Собственность Джинни Уизли (гет)

Автор: July_Sunset

В глубине её сознания звучит голос, который звучать не должен, Джинни упорно игнорирует следующий за ядовитым шёпотом смех.

Джинни снятся чернила, текущие по её венам вместо крови, голову заполняет мешанина из образов змей, лезвий мечей, каменной плитки мокрого ледяного пола. А затем смертельный холод отступает, и её сон заполняет чувство безмятежности, знакомое ощущение присутствия друга, которого она могла бы носить с собой везде и всегда, самого надёжного и понимающего, самого лучшего, которого только можно было себе представить. В своём мутном полукошмарном сне она вспоминает ту болезненную лёгкость, которая успокоила её мятежный разум в момент, когда она впустила его. Проснувшись утром, Джинни ощущает только тошноту.

* * *

На кончике её палочки, которая поднялась ещё выше и болезненно вжалась в вену на его шее, теперь пульсировала жизнь. Его жизнь.

— Знаешь, а ведь после того инцидента в Комнате все посчитали меня… — она запнулась, подбирая слово. Закрыла глаза, её брови изящно изогнулись: — Осквернённой, запятнанной тобой. Меня остерегались и презирали. Впрочем, я доберусь и до них, после того, как разберусь с тобой. От этого стада болванов и не стоило ожидать понимания, но ты… ты всегда позиционировал себя как нечто большее, чем вся эта грязь, однако всё же недалеко от них ушёл.

Держа его всё ещё на прицеле, Джинни схватила ткань его мантии в кулак и дёрнула, толкнув и прижав худощавое тело к стене. Он всё ещё был выше, но после ритуала не успел окрепнуть и был слишком слаб.

— Ты лишил меня права на нормальную жизнь и избежал заслуженной расплаты. Нехорошо, Том. Долги нужно возвращать, я права? — С наигранной доверительностью Джинни заглянула ему в глаза.

Воскрешённый Лорд смотрел на неё сквозь опущенные ресницы, забавляясь видом пылающего ненавистью существа. Маленькая Джиневра, с которой он, казалось, недавно и одновременно будто в прошлой жизни, имел дело, теперь подросла. В её глазах не осталось и следа той раздражающей наивности, которую он презирал, в них горел расчёт, и это было куда интереснее. Что ж, она возродила его явно не из-за любовной глупости. Впрочем, — Волдеморт улыбнулся, — любовь и ненависть — две стороны одной медали.

Автор: FieryQueen

Пейринг: Гарри Поттер/Джинни Уизли

Восемь тридцать утра. Коридоры Министерства гулко разносят звук шагов. Кроме них — никого. У министерских выходной, в честь победы. Да и Джинни тут тоже быть не должно. Но она здесь.

Они следуют за широкой спиной Кингсли, чуть поодаль идут ещё несколько авроров в гражданском. Спускаются вниз на дребезжащем лифте на уровень два. Джинни была здесь прежде с отцом, но почему-то никогда не замечала, чтобы на этом уровне находилось что-то настолько скорбное, как крематорий. От этой мысли тело пронзает дрожь. Джинни начинает жалеть, что поддалась порыву и попросила Гарри взять её с собой. Он ободряюще пожимает её руку, но это не сильно-то помогает. Гарри с самого начала был не уверен, что это хорошая идея, но спорить не стал.

Двери лифта распахиваются, а отстраненный женский голос объявляет лишь о зале заседания, Аврорате и бывшем управлении её отца.

Переход кажется бесконечным. Кислая вязкая слюна заполняет рот от страха и подступающей от волнения тошноты.

Он там… образы в голове сменяют друг друга, пульсируют в висках тяжелой волной. Как прибой. Мысли путаются и стынут.

Джинни делает глубокий вздох и… шагает вперёд.

Он лежит на выдвижном поддоне печи. Одетый в свою простую черную мантию, на которой все еще виднеется пыль битвы. Джинни сглатывает, прежде чем перевести взгляд с его жилистых рук и узловатых пальцев на лицо. Что произошло с ним такого, что он дошел до этого? Жажда быть кем-то или перестать быть никем? Желание подчинить весь мир или перестать подчиняться? Воспитателям в детском доме, учителям в Хогвартсе, каким бы то ни было вообще людским законам? Это так сложно — Джинни не понимает. Не понимает, почему она должна испытывать радость, но чувствует лишь глухую тоску.

— Мы не дадим ему свести нас в могилу. Не позволили до сих пор, не позволим и теперь, слышишь? — теплое дыхание касается уха Джинни, а сильные руки сжимают плечи. Гарри так повзрослел за тот год, что его не было рядом. Наверное, теперь он больше её не оставит. Наверное, Джинни даже этому рада.

— Ты прав, — покорно кивает она, в то время как Кингсли нажимает на рычаг.

Поддон со зловещим скрипом скрывается в печи. Вспыхивает огонь, а в глазах вдруг вскипают слезы. На язык просится что-то грубое и злое, но Джинни лишь произносит одними губами:

— Прощай, Том.

И прислоняется к твердому плечу Гарри.

На часах восемь пятьдесят утра, третьего мая тысяча девятьсот девяносто восьмого. Время жить и время отдать прах праху.

Автор: FieryQueen

Когда Джиневра Поттер встречает Тома Марволо Реддла — а каждая Маргарита рано или поздно встречает своего Мастера, — всё вдруг становится неважным. Неважно усталое лицо ее некогда горячо любимого мужа, тяжелые складки между его черных бровей, осуждение знакомых и друзей — не знающих наверняка, но догадывающихся по её лихорадочно блестящим глазам, — собственное моральное падение. Тем более, что ей все же чаще кажется, будто она не падает, но летит!

Том тоже напрочь забывает, кого любил до Джиневры (да и любил ли вообще?). Кажется, у нее были черные волосы, но он уже не уверен. И имя… такое громкое резкое… А, впрочем, неважно.

Джиневра считает, что Том гениален, и если никто ещё не разглядел его блестящих идей по переустройству мира — то это всего лишь досадное недоразумение. У Джиневры братья и отец работают в Министерстве, Гринготсе и Косом переулке; у неё хватит сил, чтобы Магический мир наконец услышал Тома.

Том обещает себе, что если это и правда случится, то мир он положит к её ногам.

Том Реддл всю жизнь искал законный путь обретения власти и могущества, а нашел лишь разочарование, печаль…

…и Джиневру.

Автор: July_Sunset

Их поставили работать в паре на зельеварении. Они всегда работали молча. Прежде чем Джинни успевала открыть рот, чтобы попробовать наладить контакт, он, словно читая её мысли, посылал ей долгий колючий взгляд. «Лучше молчи», — читалось в его холодных глазах.

Риддл — нет такого магического семейства. Джинни ему не завидовала: магглорождённому сироте на Слизерине явно было нелегко.

То, что его ненавидят, стало очевидно, когда Малфой, бывший не в духе после стычки с Гарри Поттером, прицепился к Тому в коридоре и прилюдно начал его унижать. Первокурсники Слизерина поддержали его кривыми ухмылками.

И тогда Джинни, сама от себя не ожидавшая, крикнула ему:

— Оставь его в покое!

— Вы только посмотрите, жених и невеста. Грязь тянется к грязи, отребье к отребью, — насмешливо протянул Малфой.

— Грязь только у тебя изо рта вылетает. Даже блеск монет не перекроет… — Малфой приподнял брови, скривив губы в глумливой усмешке, и Джинни от волнения запнулась, покраснела, но всё-таки смогла закончить: — твою гнилую душонку, вот!

Джинни думала, что Риддл возненавидит её, ведь после того, как она вмешалась, прозвище «жених и невеста» прицепились к ним намертво. Это было неловко, дразнилку подхватили даже её братья-близнецы. Но Том, казалось, стал смотреть на неё с меньшим холодом, чем раньше.

— У тебя волосы рыжие, как морковь, — впервые заговорил он с Джинни. Она так и не поняла: было ли это комплиментом или оскорблением.

— Тогда я надеюсь, что ты не кролик.

Интересно, теперь их можно было назвать друзьями? И, если пригласить Тома в Нору на Рождество, он согласится?

Автор: July_Sunset

Ему снится девочка с золотисто-рыжими волосами и карими глазами. У неё красивые пальцы, тоненькая шея, забавный нос и очаровательная улыбка, от которой дышать становится легче, а где-то за рёбрами разливается тепло.

Сияющая радость в её глазах меркнет, когда она замечает его.

Том уже привык, что он не нравится людям, как, впрочем, и они ему. Но отчего-то очень неприятно знать, что ей он не нравится тоже. Наверное, это называют горечью, это чувство его душит. Том злится на эту глупую девчонку и на себя самого.

Но она хотя бы не презирает его открыто, не говорит, что он отброс и не приказывает убираться прочь, чтобы он не пялился на неё своими ненормальными глазищами. Не говорит, но наверняка думает, поэтому назло ей Том смотрит, смотрит, смотрит.

Иногда она выбирается за пределы его снов. Возможно, Тома не упекли в психушку благодаря тому, что они никогда не говорят, только молча смотрят друг на друга.

Когда он наконец начинает немного лучше разбираться в человеческих эмоциях, Том понимает, что в её глазах нет презрения, там что-то другое. Он не знает, что именно, но, пожалуй, ему это всё же нравится.

Когда он узнаёт о Хогвартсе, личность незнакомки становится немного понятнее — она гриффиндорка — и в то же время всё становится запутаннее, потому что теперь Том абсолютно уверен, что она не просто сон, которы он, брошенный всеми, выдумал её себе ради утешения.

У Тома Риддла много забот: отыскать свою семью, найти Тайную Комнату, стать лидером на своём факультете, достичь бессмертия, в конце концов. Лишь одну загадку он так и не смог разгадать: личность Незнакомки, которая была рядом, сколько он себя помнил, чей голос он ни разу так и не услышал, но которая однажды была так близко, оставляя для него послание на пергаменте, и которая исчезла без следа, стоило ему сделать первый серьёзный шаг к величию.

Сжимая в руках дневник с осколком своей души, Том думает: «Может, оно и к лучшему».

После выпуска он будет изредка прогуливаться по Хогсмиду, ненавязчиво вглядываясь в толпу в поисках девушки с рыжими волосами и в гриффиндорской форме, но так и не найдёт её.

Хранящийся в укромном месте кусочек пергамента с надписью: «Отпусти меня, Том. Пожалуйста», — после падения Волдеморта подхватит и унесет ветер.

Автор: July_Sunset

Эссе по Чарам пишется тяжело. Джинни сидит над пергаментом до глубокой ночи; перо скоро натрёт мозоль на ладони, но закончить домашнее задание нужно сегодня. Тик-так. Мысли в голове вязнут.

Джинни обещает себе, что закроет глаза лишь на минуту.

Он появляется бесшумно, выступив из глубокой, не тронутой светом тусклой свечи тени. Джинни замечает его только из-за запаха плесени, той самой, которая пропитала своды Тайной Комнаты; едва вдохнув этот плесневелый воздух, Джинни понимает, что не способна пошевелиться.

— Ты посмела уйти от меня, — пальцы Тома грубо обхватывают её подбородок, поворачивая её лицо к себе, — но уверяю: ты ушла не так далеко, как думаешь.

Из глаз Тома вытекает чистая тьма, заполняя собой всё пространство; Джинни его тьмой захлёбывается. Но прежде чем сознание успевает угаснуть, ей удаётся сделать вдох...

В окно бьёт ранее утро. Разлитые по столу чернила с запахом плесени пропитали рукав её ночной рубашки, запачкали руку. Ком подкатывает к горлу, когда она замечает на ребре своей ладони слово «жди».

Джинни мотает головой, зажмуривается. Когда через секунду она снова открывает глаза, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасающей надписью, то видит лишь пятна чернил на коже и ничего более.

Автор: FieryQueen

I

…она открыла глаза. Удушающие мгновения Джинни смотрела в побеленный потолок, заросший паутиной, прежде чем до неё дошло, что она больше не в Тайной комнате. Она попыталась пошевелиться. Получалось с трудом, но постепенно ей удалось привести себя в вертикальное положение.

Перед ней был полутёмный и заброшенный на вид кабинет. В углу громоздились старые, изъеденные молью чучела, а у стены — столы были навалены один на другой.

Джинни повернула голову и увидела Тома. Он сидел за партой неподалеку от лавки, на которой Джинни только что лежала. Голова его была положена на руку так, что Джинни для обзора была доступна только его смоляная макушка. Он был уже не таким материальным, каким она увидела его в Тайной комнате. Края его тела дрожали, словно жаркое марево, и сам парень слегка просвечивался. Казалось, он спит.

Джинни тихо, как могла, спустила ноги с лавки, стала озираться было в поисках волшебной палочки, но тут же заметила её прямо возле Тома на парте. Решив, что лучше уж такая потеря, чем что-то более ценное, Джинни подобрала мантию, чтобы та и не думала шуршать, и тихонечко встала. Она развернулась к двери и постаралась незаметно уйти.

— Куда-то торопишься?

Джинни про себя выругалась и обернулась на голос.

— Что мы здесь делаем? — в лоб спросила она, не собираясь размениваться на пустые любезности.

— Находимся, очевидно, — едко ответил Том.

— Ясно, — процедила она, хоть ничего и не было ясно. Джинни раздражала манера Тома увиливать и цепляться к словам. Порой, как сейчас, это было просто невыносимо.

— Но-но, поменьше враждебности, малышка. Мне пришлось отдать тебе часть сил назад, чтобы ты очнулась. И где же твоя благодарность?..

Джинни сделала неуверенный шаг назад, не особенно впечатлившись его словами. Затем ещё один шажок, совсем микроскопический. Почти незаметный…

— Жаль, никто не пришёл за тобой… — протянул Том. Джинни передернуло от притворного сожаления, сквозящего в его голосе. Том поднялся, и Джинни непроизвольно ещё сильнее попятилась от его высокой фигуры, затянутой в черную мантию.

— Тогда почему я жива?

— Не поверишь, но я тоже хотел бы это знать. Я проторчал там внизу прорву времени. Мало что твой драгоценный Поттер взорвал проход в Тайную комнату, и, судя по всему, не скоро ещё вылезет из завала, а мне пришлось искать другой проход; так ещё и мое физическое тело никак не хочет окончательно возвращаться ко мне.

Придется, видимо, пойти другим путем. И ты милая, мне непременно поможешь.

— Это вряд ли. — Джинни упрямо вскинула голову. — Не после того, что ты собирался сделать, Том.

Тёмные глаза Тома опасно и зло блеснули. На секунду Джинни даже показалось, что видит она в них красноватые отблески. Потом он взял себя в руки, очаровательно ей улыбнулся и произнёс, в примирительном жесте поднимая руки:

— Согласен, я хотел поступить с тобой не слишком красиво. Но теперь это в прошлом. Заключим сделку, малышка?..

II

Джинни врастала в Тома, словно дерево в кирпичную стену, надсадно треща корой, но пытаясь переупрямить камень, втискиваясь в пространство, куда никому не было хода. Прямо в его душу. Пустую и одинокую, как она теперь осознавала.

По её венам текли чернила, стук сердца выбивал только его имя: Том-Том-Томми. Мерлин, он ненавидел, когда Джинни так его называла, до побелевших от злости костяшек. Но она все равно продолжала это делать. То-о-о-м-ми. Продолжала злить его. О, она до дрожи его боялась тогда, когда глаза Тома наливались кровью. Но ей до безумия нравилось это чувство опасности.

Том был безумен. С ним становилась безумной и сама Джинни.

Она не помнила точно, когда её ужас перед ним сменился этой ненормальной адреналиновой зависимостью. Тогда ли, когда Том заставлял её идти про краю крыши Астрономической башни, чтобы убить страх; или тогда, когда они сбежали летом из Норы и гуляли по широким магистралям мимо бешено несущихся и сигналящих маггловских автомобилей и тарахтящих гигантских фур.

Или тогда, когда он не сумел окончательно погубить ее и возвратиться к жизни в Тайной комнате и ему пришлось год за годом выискивать обходной путь.

Он цеплялся за Джинни, оставляя на ней отпечатки пальцев, потому что она была его единственной надеждой обрести свободу и наконец полноценную жизнь, стать независимым от осточертевших оков старого пожелтевшего дневника.

Но мысль о том, чтобы отпустить его, казалось Джинни невыносимой.

Автор: FieryQueen

Волдеморт легко касался спины Джинни своими длинными узловатыми пальцами, рисуя какие-то невидимые глазу письмена. Буквы вспыхивали на коже обжигающим огнем и гасли, повинуясь его ладони. Джинни смешливо поморщилась от щекотного ощущения, которое рождали его легкие прикосновения. Она приподняла голову и посмотрела в лицо Темного Лорда, чуть оторвавшись от теплого плеча, на котором лежала.

— Что?

От его кожи пахло чуть солоноватым потом, змеями и осенью: ароматом прелых листьев и дождя. Джинни теперь сама пахла им, даже когда покидала Темного Лорда. Запах словно въелся под кожу и не оставлял ее и после горячего душа.

Джинни начала привыкать к этому аромату.

Она разглядывала привычно-смазанные черты его лица, прежде чем ответить:

— Я должна идти, мой Лорд.

— Ну раз должна, то иди, — равнодушно ответил он, впрочем, теперь поглаживая Джинни по бедру. Острый укол возбуждения вновь пронзил ее от этих дразнящих прикосновений. Не удержавшись, Джинни оставила легкий поцелуй на его обнаженной груди и ловко вывернулась из объятий.

Поставив ноги на холодный пол, она тут же столкнулась взглядом с янтарными глазами Нагини, недружелюбно приподнявшей морду над своей круглой лежанкой. Джинни опасливо передернула плечами и начала поспешно собирать одежду с пола: опять не хватило времени нормально раздеться и аккуратно повесить хотя бы на стул. Она с сожалением оглядела свою помятую шелковую мантию.

— Как твое зелье?.. Не созрело еще? — послышался голос Волдеморта, пока она возилась с крючками одежды.

— Нет, мой Лорд. Ещё… — Джинни сделала паузу, чтобы, порывшись, достать из кармана мантии указатель фаз Луны. Прибор с привычной теплотой лег в руку, — …двое суток.

— Что думаешь? Получится в этот раз?

— Надеюсь, мышь, если уж и не будет жить вечно, то хотя бы не умрет после теста сразу же, как в прошлый раз, — с сухим смешком ответила Джинни.

Еще учась на последнем курсе школы в Дурмстранге, куда ее буквально насильно услали родители, Джинни увлеклась зельями и алхимией. Этот предмет оказался просто замечательным в руках увлеченного зельевара, которым был местный профессор. Джинни зачитывалась трудами Фламеля, стараясь отвлечься от тоски по родине и близким, задыхающимся в нескончаемой борьбе.

— Мне кажется, ты плохо стараешься. Возможно, надо тебя наказать, чтобы ты старалась лучше, — задумчиво протянул Темный Лорд.

В отличии от профессора, который считал большинство трудов Фламеля устаревшими — а самого главного тот все равно никогда не публиковал, — Темному Лорду изыскания Джинни показались очень интересными.

Грозные слова Волдеморта не обманули Джинни. Оглянувшись через плечо, она увидела, что на губах его играет привычная змеиная усмешка, появляющаяся каждый раз, как Волдеморт шутил или был доволен.

— О!.. — Джинни попыталась, но не смогла изобразить испуг. — От вас я приму любую боль, мой Лорд. Но…

— …но сейчас тебе нужно идти. Я понял. Иди. — Он снисходительно махнул рукой в сторону двери и блаженно прикрыл глаза, откинувшись на подушке.

Джинни слегка пригладила свои волосы и поспешила на выход, по большой дуге обходя предупреждающе зашипевшую Нагини. У самого выхода голос Волдеморта снова остановил ее:

— Джиневра! — Она обернулась, уже взявшись за ручку двери. — Возвращайся вечером.

Невыносимо-сладкая дрожь прокатилась по ее спине в ответ на его почти ласковое обращение.

— Мой Лорд. — Джинни кивнула с видимым почтением и вышла из спальни Волдеморта.

В коридоре она наконец выдохнула и пошла, не спеша. Джинни чувствовала себя одновременно разомлевшей и совершенно несчастной. Ей казалось, Волдеморт видел все ее намерения насквозь и только лишь играл ею, позволяя обманываться. Ведь каждый раз, выходя из спальни Темного Лорда, ей было все сложнее и сложнее помнить о своей истиной и единственной цели: отыскать, куда он перепрятал свои крестражи и убить Волдеморта.

Автор: July_Sunset

В будущем мало что изменилось: о том, что это не его время, говорило лишь угрожающее потрескивание магии в воздухе, будто путешественнику тут были не рады. Недавно объявивший себя миру Волдеморт усмехнулся и поправил спрятанный под мантию медальон, защищающий его от рассеивания по ткани мироздания.

Действовать нужно быстро: у него было несколько часов для того, чтобы отыскать свою цель.

Но нить, которой дурочка когда-то их связала, приведёт куда нужно.

Однажды, когда Волдеморт был еще совсем юн, проснувшись летним утром, он увидел вместо своего отражения в неказистом приютском зеркале её: рыжую испуганную девчонку. На следующий день он увидел её опять. А затем снова и снова, на протяжении нескольких лет, вплоть до окончания учёбы в Хогвартсе.

Поначалу это его взбесило — Том едва сдерживался от погрома зеркал, опасаясь, что его изощрённо прокляли, потому засыпал с палочкой в руках на случай, если ночью призрак выберется из зеркала и предпримет попытку его убийства. И даже добравшись осенью до библиотеки Хогвартса, Том так и не смог понять, что за дрянные дела с ним творятся. Звук сквозь зеркало не проходил, «говорить» приходилось начертанием букв в воздухе — специально для этой цели он разучил заклинание. Его неприятно удивило, что девчонке для этого не потребовалось время, она написала тут же: «Я изучала зеркальную магию, мне очень жаль, что всё пошло не так».

Затем ему стало интересно: сложить дважды два оказалось нетрудно — не для него, по крайней мере, — отличия в покрое школьной формы и беглый просмотр архивных колдографий выпускников сказали о том, что друг от друга их отделяло не просто стекло — само время. Подумать только!

В конце концов он, некогда названный Томом Риддлом, нашёл свою собеседницу весьма занятной.

Волдеморт забрался на вершину холма; ему открылся славный вид: нить, переливаясь золотом при свете закатного солнца, вела прямиком к несуразному домишке, весело мигающему огоньками. Люди вокруг него явно что-то праздновали — ну что же, пусть веселятся, пока могут.

Волдеморт беспрепятственно прошёл сквозь ворота, украшенные цветами и порхающими бабочками; трудно в это поверить, но подобные бабочки порхали и под рёбрами Тёмного Лорда. От предвкушения. Шлейфом нежной магии в воздухе витало её присутствие: в каждом цветке, в каждом огоньке наколдованных свечей. Волдеморт сжал трясущиеся пальцы в кулак и на мгновение прикрыл глаза, выдохнув и подавив усмешку: скоро, совсем скоро он уничтожит это рыжее недоразумение. Отплатит за то, что она незваной гостьей влезла ему под кожу, в его душу; а затем — когда он искал и наконец-то нашёл способ вытащить её из зеркала и забрать в свою реальность, — она, оказывается, всё это время искавшая способ разорвать их связь, ускользнула.

Настороженный голос вывел его из задумчивости:

— Простите, сэр, мы знакомы?

У высокого рыжего юноши был отчего-то удивлённый взгляд, а девица, стоящая по левую руку от него, одетая в платье вульгарного маггловского покроя, смотрела цепко, внимательно и даже нагло; Волдеморт почувствовал раздражение от того, что какая-то грязнокровка лезет к нему с вопросами, но изобразил самый доброжелательный вид. В лицевых мышцах тут же появилось напряжение: всё-таки прошло больше десятилетия с тех пор, как он в последний раз расшаркивался перед отребьем, работая в лавке Горбина и Беркса, или изображал из себя паиньку. А ведь он надеялся, что раз и навсегда отбросил эту маску услужливой вежливости.

— Нет, мисс, не думаю.

Волдеморт отвернулся, намереваясь отправиться выискивать в толпе свою цель, но…

— Гермиона Грейнджер. А как зовут вас? Вы по приглашению?

Соблазн узнать удалось ли ему запечатлеть во времени своё имя, был велик, поэтому, усмехнувшись, он сказал правду:

— Лорд Волдеморт, к вашим услугам.

Глаза этого нелепого дуэта едва не вылезли из орбит, почти как под воздействием «Круциатуса»; увидеть их удивление и опасение, признаться, было приятно.

— Несмешная шутка, приятель, — пробормотал юноша и, переместив руку поближе к карману, в котором находилась палочка, продолжил: — Так зачем, говоришь, ты здесь?

Ликование наполнило сердце Волдеморта, когда он почувствовал, что магия окружающего пространства стала жарче; он улыбнулся так мягко, насколько только мог, и сказал:

— Прошу прощения за неудачную попытку пошутить. Я ищу свою подругу, Джинни. Знаешь её?

Ответ он не услышал, потому что в их разговор вмешались.

— Веселитесь без меня?

Ему не нужно было даже оборачиваться, он знал: это она. Надо же: голос такой задорный и мелодичный; много лет назад Том Риддл мог видеть Джинни в отражении зеркал, но слышать — ни разу. Разве что когда обрывающаяся связь оглушила его какофонией звуков — кричали и он, и она, — и в конце всё перекрыл треск разбивающегося зеркала.

Что ж, теперь проверим, насколько хватит твоего задора.

— Вот ты где, Джинни, — с воодушевлением произнёс Волдеморт, наконец представ пред ней лицом к лицу. — А я тебя везде ищу…

Увидев её, он почувствовал… замешательство. Да, она изменилась с их последней встречи, но и он тоже не был прежним. Было ли дело во внешности, в платье ли, вульгарном не менее, чем у той грязнокровки, или, может, в том, что Джинни, застигнутая на мгновение врасплох, взяла себя в руки на удивление быстро.

— Задерживаешься, Том, — с улыбкой она протянула ему руку. — Спасибо, что проводил его, Рон.

Очевидно, что Джинни на какой-то момент испугалась, но маска якобы радости из-за того, что они наконец-то встретились, была хороша. Уж в масках Волдеморт разбирался.

Некий Рон, пылая недовольством, сделал попытку пристыдить их, обвиняя якобы в измене «Гарри», но со словами «не порть праздник» Джинни, взмахнув палочкой, оставила его обиженно глотать звёздочки, слетающие с его губ вместо обвинений.

— Ты понимаешь, для чего я здесь? — тихо поинтересовался он, когда Джинни вовлекла его в танец. Теперь, держа руки на её талии, сквозь тонкую ткань платья он чувствовал, как она буквально дрожала от страха.

— Догадываюсь, — выдохнула Джинни.

Волдеморт удовлетворённо кивнул: прекрасно, что она такая догадливая, ничто так не раздражало, как напрасные надежды на его милость. В стороне над танцующей толпой в воздухе развевался, подобно знамени, плакат «С Днём рождения, Джинни Уизли».

«Умереть в собственный день рождения — очень иронично», — подумал Волдеморт.

— Как ты попал сюда? — как бы невзначай поинтересовалась она. Он не видел причин отказывать ей в утолении любопытства.

— О, это было непросто. Но мы оба знаем, что для меня нет ничего невозможного. Всё благодаря той пряди волос, которую ты мне любезно оставила в нашу последнюю встречу.

На самом деле, ни о какой любезности не шло и речи: Том Риддл, поняв, что Джинни добровольно с ним не пойдёт, попытался вытащить её из зеркала силой, но всё, что удалось: выдрать клок волос. Она ушла, разбив зеркало, и в отражении других зеркал отныне не появлялась.

— Мне стоило тогда побриться налысо, — вместо иронии в её голосе звучала такая усталость, будто бы жизнь уже вытекла из неё. Раздражение заворотилось в груди: когда-то ему нравилась способность Джинни разрядить напряжённую ситуацию идиотской шуткой. Впрочем, те времена остались за занавесом далёких школьных лет Волдеморта.

— Том я…

— Мой Лорд. И никак иначе, — перебил её Волдеморт, чувствуя, как раздражение вспыхнуло внутри ещё сильнее.

Спустя недолгую паузу, Джинни всё-таки кивнула. Теперь, подняв на него карие глаза, полные смирения со своей участью, она обратилась к нему как подобает. И почти приказала никого, кроме неё, больше не трогать; то, что этот сброд чистокровные, должно было якобы убедить его проявить милосердие. Сочетание в Джинни смирения и доли некой властности забавляли.

— Да, особенно Грейнджер — очень чистокровная фамилия. Не пытайся обмануть меня, — он взял её за подбородок, не давая опустить взгляд, — я вижу твои уловки насквозь.

Её взгляд был по-прежнему твёрд. И Волдеморт улыбнулся.

— Однако так и быть, я исполню твою последнюю волю в знак уважения к нашему общему прошлому. Даю тебе слово, Джинни, что никому не причиню вреда.

Возглас «Гарри» резанул по ушам. Джинни кинула быстрый взгляд за его плечо и запаниковала. Прежде чем Волдеморт обернулся, его дёрнули за воротник.

Прикосновение к губам; короткая пронзительная связь душ; и холод, покрывающий коркой льда всё внутри.

Этот фальшивый поцелуй являлся только ширмой, за которой Джинни хотела спрятать его от так называемого «Гарри» — понял Волдеморт. Стоило найти этого Гарри и разузнать, что к чему? Нет, в тот момент его взволновало — привело в ярость, если быть точным — другое: фальшь. Если уж она посмела использовать его в подобном проявлении близости, пусть то будет не замогильный холод, а искра.

Если ему и удалось высечь искру, то только отчаяния.

— Мы уходим, Джиневра, — приказал он, отстраняясь. Времени оставалось мало.

Минуя толпу её рыжеволосых родственников, он вёл под руку Джинни, сияющую таким же фальшивым светом, каким был их поцелуй, прочь. В сторону тенистых зарослей. Джинни махнула кому-то рукой, улыбаясь, корчила рожицы, а затем шутливо обняла его за талию — всем своим «счастливым» видом показывала, что они ужасно заняты друг другом, потому не стоит их отвлекать.

Когда шум стих, а огни празднования остались вдалеке, Волдеморт отстранился. Джинни выглядела подавленной, но на удивление спокойной для идущей на смерть. А ведь в прошлый раз они едва не выцарапали друг другу глаза. Смирение было не в её характере. Впрочем, уязвимому положению способствовала толпа людей, которые были для Джинни дороги — и её пример только лишний раз показывал, что любовь — это слабость.

Наблюдая, как она стащила туфли, ступая на мягкую траву босыми ногами, Волдеморт произнёс:

— Знаешь, я в некоторой мере благодарен тебе за то, что ты вычеркнула себя из моей жизни — рядом с тобой я становился… сентиментальным.

— Рада помочь, Том, — она подняла на него тяжёлый взгляд, раскинула руки в стороны в приглашающем жесте. Жесте, который когда-то позаимствовала у него. И улыбаясь, закрыла глаза.

Небольшую дерзость, когда Джинни произнесла запретное имя в попытке уколоть его напоследок, Волдеморт решил милостиво простить.

Когда Волдеморт поднял палочку, он действовал не спеша: коснулся ею виска Джинни, разглядывая лицо напротив, и обдумывал, какое выбрать заклятие. Не Авада, это должно быть что-то особенное.

— Ну не медли же, — прошипела Джинни. Её глаза были зажмурены, но сбежавшая слеза блеснула на щеке.

Тело упало на тёмно-зелёную, в сумраке почти чёрную траву, как подкошенное. Как мешок картошки — ни грации, ни изящества. Волдеморт присел рядом на корточках, убрал кончиком палочки волосы, закрывшие лицо Джинни, и снова стал разглядывать его.

Говорят, что сон — это маленькая смерть.

— Только на такую «смерть» ты и можешь рассчитывать, Джинни. Согласись: было бы глупо самолично отправлять ту, которую так долго искал, туда, докуда нельзя дотянуться. Поэтому отныне ты будешь рядом, и никак иначе.

…В разорванной завесе Времени исчезли двое.

Автор: July_Sunset

Одни говорят: мир умрёт в огне,

Другие твердят про лёд.

Я долго жил, и кажется мне,

Огонь скорей подойдёт.

Но если бы кто-нибудь мне сказал,

Что дважды нас гибель ждёт,

Я не удивился бы. Я узнал,

Что ненависть — толще, чем лёд

И равнодушие холодней

Вечных покровов льда.

И если для смерти не хватит огней

Лёд сгодится тогда…⁽¹⁾

Огонь прекрасен во всех проявлениях: без него невозможна жизнь, но он же несёт и смерть; так же, как греет, он может обратить всё в ничто.

— Твоё пламя, Джинни, — между сном и явью ей слышится его голос, — нужно лишь направить в правильную сторону. Когда-нибудь ты сбросишь цепи, которыми сковывает тебя деление мира на добро и зло, и это будет первый шаг к нашему величию. Вся грязь этого прогнившего мира будет уничтожена — там, где не справится твой огонь, справлюсь я. Тебе лишь нужно немного помочь нам обоим…

…Распахнув глаза, Джинни подрывается с кровати. Пламя свечи — Джинни спит со светом, и не потому что боится теней, просто огонь успокаивает, — разгорается сильнее и выше под взглядом её полубезумных глаз, а затем перекидывается на шторы.

