Зарисовки (джен)

Примечания:

Старые зарисовки, найденные и проветренные.

Асфальт

Асфальт после дождя как мокрый шелк в золотистых искорках фонарей, теплый ветер ласкает волосы, а небо темно-синее с сиреневыми росчерками перистых облаков. Хочется то ли запеть, то ли взлететь, а лучше и то, и другое. Лететь… лететь и петь… в ночи над городом. Наслаждаясь окружающей осенней красотой, пролетать над черной манящей водой городских рек, над мокрым асфальтом, вдыхая прелый запах опадающей листвы, ощущать холодные капли прошедшего дождя на коже. Чувство полета… дурманящее и опьяняющее. Пролетаю над рекой. Она словно живое существо — дышит и чувствует, понимает и успокаивает. Желтые листья, сорванные ветром, медленно опускаются на поверхность воды, словно золотое кружево на черный атлас. Матовые блики фонарей отражаются на поверхности, вплетаясь в созданное моим воображением кружево янтарными каплями. Осень — янтарное, пряное, одурманивающее время. Время иного восприятия и открытых дверей... Вольготно и не спеша идет черный кот, сверкая зелеными глазами в темноте, а может, он вовсе и не черный? Нет. Я хочу, чтоб он был именно черный, черный и атласный, как асфальт, по которому я иду, как река с желтым кружевом опавшей листвы, как черное небо с алмазами звезд, таких редких в свете города.

Психея

Поздняя осень. Листья хрупкие, потерявшие яркость золота, начало осени и былой жизни, словно древний папирус. С уже наполовину обнаженных ветвей падают капли прошедшего дождя. Мир будто сковало промозглым ледяным холодом. Редкие прохожие кутаются в одежду и бегут по домам, к теплу и уюту. Дымчатое, словно окутанное туманом небо застилают непроглядные тёмные облака. Полное ощущение, что всё вокруг погружается в небытие, опадает, сгнивает и уходит в неизведанное. Прекрасная, молодая, одетая в золото, багряный бархат и кашемир Осень превратилась в дряхлую старуху в старых обносках, и вот-вот наступит её последний час.

Но тут что-то промелькнуло, задержало взгляд. Будто белое пятно на мокром кирпиче дома. Присмотритесь, что это? Вопреки всему: холоду, дождю, ветру и, наконец, приближающейся зиме, крохотное дитя лета будто ничего не замечало. Маленькая белоснежная бабочка порхала, как ни в чем не бывало, будто вокруг неё все ещё светит солнце и поют птицы, будто нет ледяного ветра и капель дождя. Словно душа-Психея, она не боялась, она знала, что это не конец, а продолжала жить, жить, несмотря ни на что. Ведь после жизни наступает смерть, а после смерти — жизнь, после лета приходит зима, а следом за ней возвращается весна, и так бесконечно. Нет смерти. Есть лишь круговорот, где уйдет, там и прибудет, и наоборот, уж не это ли мне хотела рассказать маленькая белая бабочка, повстречавшаяся мне в самом конце осени.

Видение

Половину ночи я пыталась заснуть. Потеряв всякую на то надежду, включила радио и заварила крепкого ванильного чая. Из приемника лилась классическая музыка, волны которой обмывали моё сердце. Воображение унесло меня куда-то, мне представлялись волшебные пейзажи где-то далеко отсюда. Изумрудные травы танцуют в такт музыке ветра, нежные голубые, лиловые и белые цветы невообразимых форм и размеров благоухали, создавая симфонию запахов, проливающих бальзам на израненную душу. Плакучие ивы склонили свои скорбящие кроны к небольшому круглому прудику, их ветви ласкали зеркальную гладь воды, словно успокаивая ее. Месяц озорно светил с небосклона, озаряя землю волшебным серебряным светом. Звезды подмигивали друг другу и любовались собственным отражением в пруду. По краям всего прудика раскрылись миру прекрасные водяные лилии.

Но тут мелодия оборвалась, и полилась другая, более быстрая, живая и динамичная. Я увидела, словно в кино, меняющиеся образы. Вот двое влюблённых кружатся в танце на балу, я вижу, как сияют их глаза, слышу их радостный смех и невинные, но такие жизненно необходимые мимолётные прикосновения. Тут словно гром ударил среди ясного неба. Её слёзы. Руки, держащие его руку, не желающие отпускать его на войну, боящиеся отдавать его в лапы смерти. Вижу, как она ждет его и молится каждую ночь, перед иконой богородицы вытирая слёзы. Я вижу, как она покидает горящую Москву и в душе молится не за себя, а за него, того, кто сейчас, рискуя своей жизнью, защищает свою страну от напавшего француза. Я вижу, как к ней подходит офицер и что-то ей говорит, а она падает на колени и рыдает от горя. Oна сидит у стены в черном траурном платье, на празднике в честь победы, глаза её пусты, и седая прядь выбилась из её черных локонов. Тут толпа празднующих расступилась, и она увидела ЕГО — живого. Когда-то красивое лицо портил ужасный шрам, один рукав его был пуст. Он подошёл к ней и начал ей что-то говорить, его глаза были полны боли, он говорил ей, что он её любит и поэтому уходит, говорит, что он ей не нужен такой, и отворачивается от неё, пряча слёзы и собираясь уйти. Она вскочила и бросилась к нему на грудь, прижалась к нему и плакала так горько, говорила, что больше не выдержит, если его снова потеряет. Он прижал её единственной рукой, и слезы текли по его шраму: она приняла его, она приняла бы его любым, и он понял, что не сможет её больше никогда оставить.

Музыка оборвалась, началась какая-то передача. Я выключила радио и вышла на балкон, укутавшись в плед и взяв чашку. Я наблюдала за тем, как нежно- розовый рассвет пробуждается на горизонте. Как постепенно блекнут звёзды, и из темно-синего небо обретает поначалу сиреневый, а затем розовый цвет. На сердце стало одновременно хорошо и одиноко. Солнечные лучи пробили тьму, и солнце вырвалось из-за горизонта. Праздник победы света над тьмой, надежды над унынием, счастья над горем. На сердце стало тепло от проснувшейся вместе с солнцем надежды, и я поняла, что в моей жизни всё впереди, и лишь робко выглядывают из-за горизонта лучи моей души.