Овсянка, сэр! (джен)

Можно купить огромный дом и назвать его Малфой-мэнором, можно распускать слухи, что твой пращур сватался к английской королеве — но все это не могло изменить того, что Малфои были семьей богатой, но незнатной, и даже домового эльфа у них никогда не было. Домового эльфа купить было нельзя, домовых эльфов осталось мало, и ни один из хиреющих аристократических родов не продал бы своего верного слугу — хотя бы потому, что нового достать было негде. Канули в лету те времена, когда в зените была слава Блэков, Лестранжей и Розье, когда их огромные лакейские напоминали фермы домовых эльфов — да в те времена Малфоев, пожалуй, и в лакейские эти не пустили бы. Последним местом, где домовые эльфы размножались, был Хогвартс — еще отец Люциуса, Абраксас, пробился в попечительский совет Хогвартса с целью как-нибудь умыкнуть из Хогвартса домового эльфа, сам Люциус расстался с мечтой о домашнем обучении, чтобы помочь отцу в этой затее, но все было напрасно, эльфы так и не шли Малфоям в руки. Даже в начавшуюся гражданскую войну, во время которой прервалось несколько старинных родов, Малфоям не удалось разжиться домовым эльфом — эльфов из опустевших домов забирали дальние родственники погибших, а Малфоям доставался шиш.

И вот наконец, когда война, казалось, была уже закончена, Люциусу повезло, и у него появился домовой эльф! Абраксас Малфой, чьи дела постоянно расстраивала война, к тому времени совсем извелся и безвременно почил, и Люциус остался главой дома — с молодой женой и даже с домовым эльфом. Так что Люциус гордился собой и в душе называл себя лордом, пока ему не пришло в голову, что, прежде чем начинать наслаждаться жизнью, ему еще нужно не сесть в Азкабан за свои делишки на службе у павшего Темного Лорда.

Разумеется, Люциус был уверен, что выкрутится — он же Малфой, он же богач! — и эти его горделивые размышления были прерваны комком какой-то слизи, упавшей за завтраком в его пустую тарелку.

— Что это, каша, что ли? — спросил Люциус, брезгливо поджав губы.

— Овсянка, сэр! — возгласил новый домовой эльф Малфоев таким торжественным голосом, словно он объявлял о прибытии королевы.

— Послушайте… — ошарашенно пробормотал Люциус, у которого от зычного голоса домового эльфа зазвенело в ухе, иначе он никогда не стал бы обращаться к домовому эльфу на вы. — Послушайте, как вас там…

— Добби, сэр!

— Добби, а нет ли чего-нибудь другого? Ну не знаю, котлеты, мясо?

— Мясо будет к обеду, милорд! — с достоинством ответил Добби и попал в слабое место Люциуса: как и каждый, не имеющий титула лорда и его не достойный (как, например, лорд Вольдеморт), Люциус очень хотел, чтобы его именовали лордом. Лорд Малфой! Лорд Малфой… Люциус замечтался и съел всю овсянку.

Повторять этот подвиг Люциусу с тех пор пришлось ежедневно, и он утешал себя только тем, что Нарцисса теперь счастлива: конечно, в отсутствие домового эльфа Нарциссе не приходилось стряпать, у Люциуса всегда была кухарка и пара слуг, но всех их Люциус подбирал где-нибудь в Лютном переулке — волшебный мир был невелик, о приглашении в Малфой-мэнор магглов, даже на роль слуги, не могло быть и речи, и выбирать Люциусу было не из кого. Подобранные в Лютном переулке люмпены были неловки, вороваты и порой нахальны — Нарциссе приходилось самой составлять меню, постоянно производить инвентаризацию кладовых, а мать Люциуса была вынуждена уличать воров, бранить нерадивых и постоянно кого-то выставлять прочь. Зато теперь! Теперь у Люциуса был по-настоящему верный, хорошо вышколенный слуга, который останется в доме на десятилетия… Люциус проглотил еще одну ложку овсянки, которую Добби готовил на воде и почти без сахара… и Люциусу захотелось хлюпнуть носом. Нарцисса тем временем с достоинством ела свою овсянку, и Люциус мог только заключить, что любовь к овсянке аристократам прививают с детства.