Это происходит не в первый и не в последний раз — голос в ночи посещает её нечасто, но всегда внезапно: за визитами следуют разрушения, вызванные магическим всплеском.

Когда Волдеморт проиграл, Джинни вздохнула с облегчением: она была уверена, что теперь странные монологи, преследующие её в ночи, замолкнут. Но вопреки её ожиданиям, они теперь звучат отчётливее.

…Ночной голос не дает ей покоя. Огонь течёт по венам Джинни, причиняя физическую боль. В конце концов, Джинни думает, что готова прислушаться и вернуть Риддла из-за грани — хотя бы для того, чтобы самолично выжечь его с лица земли раз и навсегда.

1) Стихотворение Роберта Фроста (переведено Давидом Эйдельман)

Вернуться к тексту

Автор: July_Sunset

Том ненавидел разговаривать по утрам. Ему нужно было время для того, чтобы наедине с собой собраться с мыслями, распланировать свой день. Но двое остолопов, которых он взял с собой в путешествие, кажется, действовали ему назло: громко дышали — то, что они бредут по пустыне, их не оправдывало, — шумно шагали и всячески раздражали.

Отправляясь в странствия по миру, Риддл рассуждал так: было бы очень скверно сгинуть где-то в дебрях, но, вероятно, как раз этим он и закончит, если будет действовать в одиночку. Поэтому, поразмыслив, он решил, что небольшая компания не помешает — и Уизли, и Поттер могли бы прикрыть спину в случае чего; наивные, добродушные и амбициозные, да, думал он, они отлично подходят.

На деле же по тупости этих идиотов все они попадали в разные передряги, и это ему, Тому Риддлу, приходилось их спасать. Том желал познать все тайны мироздания, например найти мифического пернатого змея для начала и сделать его своим. Он же Наследник Слизерина, и если Василиск подчинился ему, то на Кецалькоатля тоже должна найтись управа. А быть спасателем вовсе не входило в его планы.

— Смотрите, что я нашла. — Судя по шорохам, Джинни подняла с земли очередную дрянь. — Червь, — восторженно произнесла она, — окаменелый червь.

— Мы за тебя рады, — отозвался Гарри. Том чувствовал, как его насмешливый взгляд жёг ему спину, но промолчал, ускорив шаг. На не смотря на это, Джинни и Гарри умудрялись идти с ним едва ли не вровень. Проклятые спортсмены.

— Когда жил этот червяк, вся пустыня была дном великого океана, — продолжала Джинни, — динозавры плавали прямо над ним.

Риддл закатил глаза. Мысленно он проклинал тот день, когда он, будучи в гостях у Поттеров, вместе с Гарри поспособствовал знакомству Джинни с маггловским миром — телевизор ей особенно полюбился, а в нём её до помешательства заворожил цикл документальных фильмов про динозавров. А её пришибленная семья, не в обиду им сказано, активно поддержала это увлечение: тот же Чарли был в восторге от набора маггловских фигурок, изображавших проклятых ящериц.

— …Кетцалькоатли⁽¹⁾ здесь летали.

— Поверить трудно, — иронию в голосе Поттера не услышал разве что глухой.

— Да. Разноцветные морские монстры, а те горы? Они могли быть древними вулканами…

Том развернулся так резко, что шедшая позади Джинни в него врезалась. Отступив на шаг, она глупо улыбнулась ему, махнув рукой с зажатым в ней камнем. Риддл молча протянул ладонь.

— Это козий помёт, — процедил он, разглядев находку Джинни. Не отрывая взгляда от её лица, он выкинул эту дрянь через плечо и брезгливо вытер руку о штанину. — Ему от силы полгода.

«А ты разбираешься в этом, Том», — где-то позади гадко, как шакал, койот… гиена захихикал Поттер. Том решил, что разберётся с ним позже.

Джинни хватило совести принять виноватый вид, впрочем, не опуская бесстыжих глаз — все трое знали, что её смущение напускное.

— Неважно, — пробормотала она, пряча в уголках губ улыбку. — Кетцалькоатль здесь всё равно был.

Том Риддл страдальчески возвёл глаза к нему. Солнцу по-прежнему было далеко до зенита. Тихое спокойное утро — разве он о многом просит?

1) Кетцалькоатль — пернатый змей и бог плодородия Древней Америки. Его ищет Том. Так же Кетцалькоатль — один из крупнейших птерозавров, именно птерозавра имеет в виду Джинни.

Вернуться к тексту

Автор: FieryQueen

Музыка: Наутилус Помпилиус «Клетка»

Поттер добрался до чаши Пенелопы Пуффендуй. Украл дракона и дал на нем деру прямо из подземелья, разрушив Гринготтс — до сей поры самое надежное хранилище в Великобритании — чуть ли не до основания. Волдеморт мельком подумал, что, возможно, все эти годы недооценивал давнего врага, но тут же постарался выкинуть эти мысли из головы. У Поттера была удивительная способность разрушать все то, что кропотливо выстраивалось на протяжении многих и многих лет. Как репутация Тёмного Лорда, например.

Волдеморт поморщился и что есть силы сдавил добытую им с величайшим трудом Старшую палочку. Узловатая древисина неприятно грелась и не давала ему желанного успокоения. Увы. Палочку он добыл, а веру в собственные силы почти растерял.

Одуряюще пахли пионы миссис Малфой. Белые, розовые, темно-лиловые. С каплями поливной воды, дрожающей на лепестках и листьях. Как круглые прозрачные слезы на девичьих щеках. Слишком резкий сладковато-приторный запах проникал в ноздри и путал мысли. Но это было все равно лучше, чем бесконечное заточение в четырех стенах. Сидеть и думать, что медальона тоже нет на старом месте. И где он теперь — одному Мерлину известно. Или Поттеру.

Послышался глубокий, слишком громкий вздох, вырывающий его из раздумий.

Тёмный Лорд поднял голову от сцепленных на древке палочки пальцев.

— Не нравится прогулка? — спросил он с расстановкой, ловя взгляд чуть ли не вызывающих карих глаз.

— Я бы предпочла оставаться взаперти.

— Не понимаю… — Тёмный Лорд откинулся на садовом кованном кресле поудобнее и, проигрывая волшебной палочкой в руках, не таясь, принялся разглядывать девушку напротив. — Ты, Уизли, просто ходячая иллюстрация убеждения, что человек не способен ценить проявленную по отношению к нему доброту. Только твердую руку и кнут.

Волдеморт с удовольствием увидел, как кровь испуганно отхлынула от лица Джинни Уизли, так что многочисленные веснушки проступили ещё более отчетливо, чем обычно.

— Но если огонь лишить кислорода — он потухнет, — добавил Волдеморт тоном уже куда более мягким. Джинни чуть прикусила уголок алеющих губ и наконец опустила непокорный обжигающий взгляд. Голова Тёмного Лорда побаливала, словесная пикировка не приносила ему сейчас обычного удовлетворения.

Где-то в глубине сада едва различимо журчала вода, поливая плодовые деревья. Беззаботная птица щебетала в ветвях.

О Поттере не было ничего слышно больше полугода. Больше шести месяцев Тёмный Лорд искал новую волшебную палочку. А когда нашёл… Когда нашёл, он решил все-таки разыграть так долго оставляемую им в рукаве карту, чтобы выйти на его след. Он мог бы выбрать любого представителя небезысвестной семейки, питающей к Поттеру нежные чувства, благо, они беспечено оставались всё это время у него на виду. Но выбрал Тёмный Лорд Джинни. Он видел в голове Поттера и знал о его чувствах больше, чем тот сам себе мог бы признаться. О, это было упоительно прекрасно, контролировать людей, их действия и поступки. Дергать, как марионеток, за ниточки, заставляя стараться ради тех, кого они любили. Или придумали себе, что испытывают это неосязаемое, эфемерное чувство, сковывающее иных надежнее стен темниц.

— Что вы сделаете, когда он явится сюда?

— Если.

— Простите?.. — непонимающе переспросила Джинни.

— Ты не можешь быть на сто процентов уверена, что Гарри Поттер захочет тебя спасать. Возможно, у него есть дела поважнее.

Уизли вновь опустила взгляд, явно стремясь подавить рвущиеся наружу слова. Волдеморт подумал, что она сейчас пытается убедить себя, что так было бы даже лучше. Для Поттера. Отвратительная жертвенность. Но до конца убедить себя у неё всё равно не получится, и она продолжит изводить себя надеждой. Волдеморт презрительно усмехнулся.

— Хотя признаю, это было бы обидно нам обоим. Такое пренебрежение к нашим ожиданиям и чувствам, правда? — подтрунил он над ней. Девушка вновь подняла на него мрачное лицо.

— Ну же, Уизли, не хмурься. Я, кажется, даже ни разу не видел, чтобы ты улыбалась. Что ещё мне нужно сделать, чтобы заслужить твою улыбку? — сказал Волдеморт со смехом в голосе.

— Отпустить меня?

— Что у вас, у женщин, за манера требовать от мужчин то, что они не в состоянии дать? Попроси что-нибудь другое.

Джинни снова вздохнула. Бледность сменилась на красноту — так запылало гневом ее лицо. Темного Лорда забавляла эта ее эмоциональность. Он даже, можно сказать, наслаждался неприкрытыми ее реакциями.

Она вскочила на ноги. Волосы огненной волной взметнулись по плечам и опали.

— Что вам нужно? Зачем все это? Прогулка? Беседа? Что вы хотите? — почти выкрикнула она.

Хороший вопрос, отметил про себя Волдеморт. Но раз уж Поттер шаг за шагом уничтожает то, что дорого ему, так не пора ли уже получить реванш?

— Сядь! — прикрикнул он, даже не поднимая палочки, лишь только сдавливая ее в руке. — Смотрю я на тебя, Уизли, и думаю, — сказал он вслух в продолжении мысли, когда она вновь плюхнулась на свое кресло. А Волдеморт, напротив, встал на ноги. — Ну явится Поттер за тобой, и что будет?

Темный Лорд обошел стол по кругу. Джинни Уизли сидела, неестественно выпрямив спину, словно пытаясь в неудобной позе отыскать решимость.

— Ты, конечно, надеешься, что Гарри Поттер тебя спасет, — вкрадчиво проговорил он, становясь ей за спину. Джинни попыталась повернуться, но Волдеморт не позволил, сжимая ладонями её плечи, чувствуя под пальцами тепло. — Я же надеюсь, что он вернет мне всё то, что украл, и сразу же после этого отдаст Богу душу. С моей помощью, конечно. Только такой случай меня и устроит. А мертвому Гарри Поттеру ты уже будешь без надобности, моя милая. В отличие от меня.

Автор: FieryQueen

Музыка: Joker James «Бонни и Клайд»

Джинни нравится исходящая от Тома опасность. Рыжеватые, почти прозрачные волоски на её предплечьях, невидимые под рукавами куртки, поднимаются дыбом, когда она приближается к нему, обманчиво-расслабленно опирающемуся о кирпичную стену. Том зарывается пятерней в её длинные, ниспадающие на плечи густые пряди и приподнимает за подбородок лицо Джинни.

У Тома глаза — завораживающие синие омуты. Джинни думает, что будь глаза Тома на самом деле озёрами, в них наверняка водились бы русалки. Твари с невинными лицами, сладкоголосо манящие на дно. Или даже гигантский кракен, который в состоянии затопить и самый быстроходный и мощный корабль. Джинни не ощущает себя кораблём. В объятиях Тома она чувствует себя утлой лодчонкой, которую несёт поток, не спрашивая позволения, водовороты течения закручивают, волны то кидают из стороны в сторону, то нежно баюкают спокойной ритмичностью, а берег… А берег давно скрылся за горизонтом, и нет никакой надежды вновь выйти на твёрдую сушу.

— Тебя долго не было. Ты заставила меня поволноваться, малышка, — говорит Том, оставляя на губах Джинни долгий поцелуй. Горький и пьянящий, как его любимый джин с тоником, с привычным привкусом табака. Джинни тянется всем телом к Тому, к его невозможным губам, обвивая ладонями шею и плавясь в его уверенных руках, как лёд в бокале.

— Зря. Ты ведь знаешь, я не подведу.

Джинни не говорит Тому, что задержка её вызвана тем, что ей пришлось делать круг по району, потому как казалось, что она вызвала подозрение и за ней следили. Ни к чему волновать его еще сильнее.

Том слегка отстраняется и вопросительно приподнимает брови. Джинни наполовину достаёт из кармана кожаной куртки ожерелье, тускло блеснувшее роскошью сапфиров в свете фонаря, единственно горящего в полутьме грязного переулка. Синие камни кажутся Джинни ничуть не соблазнительнее блеска глаз Тома. Затем она быстро прячет ожерелье назад. Скуластое лицо Тома расцветает улыбкой. От его улыбки в груди у Джинни что-то сладко обрывается и ноет.

— Умница. — Тыльной стороной ладони Том проводит по её щеке, рождая в Джинни новую приятную дрожь.

Раздаётся далёкая полицейская сирена.

«Поздно», — довольно думает Джинни.

А Том быстрым движением накидывает на голову шлем, бросает другой Джинни и одним рывком усаживается на припаркованный мотоцикл. Джинни также стремительно оказывается за его спиной, обнимая за талию и плотно прижимаясь, и Том тут же ударяет по газам.

Джинни уже и не помнит, как в ее жизни появился Том. Должно быть, только его она и искала всю жизнь. Или, может, это Том уже давно искал её и наконец-то нашёл? Но это уже и не важно.

Когда-то она была хорошей девочкой из приличной семьи, живущей никчёмной, скучной жизнью. Правильной и одинокой. Теперь же всё совсем иначе. Рядом с Томом нет ничего скучного или правильного. Есть только бесконечно хождение по канату над пропастью, где каждый следующий шаг может сбросить тебя вниз. Но и одиночества тоже больше нет. Жизнь рядом с Томом — это танец на бочке с порохом, адреналиновое опьянение.

Том повсюду: в визжащих звуках сирен, в долгих мотоциклетных переездах по безлюдным дорогам, в пламенных ночных прикосновениях к её обнаженной коже, в ударах уличных потасовок и блеске корпуса пистолета, приставленного к чужому виску.

Том повсюду. И всегда — рядом с Джинни

Автор: FieryQueen

Прошло не так много времени, и мне кажется, словно это было вчера. Каких-то два года.

Перед глазами все еще горят красные буквы на стене, в ушах свистит ветер от головокружительного падения в туннель за выдвижной раковиной, и хрустят крысиные кости под школьными ботинками. И чернила… я до сих пор ненавижу этот запах, веришь, до сих пор ненавижу его! Меня просто передергивает от омерзения каждый раз, когда я раскручиваю чернильницу, чтобы сделать запись пером. Я бы с удовольствием перешла на маггловскую шариковую ручку — Гермиона предлагала мне, у нее есть парочка таких. Но я отказалась. Не только потому что учителя не одобрили бы, но главным образом потому, чтобы ты знал: ты меня не сломал. Хотел, но ничего у тебя не вышло. Не ты, конечно, ты ведь мертв — был по крайней мере, — чтобы я сама это знала.

Каких-то два года прошло. А потом… потом ты встал из могилы.

Липким белым туманом страх окутывает все мое тело. Чернильной змеей в сердце вползает гнев. Я злюсь на тебя, злюсь на себя, злюсь на Гарри и Дамблдора, которые даже не попытались объяснить мне, что здесь вообще происходит? Почему ты воскрес, когда должен был гореть в аду вечно? Что за фишка такая? Магия, ясно дело, но это вообще ничего не объясняет. Ни-че-го-шень-ки!

Я видела, как твой дневник был пронзен насквозь; испачканный чернилами, словно кровью. Я безжалостно убила всю жалость, которая вспыхнула тогда в моем сердце — ты ее не заслужил, ты и сам прекрасно это знаешь. Гарри сказал, что ты умер, профессор Дамблдор отделался какими-то общими фразами и ободряющими улыбками. Наверное, это не так уж и мало, верно? Хуже было бы, обвини они меня во всем произошедшем. Я ведь не такая неблагодарная, как ты. Но все же, разве я не имею права знать?..

И наконец — красным вспыхивает тревога, ударяет горячей волной и колит иглой прямо сердце: а что будет, если ты вдруг вспомнишь меня?..

И если честно, Том, я до сих пор не могу решить, боюсь я этого или безумно хочу.

Автор: FieryQueen

Пейринг: Джинни Уизли/Драко Малфой

Драко замирает перед дверью в кабинет Темного Лорда, стремясь успокоить разбушевавшееся сердце: аудиенции у Волдеморта — это не самая приятная вещь на свете, пусть даже за тобой нет никаких явных промахов и дело происходит в твоем собственном доме. Или когда-то бывшем твоим — Драко теперь ни в чем не уверен. Он уже поднимает руку, чтобы постучать, но от неловкого движения дверь бесшумно скользит вперёд, оказавшись едва прикрытой. Драко делает небольшой шаг вперёд и всё-таки собирается постучать, как вдруг поднимает голову и…

Он забывает, зачем пришел в кабинет Темного Лорда, забывает, что вообще хотел сказать. Честно говоря, Драко кажется, что он забывает, как дышать.

Ярко горит камин — в кабинете у Темного Лорда всегда топят на полную мощь, — и в свете огня взгляд Драко выхватывает пылающие, как рубины, волосы. Драко сглатывает. Кисти мужских рук, словно большие белые пауки, перебирают пряди волос, сдавливают тонкую талию, не прикрытую бесформенной тканью обычной мантии, но лишь тонким шелком обтягивающего платья; блуждают по оголенной спине, плечам… Драко становится тошно от этого мельтешения.

— Марволо, подожди, кто-то войдет…

Чужое, незнакомое имя глубоко поражает Драко, равно как и торопливый горячий шепот, заставляющий вибрировать что-то глубокого внутри Драко. Никогда он не слышал, чтобы кто-то позволял себе подобное. Даже она. Это делает момент по-настоящему интимным, а Драко здесь — всерьёз лишним. Он делает микроскопический шаг назад, молясь всем богам, чтобы паркет под ногами не заскрипел.

— Без моего позволения, Джиневра, не войдет никто.

Высокомерие в голосе могло бы показаться Драко даже забавным — ведь он-то здесь! — но ситуация не то чтобы располагает к веселью.

Ткань платья скользит с женского плеча, тишина становится вязкой и давящей, нарушаемой только едва слышимыми горячими выдохами, и Драко приходится зажмуриться, чтобы отделить себя от этой смущающей и неправильной картины.

Кажется, ему удается уйти незамеченным, и он стремглав уносится по коридорам прочь.

Драко не понимает, как так получилось, что Джинни Уизли оказалась в их особняке. Нет, не так. Как она оказалась рядом с Темным Лордом.

Он подозревает, что всему виной та давняя мрачная история с Тайной комнатой. Драко знает наверняка, что его отец как-то замешан в этом. Но он и не решается спросить его о том, что же там тогда произошло. Драко больно это признавать, но он почти ненавидит отца за это. Как и за многое другое, но за это в особенности.

Впервые увидев невысокую тонкую фигурку Джинни Уизли среди Пожирателей смерти — без маски! — Драко решил было, что мир окончательно сошел с ума, накренился на бок, а потом и вовсе опрокинулся, трагикомично засучив в воздухе ногами.

Для Драко Уизли была чем-то вроде крошечного огонька в ночи, светом маяка. Тем человеком, в его последний год в Хогвартсе, глядя на которого можно было еще надеяться, еще верить, что ничего не потеряно, все образуется так или иначе… Пусть и без его, Драко помощи — как он каждый раз с сожалением себе признавался.

Но когда Драко увидел Уизли здесь, среди Ближнего круга, крылья его надежды в один миг вспыхнули и сгорели дотла.

Драко не знает, куда подевался Гарри чертов Поттер. Как он допустил, чтобы всё докатилось до такого? В какую задницу засунул свою башку? Драко хочется найти Поттера, если тот ещё жив, и отмудохать его до потери пульса, можно даже не доставая волшебной палочки. С силой вбить очки тому прямо в нос.

Почти бегом Драко вырывается из дома на террасу и долетает до мраморных перил, чтобы свеситься с них, почти опрокидываясь вниз, и что есть мочи хватать октябрьский воздух широко открытым ртом. Где-то в глубине по-осеннему голого сада вскрикивают павлины, и их крики кажутся Драко какими-то особенно трагичными. В небольшой лужице воды, в едва заметном углублении широких перил плавает рыже-красный крошечный листик. Неоправданно яркий на фоне окружающей серости. Как волосы Джинни Уизли в полутьме кабинета.

Мысли захлестывают Драко, и он теряет счет времени, пытаясь устаканить всё в голове, понять причину своего смятения, как вдруг легкий стук каблуков выводит его из оцепенения. Он резко оборачивается.

— Прости, я думала, здесь никого.

Уизли нерешительно останавливается в дверях на террасу. Уже вновь глухо застегнутая в тёмную строгую мантию, не открывающую для любопытствующих глаз ни сантиметра оголенной кожи. В отличие от глаз Тёмного Лорда.

От этой мысли в Драко яростно вскипает кровь, и он заглядывает прямо в лицо Уизли, намереваясь сказать той что-то резко-циничное в своём духе. Но под взглядом её спокойных глаз в обрамлении длинных изогнутых ресниц, чуть тронутых тушью, он моментально сдувается. Помада на её губах почти стёрлась, остался лишь небольшой красноватый контур, а бледная кожа обтягивает худые заострившиеся скулы. Этими скулами Джинни вдруг до ужаса напоминает Драко его тетку. Тёмный Лорд выпил Беллатрикс до дна и отбросил за ненадобностью. Бледной потерянной тенью бродит она по просторам своего поместья, лишь цепляясь за остатки былого смысла и служения. Драко знает: во всех своих бедах тетка винит Джинни. Но он так же отчетливо видит, что когда-нибудь и из Уизли выпьют всю жизнь до дна, как паук выпивает размягченную ядом массу, оставляя лишь сухую безжизненную оболочку.

Как Уизли угодила в эту паучью паутину? — спрашивает себя Драко. Словно глупый мотылек, не справившийся с полетом.

«Не сложнее, чем ты сам!» — со злостью одергивает он сам себя.

Джинни разворачивается и хочет уже было скрыться в сырости коридоров, но Драко окликает её:

— Подожди, Уизли… — И тут же поправляется: — Джинни…

Она оборачивается, уставившись на него недоуменно.

— Не уходи… — Звучит это ужасно жалко, но Драко и сам не знает, что хочет ей сказать. О чем ему с ней говорить вообще и надо ли? — Тут хватит места на двоих.

Она легко пожимает плечами и подходит к мраморному ограждению, пересекая всё поле из чёрно-белых квадратов, которыми вымощена терраса. Её красивый прямой профиль отпечатывается на фоне серого сада, не подходя к нему по смыслу. Драко думает о пауках и паутине, о безжизненных бабочках, наколотых на булавку и вставленных в раму. И вдруг яркой вспышкой в мозгу проносится мысль:

«Уговорить, упросить, убедить убраться из этого холодного особняка и от губительных рук Тёмного Лорда подальше».

Да, вот что ему необходимо сделать! Если уж чертов Поттер сгинул в лабиринтах своих неотложных геройских миссий, то он, Драко, будет тем, кто спасет её.

Спасет Джинни Уизли от самой себя.

Автор: July_Sunset

Лорд Волдеморт, распахнув глаза, рывком поднялся в постели. В груди расползлось странное чувство, неприятное. Зло выдохнув сквозь стиснутые зубы, он покачал головой и откинулся обратно на подушки. Нелепые сны преследовали его всё чаще, в них он видел девушку: она была совсем юна, в её тёмных глазах затаились смешинки, рыжие волосы полыхали пламенем.

Она была увлечением проклятого Гарри Поттера, но Волдеморту её образ был знаком по другой причине: как он мог забыть тот эксперимент с Дневником?

Джинни Уизли, сама не понимая того, что делает, едва не воплотила силой своей наивной и чистой любви одно из величайших зол магического мира — Волдеморта. Тёмный Лорд и сам не до конца понимал, как это работает, оттого временами терзался вопросом: как, как у неё это… почти — если бы их не прервали — получилось?

Одержимость — не проходит без последствий. Для другого наивного простака Квиррелла всё закончилось плачевно, его тело стало отторгать дух Волдеморта очень и очень скоро, начав гнить заживо, источая могильный смрад и зловоние.

С девчонкой такого не произошло. Девчонка едва не воскресила его — и это без черномагических ритуалов, на силе одной лишь наивной до зубного скрежета дружбы и любви. Это ведь почти смешно…

…Волдеморт ненавидел чего-то не понимать.

Но был ещё один вопрос, куда мучительнее: если эта дурочка обладает подобной силой, если она использует её, встав на сторону его извечного врага Гарри Поттера — к каким последствиям это приведёт? А последствия могут быть непредсказуемыми, он на своей шкуре убедился в этом в прошлом.

Нет, Джинни Уизли упускать из виду было нельзя.

Автор: AleXabet

Второстепенный пейринг: Джинни Уизли/Драко Малфой

I

С недавнего времени Драко понял, как же его угнетает тишина! Сейчас в столовой за проклятым длинным столом кроме него сидели его жена и мать. Но тихо было, словно в склепе. Несколько раз Нарцисса пыталась начать светскую беседу, но девушка, сидящая напротив неё, отвечала односложно и неохотно. От этого хотелось подойти и хорошенько встряхнуть её за плечи. Совсем недавно её звонкий голос разносился по всему поместью, она говорила обо всем на свете, а сейчас… Что эта девчонка из себя вообще строит?! Чего добивается?

Отец устроил его брак два года назад, через год после выпуска из Хогвартса. Разумеется, невеста не вызывала в наследнике Малфоев никаких чувств кроме брезгливости. А как иначе, если женили его на предательнице крови по фамилии Уизли?!

В Британии уже десять лет ходили слухи, что Тёмный Лорд ищет путь к воскрешению. На пути его неизменно стоял Орден Феникса во главе с Альбусом Дамблдором. Драко готовился к сдаче ЖАБА, когда в Министерстве по инициативе директора школы была устроена большая чистка. Всех людей отца отправили на покой, а новые чиновники оказались совершенно несговорчивыми. Положение семьи стало неустойчивым. Спасать его отец Драко решил женитьбой наследника. И невесты, лучше Джиневры Уизли, для таких целей было не найти.

Брак оказался выгоден для всех. Малфои смогли вернуть своё влияние в обновлённом, лояльном магглорожденным Министерстве магии, а Уизли поправили материальное положение. В проигрыше оказались только новобрачные, не испытывающие друг к другу никаких добрых чувств.

Поначалу молодая жена пыталась найти общий язык с мужем и его семьей. Но для чопорных Малфоев её простоватые манеры были неприемлимы. Джиневра оказалась слишком шумной, слишком весёлой, слишком легкомысленной. Пела и плясала дни напролет, совсем как цикада из басни Эзопа. Родители относились к новой жительнице поместья как к досадному недоразумению, а Драко жену после свадьбы игнорировал. Но смерть лорда Малфоя резко всё изменила. Нарцисса была раздавлена произошедшим, поэтому вся организация похорон рухнула на плечи Джиневры. И, к её чести, девушка прошла это испытание идеально. После этого мать прониклась к ней теплыми чувствами, а Драко испытывал что-то близкое к уважению.

— Джинни, милая, ты не притронулась к пирогу… ты плохо себя чувствуешь?

В этот момент мать бросила на Драко многозначительный взгляд, которой он проигнорировал.

— Спасибо, я не голодна, — слегка улыбнувшись, отозвалась девушка.

— Если перестанешь есть, растеряешь остатки привлекательности, — заметил Драко, обновив херес в своём бокале.

— Драко!

Жена подняла на него взгляд. Выглядела она и правда плохо. Резко осунулась и похудела. Даже её жуткие волосы потеряли былой блеск, а веснушки на коже стали едва заметны. Под глазами появились неподвластные освежающим чарам синяки. Она стала вялой, тихой и молчаливой. Из жалости Драко даже обратился к помощи семейного колдомедика. Он выявил следы сильнейшего магического истощения неизвестного происхождения. Откуда эта девчонка его взяла, осталось загадкой. Драко даже приставил к ней домового эльфа, который никаких странностей в поведении молодой хозяйки не заметил. Сидит в библиотеке, пишет в какой-то тетрадке, спит по полдня, иногда с матерью выходит в сад. Вот и все её дела.

— Бледнее тебя я за всю жизнь не стану, — отрезала Джинни, вставая из-за стола. — Извините, Нарцисса.

На мгновение Драко показалось, что стул её отодвинула полупрозрачная фигура юноши в школьной форме. Драко моргнул, но видение не исчезло. Парень повернулся к нему и самодовольно ухмыльнулся. Драко снова заморгал, но призрак как ни в чём не бывало, словно тень, последовал за его женой прочь из столовой залы.

— Драко, что ты такое делаешь?! — яростно воскликнула мать. — Бедная девочка ничем не заслужила такого обращения!

Драко матери ничего не ответил, просто встал и ушёл. Весь остаток дня он провел в кабинете, даже не вспоминая о странном видении.

Уже поздней ночью, проходя мимо спальни жены, Драко пришла в голову мысль проведать её. Было давно заполночь, так что никто не должен был узнать.

Жена спала прямо поверх одеяла, свернувшись калачиком. На фоне огромной кровати она казалась совсем крошечной и одинокой.

— Вингардиум Левиоса!

Покрывало послушно поднялось и накрыло девушку. Воровато оглянувшись, Драко подошёл вплотную к кровати. Выглядела жена совсем изнуренной. Мужчина даже почувствовал, как что-то сжалось в груди от жалости. Едва коснувшись её кисти, он отдернул руку. Кожа была ледяной.

— Что же с тобой происходит?

Драко снова попытался взять руку жены в свою, но взгляд вдруг упал на потрепанную записную книжку, что лежала рядом с тонкой кистью. Этот предмет так не вязался с окружающей Джинни шикарной обстановкой, что Драко невольно протянул к ней руку. Но не успев коснуться книжки, он услышал, как за спиной раздался высокий холодный голос:

— А я все гадал, когда такой бездушный маг, как ты, обратит внимание на собственную жену…

Драко вздрогнул и развернулся на голос. Притулившись к дверце шкафа, перед ним стоял призрак из гостиной.

— Кто ты? Что тебе нужно от неё?! — загородив спиной кровать, прошипел Драко.

— Убери палочку, Малфой. Не думаю, что ты хочешь угодить в Азкабан за применение чёрной магии.

Просто из принципа мужчина поднял палочку выше. Призрачный парень на это раздражённо закатил глаза.

— Я пришёл на зов несчастного сердца. Джиневре было страшно и одиноко. Её угнетало безразличие собственного мужа… ей был нужен тот, кто её выслушает, поддержит… Настоящий друг.

— Это бред! — отрезал Драко, чувствуя, как дрожит рука с палочкой. — Моя супруга не одинока! У неё есть я, моя мать… её семья, в конце концов!

Джинни всегда была девушкой общительный, так что Драко мог продолжать достаточно долго, но его речь прервал издевательский смех.

— Ох, насмешил… — сделав вид, что вытирает слёзы смеха, протянул призрак. — Джиневра вышла замуж за тебя ради благополучия своих родных. Пойдёт ли она им жаловаться на тяжёлое житьё?

Нет, конечно, она слишком любит свою семью, чтобы рассказывать о своих проблемах.

— Что может сделать мать, если вырастила избалованное, бесполезное существо, не способное ценить никаких подарков судьбы… имя, потенциал, красивая женщина. Ты даже богатства использовать с умом не смог. — Парень выплевывал обвинения, словно это задевало его лично. Словно он завидовал Драко.

— Тебе просто обидно, что всё это досталось мне, а не тебе, верно? — издевательски произнес Драко, приподняв бровь. — Хотелось бы прожить такую жизнь, как у меня, да, дух?

Лицо призрака скривилось от злости, однако он быстро взял себя в руки.

— Что ж… за твою привычную жизнь мы вскоре и поборемся! Твоя жена уже принадлежит мне…

Драко с ног до головы охватил холод, когда прозрачная фигура прошла сквозь него. Мужчина развернулся, готовый к бою, но встретил только встревоженные глаза Джинни.

— Что ты тут делаешь?

Хотелось сказать, что он непременно узнает, что с ней происходит, избавит её от этого призрака, сделает её снова счастливой…

— Услышал шум, пришёл проверить.

— О, неужели сам слизеринский принц снизошёл до меня? До ничтожный предательницы крови?

Голос её звучал зло и язвительно, хлестал по щекам, не хуже оплеух. Но самое страшное было не это. Драко видел, как жена пытается приподняться на постели, но у неё не хватает на это сил. Мужчина отчаянно сжал кулаки. Неужели… неужели это его вина? Это его невнимательность?

