Ни о чём и обо всём. Миниатюры (джен)

Они приехали в этот маленький городок отдохнуть.

И тут Дзиген встретил Барбару. Они были знакомы когда-то давно, они расстались, они забыли друг друга. Забыли? Встреча оживила воспоминания, встреча оживила чувства. Все дни Дзиген проводил с Барбарой. Люпен сидел в номере. Они как будто поменялись ролями.

Но вдруг однажды Барбара сказала, что сегодня у нее важная встреча. И в тот же вечер Люпен наконец-то отправился на свидание. Теперь в номере остался Дзиген. Это было знакомо и привычно, Люпен вернется только под утро.

Но Люпен вернулся тем же вечером.

— Ты знаешь, Дзиген, с кем у меня было свидание? С твоей Барбарой.

— Ты решил увести у меня женщину?

— Нет, это она решила увести… тебя… у меня. Да, я серьезно. Так и сказала: «Отпусти Дзигена».

— А что ты?

— А я ответил: «Я его не держу». Но она мне не поверила. Смотрела на меня, и глаза ее были как пистолетные дула. Разве ты захочешь быть с такой страшной женщиной, а Дзиген?

— А ты меня отпустишь?

Люпен курил. Он мог бы ответить Дзигену так же, как и той женщине, что он его не держит. Но он решил сказать правду:

— Нет, конечно.

Примечания:

В одном из эпизодов 3 сезона Дзиген встречает свою бывшую возлюбленную по имени Барбара. Не берусь утверждать, что это именно та самая Барбара, ибо женщины Дзигена не поддаются никакому учету. Да их просто немерено! Люпен отдыхает)

Они втроем были в супермаркете, когда к ним подбежал этот ребенок.

— Дядя, вы правда тэнгу? — малыш взволнованно уставился на Дзигена.

Дзиген удивленно молчал.

— Мама сказала: «Если будешь плохо себя вести, то к тебе придет тэнгу и заберет тебя с собой». Тэнгу страшный! У него косматая черная грива и длинный нос. За спиной его черные крылья, а глаза он прячет под шляпой, чтобы люди не догадались, кто он такой.

Дзиген пожал плечами, и полы черного пиджака, накинутого на плечи, качнулись, повторяя его движение.

Мать малыша, молодая миловидная японка, стояла рядом, вся красная от стыда.

Дзиген зловеще ухмыльнулся, вдруг сгреб малыша одной рукой и поднял вверх.

— Твоя правда, малец, — голос его звучал зловеще охрипло. — Я самый что ни на есть тэнгу. И если ты не будешь слушаться маму, то я заберу тебя с собой, в свою лесную берлогу.

Малыш хлопал глазами и таращился на Дзигена. А мать мальчика вдруг всплеснула руками, подскочила к страшному дядьке и вырвала у него ребенка из рук. Крепко прижала к себе.

Теперь ее лицо краснело от гнева. Ни какому тэнгу она не позволит обидеть своего сыночка!

— Ты напугал ребенка, Дзиген, — осудил стрелка Гоэмон, как только мать с сыном скрылись в толпе посетителей супермаркета.

— Ребенка, может, и не напугал, а вот его мамашу — так точно, — ухмыльнулся Люпен. — А испуганная мать, чтоб вы знали, превращается в разъяренную тигрицу. Еще немного, и она повыдергала бы у тэнгу все его роскошные черные перья. Что это на тебя нашло, тэнгу-тян?

— Будет слушаться мать и вырастет порядочным человеком. Я вот всегда слушался свою маму, — серьезно ответил Дзиген.

— Что же ты не вырос порядочным человеком?

— Дзиген порядочный человек! — горячо вступился за друга Гоэмон.

— Согласен, — чуть подумав, кивнул Люпен. — Конечно, «убийца и вор — порядочный человек» звучит неким оксюмороном. Но, тем не менее, что есть, то есть.

— Знаешь, Дзиген, если бы у меня была мать, — с чувством продолжил Люпен, — я бы тоже ее слушался! И мог бы вырасти порядочным человеком. Но тогда ко мне не пришел бы тэнгу.

— А он пришел? — поинтересовался Дзиген.

— Пришел.

— И забрал тебя с собой?

— Нет, это я забрал его с собой.