Постоянная овсянка на завтрак была одной из самых назойливых, но и самых небольших проблем Люциуса: волшебный мир все никак не мог успокоиться после войны, и стоило Люциусу открутиться от последствий своего членства в Упивающихся Смертью, свалив все на Империо, как начинался процесс над Сириусом, кузеном Нарциссы. Сириусу приписывали членство в Упивающихся Смертью, Люциуса подозревали теперь в покрывательстве родственника, и все проблемы Люциуса начинались сначала. Стоило закончиться процессу над Сириусом, как Беллатрикс, свояченица Люциуса, попадалась прямо в процессе пыток авроров, и Люциуса опять таскали в аврорат, допрашивали, грозили ему, потом Люциус на ватных ногах снова брел к деловым знакомым отца за заступничеством…

— Силы небесные, — пробормотал Люциус, вернувшись домой вечером одного из подобных дней. — Я за эти месяцы от страха выпил больше, чем за всю предыдущую жизнь!

Люциус потянулся к своему тайному шкафчику, чтобы снять напряжение уже привычным способом, но шкафчик неожиданно оказался заперт. Люциус погремел ключами, попробовал один и другой, потом попробовал Аллохомору, потом пару заклинаний позаковыристее. Шкафчик так и оставался закрытым, и Люциус в отчаянии уперся в стену головой.

— Это я запер, милорд! — раздался у Люциуса за спиной зычный голос Добби, от которого Люциус уронил ключи.

— Ну так откройте, Добби! — приказал Люциус, а Добби только скептически наклонил голову. — Откройте же, черт возьми!

Возможно, следующим утром Люциусу и стоило бы раскаяться в своей вчерашней настойчивости, но, по своему обыкновению, Люциус винил в своем плачевном утреннем состоянии судьбу-злодейку, дурацкое Министерство, чертова Лорда, но никак не свою невоздержанность в выпивке.

— Ваш завтрак, милорд! — возгласил Добби, и Люциусу показалось, что у него в самом прямом смысле раскалывается голова, на две равные половинки.

— Что вы все кричите, Добби, кричите? — простонал похмельный небритый Люциус. — Что здесь, глухие, что ли, собрались?

А потом Люциус глянул на свою тарелку и с огромным трудом преодолел тошноту.

— Овсянка, сэр! — всё в том же регистре провозгласил Добби.

Нелегко жить в доме со слугой, который постоянно противоречит хозяйской воле, но еще горше — когда твоя собственная семья ополчается против тебя. Мало было того, что Нарцисса ничуть не возражала против вечной овсянки на завтрак — когда в следующий раз Люциус почувствовал, что нуждается в помощи из своего шкафчика со спиртным, он вновь нашел его запертым.

— Послушайте, Добби, перестаньте запирать все время этот шкаф, — потребовал Люциус, когда дозвался Добби. — Вы же ставите меня в неловкое положение.

— Хозяйка Нарцисса не велела открывать этот шкаф, — твердо сказал Добби.

— А я велю этот шкаф открыть!

Но Добби не двинулся с места.

— Прелесть какая! — не удержался Люциус. — Нет, мне, право, интересно, что вы, домовики, делаете, когда хозяева дают вам противоположные приказы.

— Чтобы разрешить противоречие, Добби обращался к хозяйке Урсуле, матери хозяина Люциуса, — сообщил Добби. — И хозяйка Урсула тоже находит, что хозяину Люциусу не следует много пить.

Так жестокая судьба заставила Люциуса терпеть на трезвую голову жизнь со своевольным домовым эльфом и двумя не менее своевольными дамами. Нарцисса прекрасно уживалась со своей свекровью, и за спиной у Люциуса они приходили к общему мнению, не ставя его об этом в известность.

— Добби! — требовал эльфа среди ночи Люциус, и Добби тут же возникал перед ним. — В доме кто-то плачет?

— Это плачет наследник Драко, милорд, — докладывал Добби. — Хозяйка Нарцисса уже навещала его.

— Так почему же он по-прежнему плачет?

— Потому что еще не понял, что это бесполезно, милорд.