— Джине…

— Проваливай ты к Салазаровой бабушке! Вон из моей комнаты!

Как можно скорее Драко покинул спальню жены. Он видел, как она сдерживает слёзы, понимал, как ей больно, страшно и плохо… но времени для жалости уже не было. Нужно было что-то предпринять. И немедленно.

II

Джинни сидела за туалетным столиком, запустив ледяные пальцы в волосы. Виски сводило от боли, а от приторного запаха цветов к горлу подкатывала тошнота. Жужжание залетевших в окно ос над заветренными пирожными казалось оглушительным. Обидно было до слёз. Муж вспомнил о ней только ради вечернего приёма. Сладости и цветы — чтобы при гостях она вновь изображала идеальную жену, пока Драко пытается заручиться поддержкой сильных мира сего…

Джинни только выпустилась из школы, когда одним летним днём на пороге Норы появился Люциус Малфой. При виде брезгливого выражения его лица, хотелось захлопнуть дверь перед носом у Малфоя. Но Джинни послушно отвела его к больному отцу. Во время очередной министерской проверки, в которых он участвовал, Артур Уизли попал под действие неизвестного проклятья. Две недели в Мунго обобрали и без того небогатую семью до нитки. Сейчас они жили за счёт помощи братьев, которой едва хватало на лечение. Малфой же пришёл с взаимовыгодным предложением. Он оплатит лечение и будет выплачивать им с мамой ежемесячное содержание, в обмен на руку их младшей дочери для своего сына. Он просто не мог смириться с утерянным влиянием в Министерстве, которое хотел вернуть с поддержкой лояльных Уизли. Отец Джинни возмутился в ответ на предложение, он и слушать не хотел…

Тем же вечером, взвесив все за и против, Джинни сама пришла к Малфою, приняв предложение. Так она стала женой Драко Малфоя.

Тогда, только закончившей школу девчонке, казалось, что полное безразличие мужа ей только на руку. Но сейчас… Сейчас хотелось хоть немного внимания, хоть немного человеческого отношения! Но Драко смотрел на неё, как на грязь, попавшую на начищенные ботинки и отглаженные брюки. Даже холодная Нарцисса приняла невестку, если бы не она, Джинни давно бы разучилась говорить. Но для мужа она все ещё оставалась чужой…

А Джинни старалась! Изо всех сил старалась наладить отношения с Драко. На зубок выучила все правила этикета, чтобы не позорить свою новую семью на приёмах. Наловчилась вести тошнотворные светские разговоры, хоть и знала, что мало кто из этих напыщенных аристократов вообще станет с ней говорить. Вместе с Нарциссой подобрала идеальный гардероб и освоила премудрости макияжа. Даже проштудировала труды о финансах и экономике, чтобы было о чем говорить с Драко, подхватившего отцовские дела после его смерти. Но как бы идеально Джинни не держалась на приемах, как бы не было прекрасно её отражение в зеркале, муж даже не смотрел в её сторону. Никакие усилия так и не помогли заслужить хотя бы его симпатию.

— Джиневра, ты сейчас мой дневник затопишь слезами.

Джинни вздрогнула, подняв глаза в зеркало. Ничего, кроме собственного красного лица в зеркале не отражалось.

— Ох, совсем с ума схожу…

— Ты с ума сошла, когда вышла замуж за бесчувственный камень.

Девушка резко развернулась на пуфике. На её прикроватной тумбочке, нетерпеливо притопывая начищенной туфлей по полу, сидел темноволосый юноша.

— Здравствуй, Джиневра. — Широко улыбнувшись, он встал с тумбочки и оправил свой форменный жилет и мантию. — Я — Том Реддл.

Джинни удивлённо оглядела визитера. Совсем не так она представляла своего верного друга. Он стал в этом проклятом поместье её светом во мраке, пробудившись однажды росчерком пера в старом, найденном в библиотеке дневнике. Прекрасный слушатель, мудрый советчик и умнейший маг… казался теперь даже немногим младше её. Ещё по-мальчишески нескладный, безумно худой, но чертовски прятягательный. Хитрый взгляд холодных глаз, лёгкая ухмылка на прекрасно очерченных губах и высокий белый лоб…

— Что, не похож я на твоего друга из дневника?

Ноги подрагивали, когда она медленно встала с пуфика и направилась к Тому. Хотя на первый взгляд он казался совсем мальчишкой, синие глаза излучали недюжий ум, а лоб испещерили хмурые морщины. Джинни нерешительно подняла дрожжащую руку, убирая упавшие на лицо парню прядки волос.

— Нет, это однозначно ты.

— А ты ещё прекрасней, чем я представлял.

Жар опалил щёки. Она уже давно писала Тому и знала, какой он льстец. Но читать, а тем более слышать его комплименты было всё равно безумно приятно.

— И мне безумно жаль, что я не смогу прийти на этот приём. Я бы танцевал только с тобой.

— Если бы здесь была музыка, мы могли бы потанцевать.

— Джиневра, — покачав головой, выдохнул юноша, — мы в твоей голове, вообрази её.

Прикрыв глаза, Джинни вспомнила их с Драко свадебный вальс. Тогда муж был приятно удивлён, что его новоявленная жена отлично танцует вальс. Это был первый и последний раз, когда он посмотрел на неё заинтересованно. Лёгкое нежное касание пальцев на оголенной спине вернуло её из воспоминаний.

— Только, предупреждаю, танцую я впервые, — озорно подмигнув, произнёс Том.

Джинни даже не успела понять, когда руки перехватили и ее саму закружили по комнате. Так Джинни когда-то кружили старшие братья, наивно называя это танцем. Стоило увидеть загрустившую сестру, они брали её в охапку и кружили по комнате, пока на их пути не возникал диван. С Томом же они едва не налетели на кровать.

Отдышавшись, Джинни подняла взгляд на Тома. Тот смотрел на неё, словно она была лакомым кусочком пирога. Драко так на неё не смотрел никогда…

— Том…?

— Тш-ш-ш…

Его пальцы скользнули по плечу, ключице, шее… Замерли у самых губ.

— Можно?

Джинни даже не сразу расслышала его вопрос. Драко не целовал её со свадьбы, о чём-то большем она и не помышляла. С самого первого дня супруги спали порознь.

— К-конечно…

Том прикрыл глаза, адски медленно наклоняясь к ней…

— Джинни, милая, ты готова?

Девушка вздрогнула, открывая глаза. Неужели она задремала? Неужели Том ей приснился?

III

С тех пор, как Драко стал главой семьи, приёмы перестали быть развлекательными мероприятиями. Бесконечные переговоры с партнёрами и представителями банка Гринготтс, умасливание и подкуп чиновников Министерства, уговоры твёрдолобых аристократов... Пока мать проводила приём и развлекала гостей беседами, он в душном кабинете обеспечивал семье достойную жизнь.

Что ж, а теперь, когда все дела окончены, настало время расслабиться. Вольготной походкой Драко направился к фуршетному столу. Он чувствовал на себе кокетливые взгляды девушек. Уже полтора года прошло со дня свадьбы, а они всё не успокоятся. Хотя он и сам своим поведением поощрял их. Но сейчас Драко интересовала только жена.

Джиневра стояла в самом тёмном углу залы, он даже разглядел её с трудом. И, Мерлин... первое, что бросилось в глаза — весьма глубокий вырез на спине. Весьма привлекательной спине с гладкой кожей, хрупкими крыльями лопаток... На самом деле, ещё во время свадьбы он отметил, что жена его мила собой. Тогда это казалось единственным, совершенно незначительным плюсом. Как солнечная погода в день торжества. Но сейчас... сейчас слова призрачного нахала звенели в ушах, словно школьный колокол, знаменующий конец урока.

«Твоя жена уже принадлежит мне…»

На мгновенье Драко показалось, что рядом с Джинни стоит этот призрак и нагло ухмыляется, пожирая его жену взглядом. Какой-то иррациональный страх толкнул Драко прямо к ней.

— Джиневра.

Девушка резко развернулась, разлив свое шампанское. Драко взмахом палочки вернул его в бокал.

— Осторожно. Я напугал тебя?

Джинни приподняла брови, удивлённо смотря на мужа.

— Настало время заканчивать приём?

Драко горько хмыкнул. Она имела полное право язвить.

— Я всего лишь хочу потанцевать со своей прекрасной женой, — чуть склонив корпус и протянув руку, коротко произнёс Драко.

Он увидел, как очаровательный румянец залил щёки, шею и даже видимую часть её груди. Вместо обычной брезгливости реакция Джинни вызвала и у него доселе неизвестный трепет в груди. Она уже протянула руку, но резко её отдернула, словно ладонь его вдруг оказалась ядовитой змеёй.

— Я себя неважно чувствую, Драко. Возможно, в другой раз.

За спиной Джинни отчётливо виделся злорадно ухмыляющийся призрак. Ну, нет, сегодня ему не победить!

— Раз так, может, подышим свежим воздухом? — он видел сомнение на ее лице, словно она ожидала от него какой-то подлости. — Представь, что я не твой муж, а загадочный прекрасный незнакомец.

Немного поколебавшись, Джинни согласилась. По вздоху облегчения, что сорвался с её губ в саду, Драко понял, что верно поступил. Вначале нехотя, только из вежливости, она расспросила его о делах. Как же Драко был удивлён, когда осознал, что Джинни понимала каждое слово, даже могла дать толковый совет! Она словно присутствовала с ним в кабинете сегодня. Затем разговор перетек на увлечения, Драко вспомнил, что в школьные годы Джинни отлично летала на метле. Для девушки, конечно. А она припомнила, как обыграла его команду на шестом и седьмом курсе.

— У меня... у меня есть для тебя сюрприз, — взглянув на карманные часы, заметил Драко. — Вернёмся в дом?

— Цветы и пирожные утром, милая прогулка и сюрприз сейчас... кто вы и что сделали с моим мужем?

Драко ухмыльнулся, потянув Джинни в сторону дома. Он чувствовал лёгкую дрожь предвкушения, уже представляя радостное лицо жены.

Даже голос призрака больше не звучал в голове!

— Ну и что за сюрприз?

— Джинни, милая...

Перед камином, опираясь на руку жены, стоял мистер Уизли. Стоял неуверенно, на дрожащих ногах, но стоял! Не смотря на то, что все колдомедики Британии от него открестились. Драко видел, как брызнули слезы из золотисто-карих глаз Джинни. На мгновенье её ледяная ладошка сжала его пальцы. Волна жара обдала мужчину с ног до головы. Возможно, он даже покраснел. Но Джиневра была слишком занята объятиями с отцом и матерью, чтобы это заметить.

— Ох, я думала на Артуре уже поставили крест!

Драко вздрогнул. Видимо, гости стали спрашивать, и матушка пришла за ним.

— Я нашёл колдомедика в королевстве Бутан, — нехотя отвернувшись от семейства Уизли, произнёс Драко. — У него какие-то свои методы... я не вникал. Но за символическую плату он со всем рвением взялся за дело.

Нарцисса улыбнулась и крепко обняла сына. Так она делала, когда ему приходили отличные результаты экзаменов.

— А чего ты не пригласил Артура и Молли на приём?

Драко пренебрежительно фыркнул в кулак.

— Смеёшься?! Ты хочешь, чтобы ОНИ нас на весь свет опозорили, и от нас отвернулись все чистокровные?! Я только наладил отношения с Паркинсонами и Гринграссами!

От наступившей тишины стало не по себе. Джинни и её родители смотрели прямо на него. Он видел написанное на лице жены горькое разочарование, словно он только что лично её оскорбил. Все его усилия вдруг прахом пошли. Чёрт, он был уверен, что говорил тихо!

— Ох, какое позднее время! — воскликнула Нарцисса, смотря на каминные часы. — Драко, проводи гостей, пожалуйста.

Мать посмотрела так сурово, что спорить он не решился. Уже в коридоре, Драко яростно пнул резной столик. За спиной раздался сухой смешок. Видимо, призрак пришёл позлорадствовать...

— Браво, Драко! Браво! Так пустить собственные усилия церберу под хвост надо ещё постараться.

— Я был уверен, что говорил тихо...

— А я так волновался, что малышка-Джинни снова попадёт под твоё очарование, лорд Малфой. Но ты мне здорово услужил.

Драко развернулся. Призрак сидел на комоде, самодовольно ухмыляясь.

— Не смей её так называть!

— А ей нравится. Она так мило краснеет...

Зло зарычав, Драко перехватил с комода вазу и запустил её в призрака. Тот поднял руку и ваза замерла в воздухе.

— Не сложнее, чем вовремя наложить «Сонорус». Всех благ, Малфой.

Нахал исчез, а ваза упала и разбилась вдребезги.

Автор: July_Sunset

Джинни чувствовала, будто её заменили, и это, по правде говоря, было довольно неприятно.

Новость о том, что Рон подружился с самим Гарри Поттером вначале её обрадовала, взволновала так сильно, что Джинни посмела мечтать о том, как, поступив в Хогвартс, все вместе они разделят восторг от невероятных приключений. Ждать оставалось всего-то лето.

Но Рон вернулся на каникулы другим, и неожиданно для Джинни между ними будто пролегла пропасть: чем ни пытайся заполнить её — квиддичем, охотой на садовых гномов или шахматами — всё впустую. Чем ближе оказался Гарри Поттер, тем сильнее от Джинни отдалялся Рон. Обидно.

Радость Джинни от приезда в Нору достопочтенного гостя улетучилась быстро — рядом с Гарри она чувствовала такое смущение, что была готова сгореть на месте от собственной нелепости. А ещё была злость. Да, злиться было неправильно, но Джинни не могла не чувствовать обиду на то, что болван-Рон предпочёл ей Гарри Поттера. Своей, на минуточку, сестре. Да, Гарри был по-настоящему классным, и оттого всё вокруг казалось ещё более грустным. Мечты о совместных приключениях так и остались за чертой фантазий.

…Рон даже не соизволил разделить с ней купе в Хогвартс-экспрессе! Не то, что бы Джинни так уж было нужно его сопровождение, но навестить-то её он мог. Пришлось ехать вместе с занудой-Перси.

Перси откинулся на спинку сидения и скрестил руки на груди, в замешательстве глядя на шахматную доску, на которой во всей красе предстал его проигрыш.

Артур Уизли научил играть в шахматы всех своих детей, хотя Рон и Билл бесспорно выделялись стратегическим подходом.

— Ты делаешь успехи, — пробормотал он. — Весь год тренировалась с папой?

Джинни тяжело вздохнула, вытаскивая из сумки дневник.

— Подменила несколько фигур, когда ты вышел из купе. Всё думала, когда же ты заметишь.

Перси был совсем как Рон — только вместо Гарри его разум занимала какая-то Пенелопа. У близнецов был Ли Джордан. А кто был у неё, у Джинни?

— Знаешь, а ведь это довольно нечестно.

— Не по-гриффиндорски? — уточнила Джинни, приподняв брови.

Перси поправил очки; те, блеснув при свете солнца, скрыли выражение его глаз, а голос у него был безэмоционально-занудный, оттого и не понять: был ли Перси расстроен, рассержен или разочарован.

— Я бы сказал, по-слизерински подло.

— Ты мыслишь стереотипами, Перси, — сказала Джинни намеренно поучительным тоном. — Слизерин не синоним подлости или зла.

«Я знаю одного слизеринца, и он довольно мил», — подумала она, и шутки ради добавила:

— Как думаешь, какой факультет мне бы подошёл? Я вот думаю, зелёный отлично сочетается с моими волосами.

— Думаю, Рон бы особенно оценил такое сочетание.

Челюсть Джинни едва не стукнулась об пол, до того неожиданно было услышать подкол от Перси. Вся язвительность и остроумие покинули её, оставив смущаться под всезнающим взором старшего брата.

— Но ведь я… спросила тебя, — наконец нашлась с ответом Джинни.

— Слизерин — непростой факультет. — Включил мистера Зазнайку Перси. — Как по мне, для такого выбора нужна вся смелость, которая может найтись. Ответ на то, есть ли она у тебя, знаешь только ты сама.

К дурашливому вопросу Перси отнёсся неожиданно серьёзно, что заставило Джинни слегка занервничать. Когда, посмотрев на часы, он подорвался со словами «у меня собрание старост, жди здесь» и ушёл, Джинни осталась терзаться вопросом: а достаточно ли в самом деле у неё смелости.

Вздохнув, Джинни открыла дневник. Ей нужен был совет от человека, который был бы в похожем положении, что и она. «Риддл» — не чистокровная фамилия, но, тем не менее, Том как-то выжил на факультете змей, оставаясь адекватным и хорошим человеком. Возможно, он будет не против поделиться опытом.

«Расскажешь мне, каково учиться на Слизерине, Том?»

«Я рад, что ты интересуешься моим факультетом. Хотя ответ тебя должно быть разочарует. Жизнь на Слизерине можно описать одной фразой: сильный ест слабого».

«Звучит неаппетитно»

«Лишь для того, кто не способен защитить себя», — последовал вгоняющий Джинни в ещё большую тоску ответ.

«И многих «съел» ты?» — рискнула спросить она, всё ещё не до конца уверенная, что хочет знать ответ на свой вопрос. Но следующие строки её приятно удивили:

«Полагаю, в каком-то смысле весь факультет. Я обратил своих врагов в союзников. В конце концов, профессор Дамблдор говорил, что дружба — наша великая сила?»

«…Спасибо, Том»

Автор: FieryQueen

Мне всегда было интересно, почему темная магия под запретом. Какова причина? Только ли попытка сдержать сильных и решительных от доминирования над слабыми и трусливыми; от полного уничтожения последних? Я переворачивал страницу за страницей в попытке понять. Только лишь дрожание над каждой никчемной жизнью или есть что-то еще? Вывороченные внутренности, раздробленные кости и суставы меня не трогали. Почти с того первого мига, как начал осознавать себя, я был полностью уверен: не все достойны этого дара, жизни. Последнюю лепту в это железное убеждение внесло мгновенное узнавание, мелькнувшее в глазах моего отца в первый и последний миг нашей встречи. Тогда это поразило меня до глубины души: быть так несомненно похожим и также беззастенчиво брошенным. Это всколыхнуло внутри меня невиданный доселе ураган эмоций. Всколыхнуло, чтобы затем все чувства окончательно были забыты и уничтожены. Кроме гнева, амбициозности и жажды… Жажды знаний, силы и того, чтобы обо мне узнали. И не смели забывать.

Магия была для меня воздухом. Она текла по моим венам и делала меня тем, кто я есть. Делала меня живым. В детстве, когда на каникулах я был вынужден не пользоваться волшебной палочкой, мне казалось, я задыхаюсь. Бессилие сдавливало мне лёгкие. И дышать я начинал, лишь сев в Хогвартс-экспресс.

Магия была моей жизнью и стала моим же палачом.

Мне сложно понять то, что я чувствую, глядя в зеркало. Волосы истлели, кожа иссохла, точеные когда-то черты расплылись, словно горячий воск, кости истончились и стали хрупки. Но мне не жаль. Красота для меня имела иной вид: танцующего на могилах врагов пламени, медленно закипающего котла, мертвеца, открывающего веки лишь силой моей воли.

Тёмная магия, которая, казалось, дарила столько власти и силы, истончала границу мира вокруг. Всё переставало быть полностью реальным и всё чаще проваливалось в сон, в галлюцинацию, за грань. За гранью ждали они: те, кто пал от моей руки, и те, кому не посчастливилось коснуться моей души. Этот факт кажется мне особенно забавным. Крестражи — то, что должно было быть хранимо, как зеница ока, — стали в итоге доступны такому количеству людей, оставляя на них след темной магии, связывая нас невидимой нитью.

…Её руки пахли розовым маслом, а волосы — чем-то сладким, кажется, корицей или яблоками. Но я, конечно, не сразу это узнал. Когда она появлялась, то с собой она приносила дрожащий в воздухе страх и осязаемую панику. Истонченное магией пространство — сна или яви? — ширилось, когда она пыталась скрыться от меня. Горы вставали из-под земли, реки вскипали в руслах, в небо устремлялись корабельные сосны, а под ногами хрустела хвоя. Она бежала, цепляясь за пни и сучья, а я — не догонял. Зачем бы мне это надо было? Я игнорировал нотации Дамблдора, жужжащие в ушах, я не видел горящий яростью взгляд Амелии Боунс, я закрывался от беспокойного присутствия Поттера. И я не пытался поймать девушку с огненными волосами.

Но однажды ей надоело убегать. Маленькой глупой мышью возле пасти змеи остановилась она рядом.

— Что происходит? — спросила она нерешительно.

— Мир разрушается, — просто ответил я, поднимая на нее едва способный сфокусироваться взгляд. Шумела вода, сбегая по камням вниз, закручиваясь в водовороты.

— Почему?

— Из-за меня. Из-за моей магии.

Она помолчала, переминаясь с ноги на ногу. Она была небольшого роста. Должно быть, не доставала мне и до подбородка. Затем присела на камень неподалеку. Мир расползался, и я хватал его руками в попытках стянуть края, но он рассыпался трухой прямо под пальцами. Поттер шел по следу, разрушая мою душу, якорь за якорем отсекая меня от реальности, чтобы я окончательно пустился в океан астральной безбрежности, где пребывал долгих тринадцать лет до этого.

— Я могу помочь? — сорвалось у неё прежде, чем она, должно быть, успела подумать.

Я рассмеялся. Ее слова показались мне такими неожиданными и забавными. Я уже давно перестал быть тем, кто нуждался и принимал помощь.

— Чем ты можешь мне помочь, маленькая мышка? Я обречен. — Я знал это с того самого мига, как Поттер ускользнул от меня на кладбище неподалеку от проклятых домов моих предков. — Но я утяну за собой весь мир. Я разломлю его пополам и залью огнём.

— Почему ты думаешь, что тебе не спастись?

Я задумался, смотря в пасмурное небо.

— Я потерян. И впереди, и позади одна лишь тьма. Я утерял путеводную нить и не помню, куда и зачем я шёл. И мне придётся убить тебя, потому что о слабости лорда Волдеморта не должен знать никто.

Она вновь встала с места. Галька шумела под ее ногами, на ней был надет какой-то черный бесформенный балахон, но я зачем-то представил, будто она одета в легкое платье. Подол обтягивал острые колени, и выступающие ключицы виднелись над округлым вырезом.

Я знал одних. Они выбирали дам сердца и несли сквозь года их трепетный тускнеющий со временем образ. Я видел иных. Без сожалений отбрасывающих одну за другой. Женская красота никогда не трогала меня. Никакая иная, кроме красоты магии. И абсолютной власти.

— Хочешь, я стану твоей нитью?

Но она, похоже, и была самой магией. Огненной волшбой, способной вновь сплавить мир в единое целое.

— Что за романтические бредни? — усмехнулся я, прогоняя обжигающее видение.

Она помолчала, закусив губу и взвешивая каждое слово.

— Ну если тебе так будет проще, то это не даром. Тебе тоже придётся дать мне кое-что взамен.

— Что же?

Она без страха посмотрела на меня и улыбнулась.

….Ее руки пахли розовым маслом. Я ощущал их нежные прикосновения к своей коже и находил в них успокоение кипящей внутри ярости.

— Как мне заставить считаться с собой без страха? Без силы?

Мягкие волосы струились огненными реками по молочно-белой ткани простого платья. Вычурные наряды ей не шли. Она вся была словно цветок василька, пробившийся между камнями. Простым, но дорогим сердцу, как воспоминания об ушедшем. Я держал ее в объятиях, и мне всё ещё плохо верилось, что она, реальная, была рядом. Что её губы мягко касались моего подбородка и лба, словно я был ребёнком, а она стремилась восполнить всю ту любовь, что каждому никчёмному человеку положена от рождения, и только мне не досталось ни капли. Я обретал в ней потерянный смысл, и магия неудержимым потоком вновь бежала по моим венам.

— Милосердие — тоже сила. Ты будешь великий и милосердный, мой Лорд. А я буду с тобой.

Ее звали Джиневра. У неё было красивое имя и плавная походка. Чужие никчёмные жизни меня и теперь не трогали. Но мир перестал разрушаться, приняв её жертву. А я… я обещал ей быть милосердным.

Автор: July_Sunset

— Ты думала, что я навсегда исчезну, сгинув там, в полумраке Тайной Комнаты? Прекрати пялиться в потолок и смотри на меня, когда я с тобой говорю, — в конце фразы он сорвался на гневное шипение. Ну и ну.

Джинни подавила вспышку раздражения и проигнорировала приказной тон Тома — впрочем, как и всегда. Лучшее средство борьбы с призраком — игнорировать его, оставив сходить с ума в одиночестве.

— Я знаю, ты меня слышишь, — после недолгого молчания продолжил Риддл куда спокойнее. — Ты всё ещё думаешь обо мне, не так ли? Ты не забыла, это хорошо.

Джинни прикрыла глаза, не в силах слушать этот трёп. Её план был неплох, но содержал один весомый недостаток — она так же имеет все шансы рехнуться с Риддлом за компанию.

— Это так грустно, правда? Понимать, что ты не избавишься от меня, Джинни Уизли, и вместе мы теперь навечно. Ты была непозволительно глупа. Впрочем, я тоже неосмотрительно оставил тебе кое-что своё… А знаешь, если тебе совсем уж втягость, моё ты можешь вернуть обратно мне, — как бы невзначай бросил Том. — Открою секрет: не ты одна страдаешь от подобной «привязанности», представь только, что весь мир — огромный и увлекательный — заключён в маленькой и скучной тебе.

Джинни поджала губы, ощутив укол унижения. Какое имеет право жалкий призрак… гнусный предатель так о ней отзываться — она не нанималась развлекать этого мерзавца, подобно шуту. Нет, конечно нет — есть идея получше. Джинни вдруг подумала: а ведь мир Тома Риддла, возможно, и в самом деле стоит разнообразить. Да, кивнула она сама себе, Гермиона как раз говорила что-то об экскурсии по маггловскому миру…

Автор: FieryQueen

И спустя столько лет я все ещё слышу твой шепот. Вижу твою серебристую расплывающуюся фигуру периферийным зрением.

Что ты шепчешь? Все тоже, что и всегда. О том, что вокруг одни поганые магглокровки, о том, что мир подчиняется только сильным, о том, что я выбрала не тебя…

— Это неправда, — спокойно парирую я, чуть поворачивая к тебе голову.

В мае все становится невыносимым. Весеннее обострение заползает в голову, сворачивается у мозжечка и погружает мир в беспрерывный шепот, в какофонию, в мизантропию. В мае я не могу заниматься ни в гостиной, ни в спальне, ни в библиотеке.

Я не очень-то сильна в трансфигурации, но это превращение мне пришлось осилить. Прежде чем спуститься к озеру, я делаю крюк и беру пару деревянных поленьев с завалинки возле избушки Хагрида, а уж потом иду к берегу. Трансфигурированный стол, конечно, идеальным не получается: шероховатости, неровности, засечки. Но так у озера хотя бы можно заниматься. Однажды ко мне даже подошла профессор МакГонагалл. В целом, работа ей понравилась, она подсказала, что я делаю не так. Стало получаться лучше.

В мае все делается почти невыносимым от душащих воспоминаний. Твой шепот становится так настойчив и неотступен. Я не знаю, призрак ты или моя галлюцинация, но мне это и неважно. Я опасаюсь только, что окружающие могут принять меня за сумасшедшую. А удовольствия посмотреть, как меня запрут в Мунго, я тебе не доставлю — не надейся.

Между маем и июнем я словно каждый раз переживаю одну маленькую смерть. Вновь.

Джордж однажды сказал:

«Любовь — это всегда не вовремя. Как смерть. Любовь — как случайная смерть. Вот ты жив-здоров, веселишься с друзьями, занимаешься своими делами, а вечером над домом кого-нибудь из твоих знакомых вывешивают Черную метку. Или над твоим. Так и любовь. Ты просто вдруг оказываешься сбитым с ног; попавшим под четвёрку бешеных фестралов, запряжённых в экипаж; лежащим спиной на льду, не в силах подняться. И хорошо, если не в одиночестве. А над головой твоей разверзается небо и сыплет, сыплет на тебя снег, как кусачих белых мух. И ты смотришь вперёд, в эту бездушную темноту и будто проваливаешься в неё».

Я тогда страшно удивилась. Никогда бы не заподозрила в Джордже такой глубины суждений. Мне всегда казалось, что он устроен проще. Как какая-нибудь чайная ложка. Что ж, не впервые что-то — или кто-то — оказывается не тем, чем кажется.

— Ты ведь знаешь, что это ложь. — добавляю я, видя худощавую фигуру Гарри, приближающегося ко мне по берегу. Я поднимаюсь с места и начинаю собирать учебники. — Если бы я могла, я бы всегда выбирала тебя, Том. Но ты сам этого не захотел.

Автор: July_Sunset

Том приказал кролику Билли Стаббса повеситься и тот, ведомый его волей, подчинился. Это рыжее пушистое недоразумение жутко раздражало, как и его хозяин — пухлые, рыжие и тупые, среди грязно-серых ободранных стен и отощавших от голода беспризорников они выделялись. И лучше бы им было сидеть себе тихо: Биллу не лезть к Тому в жалкой попытке поднять авторитет, а его поганому кролику не выставлять напоказ свою милую покорность и любовь к хозяину. В какой-то степени Том мог понять Билла: в приюте он был новеньким и многого — а особенно главное правило: не трогать Тома Реддла — не знал. Увы, за незнание тоже нужно платить, Билли.

Том залез под одеяло, ощущая слабость в руках и такую сильную дрожь в ногах, что колени тряслись, как расшатанные доски подгнившего забора, через которые сироты сбегали из приюта на волю. Жуткая усталость навалилась на плечи, а мысли вдруг стали такими лёгкими и неясными, будто через уши протекал туман… И всё же это странное ощущение было приятным, пожалуй, Том мог бы назвать это счастьем. Последней мыслью в его сознании было то, что с кроликом, вероятно, он всё же поторопился. Нужно было не вешать, а приказать утопиться и после сварить из пухлой тушки бульон — всяко будет получше той дряни, которой их здесь кормят. Было бы забавно накормить им Билли, а потом посмотреть на его выражение лица: наверное, он вытаращил бы глаза и уморительно пролепетал бы что-то вроде: «Нет, мой дорогой кролик, за что»… Но если бульон вкуснее приютской еды, зачем делать такой подарок и кормить Билли, не лучше ли съесть самому?..

Сквозь уши затекающий в голову туман отчего-то стал нагреваться. Следующим, что уловил Том, был тусклый и расплывчатый образ, который Том всё-таки узнал: миссис Коул. И жар, выворачивающий все суставы в теле. В горячей черноте он слышал голос лекаря, говорящего кому-то о том, что для всех было бы лучше, чтобы такой псих, как он, не просыпался вовсе.

А ещё он увидел девчонку, и, в отличие от всего прочего, увидел её поразительно чётко и ясно.

— Всё тот же надменный взгляд, — пробормотала она. — Знаешь, не стоит тебе быть таким высокомерным, когда держишь в своих руках чужую жизнь, Том.

Откуда она… Её внешность была Тому незнакома, раньше они не встречались — он бы запомнил: девчонка была рыжей, не как Билли или его тупой кролик, а обжигающе огненно-рыжей, и к тому же, по неясной причине, раздражающей во много раз сильнее всех, с кем Тому приходилось когда-либо встречаться.

— Кто ты такая, чтобы учить, каким мне быть? — в ответ она лишь хмыкнула, и Том отчётливо уловил в этом жесте проявление высокомерия, в котором она сама же посмела его упрекнуть. Если что Том и ненавидел, так это чужие поучения и двойные стандарты.

Сколько бы он ни представлял во всех красках и деталях картины, где девчонка упадёт и переломает себе руки, ноги или просто начнёт задыхаться, в действительность они не воплощались. От отчаяния хотелось взвыть, чего он, будучи с недругом лицом к лицу, конечно, не мог себе позволить.

— Знаешь, ты не такой уж и пугающий. — Она подошла к нему вплотную так, что Том мог видеть своё отражение в её глазах — янтарных, светящихся, как раскалённая лава в недрах вулкана, которая невероятно жгла. Пересилив боль, Том прохрипел:

— Значит, ты дура, потому что бояться меня определённо стоит. — Она не ответила на оскорбление, даже бровью не дёрнула, из-за чего дураком почувствовал себя скорее Том. Чтобы избежать неловкости, которая стала растекаться в этом пылающим незримым огнём пространстве, Том задал вопрос, который, тем не менее, его действительно мучил: — Кто ты?

— Ты не помнишь? Я та, кого ты однажды убил, — ответила она с прямотой, которая Тома, признаться, поразила. Впрочем, в скором времени он взял себя в руки.

— Да ну? Кролик Билли оказался крольчихой? — усмешка расползлась по лицу, но вскоре застыла под тенью набежавшего ужаса. У животных может быть душа? Душа, выглядящая, как человеческая девочка?

