался, использовал свой шанс выплеснуть на мать всю боль тех дней. Кому стало хуже? Ему, ему со всех сторон хуже. Кому и что Дадли хотел доказать? От кого хотел добиться извинений и осознания своей вины? Глупость какая.

Когда мать покидала контору, Дадли всё ещё трусливо отсиживался в туалете. Теперь он страшился встречи с мистером Вестсоном даже больше, чем с кем-то из родителей. Дадли не только самого себя подвёл, он и мистера Вестсона здорово подставил. В его кабинет Дадли заходил… нет, не с низко опущенной головой, он не ребёнок же, в конце концов. Нужно принимать ответственность за свои поступки. Так что Дадли, стиснув зубы, смотрел прямо, а мысленно прощался со всеми своими надеждами и мечтами. На месте мистера Вестсона он бы прямо сегодня вышвырнул зарвавшегося, никчёмного юнца вон и был бы абсолютно прав.

— Мистер Вестсон, сэр, я хотел… хотел бы извиниться. Я должен был держать себя в руках, но не сумел.

Его руководитель, изучавший какие-то бумаги с непроницаемым лицом, кажется, не услышал сказанных слов. Дадли медленно выдохнул и переступил на месте, ощущая, как его накрыло отчаянием. Да уж, после своего «выступления» он только этого и был достоин — игнорирования.

— Сэр?

— Простите, что? А, это вы, Дадли, — мистер Вестсон встрепенулся, отложив документы, словно и вправду был всецело поглощён ими, ничего и никого не замечая вокруг. — Да, ещё раз простите, я хотел сразу ознакомиться с тем, что принесла миссис Дурсль.

— Нет, сэр, это я пришёл извиняться. Я вёл себя, как ребёнок, и вместо конструктивного разговора получилось…

— Присядьте, Дадли, — в голосе мистера Вестсона звучало сочувствие, и покрасневший от стыда и смущения Дадли решил, что ему определённо показалось. Не могли ему сочувствовать после такого его ужасного поведения. — Не хотите выпить? Я сам не большой любитель алкоголя, но бывают ситуации, когда без него никак. Нет?

Дадли отрицательно помотал головой, но в кресло всё-таки сел, на самый край, готовый в любой момент сорваться и вылететь из кабинета, как только ему прикажут убираться.

— Я... Простите меня, я повел себя недостойно, — выпалил он, стараясь не смотреть на мистера Вестсона: так страшно было увидеть разочарование на его лице. Никогда прежде Дадли никого не подводил настолько серьёзно, а то, что подвёл он самого мистера Вестсона, убивало Дадли ещё больше. И никак это уже не исправить. Даже самое сильное и искреннее раскаяние не поможет. — Нарушил все ваши планы, сэр, простите. Я... я пойму, если вы не захотите больше иметь дело со мной.

— Да, ваше выступление было не к месту, мягко говоря. Но вы меня не очень-то и удивили.

— В ка-каком смысле? Я не понял.

— Примерно чего-то такого я и ждал. Дадли, вам всего девятнадцать, вы ещё не успели отрастить ни клыки, ни бронированный панцирь, чтобы оставаться спокойным рядом с людьми, которые когда-то причинили вам боль. Это умение приходит со временем, с возрастом. Признаюсь, даже я под конец нашей с миссис Дурсль беседы едва сдерживался, чтобы не указать ей на дверь.

— Простите, — вновь выдохнул Дадли уже осточертевшее, въевшееся ему под кожу слово. — Раньше мать такой не была. — Он помолчал и всё-таки решился спросить: — Она будет подавать иск, да?

— Увы. Но не вините себя, даже если бы сегодня согласились со всеми её словами, результат был бы тот же, я уверен.

Дадли понимал это и без него. Он куда больше переживал о том, что же ему делать, если по суду мать всё-таки получит ежемесячную плату на содержание их с отцом. Не в деньгах было дело, то есть, не только в деньгах. Мало того, что родители будут обдирать его как липку — по первым прикидкам, Дадли придётся искать вторую работу, чтобы покрыть сумму выплат. Откуда он возьмёт деньги на еду, коммунальные и другие расходы — об этом речи вообще пока не шло. Но сама мысль, что его вновь нещаднейшим образом будут эксплуатировать, как раба, выставляя себя в глазах общественности несчастными родителями неблагодарного сына, которого только через суд удалось заставить заботиться о своих стариках, — вот что самое мерзкое и страшное. Никому не будет дела, что по-хорошему это родители должны Дадли невозможно огромную кучу денег за его сломанное детство.

— Выше нос, Дадли. Мы ещё поборемся. Сколько дел в среднем проигрывает контора «Вестсон и партнёры», ну-ка?

Взглянув на непонятно почему повеселевшего начальника, Дадли отвёл взгляд в сторону. Ему ещё никогда не было так стыдно перед чужим человеком, который помогал, проявив неподдельные заботу и участие, и даже сейчас продолжал подбадривать, хотя уже знал, из какой поганой семейки произошёл Дадли Дурсль.

— Одно из пятидесяти, — вздохнул он.

— Вот именно, одно из пятидесяти, и оно в этих последних пятидесяти уже было. Значит, ваше дело просто обречено на успех.

Дадли совершенно не разделял его уверенность, но всё же ответил:

— Дай-то Бог, сэр.

В день, когда состоялась неудачная встреча с матерью, Дадли вернулся домой разбитым и раздавленным. За собаками он не пошёл: никого не хотелось видеть, ни своих любимцев, ни, тем более, полковника. Тот же наверняка заведёт речь о том, что мать стоит простить, она же всё-таки мать. Дадли, может, и простил бы, поговори они по-человечески. Если бы мать повинилась, попросила прощения, объяснила, что на самом деле происходит, а не просто с бухты-барахты обвинила его в смерти Гарри и потребовала компенсацию. Но получилось как? Дрянь полная получилась. Мать оскорблённая и обиженная, и Дадли — со всех сторон неблагодарное чудовище, отказавшее своим старикам в поддержке на склоне лет. Господи, какое счастье, что мистер Вестсон решил обсудить всё заранее, и Дадли удалось объясниться! Был бы он иначе безработным и с один на один со своими проблемами.

Вечером, не дождавшись Дадли, полковник пришёл сам, приведя Злыдня, Хватня и генерала Майлза. Поговорить с ним всё-таки пришлось: запустив домой собак, полковник посмотрел на смурного Дадли и, ничего не спрашивая, прошёл в кухню, где поставил чайник и положил на стол принесённую с собой коробку печенья.

— Встреча не удалась, рядовой?

Дадли невесело усмехнулся:

— А могло быть иначе?

Мысленно он поблагодарил полковника за вмешательство. Ну, хотя бы в форме печенья, потому что сам Дадли за весь день ничего не съел, ему вообще было не до еды. Однако никакое печенье не могло примирить его с тем, что полковник пытался доказать: что это всё же его родители, какими бы дурными они ни были, и не нужно навлекать на себя гнев Божий, оставляя их без помощи.

— Знаете, сэр, может, гнев Божий — это как раз то, что происходит с моими родственниками сейчас? — не выдержал его разглагольствований Дадли. — Как-то они не заморачивались насчёт божьей кары, когда третировали меня и заставляли чувствовать себя их рабом. Вдруг это она — расплата? А вы говорите, помочь, помочь…

— Расплата расплатой, но нужно же оставаться человеком, — не согласился тот. — Ты мне все уши в своё время прожужжал, что не желаешь уподобляться родителям, и на тебе, в лучших их традициях нос воротишь! Ну, хорошо, сейчас ты отомстишь им своим контрнаступлением, а дальше-то что? Как бы тебе потом первому отступать не пришлось.