Люциус не разделял строгих аристократических методов воспитания и вообще был сентиментален, компенсируя этим жестокость и прагматичность своей деловой жизни. Он бежал к маленькому сыну, думая по дороге, что Добби за его равнодушие к наследнику Малфоев следовало бы убить — но намерение это никогда не претворялось ни в какое действие. Это Блэкам в старину вольно было отрубать домовым эльфам головы и прибивать их над лестницей, у них эльфов было много и в те годы становилось только больше, а у Малфоя домовой эльф был единственный, доставшийся ему с огромным трудом.

Именно эта единственность и неповторимость и спасла Добби на следующий раз, когда Люциус застал его в ночи показывающим в окно знаки зажженной свечой.

— Добби, что ты делаешь, мерзавец?! — вскричал Люциус.

— Не спрашивайте меня, хозяин Люциус, не спрашивайте, это не моя тайна, — ответил Добби, а Люциус увидал, как из леса рядом с его усадьбой подают ответный сигнал.

— Какой негодяй! — возмутился Люциус. — Ты замышляешь что-то против меня — против меня, твоего хозяина! Ну подожди же, сейчас ты узнаешь, за что меня ценил Темный Лорд!

Вероятно, перепуганный и злой Люциус был действительно страшен, потому что Добби все же частично сознался в содеянном.

— Это просто оборотень, милорд, — признался Добби.

— «Просто оборотень»? — переспросил Люциус, ему одновременно хотелось плакать и смеяться, как сумасшедшему. — Ты подманиваешь «просто оборотня» к дому с маленьким ребенком? К дому, рядом с которым ежедневно гуляет старая женщина, моя мать? «Просто оборотень»! Матерь Божья! — и Люциус закрыл руками лицо.

— Это очень хороший оборотень, он никому не причинит вреда, — объяснил Добби. — Когда Темный Лорд собирал под свое начало оборотней, этот оборотень отказался воевать вместе со всеми. Так что теперь ему совершенно некуда пойти — ни люди, ни оборотни его не принимают. Я по ночам выношу ему еду, когда он находится рядом, и после этого он уходит на несколько дней.

Неизвестно, что ответил бы на это Люциус, если бы успел вернуть себе способность связно мыслить и говорить — но ему это не дала сделать неизвестно откуда взявшаяся домовичка, кинувшаяся к его ногам.

— Сэр Люциус, милорд, я вам лгать не буду. Впрочем, если в этом и есть что-то дурное, то накажите лучше меня, а не его. Его избаловали с детских лет, ему потакали во всём. И, конечно, он вообразил, что ему всё дозволено. Что весь мир существует только для его удовольствия…

— Я ничего не понимаю, — признал Люциус и сел на пол.

— Он разбил материнское сердце и смешал семейное имя с грязью. Чем дальше, тем хуже и хуже. Что его спасло от поцелуя дементора? Только милость Божья!

— Я ничего не понимаю, — в отчаянии сказал Люциус с пола и посмотрел на Добби. — Добби, я ничего не понимаю.

— Сэр Люциус, милорд, если б вы только знали, какой это был чудный ребенок. Я могу показать вам его портрет в детстве…

— Не надо мне ничего показывать. Я не хочу...

— Настоящий ангел. Он просто попал в дурную компанию…

— Это Бини, милорд, — наконец вставил свое слово Добби. — Домовой эльф семейства Блэков.

— Ну очень хорошо, — сдался Люциус. — Ну и что?

— Она очень хочет, чтобы Сириус Блэк выбрался из Азкабана, — пояснил Добби. — И тогда Сириус встретится с нашим оборотнем, и им обоим не будет так одиноко. Тогда они отсюда уйдут — скорее всего, навсегда.

— Нет, это замечательно, — пробормотал Люциус. — Уйдите с глаз моих долой, оба. Иначе дальше вы расскажете мне, что вы собираетесь организовывать побег из Азкабана, потом прятать в моем поместье беглеца… Я запрещаю вам, слышите!

После такой ночи Люциус наутро почувствовал, что больше он не может оставаться в этом сумасшедшем доме, в который Малфой-мэнор превратился после появления в нем Добби. С утра Люциус принял ванну и выпил чашечку кофе, весь день после этого он прятался в своем кабинете, а вечером проскользнул к оранжерее, намереваясь срезать там цветов и закатиться к певичкам и шампанскому хотя бы на пару дней.