— Какой-то неправильный тэнгу.

— Уж какой есть, — улыбнулся Люпен и обнял напарника за плечи.

Примечания:

Во время написания совместной работы "Потусторонние силы — это не шутки", мне вдруг пришло в голову, что Дзиген похож на лешего или по японски — тэнгу.

Я все думала как-то развить эту тему, ну вот получилось так.

К Люпену Гоэмон относится по-разному.

Позавчера Люпен был невыносим. Люпен наорал на него. Вор часто орет, просто чтобы пар спустить. Но позавчера он прицепился к какой-то мелочи, говорил обидные и даже оскорбительные вещи.

Гоэмон внешне был невозмутим и спокоен, но еле сдерживался, чтобы не треснуть вора Зантецукеном по голове. Гоэмон держал лицо. Он был выше этого. Самурай не должен принимать всерьез неразумного гайдзина.

Потом Люпен орал на Дзигена. Обычно спокойный, Дзиген не выдержал и наорал на Люпена в ответ.

Гоэмон был готов принять решение уйти и не возвращаться. Что делает он, благородный потомок славных предков, рядом с этими бестактными гайдзинами? Предки проклянут его. Но Гоэмон откладывал и уход, и окончательное решение до утра.

Уже вечером, перед сном, Люпен глядел на них виновато и заискивающе. Он бормотал что-то про Фудзико. И Гоэмон понял, что коварная воровка обманула и обидела Люпена. А он сорвал зло на них.

Утром Люпен пытался загладить вину, приготовив на всех завтрак. Он мило шутил и ласково и настороженно поглядывал на них с Дзигеном.

И тогда Гоэмон высказал ему все, что о нем думает, он говорил очень обидные вещи. Он презирал Люпена. Тот был жалок. Подкаблучник, бабник, слабак, лжец!

И вновь Гоэмон думал об уходе, ведь он унижает себя, находясь рядом с таким ничтожеством.

А сегодня во время кражи Люпен был великолепен. Он был его даймё, его сёгуном! Ведь кто такой самурай без сёгуна — просто ронин. И Гоэмон без устали махал мечом, беспрекословно выполнял все распоряжения Люпена, точно следовал его плану. Он готов был умереть за него. Он был бы рад умереть за него.

Люпен был воистину велик. Вереница благородных предков-воров стояла за ним. Его блестящий ум фонтанировал идеями, не раз спасая их и находя выход из любой безвыходной ситуации. Его храбрость и сила были под стать величайшим героям прошлого. Его дух был крепок, как и его слово!

Сейчас, когда они в убежище отмечали победу, он просто любил Люпена.

Они втроем сидели на диване, Люпен, как всегда, в середине. Вор говорил что-то смешное и ласковое, благодарил их, был добр и нежен. Он обнимал их с Дзигеном за плечи. И это было даже приятно.

Вот только если расчувствовавшийся Люпен полезет целоваться, все-таки придется стукнуть его Зантецукеном. Нет, не потому, что это неприлично и так уж неприятно. Просто не подобает сёгуну... Хотя, какой же Люпен сёгун. Он друг, и брат, и партнер, и член его клана. И просто самый родной и близкий ему человек.

Сердце самурая сейчас как растопленный воск, пользуйся шансом, Люпен, пока оно не застыло!

Примечания:

Следствие ведет Фудзико)

Фудзико бесило в Люпене многое. И рожа его обезьянья, и ухмылочки его дурацкие, и глаза косые, и ноги кривые, и бакенбарды несовременные, и шутки глупые. А еще его консерватизм: и пистолет у него устаревший, и одевается он не модно. Пиджаки эти цветные, галстуки. Но больше всего Фудзико бесили трусы Люпена. Те самые, вечные и неизменные, широкие полосатые трусы, в которых он и по дому шлялся, и под маской-костюмом носил, и к ней в кровать лез.

И непонятно было, где Люпен эти трусы берет, вроде такие и в магазине не продаются. И вообще, как они у него появились? Может их на него еще в младенчестве одели, а он снять забыл?

Фудзико решила расспросить Дзигена, все-таки он Люпена лучше всех знает. И знакомы они с детства.