Миссис Коул говорила, что «Бог видит всё», за все подлости придёт момент расплачиваться… И внезапно Том осознал: неужели этот момент для него настал? Раз божий суд так близко, значит, он действительно сгорел в той лихорадке? Волна эпидемии выкосила многих приютских детей, но всегда Тома обходила стороной… до момента, пока он не нарушил главное правило «Не убей».

— Люди убивают животных, и довольно часто охотятся, в том числе на кроликов, если бы все попадали за это в ад, это было бы… просто смешно. Не смей обвинять меня в такой нелепости.

О том, что он ничего не знал о животных, в тела которых заключены человеческие души, Том говорить не стал, ведь это выглядело бы попыткой оправдаться. Он не сделал ничего плохого, верно? Он ведь просто ничего не знал…

«За незнание тоже нужно платить», — вспомнились Тому его же слова, и от отчаяния он едва не заплакал.

— Ты убил кролика ради еды? — спросила девочка, и широко распахнутые глаза придали ей по-детски невинный непорочный вид. Том знал, что попытка солгать, глядя в глаза этому невинному созданию, не приведёт ни к чему хорошему, а сказать правду — всё равно, что признать вину и подписать себе путёвку в ад… Поэтому всё, что Том смог сделать, так это всей своей душой пожелать, чтобы девочка исчезла.

И она действительно исчезла. Лихорадка отступила, вопреки надеждам поганого лекаря, а все видения Том списал на бред своего больного сознания.

Через несколько десятков лет вновь встретиться с Джинни Уизли лицом к лицу было неожиданностью. Джинни всегда могла заставить его ощутить особенные эмоции, будь Том глупым мальчишкой или осколком искорёженной души.

Автор: FieryQueen

Иногда Джинни гадала, что было бы, не пропади Гарри на все эти годы. Продлись его миссия, порученная профессором Дамблдором, каких-нибудь пару месяцев; страниц шестьсот-шестьсот пятьдесят, если бы их жизнь была приключенческой книгой. Но, увы, их жизнь книгой не была.

Джинни уже не очень помнила, что сказал ей Волдеморт, когда она столкнулась с ним прямо в кабинете директора. Профессор Снейп вызвал её за полчаса до отбоя, и от этой встречи Джинни не ждала ничего хорошего, но такого и представить не могла. Кажется, Волдеморт тогда особо и не снизошёл до пояснений — высокомерия в нем всегда было не вычерпать. Во всяком случае, она и не запомнила его слов, потому что, увидев Тёмного Лорда в глубоком директорском кресле, Джинни была так напугана, что мысли застывали прямо бесформенным морозным крошевом, так и не успев толком оформиться. Никакая хваленая гриффиндорская храбрость не помогала.

Кажется, он сказал тогда, чуть насмешливо изгибая почти бескровные губы и окидывая ее с головы до ног ленивым взглядом:

— Так вот ты какая, Джиневра Уизли. Не так и плохо, верно?

Никто уже не видел в лорде Волдеморте человека, могущего желать комфорта, спокойствия, живущую рядом женщину, а если бы увидел?.. Если бы увидел, то наверняка предрёк бы ему женитьбу на одной из немногочисленных чистокровных и богатых невест — наследниц могущественных древних родов. Подходящая партия для того, кому надоело прятаться в тени, даже не убив неуловимого Поттера.

Но Волдеморт обожал ломать чужие ожидания.

Бунтовщики в Хогвартсе второй год сидели у Пожирателей смерти в печенках. И первым делом Джинни подумала, что расправившись со всеми политическими оппонентами, Волдеморт решил навести порядок и в Хогвартсе, устранив поджигателей местного недовольства. Как Джинни знала теперь — а наедине с ней Волдеморта порой охватывала ужасная словоохотливость — это тоже была одна из его причин. Обратив часть недовольных на свою сторону, Тёмный Лорд рано или поздно подавил бы все очаги едва тлеющего сопротивления. И добился бы полной власти, как и произошло в итоге. Divide et impera.

Но тогда, едва мелькнув, эта мысль бесследно развеялась, будто дымок от погасшей свечи. Всему виной был взгляд Волдеморта. Тот его взгляд, в отличие от слов, Джинни запомнила отлично. Словно угли в раскаленной до красна жаровне, полыхали его глаза напротив, и Джинни, сглотнув, вспомнила вдруг, что так порой смотрел на неё только Гарри. В эти моменты казавшийся ей незнакомцем, полным чужого и чуждого вожделения.

Что ж, теперь-то Джинни знала, что если Волдеморт чего-то желал — он это получал.

Гарантом семейного счастья Тёмного Лорда стал Перси, заключенный в одном из пожирательских поместий. С братом у Джинни всегда были сложные отношения. Своим занудством тот умел любого довести до бешенства. Но это не значило, что было что-то, чего бы Джинни не сделала, чтобы сохранить ему жизнь.

Волдеморт женился на Джинни Уизли, едва за ней закрылись двери Хогвартса. Нет, не так. Лорд Волдеморт женился на Джиневре Уизли.

От его тягостного «Джиневра» у Джинни подкашивались ноги, потели ладони, а в животе сворачивался тяжелый узел. Ему нравилось её имя: древнее, легендарное, королевское. Всему, с чем соприкасался, Волдеморт умел придать особенный смысл. Со временем и ей начала нравиться та почти сакральная роль, которую Тёмный Лорд ей приписал. Джинни сжилась с ней, как с собственной кожей.

— Я здесь король. А ты — моя королева.

У Джинни кружилась голова от волнения, и в глазах прыгали кровавые мушки. Он слегка поглаживал её лопатки поверх ткани платья, и его горячее дыхание опаляло ухо.

— Я не понимаю: зачем, почему я?.. Это все из-за Гарри?

Отомстить врагу за многочисленные унижения — чем не повод? Охрана в дверях и дурманящий запах орхидей, вплетенных в её свадебную прическу. Белых и чистых — для контраста с его темнейшеством.

— Кто такой Гарри? — Волдеморт впервые улыбнулся ей. Краешками губ, но Джинни была уверена, что это был тот максимум чувств, на который ей стоило рассчитывать.

Джинни понимала, что его безразличие было напускным, ведь все только и ждали появления Гарри Поттера. Волдеморт слишком хорошо знал собственного недруга, чтобы поверить в добровольный разрыв Гарри и Джинни. И того, что тот не постарается спасти даму из беды.

О свадьбе трубили так громко и много, что ни у кого и сомнений не оставалось: Поттер наконец угодит в западню.

Но Гарри так и не появился в тот день.

«Наверное, — думала Джинни, смаргивая горячие круглые слезы, — туда, где он находится, газет не доставляют».

Джинни опиралась на трясущуюся в бессильном гневе руку отца и пыталась не рухнуть под ноги высокородным гостям, чувствуя прожигающие до костей взгляды.

Она была Уизли — девушкой из семьи людей, которые однажды заявили, что не желают быть вписанными ни в какие списки чистокровия. Уизли в этом остались удивительно бескомпромиссными. Всех глубоко оскорбило тогда такое пренебрежение традициями. Но от этого Уизли не перестали быть родственниками добрым двум третям магических семейств, даже спесивым Блэкам.

На самом деле Волдеморт ненавидел все это собрание тщеславия и чистокровной кичливости. Презирал. Он сделал себя сам: слепил из грязи, раздробленных костей, ошметков души, пролитой крови и раскрученного до предела таланта. И Джинни не могла не уважать своего мужа за это. Любое заискивание, заигрывание, уступка смели бы его назад, туда, откуда таким титаническими усилиями он поднялся. Поднялся, чтобы встать не вровень — о нет, теперь Волдеморт был на это не согласен — только ваше, много выше самого богатого, самого родовитого. И не им было диктовать ему условия и правила поведения.

Всем пришлось смириться с выбором Тёмного Лорда. Все цедили из себя фальшивые улыбки и льстивые комплименты. Всем пришлось восторгаться красотой его Тёмной Леди. И Волдеморту это нравилось.

Очень скоро Джинни тоже начала получать удовольствие от заискивающих улыбок, от холодящего шелка дорогих мантий, от звука каблуков, выстукивающих ритм пренебрежения по мраморному полу. Она начала получать удовольствие от своего положения.

Теперь Джинни понимала, что женитьба на ней, предательнице крови, была ещё одним плевком в лицо чистокровных.

Дверца золотой клетки со скрежетом захлопнулась за спиной, едва не придавив огненное оперение её крыл, но Джинни вдруг стало плевать.

Она видела теперь, что на все у Волдеморта были свои причины. Супруг казался ей ларцом со множеством потайных ящичков. Ей нравилось открывать их, находя одну тайну за другой, понимая его. Пытаясь понять. Она будто вновь писала в кровоточащий чернилами дневник, дрожа от нетерпения получить ответ и пытаясь угадать: где правда, а где ложь?

В постель Волдеморт ложился всегда глубоко за полночь. Поначалу Джинни была не в состоянии заснуть в тягостном ожидании, вздрагивала лишь только заслышав его шаги, но потом… В какой-то момент все поменялось. С уважением пришло и что-то ещё, что-то, перекатывающееся на языке терпкостью гранатового вина, пьянящее и заставляющее ее быть смелее. Как кошке ластиться к угрюмому неласковому хозяину, несмело касаться неподвижной линии плеч.

Волдеморт всегда оставался такой холодный, словно комната покинутого зимой дома. Но когда всё-таки целовал… Мир взрывался мириадами пульсирующих звезд, сгорал в адском пламени и осыпался пеплом под дрожащие ноги.

Джинни завидовали, сочувствовали, ненавидели, искали дружбы и пытались отравить. Мадам Лестрейндж и под пытками не призналась в своей вине, только закусывала до крови помертвевшие губы и смотрела долгим безумным взглядом черных отчаянных глаз. Джинни видела в её зрачках стынущую бездну и понимала, что и сама лишь балансирует на её краю. А ветер уже задувает в спину.

У Джинни теперь всегда были при себе безоар и кинжал, заправленный за корсаж, — решение от проблем ничуть не хуже волшебной палочки.

Гарри все-таки пришел однажды.

В балконную дверь проникал ветер, высвистывая какой-то тоскливый мотив. Джинни не спалось. И тогда она услышала его голос.

— Гарри?..

Она не верила своим глазам. Он вытянулся и исхудал ещё сильнее, чем был. Возмужал. Из полутьмы на неё смотрел почти незнакомый черноволосый мужчина.

Джинни пролила немало слез с тех пор, как они расстались. Ее горе отболело, отзвенело натянутой струной и отмерло. Вместе с частью ее сердца.

— Пойдем со мной скорее!

Перси отпустили, едва минуло пару месяцев со дня свадьбы. Ведь она дала обещание не уронить возложенных на неё надежд. Надежды давили, как терновый венец, застилая глаза кровью. Но Джинни лишь по-королевски поднимала голову выше, едва щурясь от красной влаги.

— Уходи. Слишком поздно.

Когда-то Джинни казалось, что её любовь к Гарри способна сворачивать горы, полыхать до самых небес. Но даже самое яркое пламя гаснет, если в него не подбрасывать поленьев.

Гарри не понимал; он искал в ее глазах намек на шутку, но она не шутила. На лестнице раздались голоса и быстрый топот шагов.

— Уходи, или тебя поймают, — кинула она напоследок, прежде чем отвернуться — сомнения и слезы не были предназначены для посторонних глаз. Так учил её Волдеморт. И она была с ним согласна.

Была ли Джинни счастлива? Едва ли.

Хотела бы она что-нибудь поменять? Сложный вопрос. Вино путало мысли, не давая найти ответы, зато отчетливо вычерчивало во тьме мужской силуэт и придавало звучащему из чужих уст «Джиневра» кажущуюся ласковую мягкость.

Автор: July_Sunset

— Когда мы вернулись домой, мама раздала нам покупки, я пришла в свою комнату и... нашла тебя. Я должна вернуть тебя, да? Мама ничего не говорила о подарках и уж тем более о зачарованных дневниках, а они, наверное, стоят очень дорого, — Джинни с сожалением вздохнула. — Оставить тебя себе всё равно что украсть... Так нельзя. Я пойду скажу маме, что произошла ошибка, и мы вернём тебя обратно.

— ...Подожди! Я так долго был взаперти. Дай мне минуту отдышаться...

— Но... — буквы исчезли со страницы до того, как Джинни успела закончить предложение.

— Со мной... плохо обращались... ослабили... просто дай мне возможность немного подышать... — фразы, выступившие на пергаменте, были рваными, будто некто, кто писал это, действительно задыхался.

— Стой, ты не можешь дышать? Я не хочу, чтобы ты там задохнулся!

— Просто оставь дневник открытым. Поговори со мной.

— Хорошо, — Джинни медленно кивнула сама себе. На мгновение задумавшись, о чём ей следует написать, а о чём не стоит, она решила, что, пожалуй, нужно начать с имени.

— Приятно познакомиться, меня зовут Том, — вежливо ответил ей дневник. Увы, вопрос Джинни наверняка прозвучал не так вежливо, но не задать его она не могла.

— Разве у дневников есть имена?

— Я был когда-то человеком.

Порыв взявшегося из ниоткуда ветра захлопнул окно так, что задрожали стёкла. В комнате резко похолодало. Руки Джинни затряслись от страха, и она хотела уже поскорее пойти к маме, чтобы рассказать обо всём, но вопрос: «Что с тобой произошло?» — сорвался с кончика пера раньше.

— Я... я расскажу потом, — уклончиво написал Том.

— Но на это нет времени, мы с мамой должны вернуть тебя обратно, во Флориш и Блоттс.

— Меня никогда не должно было быть в том магазине. Я не продаюсь.

Джинни замерла, прикусив губу, ей стало горько и стыдно: Том ведь написал ей, что был человеком. Люди — это не вещи, которые можно просто взять и продать. Она вдруг представила себя на месте Тома: обращённой в дневник, который лежит на витрине. Как всё-таки это ужасно.— Кто-то оставил меня одного... без солнца и света… кто-то очень жестокий… Не возвращай меня, Джинни, пожалуйста, забери себе. Не оставляй меня во тьме ещё на пятьдесят лет.

Джинни, шмыгнув носом, осторожно погладила кончик страницы.

— Не волнуйся Том. Ты больше не один.

Автор: FieryQueen

— Решение уравнения пятнадцать описывает границу оптимальной области, поэтому псевдополотность находится аналогично уравнению одинадцать через функцию Хевисайда, где…

Взрыв смеха потряс столовую политеха до основания. Том поднял голову и недовольно уставился на компанию магистрантов, засевшую напротив их стола. Все те же ненавистные лица. Рыжие раздолбаи, темнокожая волейболистка из университетской сборной, безумная блондинка с глазами навыкате и в центре — чертов Поттер, сверкающий беззаботной улыбкой баловня судьбы. Том так сильно сжал ладонь, что ногти больно впились ему в кожу. Гарри Поттера Том ненавидел. Он приложил столько усилий, чтобы заполучить профессора Дамблдора в свои научные руководители, в то время, как Поттер числился в любимчиках профессора, не обладя ни умом, ни талантом. Тому приходилось рвать глотку, чтобы не слететь со стипендии; за учебу Поттера платили состоятельные родители. Вокруг Поттера была толпа друзей (или прихлебателей, как называл про себя их Том). У Тома была только Гермиона. И ту он терпел только потому, что присутствие рядом одной из любимых студенток делало профессора Дамблдора и к нему более снисходительным. Зависть — было бы самым подходящим названием тому чувству, что испытывал Том Реддл к Гарри Поттеру, если бы он поставил себе задачей проанализировать собственные противоречивые эмоции.

— И все равно я не понимаю, чем этот метод отличается от предыдущего, Том. Том? Ты меня слушаешь?

— Гораздо меньшим количеством локальных минимумов, конечно же! Неудивительно, Гермиона, что ты не понимаешь, у тебя тут целый кусок лекции пропущен…

Девушка, сидящая рядом за обеденным столом, густо покраснела.

— У меня потекла ручка, а пока я пыталась ее вытереть, профессор уже перевернул слайд, и я не успела записать. А книгу в библиотеке кто-то взял…

— Вот эту имеешь в виду?

Том небрежно кинул на стол коричневый учебник по нелинейному программированию.

— Ах ты… — глаза Гермионы зажглись неподдельным возмущением. Столько лет прошло, пока они учились вместе, сначала просто будучи студентами, а теперь и аспирантами, но ей до сих пор было сложно смириться, что кто-то может перещеголять её в прилежании и честолюбии.

Гермиона была умна — этого Том не мог не признать, — но не умнее него самого, все-таки нелинейное программирование было его коньком, как бы Дамблдор не пытался это отрицать и советовать ему не связываться с наукой и тем более с преподаванием. Конечно, Том плевать хотел на его советы. Для него высшая математика была сродни магии, зачаровывала стройностью теории и кажущейся безграничностью возможностей. Иногда Тому казалось, что он может разложить на числа и формулы весь мир. Даже любовь. Хотя общение с Дамблдором и было поистине мучительным. Но кто не хочет убить своего научника?

— Последний экземпляр, — не без самодовольства ввернул Том, с удовольствием наблюдая, как безуспешно Гермиона пытается скрыть досаду. Том намеревался во что бы то ни стало защитить диссертацию вперед Гермионы. Она, Том был уверен, намеревалась сделать тоже самое и ревностно следила за его успехами.

— В простом математическом выражении это выглядит так… — Едва сдерживая улыбку, Том наклонился над конспектом, продолжая делать пометки своим убористым почерком, когда от магистрантов вновь раздался шум, на этот раз приветственный:

— Джин, иди к нам!

Том оторвался от записей так поспешно, что оставалось только болезненно сморщиться, завидев приближающуюся к соседнему столику фигуру.

На подошедшей девушке были надеты обтягивающие черные джинсы с прорезями на коленях и распахнутая кожаная куртка. Между ремнем и краем её майки Том разглядел тонкую полоску плоского живота, белая кожа которого накрепко приковала к себе взгляд.

Девушка же безразлично посмотрела на Тома, что отозвалось внутри него каким-то вязким неудовольствием, и села в окружении братьев прямо напротив Гарри. Лично Том был знаком только с Поттером — их как-то представил сам Дамблдор, — но эта компашка так ему уже примелькалась, что он знал о них все. Но больше всего, конечно, о ней — Джинни Уизли. Он знал, что она мечтала попасть в университетскую команду по волейболу, что училась на третьем курсе машиностроительного, что у неё было шестеро братьев, а когда она улыбалась, вокруг её карих глаз собиралось много горизонтальных смешливых морщинок. Знал он также, что ей явно нравился Гарри, как, впрочем, и она ему. И это злило Тома почему-то ничуть не меньше успехов Поттера в учебе.

Появление Джинни сделало разговор за соседним столом еще оживленнее, а Поттер и вовсе взвился соловьем. Том почувствовал, как недовольство в нем возросло и грозило перетечь в слепую ярость.

— Том, ты меня не слушаешь! — вновь укоризненно сказала Гермиона и в попытке привлечь его внимание дернула за рубашку.

Том ненавидел вторжение в личное пространство и тут же бешено повернулся к девушке, так выразительно посмотрев сначала на её руку, а потом и на неё саму, что она немедленно разжала хватку, резко побледнев.

— Не нуди, Гермиона. Я слушаю, — сказал он вкрадчиво, едва удерживая рвущийся наружу гнев. — Но давай закончим на сегодня. Голова разболелась.

— Постой, ты сейчас куда идешь?..

— Гермиона, мне надо побыть одному, — резко кинул Том, бросая книги, в том числе и вожделенный подругой учебник по нелинейному программированию, назад в кожаный портфель.

— А ну ладно… Увидимся, — недовольно протянула она уже в спину удаляющемуся Тому.

Через два часа у него была назначена встреча с профессором Дамблдором, и он немного побродил по внутреннему двору в ее ожидании. Джинни Уизли не шла у него из головы.

Когда она появлалась на горизонте, Тому казалось, будто всходило солнце. Том почти никогда не видел Джинни одну. И неизменно для каждого из окружающих ее спутников у Джинни была припасена светлая, ободряющая улыбка. Даже вечный сумрак, который затягивал обычно его душу, казалось расступался при ее приближении. Хотел бы Том, чтобы так улыбалась Джинни ему одному.

Устав сланяться без дела, Том решил вернуться на кафедру, поискать пустую аудиторию и подождать профессора там.

Толкнув дверь первого попавшегося кабинета, Том так и замер на пороге казавшегося на первый взгляд совершенно пустого пространства. В середине аудиторного ряда парт он увидел огненно-рыжий каскад волос, который мог принадлежать только одному человеку на всем белом свете.

— Привет.

— Привет! — непривычное волнение охватило Тома, а в горле неожиданно пересохло. — Тут занято?

— Ну-у-у… — неопределенно протянула Джинни, поднимая на него свои удивительные лучистые глаза. — Профессор Дамблдор оставил меня пересдавать проверочную работу… А кроме меня тут никого.

— Ясно. Тогда я подожду его здесь. С тобой. Если ты не против.

— А да… — Джинни вернулась к письменной работе, утрачивая к Тому интерес. Но вскоре вновь оторвалась от листка перед собой и сказала, с надеждой поглядев на Тома: — Слушай, а ты ведь аспирант профессора Дамблдора, да?

— Ты меня знаешь? — Том почувствовал, как внутри без видимой причины что-то радостно затрепетало.

— Немного. Тебя ведь Том зовут? Не мог бы ты мне помочь?

Том сел за парту позади Джинни. В случае, если бы профессор Дамблдор заглянул проверить свою студентку, он бы притворился просто праздно сидящим.

— Что там у тебя? Диффуры? Ну это легкотня… Хочешь, я тебе сейчас всё объясню?..

Том начал объяснение, и, как всегда, когда речь шла о математике, его захватило вдохновение. К концу своего краткого объяснения он читал на веснушчатом лице Джинни неподдельное восхищение.

— У тебя талант к преподаванию! Я, кажется, наконец поняла, что к чему.

Непонятной теплотой в Томе расползлись слова Джинни. Он впервые смотрел на неё так близко, что, кажется, можно было разглядеть каждую золотистую крапинку в её больших, широко распахнутых глазах. Какой-то цветочный ненавязчивый аромат щекотал Тому ноздри, и он бы хотел, чтобы эти мгновения длились подольше.

— А знаешь, что? Я сейчас закончу с проверочной, и… Я собиралась поехать к ребятам с робототехники. У них там будет вечеринка. Поехали со мной, а?..

— При условии, что ты наконец сдашь свою проверочную, — сказал Том напускным строгим тоном, впрочем, даже не пытаясь сдержать улыбку.

— Ну теперь наверняка сдам, — сказала Джинни и, ласково посмотрев на него, дотронулась до Тома своими тёплыми длинными пальцами. И в этот раз чужое прикосновение не показалось Тому таким уж неуместным.

Определенно, высшая математика была сродни самой действенной магии, подумал Том, улыбаясь Джинни в ответ.

Автор: AleXabet

Пейринг: Гарри Поттер/Джинни Уизли

Обнимая свои плечи, Джинни напряжённо вглядывалась в окно. Тусклый фонарь освещал её маленький садик, объятый сырым лондонским туманом. Высаженные вдоль окон белые лилии мерно покачивались, а с заостренных ивовых листьев бесшумно соскальзывали капли конденсата. Было тихо-тихо. Можно было даже вообразить, что в магической Британии сейчас также спокойно и мирно, как в её маленьком садике…

Примерно год назад Лондон потрясла череда жестоких убийств. Аврорат сбился с ног, пытаясь выйти на таинственного маньяка. Так как Гарри молчал, словно воды в рот набрав, Джинни могла судить о происходящем только из газет. Каждый месяц одиннадцатого числа в разных концах Лондона находили тело рыжеволосой девушки в чёрной мантии. Некоторые журналисты даже писали, что рядом с трупами находили задушенных петухов, а пальцы девушек были перепачканы кровью… не удивительно, что глава аврората присвоил делу статус секретности и не обсуждал его даже с родными.

— Джиневра, тебе не обязательно дожидаться меня каждый раз.

От проникновенного высокого голоса дрожь пробежала по всему телу. Ей не нужно было оборачивается… она знала, за спиной стоял собственный муж. С уложенными волной угольными волосами, таинственной ухмылкой и кровавым глазами, не скрытыми стёклами очков.

— Ты знаешь, Том, что жду я совсем не тебя.

Знакомые до боли руки бережно обхватили её плечи и развернули. Родные жесты, аккуратность, даже нежность к ней, единственное, что роднило этого человека с её мужем. Сейчас, смотря в его лицо, она видела совсем не Гарри. Перед ней стоял Том Реддл. Том Реддл, каким он был в двадцать пять, пока чёрная магия не изуродовала его лицо. Началось это сразу после их с Гарри свадьбы. Она не могла сказать, как это произошло, но часть души Тома несмотря ни на что выжила в теле любимого парня. Выжила и стала время от времени захватывать его сознание. Именно Том, руками Гарри творил бесчинства каждый месяц. Джинни понимала, что он делает. В погоне за бессмертием, Том обратился к Книге мёртвых, которой зачитывался еще в шестнадцать. Теперь ему нужно было в течении года каждый месяц убивать по одной девушке. Он рассчитал так, чтобы ритуал был закончен к её дню рождения, так что осталось всего двое несчастных… она могла остановить его, могла помешать! Но только ценой жизни мужа.

— Ну, признайся, Джиневра… ты же скучала по мне.

Девушка попыталась отступить, но ноги её не слушались. Том подхватил её и усадил на кресло.

— Дорогая, ты носишь нашего малыша, постарайся быть аккуратней.

Том присел на одно колено и бережно огладил крупный уже живот.

— Бедный Гарри так радуется скорому появлению сына, что даже не помнит, где был в ночь его зачатия…

— Твоими стараниями, Том, он даже не помнит, какой вчера был день, — прорычала Джинни, перехватив его руку.

Том искривил губы Гарри в жуткой усмешке, наклоняясь к лицу девушки.

— Ты можешь облегчить мужу жизнь, Джиневра. Расскажи ему, кто убивает несчастных девушек!

Джинни дернулась, как от удара. Меньше всего она хотела, чтобы Гарри навечно запрятали в Мунго.

— А заодно, расскажи, что раз в месяц ты сжигаешь в камине очередную окровавленную мантию, что именно ты покрываешь убийцу, потому что знаешь… Знаешь, что я пророс в твоего мужа, стал его частью. Мы с Гарри Поттером больше неразделимы! А ты, принадлежишь нам обоим.

Том злорадно ухмыльнулся, смотря на Джинни. Не успела она глазом моргнуть, как черты родного лица разгладились, а глазам вернулся их изумрудный цвет. Гарри сонно заморгал и мутным взглядом обвёл гостиную.

— Милая, я снова ходил во сне?

Стараясь сдержать слёзы, Джинни кивнула. В такие моменты она радовалась, что Тому в теле Гарри очки были не нужны.

— Это дело сведёт меня с ума, — на секунду прикрыв глаза, проговорил герой.

— Иди спать, Гарри, — мягко произнесла девушка, погладила его по щеке. — У тебя есть ещё пара часов.

Парень сонно улыбнулся, поцеловал её живот и направился в спальню. Джинни, дождавшись, когда хлопнет дверь на втором этаже встала и подошла к камину, где лежала чёрная мантия.

— Инсендио!

Каждый вечер за чаем Джинни уверяла Гарри, что он сможет поймать преступника, потому что любила мужа. Каждый месяц одиннадцатого числа она сжигала в их камине единственную улику, которая могла привести к этому самому преступнику…

Автор: FieryQueen

I

У Тома появилась новая одноклассница. Ага, прямо на седьмом курсе. Черт знает откуда свалилась на его голову. И он её ненавидит. Канапушки её мерзкие на носу, патлы рыжие, ухмылку кривую и бесстыжую, щербинку между зубов, глаза цвета позавчерашнего чая, подернутого радужной пленкой.

Среди прочих слизеринцев её, в общем, тоже не больно-то жалуют, но все больше игнорируют. Пруэттов на Слизерине отродясь не было, но они все еще чистокровные. До седьмого колена. Свои. В отличие от Тома. Ему так противно, что хочется скрежетать зубами от злости. Во рту словно скрипит ржавчина.

— Я знаю, что ты делал прошлой ночью, — говорит она, когда Том проходит мимо нее в коридоре, едва удержавшись, чтобы не толкнуть плечом.

Том представляет, как приведет Пруэтт на пляж где-то на пустынном берегу Ирландского моря. И убьет, пока никто не видит, под мерный шум стальных волн. Задушит прямо голыми руками — никакой магии, она недостойна. И оставит тело гнить на сыром темном песке. Чайки — эти отвратительно горланящие чудовища — склюют ей ресницы и глаза. Кости со временем выбелит время и ветер, через рёбра прорастет жесткий прибрежный кустарник…

— Следишь за мной, Пруэтт?

— Конечно, ты ведь любовь всей моей жизни, Том. Я должна быть уверена, что ты не свернешь на кривую дорожку. А василиск в канализации — это не путь благовоспитанного джентельмена.

Том дергается, будто его ударили. Молниеносно он хватает ее в охапку и тащит в одну из темных ниш бокового ответвления коридора.

— Говори, что знаешь? — он нацеливает волшебную палочку ей прямо в лоб. Конечно, профессор Дамблдор подозревал его во всем, что происходило в школе — в запугиваниях, в вымоганиях, в избиениях. Но про василиска точно не знал никто. Никто. Кроме Джинни Пруэтт. Как это возможно?

— Знаю, что ты открыл Тайную комнату, знаю, что хочешь оставить якорь своей души в кожаном дневнике…

Якорь души… кожаный дневник… мысли Тома заметались: о чем она говорила? Неужели?..

— В общем, ничего конкретного, — широко улыбнулся он. — Но скажи… что помешает мне стереть тебе память, как минимум? А максимум — сбросить твое бездыханное тело в канализацию?

— Откуда тебе знать, Том, что профессор Дамблдор не ждет меня вон за тем углом, надеясь, что ты наконец дашь ему доказательства, что это ваша компашка избила Аббота на прошлой неделе? И подставила Гринграсса с воровством ингредиентов? Откуда тебе знать, что моя матушка не отправит сову к мракоборцам, чтобы рассказать все про твоего ручного питомца, как только я забуду написать ей письмо сегодняшним вечером?

— Ты блефуешь… — он сглатывает. Он не уверен. Черт, черт, черт! Но не может же эта дура быть настолько отмороженной, чтобы сунуться к нему прямо в руки, действительно не имея никакого запасного плана? Он смотрит в её расширенные зрачки — от сумрака ли, от страха, или безумия — он не знает. — Легилли…

— Протего!

Щитовые чары срабатывают как взрыв. Тома относит чуть ли не к противоположному концу коридора. Он едва успевает затормозить взмахом волшебной палочки, но все равно больно ударяется локтем. Прямо в нерв.

Нет, чайки — это слишком милосердно. Он разрубит ее на куски и скормит собаке лестничьего. В мгновение ока Том подрывается и преодолевает все разделяющее их расстояние с силой впечатывает Джинни, не успевшую убежать, в стену:

— Ты знаешь, насколько ты вообще отбитая? Наглухо.

— Не хуже тебя, моя любовь. — От того, как резко она подается вперёд, чуть не стукаясь с ним лбом и резко ударяясь в его подбородок, Тому кажется, что она хочет его поцеловать. Он делает шаг назад, смеряя ее уничижительным взглядом, будто боится испачкаться. Замарать пальцы в ржавчине.

— Ходи по коридорам осторожнее, Пруэтт, не подверни ножку.

Он разворачивается и, оставив, как ему кажется, последнее слово за собой, старается покинуть коридор. Это не бегство, уверяет он себя, просто небольшое тактическое отступление, чтобы вернуться позже и раздавить зарвавшуюся одногруппницу, как насекомое. Мерзкое жужжащее насекомое с большими глазами.

— Тебе просто надо быть паинькой, Том, и тогда я тебя не трону.

Он все-таки возвращается и вновь вжимает ее в стену, приваливаясь почти всем весом тела, надеясь, что затылком она ударилась непременно больно. Дебильная усмешка даже теперь вновь возвращается на ее лицо.

Пальцы сжимаются на тонком горле. Его сейчас волнует лишь единственный вопрос: если он убьет ее прямо здесь и сейчас, то куда он в самом деле денет труп?

— Я знаю, знаю… — хрипит она, стараясь отцепить его пальцы, а потом резко наступает ему каблуком на пальцы ноги, и минутной заминки хватает ей, чтобы вывернуться из его захвата. — Ты просто хочешь, чтобы я называла тебя как положено, так ведь, лорд Волдеморт?

Том не удивляется. Ему кажется, что уже ничто не способно удивить его, когда дело касается нее.

— Что тебе нужно, Пруэтт? — интересуется он холодно, решив про себя, что это будут непременно её последние слова.

— Всего лишь капельку твоего внимания, Том. Ты такой красивый, когда злишься.

II

— Седина тебе к лицу. Ты с ней выглядишь так… благородно.

— М-м-м. Звучит почти искренне. Продолжай.

— Нет, правда! Когда я тебе врал?..

Джин промолчала. Том и правда почти никогда не врал ей напрямую. Даже, порой, он был чересчур правдив. До омерзения. Но вот недомолвок и тайн у него было сколько угодно.