Распознав не очень прозрачный намёк, Дадли разозлился. Какого чёрта! Полковник Фабстер что, желал ему неприятностей, только чтобы убедить в собственной правоте? Он, знавший, сколько сил Дадли тратил на учёбу и работу, лишь бы выкарабкаться, выйти в люди! Почему? Почему все люди, знавшие Дадли и его семью, в конечном итоге переходили на сторону Дурслей?!

— Даже если когда-нибудь я упаду на самое дно, то родители будут последними, к кому я обращусь за помощью. Да я… я лучше умру, чем приду к ним с протянутой рукой!

Бульдоги недовольно заворчали, привлечённые его криком.

— Не шуми, рядовой. Ясно тебе? Не шуми! От воплей толку не будет, разве что горло заболит.

— Вы просто не понимаете, полковник. Вы не жили так, как я, когда каждый день тебе вдалбливали в голову, что ты тупой, никчёмный, бесполезный и тебе самое место в тюрьме. У вас не отнимали всякий шанс и саму надежду стать мало-мальски приличным человеком! А меня с малых лет вели к тому, что я сдохну либо в подворотне, либо на тюремной койке. Почему я должен это прощать? Почему вообще должен оправдываться?

Только произнеся это вслух, Дадли замолчал, хватая ртом воздух, как после нырка на глубину. Как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше? Раздражение на полковника Фабстера, который лез не в своё дело с глупыми советами, злость на мать, отца — всё отхлынуло, будто волна от берега, едва наступило осознание. Дадли всё ещё жил с оглядкой на прошлое, на людей, что окружали его. Что подумают другие, что скажут, как отнесутся к его поступкам в этой истории с родителями — вот что мрачной тенью довлело над ним вдобавок ко всем прочим неприятностям. Ладно, мнение мистера Вестсона было важно Дадли по многим причинам, но все остальные, даже полковник… Зачем Дадли вечно пытался что-то доказать, если с раннего детства понимал, что это бесполезно? Каждого не переубедишь, свою голову не приставишь, воспоминания не передашь. Для большинства окружающих Дадли наверняка так и останется неблагодарным сыном уважаемой пары, который с детства слыл бессовестным и лживым хулиганом. Ну и что? Пускай! Пускай он будет гадёнышем и сволочью в глазах других. Тому, кто знает правду, не нужны никакие доказательства, а тех, кто не верит, ничто не переломит. Невозможно быть хорошим и удобным для всех, а раз так, Дадли наконец сможет держать голову прямо, не трусить и не бояться последствий очередного вмешательства родителей в его жизнь. Он просто станет действовать так, как решил, и точка. Пусть о нём думают, что хотят.

Остаток разговора вышел скомканным и неловким для полковника. Он почувствовал, что что-то изменилось, но продолжал гнуть свою линию, так что они чуть не поругались. Дадли, кажется, впервые за долгое время расправил плечи и вдохнул полной грудью, отогнав от себя дурные мысли и страхи. Если ещё час-два назад его мучили сомнения: как быть, что делать, чтобы и не поддаться родителям, и не предстать в глазах знакомых последней сволочью, — то теперь их не стало. Потом он и ночь всю проспал спокойно, не думая о том, что предстояло впереди.

Последующие дни показали, что Дадли оказался прав в своих прогнозах и относительно того, что будут делать родители, и относительно собственного шаткого положения в этом деле. Сразу же возникли проблемы с поиском доказательств против Дурслей, чтобы заставить их отозвать иск или хотя бы уменьшить сумму требований. Из чего-то стоящего в распоряжении Дадли имелись только ответы родителей на обличительные письма тётушки Мардж, письмо Дурслей с финансовыми претензиями, чек Дадли о перечислении денег и показания миссис Рейнольдс, бывшего школьного психолога. Она единственная из опрошенных жителей Литтл Уингинга рассказала, как всё было на самом деле, как относились к Дадли в его семье. Остальные же — соседи, учителя, повзрослевшие одноклассники, — наперебой расхваливали Поттера-Дурсля и поносили Дадли. Мистер Вестсон дал ему почитать выдержку из беседы с миссис Фигг, сумасшедшей кошатницей, одной из соседок и знакомых Дурслей. Целиком отчет Дадли не осилил, ведь по той лживой бумажке получалось, будто он чуть ли не смертным боем бил своих родных, из-за чего его переселили в чулан, нагружали работой, воспитывали голодом и вообще держали в чёрном теле. Словно Дадли дрался и задирался к каждому, врал, воровал... Удивительно, как при такой характеристике миссис Фигг не донесла на него в опеку или сразу в полицию, это же прямая дорога в тюрьму для несовершеннолетних. В детстве ему несказанно повезло, что миссис Фигг этого не сделала (или наоборот, не повезло?), но сейчас подобного везения не предвиделось. Попади такие показания к судье, как тот моментально вынесет вердикт в пользу матери, а Дадли, как назло, не удавалось придумать достойные контраргументы.

Возможно, родственники на то и рассчитывали — что задавленный свидетельствами Дадли почувствует себя в тупике и сдастся без боя. Ну, или что он не захочет терять расположение начальства и рабочее место, а потому выплатит всё до пенса, лишь бы не прослыть скупердяем и скрягой, пожалевшим денег на родную семью. Так и случилось бы, не вмешайся мистер Вестсон.

Происходи всё, наверное, с неделю назад, да что там, ещё позавчера, Дадли пришлось бы плохо. Тот он, прежний, весь издёргался бы от ожидания неизбежного. На работе сидел бы, как на иголках, боялся даже покидать контору на обеденный перерыв и по возвращении услышать, что Дурсли всё-таки дали ход судебному разбирательству, точно стал бы делать ошибки в документах, потому что думал постоянно о своём. Иного быть просто не могло — новости, которые приносил мистер Вестсон, изо дня в день становились всё тревожнее, и, не наберись Дадли мужества, они бы просто поглотили его.

Мать лгала. Ну, либо по какой-то причине намеренно замалчивала факты, например, о «Граннингс». Фирма отца была вовсе не такой успешной, какой мать выставляла её на прошедшей встрече. На самом деле Дурсли потеряли «Граннингс» уже год как, компания просто разорилась. Дадли долго разбирался в хитросплетениях этой истории, слишком уж всё было путано и непонятно. Люди мистера Вестсона выяснили, что ещё после отъезда Дадли на последний год обучения в школе родители ни с того ни с сего продали дом и переехали в Ричмонд, другое предместье Лондона, более богатое и пафосное, чем тихий и спокойный Литтл Уингинг. А Дадли в своё время даже не обратил внимания, что то поганое письмо от родителей с требованием заплатить деньги пришло не со старого адреса. Вместе с переездом отец свернул бизнес и попытался организовать его уже на новом месте, но там дело не пошло. Богачам, имевшим прислугу и достаточно средств, чтобы вызывать специализированных мастеров, не требовались дрели, так что рынок сбыта подкачал сразу же. Земля в Ричмонде стоила дорого, арендная плата не отставала, а вот с работниками было туго: местные считали ниже своего достоинства заниматься ручным трудом, старые сотрудники «Граннингс» не захотели ездить через весь город, получая прежнюю заработную плату. Фирма какое-то время держалась на плаву, вероятно, за счёт старых связей отца и тех денег, что родители стрясли с Дадли, но год назад рухнула, погребя под собой все планы Дурслей на красивую и богатую жизнь. Они несколько раз переезжали, прежде чем окончательно остановились в Хакни, очень бедном районе, где снимали даже не квартиру, а пару комнат на цокольном этаже дома с общей ванной и кухней. Там родители и жили последние семь месяцев.

