Проклятая кровь (джен)

Пурпурные страницы древней рукописи почти физически обжигали пальцы. И всё же Глоро касался тех страниц, вглядывался в ровные серебряные буквы, водил пальцем по строчкам, пытаясь отыскать ответ на самый важный вопрос в его жизни — было ли во вселенной хоть что-нибудь, способное изменить его силы, лишить его этого мучительного дара, обрекавшего Глоро на одиночество и вечную боль.

Книга ответ давать не желала. Как и все предыдущие книги из родовой ведарской библиотеки, которые Глоро за свои двести двадцать лет — не самый почтительный возраст для обычного мага, но всё же вполне солидный для того, в чьей крови бурлило древнее проклятье рода Ведара — прочёл одну за другой. Пурпурно-серебряная рукопись была последней надеждой — последней книгой, которая ещё могла что-то прояснить, а потому давным-давно отложенной в сторону, чтобы не потерять последнего оплота надежды — Глоро отыскать ответы на свой вопрос в Летхорне — родовой ведарской библиотеке не было равных в Летхорнском содружестве, если речь касалась книг о девиациях магии.

Глоро отложил от себя прочитанную рукопись и встал с кресла. Ему необходимо было пройтись, чтобы не натворить ненароком глупостей.

Пурпурно-серебряная рукопись гласила — все мальчики, в чьих жилах текла славная (или проклятая — уж это как посмотреть) кровь рода Ведара, появлялись на свет с удивительным и чудовищным даром исполнения любых желаний, даже самых абсурдных и дерзких. Своих или рода (второе требовало лишь одного артефакта). Чем старше был мальчик, тем более серьёзные желания он мог исполнять. И ценой за этот удивительный дар была лишь кровь.

Иногда — вся кровь до последней капли, если желание было чересчур грандиозным.

Дар этот иссушал, испивал до дна своего обладателя очень быстро. Большинство из мальчиков рода Ведара не доживали даже до совершеннолетия. Глоро — Росциславу Ведара, как нарекли его при рождении — за свою чрезвычайно долгую для мужчины из рода Ведара жизнь следовало благодарить мать — та всегда любила игры с тёмной магией. И чертовски любила власть. И богатства из чужих земель… Только не смогла учесть одного небольшого нюанса — чем старше становился Глоро, тем слабее действовал артефакт, позволяющей главе рода Ведара управлять даром своего потомка.

Только всё это Глоро и так знал — он жил с этим проклятьем уже двести двадцать лет, пусть так и не сумел смириться с его существованием.

Однако в Пурпурно-серебряной рукописи не было ничего, что могло дать ответ хотя бы на вопрос — почему он родился таким? Что именно явилось причиной того, что его магическое ядро приняло столь причудливую форму, превращая его в изгоя, отшельника? Или даже чудовище, которым следовало пугать непослушных детей. Что случилось в тот самый первый раз, когда младенец мужского пола, появившийся на свет в роду Ведара впервые оказался магом крови?

Глоро от досады, граничившей с подлинным отчаянием, ужасно хотелось ударить кулаком по столу или содрать корочку хотя бы с одного из многочисленных порезов, покрывавших его тело практически везде, кроме, разве что, лица. Это всегда приводило к тому, что капли крови, ярко-красные ненавистные и спасительные одновременно капли, покидали его тело, превращаясь во что-то совсем иное. Этот процесс, при всей его болезненности, всегда успокаивал Глоро, приводил его в чувство, расставлял его мысли по полочкам.

Только сейчас он не имел права себе позволить даже этой малости.

Любая лишняя капля крови, потерянная сейчас, могла лишить его смелости поступить правильно — исчезнуть из жизни Джослин, этой маленькой девочки, вообразившей по какому-то жуткому недоразумению, что она влюблена в Глоро, навсегда, и никогда больше не омрачать её жизнь своим присутствием. Любая лишняя капля крови могла убедить Глоро струсить — перед одиночеством, которого он, словно в насмешку над судьбой ведарского наследного князя, страшился едва ли не больше всего на свете, перед болью, на которую даже некому будет пожаловаться. Любая лишняя капля крови могла заставить Глоро поддаться чудовищному искушению — согласиться, принять детские чувства совсем ещё юной ведьмы, привязать её к себе едва ли не навечно (а ведь уродливая магия Глоро могла исполнить и это его желание), позволяя себе почувствовать, наконец, тепло со стороны хотя бы одного живого существа.

Глоро так не хотел. Не хотел портить маленькой девочке жизнь. А может — попросту не желал лишний раз чувствовать себя чудовищем, способным воспользоваться тем, что ни в коем случае не должно было стать его.

Магия крови, знал Глоро, причиняла боль и страдания всем, кто оказывался поблизости. Уродовала души, как произошло с матерью и бабушкой Глоро, погнавшимися за удовлетворением своих амбиций, пусть даже ценой жизни их сыновей. Погружала в беспросветное отчаяние, как случилось с тётей Баженой. Лишала разума, как было с тётей Дариной и с Преславой, родной сестрой Глоро.

Глоро не имел права поступать так с шестнадцатилетней ведьмой, вся жизнь которой до случайного знакомства с ним на ночном фестивале трёх кровавых лун состояла лишь из детских шалостей (иначе эту её вылазку из-под покрова Хенгло и назвать было нельзя) да многочисленных уроков. Не имел права, как ни был велик соблазн преступить через собственную совесть, если хотел сохранить за собой привилегию без стыда смотреть людям в глаза. Если желал сохранить возможность без стыда взирать на собственное отражение.

По правде говоря, должно быть, он и позволять Джослин втянуть себя в их странную дружбу не должен был. Не должен был позволять себе жалеть в ту ночь смешную и чуть испуганную девчонку, едва не попавшуюся на глаза учителям, что, вероятно, придумали бы для озорницы суровое наказание. А после — не должен был встречаться с ней во время её визитов в Клерн, не должен был одалживать ей книги, платить за молочные коктейли и сэндвичи в клернских кафешках, не должен был смеяться её выходкам, не должен был выслушивать её шутливые жалобы на одноклассников и вредных учителей, не должен был подсказывать идеи для шуток и розыгрышей… И если бы Глоро ещё тогда, на ночном фестивале трёх кровавых лун, хватило душевных сил оттолкнуть от себя любопытную девчонку с каштановыми волосами и презабавными веснушками, он сумел бы избавить себя от той боли, что испытывал сейчас.

И дело было не только в магии крови, что мучила Глоро с самого рождения — хотя, чего уж говорить, проклятье было решающим в этой череде пунктов «против». Ещё дело было в том, что Джослин Морин не место было в гадюшнике, носившем гордое имя рода Ведара. И в возрасте Джослин, и в их разнице с Глоро, конечно, тоже было дело. Но если проблемы с последним вполне могли решиться простым ожиданием — пусть даже и долгим, — а с семьёй Глоро, пожалуй, способен был окончательно разорвать все отношения, то с магией — ненавистная магия, от которой не было никакого спасения — ничего поделать было нельзя.

Глоро тяжело вздохнул.

Ему пора было с этим покончить. Ему пора было взять себя в руки и поступить так, как подобает человеку, ещё не утратившему совесть окончательно.

Глоро подошёл старинному резному бюро и грустно усмехнулся. Он достал оттуда бумагу и перо, и принялся писать Джослин прощальное письмо. Руки у Глоро предательски дрожали.