— Тут у тебя уютно.

— Хватит лести. Ты же знаешь, что я и так тебе помогу. Хоть мне и не хочется. Я ведь обещала.

— Ты моя последняя надежда, Джинни.

— Я знаю. — Помолчав, она добавила горько: — И никто уже не называет меня Джинни, кстати.

— Посмотрим, может, и я привыкну. Со временем.

Джин встала и прошлась по светлой просторной гостиной. Поправила вышитую салфетку на комоде и букет сухоцветов в вазе.

— Значит, ничего у тебя не вышло, так ведь?

— Ты собираешься меня отчитывать, как мальчишку? Может, пропустим этот этап?

— Нет уж. Тебе придется послушать немного. За все те годы, что ты оставил нас в этой албанской глуши, а я лишь могла довольствоваться запоздалыми новостями о твоих победах, поражениях, любовницах… Твоей смерти, в конце концов. Почему ты не вернулся тогда, в первый раз?

— Я не мог поверить, что всё кончено.

— А теперь? Опять попытаешься убить Гарри?

Том молчал. Джин нервно теребила кончик своей шали, покрывающей иссохшие плечи.

— Нет, хватит с меня. Я устал.

Джин выдохнула. Она только сейчас поняла, что все это время задерживала дыхание.

— Хорошо. Тогда… Где же он у меня был… Дай-ка вспомнить… Кажется, в коробке с пряжей… — бодро начала она.

— Что! Только не говори, что ты хранишь мой крестраж вместе с пряжей!

— Да шучу я! Конечно, нет! — Джин счастливо рассмеялась. Может быть, впервые искренне счастливо за те двадцать восемь лет, что его не было рядом. И продемонстрировала Тому, зависшему рядом с ней тёмным полупрозрачным облаком, медальон Слизерина, с которым никогда не расставалась.

— Мэри! — Джин выглянула из гостиной и крикнула. А потом добавила уже нормальным тоном подбежавшей на зов черноволосой девчушке: — Меропа, сбегай за папой в сад. Скажи, надо спустить с чердака котел. Дедушка вернулся.

Автор: July_Sunset

Волдеморт был, как он говорил, её наставником, хотя сама Джиневра его бы так не назвала — в книгах пишут об особой связи между учителем и его учеником, и это явно нечто большее, чем письма, которыми они изредка обменивались и которые напоминали скорее отчёты. «Как твои успехи, Джиневра?» «Что нового ты узнала, в чём стала лучше?»

На все её попытки стать ближе, перевести сухие строчки в спор ли, в выговор или даже скандал, Волдеморт реагировал одинаково: равнодушно. Обрадовать его, казалось, было не способно ничто на свете. Разозлить так же не получалось — увы, Волдеморт был кем-то большим, чем истеричным тираном, и в результате его: «Я в тебе разочарован» задевало только саму Джинни.

На одиннадцатилетие Джинни получила дневник, его Волдеморт вручил ей самолично в руки: это был удивительный день, потому что тогда она впервые за долгое время увидела наставника. Но радость длилась недолго, потому как явился Волдеморт лишь затем, чтобы обрезать нить, на которой держалась и без того редкая их переписка:

— Это особенная вещь, я поместил в неё часть себя. Отныне все вопросы касательно постижения премудростей магии ты будешь задавать ему.

Конечно, в какой-то степени это была для Джинни честь. Но одновременно и удар по сердцу. Вместо наставника, живого и осязаемого, она получила… дневник? Без сомнений, интересная досталась ей вещица — дневник был до того очарователен, что казался даже подозрительным — но этого было мало.

Белла и та отдавала больше. Хотя её назвать наставницей не повернулся бы язык и, будь воля Джинни, она не приняла бы и капли так называемой «заботы» Беллы, но, увы, свободы у Джинни как раз и не было. С самого детства о ней оставалось только мечтать. Единственным окном в большой мир для Джинни служили книги. Собирая коллекцию вырезок из газет, которые удалось получить путём шантажа и запугивания домового эльфа, Джинни увидела один любопытный заголовок. И тогда впервые за долгое время она снова взялась за письмо для наставника.

«Вам пророчили кресло самого молодого Министра Магии, но вы потопили наши земли в крови и погрузили мир в хаос… Зачем? Власть в любом случае была бы в ваших руках».

И когда луна осветила ночное небо своим сиянием, Джинни, завязшая между чтением географических книг и полусном, услышала голос:

— Этот мир, — вкрадчиво начал Волдеморт, — держится на системе, которую не изменить, Джинни.

От удивления её сердце замерло: Волдеморт предпочитал полную форму её имени, за всю её жизнь обратившись к ней просто «Джинни», не больше пары раз.

«Джиневра» было бездонной пропастью между ними, но «Джинни»… Ей нравилось, когда он называл её так — если закрыть глаза, на миг можно было представить, что они и в самом деле как наставник и его воспитанница, что они почти как семья.

Тем временем Волдеморт продолжил:

— Люди вроде нас — самые, как бы не было это прискорбно, низы — никогда не смогут пробиться вверх без хаоса. Поверь мне, пост министра — это вовсе не вершина, он ничего не гарантирует, ведь подобно тому, как избрали, таким же образом министра могут и заменить. Чтобы заполучить настоящую власть, нужно поменять местами небо с землёй, тогда, возможно, появится шанс.

Джинни распахнула глаза, которые, спустя несколько секунд стало жечь от чувства восторга из-за внезапного озарения. Был ли это сон? Явилось ли ей откровение в образе наставника или Волдеморт решил по какой-то причине напомнить о себе? Впрочем, это не так уж важно (хотя долгожданное внимание, упавшее на голову, как снег среди изнуряющего жарой дня, льстило).

…Величайшая сила человека заключается в том, чтобы быть свободным. Поражающее количество людей слишком слабы для этого: одни были рабами дурных привычек, другие рабами страхов, рабами привязанностей и так называемой любви. В книгах говорится, что любовь спасёт мир, и Джинни очень хотела бы этому верить. Однако разве глупые, жадные люди способны на чистую любовь? Как любовь спасёт тебя, если вы оба рабы? Закопает лишь глубже.

У Джинни не было дурных привычек, оковы страхов над нею тоже не были властны, любовь… если ты недостаточно силён, не стоит о ней и думать, потому что полюбить и потерять, значит себя же уничтожить.

Сила, считала Джинни, заключается в свободе — и она никогда её не обретёт, пока над ней имеют власть другие.

Значит, нужно поменять местами небо и землю, наставник?

— Вы с такой лёгкостью преодолели расстояние, давая столь ценный урок, — пробормотала зачем-то Джинни вслух. Подобный вид связи, которую вероятно использовал Волдеморт, был построен на ментальных техниках, которыми Джинни владела плохо. Но это только пока: — Вы очень мудры, наставник.

Накануне собственной свадьбы Джинни напрочь забыла слова клятвы, лишь взглянув в лицо избранника. Так что, как бы ни были счастливы молодые, рассерженные родители запретили им видеться до самого венчания.

— Так, это всего лишь клятва! Неужели ради Гарри ты с этим не сладишь? — пробормотала Джинни, спускаясь в сад.

Мама правильно сделала, что отправила её в наружу. Прохладный воздух бодрил, а вечерняя роса холодила измученные ноги. Девушка едва сдержалась совершенно неуместный стон удовольствия, когда ступила босыми ступнями на мягкую траву.

— Так, ладно, клятва сама себя не выучит, — пробормотала Джинни, направляясь в сторону леса. — С верой... честностью и любовью... беру вас в законные мужья!

Девушка звонко засмеялась, покрутившись на месте. Поверить только, уже завтра она станет миссис Поттер!

— К лучшему, к худшему... в болезни и здравии, в печалях... нет, в радостях и печалях, пока смерть не разлучит нас... я обещаю... Я обещаю... обещаю я...

Джинни возвела глаза к небу, словно ожидая ответ, но так и не дождавшись, достала из корсажа шпаргалку.

— Я обещаю вам все это и многое другое с Божьей помощью, чтобы укреплять и направлять меня как вашу поддерживающую жену! Господи, почему же так много!

Она даже не заметила, как цветы и плодовые деревья сменились густорастущими елями. Начались охотничьи угодья Поттеров. В таком густом лесу, должно быть, водится много дичи. Тьма была непроглядная, словно солнце село на два часа раньше положенного. Ноги гудели от усталости, так что заметив под жутким скрюченным деревом огромный валун девушка опустилась на него.

— Зачем так много слов, если можно просто сказать... Я отдаю вам всё, что у меня есть, себя и свою любовь.Этим кольцом я скрепляю свою клятву любви к вам...

Джинни сняла с пальца кольцо и, представив, как надевает его жениху, повесила на ближайшую ветку. Вдруг раздался жуткий грохот, в лицо её подул холодный ветер, а земля под ногами разверзлась. Девушка только успела вскочить с камня, как ветка, на которую она повесила кольцо, оплела её тонкую лодыжку и потянула к корням. Совершенно отвратительно взвизгнув, Джинни кинулась прочь, но упрямая ветка её не отпускала.

— Да, отцепись ты!

Правой ногой она пыталась отцепить корягу, но та завертелась словно уж. В конце концов, девушка изловчилась и наступила на неё, разломав попалам. Тогда стало ясно, что схватила её вовсе не ветка...

— Рука?!

— Дорогая, кто так обращается с мужем?

Джинни подняла взгляд и почувствовала, как голова закружилась. Из-под дерева лез отвратительного вида однорукий скелет. Его пустые глазницы смотрели прямо на неё, а единственная рука тянулась, словно моля о помощи. Джинни выросла вместе с шестью старшими братьями, видела многое и трусихой себя не считала, но разглядев ползущие на неё останки, без оглядки кинулась прочь из леса. Она позабыла и про свои туфли, и про кольцо, выданное ей для репетиции. Она бежала, даже не обращая внимания на рвущие платье коряги и царапающие руки ветви, пока не оказалась перед поместьем Поттеров.

Ночь прошла, как в бреду. В тёмных углах, за окнами ей мерещится скрежет костей и хриплый голос, зовущий её женой. Джинни так и не сомкнула глаз. Однако, первый луч солнца развеял тьму и страхи вместе с ней. Наверно, ей всё это почудилось... Чего только не увидишь, когда тебя душит корсет? В конце концов, сегодня свадьба! И никакие скелеты однорукие её не сорвут!

Теперь же, ступая между скамьями в церкви, Джинни не могла думать ни о чем, кроме Гарри. Ещё пара мгновений и он назовет её женой! Она видела, как мистер Поттер похлопал сына по плечу, шепнул что-то на ухо, как мама плакала, уткнувшись в плечо отца, как завороженно смотрели на неё гости... Ничего не могло испортить этот прекрасный день, пока не грянул гром.

Дверь церкви за спиной душераздирающе скрипнула, но Джинни, что отчаянно пыталась наполнить лёгкие спасительным воздухом даже не заметила этого. Рёбра её трещали от боли. Она всегда была девушкой стройной, но сегодня в глазах жениха ей хотелось выглядеть идеально. Поэтому корсет был затянут максимально туго.

— С верой, честностью и любовью беру вас в жёны!

Джинни так и замерла на месте, ноги её увязли в ковре, совсем как в сырой земле. Голос был высокий, холодный словно знакомый... и слышался он одновременно со всех сторон.

Все гости принялись оглядываться, но говорившего так и не нашли. Невеста чувствовала, что надо бежать, бежать без оглядки, совсем как в лесу, но ноги не слушались.

— К лучшему, к худшему, в болезни и здравии, в радостях и печалях, пока смерть не разлучит нас.

С грохотом распахнулись витражные окна и огромные двери. Засвистел ветер, гости попрятались за лавки.

— Джинни, дочка!

Мама было рванула к ней, но отец удержал её. Только сейчас все заметили, что невеста стоит одна посреди храма. Гарри, было кинулся к ней, но очередной порыв ветра сбил его с ног.

— Я обещаю вам все это и многое другое с Божьей помощью, чтобы укреплять и направлять меня как вашего любящего мужа!

Джинни глазом моргнуть не успела, как перед ней появилась мужская фигура в истлевшей мантии. От одного вида пришельца ужас охватил девушку. Кожа его была мертвенно-бледная, отливающая трупной синевой, в глазах вспыхивали алые искры, нос истлел. В воздухе разлился стойкий запах сырой земли.

— Я, Том Марволо Реддл, отдаю вам всё, что у меня есть, себя и свою любовь. Этим кольцом я скрепляю свою клятву любви к вам.

С этими словами мужчина перехватил её левую руку и надел Джинни на палец кольцо. Она почувствовала, как дурнота подкатила к горлу. Его левая рука была той самой "веткой", что зацепилась за её ногу в лесу, а на безымянном пальце блестело репетиционное кольцо.

— Ну, что, жена моя... идём домой.

Мраморный пол под ними исчез, и вместе они проводились в бездну подземного мира...

_________________

Очаровательный кроссовер от AleXabet. Для искушенных поклонников джинниморта и Тима Бёртона.

Автор: FieryQueen

Небольшой сонгфик на песню “Labyrinth” Oomph!

Links, rechts, gradeaus —

Du kommst hier nicht mehr raus

Налево, направо, прямо —

Ты отсюда больше не выберешься!

Коридоры мелькали перед глазами с бешеной скоростью, ощущение погони холодным потом липло к коже.

— Тебе не скрыться от меня, детка. — Джинни чудился звук преследующих ее шагов и влажный шепот.

Der Wahnsinn hat mich eingesperrt

Und deine Heile Welt verzerrt,

Hat sich in deinen Kopf gepflanzt —

Безумие заточило меня

И исказило твой счастливый мир,

Пустив корни в твоей голове

Сердце бешено бухало в груди, Джинни стиснула взмокшие ладони в кулаки, стараясь перебороть страх и привычную ноющую в ноге боль — пятно проклятой воспаленной кожи, продвинулось еще дальше по бедру, — и ни на секунду не останавливаться.

Lauf, Kind, lauf, so schnell du kannst

Беги, малышка, беги, так быстро, как можешь.

Хогвартс превратился в один сплошной давящий мрачный лабиринт, сжимающий удавкой каменных стен. Шепот сочился через пол и потолок, кружил и подхватывал, нес Джинни без оглядки вперед. Хотя она даже не была уверена, что этот голос ей не кажется.

Du weisst nicht mehr, wer du bist,

Du weisst nicht mehr, was Liebe ist.

Ты больше не знаешь, кто ты,

Ты больше не знаешь, что такое любовь.

Зелье с добавлением макового молока снимало болевой синдром, но голова при этом заволакивалась плотным туманом, мысли в котором передвигались лениво и неохотно, зато голос становился слишком отчетливым, назойливым, проникающим под кожу. Его голос.

Задыхаясь от бесконечного бега, Джинни вцепилась в выщербленный подоконник, в попытке удержать равновесие. В боку кололо, ногу раздирало болью. В окне на фоне серого неба она разглядела, как зачернели силуэты многочисленных сов — значит, время завтрака уже пришло, и до первого урока оставалось совсем немного. Но идти на завтрак не хотелось. Единственное, что ей хотелось — это бросить к Моргане весь этот полуразрушенный Хогвартс и оказаться в теплом родительском доме. Но вряд ли ей и там будет спокойно после того, что случилось. После проигранной битвы.

Dein Spiegelbild hat sich entstellt

Niemand ist hier, der zu dir halt.

Твое отражение в зеркале обезображено,

И никого нет на твоей стороне.

— Что тебе нужно? — больше мысленно, чем вслух произнесла она, смахивая невольные слезы. Не то чтобы в привычку у нее входило отвечать ему. Она не знала даже, услышит ли он — ведь она так долго отрицала очевидное. То, что выхода из лабиринта нет.

Links, rechts, gradeaus, links, rechts, gradeaus.

Keiner kann dir sagen, welche Tueren die richtigen sind,

Mein verlornes Kind.

Налево, направо, прямо, налево, направо, прямо.

Никто тебе не скажет, в какую дверь ты должна войти,

Мой потерявшийся малыш.

— Все, что мне было обещано. — Его спокойный голос, незамедлительно раздавшийся в ушах, заставил ее вздрогнуть. — Твою верность и твою преданность. Твою волшебную палочку и самоотверженную душу. Твою страсть и твое тело. Жизнь за жизнь, малышка. Ты сама предложила. Никто за язык тебя не тянул.

Klopf-klopf, lass mich rein,

Lass mich dein Geheimnis sein

Klopf-klopf, klopf-klopf

Klopf-klopf, lass mich rein,

Lass mich dein Geheimnis sein

Тук-тук, впусти меня,

Позволь мне стать твоей тайной.

Тук-тук, тук-тук.

Тук-тук, впусти меня,

Позволь мне стать твоей тайной.

Ей показалось, будто в отражении стекла нарисовалась его плотоядная ухмылка, горящие недобрым огнем глаза и серая пергаментная кожа.

— Какая широкая трактовка... — выдохнула она, оставляя на холодном оконном стекле влажное пятно своего дыхания, скрывая его торжествующее лицо.

— Такова жизнь, крошка. Чтобы что-то получить, надо отдать что-то ценное.

Links, rechts, gradeaus —

Du bist im Labyrinth

Налево, направо, прямо -

Ты в лабиринте.

"Гарри Поттер мертв", — это были слова, которые разделили жизнь Джинни на два неравных отрезка.

Торжествующий радостный смех Волдеморта до сих пор стоял у неё в ушах. Она помнила, как началась свалка, когда пришло подкрепление из домовиков и кентавров; как пала от материнской руки безумная Лестрейндж; как Волдеморт ринулся отомстить за смерть своей карающей правой длани. И то, как сама она, Джинни Уизли, встала между ним и мамой и, тут же попав под луч неизвестного проклятия, закричала что было сил:

"Оставь ее! Возьми лучше меня".

Помнила и то, как смертоносная рука Волдеморта замерла вдруг, а рот сомкнулся, не до конца произнеся новое заклинание. А потом только лишь одно слово слетело с его губ в замершую тишину большого зала:

"Идет".

Links, rechts, gradeaus, links, rechts, gradeaus.

Keiner kann dir sagen, wer die guten und die boesen sind,

Mein verlornes Kind.

Налево, направо, прямо, налево, направо, прямо.

Никто тебе не скажет, кто плохой, а кто хороший,

Мой заблудившийся малыш.

Не собираясь дважды совершать одну и ту же ошибку, в этот раз Волдеморт сумел обратить магию защиты и любви себе на пользу, вовремя приняв волшебную клятву. Джинни думала, что его склонный к навязчивым идеям разум просто отыскал для себя новую интересно задачку взамен победы над убитыми им Гарри и Дамблдором, взамен получения власти или бессмертия.

Джинни могла надеяться лишь, что она слишком незначительная цель по сравнению с предыдущими, и очень скоро ему наскучит издеваться над ней.

Но ему все не надоедало.

Wenn ich in deine Seele tauche

Und dich fuer meine Lust gebrauche,

Dann werd ich deine Sinne blenden —

Das Spiel kannst nur du selbst beenden

Когда я погружаюсь в твою душу

И использую тебя для исполнения моих желаний,

Тогда я ослепляю твой разум —

И эту игру можешь окончить лишь ты сама.

Он являлся к ней между явью и сном. Шептал крамольные, стыдные слова. Ненависть мешалась в ней с отчаянием, с вязким чернильным страхом и с возбуждением, заставляющим выгибаться дугой на постели, будучи сокрытой от посторонних глаз шторами полога. Ей виделись смутные очертания его будто бы замершей рядом фигуры. Скрипел, приминаемый тяжелым телом матрас. Звенело натянутой струной все внутри, когда Джинни слышала его тяжелое дыхание совсем рядом. Оно опаляло ей скулы и шею, кололо миллиардом иголочек.

Du hast mich oft aus dir verbannt,

An meinem Zorn dein Herz verbrannt.

Dein zweite ich, die zweite Haut

Hab ich in deinem Kopf erbaut

Ты часто изгоняла меня из себя,

Обжигала своё сердце о мой гнев.

Твое второе «я», твою вторую кожу

Я воздвиг в твоей голове.

— Ты же не хочешь меня надурить, верно? Я страсть как этого не люблю.

— Оставь меня в покое... — выкрикнула Джинни в пустоту коридора и снова кинулась прочь.

— Этому не бывать. Принеси мне клятву верности и все... наладится... — неслось ей вслед.

…Джинни отставляет в сторону маковое снадобье и ложиться в постель. Боль огненными волнами расползается от раны, от неё сводит зубы и холодный пот выступает на лбу и висках. Джинни упивается ею, пока в груди что-то надсадно ломается и трещит. Она следит за этим сломом будто бы со стороны, извне, и ничего не в состоянии сделать.

Над Хогвартсом золотым галеоном ослепительно светит Луна. Сырая земля мокро чавкает под ботинками — оттепель на исходе февраля. Все кончено. Битва проиграна. Гермиона и Рон еще скрываются, еще пытаются найти выход. Но выхода нет. Лабиринт был построен настоящим темным гением, демиургом. И Джинни уже не пытается выбраться из него.

Links, rechts, gradeaus —

Du kommst hier nicht mehr raus

Налево, направо, прямо —

Ты отсюда больше не выберешься!

Она бухается на колени прямо в эту живую, взрыхленную грязь и не поднимает головы. Ночной воздух разрезают слова на латыни. Певучие и рокочущие, они заставляют боль отступить, а проклятие, мучащее ее вот уже почти год, спасть.

Холодные твердые пальцы — совершенно реальные, в этом нет сомнения — ложатся ей на подбородок и поднимают ее лицо.

— Ты приняла верное решение.

Автор: July_Sunset

— Полетаем?

— Я ненавижу летать.

— Только не говори, что боишься высоты.

Вместо ответа Том раскинул руки в стороны и взмыл в воздух. Без метлы. Позёр. Приблизившись к её лицу, он ехидно протянул:

— Мне не нужны... вспомогательные средства, чтобы получить желаемое.

Он щёлкнул её по лбу. Это мог бы быть милый жест, если бы не столь высокомерное исполнение. Джинни позволила своему раздражению проявиться в виде наигранного крика ярости, сделав вид, что падает, и в последний миг, нащупав нить равновесия, повисла в воздухе вниз головой.

«В самом деле, — подумала она, — полёты без метлы, очарование без любовных зелий, магия без палочки. Раздражает».

— Может, научишь и меня?

В ответ Риддл насмешливо приподнял брови. Ах да, слизеринский принцип: ты мне, а я — тебе. Что можно было предложить такому таланту, как он? О, кажется, Джинни знала.

— А если взамен на чары Патронуса?

Видеть, как в глазах Мистера-Идеального-Старосты пропадает насмешка и проступает раздражение, забавно. Даже у всемогущего Тома Риддла есть область магии, в которой он всё-таки ей проигрывает.

Автор: FieryQueen

Вы когда-нибудь задумывались, что случается после того, как сказка закончена? Когда Прыгливый горшок извергает наружу всех проглоченных жителей деревни, и наступает новый день? Как живется колдуну в этой деревне? Не смотрят ли на него жители теперь ещё более косо и не затаили ли обиду? Наверняка ведь затаили. Могли потом и скотину отравить, и дом случайно поджечь.

А что случается с Красавицами, полюбившими Чудовищ, вы задумывались? Мама мне эту сказку на ночь не читала — чистокровные мы или где? — а вот Гермиона её как-то пересказывала от нечего делать, когда мы с ней сидели у пруда за нашим домом и полоскали ноги в воде. И присовокупила, конечно, своими умозаключениями — только это мне не слишком пригодилось. Чудовища не меняются, сказала она тогда, и, на самом деле, с годами это все понимают, но продолжают тешить себя иллюзиями, что их-де безграничная любовь спасет их заблудших избранников из тьмы.

Ха-ха! Я представляю, что бы сказал Темный Лорд, вздумай я ему рассказать эту сказку. Быть бы мне немедленно и жестоко осмеянной, но я не расстраиваюсь — я ведь не такая дура, чтобы рассказывать Волдеморту сказки. Это все больше его прерогатива. Рассказывать сказки, от которых всех уже тошнит, и ничего не делать толком.

Я увлажняю кожу кремом и только слегка трогаю помадой губы; сбрызгиваю шею духами. С Волдемортом никогда не угадаешь — прицепиться он к твоему внешнему виду сегодня, или найдет какой другой объект для насмешек. Вот бы нашел. И вообще, нашел себе кого-то, готового впредь выполнять все его капризы. Потому что я больше не готова. Все, кончилась Джинни Уизли. Не осталось совсем.

Я выхожу из спальни и неохотно бреду по коридору, как на эшафот. По обе стороны от моей головы в рамочках висят белобрысые предки хозяев дома. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не показать им язык. Не приличия ради, вы не подумайте, только чтобы потом эти пижоны голосистые, не бегали за мной по всем особняку, перепрыгивая из картины в картину — а их тут прямо бесчестное количество — с требованием извинений. Плавали, знаем. Завел бы себе уже какой-нибудь свой домик. Ну или даже домишко. Можно было бы хоть иногда ходить голой и расслабленной. Хотя о чем это я? Расслабленной дома у Темного Лорда. Ха!

— Ты сама не своя, что-то случилось, Джиневра?

Тёмный Лорд прерывается посреди длиннющего монолога — я, если честно, уже и нить потеряла — и смотрит мне прямо в душу. Надо же, забота какая! Я сглатываю. Мерлиновы кальсоны, вот что мне стоило не выглядеть так уныло? Я незаметно вытираю взмокшие ладони о мантию, и отвожу взгляд. Но он своими ледяными пальцами поднимает мое лицо за подбородок, вынуждая вновь смотреть на него. Ненавижу, когда он так…

…делает.

— Ничего не понимаю, что с тобой?

Мне хочется завопить, заголосить, выплюнуть из себя всю эту зловонную черную жижу, но я держу её за зубами. Нет уж, пусть лучше отравляет меня изнутри, чем окончательно убьет, будучи озвученной.

Я уже давно сообразила, что с помощью легиллименции он может увидеть лишь реальные поступки и происшествия. Мысли и чувства он считать не в состоянии. А если даже считывает порой, то часто ошибается в интерпретациях. Потому что для него это всё далеко и непонятно. Словно вы инопланетянин и пытаетесь рассказать ему, что солнце бывает не одно, а, скажем, три, а ходить удобнее всего задом наперед.

Хотите я расскажу вам, что случается, когда тупая Красавица добровольно обрекает себя на объятия Чудовища? Однажды она может очнуться и понять, что находится посреди гребанного ничего, что Чудовище никогда не было тем, кем она считала его, но зато выжрало ее изнутри — её молодость, красоту и слепое влюбленное рвение, — и ничего не предложило взамен. Ничегошеньки.

Автор: July_Sunset

Не нужно закрывать глаза, чтобы ощутить, как сквозь лучи сияющего солнца пробивается тоска и боль. Говорят, что после самой тёмной ночи всегда следует рассвет. Но что, если поднимающееся в небе солнце только сильнее обжигает рваные душевные раны, и ничто не приносит покоя: ни дни, ни ночи?

Солнце в зените, нервы на пределе. Джинни, задыхаясь то ли от жары, то ли от какой-то неясной причины, идёт на кухню. Она берёт немного чайных листьев из тканевого мешочка, который покоится в тёмном дальнем углу полки, кладёт в чашу и заливает кипятком. Джинни ненавидит чай. Она всматривается в парящие над поверхностью чашки узоры, и на мгновение она видит то, чего видеть не должна.

Джинни единственная, кто в семье ненавидит чай, а причина, по которой он застревает в глотке, проста: Том. Том Риддл чай любил. Когда-то Джинни считала его лучшим другом, глупо, да… но в действительности она ничего о нём не знала. Разве что всякий бесполезный мусор — Том однажды говорил, что приют не мог себе позволить роскошь отпаивать содержанцев чаем. «Чаем», которым сироты запивали мерзкую сопливую кашу, в приюте называли травяные настои. «Наверняка они собирали и заваривали траву прямо из-под своих грязных ног», — презрительно отзывался Том.

Настоящий чай он впервые попробовал в Хогвартсе — и вскоре каждое утро он стал начинать с него.

«Выбравшись из слизеринских подземелий, было приятно взять в руки чашку… Это, знаешь ли, на самом деле довольно успокаивающе. Слизерин встретил меня прохладно, и всё же в такие моменты я осознавал: даже ледяные взгляды сокурсников не в силах меня поколеблить».

Пару раз он с горечью говорил о том, как бы желал ощутить его вкус. А она, как дура обещала, что придумает что-нибудь, они вместе ещё насобирают целую коллекцию, и Том непременно опробует каждый сорт.

…Время пить чай, какую марку вы предпочитаете теперь, Лорд Волдеморт?

О том, что вскоре ей предстоит воочию убедиться в том, что о своих чайных слабостях Том, оказывается, не лгал, Джинни даже не подозревала.

Автор: July_ Sunset

Держать перо в руках после всего случившегося для Джинни было пыткой.

Когда летом после первого курса ей пришлось нагонять учебную программу, она не прикасалась ни к перу, ни к чернилам — папа раздобыл стопку маггловских тетрадей, карандаши и шариковые ручки. Однако Джинни знала, что лето однажды кончится, а в Хогвартсе за использование маггловских письменных средств её засмеют.

Приглашение Билла провести в Египте отпуск всей семьёй было неожиданным и очень Джинни обрадовало. Было бы и вовсе здорово, если бы мама и Перси оставили её в покое и отстали с дурацкой учёбой, но Джинни не смела возмущаться.

Это была её и только её ошибка доверять незнакомцу. Логично, что, находясь большую часть года не в себе, её успеваемость была далека от идеала. Если бы Дамблдор не отменил экзамены, Джинни их бы и не сдала. Какая-то часть Джинни радовалась, что ей так повезло, но другая предпочла бы всё завалить и больше никогда не возвращаться в Хогвартс.

И повинуясь этой трусливой и гадкой натуре внутри себя, Джинни придумала план: изображать полное непонимание магических дисциплин, чтобы окружающие пришли к выводу, что она не способна продолжить учёбу.

Это удавалось с трудом, потому что ей было стыдно изображать дурочку и неловко обманывать маму — вместо достижения поставленной цели Джинни не могла думать ни о чём, кроме того, какая она гадкая.

Поэтому она пыталась загладить вину и на самом деле учиться. Она даже пыталась взять в руки перо и снова начать писать, как и подобает настоящему магу — чернилами на пергаменте…

Но их запах пробуждал воспоминания о том, как она, дрожа от восторга, днём и ночью строчила послания своему «другу», едва веря в то, что, оказывается, есть в мире такая потрясающая штука, как настоящая дружба, и всё это происходит с ней взаправду. Джинни придумала себе образ идеального друга, и Том Риддл полностью ему соответствовал. Больнее всего было то, что, наверное, только он один и мог бы соответствовать этому идеалу.

Обмакнув перо в чернильнице, Джинни, словно наяву, увидела Его в капле на кончике пера — Том смотрел на неё в ответ своим жуткими тёмными глазами, утягивая за собой в черноту.

Джинни почувствовала, что снова умирает.

…Теперь она пользовалась только карандашами. Благородные намерения о смелости и достоинстве угасли, и Джинни вернулась в первоначальному плану.

Когда с ней занимался Перси, изображать тупицу было как-то проще.

Будучи в гостях у Билла, старшие братья каждый вечер отправляли родителей развеяться, и поэтому почти каждый день отпуска с ней занимался Перси, а не мама. С Перси можно было лучше обдумать стратегию поведения и потренироваться в актёрской игре — Джинни надеялась, что этого времени хватит, чтобы понять, как вести себя перед мамой и заглушить голос собственной совести.

Чего она не ожидала, так это того, что в один прекрасный день Перси взорвётся от негодования. И в порыве гнева — на её ли тупость или на своё неумение объяснить материал как следует — уронит чернильницу. В тот миг, вместе с растекающейся по столу вязкой и чёрной лужей, ей казалось, из тела вытекает и её жизнь. Зловещая тень Тома нависла над ней; Джинни не могла даже закричать.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем чернота отступила и тень, выцветая, уступила место бледному лицу взволнованного Билла.

Весь оставшийся отпуск Билл следил за ней. Да, как бы резко Джинни не поднимала взгляд, как бы быстро не оборачивалась, Билл успевал сделать вид, что смотрит в другую сторону, но даже если она не пересекались взглядами, Джинни чувствовала его навязчивое внимание, и оно было ей неприятно. Один раз Билл попробовал заговорить о Томе…

Джинни была рада, что он бросил эту попытку после того, как она сказала ему, что не хочет говорить.

— Понимаю, — всё, что ответил он тогда. — Но знай, что, если ты захочешь что-то обсудить — неважно что, например, квиддич, — можешь обратиться ко мне. В конце концов, зачем ещё нужны старшие братья?

В день отъезда Билл вручил ей коробку. Там было перо и набор чернил…

Дурацкая и очень обидная шутка!

— Это Прытко-Пишущее перо, — поспешил объяснится Билл. — Оно заколдовано писать то, что ему диктуют. Так что я рекомендую тебе отставить уроки каллиграфии и заняться дикцией.