И тут, словно уже известного было недостаточно, возникла ещё одна странность. Дадли несколько раз перечёл отчёт, которым с ним поделился мистер Вестсон, прежде чем поднял глаза на начальника.

— Сэр, я всё правильно понял? Ошибки быть не может?

— Не может. Я сам не сразу поверил, но это так. Последний раз вашего отца видели в Хакни через месяц после переезда.

— Стало быть… — мучимый дурным предчувствием, Дадли вновь закопался в бумаги, — стало быть, скоро полгода, как про него ничего неизвестно?

— Он мог уехать, — предположил мистер Вестсон, — оставить вашу мать и сбежать с последними деньгами. Развод дело хлопотное и дорогостоящее. Не смотрите на меня так, Дадли. После того, что вы рассказали о мистере Дурсли, это первое, что приходит в голову.

Как бы Дадли ни презирал своего отца, ему трудно было поверить в подобную версию. Но говорят же, что когда человека загоняют в угол, проявляется его истинный характер, а тут у отца погибло детище всей жизни, богатенький племянник деньгами не помог, и из респектабельного джентльмена, владельца компании, собственного коттеджа и недешевой машины мистер Вернон Дурсль превратился в бедняка, в нищего. Пожалуй, он смог бы… да, смог бы обобрать мать и податься в бега, чтобы начать где-нибудь заново. Если допустить такое, тогда все странности поведения матери обретали смысл. Ей нужно на что-то жить, и она, не проработав ни дня за время замужества, не придумала ничего лучшего, как обязать сына и племянника содержать её. Мать стыдилась признавать, что осталась у разбитого корыта, поэтому и лгала про успешный бизнес, про то, что отец мигом бы поставил Дадли на место. На какой-то миг Дадли даже было пожалел мать, жестоко обманутую и в одночасье оставшуюся без всего, однако затем вспомнил, как она раньше хвалилась мужем и любимым сыночком Гарри, как он сам плакал ночами и просил справедливости для себя и родителей, и жалость испарилась, словно туман под солнечными лучами. Ничто не происходит просто так. Вот и матери с отцом, похоже, аукнулось всё, что они творили, пока Дадли был ребёнком и не мог им противостоять.

— Даже если это и так, сэр, для меня ничего не изменилось, — сказал он твёрдо. — Можете меня осудить, но я не буду помогать им. Добровольно — не буду. Хорошего за всю мою жизнь они сделали только одно — произвели меня на свет.

— Дадли, я уже говорил, что не буду вас отговаривать или порицать, и моё мнение не изменилось. Вам не нужно всякий раз оправдываться.

— Я не оправдываюсь, просто не хочу, чтобы не было каких-то… недопониманий. — Дадли лишь в последний момент заставил свой голос звучать решительно, а не жалко. Долгие годы, когда большинство людей вокруг неизменно вставали на сторону родителей, даже не пытаясь разобраться, не могли забыться в одно мгновение и перестать влиять на него. — Я понимаю, как это выглядит со стороны, но я не могу их простить. Пусть меня считают чёрствым и неблагодарным, я готов. Не в первый же раз.

Мистер Вестсон, помолчав, посмотрел на него задумчиво.

— А вы изменились.

— Надеюсь, в лучшую сторону, сэр?

— Скажем, тот Дадли Дурсль, который неделю назад рассказывал мне о своих злоключениях в детстве, не был настолько уверен в себе, как вы сейчас. Для хорошего юриста уверенность — половина успеха. Так что, да, получается, что в лучшую сторону.

Дадли вроде бы выдохнул с облегчением и даже выдавил из себя слабое подобие улыбки, но на душе у него всё равно было неспокойно. Не верилось, чтобы мистер Вестсон и в самом деле поддержал его, а не осудил. Вдруг слова — это лишь слова, пустышки, а в глубине души мистер Вестсон презирал Дадли, не пожелавшего протянуть руку помощи матери, оказавшейся в беде?

— И я повторюсь, чтобы между нами действительно не было недопонимания: я не пережил и толики того, что выпало на вашу долю, Дадли. Мои приёмные родители были порядочными людьми. Я не могу представить себя на вашем месте, так что точно не буду не то что осуждать, а даже оценивать ваши поступки. Тут только вы сами знаете, правильно поступаете или нет.

То, что понятие правильности у разных людей отличалось, Дадли не стал комментировать. Для себя он уже всё решил и не собирался сворачивать с намеченного пути, даже если бы от этого зависела его жизнь. Так он думал, пока спустя десять дней после визита матери в конторе не раздался звонок. Ничего необычного в нём не должно было быть: на звонки всегда отвечала миссис Рейнольдс, которая либо назначала потенциальному клиенту встречу, либо приглашала кого-то из свободных солиситоров к телефону сразу обговорить детали. Однако в этот раз она позвала Дадли, сообщив, что спрашивали его.

— Меня? — он удивился, но покорно подошёл к её столу.

Неужели что-то с полковником Фабстером? Тот был одинок, поэтому именно номера телефонов Дадли, домашнего и рабочего, носил при себе для экстренной связи. Нет, только не это. Не хватало ещё, чтобы с единственным важным для Дадли человеком что-то произошло!

В телефонной трубке раздался совершенно незнакомый голос, от одних звуков которого Дадли напрягся.

— Мистер Дадли Дурсль?

— Это я, сэр.

— Сержант Хаскетт, Грегори Хаскетт, — представился человек на другом конце провода, и Дадли, поняв, что звонили из полиции, заволновался ещё больше. — Кем вам приходится миссис Петунья Дурсль?

— Она... моя мать.

— Произошёл несчастный случай. К сожалению, спасти миссис Дурсль не удалось, мои соболезнования. Вам следует прибыть в больницу святого Леонарда. Когда сможете?

Потрясённый такой убийственной новостью Дадли брякнул, что будет через час. Он не запомнил, как повесил трубку, просто стоял и тупо смотрел перед собой, пока миссис Рейнольдс не одёрнула его. Мать… умерла? Её больше нет? Значит, их многолетнее противостояние, не успевшее вновь разгореться, завершилось? Его больше не будут преследовать, шпынять, оскорблять, требовать денег. Дадли пытался осмыслить услышанное и взять под контроль свои чувства, но не выходило. Его раздирали недоверие, изумление, растерянность вперемешку с испугом и... облегчение. Последнее было столь ужасно и неуместно, что Дадли мысленно поклялся никому и никогда не сознаться в том, что испытывал что-то подобное. Но что произошло? По телефону ему не дали никаких подробностей, а представить, чтобы мать попала под машину, случайно отравилась лекарствами или что-то ещё Дадли просто не мог. Она всегда была ужасно щепетильной в вопросах здоровья и осторожной на улице, и вдруг — несчастный случай. Вдруг — и её нет. Немыслимо просто.