— Да, пожалуй, как из памперсов вырос, так эти трусы надел и не снимал их больше, — подтвердил ее догадку Дзиген. — Сколько Люпена помню, всегда он в этих трусах. И днем, и ночью, и отдыхает, и работает. Да он и сексом, наверное, в них занимается? — Тут уж Дзиген Фудзико вопрос адресовал.

— Сам возьми, да проверь, — коварно ухмыльнулась Фудзико, намекая на весьма тесные отношения напарников.

Но Дзиген нетрадиционной шутки не понял и подумал совсем о другом:

— Предлагаешь мне твоими камерами воспользоваться? Нет уж, спасибо. В отличии от некоторых, я не вуайерист и домашним порно не интересуюсь.

— А кто интересуется-то! — всплеснула руками Фудзико. — Да и не было никаких камер. Только Люпен с его извращенной фантазией мог такое придумать. И вообще, не уходи от вопроса. Я хочу знать, где Люпен эти полосатые трусы добывает. Ни в одном магазине нет ничего подобного!

— Ну так и быть, открою я тебе эту страшную тайну. Дело в том, что мы их сами шьем. Да, да, холодными зимними вечерами, мы с Гоэмоном шьем трусы для Люпена. Гоэмон кроит материал Зантецукеном, а я шью. Вот этими самыми руками, — тут Дзиген протянул к Фудзико смуглые ладони с растопыренными пальцами. — Видишь мозоли? Это от иголки.

Фудзико была потрясена.

— Что, вот прям вручную, — наконец выдавила она, — не на машинке?

— Нет, машинка тут не годится, слишком грубые швы, только вручную, — патетически воскликнул Дзиген. — Все ради Люпена, чтоб ему удобно было, чтоб не натирало нигде!

Фудзико молчала, тронутая до глубины души столь сильной дружеской преданностью. Теперь понятно, почему Люпен с трусами не расстается. Раскроенные волшебным Зантецукеном и сшитые мозолистыми, исколотоми, но такими ловкими и нежными пальцами Дзигена. Фудзико расчувствовалась, глаза ее подозрительно заблестели.

— Э, Фудзико, ты чего? Я же шучу. Да неужто Гоэмон согласится своим ненаглядным Зантецукеном трусы кроить?! А мозоли у меня от стрельбы.

— Дурак! — Фудзико надулась. Она даже чуть разозлилась на себя. Это надо же, почти поверила в подобную чушь. Просто как-то не предполагала она в Дзигене такой фантазии. Да уж, Люпенова школа. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься.

— Да ладно, не обижайся, — Дзиген натянул шляпу пониже, очевидно устыдившись. — Ему их, действительно, по спецзаказу шьют. Так что я и не врал почти.

— Кто шьет? — строго спросила Фудзико. — Марта твоя со шрамом?

Дзиген щелчком пальца приподнял шляпу и остро взглянул на Фудзико.

— Откуда ты про Марту знаешь?

— Люпен рассказывал.

— Вот трепло! Ничего ему Марта не шьет. И вообще, нет никакой Марты. Он эти трусы в Иваново заказывает.

— Чего? У какой такой Ивановой? У жены твоей бывшей?

Тут Дзиген одарил Фудзико довольно-таки злобным взглядом:

— Издеваешься? Не было у меня никакой жены. В городе Иваново он трусы заказывает. Иваново — город невест.

— Город невест? — Фудзико издеваться и не думала, она тщетно пыталась понять, но что-то никак не получалось.

— Ну да, все туда за невестами ездят, а Люпен вот за трусами. Там одни женщины, в этом городе, и все шьют.

— Трусы? — поразилась Фудзико.

— Всякое-разное, в том числе и трусы. У них лекала какие-то особенные, еще прошлого века, и материал качественный. Эти трусы, кстати, называются семейными. Так что, может у Люпена это наследственное. И Люпен Первый, и Люпен Второй в таких трусах ходили.

Фудзико приуныла.

— Если бы их шила твоя Марта, — грустно сказала она Дзигену, — я бы ее убила. Но целый город женщин… Не бомбу же на него бросать.

— Не трогай ты Марту, ей и так по жизни досталось. И вообще, нет никакой Марты! И Иваново оставь в покое. Все равно ты Люпена не переделаешь. Он найдет, где эти трусы достать. Да, на худой конец, сам сошьет, вот реально, возьмет и сошьет. Но у тебя есть выход.