Бояться чернил глупо. И в конце концов, Джинни переборет этот нелепый страх, прошлое оставив в прошлом, однако смущённый взгляд Билла и то, как в её разбитом сердце возродилась робкая надежда, она будет помнить всегда.

Автор: FieryQueen

Драбблы, связанные единой темой, но сюжетно-независимые.

I

…Слова доносятся до меня, когда красное больное солнце падает в воды Адриатического моря. Я слышу их через время и пространство, последним лучом умирающего светила развеивают они на секунду мрак уходящего дня. Мрак моей почти-не-жизни.

«Я люблю тебя, Том».

Я представляю губы, которые могли бы шептать их. Две створки воспаленно-розового — приоткрытая раковина беззащитного моллюска. Я воображаю облик — танцующую весну на гребне Албанских взгорий. Я жажду, жажду, чтобы эти слова повторялись вновь и вновь, успокаивая мою изорванную, израненную, иссушенную душу.

«Я люблю тебя, Том», — снова и снова повторяет голос. Завыванием зимнего ветра, шумом летнего моря, осенним гомоном птиц. Я поклялся себе найти ту, что так долго, так упорно звала меня. Потому что преданность — едва ли не самое редкое из человеческих достоинств.

…— Ты звала меня, и я пришел.

— Я не звала, — говорят розовые губы.

Но губы лгут. Лишь глаза говорят правду. В глазах — больное солнце падает в объятия темного моря, в глазах — свет гаснет, а из тьмы раздается лай трехголового пса.

— Звала, и я пришел, — повторяю с нажимом.

Кожура трескается, а кроваво-красные гранатовые зерна рассыпаются с упругим стуком и своим цветом гармонируют с полыханием волос. Они катятся и манят — возьми хоть одно. Тонкая рука тянется и несмело касается моей груди.

Но и одного зерна достаточно — только попробуй на вкус.

— Живой, — шепчут доверчивые розовые губы.

Солнце тонет в море, цербер успокаивается под ласковой рукой хозяйки и приветливо виляет хвостом.

И нежные податливые губы от гранатового сока терпкие.

II

…Мир пронизывает символизм. Я смотрю на тебя и вижу красные гранатовые зерна, и расцветающие по весне цветы, и молодые зеленые ростки, оплетающие могучие стволы деревьев, взбирающиеся по коре ввысь. Я хочу забрать тебя себе, украсть, присвоить; запрятать в самую глубокую бездну, посадив рядом на цепь чудовище для охраны, чтобы никто не дотянулся, не услышал твой звонкий смех и нежный голос, чтобы не увидел твоих ярко горящих рубинами и золотом волос, не замер, пораженный легкостью твоего шага. Мне хочется вознести тебя на самый высокий помост, на трон, чтобы освещала ты своим светом мрак моих подземных чертогов, чтобы вдоволь любоваться твоей красотой, сокрытой от чужих глаз.

— Мой Лорд, светает. Мне пора.

— Не уходи больше, Джиневра. Я не желаю.

— Мне не стоит оставаться, мой Лорд. Я останусь — и вы будете подозревать меня в заговоре, в шпионаже. А я буду несчастна вдали от родных. Разве нам плохо вот так, мой Лорд?

Я чувствую, что ты права и не права одновременно. Я знаю, что расставания лишь усиливают радость от встреч, но долго ли я ещё смогу выносить эту твою непокорность, неприсвоенность, преступную независимость?

Я смотрю на тебя и не помню, какие планы и стратегии заставили меня вычленить тебя в толпе. Все они сгорели в жаре, танцующем меж ребер, и осели пеплом на кончиках твоих белых пальцев, на крыльях пушистых ресниц.

…Всего пара гранатовых зерен сгубила богиню. А сколько нужно зерен, чтобы убить бога?

Автор: FieryQueen

I

Декабрь в этом году пришёл быстрее, чем Джинни ожидала. Ещё вчера желтые октябрьские листья вмерзали в хрусткий прозрачный лед, а уже сегодня выпал первый снег и наступила зима.

В декабре Джинни всегда теряла покой, переставала спать по ночам и становилась сама не своя. Газеты всё чаще пестрели тем, как шаг за шагом — медленно, но неотвратимо — на магическую Британию наступала тьма. Джинни читала и слишком хорошо знала, кто виноват в этом.

Холодный ветер за окном не давал ей забыть, высвистывая его имя — Того-кого-не-следует-поминать-вслух.

В декабре всё напоминало Джинни о нём: скрип шагов по снегу, запах чернил, пёстрые перья на скользких ступенях совятни. Он — Тот-кого-нельзя-вспоминать. Даже мысленно. Но она помнила всё равно, не могла не помнить. И не только в декабре.

Когда же тревога совсем захлёстнула Джинни, оседая тоской в снедаемом чувством вины сердце, он вновь прислал розы. Неуместно яркие в декабре. Неуместно шикарные в скромной спальне для девочек. Ослепительные, как капли крови на снегу. С острыми, как чувство раскаяния, шипами.

Он прислал цветы, который год поздравляя Джинни со своим вторым и первым — эта ирония ему особенно нравилась — Днем Рождения. Их общим праздником.

Том Реддл всё ещё помнил о том, что Джинни Уизли помогла ему возродиться. Помнил и не давал забыть ей.

II

— Что с тобой стало? — сощурившись, она вглядывалась в его темное лицо, обтянутое тонкой пергаментной кожей, красные горящие глаза и тонкий, чуть изломанный нос.

Не спешила приблизиться, чтобы взять у него из рук новый букет, который в этом году он, впервые с того дня, как воскрес, решил подарить ей лично. В конце концов, это её последний выпускной год в Хогвартсе, а он и так долго ждал.

А она изменилась. Он с удовольствием отметил плавные округлые формы, горделивую осанку, волосы цвета раскаленной в горниле руды, спускающиеся к тонкой талии, которая угадывалась под охватывающей фигуру мантией.

Ему нравилось.

— Жалеешь, что больше не увидишь смазливого красавчика, а Джинни? Люди так малодушны: если внешняя оболочка их устраивает, то не так и важно, что кроется за ней. Смоляные кудри и воолокие глаза, чувственный рот и широкий разворот плеч — вот и все, что им нужно. Никто не хочет подумать о душе. Они охотно будут обманываться внешней красотой.

— Твою душу не спасет ни одно симпатичное лицо, Том… — протянула она со скользнувшей насмешкой в карих глазах.

«Пусть говорит подобающе», — прошипел раздраженный змеиный голос прямо ему на ухо. Том отмахнулся от него. Успеется еще, сейчас есть вопросы поважнее.

— Только не говори мне о морали, о доброте и благородстве — эти разговоры навевают на меня скуку. Все эти никчемные материи годны только для тепличных залюбленных мамкой детишек.

— Это не пустые слова. Это то, что позволяет нам оставаться людьми.

Она пожала худыми плечами под простой тканью темной мантии.

— А ты, я смотрю, готовилась к нашей встрече? Может быть, даже мысленные дискуссии проводила? Ждала меня, признайся?

На хорошеньком лице Джинни отразилась досада. Том улыбнулся, мысленно оставив первый раунд за собой. Змеиный голос в голове негодующе цокнул: ему претило столь явно демонстрируемое увлечение. Но Том и тут отмахнулся: он будет делать так, как считает нужным, и потерпевшие поражение от годовалых детей Тёмные Лорды ему не указ. Тем более, тот и так подпортил его возрождение, слившись с ним и принеся с собой влияние многочисленных темно-магических экспериментов и проклятий, исказив воскрешенные черты Тома.

— Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? Ты ведь и так добился всего того, чего хотел?

— Как это почему, Джинни, дорогая? Именно твоя любовь позволила мне ожить в Тайной комнате. Моргана побери, неужели Дамблдор не ошибался? Первый и единственно известный магической науке случай материализации крестража без соответствующего ритуала! А мне нравится владеть уникальным. Быть уникальным. Впрочем, как и чувствовать себя живым. Бери цветы, дорогая, не упрямься. Я говорил тебе, что ты прекрасна?

III

— Не стой на пороге, давай помогу снять мантию.

Джинни была не привычна к такому чересчур обходительному обращению, и не знала, что чувствовать по этому поводу: смущение или признательность. Она позволила снять с себя мантию, неловко перехватывая букет роз.

— Какой смелый выбор платья. Но должен признать, тебе очень идет, — сказал Реддл, чуть улыбаясь. Джинни немедленно пожалела, что осталась без глухой зимней одежды.

— Очень смешно, Том. — Джинни перекатила на языке его имя, словно пробуя его на вкус. Так, пожалуй, было ещё приятнее, чем писать его. — Особенно, если учесть, что его прислал мне ты. Хотел, чтобы я соответствовала твоему чувству прекрасного?

— И ты соответствуешь, — ответил Том, кидая быстрый взгляд, охватывающий фигуру Джинни с головы до ног. От этого взгляда она почувствовала, как покрылась пятнами её шея и запылали щеки. Последние сомнения о его намерениях были вынуждены наконец оставить Джинни. Наверное, зря она позволила себе прийти сюда, в кафе мадам Поддифут, и, более того, подняться к нему в снятый номер.

— Ты обедала? Я заказал всего понемногу из здешнего меню. Вина?

Наконец он отошел вглубь комнаты, приглашающим жестом махнув в сторону небольшого застеленного белой скатертью столика у окна, выходящего на главную улицу Хогсмида. По ней толпами сновали школьники, и Джинни не спешила приближаться, словно боясь, что её заметят снаружи. Взмахом волшебной палочки Том откупорил темно-зеленую бутылку вина. Джинни сделала пару шагов к центру номера, рассматривая узкую спину Тома под хлопком белой рубашки, а потом повертела головой по сторонам. Номер был небольшой, но довольно уютный. Широкая двуспальная кровать немедленно притянула её взгляд и отчего-то заставила залиться ещё большим румянцем. Джинни ненавидела эту свою особенность — краснеть от любой мелочи. Хотя соседство в опасной близости с Томом Реддлом и кроватью вряд ли можно было назвать такой уж мелочью.

— Если честно, у меня не так много времени. Посещения Хогсмида разрешены только до шести вечера. А потом надо вернуться в Хогвартс, иначе будет переполох.

— Времени полно. Я же не предлагаю тебе напиваться, — насмешливо протянул Том, наливая в бокалы вина.

Джинни всё-таки аккуратно подошла к столику. Том галантно придвинул ей стул. Букет роз, источающих медовую свежесть, он пристроил в вазу, стоящую тут же, на столике.

— Сначала цветы и платье, теперь обед, что дальше, Том?

— А дальше, я бы хотел выяснить, как сильно ты меня любишь, — обескураживающе прямолинейно заявил он, усаживаясь напротив и нагло улыбаясь.

— С чего ты взял, — Джинни хотела было возразить, но поняла, что было бы действительно глупо сейчас отрицать то, что именно её любовь вернула его в этот мир, заставила покинуть плен старого дневника, поэтому благоразумно добавила, — что я до сих пор тебя люблю?

— Ну давай, расскажи мне, насколько померкли твои чувства, когда ты узнала правду?

Когда дневник исчез, Джинни даже не сразу поняла, что случилось. И не понимала ровно до той поры, пока Том не прислал ей письмо, которое пометил инициалами «Л.В.». А если честно, она не верила ещё дольше, много дольше. Пока родители наконец не принесли весть, что Волдеморт неведомым образом воскрес. И тогда она уже точно знала причину.

Том моментально считал её растерянность с лица и, чуть прищурившись, спросил:

— Так ты не сказала им, верно?.. Не смогла признаться, что оживила Темного Лорда из мертвых? — на лице у Тома появилось веселье. — Я думал, ты отважнее.

— Да, не сказала! Не сказала! — Джинни разозлилась и, отшвырнув от себя салфетку, вскочила на ноги. — Но не только потому, что чувствую вину, оттого что оживила самого ужасного человека на свете, а потому, что чувствую н е д о с т а т о ч н о вины, что ты ожил! Ясно тебе?

Голос противно зазвенел от слез. И Джинни отвернулась от Тома, чтобы хоть как-то сохранить лицо и, напротив, не видеть его — слишком спокойное и только слегка насмешливое.

— Конечно, малышка. — Тяжелые ладони легли ей на плечи, и уверенно развернули к себе. На доли секунд он вновь смотрел в её глаза, а потом наклонился, касаясь губ глубоким тягучим поцелуем. Словно ураган пронеся внутри у Джинни, который подхватил и потащил ее куда-то навстречу, к нему, к Тому. Как сорвавшийся с дерева лист ветер уносит в неизвестность.

В мрак и темноту подступающей зимы.

Потом Том немного отстранился и добавил:

— Если честно, именно на такой ответ я и рассчитывал. Что между нами все по-прежнему.

Между ними не было все по-прежнему. Джинни все ещё каждой клеточкой тела жалела, что пришла, что не выбросила старую истертую книжицу, нашедшуюся однажды среди вещей, жалела, что Том не желает оставить её в покое. Но у неё не было сил отказаться от этой встречи.

Не было сил отказаться от Тома.

Автор: FieryQueen

Моя мать была недалекого ума женщина. Это я сейчас отчетливо понимаю. Влюбиться в такое чудовище, как мой отец — это умудриться надо. Да, в нем есть несомненные достоинства, этого никто не отрицает, но стоит вглядеться в него поближе… Да даже если не вглядываться — невооруженным глазом все видать, так сказать.

Я давлюсь смешком и едва не выплескиваю на утреннюю газету воду с лимоном, которую заказал.

Я все прокручиваю в голове, что ей скажу, как увижу. Наверное, спрошу её: как она могла? Как она могла так поступить со мной? Бросить меня с ним один на один? Который год я уже её ищу? Десятый? А она умело замела следы. Настоящая лисица. Ну да другой она быть и не могла.

Отец мне никогда о ней не рассказывал. Все, что я знаю — в основном, от Рабастана. Сказал, что не было в ней ничего особенно примечательного — девчонка, как девчонка. Вот только волосы… Настоящий пожар. И горящие глаза. Ну ещё проклятием могла приложить так, что даже отца улыбка трогала, а это задача не из легких.

А вот когда огонь потух — тут-то всем и стало понятно, что дело дрянь. Всем, кроме отца. А, может, и ему тоже было понятно, да только какое же ему дело до чувств окружающих? Никогда не было.

Я даже спросил у Рабастана: так, может, околдовал он её? Для него это, должно быть, раз плюнуть.

«Женщины — очень странные существа, гораздо более странные, чем ты можешь себе представить», — ответил мне Рабастан. Он, наверное, и не женился никогда поэтому. И мне тоже не особенно хочется, хотя отца такой расклад вряд ли устроит. Наследие Слизерина, так его за ногу. А я ведь даже в Хогвартсе не учился, что мне до этого наследия? Но не Дельфи же отдуваться теперь. От сестрицы никто наследников не требует — толку с неё!

Вообще, Рабастан меня убеждал не держать на мать зла. И как он с таким пацифичным мировоззрением вообще к отцу прибился? Рассказал, как трижды мать сбегала со мной, и как ее возвращали, наказывая всё строже, тут даже и отец заметил, что что-то не так. Да её бы просто убили на следующий раз, и дело с концом. Это всем уже очевидно стало, и ей тоже, думаю. И тогда наконец она ушла одна, а уйдя, видимо, как-то особо хитро выжгла Метку и словно в Лету канула. Может, и вовсе отсекла руку, как отсекла прошлое — лисицы так делают, чтобы вырваться из капкана. Как сказал Рабастан: «Каркаров от зависти в гробу переворачивается. То есть, переворачивался бы, будь у него гроб, а не посмертная прописка в Трансильванских болотах», — поправил он сам себя и заржал.

Наконец к лавке напротив планирует женщина на метле. Остроконечная шляпа прячет волосы, и широкая мантия надежно скрывает весь облик, но я все равно жадно вглядываюсь в её фигуру, стараясь запечатлеть каждую деталь и понять, так ли её представлял. Женщина ловко для её возраста спрыгивает с метлы, и отпирает лавку торгующую квиддичными принадлежностями. Я одним глотком осушаю стакан и поднимаюсь из-за стола.

Я так и не решил, что ей скажу. А, может, и не надо ничего ей говорить? Вон отец своему ничего говорить не стал. Может, оно и правильно?

Я сжимаю волшебную палочку до боли в запястье и толкаю дверь лавочки. Колокольчик звенит, и женщина оборачивается от прилавка с широкой улыбкой.

— Здравствуй, мама, — говорю я, наблюдая, как улыбка гаснет на широком веснушчатом лице.

Автор: FieryQueen

Том знал, что он уникальный. Он мог двигать вещи, не трогая их, мог заставить животных делать то, что хочет, не дрессируя. Мог ранить, если хотел. Да, он не ошибался. В его жилах струилась магия. Струилась, делая его… обычным в Хогвартсе, таким, как все. Ещё и попавшим на Слизерин, где все смотрели на него, как на грязь под ногтями.

До тех пор пока ещё могли, конечно.

Джинни хотела попасть в Хогвартс, начиная с тех пор, как помнила себя, ведь именно он забирал у неё братьев, и по их рассказам был просто чудесным, небывалым местом. Все так и было на деле, конечно. Вот только вместо приключений, о которых рассказывал Рон, была только бесконечная зубрежка и бесполезное превращение спичек в иголки. И потерянность оторванного от дома человека, который все никак не поймет, к чему же ему пристать теперь. Что считать домом и кого — своей семьей.

Том в итоге сумел стать уникальным и в мире волшебства, а Джинни нашла самых верных и преданных друзей, которые всегда подставят плечо. Но оба они пришли к одному неутешительному выводу (помимо того, что Хогвартс был одновременно очаровательно-разочаровывающим местом ): в конечном счете магия не решает толком ни одну из житейский проблем, а добавляет ещё новых, потому что человек всегда остается человеком и плодит неприятности одним своим существованием. Об этом знали Меропа Мракс и Лили Поттер, об этом знал Альбус Дамблдор и Северус Снейп. Об этом теперь знали Том Реддл и Джинни Уизли.

Автор: FieryQueen

Малое зло, большее зло — что предпочтительнее?

Джинни не знает. Она знает лишь то, что такую жизнь она точно не выбирала. Значит ли это, что возможность выбора — лишь иллюзия?

Можно потратить половину утра, решая какое платье надеть — красное или черное, — но не иметь сил повлиять на что-то действительно важное. Осознание этого сковывает Джинни, не хуже наручников на запястьях. А, может быть, оковы не на руках, но только в голове?

— Черное, малышка.

Джинни задумчиво улыбается и проводит рукой по изящными темным кружевам, а потом смотрит на Тома. Безупречная белая рубашка над воротом чёрной мантии с иголочки, начищенные ботинки, длинные пальцы, барабанящие по подлокотникам кресла, в котором он, развалившись, сидит. Его тяжелый пристальный взгляд скользит по ее груди, прикрытой лишь чашечками лифчика, по голому животу и ажурному краю чулок.

— Как скажешь, дорогой.

Тому нравится всё контролировать: её, своих Пожирателей, всю магическую Британию. И кто она такая, чтобы перечить ему?

Если бы Джинни только могла выбирать между малым и большим злом. Что бы она выбрала? Чтобы Том умер в Тайной комнате, не сумев осуществить свой план и использовать в воскрешении смерть Гарри, а ее как приманку? Или чтобы Поттер был жив, а Том — остался лишь бестелесным пленником дневника? Но зато она сама свободна и вольна идти куда захочет, думать, говорить, делать и носить то, что хочет, а не полностью зависеть от прихотей Тома. Было бы в таком случае это малым злом — или добром? — для неё лично, но большим благом для всей магической Британии в целом?

Том встает из кресла и, подойдя вплотную, проводит рукой по её лопатке, пояснице, бедру. Кожа под его прикосновением покрывается мурашками — от страха или возбуждения, Джинни не пытается разобрать. А когда он, развернув ее за плечи, целует в губы, все мысли улетучиваются из головы, оставляя ее звеняще-легкой и успокоительно-пустой. Чтобы вернуться и вцепиться в виски с новой силой, как мантикора в заблудшего путника, стоит только за Томом тихо притвориться двери.

Когда Джинни была соплячкой, то сложные вопросы её не волновали. Её волновали только оценки по трансфигурации, мантии из комиссионного магазина и то, что Гарри даже не глядит в ее сторону, а братья словно не помнят, что у них вообще есть сестра. Маленькие никчемные обиды полнили ее сердце, выливаясь смазанными буквами на желтоватых страницах пергамента в старом дневнике. Тогда Том был единственным, кто предложил ей свою дружбу. Или иллюзию дружбы? Как сейчас предлагает иллюзию любви.

Джинни спускается по широкой лестнице, стук каблуков скрадывает ворс ковра. Чем ближе она подходит, тем слышнее шум голосов и звуки музыки. Том и их близость — иллюзорная или настоящая? — и теперь всё, что у нее есть. Джинни упустила из виду тот момент, когда он окончательно отсек от нее все ниточки, которые связывали ее с кем-то или чем-то, кроме него. Тот момент, когда ее мир схлопнулся на нем, его чувствах, мыслях и идеях.

Он стоит почти в центре обширной светлой залы, окруженный чиновниками, аристократами и прочими лизоблюдами всех мастей. Не просто стоит, а будто бы возвышается над толпой. Его прямой строгий профиль золотит свет сотен свечей, делая его чуточку неземным. Джинни встает рядом, не встревая в разговор, лишь произнося дежурные приветствия и протягивая ладонь для поцелуев особенно старомодным магам.

— Красный тебе к лицу, моя маленькая бунтарка, — говорит Том, наклоняясь к самому ее уху.

Джинни опускает взгляд, не в силах вытерпеть насмешку в его тёмно-синих глазах.

Теперь остаток вечера она будет гадать: сумела ли она всё-таки настоять на своем или красное платье всегда было выбором Тома, предугадавшего её реакцию? Вопросы, вопросы... Миллион вопросов без ответа кружится вокруг нее изо дня в день, медленно, словно пары ртути, отравляя все вокруг и сводя с ума.

Зло — это зло. Меньшее, бо́льшее, среднее — всё едино, пропорции условны, а границы размыты. И Джинни предпочитает между ними не выбирать вообще.

Автор: FieryQueen

Это было упоительно прекрасно. Он перебивал её, не давая вставить ни слова, и писал, писал, захлебываясь чернилами, сладковатый запах которых словно проникал в ноздри, вызывая тошноту; слова теснили друг друга, буквы — всегда такие аккуратные — смазывались от желания говорить, от желания вылить все то, что годами бурлило в груди и никогда, никогда не находило выхода.

«Честно говоря, Гарри, мне всегда удавалось очаровывать нужных людей. Поэтому и Джинни излила мне свою душу, и её душа оказалась именно тем, чего я желал. Я становился сильнее и сильнее, питаясь её самыми глубоко запрятанными страхами, самыми тёмными тайнами. Я становился могущественней, намного могущественней, чем маленькая мисс Уизли. Достаточно могущественным, чтобы начать открывать мисс Уизли некоторые из моих тайн, отдавая ей маленькие частички моей души»…

Доверие.

Понимание.

Принятие.

Все эти понятия не были ему знакомы. Только не ему выпускнику приюта Вула — самого ужасного места на земле. Волчонку с волчьими повадками. Хищнику среди хищников. Змеенышу среди змеиного выводка. Но с ней в эти слова как будто вдыхалась жизнь и смысл. О, может, и хорошо, что Джинни Уизли не суждено выжить — знать так много о лорде Волдеморте — непозволительная роскошь, блажь, которую он позволил себе и за которую ей придется заплатить. Вот только…

«Конечно, сначала она не осознавала, что с ней происходит. Это было так забавно. Вот бы ты увидел её новые записи в дневнике… Они стали куда интереснее…

Маленькой глупенькой Джинни понадобилось много времени, чтобы перестать, наконец, доверять своему дневнику. В конце концов, она стала что-то подозревать и попыталась от него избавиться».

Зависимость от себя, которую он прочно насадил Джинни, причудливо извиваясь, вдруг стала и его зависимостью тоже. Зависимостью от возможности быть выслушанным — услышанным — зависимостью от ещё совсем по-детски всеобъемлющей восторженности. Слепой, но такой необходимой.

Нет, определено это проклятие с отложенным действием — тик-так, тик-так! — проклятие, которое туманит мозг, делая его до отвратности сентиментальным. Он должен избавиться от этого… Смерть — лучшее лекарство от сердечного дискомфорта. Всегда была. Или, может… есть какой-нибудь другой способ?

«Дорогой Том, мне кажется, я теряю память. Моя мантия вся в петушиных перьях, и я не знаю, как они туда попали. Дорогой Том, я не могу вспомнить, что я делала в ночь Хэллоуина, но кто-то напал на кошку, а я вся вымазана в краске. Дорогой Том, Перси всё время говорит, что я вся бледная и сама не своя. По-моему, он подозревает меня… Сегодня произошло ещё одно нападение, а я не знаю даже, где я была. Том, что мне делать? Мне кажется, я схожу с ума… Мне кажется, что это я на всех нападаю, Том!»

А ведь у него скопилось немало сил, немало сил, отданных ему Джинни Уизли. Да-ром. Просто за капельку его участия. Даже если она избавится от дневника, у него хватит сил и автономности отыскать нового «собеседника». Ведь что может Джинни сделать крестражу — только избавиться от него. Или же… Да, риск разоблачения был. Но это была блажь, для которой Том решил рискнуть. Прихоти свои он всегда тщательно исполнял. Иначе, ради чего еще жить?..

«Все правильно, Джинни. Наконец-то ты все осознала. Это ты открыла Тайную комнату».

Беги, спасайся… дуреха. Беги, чтобы остаться живой. Беги, чтобы уже никуда никогда не уйти…

…после его возрождения.

Как Автор: July_Sunset

I

Видеть Тома Риддла, увлечённого кем-то, было необычно. Видеть, как новенькая пересела спиной к слизеринскому столу в Большом зале — ведь от взглядов Тома ей, наверное, кусок в горло не лез, а такой бледной и худой девчонке еда необходима, — так же было презабавно.

— Ты только погляди на него, — пробормотал Абраксас, ненавязчиво наклонившись к придурку-Блэку (рядом был только он, Лестрейдж по выходным спал до полудня, а Абраксасу очень хотелось поделиться своими наблюдениями), — наш староста сходит с ума от любви.

Глаза Блэка насмешливо засверкали, а щёки раздулись, как у жабы, в попытке сдержать смех. Хвала Мерлину, он справился. Чтобы в следующее мгновение сказать во весь (хорошо, что этим утром за завтраком собралось немного людей) голос:

— Эй, Риддл, можно задать тебе вопрос?

— Нет, — тут же отозвался Том. Но остановило ли это Блэка?

— Когда ты уже признаешься ей?

Малфой прикрыл глаза и осторожно отодвинулся подальше от этого идиота, решившего совершить не иначе как самоубийство... И это звучало не менее забавно — Малфой вообще любил разные забавные ситуации, что угодно, что развеет бесконечную скуку, при условии, если за этим можно наблюдать со стороны, не вмешиваясь.

— Прости? — мягко переспросил Риддл.

— Я спрашиваю, когда ты расскажешь ей, — Альфард кивнул головой в сторону гриффиндорского стола, — о своих чувствах?

— Мне кажется, ты что-то напутал. Я не понимаю, о каких чувствах ты говоришь, — по-прежнему мягко проговорил Риддл.

— Нет, это неправда, — сказал Блэк довольно уверенно и даже нагло для будущего, как подумал Малфой, трупа.

— Что ж, ты меня раскусил, — Риддл склонил голову в наигранном почтении. — Я посылал флюиды, безответно, так что более продолжать не буду.

Том сейчас... пошутил?

«Флюиды, серьёзно? Флюиды?» — подумал Малфой. Как оказалось, вслух. Мордред, как неосторожно!

— Это когда часами таращатся в затылок. Говорят, девушкам нравится, — великодушно пояснил Блэк.

Малфой приподнял брови в ответ на насмешливое выражение лица Блэка, после чего пересёкся глазами с обманчиво-расслабленным Томом. Они втроём синхронно перевели взгляд на Джинни.

Раздался хлопок: Джинни шумно закрыла книгу и встала из-за стола. Недовольно посмотрев на их троицу, она сурово поджала губы и направилась к выходу из Большого Зала. То, что ей как-либо нравились флюиды Тома, было незаметно.

Бедняжка, не съела ни кусочка, опять. Такими темпами она рухнет в обморок от недоедания в одном из коридоров.

…И будет до жути забавно, если её, обессиленную, "спасёт" Риддл!

Почувствовав на себе недовольный взгляд Тома, Абраксас поспешил убрать со своего лица каким-то — несомненно предательским — образом появившуюся ухмылку.

II

Отработка была досадной мелочью, но для репутации идеального студента подобное являлось пусть не смертельным, но ощутимым уколом. То, что отработку назначил Дамблдор, ощущалось, как плевок в лицо. Ему, старосте Слизерина — Наследнику Слизерина — прилюдно назначили отработку. Конечно, Том знал, как вывернуть ситуацию так, чтобы оказаться в выигрыше. Он натравит на эту дуру весь Хогвартс и она непременно пожалеет о том, что сделала. А после натравит и Василиска, нужно лишь сделать так, чтобы напоследок она поняла: кто и за что. Эта мысль его воодушевила.

Краем глаза он посмотрел, как рыжая истеричка вполне себе спокойно драит пол. Кто бы мог подумать, что эта же вечно бледная тень совсем недавно накричала на Лейстрейнджа, после чего повернулась к Тому и наслала на него свору проклятых летучих мышей. Попытка прощупать родственницу Дамблдора, перетянуть её на свою сторону и использовать против него, провалилась. Шансы были неплохие — Том видел, что они с профессором не ладят. Но, видимо, старый придурок успел её обработать, иначе по какой ещё причине она так агрессивно настроена на любое проявление дружелюбия со стороны Тома.

Том, хотя и не ожидал нападения — ведь по факту не поладила Джинни именно с Лестрейнджем, руки же Тома были чисты — разумеется, атаку отразил. Однако запах обугленной плоти поджаренных летучих мышей преподаватели, пришедшие на ужин в Большой зал, нашли неаппетитным.

— Ты не умрёшь, если просто спросишь, — вдруг проговорила она, нарушив тишину. Джинни повернулась, глядя ему в глаза, и Риддл отбросил тряпку, которая со смачным всплеском погрузилась в грязную воду в ведре. Его позабавил выбор её слов: ты не умрёшь.

«Конечно, — подумал он, — ведь это будешь ты».

— Вместо того, чтобы пытаться залезть мне в голову, ты мог бы просто спросить.

Тома выбор её слов вновь удивил. Нет, ну не могла же она знать... Том использовал легиллименцию очень аккуратно, старался не проникать глубоко в чужие мысли. Эта дурочка имеет в виду Лестрейнджа, которого он подослал к ней, ведь так?

— Некоторые люди могут найти мои вопросы бестактными, — протянул Том, и Джинни хмыкнула в ответ.

Если она и в самом деле почувствовала, как Том применял к ней легиллименцию, то о бестактности вопросов можно было не беспокоиться — вряд ли это оскорбит сильнее, чем попытка проникнуть в разум. Однако у неё в любом случае не было доказательств, значит, сделать она ничего не могла, и всё по-прежнему было в порядке. И всё же... всё же Тома насторожила попытка Джинни пойти на контакт, а своей интуиции он привык доверять.

— Этого ты не узнаешь, пока вопрос не задашь.

— И ты, конечно, просто так возьмёшь и честно ответишь? — Том склонил голову к плечу, одарив Джинни ледяной улыбкой.

— Так тебе нужны гарантии моей честности? Или тебя беспокоит моя щедрость? Если второе, то я уверяю тебя, что всё не «просто так». — Она отзеркалила его жест и улыбку. — Око за око, зуб за зуб. А за один ответ на твой бестактный вопрос ты платишь ответом на бестактный вопрос с моей стороны.

Том иронично приподнял брови.

— Конечно, я не настаиваю, — она примирительно подняла руки ладонями вверх. — Но в таком случае, пожалуйста, прекрати свои манипуляции, они ни к чему хорошему не приведут. — Её взгляд слишком наигранно упал на собственные наручные часы, и она вдруг вскрикнула. — Всемогущий Мерлин, меня же ждёт Миртл!

— Твоя отработка ещё не окончена, — процедил Том, когда она, пройдя мимо него, направилась к двери.

— Полезно иметь в покровителях заместителя директора Хогвартса, да?

Она даже этого не отрицает? Том стиснул зубы, поражаясь откровенной наглости. Проклятая семейка, как же он их обоих ненавидел.

— Не все же из нас являются Наследниками Слизерина, в любой момент способными спустить Василиска на неугодных.

...Что?

Скрип двери, брошенное напоследок «Советую обдумать каждый свой вопрос как можно тщательнее, Том Риддл», и болезненная пульсация в голове. Том ощутил себя так, будто на него свалился валун, расплющив по земле. Когда он немного оправился от шока и обернулся, в аудитории уже никого не было.