На негнущихся ногах Дадли повернулся к миссис Рейнольдс и попросил выяснить, сможет ли мистер Вестсон принять его в ближайшее время. Повезло: один клиент только что ушёл, а следующий, которому было назначено, перенёс встречу на другой день, так что в кабинете начальника Дадли оказался буквально через пару минут и с порога вывалил эту новость. Ещё совсем недавно решительный и собранный, готовый идти до конца в судебных тяжбах с родителями, Дадли в одночасье растерялся и не знал, что делать. Его мать мертва! Нужно же ехать на опознание, верно? Похоронить её, или этим вопросом займётся отец? Дадли понятия не имел, как это делается; когда умерла тётушка Мардж, вместо него, несовершеннолетнего, всеми вопросами занимался полковник Фабстер. Но тут... что-то же, наверное, нужно делать? Только что?

Мистер Вестсон, услышав, что случилось, от неожиданности замолчал на пару минут, а затем поднялся из-за стола.

— Едемте.

— Вы хотите со мной, сэр? Зачем?

Он не ощущал себя раздавленным этой новостью настолько, чтобы ему потребовался сопровождающий. Хотя, наверное, должен был, но... В сумбуре чувств и эмоций, обуревавших Дадли, главенствовало непонимание, а не уничтожающая грусть или горе. Вот что было странно и даже страшно. Пусть и прошло очень мало времени, чтобы осознать потерю, но Дадли уже понял, что его мысли и чувства по этому поводу слишком далеки от нормальных.

— Полагаю, вас зовут подтвердить личность миссис Дурсль, но ещё и как минимум захотят побеседовать. Думаю, как только в полиции узнают о ваших семейных разногласиях, то вам, Дадли, автоматически потребуется адвокат.

— Но ведь произошёл несчастный случай? — нерешительно произнёс Дадли. — Так мне сказали, правда, без подробностей.

— Вот именно, — мягко проговорил мистер Вестсон, почему-то обращаясь к нему, словно со смертельно больному. Ах да, мать же... — Пока мы не знаем всех деталей, я считаю, следует быть как можно осторожнее.

Решив больше не возражать, Дадли кивнул. Однако он слабо представлял себе, в чём бы его мог обвинить тот же сержант Хаскетт, чтобы ему потребовалась помощь адвоката. Да и мысли были заняты совершенно другим — тем, что Дадли должен был, наверное, скорбеть и горевать, а вместо этого затаённо радовался, что теперь-то уж Дурсли наконец отстанут. Господи, какой же он мерзкий, гадкий человек! Дадли говорил, что ему плевать на мнение окружающих, но он не думал, что всё это будет так. Он сам себе был противен от того, что думал, как вёл себя в столь серьёзный момент. Да, Дадли не любил мать, фактически ненавидел её, однако она умерла и умерла слишком рано. Разве этого недостаточно, чтобы оплакать её?

Мистер Вестсон настоял, чтобы в больницу они поехали на его машине, впрочем, Дадли и не думал возражать. Он пытался представить, что ему предстояло увидеть и сделать, выискивал в глубине души хотя бы малейшее чувство сожаления и печали, и ничего. Ничего, кроме того самого пресловутого облегчения, за которое Дадли было безумно стыдно перед самим собой. Всё же погибла мать, и облегчение — определённо не то чувство, которое должен испытывать сын, любой сын, благодарный или нежелающий знаться. В довершение к этому в больнице святого Леонарда всё пошло гораздо хуже, чем Дадли мог вообразить. Сержант Хаскетт, худой и скуластый мужчина лет сорока, с густой проседью в волосах, встретил их у приёмного покоя и сопроводил в морг на опознание. Точнее, он собирался отвести туда одного Дадли и передумал, лишь когда мистер Вестсон, которого Дадли представил как своего адвоката, напомнил о себе, сообщив, что своего клиента никуда не отпустит в одиночку. После этого замечания сержант окинул мистера Вестсона раздосадованным взглядом (так смотрят на занозу или что-то иное, такое же надоедливое и малоприятное), но ничего не сказал и препятствовать не стал.

В полутёмном помещении, которое выглядело именно так, как его изображают в кинофильмах, вдоль стены шёл целый ряд пугающего вида холодильников. Мрачный долговязый медбрат открыл дверцу одного из них и вытащил каталку с телом, укрытым белой простынёй. Когда с лица матери убрали ткань, Дадли почти сразу же, бросив на неё короткий взгляд, отвернулся.

— Да, это она, — произнёс он дрогнувшим голосом.

Казалось, что мать всего лишь заснула, но мертвецкий холод, шедший из холодильника, шедший отовсюду, не оставлял надежды. Невыносимо, немыслимо. Дадли мечтал, чтобы родители оставили его в покое, только не таким же образом! Он никогда не желал смерти ни отцу, ни матери! Не опускался до их уровня… Но даже сейчас, увидев её столь беззащитной на жестком и неудобном металлическом столе-каталке, Дадли не чувствовал ни жалости, ни сожаления. Силился выдавить из себя хотя бы слезинку, но единственным проявлением скорби стало то, что Дадли не сумел долго смотреть на мать. И всё.

А её даже смерть не успокоила. Черты лица матери не разгладились, не наполнились умиротворением нежизни, как это случилось с тётушкой Мардж, нет, Дадли показалось, что мать вот-вот разомкнёт упрямо сжатые губы и выдаст очередное оскорбление или колкость.

— Как это произошло, сержант?

— Предположительно миссис Дурсль оступилась на лестнице в доме, где жила. Соседи нашли её на цокольном этаже, на площадке. Они же и опознали её.

Дадли, не в силах отвести глаз, следил, как тело его матери скрылось за безликой дверцей холодильника морга, и потому не сразу осознал услышанное. Что что-то не так, он понял, уже когда мистер Вестсон, сохранивший почтительное молчание, пока Дадли прощался с матерью, спросил:

— Сержант Хаскетт, если опознание миссис Дурсль уже было произведено, для чего вы пригласили на эту же процедуру моего клиента?

Полицейский раздосадованно посмотрел на него и на короткий миг, но закатил глаза. Заметившего это Дадли, несмотря на холод помещения, бросило в жар. Неужели мистер Вестсон был прав, и ему что-то грозит от полиции? Но почему, за что? Дадли никак не виноват в гибели матери, его там и рядом не было!

— К мистеру Дурслю есть несколько вопросов, — нехотя произнёс сержант.

— Мой клиент может предоставить как минимум пять свидетелей, которые подтвердят, что сегодня весь день он находился на своём рабочем месте. Учитывая это и то, что официального заключения о характере смерти миссис Дурсль нет, — вы ведь понимаете, что ни о каком допросе не может идти речи? Максимум — неформальная беседа без протокола.

Заслушавшись уверенной, слаженной речью мистера Вестсона, Дадли чуть рот не приоткрыл. Ему было ещё далеко до такого виртуозного умения и настоять на своём, и поставить на место собеседника, не оскорбив его и при этом начисто отбив желание возражать и препираться. Судя по кислому лицу сержанта, он-то как раз рассчитывал на иное: что подавленного смертью близкого человека Дадли получится допросить по полной программе, — а появление подкованного во всех нюансах адвоката, не отягощённого горем и потому мыслившего ясно и логично, нарушило все его планы. Да Дадли с мистером Вестсоном никогда не рассчитается, столько тот для него сделал! Даже сегодня, если бы мистер Вестсон не поехал с ним, Дадли мог бы уже сидеть в полицейском участке и отбиваться от незаслуженных обвинений!

— А я вообще не понимаю, какие могут быть вопросы ко мне. Вы же сами сказали, что это был несчастный случай, сэр.