Дверь в оранжерею тоже была заперта, и, так же как в случае со шкафчиком с выпивкой, Люциус никак не мог ее открыть.

— Добби! — позвал Люциус отчаявшимся голосом.

— Хозяйка Нарцисса велела не открывать оранжерею, — доложил явившийся на зов Добби. — Она сказала, что орхидеи еще не зацвели.

— Орхидеи еще не зацвели, — повторил Люциус, ему опять хотелось одновременно плакать и смеяться. — Что бы это значило?

— Не зацвели — и всё, — отрезал Добби, но потом, видя потерянное выражение лица своего хозяина, все-таки смягчился. — Время ужина уже прошло, хозяин Люциус. Но Добби может провести хозяина Люциуса на кухню и накормить.

— И что же у тебя там есть? — спросил Люциус, мысленно прощаясь с красотками и шампанским.

— Овсянка, сэр!

Немудрено, что запутавшийся и растерявшийся Люциус отправился за советом туда, куда он без этого и носа бы не показал — в мрачный особняк на площади Гриммо, фамильную твердыню Блэков, где хозяйством правила Вальбурга Блэк.

— А, Люциус! Хорошо, что пришел, — сказала еще энергичная Вальбурга, выходя Люциусу навстречу — она всегда считала, что люди появляются перед нею только затем, чтобы ей услужить. — Расскажи-ка мне, как мой старший сын, Сириус, верно служил Темному Лорду. Ведь не просто так он загремел в Азкабан? Должно быть, он был у вас на хорошем счету.

— Я расскажу, — пообещал Люциус, известие о том, что Сириус принадлежал к Упивающимся Смертью, его ошарашило, оно казалось ему совершенно невероятным, но ошарашивало его в последнее время много что, и Люциус решил всеми силами держаться того, за чем он пришел. — Тетушка Вальбурга, я хотел вас спросить…

— Какая я тебе тетушка? — обрезала его Вальбурга, Люциуса она по происхождению, да и по силе характера, ставила ниже любого Блэка. — Я свояченица тебе, и то не по своему выбору. А раз хотел спросить, то спрашивай.

И Люциус спросил, вернее, рассказал — сначала кое-что, потом еще немного, а потом почти все, благо что Вальбурга его не перебивала, только любовалась на него как на редкий экземпляр бестолочи.

— Бини! — крикнула Вальбурга, когда Люциус выдохся, и перед Вальбургой появилась та самая домовичка, которая недавно ночью кидалась Люциусу в ноги со своим путаным рассказом. — Это верно, что ты собралась выручать Сириуса из Азкабана?

— Да, добрая госпожа! — расцвела неуместной для столь опасного предприятия улыбкой Бини.

— Я сниму с тебя голову и прибью ее над лестницей!

— Спасибо, добрая госпожа!

— Видел, как надо? — спросила шокированного Люциуса Вальбурга, Люциус-то не знал, что Блэки водружали над лестницей головы самых заслуженных домовых эльфов, умерших в глубокой старости и окруженных при жизни почетом за долгую службу и за безупречную верность. Люциус мог бы и догадаться до чего-то подобного, заметив, например, что лица всех эльфов над лестницей уже дряхлые, но Люциус настолько плохо разбирался в эльфах, что даже не мог определить их возраст по их вечно морщинистым физиономиям.

— Я выслушала тебя, Люциус, — строго сказала Вальбурга. — Теперь ответь на мой вопрос, — и вслед за этим Люциусу был учинен форменный допрос, в ходе которого Вальбурга лучше любого аврората выяснила, что Сириус не был Упивающимся Смертью и не предавал Джеймса и Лили.

— А что мне делать с моим эльфом? — пробормотал Люциус, которого, как всегда после допросов, прошиб холодный пот и почти не держали ноги.

— Как твоего эльфа зовут?

— Добби.

— Уши такие длинные, у одного кончик вниз загнут? — уточнила Вальбурга. — Это не твой эльф, это Поттеров эльф. Отпусти его.