Автор: FieryQueen

«Глаза очерчены углем,

И капли ртути возле рта.

Побудь натянутой струной

В моих танцующих руках⁽¹⁾».

— Шире, — строгий окрик раздался прямо у Джинни над ухом и она покорно расставила ноги на высоких каблуках пошире. Голос тут же одобрительно проворковал, рождая по телу сладкую дрожь: — Умница. А теперь — руки.

Джинни вскинула кисти рук вверх, и запястья обвила шелковая веревка, зафиксировав их в таком положении. Она слегка качнулась вперёд, приноравливаясь к стойке, и тут же внутреннюю чувствительную поверхность бедра без предупреждения обжег хлесткий удар плетки. Джинни вскрикнула.

— Громче, — вновь скомандовал чуть хрипловатый голос одновременно с новым ударом — не слишком сильным и не слишком слабым — ровно таким, как она любила. С новым ударом у Джинни вырвался не столько вскрик, сколько протяжный скулящий стон.

— Я знаю, что тебе не терпится, малышка, но ты должна меня уговорить сделать тебе приятно…

Джинни вновь качнулась назад, запрокидывая голову и стремясь разглядеть мужчину, раз за разом остающегося неузнанным и невидимым глазу.

— Но-но! Ты нарушаешь правила и будешь наказана, — с неодобрением сказал голос.

Прохладная лента легла на глаза, отрезая полутемную спальню от взора Джинни. Пара размашистых шлепков на этот раз широкой ладонью пришлась на оголенные ягодицы. А острые зубы чувствительно вцепились в мочку уха, вызывая внутри нетерпеливую дрожащую волну.

— Ну? — прохладные сухие ладони прошлись вдоль живота вверх-вниз, дразня и едва касаясь. Кожа зудела под этими прикосновениями, желая большего — более откровенных касаний, более близкого контакта. От возбуждения у Джинни поджимались пальцы на ногах, а внутренности сжимались болезненным спазмом.

— Прошу вас! — Джинни сглотнула. Во рту стало мучительно сухо.

Все оставшиеся чувства теперь были обострены до предела. Джинни казалось, что она ощущает давящее присутствие за спиной, чувствует жар, от которого поднимаются тонкие волоски на коже.

— Просишь что?.. — насмешливо протянул мужчина.

— Пожалуйста, быстрее, — вновь почти проскулила Джинни.

Она опять подалась назад, прижимаясь к твердому мужскому телу сзади.

«Одет», — с сожалением поняла она. Ей так немыслимо хотелось оказаться с ним кожа к коже, почувствовать привычный ритм сердца и мускусный запах. Мужчина хмыкнул где-то рядом с ухом, на мгновение до хруста прижимая Джинни к себе и тут же отпуская.

Гладкая кожа ремня охватила горло Джинни, звякнула пряжка, чуть сдавливая кадык, щелкнул карабин, а затем цепь начала, позвякивая, наматываться на кулак. От одного этого звука мурашками покрылась вся спина Джинни. Цепь натянулась почти до предела, запрокидывая голову, фиксируя общее выгнутое положение её тела, а в горячее и уже невыносимо влажное лоно вошли два пальца, надавливая на переднюю стенку. Стон, такой громкий, что эхом отлетел от стен, сорвался у Джинни с губ, перекрывая мокрые убыстряющиеся звуки двигающихся пальцев. Подстроившись под ритм руки, так же натягивалась и ослаблялась цепь, а небольшая асфиксия усиливала и без того предельно острые ощущения. Когда ноги больше уже не в состоянии были держать Джинни, и она грузно повисла в путах, закашливаясь от впившегося в шею ошейника, её вдруг подхватили под талию. Натяжение веревок и цепи ослабло. От предвкушения долгожданного слияния закатились глаза, а спина непроизвольно выгнулась немыслимой дугой, тесно прижимая её бедрами к мужчине во тьме.

…— Джинни, проснись! Они здесь! Они нас нашли!

— Но как… — начала было она, с трудом вырываясь из оков тягучего сна. Тяжелая нега сжимала её своими кольцами, как змея, не отпуская. Тело все ещё сводило недовольной судорогой от прекращения будоражащего танца из похотливых мокрых звуков и пошлых комментариев, которые произносились ей прямо на ухо горячим, завораживающим шепотом. Пожалуй, слова заводили Джинни ничуть не меньше действий. Воистину говорят: женщины любят ушами.

Джинни усилием воли стряхнула с себя остатки сна и без дальнейших слов нащупала под подушкой сумочку с заклинанием невидимого расширения и всем необходимым, упакованным в ней. В том числе и диадемой Кандиды Когтевран, которую они нашли, но так и не смогли ещё уничтожить. Затем скатилась с кровати, надевая ручку сумки через плечо.

Невилл стоял рядом в наспех накинутой мантии, Луна судорожно прикрывала рукой округлившийся живот. Нападение в ее положении было чрезвычайно опасным. Все вместе они взялись за руки и попытались трансгрессировать. Не вышло. Над деревушкой Сент-Моус в Корнуолле, где стоял их невзрачный коттедж, явно растянули антитрансгрессионный купол.

Ругнувшись, Джинни метнулась в соседнюю спальню, где был припрятан неактивированный портал. И тут входная дверь слетела с петель.

Луна, Невилл и Джинни вновь взялись за руки и задействовали портал — старую столовую ложку. Они уже почти перенеслись из коттеджа, но кто-то прицепился вслед за ними. Их выкинуло посреди Нового леса в южном Хемпшире в паре метров друг от друга. И сразу же полетели заклинания. Пожирателей мгновенно стало больше — каким-то неведомым образом преследователь в белой маске успел вызвать подкрепление.

Джинни оборонялась, как могла, но под натиском заклинаний ее оттеснили с полянки вглубь леса. Она хотела переместиться назад, попытавшись оказаться опять рядом с Невиллом и Луной, но ей не позволили, рывком вытаскивая из трансгрессионной воронки. Джинни на мгновение увидела красные глаза прямо перед собой. Страх прошил всю её с ног до головы. Если здесь был сам Волдеморт — их дела были очень и очень плохи. Уже особенно не думая о чем-то, как животное, движимое одним лишь желанием выжить, Джинни вырвалась из захвата и кинулась между деревьями, совсем отрываясь от Невилла и Луны, надеясь только, что друзья сумеют отбиться.

Джинни корила себя, что они слишком долго засиделись на одном месте; расслабились. Прикрываясь маскировочными чарами, даже выходили в деревню на подработки время от времени. Но Луна ждала ребенка, а, значит, ей нужен был относительный покой хотя бы на время беременности. Мерлин, так Джинни и знала! Но как бы она могла им запретить?..

Преследование не отставало, Джинни трансгрессировала и опять кто-то в последний момент ухватился за неё. Она снова оказалась на поляне, на которую их ранее выбросил портал. Но та уже была пуста: ни друзей, ни Пожирателей смерти. Не оглядываясь, Джинни сорвалась в бег, устремляясь вперёд и больше не рискуя трансгрессировать из-за возможного расщепления. Над головой блеснула молния, и небо вдруг прорвалось ливнем. Тонкая ночная рубашка, в которой она бежала, не успев даже накинуть мантию после пробуждения, мгновенно промокла, холодным коконом прижимаясь к коже.

Прямо перед ней из воздуха вновь материализовалась высокая темная фигура, и из-под надвинутого капюшона блеснули яростные глаза. Сердце сдавило в груди безотчетным ужасом. Джинни не успела притормозить и на всех парах врезалась в стоящую фигуру, аккурат в расставленные объятия.

Ливень усиливался. Капли проникали сквозь ветви деревьев с гулким тревожным шелестом. Стекали по лицу и распущенным волосам. Мокрая рубашка неприятно облепляла тело: высокую вздымающуюся грудь, мышцы пресса, ноги и… о, Мерлин. Джинни даже думать об этом не хотела. Мужчина, поймавший её, отстранил Джинни от себя, не отпуская цепких ладоней с плеч.

Перед Джинни был лорд Волдеморт, собственной персоной.

Взгляд его жадно пробежал по её телу, облепленному мокрой тканью, и остановился на полной груди. Джинни даже ничего не успела предпринять, как его рука взметнулась врерёд и крайне нежно, самыми подушечками пальцев коснулась затвердевшего под холодной тканью соска.

— Еще лучше, чем в моей голове, — протянул он, раскрывая рот в жуткой плотоядной ухмылке. Потом, не стесняясь, он сгреб грудь всей ладонью. Его жест казался таким привычным, таким правильным, что Джинни резко сглотнула от накатившего, подобно мягкому прибою, возбуждения.

Этот голос. Услышав первые слова, Джинни не могла уже отпрянуть, разорвать расстояние, помешать ему так бесстыдно её касаться. Это был тот самый голос, отдающий ей приказы в красноватом сумраке призрачной спальни. Все это время Волдеморт был тем загадочным мужчиной, которого она просила не останавливаться, свистяще выдыхая слова проклятий и благословений в плавный сгиб его шеи, прикусывая её зубами и ощущая на языке солоноватый терпкий вкус его пота.

Она так долго убеждала себя, что это просто сны, что и сама поверила в это. Умело закрывая на происходящее глаза, она все больше и больше открывалась ему на встречу, отдавая, вверяя ему себя без остатка, принимая все то, что он в ответ отдавал ей, раскрывая ему свои самые потаенные, самые сокровенные желания. Сейчас полное осознание этого прошлось внутри Джинни подобно урагану. Все заслоны словно перестали существовать, и она на миг поддалась этому привычному тону, этим раскатистым переливающимся ноткам.

С поразительной ясностью она осознала вдруг, что всегда в глубине души знала, кто был этот мужчина во тьме. Слишком уж реальными, осознанными были эти сны; и осязаемым — присутствие.

Ещё со школы Джинни помнила, каково это — быть одержимой Волдемортом. Знала, что он всегда умел вытаскивать наружу ее самые запрятанные мысли и желания. В одиннадцать он разгадал её романтические грезы, заменяя собою тех безликих героев и принцев, которых рисовало её воображение. С каждым новым сном, в котором она видела черноволосого юношу с невыносимо печальными глазами, герои и принцы черта за чертой обретали лицо Тома Реддла.

Но ей больше не было одиннадцать. Все поменялось.

Наблюдая за хрупким совместным счастьем Невилла и Луны, за беременностью подруги — живым доказательством их с Невиллом любви, — сама Джинни все глубже прятала в себе свои собственные чаяния и, чего греха таить, откровенную зависть, не надеясь даже устроить личную жизнь. Со смертью Гарри, Рона и Гермионы от драконьего пламени при попытке ограбить Гринготтс знамя борьбы перешло полностью в их руки с простым посланием: им троим, вместе с Невиллом и Луной, предстояло перенять на себя миссию. Миссию Избранных. И уничтожить крестражи — частицы души Тёмного Лорда, которые удерживали его на земле.

— Ну что, оценила магию крестражей, малышка? Я долго размышлял о связи, которая объединяет воедино все части моей души, и возможности, связанные с этим, просто поражают. Но самое главное: это позволило нам познакомиться поближе.

Тёмный Лорд, не дожидаясь момента, когда она придёт в себя, резко дернул Джинни за талию так, что болезненно напрягшаяся грудь ударилась о его широкую грудную клетку, также облепленную мокрой тканью мантии. Теперь она ясно видела: Волдеморт, как и прежде, умело сыграл на её слабостях и желаниях через связь с её душой, которая установилась через диадему. Диадему, что Джинни все чаще и чаще «забывала» передавать Невиллу на хранение…

— Держи друзей близко, а врагов — ещё ближе, Джиневра.

У Джинни вырвался вскрик, который он тут же поглотил, накрывая своим ртом её губы. Джинни почувствовала, как обмякло тело в его сильных руках, будто ноги разом отказались ей служить. И она закрыла глаза, буквально на секунду забываясь в этом невероятном чувстве. Обретения. Воплощения фантазии в жизнь. И, Мерлин, как же он был прав: это было определенно лучше, чем во сне. Тугие жилистые руки приятно напрягались под её пальцами, а жадные губы целовали так, будто хотели съесть её, захватывая даже подбородок. Она буквально чувствовала это невероятное, совершенно осязаемое желание, волнами исходящее от него, и которое захватило и её тоже. Волдеморт вдруг подхватил Джинни под ягодицы, чтобы существенная разница в росте не мешала им, и тяжело привалил её к стоящему рядом дереву. Джинни обхватила его бедрами, под промокший тканью мантии ощущая его горячее возбуждение. Губы Волдеморта прошлись вдоль бившейся жилки у неё на шее, оставляя влажные, всасывающие кожу поцелуи, от которых всё внутри скручивалось в щекотный узел. Руки Тёмного Лорда при этом хаотично блуждали вдоль её тела, лаская…

Нет, не хаотично! Джинни пронзило озарением, как молнией, ощущение сладостной нереальности происходящего слетело с неё. Она поняла, что его руки пытаются нащупать ручку её сумки, все ещё висящей через плечо. Джинни мгновенно сориентировалась и, опустив ноги, скатилась вниз, больно ободрав спину о древесную кору. Несмотря на то, что она была всё ещё зажата между деревом и Волдемортом, ей удалось извернуться и что было сил зарядить ему коленом в пах. Он вскрикнул от неожиданности и боли и на мгновение отпрянул. И именно этого мгновения ей хватило, чтобы трансгрессировать.

Но не смотря на то, что ей удалось в этот раз физически уйти прочь, Джинни как никогда отчетливо понимала: она в западне.

1) «Глаза очерчены углем» Пикник.

Вернуться к тексту

Автор: FieryQueen

Небольшая сайд-стори к фику «Блуждающие в лабиринте». До сих нежно люблю героев из него. https://fanfics.me/fic122086

Пейринг второстепенный: Драко Малфой/ Джинни Уизли (односторонний).

— Только не говори, что удалил фотографии! Том нас убьет…

Драко нервно сглатывает и думает, что в случае с его начальником это может быть даже не фигурой речи. Мистер Реддл выглядит как человек, который способен не только нажать на курок, но и хладнокровно прикопать где-то посреди Хайгетского леса. Впрочем, едва ли он сам будет этим заниматься.

Драко представляет, как Виктор Крэбб, для друзей просто Викки, или Ганнибал Гойл пакуют его тело в полиэтиленовый черный пакет — не факт, что целиком, — и бросают в огромный багажник роллс-ройса. А затем, насвистывая под нос кантри, едут по дороге.

— А, вспомнил! — Драко вспотевшей ладонью ударяет себя по лбу и лихорадочно щелкает мышью, находя вожделенную папку. В ней — Реддл улыбается своей высокомерной, но обаятельной улыбкой, окруженный детьми и медперсоналом на открытии крупнейшего в столице онкологического центра.

Джинни облегченно выдыхает над ухом и наконец плюхается на стоящее рядом кресло, придвигаясь так близко, что от её легких цветочных духов Драко в голову заползают какие-то неподходящие щекотные мысли, и он незаметно старается восстановить дистанцию. Джинни отбирает у него мышь и лихорадочно листает фотографии вверх-вниз, опять придвинувшись и касаясь острой коленкой. Не в силах терпеть эту пытку, Малфой назад отнимает мышку со словами:

— Эй-ей. Она вообще-то денег стоит. Угробишь, и что потом?

Джинни фыркает и раздраженно откидывается на стуле, злобно смотря на Драко. Он, не спеша, снимает колпачок флешки и вставляет её в разъем системника. И начинает так же медленно перетаскивать фотографии. С возрастающим злорадством Малфой чувствует, как Джинни сверлит его висок взглядом, но поворачивается к ней, лишь когда заканчивает свою импровизированную пытку.

— Мог бы и по e-mail кинуть, — Джинни недовольно забирает флешку, едва касаясь его раскрытой ладони. От этого легкого прикосновения её горячих пальцев Драко будто пронзает ознобом, но он сохраняет на лице прежнюю снисходительную усмешку.

— И это вместо «спасибо»?

— Спаси-и-ибо! — ехидно протягивает Джинни. Потом резко откатывается на крутящемся стуле и встает со словами: — Ну ладно, мне пора. Ещё материал надо в репортаж подать.

Прежде чем она выходит, Драко успевает озвучить вопрос, давно крутящийся в голове:

— Джин, а почему мистер Реддл называет тебя Ариадной?

По тому, как стремительно Джинни оборачивается и краснеет, Драко понимает, что спросил он что-то очень личное, что-то, не предназначенное для чужих ушей. Но, справившись со смущением, она отвечает:

— Потому что я его путеводная нить.

Пока Малфой непонимающе смотрит на неё, не зная, шутит она или говорит всерьёз, распахивается дверь, и появившийся в проеме Реддл сообщает:

— Джинни, выступление уже через два часа, пора выезжать.

Она идет к мистеру Реддлу, и Драко любуется ее ровной спиной и узкой талией; её округлой выдающейся попкой, обтянутой строгой черной юбкой и даже не без удовольствия замечает тонкий поясок чулок, который становится виден через разрез юбки. Хорошо, что Реддл смотрит только на неё, и Драко, спохватившись, отводит от Джинни взгляд. В который раз он отмечает, что всегда холодные, словно льдинки в блю кюрасао, глаза начальника теплеют, стоит тому только завидеть Джин. Драко с сожалением разворачивается назад к компьютеру.

— Сейчас, только фотографии выберу для репортажа, хочешь посмотреть?

— Давай. Драко, сходи за кофе. Та арабика, которую вчера привезли, ни на что не годится.

— Хорошо, мистер Реддл.

Малфой торопливо идет вдоль по Стрэнд и размышляет о том, что если Ариадна держит в руках нить, а Том Реддл на Тисея никак не походит, то тот, кого Ариадна являет миру из тьмы лабиринта — должно быть, минотавр. И хорошо бы, Джин умела управляться со своим рогатым чудовищем.

Пока Драко стоит в очереди в небольшой кофейне, у него в голове крутится мысль, что как же это, черт возьми, унизительно, что он, Драко Малфой, сын крупнейшего банкира в стране, должен таскать кофе всяким выскочкам. Но после того, как в конце девяностых финансовые активы, доверенные мистером Реддлом отцу, едва ли не полностью прогорели, тот вскользь упомянул лишь: ещё повезло, что жив остался. И его, Драко, задача молча делать то, что велят, и не создавать ни отцу, ни Реддлу лишних проблем. Тот едва различимый страх, с которым отец отзывается о Реддле, заставляет задуматься, насколько законопослушно предпочитал тот вести свои дела раньше. Но в глубине души Драко не сильно хочет знать ответ.

«Ладно, — снисходительно решает про себя Малфой, — выиграв грядущие выборы на пост мэра Лондона, Реддл наверняка захочет баллотироваться в Премьеры. А уж быть помощником такого человека — не зазорно. А там и в собственное политическое плавание можно пуститься».

Когда мысли возвращают Драко вновь в прохладный офис мистера Реддла, то ущемленная гордость, амбиции и недовольство отступают, а сердце будто сдавливает холодной жестокой рукой. Боже, неужели он и в самом деле влюбляется в жену босса? Катастрофа.

Где-то на краю уха снова начинает играть кантри, а воображаемая тяжелая ладонь Викки Крэбба с пальцами-сосисками опускается Драко на плечо со словами: «Ну как же так, парень?», произнесенными расстроенным отеческим тоном.

Драко раздраженно смахивает с экрана телефона сообщение от Астории с напоминанием о завтрашней встрече, думая, что совершенно не в состоянии сейчас с ней общаться и делать заинтересованный вид. В это время его размышления прерывает вопрос:

— Вкусный тут кофе, приятель?

Драко поднимает голову и видит невысокого паренька в кожанке, который заинтересованно глядит на него. Черные взлохмаченные волосы, мешковатая одежда и нелепые круглые очки заставляют Драко тут же скривиться пренебрежительно, а звание «приятель» вовсе и сразу подмывает дать резкую отповедь. Но очередь уже почти подошла, а вступать в конфликт с каким-то доходягой — явно не то, что тайм-менеджмент прописал. Поэтому громко вздохнув и навесив на себя самый высокомерный вид из всех возможных, Драко цедит через губу, сразу давая собеседнику увидеть свое нежелание разговаривать:

— Приличный в меру того, что ты можешь почувствовать своими неразвитыми рецепторами.

Парень вежливо оскаливает губы в улыбке, не принимая укол на свой счёт, чем очень Драко расстраивает.

— А я вообще кофе терпеть не могу, — доверительно сообщает он.

У Малфоя вырывается смешок на эту нарочитую беззаботность.

— Так что же ты тогда тут забыл, приятель? — копирует он тон своего собеседника.

— Ну надо же хоть как-то глаза продрать, а то вообще… — парень демонстративно зевает, будто иллюстрируя свои слова. — А меня, кстати, Гарри зовут…

Не успевает Малфой даже рта раскрыть, чтобы сообщить назойливому Гарри, что ему, в общем-то, до лампочки, как его там зовут, как парень произносит:

— А ты Драко Малфой, я знаю. Приятно познакомиться!

Он с дружелюбной улыбкой протягивает вперёд руку для рукопожатия, но взгляд зеленых пронзительных глаз становится цепким и неприятным. И Драко прошивает нехорошее предчувствие. Он слегка косится на выход, на очередь, которая уже практически подошла, затем снова на протянутую руку.

— Что тебе надо? — не очень-то вежливо роняет он, продолжая игнорировать протянутую руку.

— Минуту твоего внимания, Драко. Ты ведь у Томаса Реддла работаешь?..

Автор: FieryQueen

Мы продвигались на юг. Выжигали капище за капищем проклятого Анурака. Предавали огню селение за селением: жрецов и даже мирных, отказывающихся уступать без боя своего кровавого бога. Но на просторах Ойкумены не могло быть более для него места. Поэтому мы выдернули жалость из своих сердец, как гребец освобождает весло от намотавшихся на него водорослей, чтобы плыть вперед. С огнем и мечом старые боги должны были покинуть наш мир, уступив место Богу единому. Великому змею. Я чувствовал это так же сильно, как чувствовал любовь к своей жене и подрастающим сыновьям. Как чувствовал свой долг перед вверенными мне людьми и перед своей совестью.

Но я поплатился за свои идеалы, и за ту кровь, которая обагрила мой меч и руки.

Я хорошо помню тот день, когда покидал родной дом. Моя милая ласковая Реджена вышла проводить меня во внутренний двор замка. Ее огненно-рыжие волосы развевал свежий ветер, и солнце золотило пряди. Она ждала третьего ребенка, и мы мечтали, чтобы это наконец была девочка. Чтобы унаследовала улыбчивое лицо матери, усеянное веснушками, и ее веселый добрый нрав. И когда пришла весть о том, что жрецы Анурака убили мою семью, вероломно пробравшись сквозь замковые стены, я почувствовал, что солнце закатилось за горизонт и отныне больше не встанет.

Зеленое на серебряном — цвет жизни, даруемой Великим змеем, и свет его мудрости — развевались знамена нашего Бога на всём пространстве, куда дотянулся меч Империи, но не было радости в моем сердце, а была лишь тьма. Ничто не радовало меня, как прежде. Ничто не вызывало во мне отклик. Не знал я более покоя.

И я стал искать путь все исправить, все изменить. Я зарылся в магические книги, в трактаты — выписывал свитки и волшебников со всего света. Мои черные волосы поседели, а лоб оголился — годы утекли сквозь пальцы, как вода, а я и не заметил. Магия стала частью меня, заструившись по жилам, но и она не помогала. И тогда я прибегнул к последнему средству — обратился к жрецам Анурака. И именно там я и обрел свой шанс на искупление. Только старый Бог оказался достаточно сильным для настоящего чуда. О, злая ирония!

Миры открылись передо мной — многие и многие сотни миров, куда я входил, словно в двери комнат. Я преодолевал тысячи тысяч миль, годы и эпохи. Я примерял на себя чужие жизни. Чужие мысли и чувства становились моими собственными. Я узнавал мою Реджену из толпы незнакомых лиц, из списка ничего не значащих имен. Будь она дочерью противоборствующего вельможи или сестрой милосердия, идущей за вражеским войском — нигде не могла она укрыться от моего ищущего взора.

И везде — везде! — я собственными руками губил ее — ту, кто была мне дороже всех. Ту, кто доверял мне, и кому единственному мог доверять я.

Мир, в котором я оказался теперь, был пронизан магией, словно кровеносной системой.

Волшебство беспрепятственно бежало по моему телу, нити его пронзали и темное безобразное пространство вокруг пульсирующими силой сосудами. Звуки, запахи, мысли и чувства — в этот раз все пришло ко мне далеко не сразу. Как капля за каплей известковая вода образует сталактиты в пещерах, выстраивалась моя новая жизнь, новая судьба. Вместе с образами старого замка, так похожего на тот, что был когда-то мне домом, приходили воспоминания о чужой жизни, полной горечи, ярости и потерь. И в этот миг я вновь даже не узрел, но почувствовал ее. Еще совсем юной девчонкой, как тогда, когда мы впервые встретили друг друга, а наши родители сговорились о будущей свадьбе.

Моя жизнь — как и в десятках жизней до этого — полностью зависела от жизни Реджены. Моей Джинни — так звали ее в этом лишенном осязания мире, в этой темноте, что разгонялась лишь яркостью ее горящих глаз. Как бывало теперь всегда — мои собственные чувства мешались с другими, чуждыми до неприятия. Я испытывал радость от встречи и горечь от заточения, злость на одолевающих меня врагов и судьбу и нежность к неистово тянущейся навстречу душе, брезгливость от детской неловкости и наивности и надежду на счастливый исход. Все эти эмоции мешались во мне, подобно несовместимому коктейлю, толкая к новой пропасти.

Как и прежде, безжалостная судьба кинула на чаши весов мою мечущуюся амбициозность, жажду власти и признания, отчаянное желание не кануть в темноту — и ее жизнь. Чужая злая воля вступила в схватку с моей. Жизнь и смерть схлестнулись в противостоянии, и я был вынужден покинуть тот мир незадолго до краха — злой рок, ведущий меня всю жизнь, был почти сломлен, но ценой уже моей собственной жизни.

Я провел еще бессчётное количество лет и попыток. И тогда, когда силы мои почти оставили меня, я вновь очутился в старом величественном замке, что пронизывал насквозь знакомый уже мир, подобно оси.

Вновь кипела битва. Вновь магия струилась вокруг. Вновь ярость и жажда признания захлёстывали мое сердце. И я снова увидел ее.

Мою Реджену.

Мою Джинни.

Я едва разглядел ее в сражающейся толпе, среди вспышек заклинаний и мелькании людей. И я понял вдруг, что к этому моменту и вели меня все перемещения, все превратности и удары.

Больших потрясений не способно было выдержать мое усталое сердце. Смех проклятого Анурака, упившегося наконец моим отчаянием, свершившего свою изощренную месть, раздался в ушах.

Я отбросил от себя всех, кто посмел стать на моем пути. От мощных волн заклинаний, исходящих от меня, враги и союзники падали, как пешки на шахматном поле. Я шел вперед, впервые сумев полностью сломить чужую волю и подчинить себе чужую судьбу. Руки мои, сквозь года и эпохи, радости и горести, наконец сомкнулись вокруг Реджены — вокруг Джинни, — чтобы никогда более не отпустить. А впереди уже зияла воронка портала.

Всходило солнце, ослепительным золотом заливая все вокруг, как в тот день, когда я оставил мою Реджену. Но больше такой ошибки я не совершу. Портал закрылся за нашей спиной, возвращая нас назад.

Возвращая домой.

Автор: AleXabet

Насколько одна женщина-соперник может быть опаснее и сладкоречивее всех соперников мужчин?

Накануне в темнице и сейчас, по дороге на плаху, Люциус Малфой мучался этим вопросом. Самым страшным было то, что он сам привёл эту девку к Тёмному Лорду. Сам поспособствовал становлению их нерушимой связи...

Именно лорд Малфой, желая уничтожить ничтожество-Артура, не раз встававшего на его пути, подсунул ей дневник господина. Он был уверен: артефакт такой силы сотрёт долгожданную дочь недруга в порошок. Кто мог подумать, что из ужаса Тайной комнаты она восстанет, подобно птице-феникс?

Уже забылось происшествие в Тайной комнате, в битве за Хогвартс погиб Гарри Поттер, но Люциус снова свёл пути Тёмного Лорда и младшей Уизли. Он лично привел её в поместье, для развлечения повелителю. Это должно было уничтожить надоедливую семейку. Но девка для плотских утех заняла место по правую руку Тёмного Лорда...

Хотя чему удивляться? Когда ты сам перевоплощался ни раз? Был верным солдатом Тёмного Лорда, был серым кардиналом Министерства Магии, стал правой рукой лорда Волдеморта. Почему же не допускал мысли, что не один ты способен менять шкуру?

Не было для Люциуса секретом, кто заронил зерно сомнения в его верности, кто указал Лорду на его досадные промахи. Именно она, принесённая им самим в дар повелителю, уничтожила его...

— Лорд Люциус Малфой, высочайшее повеление Тёмного Ло...

— Макнейр!

Насколько позволяли магические путы, Люциус поднял голову. На пороге стояла она.

Джиневра Молли Уизли.

В изумрудных шелках и дорогих украшениях. Прекрасная и безжалостная. Подумать только, всего несколько лет назад эта девчонка стояла перед ним на коленях, умоляя отпустить её домой. Заплаканная, в рваной одежде, покрытая синяками, она казалась такой безобидной, раздавленной букашкой, в предсмертной агонии сучившей лапками. Да только кто, кроме него, сейчас помнит об этом?

— Миледи, зачем вы здесь?

— Господин позволил мне самой казнить этого изменника.

— Но, миледи...

— Кто ты такой, чтобы мои слова сомнению подвергать, мясник? — холодно произнесла девушка.

Не удержавшись, Люциус фыркнул. Кто мог подумать, что проведя в этом поместье всего пять лет, нищенка-Уизли научится так говорить? Кто мог подумать, что она научится плести интриги лучше любого аристократа?

Макнейр поклонился и поспешил скрыться из камеры. Давние враги остались одни.

— Могли ли вы, лорд Малфой, представить себе, что когда-нибудь мы с вами окажемся в подобной ситуации? Вы, казначей Тёмного Лорда, окажитесь в шаге от смерти из-за глупой маленькой девочки? Всего одна ошибка... и все ваши слова, все заверения отравлены сомнением.

Джиневра говорила о неудачном покушении. Тогда Тёмный Лорд отказался от всех своих дел, чтобы отужинать с любимой наложницей. Яд в её десерте он расценил как личное оскорбление. Вину удалось повесить на повара, но Джиневра никому не верила. Она смогла внушить Лорду, будто кто-то из приближенных затеял заговор. И повелитель стал сомневаться во всех...

— После этого — совершенно глупая... самонадеянная попытка запугать меня.

Люциус закатил глаза и самодовольно ухмыльнулся. Этот момент он считал своим личным триумфом. Отношения Джиневры и Тёмного Лорда приняли неслыханный оборот. Она смогла убедить повелителя в безоговорочной преданности, и ей вернули палочку, а кроме того сняли все обвинения с её никчемной семейки. Некоторые начали поговаривать о возможной свадьбе... Тогда-то они вместе с братьями Лестрейндж и задумали избавиться от рыжего семейства раз и навсегда. С торжеством Люциус смотрел на полыхающую адским пламенем лачугу, зная, что нанёс девчонке сокрушительный удар в спину.

— Думали, я оставлю своих родных без защиты? — ядовитый голос раздался в голове, и перед глазами замелькали воспоминания девчонки. Он видел, как посреди ночи она вывалилась из камина их лачуги. Разбудила родителей и братьев, вручила им порталы...

Но почему же, она не приблизила их к себе?! Почему её проклятое семейство до сих пор числится пропавшим без вести? Ведь сейчас, когда в родах умерла Беллатрикс Лестрейндж, когда при загадочных обстоятельствах погиб Северус Снейп, не было человека ближе Джиневры к Повелителю. Если только...

— Вы были человеком, который познакомил меня с Томом Реддлом, вы были человеком, который привёл меня в это поместье, — продолжала девушка, смотря сверху вниз на поверженного врага. — Сейчас я хочу вам сказать только одно: спасибо за эту прекрасную возможность отомстить. Обещаю, все — от вашего никчемного сына, до Тёмного Лорда — поплатятся за свои злодеяния. Когда придёт время, я утоплю это поместье в крови всех Пожирателей смерти и самого Тёмного Лорда.

Если бы мог, Люциус забился бы в путах, словно зверь. Если бы мог, он орал бы до хрипоты об измене... Но сейчас он мог лишь смотреть, как из кончика палочки выскакивает огненный лев, как зубы смыкаются на его собственном горле...

Люциус Малфой сам создал своего дьявола. Дьяволицу. Теперь оставалось только принять смерть от её руки.

Автор: July_Sunset

Все в поместье Дамблдора твердили, «какой юный мистер Том хорошенький», что было, по мнению самого Тома, ни разу не комплиментом.