Взгляд, которым одарил Дадли сержант Хаскетт, был полон скептицизма, поэтому и без пояснений стало ясно — он не так и уж уверен в несчастном случае. Либо ему не понравился сам Дадли, что было понятнее и логичнее. По долгу службы сержант наверняка видел множество горюющих людей, которым ему приходилось сообщать о смерти их близких, и Дадли своей реакцией выделялся на их фоне не в лучшую сторону. Он не проронил ни слезинки, не сорвался, не негодовал и не требовал ответов, ему было... Нет, не совсем всё равно, однако не так больно, как должно было быть.

— Пойдёмте, господа, — наконец негромко произнёс сержант, видимо, приняв для себя какое-то решение. — Неформальная беседа, значит, неформальная беседа.

Покинув морг больницы, они в тягостном молчании дошли до приёмного покоя. Дадли, не способный на что-либо другое, бесцельно смотрел себе под ноги. Его ещё не покидал тот леденящий, смертельный холод, а осознание, наоборот, никак не стремилось утвердиться в голове. Матери больше не было, она осталась там, в жутком и промозглом морге, и это означало, что жизнь Дадли сделала очередной крутой поворот, вот только куда?

Выйдя на подъездную площадку для машин скорой помощи, сержант Хаскетт целеустремлённо двинулся к зоне для курения. Там он выудил из кармана пачку сигарет, предложил её Дадли и мистеру Вестсону, но, получив отказ, закурил сам и спросил:

— Мистер Дурсль, когда вы в последний раз видели мать?

— Неделю назад. А до того — года два как не видел или дольше. Мои родители меня не жаловали, — сообщил Дадли, подумав, не навредит ли он себе таким уточнением. Судя по тому, что мистер Вестсон ничего не сказал, ничего катастрофического не произошло.

— А отца?

— Его около двух лет назад минимум, — Дадли напрягся. — С ним тоже что-то произошло?

— Вы знали, где и как жили ваши родители? — продолжил допытываться сержант.

Дадли взглянул на мистера Вестсона, и тот после паузы едва заметно кивнул, давая разрешение поделиться.

— Нет. Они не считали меня достойным своего общения, никогда не считали. Честно сказать, я не рвался доказывать им обратное.

— А почему?

— А я могу узнать, почему вы меня так расспрашиваете, сержант Хаскетт? Меня в чём-то подозревают? Или моя мать умерла вовсе не из-за несчастного случая?

Тот, докурив одну сигарету, затушил её и сразу же выудил из пачки следующую.

— Ладно, — сказал он, затянувшись, — расскажу. Всё равно вы узнаете, какая разница когда. Когда миссис Дурсль нашли, она шла куда-то, забыв закрыть дверь. В её квартире обнаружилось… — сержант сделал паузу, — обнаружилось тело мистера Дурсля, лежавшее в постели, уже мумифицировавшееся.

Дадли поперхнулся и уставился на невозмутимого полицейского ошалелыми глазами.

— Вы... вы что, шутите?

— Увы. Тело направлено на экспертизу, которая установит причину смерти мистера Дурсля, но и так понятно, что оно пролежало в доме, в кровати примерно полгода.

Столько же, сколько соседи не видели отца. Дадли почувствовал, что ему враз стало нечем дышать. В глазах не потемнело, однако мир ощутимо качнулся и в своё нормальное положение вернулся нехотя, через силу. Не только мать умерла, но и отец? Причём, раньше неё? Но как же... зачем тогда она говорила, что у них всё хорошо, что отец успешно работал? Дадли вообще перестал что-либо понимать, слишком много было за эти несколько часов шокирующей, с ног сбивающей информации. Только-только он смотрел на мёртвую мать в морге больницы святого Леонарда, и вдруг оказывается, что и отец уже довольно давно погиб. Как?! Что вообще происходит?!

Мистер Вестсон, выслушавший новость с непроницаемым лицом, извлёк из кармана брюк сигареты и неспешно закурил. Дадли же без сил привалился к стене и прикрыл глаза. Господи, это какой-то бред. Такого просто не могло быть!

— Но миссис Дурсль говорила с нами так, словно мистер Дурсль жив, — негромко произнёс мистер Вестсон.

— Да, соседи сказали то же самое. С этим ещё предстоит разобраться, потому что никакой человек в здравом уме не будет жить несколько месяцев в одной квартире с трупом. Конечно, и вашему клиенту, мистер Вестсон, придут с расспросами. Даже чисто по-человечески — его родители прозябают в Хакни, совершенно без помощи, а такой здоровяк... — сержант замолчал, когда Дадли, резко распахнувший глаза, изо всех сил врезал кулаком по стене.

— Не смейте, — зло бросил он, — вы ничего не знаете об этих людях и о том, как они ко мне относились. Они считали меня отбросом!..

— Дадли, — предостерегающе произнёс мистер Вестсон.

— Успокойтесь, мистер Дурсль, мы всё выясним, — сержант затушил сигарету и выкинул окурок в урну. — Расследование будет, я вам гарантирую, так что если есть, что сказать, лучше приберегите для этого времени.

С этими словами он, проинструктировав Дадли относительно визита в полицейский участок по поводу смерти матери, ушёл, а Дадли разжал кулаки и с тяжёлым вздохом обмяк у стены. Несмотря на данное самому себе обещание, слишком сложно оказалось не реагировать на оскорбление, которое хоть и не прозвучало вслух, но подразумевалось. И вновь незнакомый человек, не разбираясь, принял сторону родителей и начал обвинять Дадли. Как же его это достало! Ну что, что нужно сделать, чтобы это закончилось, чтобы к Дадли наконец стали относиться справедливо?! Только ведь жуткое «это» уже почти закончилось. Осознавший страшную истину Дадли замер, не в силах думать о чём-то другом. Его родители умерли, оба умерли, больше никого не осталось из Дурслей, кроме самого Дадли. Вот и конец тем неприятностям, что чинили ему родственники. Нужно лишь немного подождать, всё успокоится и… А, Господи, да как можно, едва оказавшись сиротой, радоваться этому?

— Вы как, Дадли? — участливо спросил мистер Вестсон. — Вам есть у кого остановиться в Лондоне?

Будучи в шаге от того, чтобы начать бить себя кулаками по голове за гадкие мысли, Дадли отозвался не сразу:

— Что?

— Вам есть у кого остановиться в Лондоне? Не стоит ехать домой в одиночку в таком состоянии.

— Сэр, я в порядке, — Дадли замотал головой, — правда, в порядке. Случившееся неожиданно и... и печально, но я не буду горевать. Просто не смогу после всего того, что родители мне сделали, понимаете? Я справлюсь, не нужно меня оберегать.

— Не уверен. По-моему, в вас пока говорит бравада, а позже, поверьте мне, Дадли, вам станет плохо, очень плохо, и неважно, в каких контрах вы были с родителями. Лучше не быть одному, когда это случится. Поэтому я вас ещё раз спрашиваю: вам есть, где остановиться в Лондоне?

Посмотрев на него и засомневавшись, Дадли принялся перебирать в уме приятелей по университету, но ни с одним из них у него не было крепкой дружбы, такой, чтобы можно было завалиться домой и озадачить своими проблемами. Возможно, мистер Вестсон неправ, и Дадли не поплохеет, однако и проверять на собственной шкуре, каково это — переживать настоящее глубокое горе в одиночестве, ему не хотелось.