Фудзико посмотрела на Дзигена с надеждой.

— С Люпеном Третьим ты уже ничего не поделаешь, но можешь правильным образом воспитать Люпена Четвертого. Оденешь его так, как тебе нравится.

— Какого еще Люпена Четвертого?

— Вашего с Люпеном сына, конечно. Которого ты ему родишь.

— Какого еще сына! — Фудзико аж вскочила от возмущения. — Не собираюсь я Люпену никакого сына рожать.

— Ну, с твоей вредностью, ты запросто можешь родить дочку. Она-то точно не будет носить такие ужасные трусы. Так что, по-любому, только в твоих силах прервать эти семейные люпеновские традиции. Действуй, Фудзико!

Примечания:

В этом фанфике есть несколько (много) отсылок.

Упоминание камер (видеокамер): в моем фанфике " Фудзико как муза слэша" Фудзико устанавливает скрытые видеокамеры в доме Люпена, а в фанфике Люськи-писарь "Какие же мы идиоты", Фудзико говорит о подобных камерах в собственной квартире.

Швея Марта — оригинальный персонаж Люськи-писарь из фанфика "Вспомни мое имя". Первая любовь Дзигена.

В моем же фанфике "Фудзико как муза слэша" Люпен рассказывает Фудзико, что костюмы Дзигену шьет некая Марта со шрамом.

Бывшая жена Иванова — это из эпизода второго сезона. Там Дзиген помогает балерине Монике сбежать из СССР. Выдают они себя за супругов Ивановых. У них даже паспорта есть.

Город Иваново, конечно, уже не тот текстильный центр, что в советское время, но что-то там определенно шьют. В том числе и семейные трусы. Хотя где их у нас только не шьют!

Ночь в июле полна соблазнов.

М. Пушкина

Стояла теплая звёздная июльская ночь. Звезды мерцали на черном бархате неба, как драгоценные камни.

Гоэмон, по своему обыкновению, сидел на балконе и пытался медитировать. Но звезды мешали ему. Они завораживали, притягивали взгляд, отвлекали.

На балкон вышел Люпен. Был он в трусах и майке, в каждой руке держал по небольшой подушечке. У них с Дзигеном тоже было свое обыкновение — курить на балконе перед сном. Но сейчас Дзиген замешкался в доме, а Люпен не хотел начинать без него. Увидев, что Гоэмон не погружен в медитацию, он решил скоротать ожидание беседой.

— Гоэмон, сядь-ка ты, лучше на подушечку, а то отморозишь себе чего-нибудь, как мы потом тебе жену найдем?

— Не отморожу, балкон деревянный, теплый.— серьезно ответил Гоэмон. — А кто это «мы» и зачем искать жену?

— Мы — это я и Дзиген. Как твои старшие товарищи, мы обязаны о тебе позаботиться. Вот выйдем на пенсию, удалимся от дел и будем искать тебе жену.

— Себе ищите, — не слишком вежливо отбрил Люпена самурай.

— Ой, да мне искать-то и не надо, я давно уже нашел. А Дзигену жена без надобности.

— Это еще почему? — обиделся за друга Гоэмон. — А мне, может, тоже не надо!

— Ой, да тут ведь дело в чем, — взволнованно затарахтел Люпен, — в продолжении рода, династии можно сказать. Вот ты Гоэмон Тринадцатый, за тобой целая вереница славных предков. Род Исикав восходит к знаменитому разбойнику Гоэмону Исикаве. Не можешь же ты позволить, чтоб столь славный род прервался? Ты просто обязан оставить наследника. Со мной та же история. Я всего лишь Третий, но не могу подвести династию Люпенов. Мой сын будет Люпеном Четвертым. А Дзиген — он никто. Никаких знаменитых предков, нечего ему продолжать. Да он и фамилию, я подозреваю, сам себе придумал. Вот поэтому ему о наследниках можно не беспокоиться. Да и не переживай ты о Дзигене. Нашему стрелку стоит только свистнуть и женщины за его рукой и сердцем в очередь выстроятся. А вот нам с тобой попотеть придеться. Особенно для тебя невесту тяжело найти. Надо чтоб родовитая была, скромная, красивая, и японка, конечно.