— Вам бы только почаще улыбаться, улыбка делает человека лучше, — повторяла их экономка, миссис Уизли, хотя её мнения по этому вопросу Том не спрашивал. Открыто же проявлять злость он не смел, поэтому надеялся, что хмурого вида будет достаточно, чтобы выразить всю глубину его несогласия.

Прошло уже несколько месяцев, как жизнь Тома Риддла круто изменилась: профессор… доктор Дамблдор по какой-то причине решил принять его под своё крыло. Для многих приютских детей такое событие было бы подарком судьбы, однако Том не был так наивен и ожидал, по правде говоря, худшего. У богатых свои причуды. У богатеньких докторов причуды наверняка ещё причудливее…

Первую неделю Том не мог спать, постоянно ожидая, что Дамблдор заберёт его прямо из кровати на какие-нибудь опыты. Однако этот старик почти не покидал свой кабинет. После того, как Альбус Дамблдор забрал Тома из приюта, мальчик имел честь встретиться с ним лишь один раз: когда Дамблдор вызвал его к себе, чтобы узнать, нуждается ли он в чём-либо. «Книги», — таков был ответ Тома, и Дамблдор удовлетворил его просьбу.

С Дамблдором-младшим Том пересекался в разы чаще. В отличие от своего старшего брата, Абефорт был простоватым… Он постоянно ковырялся в земле и выглядел скорее как садовник, а не человек благородного происхождения.

Большую часть времени Том был предоставлен сам себе: книги и уединение — всё, что ему было нужно. И если с первым благодаря щедрости Альбуса проблем не было, то второе Тому пришлось отвоёвывать, потому что не проходило ни дня, чтобы кто-то из местных идиотов не пытался Тома взбесить. В конечном итоге, он сумел убедить миссис Уизли и всех прочих, что прогулки на свежем воздухе — именно то, что нужно его растущему организму.

На самом деле Том не любил прогулки, особенно, когда на улице было всё ещё холодно, однако надоедливых людей он не любил сильнее. На «прогулку» Том брал с собой книгу, забивался под какой-нибудь куст или дерево, потому что так было теплее и спину не продувал ветер, и наслаждался свободой и отсутствием «юный мистер Том, если будете много читать, глаза испортите» и иных раздражающих речей. Однако теперь его раздражало другое: то, что он прятался под кустом, как крыса, когда поблизости был он — приковывающий к себе взгляд, зловещий и загадочный сад.

Слуги распространялись о нём неохотно, Дамблдор самолично так распорядился. Всё, что удалось выяснить Тому — то, что сад каким-то образом убил хозяйку этого поместья, с тех пор он и стоит запертым десятилетиями, и никто из людей не смеет нарушить его покой.

Том пробовал перелезть через стены, однако те, помимо густого плюща, со стороны сада обросли колючими зарослями, которые, к тому же, портили весь обзор.

Прошло ещё несколько месяцев с тех пор, как Том обрёл новую цель: отыскать вход в Таинственный сад. И лишь благодаря череде удачных обстоятельств он раздобыл ключ, оставалось одно: найти дверь. В сотый раз блуждая вдоль стен, Том увидел, как ветерок, с самого утра гулявший по округе, вдруг усилился и взвился вихрем как раз у садовой стены. Густой плющ, наполовину состоявший из жухлых прошлогодних листьев, наполовину начавший с приходом весны зеленеть, приподнялся, как занавеска. Всего на миг, но этого было достаточно, чтобы Том заметил изящную ручку двери.

* * *

Сад был ещё более странным, чем Том себе представлял. Стены, деревья и ветви увили ползучие растения с шипами, должно быть розы, но Том не был уверен: он недостаточно хорошо разбирался в растениях, а до поры цветения было ещё далеко, чтобы узнать наверняка. Они были везде. Весь сад был увит ими, словно паутиной. Том надломил один из стеблей, с удивлением отметив, что растение полно зелёного сока. Это место, не смотря на царившую атмосферу склепа, было ещё живым.

Том прошёл вглубь. Лишь одно дерево ползучие розы (или чем бы они ни были) не тронули: зловещий старый тис, у корней которого Том заметил камень. Подойдя ближе, он понял, что тот надгробный. «Ариадна Дамблдор», — гласила неаккуратная, будто гвоздём выцарапанная надпись на нём.

Это место было идеальным — кусочек мира, над которым был властен только он один.

* * *

Том добрался до калитки и почти отворил её, когда услышал какой-то странный тихий свист и от неожиданности вздрогнул. Он замер на мгновение, прежде чем решил, что ему нужно знать, что это. Он развернулся и зашагал на звук, который вёл в сторону леса.

Это было нечто необыкновенное. Под деревом, прислонившись спиною к стволу, сидела девчонка и играла на грубо сделанной деревянной дудочке. Она была примерно одного возраста с Томом, но, конечно, при этом не такая угрюмая, как он. Она была довольно опрятная и вся какая-то добрая: щёки у неё были красные, как мак, уши слегка торчали, а волосы были такими рыжими, каких Том не видывал ни у одной девчонки.

На стволе дерева, к которому она прислонилась, сидела коричневая белка и следила за ней; из-за кустов поблизости выглядывал фазан, вытянув шею, а подле него сидели два кролика, нюхая воздух. Казалось, будто все они собрались, чтобы быть поближе и послушать странные звуки, которые издавала дудочка.

Увидев Тома, девочка подняла руку и заговорила почти похожим на звуки дудки, голосом:

— Не шевелись, а то спугнёшь их.

Том стоял неподвижно, одновременно испытывая восхищение и зависть. Девочка прекратила игру и стала подниматься с земли. Её движения были так медленны, что, казалось, она не двигалась вовсе, но наконец всё-таки она встала на ноги. Белка вскарабкалась вверх по дереву, фазан спрятал голову, а кролики пустились бежать прочь, не выказывая, впрочем, никакого испуга.

Девочку звали Джинни. И Том решил познакомиться с ней по одной причине: у всякого властелина должны быть поданные.

* * *

— Но ты ведь ещё придёшь мне помочь, правда, Джинни? — невзначай спросил Том, краем глаза наблюдая за ней.

— Ладно, приду, если хочешь. Только тогда давай договоримся: я буду стараться приходить каждый день, и в солнце, и в дождь. Если мы будем ждать для работы одной хорошей погоды, нам тут с тобой не управиться. Знаешь, я всё думаю, сумеем мы или нет разбудить этот сад. И мне очень хочется, чтобы все у нас с тобой вышло.

— У нас всё выйдет, — уверенно прошептал Том. — Только давай тут не будем делать, как обычно садовники делают. У нас не должно быть всё ровно подстрижено, и ровных дорожек тоже не надо. Смотри, как красиво тут ветви переплетаются.

— Конечно, — немедленно согласилась Джинни. — Не надо тут никаких ровных дорожек и кустиков. Нам надо только сделать так, чтобы было побольше роз и других цветов.

— Верно, — кивнул Том, отряхивая испачканные в земле руки. Запах сырой земли был по-своему очарователен; Тому казалось, что он даже понял, почему древние люди с таким почтением относились к земле, воздавая молитвы и благодарность богиням плодородия. Сам он, конечно, не верил ни в каких богов. Но было что-то особенное в том, что толкает, поднимает и вообще делает вещи из ничего. Из этой неведомой силы сделаны листья и деревья, цветы и птицы, барсуки, лисы, белки и даже люди. Было ли это магией? Если это так, то Том хотел бы стать волшебником, который мог бы управлять всем этим.

Он кинул осторожный взгляд на Джинни. Пожалуй, её можно было бы назвать волшебницей. Или лесной феей? Животные к ней так и липли. Том знал, когда-нибудь и он так сможет, а пока начнёт с малого: оживит это увядающее место.

Эта история была дополнена ещё двумя эпизодами и выложена по-новой, целиком.

Автор: AleXabet

Пейринг (второстепенный): Гарри Поттер/Джинни Уизли

I

Аромат роз кружил голову и вытеснял все мысли об учёбе. Подумать только, спустя столько лет, Гарри Поттер, самый лучший ловец в школе, обратил на неё внимание! Джинни в очередной раз отвела взгляд от собственного конспекта. Букет был неряшливым и словно наколдованным второпях, но это всё равно был первый в её жизни букет от парня! От одного взгляда на цветы сердце сжималось…

— Джиневра…

Её имя прозвучало так же тихо, как скользил по полу атлас профессорской мантии. Но она бы расслышала этот голос, даже находясь на расстоянии тысячи миль. Девушка почувствовала, как могильный холод пробрал до костей.

— Профессор Реддл…

Взгляд мужчины скользнул по раскрытым учебникам, свиткам и перьям… на пару мгновений задержался на розах.

— Как подготовка к СОВ?

Остановилась сразу после победного матча с Когтевраном… с того самого мгновения, как Гарри сгреб её в охапку и поцеловал.

— Повторяю материал за третий курс, профессор.

— Я вижу, — холодно произнёс мужчина.

Все первокурсники с первой встречи боялись заместителя директора и преподавателя Защиты от Тёмных искусств — профессора Реддла. Поговаривали, что в молодости он сам экспериментировал с тёмной магией, оттого лицо его стало походить на обтянутый змеиной чешуёй череп, а глаза напоминали тлеющие на дне бездны угли. Но стоило ему начать первую лекцию, все изъяны словно исчезали с лица. С какой страстью он говорил о чёрной магии, чудовищах и ритуалах… Как до ужаса прекрасно описывал последствия чар. Джинни была готова слушать его бесконечно долго. Профессор её тягу к предмету и отличные успехи оценил по достоинству. Проводил дополнительные уроки, подписывал разрешения на доступ в Запретную секцию…

— Профессор Реддл?

— Джиневра, вы все ещё собираетесь постигать тайны Черной магии? Помните, что для этого вы должны сдать СОВ лучше этой грязнокровки — Грейнджер?

— Я не понимаю…

— Не хочу, чтобы такая талантливая студентка сгубила весь свой потенциал, ради глупого мальчишки, — небрежным движением профессор скинул со стола букет и словно навис над Джинни. — Тёмная магия требует полной самоотдачи… Абсолютно полного подчинения учителю!

Девушка виновато опустила взгляд, чувствуя, как в носу защипало. Расстраивать, а тем более подводить профессора Реддла не хотелось… из всех преподавателей с ним одним она стала близка. На первом курсе, когда выяснилось, что у братьев в школе была своя жизнь, профессор Реддл предложил занять её одинокие вечера дополнительными уроками по Тёмным искусствам. Сначала девочка просто побоялась отказать профессору, но постепенно его увлеченность проросла в неё и стала частью самой ученицы.

— Джиневра… — ледяные пальцы обхватили подбородок и подняли её лицо. — Помни, ты моя… только моя ученица. Никаких мальчишек, тебе ясно?

— Да, профессор…

Забытые розы так и остались лежать на полу, пока магия не развеялась и они вновь не превратились в старые лохматые перья. А Джинни до самой ночи засиделась в библиотеке, заучивая материал.

II

— Это возмутительно! Просто возмутительно! Эту женщину обязаны отстранить от проведения экзаменов после такого!

Джинни безразлично наблюдала за мельтишением Гермионы со своей койки. Кто вообще мог подумать, что по завершению экзаменов СОВ она окажется в больничном крыле?!

Начиналось всё более или менее хорошо. Джинни даже нисколько не нервничала! Ведь сдавала она Защиту от Тёмных искусств. В своих знаниях по этому предмету она была уверена на все сто. Письменная часть экзамена прошла, как по маслу, а вот практическая принесла сюрпризы…

Уже в Большом зале Джинни на пару мгновений оробела, но любимый учитель одним прикосновением вернул уверенность в себе. Профессор Реддл, положив руку на плечо, подвёл её к экзаменатору. Им оказалась отвратительного вида женщина в розовой плюшевый мантии — мадам Амбридж. Даже не дав прочитать билет, она повела Джинни к виварию, где дожидалась выпавшая тварь… Каково же было удивление Джинни, когда перед ней оказалась разъярённая, явно давно не кормленная мантикора! Экзаменатор подвела её к привязанный твари и стала расспрашивать, но не о защитных заклятьях, а о профессоре Реддле. Разумеется, отвечать на вопросы, не относящиеся к предмету, девушка отказалась. Тогда мантикора была спущена с цепи.

— Гермиона, у меня от тебя голова уже кружится!

— Рональд, ты хоть представляешь, что с твоей сестрой могла сделать эта тварь?! Мантикор проходят только на седьмом курсе!

— Но Джин же её победила, — улыбнулся Гарри, приобняв Джинни за плечи. — Не надо драматизировать, Гермиона.

— Эта мантикора могла откусить Джинни руку! Я считаю, профессор Реддл просто обязан подать протест на действия этой Амбридж!

— Как только удостоверится, что с его студенткой всё хорошо, профессор Реддл так и сделает, мисс Грейнджер.

Гермиона едва не подпрыгнула от неожиданности, Рон уронил коробку «Берти Боттс», рассыпав все конфеты по полу, а Гарри резко убрал руку с плеч Джинни. Профессор стоял прямо перед койкой студентки. Как они вообще могли не заметить его появления?!

В палате повисла неуютная тишина, гриффиндорцы нервно поежились. У Джинни же было столько вопросов к профессору! Но задать их при лишних свидетелях она не могла.

— Думаю, мисс Уизли нужно отдохнуть… не пора ли вам возвращаться в гостиную?

Гермиона пожелала Джинни скорейшего выздоровления и, перехватив Рона за руку, поспешила к выходу. Брат едва успел ободряюще сжать ладонь Джинни и ласково улыбнуться. Один Гарри переминался с ноги на ногу у койки, но в итоге, так ничего не сказав, тоже поспешил за друзьями.

— Мистер Поттер! — профессор дождался, когда удивлённый парень развернётся, и продолжил: — Если не можете наколдовать нормально букет, лучше купите цветы девушке.

С этими словами профессор обратил его розы обратно в огрызки перьев. Гарри весь покраснел от стыда, но, ни слова не сказав, вышел из больничного крыла.

— Эти подходят тебе, Джиневра, больше.

Как по волшебству в руках мужчины появился огромный пышный букет маков. Прикрыв глаза, Джинни вздохнула полной грудью. Голова, должно быть, от дурманящий пыльцы, немного закружилась. Эти цветы совершенно точно были настоящими…

— Спасибо. — Немного покраснев, улыбнулась Джинни. — Профессор, почему эта женщина расспрашивала меня о вас?

От ухмылки мужчины по рукам побежали мурашки. Хотя Джинни давно не обращала внимания на экзотическую внешность профессора, выражение его лица в этот момент было жутким.

— Видишь ли, Джиневра… посредственности вроде мадам Амбридж всегда будут преследовать незаурядных магов, таких, как я. Она давно пыталась подловить меня в профессиональном плане или даже уличить в противоправных действиях. Не скрою, некоторое время меня это забавляло. Но сегодня, подвергнув опасности мою лучшую студентку, мадам Амбридж перешла черту.

Джинни опустила взгляд на собственные руки, чувствуя, как щёки её обдало жаром. Слышать похвалу от профессора Реддла даже ей доводилось крайне редко.

— Мои источники в Министерстве недавно сообщили, что от неё потребовали результатов, и Долорес пошла ва-банк, — не обратив внимания на смущение девушки, продолжал профессор. — Видимо, она решила, что, напугав тебя, добудет нужные сведения…

— Но я ничего не сказала, профессор! Ни про наши занятия Темными искусствами, ни про ваши магические эксперименты…

— Я в тебе, Джиневра, не сомневался, — положив руку на сцепление ладоней девушки, заверил профессор Реддл. — А мадам Амбридж придётся взять длительную паузу в своих кознях.

— Паузу?..

— Когда она выходила из Колокольной башни после экзамена, на неё упал один из колоколов, — небрежно бросил мужчина. — Давно рекомендовал директору обновить чары… В любом случае, сейчас она в Святом Мунго и, поверь мне, оттуда выйдет очень не скоро.

По спине Джинни пробежал холодок. Неужели, из-за неё профессор…

— Ни о чём не волнуйся, Джиневра, — ободряюще сжав её руку ледяными пальцами, произнёс мужчина. — Спокойной ночи…

Когда профессор покинул больничное крыло, она пристроила подаренный букет в вазу, где ещё совсем недавно стояли цветы от Гарри, и с сожалением кинула взгляд на разбросанные перья. Она любовалась подаренными цветами до тех пор, пока сладкий морок дремоты не сомкнул её веки. Ночь напролёт ей снились тягучие сны, где они с профессором Реддлом гуляли по полю, усеянному красными цветами…

III

За окном пестрели остатки прошедшего праздника. Меж двух столбов во всю длину растянулся плакат, провозглашавший совершеннолетие младшей Уизли. Под ним помещался длинный стол, на котором остались полевые цветы, а с двух сторон выстроились стулья с забытыми пледами на высоких спинках. В воздухе парили погасшие бумажные фонарики. Весь этот вид навевал на именинницу жуткую тоску.

Джинни с ногами сидела на подоконнике своей комнаты и пустым взглядом смотрела в окно. На душе было зябко, неприятно. Она чувствовала, словно стены комнаты сдавливали её со всех сторон. Сердце щемило так, что хотелось просто уткнуться в колени и плакать. Плакать, совсем как в маленькой. Она понимала, что приглашать профессора было глупо, понимала, что он не придёт. Но почему же тогда было так больно?!

В яблоневом саду ей вдруг почудилось движение. Как будто птица вспорхнула с ветки. Но какого же было её удивление, когда на неё вдруг обратился алый взор. Пришёл!

Не помня себя от внезапного волнения, девушка перехватила свитер на молнии и неловко натянула его прямо поверх ночнушки. Сердце в груди бухало так, что Джинни даже не расслышала своего топота. Со скоростью снитча она слетела с лестницы и выбежала из дома. Сад её встретил неуютной тишиной.

— Профессор? Профессор Реддл!

Джинни зябко повела плечами и поёжилась. Мерлин, это все проклятое воображение.

— Право слова, какого ты плохого мнения обо мне, Джиневра. Неужели я мог пропустить совершеннолетие любимой ученицы?

Девушка развернулась, отчего лёгкий подол на мгновение оголил острые колени. Профессор не изменил себе. На нём была любимая атласная мантия, чёрная, как бездна. Густой туман, затянувший траву, словно расступался перед ним, отчего складывалось впечатление, что маг парит над землёй.

— Но вы его пропустили, сэр, — сложив руки под грудью, заметила Джинни. — Все гости давно разошлись… праздник окончен.

— Признаюсь, мною двигало только одно желание: выразить свое уважение лично виновнице торжества.

Надеясь скрыть смущение, Джинни опустила глаза. Несмотря на всю браваду, никакие формальности её не интересовали. Ей было приятно оставаться с профессором наедине. Казалось, он становился совсем другим. Более свободным…

Привычным жестом ледяные пальцы легли на подбородок и приподняли девичье лицо. Джинни почувствовала, как внутри неё всё сжалось.

— С днём рождения, Джиневра…

Как только холодные губы коснулись лба, сердце девушки на мгновение замерло. И только она собралась сделать шаг навстречу, профессор отстранился.

— Это тебе.

Не сразу поняв, смысл слов, Джинни опустила взгляд. Профессор протягивал ей небольшую коробочку, перевязанную зеленой лентой.

— Спасибо…

— Это реликвия Салазара Слизерина. И в ней… в ней вся моя жизнь. Не потеря. — Джинни на пару мгновений забыла как дышать. Неужели это…? — Надеюсь, остаток каникул пройдёт хорошо. До встречи первого сентября.

Девушка даже рта раскрыть не успела, как профессор обратился сгустком чёрного дыма и взлетел. Уже в своей комнате Джинни распаковала подарок. В нем был золотой медальон с витой буквой «С», выложенной изумрудами, на крышке.

IV

Джинни в приподнятом настроении спешила на дополнительное занятие по Тёмным искусствам. Профессор Реддл обещал раздобыть... материал для создания ифернала. Поначалу даже возможность такого колдовства здорово смутила и даже напугала Джинни. Но профессор сумел убедить ее, что Тёмная магия не терпит щепетильности и излишних угрызений совести. Когда профессор Реддл начинал вещать что-то своим вкрадчивым завораживающим голосом, Джинни теряла всякую возможность прислушиваться к голосу разума.

Поэтому, отбросив сомнения, Джинни просто прочла все, что нашла пол инферналов в запретный секции. И теперь ей терпелось применить свои знания на практике. Слыхано ли дело, чтобы школьница мертвеца подняла?

— Минерва у тебя что-то срочное? У меня...

— Дополнительный урок с мисс Уизли?

Услышал своё имя, Джинни резко остановилась.

— Даже если так, Минерва. Какое твоё дело? — раздраженно откликнулся профессор.

Девушка беззвучно хмыкнула, прикрыв рот ладошкой, предоставив себе обескураженый вид Макгонагалл.

— Профессор Реддл! — взвизгнула, словно разъяренная кошка, их декан. — Джиневра — студентка Гриффиндора! Её моральный облик — моя ответственность. И ваши дополнительные занятия...

— Минерва, директор знает о наших занятиях, — голос профессора был спокойным, он словно успокаивал маленького неразумного ребёнка. Так он говорил порой только со студентами...

— Джиневра возвращается в спальню под утро. Об этом директор тоже знает?!

Джинни почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она знала, что никогда ни она, ни профессор не позволяли себе ничего личного, но ей казалось, что никто её поздних возвращений не замечает. Соседка ведь уже давно спит... Неужели это все-таки Демельза?!

— Минерва, — девушке показалось, что профессор Реддл зашипел, — у всех нас есть талантливые студенты, с которыми мы занимаемся. Может, помнишь, сколько времени ты посвятила этой Грейнджер перед СОВ?!

— Да, у всех нас есть талантливые студенты... но мы не выискиваем их в Большом зале на обедах и ужинах, не вздрагиваем во время матчей по квиддичу, когда бладжер летит мимо них, не назначаем "дополнительные занятия" вечером в пятницу и субботу!

Повисла неуютная тишина. Джинни, даже казалось, что она слышит сбивчивое дыхание декана. Джинни замерла. От ответа профессора Реддла, казалось, зависела её жизнь.

— Минерва, мне казалось, ты умнее старых дев и малолетних завистливых сплетниц. Я преподаю уже давно... и никогда не заводил отношений со своими студентками. Не собираюсь и впредь.

Ответ профессора обрушился на голову, подобно ведру ледяной воды. В глазах защипало, а пальцы легли на грудь... в том месте, где под рубашкой прятался его медальон. После дня рождения он стал для Джинни талисманом. И казался нитью, что связывает их с профессором...

— Если это всё, Минерва, я бы хотел остаться в одиночестве.

В самый последний момент Джинни успела нырнуть в тёмную нишу. Ноги почти не слушались. Но Макгонагалл, кажется, была так возмущена пассажем профессора Реддла, что даже не заметила свою студентку. Бормоча себе что-то под нос она скрылась на лестнице.

— Джиневра, не топчись у входа! Работы сегодня много.

Дополнительный урок прошёл, как в тумане. Она пересказала всю теорию, ответила на вопросы профессора, даже не ужаснулась от вида обезображенного, разлагающегося материала.

— Джиневра... Джинни, посмотри на меня.

Профессор стоял напротив неё за лежащим на столе телом. Погруженная в свои мысли, она даже не обратила внимания на обращение.

— Иногда не так важно, что я сказал, — глядя на неё своими кроваво-красными глазами, вкрадчиво произнес професоор. — Важно, чего я не сказал...

Джинни не совсем поняла, что конкретно имел в виду профессор, да это было и неважно. Важно, что от его тона и взгляда руки покрылись мурашками, а ноги ослабели. Вера в себя вернулась.

Приободрённая, Джинни подумала, а не подготовить ли болтливой соседке какой-нибудь неприятный сюрприз?

V

Во внутреннем дворе царила благословенная тишина. После четырёх часов громкой музыки и гормона человеческих голосов, покой ночи казался манной небесной. Впервые за весь день Джинни ощутила долгожданный покой. Утро и вручение дипломов и наград было омрачено отсутствием профессора Реддла. Когда её заслуженный кубок за выдающиеся успехи в изучении Защиты от Темных искусств приподнесла профессор Макгонагалл, гриффиндорка через силу выдавила улыбку. Награда не грела душу ни на унцию. Потом, по школе пронесся слух, что накануне заместитель директора и преподователь Защиты от Темных искусств профессор Томас Реддл оставил свою должность и отправился в путешествие. Джинни до сих пор не знала, как в тот момент ей удалось сдержать эмоции. Настроение было просто хуже некуда. Если бы не настойчивые уговоры Колина, она бы ни за что не пошла на выпускной бал. Возможно, сейчас она бы металась по Лондону, надеясь найти любимого профессора до того, как он сядет на поезд или воспользуется порталом. Девушка не знала, что сказала бы ему при встрече. Нашлись бы вообще у неё слова, чтобы описать боль и разочарование, сопровождение её с самого утра? Нашлись бы слова, чтобы описать все чувства, что она испытывала к профессору?

— Джиневра...

Джинни не знала, раздался шипящий голос прямо в её голове или это шелест его мантии.

— Так и знал, что найду тебя здесь...

Руки профессора легли на мраморные перила всего в плудюйме от её собственных. От него так привычно пахло чернилами, пергаментами и пылью, что невольно дыхание её стало глубоким и медленным. А его близость будто усыпила все её бурные чувства, оставляя лишь покой и смирение.

— Ты сегодня, выглядела прекрасно, Джиневра. Тебе безумно идут цвета Слизерина...

Девушка глухо выдохнула, положив руку на медальон. Серебро было тёплым, словно живым. На мгновение, показалось, будто в нем что-то бьётся, как взволнованное чувствами сердце.

— Я выбрала эти цвета, чтобы порадовать дорогого человека, — ощутили укол обиды, проговорила Джинни. — Только все было напрасно.

— Почему же напрасно? Думаешь, мне нужен выпускной бал, чтобы любоваться красотой любимой ученицы?

Джинни резко подняла глаза. Отпечатки чёрной магии на лице профессора не позволяли прочесть его эмоции, но слова задели за живое. И как бы не сбивалось в груди сердце, горькая обида никуда не прошла. Её результаты ЖАБА, её кубок были их общим достижением, почему же профессор не разделил триумф с ней?

— Думаете, мне нужны этот бал, выпускной, вручение наград? Думаете, я хоть на мгновение исрытала радость сегодня? Вы хоть представляете, что я почувствовала, когда узнала о вашем увольнении и скорополительном отъезде?! Я... я...

Говорить дальше Джинни не смогла. Обида, горечь и разочарование, клокотавшие в душе весь этот день, пролились слезами. Она знала, что профессор Реддл презирает женские истерики, а любые эмоциональные срывы омерзительны ему больше незнания предмета. Она сама старалась всегда выглядеть при нём достойно и не позволяла себе никаких проявлений чувств. Но сдержать эмоции, не дававшие покоя ни на секунду, не могла.

Джинни понять не успела, как оказалась прижатой к мужской груди. Не успела осознать, как её собственные руки скользнули по атласной мантии к плечами профессора.

— Джинни, милая, неужели ты ещё не поняла, почему я оставил пост и сообщил всем об отъезде? — голос профессора был тихий. Девушке даже показалось, что раздался он у неё в голове. Неожиданно вспомнился подслушенный разговор профессора с её деканом. И фраза что в тот вечер выбила из-под ног её землю...

«Я преподаю уже давно... и никогда не заводил отношений со своими студентками. Не собираюсь и впредь».

Только вот она больше не студентка, а он не преподаватель... Неужели, ради неё он оставил дело всей жизни? Этот поступок значил больше любых признаний и клятв.

Джинни отстранить, взволнованно смотря в лицо профессора. На мгновение ей показалось, что его тонкие губы растянулись в улыбке.

— Ну, так что, Джиневра, согласишься отправиться вместе со мной в Китай?

— Почему Китай, профессор?

— Только там есть специалист, способный вернуть мне человеческое лицо...

Джинни смутилась. Его лицо никогда её не пугало, а вообразить любимого профессора другим, было немыслимо. Девушка приподнялась на носочки и мягко провела пальчиками по острой ледяной скуле мужчины.

— Профессор, мне нравится ваше лицо... я... Зачем вам это?

В ответ он ухмыльнулся, перехватил её пальцы и легонько сжал.

— Думаю, увидев моё человеческое лицо, твоя матушка не решится подсыпать мне в чай яд.

Чувствуя жар на щеках, Джинни рассмеялась.

— От чая вы сможете отказаться. Моя мама, скорее, подсыпит вам яд в пирог с почками.

— О, в таком случае, буду надеяться, что она не узнает о моих кулинарных пристрастиях...

В своих мечтах Джинни представляла первый поцелуй с любимым мужчиной совсем не так. Она была уверена, что произойдёт это ужасно романтично. В каком-то прекрасном месте в свете рассвета или заката, а не на пороге древней школы глубокой ночью. Однако, прикосновение тонких холодных губ к её горячим и мягким, заставило кровь в венах бежать с немыслимой скоростью. Как бы не были хороши её фантазии, реальность в тысячу раз лучше...

Автор: FieryQueen

«When I vanish into melody

And never return, far gone

Would you turn me into a cicada

So I can finish your song?⁽¹⁾»

— Пой мне, моя маленькая цикада.

Волосы ржавым пятном расплываются на влажной серости камня. Он касается ее щеки ладонью. Холодная. И голова безвольно откидывается в сторону. Она молчит. А, впрочем, самки цикад и так не поют. Он взмахивает волшебной палочкой, и несколько влажных плит Тайной комнаты выдвигаются вверх и вперед, образуя нечто вроде саркофага.

— Немного жертвенности во имя любви, милая Джинни, — говорит Том и укладывает ее внутрь. Белое, по-детски круглое лицо скрывается под крышкой бетонной плиты. — Это ведь так по-человечески понятно: отдать жизнь, чтобы любимый жил.

Он идет прочь, и с каждый шагом воспоминания о, казалось, потерянной жизни возвращаются к нему. Возвращается магическая мощь и бурлящая в груди воинственная ярость. Мир застывает в ожидании, словно зверь приникший к земле.

Мир скоро узнает: Волдеморт вернулся.

* * *

— Пой мне, маленькая цикада.

— Самки цикад не поют. Лишь самцы. Льют самкам в уши свои сладкоречивые песни, и они ведутся. Глупые. Отдают себя в обмен на пустые обещания и, хорошо, если минуту блаженства.

Мир плавится, словно слепленный из пластилина. Он вертит головой из стороны в сторону, выхватывая расплывающиеся пятна цветной краски. Слышит колокольчик раскатистого смеха, упругого и звонкого, видит всполох рыжих волос и плавленое серебро крыльев за спиной у девочки-призрака. Призрака или воспоминания? Или его ожившей и заматеревшей совести? Вот только откуда бы у него взялась такая?

— Посмотри, какая ты теперь. Крылатая. Неземная. И все — благодаря мне. — Том смеется.

А крупные вазоны извергаются кислотно-розовыми гортензиями, вызывая острый приступ тошноты. Экзистенциального исступления. Он силен, как никогда не был прежде. Но она — цикада, застывшая в янтаре, мраморе, пластилине, — словно заноза в сердце. Так не должно быть, но так есть.

— Слишком много меня в тебе. Я теперь всегда с тобой. Понимаешь, милый?

— Понимаю.

* * *

Годы скользят по грани беспрестанного ожидания. Явления себя миру в блеске темно-магической славы. Шаг за шагом расступаются враги.

Цель близка.

Нет, он больше не бродяжка, не безвестный сирота без роду и племени, а хозяин всего, до чего дотягивается рука. Кроме собственного слепленного из пластилина сердца. Пластилина и ошметков хитиновых крыльев.

...Запах книжной пыли так знаком и привычен. Успокаивает.

— Самки цикад не поют. Только самцы. Так спой же мне песню, Том, своим ангельским голоском, как ты умеешь. Чтобы мне не было так больно.

— Я спою, милая, — говорит он и переворачивает листы древних фолиантов.

Все амбициозные планы меркнут перед новой задачей. Ловлей души в материальной оболочке. Если он не сумеет, то кто тогда?.. У него найдется сачок для докучливого насекомого с ослепительно-радужными крыльями и невесомыми шагами на грани яви и сна.

— И моя песня тебе понравится. Потому что это будет песня окончательной победы над смертью!

Горячее чувство триумфа лижет грудную клетку, как голодное пламя пожара. Ослепляющая боль пронзает его с ног до головы, когда он опять рвет душу на части. Отделяя ее — от себя. Разбивая янтарную ловушку точным ударом невидимого кинжала. Кровавые слезы складываются в красивую песню — единственно доступную для него — песню смерти, боли и искупления.

— Так спой же мне, моя маленькая цикада. Спой мне об освобождении, — говорит Том потрескавшимися губами, и сводчатые стены Тайной комнаты подхватывают его голос.

Мраморная плита отъезжает в сторону.

Джинни Уизли открывает глаза и делает вздох.

1) «Когда я растворюсь среди мелодии,

Пути назад уже не будет.

Обратишь меня в цикаду,

Чтобы я могла окончить твою песнь?»

«Cicada» Blackbriar.