— Нет, — выдавил он после мучительных раздумий. — Полковник Фабстер живёт в Бигглсуоде через дом от моего.

Переубедить мистера Вестсона так и не удалось. Не помог даже аргумент, что Дадли не стоил затрачиваемого на него времени и что у мистера Вестсона есть куда более важные дела, требующие его внимания, чем возиться с проблемным стажёром. Тот сказал, что они едут в Бигглсуод, и точка, и всю дорогу до города Дадли, ехавший на переднем пассажирском сиденье, не находил себе покоя. Его колотило — но не от осознания наконец собственного сиротства, а от того, что мистер Вестсон помогал ему и поддерживал, практически не требуя ничего взамен. Дадли как-то завёл разговор об оплате юридических услуг конторы, но мистер Вестсон уклончиво заметил, что пока об этом ещё рано говорить. Ладно, он проконсультировал Дадли, взялся вести его дело против матери, но сегодня подвёз до больницы, а затем и домой (причём, не на соседнюю улицу — в другой город!), искренне считая, что Дадли нуждался в помощи и поддержке. Давно уже не встречавший такого человеческого отношения, Дадли не знал, как реагировать и, тем более, как сказать мистеру Вестсону, что не испытывал никакого сожаления, грусти или печали по родителям. Проговорился один раз по глупости и так и не понял, заметил ли мистер Вестсон или не обратил внимания. Конечно, Дадли был потрясён, но не убит новостями сегодняшнего дня, и до него лишь сейчас дошло почему. Он же много лет как не воспринимал Дурслей как родителей, не был привязан был к ним, ни финансово-физически, ни морально. В своё время они сделали всё, чтобы Дадли возненавидел их, так почему он должен был печалиться из-за их смерти? Жаль, что это осознание пришло поздно, удалось бы избежать серьёзной нервотрёпки, ведь нервы и самообладание явно ему потребуются. С чего-то же полиция заинтересовалась Дадли! Господи, ещё и полицейские! Как бы их внимание не стало той последней каплей, что переполнит чашу терпения мистера Вестсона. Ужасно эгоистично было так думать, но больше Дадли ни на кого не мог рассчитывать, и если он останется совершенно один…

Мистер Вестсон высадил его у дома полковника Фабстера. Часовой переезд дался нелегко, на голодный желудок Дадли слегка укачало, и он не испытывал совершенно никакого желания общаться с полковником, рассказывать, что произошло. Тот с присущей ему армейской прямотой полез бы прямо в душу, не гнушаясь давать советы в момент, когда ничего уже нельзя изменить. Дадли не был уверен, что сможет вытерпеть даже один разговор с ним. Слишком много испытаний для одного дня, слишком.

— Мне жаль, что так вышло, Дадли, — со странной неловкостью произнёс мистер Вестсон на прощание. — Я соболезную вашей потере, правда. Какими бы ни были мистер и миссис Дурсль, они ваши родители, а терять родителей всегда нелегко… Отдохните сегодня, хорошо? Если получится, конечно, — свернув с соболезнований на другую тему, он вздохнул и продолжил словно с большим облегчением: — Понимаю, чтобы прийти в себя после такого удара, нужно гораздо больше времени, но его у нас, боюсь, нет. Завтра жду вас с самого утра у себя, нужно обсудить предстоящий визит в полицию.

— Вы думаете, не обойдётся? — уныло спросил Дадли.

Неужели... неужели родители и с того света будут портить ему жизнь? Да ещё и чужими руками, с помощью полиции, что гораздо, гораздо хуже. Вряд ли Дадли припишут что-то серьёзное, всё же к смерти отца с матерью он не имел никакого отношения, и доказать это нетрудно. Но отнять у Дадли кучу времени, издёргать подозрениями и испортить его карьеру и отношения со знакомыми — это да, это легко могло случиться.

— Уверен. Я не был знаком с сержантом Хаскеттом до этого дня, но, увы, знаю такой тип людей. Он рассказал о случившемся, потому что это ему было выгодно. В противном случае вызов в полицию стал бы для вас полной неожиданностью, но он всяко бы случился. Если уж не по причине гибели миссис Дурсль, так из-за произошедшего с вашим отцом. — Мистер Вестсон в задумчивости потёр подбородок. — Всё это ужасно, не дай Бог, ещё и газетчики прознают.

У Дадли чуть ноги не подкосились после такого заявления. Журналисты, он совсем про них забыл. Мистер Вестсон прав, случившееся с отцом настолько пугающе-необычно, настолько из ряда вон, что бульварная пресса ухватится за эту историю с прожорливостью стаи голодных волков. Уж они-то и подавно разбираться не будут, кто виноват, а кто нет, всех обольют грязью, вовек не отмоешься.

— Боже мой! Если ещё и они…

— Мы сделаем всё, чтобы не допустить этого, Дадли, — заверил его мистер Вестсон, — я обещаю.

— Я с вами ни в жизнь не расплачусь, — убито пробормотал Дадли. Упрямство мистера Вестсона в финансовом вопросе, его своего рода альтруизм заставляли ещё больше нервничать. Час от часу становилось не легче. То гибель матери, то ужасающая смерть отца, то прицепившийся полицейский, теперь ещё журналисты, мистер Вестсон…

— Позже о деньгах поговорим, позже. Не в них одних дело. Главное — держитесь, Дадли. Будет нелегко. Вам точно не нужно, чтобы я остался?

— Н-нет, что вы. Я справлюсь, справлюсь сам.

Мистер Вестсон с сомнением посмотрел на него, покачал головой, однако спорить не стал и уехал. Дадли остался на пороге дома полковника Фабстера с полным сумбуром в голове и незнанием, что делать дальше. Завтрашняя встреча с мистером Вестсоном представлялась как нечто настолько отдалённое, что до этого ещё нужно дожить, да и не даст мистер Вестсон ответы на все вопросы, не распишет подробный план действий. Как ни храбрился Дадли, как ни готовился к противостоянию с родителями в суде, такого поворота он даже в страшном сне не мог предположить. Что теперь будет, одному Богу, наверное, известно. Дадли понимал лишь одно — он не чувствовал себя победителем. Даже зная, что родители в любой момент могли устроить ему «сладкую» жизнь, Дадли предпочёл бы, чтобы родители были живы, просто не трогали его. Но судьба приняла куда более жестокое, страшное решение, хотя оно и избавляло Дадли от многих проблем.

Обнаружив Дадли на своём пороге, полковник Фабстер вытаращил глаза, помолчал несколько секунд, после чего отступил назад, в прихожую, и хрипло сказал:

— В столовую проходи.

В холле, перешагивая через примчавшихся и ластившихся бульдогов, Дадли невольно обратил внимание на своё отражение в зеркале. Бледный, почти белый, с нездорово блестевшими, запавшими глазами и искусанными губами. Неудивительно, что полковник смотрел на него, как на привидение. Дадли бы сам себя испугался! Едва он занял привычное место за столом, перед ним поставили бутылку виски и два стакана.

— Пей. Пей без всяких отговорок, — приказал полковник, наполнив тот стакан, что предназначался Дадли, на один палец. — Знаю, что не любишь это дело, но сейчас нужно.

Решившись, Дадли опрокинул в себя напиток залпом, хотя знал, что виски так не пьют. На миг он задохнулся от непривычных ощущений, закашлялся, а когда продышался, увидел, что полковник уже успел налить снова.

— Ну, а теперь рассказывай.