Гоэмон чуть нахмурился. Спорить с Люпеном не хотелось. Да он, скорее всего, просто шутит и прикалывается.

А ночь была чудо как хороша.

— Люпен, посмотри лучше на звезды.

Люпен прищурил один глаз, глянул на небо, потом на Гоэмона, что-то быстро просчитал в уме и принял решение.

Он улегся на спину, подложив одну подушечку под нее, а вторую под попу. Голову пристроил у Гоэмона на коленях. И тут же послушно уставился на звезды.

Через некоторое время глаза Люпена закрылись, дыхание выровнялось.

Гоэмон присмотрелся — Люпен спал. Было странно, что он вот так быстро уснул, но аура Гоэмона всегда смиряла и успокаивала неугомонного вора. Гоэмон осторожно коснулся пальцем носа Люпена, тот не шелохнулся. Похоже, он действительно крепко спал. Гоэмон слегка потер Люпенов нос. Вор не реагировал. Ах, этот вздернутый нос Люпена, он давно привлекал Гоэмона. Привлекал не в каком-то там смысле, а просто казался Гоэмону весьма забавным и милым. Чаще всего Гоэмону хотелось щелкнуть по нему, но это было бы не слишком вежливо. С другой стороны, когда Люпен начинал вести себя непозволительно, такой щелчок выглядел бы чересчур легкомысленно и лишь поощрил бы Люпена к продолжению непозволительных действий. Но сейчас, когда вор спал… Гоэмон сильно, но осторожно нажал на кончик носа Люпена, как на кнопочку.

«Ничего особенного, нос, как нос, и чего это я себе придумал», — мысленно пожал плечами Гоэмон.

Но было еще то, что давно хотелось сделать. Ну, просто любопытно было. Гоэмон прислушался: Дзиген был в комнате. Никто не увидит, а Люпен спит.

Осторожно, подушечкой указательного пальца, Гоэмон провел по левой бакенбарде Люпена. Затем, не менее осторожно провел тыльной стороной ладони по правой бакенбарде. Додумать мысль, что и здесь ничего особенного, Гоэмон не успел. И среагировать не успел. Словно спущенная пружина, Люпен извернулся и с громким воплем:

— Я тоже тебя люблю, Гоэ-чан! — повис у Гоэмона на шее.

И тут на балкон вышел Дзиген.

— Упс! — Дзиген поправил шляпу. — А чем это вы тут занимаетесь?

— О, Дзиген, мы очень важными вещами занимаемся, думаем о продолжениии династии Исикавы и Люпена, а так же о наших наследниках — Гоэмоне Четырнадцатом и Люпене Четвертом, — важно ответил Люпен, не выпуская Гоэмона из объятий.

— Ну, если вы ТАК думаете, то наследников вам точно не видать.

Гоэмон густо покраснел, благо в темноте этого было не видно, а Люпен наконец-то выпустил шею самурая, упал к нему на колени и захохотал.

Гоэмон испытал искушение врезать Люпену кулаком в нос. Но ночь была такая чудная, что ссориться совсем не хотелось. Поэтому Гоэмон даже сбрасывать Люпена с колен не стал, а позволил тому насмеяться в волю. Отсмеявшись, вор уселся рядом с самураем на подушечку, а вторую протянул Дзигену:

— Дзиген, садись, будем смотреть на звезды.

— Ну, если у вас тут не сюдо, — с некоторым сомнением протянул Дзиген, принимая меж тем из рук Люпена подушечку.

— Ах, Дзиген, все сюдо исключительно в наших душах, ибо мы вечно юные странники на звездном пути.

— Эк загнул, — хмыкнул Дзиген.

— Ага! И чтобы этот путь не прервался, мы должны оставить после себя наследников.

— Ну, это не моя забота, — ухмыльнулся Дзиген. — Куда уж мне, псу беспородному, с вами тягаться. Это ведь у вас — династия!

— Никогда не поздно начать, — успокоил стрелка Люпен, — и…

— И стать первым, — закончил за него Гоэмон.

— Решено, — Люпен легонько шлепнул стрелка по шляпе. — Отныне ты у нас Дзиген Первый! Не подкачай, родоначальник!