Отпусти! Конечно, Люциусу не хотелось снова нанимать в услужение отребье из Лютного переулка и уже тем более объясняться по этому поводу с женой, но слова Вальбурги о том, что Добби — эльф Поттеров, предоставляли Люциусу огромный простор для того чтобы выкрутиться — и перед женой, и перед собой. Добби мог шпионить для Дамблдора! Добби мог специально травить Люциуса овсянкой! И этот странный оборотень, которого Добби привечает… На этом месте Люциус понял, что по крайней мере самого себя он напугал достаточно, и отпустить Добби стало казаться ему единственным выходом. Но ведь…

— Я уже пытался пригрозить Добби тем, что подарю ему грязный носок, — поделился своими опасениями Люциус. — А Добби ответил: «Добби будет тогда свободный эльф!» — и глянул на меня так, словно он тогда меня не убьет, но покалечит или серьезно поранит.

— Ну отдай его юному Поттеру, — порекомендовала Вальбурга, коротко вздохнув. — А я, так уж и быть, возьму у тебя Добби на передержку, пока ты Поттера ищешь. Я этому Добби быстро привью правильные понятия!

— Но ведь род Поттеров прервался, — растерянно пробормотал Люциус. — То есть никого, кроме мальчика, в волшебном мире не осталось, да и мальчика тоже нет… Как же его разыскать?

— Ты у нас такой дурак по субботам или как? — потеряла терпение Вальбурга. — Наверняка у той грязнокровки, на которой женился Джеймс, были родственники. Вот их и ищи!

Приступить к поискам Гарри Люциус долго не мог, потому что был сильно занят: сначала, отправив Добби к Вальбурге, он искал новую кухарку и нового дворецкого, потом прятался от жены, которая в первый же день сломала зонтик об лысую голову дворецкого Флетчера, потом долго бился с чарами, наложенными Добби на шкафчик с выпивкой и так и не снятыми… Наконец Люциус одолел необычные эльфийские чары и решил немного отдохнуть, и после этого наутро вместо зеленых чертей перед ним появилась Вальбурга Блэк.

— Мне нужны от тебя деньги, — потребовала Вальбурга. — Выполни свою часть брачного союза, Люциус — помоги семье добиться справедливости.

— Много? — спросил Люциус то ли про деньги, то ли про справедливость.

— Пятьдесят тысяч галеонов.

— Пять… пять… десят! — икнул Люциус. — А вот не дам! Эльфа отняли, теперь последние гроши отнимают! Я что, этот… монетный двор?

— Так ты отказываешься помочь семье? — угрожающе произнесла Вальбурга.

— Отказываюсь! — храбро сказал Люциус, он в этот момент даже не боялся того, что Вальбурга вернет ему Добби — деньги Люциусу всегда были дороже, и для их защиты он мог проявить и храбрость, и изворотливость. К тому же его семья — это жена и сын, а не бесконечные свояки, сидящие в Азкабане…

— В таком случае род Блэков справится и без тебя! — провозгласила Вальбурга и воздела правую руку. — А на твой род я призываю проклятие: огромная черная собака, похожая на Грима, будет преследовать тебя и твоих потомков.

— Беспалочковая магия, тьфу, ересь какая! — ответил Люциус, но уже после того, как Вальбурга ушла — и немедленно выпил.

Ночью Люциусу, правда, приснился странный сон о большой черной собаке, в котором он расклеивал на стенах домов в Хогсмиде объявления с собачьей мордой и надписью «Разыскивается», но Люциус ото сна отмахнулся. А неделю спустя Люциуса, сидящего в кабинете, настиг замогильный, с переливами, собачий вой. Люциус кинулся к окну и увидел исчезающую в саду огромную черную собаку.

Потусторонний вой изводил Малфой-мэнор битый час, и наконец Нарцисса не выдержала и распахнула окно.

— Замолчи! Заткнись! — бесстрашно закричала Нарцисса исчадию ада. — Ребенка уже разбудил, охламон!

В ответ на это собака залаяла, и ее лай был до жути похож на человеческий смех.

Самой важной наградой для домового эльфа является любовь его хозяина — каждому эльфу хочется чувствовать себя нужным, и нужным не для хозяйственной необходимости или для престижа: верные маленькие слуги претендуют на место в хозяйском сердце. Но зато магии домового эльфа, который добился хозяйской любви, нет почти никаких преград — удивительно, как у этих маленьких созданий хватает сил на сложнейшие иллюзии, поистине алхимические превращения и порой даже настоящие чудеса, которые одно любящее сердце может совершить для другого.