— Что рассказывать? — невесело усмехнулся Дадли, на которого алкоголь совсем не подействовал. Если полковник рассчитывал, что этим поможет ему выговориться, то не вышло. На Дадли словно ступор какой нашёл, мешая подбирать слова и связно излагать свои мысли. Или это как раз виски повлияло? — Родители умерли.

— Как? Оба сразу?

— Нет. Мать сегодня, вроде несчастный случай. А отец давно уже, чуть ли не полгода прошло. Точнее пока сам не знаю.

Ошарашенный полковник не придумал ничего лучшего, как тоже выпить. Дадли сидел-сидел, а потом рука у него сама потянулась к стакану с алкоголем. Когда он опрокинул в себя ещё порцию виски, перетерпев вспышку горячего и терпкого вкуса, то неожиданно заговорил. Не взахлёб, торопясь вывалить всё, что знал, — не так-то уж много Дадли на самом деле знал, — нет, но и не сухо или сжато. Вообще странно всё это ощущалось, как если бы не он повествовал о сегодняшних событиях, а кто-то другой, однако, замолчав, именно Дадли почувствовал себя опустошённым и будто провёрнутым через мясорубку.

— Вот дела... — протянул полковник, совершенно забыв про свои воинские словечки. — Значит, Вернон в постели умер, а Петунья что, ничего не заметила, получается? Не осознала, не поверила? Не понимаю!

Дадли передёрнуло. Сегодня новости поступали с такой скоростью, что у него не было возможности задуматься о сопровождавших их странностях. А ведь полковник прав, получается что-то совсем уж непонятное. Как мать не заметила, что отец скончался? Столько времени прошло, его тело уже даже мумифицировалось! Что же соседи? Владелец квартиры, где жили родители? Их не смутил неприятный запах, то, что они не видели долго одного из жильцов? Правда, по отчёту от наблюдателей мистера Вестсона выходило, что отсутствие отца никого не взволновало. А мать... неужели она повредилась рассудком, раз верила и говорила другим, что в жизни их семьи всё замечательно? Это было, пожалуй, единственно возможное, стоящее оправдание всему тому, что она творила. Кажется, Дадли даже мог примерно разъяснить, как всё так сложилось. Для отца успешность, бизнес означали многое, если не всё. Он жил, в общем-то, ради этого и никогда не воспринимал «Граннингс» лишь как средство зарабатывания денег. Разорение, необходимость переезда из богатого района и собственного особняка в небольшую квартирку в районе бедняков должны были здорово его подкосить. А дальше — сердце, их тётушкой Мардж общая болезнь, и в одно утро отец мог просто не проснуться... Однако это всё равно не объясняло, почему мать не забила тревогу, не вызвала медиков и полицию сразу же, как только обнаружила супруга бездыханным. Разве что Дадли прав, и она была к этому времени не в своём уме из-за всех тех бед, что обрушились на её семью. Или смерть отца стала для неё тем сокрушительным ударом, от которого мать уже не сумела оправиться.

Когда он озвучил свои соображения вслух, полковник посидел немного, после чего размашисто перекрестился.

— Упокой Господи их грешные души. И думать не хочу, что с Петуньей такое случилось. Знаешь, мать твоя мне всегда казалась странной, уж больно ей хотелось выглядеть обычной и ничем не выделяться. Это женщине-то! Но такое — это чересчур, это слишком даже для неё! Полиция ведь скажет, в чём дело было?

— Наверное, — не очень уверенно проговорил Дадли, а про себя подумал, что не хотел бы знать. От этого ровным счётом ничего не измениться, разве что у него добавится поводов сомневаться и терзаться угрызениями совести. — И про отца, и про мать.

— Мда, ну и новости ты принёс, рядовой. А когда похороны, когда всё?

Дадли вздрогнул и низко опустил голову.

— Я не знаю, я всё рассказал. Может, после расследования тела дадут забрать или нет, не знаю.

Только сейчас он осознал, что визит в морг больницы святого Леонарда в Хакни прошёл большей частью мимо него. Возможно, сержант Хаскетт большими подробностями поделился с мистером Вестсоном, видя, что Дадли не в состоянии адекватно реагировать и отвечать на вопросы? Вспомнив первую реакцию полицейского, Дадли отказался от этой мысли. Тогда тем более странно, что ему толком не пояснили, что дальше будет с телами матери и отца, когда их можно забрать для похорон. Сержант объявил лишь о необходимости дать показания по факту обнаружения тел родителей. Не могло же быть так, что он для каких-то своих целей хотел посмотреть на реакцию Дадли на случившееся? Или могло?

— Что вы так на меня смотрите, полковник? Если есть что сказать, говорите. Вы же думаете, я виноват, что ничего сразу не выспросил, да? И что мать сразу к себе не забрал, как вы настаивали!

— Во-первых, такого я не говорил и даже не думал, а во-вторых, что толку сейчас искать виноватых, рядовой? Людей-то не вернуть. О живых нужно думать, о живых.

— Ну, спасибо и на этом, — горько протянул Дадли.

Он не чувствовал в словах полковника искренности, что удручало его больше всего. Посторонним людям, не знавшим истинных отношений Дадли с семьёй, это было простительно, но полковник был знаком с Дадли ещё с его подросткового возраста, многое видел своими глазами, а всё равно туда же… А вдруг это в Дадли, не привыкшем к алкоголю, говорило виски, выталкивая наружу то, что он никогда бы иначе не произнёс вслух? Что, если не было на самом деле никакого двойного дна в речи полковника, и Дадли напрасно наговаривал на него?

Тот, посидев ещё немного, резко подтянул к себе бутылку и стаканы и поднялся из-за стола, чтобы убрать их.

— Не получилось у нас разговора по душам.

— Простите, полковник, но я просто не могу. Не сегодня. И вообще… — Дадли отвернулся, чтобы не смотреть в лицо мужчине. Не хватало ещё, и правда, накинуться на него с голословными обвинениями. Дадли и так, похоже, додумал то, чего не было. И, как ни смешно, в этом снова виновато родительское воспитание. Дадли никогда и ни с кем, кроме тётушки Мардж, не делился своими бедами или радостями, он просто не умел!

— Я тоже хорош, вместо того, чтобы поддержать, насел с вопросами...

— Нет, вы спрашивали правильно, это просто я... Я сегодня в больнице не знал, что и делать. До сих пор, честно сказать, не знаю. — Дадли помолчал, раздумывая, стоит ли делиться сокровенным. Незаметно-незаметно, но алкоголь всё же подействовал на него и сокрушительнее некуда, потому что Дадли, выслушав сетования полковника на современную медицину и полицию, закончил: — Сэр, мне совсем не больно от того, что они умерли. Меня страшит, чем их смерть для меня обернётся.

К чести полковника, он почти не изменился в лице и ни словом, ни мимикой не дал понять, что откровение Дадли ему неприятно. Такая малость вроде бы, но Дадли отчаянно не хотел верить, что единственный близкий ему человек возьмёт и отвернётся от него после услышанного. Однако и не сказать такое нельзя. Хорош был бы Дадли, если бы, например, занимаясь похоронами, не проронил слезинки. Тут у любого возникнут вопросы. Так пусть лучше полковник узнает всё от самого Дадли, а не в непонятно каком, искажённом виде.

Наблюдая, как полковник мучительно морщил лоб, соображая, что сказать. Дадли невесело усмехался про себя. Всё-таки ненормально его поведение, ненормально, раз полковник не знал, как реагировать. Это Дадли давно уже привык, что всё, так или иначе касавшееся родителей, переворачивало его жизнь вверх тормашками. Он много лет был сиротой при живых родителях. Ну да, а человек, детство которого было хоть немного счастливее, не сумеет понять, как же можно бросить родителей на произвол судьбы.

Родители... там одно слово от настоящих родителей-то и осталось.

— А есть, чего бояться? — осторожно спросил полковник наконец.

— Ну, неспроста же полиция устроила мне это представление в морге. Чего-то они от меня хотят.

Но Дадли боялся думать чего именно.

И так-то не очень живой разговор и вовсе перестал клеиться. Дадли одновременно и понимал растерявшегося, не готового к подобному признанию полковника, и злился на него за это. Уж кто-кто, а единственный друг тётушки Мардж должен понимать, почему Дадли не взволновала гибель его родителей. Но нет. А объяснять бесполезно, Дадли давно уже уяснил это на собственном опыте. Только хуже сделаешь.

Было обидно, чуточку мерзко, но больше всего обидно. Возможно, именно с полковником Дадли бы сумел поделиться всеми страхами: например, что полиция попытается выставить его виноватым или что мистеру Вестсону надоест возиться с настолько проблемным сотрудником, — однако после такой реакции на свою главную боль он попросту не рискнул бы. Не хотелось ни ссоры, ни разочарования, ничего. Может быть, позже, когда полковник «переварит» новость, а Дадли успокоится на его счёт, они смогут нормально обсудить сложившуюся ситуацию, но пока... пока Дадли придётся справляться собственными силами. И ещё же эта встреча завтра с мистером Вестсоном по поводу визита в участок...

— К себе пойдёшь, что ли? — негромко, будто с удивлением поинтересовался полковник, когда Дадли поднялся и сходил в прихожую за собачьими поводками. — В такое время лучше не оставаться одному, рядовой.

— Мистер Вестсон тоже так считает, но, думается, я переживу. Я не скорблю и не посыпаю голову пеплом, значит, как-то продержусь. А с собаками у меня не будет лишнего времени, чтобы думать о произошедшем.

Тот неопределённо качнул головой, однако препятствовать не стал. Как не стал и провожать: полковник, громко проклиная некстати обострившийся жесточайший артрит, из-за которого ему больно было лишний раз двигаться, так и оставался в столовой, пока Дадли обходил первый этаж, собирая собак. Злыдень и Хватень ужасно обрадовались столь раннему возвращению хозяина; будь у них некупированы хвосты, то оба пса превратились бы в два неуправляемых моторчика. Генералу Майлзу совсем не хотелось что-то делать или куда-то идти, но и он приходу Дадли вроде как обрадовался и проворчал что-то одобрительное. Да, одна теперь у Дадли радость — его собаки. Уж они-то точно не подведут и не отвернутся.

Лишь когда Дадли засобирался уходить, полковник, будто пересилив себя, дохромал до прихожей и остановился в дверях.

— Я понимаю, ты мог подумать всякое, рядовой, — проворчал он, — я не очень-то хорош во всём этом.... В моё время было просто: родители — это родители, какими бы дурными, жестокими или безалаберными они ни были. А родителям нужно помогать. Вот и всё, что я знаю. Но я также знаю, что никогда не проходил через то, через что прошёл ты, так что... наверное, да, не мне тебя судить. Просто знай: если что вдруг, ты всегда можешь прийти ко мне за помощью.

Ох, как же Дадли хотел услышать такие слова. Как хотел бы поверить полковнику! Дадли-то надеялся, признавшись, получить совет или, на худой конец, успокоение, что, мол, с такими отношениями, как у него с Дурслями, иной реакции и быть не могло. Однако то, как тогда полковник мастерски увильнул от темы, мешало поверить ему. Ужасно мешало. Дадли не стал озвучивать свои подозрения, ограничился простым «Спасибо», а про себя подумал, что теперь, наверное, дважды, трижды подумает, прежде чем с кем-нибудь чем-то делиться. Даже с полковником, даже с мистером Вестсоном.

— Может, всё-таки останешься? Если этот, как его, мистер Вестсон тоже говорит, что нельзя быть одному, то...

— Не сегодня, — отрезал Дадли с поспешностью, которой сам от себя не ожидал. — Точно не сегодня, сэр. Мне нужно обдумать, что случилось, и понять, а как дальше. Я привык делать это одному.

Покинув вместе с собаками дом полковника, Дадли посмотрел на наручные часы. После отъезда мистера Вестсона прошёл всего час, а казалось, что целые сутки, не меньше. Оказавшись на улице, бульдоги сразу же радостно потянули поводки, решив, что их ведут гулять, но Дадли направился домой. Хотя, по правде говоря, что там делать он тоже не представлял. Замкнутый круг. С полковником Фабстером — тошно, потому что мог влезть в душу, не зная, как правильно вести себя с Дадли, а быть одному — так мысли в голове крутились всякие, одна другой хуже и неприятнее.

Таким неприкаянным он и промотался остаток дня по дому. Часов в восемь вечера поужинал парой сэндвичей всухомятку. Аппетита не было, но всё-таки нужно было что-то съесть, чтобы совсем не оголодать к утру. Выгулял собак. Бульдоги, радовавшие его отменным аппетитом и здоровым сном, вскоре дрыхли на своих лежанках без задних ног, а он всё маялся, не испытывая ни малейшего желания даже ложиться в постель. Дадли вроде то утихал, то вновь начинал мысленно метаться, осознавая события этого невозможно длинного дня.

Решив идти до конца и не соглашаться на условия матери, Дадли вроде говорил себе, что готов ко всему, к тому, что его окружение не поймёт и не поддержит этот его шаг. А как дошло до дела... тяжким оказалось столкновение с реальностью, с мнением того же полковника Фабстера. А это всего лишь один человек, один. А были ещё коллеги по работе, студенты и преподаватели университета, соседи Дадли и полковника по Бигглсуоду — много кто. Их расположение, поддержку не хотелось потерять, тем более, из-за родителей, из-за тех, кто уже умер, кому и при жизни было всё равно!

Дадли не считал себя обязанным печалиться и горевать. Не теми людьми являлись для него Дурсли. Чисто по-человечески он ужаснулся, конечно, страшной смерти отца и несчастному случаю с обезумевшей матерью. Но, положа руку на сердце, так и хотелось сказать — они получили то, что заслужили. Разорение, насмешки, крах надежд на богатую жизнь. Только людям этого не понять. Люди будут видеть двух, ну, не совсем и стариков, которые обеднели настолько, что не могли позволить себе нормальное жильё, а их сын палец о палец не ударил для того, чтобы им помочь. Да ещё и не оплакала их кончину. Нет, Дадли возьмёт себя в руки и организует похороны, как положено, когда полиция выдаст ему тела, но... и только. Собственное равнодушие больше не пугало, как этим утром, когда Дадли пребывал в полной растерянности и не знал, что делать. В то время он инстинктивно сравнивал случившееся со смертью тётушки Мардж и не понимал, почему не испытывал схожих чувств. Не было возможности понять, что это не Дадли такой неправильный, виноват, а дело всё в родителях.

И всё же, какая получилась насмешка судьбы. Родители превозносили племянника, но в последний путь их будет провожать не любимый и обожаемый сыночек Гарри, а презренный мальчишка, который и имени-то в их понимании не заслуживал.