Не приходится сомневаться в том, что маленький Гарри любил своего Добби: не так давно Гарри потерялся и не мог найти ни папу, ни маму — да и не вышло бы у него их искать, потому что какие-то люди захватили его в плен, словно в мрачной сказке, и теперь большую часть времени держали его в чулане. Любовь к Гарри они изображали, лишь когда выводили его на прогулку вместе со своим толстеньким сыном, и Гарри видел, что они врут, и только когда говорят соседям гадости о его родителях, говорят их от души.

И вот однажды на прогулке к Гарри подошел странно одетый человек с длинными белыми волосами и слегка подергивающимся от нервного тика лицом. Тетя Петунья, которая обычно очень нервничала при виде странно одетых людей, на этого человека не обратила никакого внимания, и человек познакомил Гарри с добрым ушастиком ростом немного повыше малыша Гарри. С тех пор у Гарри началась совсем другая жизнь: Дурсли переселили его в гостевую комнату с большой кроватью, на которой можно было валяться, раскидывать появившиеся у Гарри игрушки и играть с добрым ушастиком Добби в лошадки и в борьбу нанайских мальчиков.

Дурсли же воспринимали Добби как бородатого человека полутора метров ростом и думали, что у них теперь появился дворецкий: ведь это он принес в их дом маленького Гарри, когда родители Гарри пали смертью храбрых. Так что Дурсли теперь могли даже гордиться тем, что у них проживает такой замечательный мальчик — ну и тем, что у них есть дворецкий, Вернон любил гордиться тоже. Правда, манеры у дворецкого были странные, но Петунья объяснила мужу, что маги вообще странноватые.

— Ваш завтрак, магглы! — сообщал в будний день дворецкий Добби, который немного пожил у Вальбурги, и на тарелках перед Дурслями появлялась немного клейкая каша, сваренная на воде.

— Послушайте, Добби, вы не могли бы подавать к завтраку и что-нибудь мясное тоже? — спрашивал Вернон, уже на диете из овсянки немного похудевший.

— Мясо будет к обеду, маггл, — отвечал Добби сравнительно почтительно. — Но, поскольку маггл опять пропустит обед, мы оставим ему несколько сосисочек.

— Душевно вам признателен, — говорил на это Вернон, которому стоило только посмотреть Добби в глаза, чтобы расхотеть спорить.

— Я тоже хочу сосиску! — начинал капризничать маленький Дадли. — Хочу-хочу-хочу!

— Но всего одну, — предупреждал Добби и движением фокусника извлекал из своего нагрудного кармана горячую свиную сосиску. — И то только потому, что я люблю тебя, маленький мешочек жира!

А потом Добби, взяв в одну руку тарелку с овсянкой, сваренной на этот раз на молоке и сдобренной хорошей ложкой сахара, и перекинув через другую руку полотенце, шел в комнату, где маленький Гарри еще видел сладкие утренние сны, и иногда, когда Петунье случалось проходить мимо, она умиленно засматривалась на то, как Добби кормит овсянкой проснувшегося Гарри.

— … а потом они отправились в Годрикову Лощину, где у них родился мальчик сэр Гарри, который очень любил овсянку, — рассказывал Добби, и под его вкрадчивый рассказ Гарри проглатывал ложку за ложкой. — Однажды на Годрикову Лощину напал Темный Лорд, но даже он ничего не смог сделать сэру Гарри, потому что сэр Гарри любил овсянку и вырос сильным и здоровым. Сэр Гарри и дальше будет есть овсянку и вырастет таким сильным, что побьет Лорда еще в школе, если Лорду вздумается вернуться. А если Лорд забоится возвращаться, тогда мы с сэром Гарри поедим еще овсянки и побьем Дамблдора…

— А зачем бить Дамблдора? — спросил малыш Гарри, с Дамблдором еще не знакомый.

Добби, пока временно жил на Гриммо, понабрался от Вальбурги кое-чего, да и сам сделал из судьбы Сириуса Блэка правильные выводы.

— Потому что Дамблдор — хитрожопый старикашка, сэр Гарри! — уверенно ответил Добби.