Страницы прошлого (джен)

В глубине большого старого шкафа, на самой верхней полке, хранятся стопки пыльных бумаг. Большая их часть — давно никому не нужные старые журналы, чеки и квитанции, но отважному исследователю, сумевшему добраться до самого-самого дальнего угла, откроется настоящее сокровище. Правда, для этого нужно взобраться на табуретку и привстать на носочки, а такой подвиг Кади-Ро с её больными коленями давно уже не под силу. Но соседские ребятишки в благодарность за печенье соглашаются помочь, и вот уже на коленях у старушки лежит пухлый и солидный, как недоброй памяти Главный кодекс Рамерии, альбом.

Чуть дрожащие пальцы бережно гладят бархатную обложку — слегка потрёпанную, но ещё приятно мягкую и почти не утратившую роскошный вид. С нарядных металлических уголков и фигурной застёжки немного слезла позолота, но выглядит её сокровище по-прежнему внушительно. Умели же раньше делать — на века…

С первой страницы альбома на хозяйку смотрит она сама — молоденькая девушка в строгой форменной одежде под руку с такой же студенткой. Подпись под фото гласит: «Кади-Нэ и Кор-Ли, первый курс Института культуры и языка, О-Ми, 7736 год». Как давно-то… Кор-Ли, лучшая подруга и соседка, жившая рядом много лет, умерла в прошлом году. Ещё немного, и на снимке живых не останется вообще.

При виде пары молодожёнов на другой странице взгляд старушки теплеет, а пальцы тянутся к фигуре молодого мужчины в форме капитана авиации. Дата почти стёрлась, но Кади-Ро и так прекрасно её помнит — 4 элио 7747 года. Они с Тан-Ро тогда радовались красивой дате, якобы предвещающей долгую и счастливую совместную жизнь. Вторая часть предсказания сбылась, а вот первая…

Эскадрилья с традиционно пафосным названием «Повелители ветра» какое-то время располагалась на авиабазе неподалёку от города. И, сбегая в самоволку, вечно голодные молодые военные не могли пройти мимо уютной пекарни на окраине и скучающей за прилавком девушки-студентки, подрабатывающей в свободное от занятий время. Несколько лет Кади-Ро, тогда ещё Кади-Нэ, припрятывала для обходительного и улыбчивого лейтенанта печенье посвежее. Ради этого она даже после выпуска не бросала подработку, благо относительно свободный график переводчицы при местном авиационном заводе это позволял. А потом эскадрилья перебазировалась в Вайклем, почти на границу, и на предложение Тан-Ро уехать вместе с ним она не раздумывая ответила «да».

Это последние сто лет само название «Вайклем» повергает обывателя в трепет, а тогда они вполне неплохо там жили. Происшествия на границе, само собой, случались, но ничего похожего на те ужасы, которые будут твориться там впоследствии, не происходило. Периодически личный состав — с разрешения командования, разумеется — даже устраивал неподалёку от базы пикники. Фото одного из таких сохранилось в альбоме Кади-Ро: почти вся эскадрилья, многие офицеры — с жёнами и даже детьми… Сейчас из этих радостно улыбающихся молодых парней в живых не осталось, кажется, никого. Большую часть выкосил Урхай в 7898, тех, кто сумел выжить, методично добивал он же в течение следующих нескольких десятков лет.

Но довольно горьких воспоминаний. Перевернуть страницу — и оттуда смотрит маленький сын, Лай-Ро. Под мерное шуршание бумаги мальчик растёт и вытягивается, обзаводится модной стрижкой, надевает и снимает очки… На вот этом фото с отцом они почти одного роста. Кади-Ро почему-то хорошо помнит, как Тан-Ро тогда хлопнул сына по плечу и шутливо сказал, что с таким рослым красавцем, на которого мать не нарадуется, он сам скоро ей будет и не нужен. Шутка, увы, оказалась пророческой — для мужа этот снимок стал последним.

Тан-Ро погиб в 7782 году. Трагическое сочетание — неисправный самолёт и мирный, полный ни о чём не подозревающих людей город, от которого во что бы то ни стало нужно отвести опасность. Получилось, но оба пилота погибли. Об их подвиге написал даже столичный вестник — и вместо фотографии страницу альбома Кади-Ро теперь украшает вырезка статьи в толстой траурной рамке. Под хвалебными речами самого военного министра напечатали снимки улыбающихся пилотов, кажется, из их служебных удостоверений, и того, что осталось от их самолёта — кучи горелых обломков. Даже сжигать никого не понадобилось.

И Тан-Ро, и его напарника посмертно наградили, да не чем-нибудь, а орденом Золотого созвездия, но Кади-Ро так и не решилась пришить его к оставшемуся комплекту парадной формы. Стоило только коснуться плотной ткани, как в голове начинал звучать голос мужа: «Не трогай, это тебе не какая-нибудь штора! Сам займусь». Менвитские офицеры с незапамятных времён трепетно относились к мундиру, полагая его символом почти священным, ухаживать за которым позволительно только его хозяину. Помноженный на типичную суеверность лётчиков, этот принцип был доведён до грани абсурда. На все предложения жены помочь со стиркой и глажкой Тан-Ро только негодующе фыркал и, пожалуй, был в чём-то прав: она вряд ли сумела бы так же идеально отутюжить капризную металлическую вышивку.

Орден — как положено, на синем бархате, в рамочке и под стеклом — уже больше сотни лет занимал центральное место в старом заслуженном серванте. Если чуть привстать с дивана… Ох, не стоило так резко, опять голова кругом пошла. После тех вестей о гибели «Диавоны» сердце расшалилось, да всё никак не утихнет…

Заметив состояние хозяйки, на колени к ней мигом вспрыгивает дымчато-серый ранвиш.

— Ну-ну, Линёк! — ворчит Кади-Ро, отпихивая топчущие альбомную страницу лапки. Но живое тепло и ощущение мягкой шерсти под пальцами действительно успокаивают, отгоняя печальные видения прошлого.

Много лет назад забыться было не так легко. Орденом и статьёй Кади-Ро занялась уже несколько лет спустя, стремясь сохранить память о муже, но в момент трагедии ей хотелось просто сбежать от боли. Вместе с сыном она переехала на свою родину, в О-Ми, благо старую квартиру родителей продать не успела, там и приходила понемногу в себя под присмотром сердобольной Кор-Ли. Поворотным моментом, когда она окончательно ожила, почему-то помнилось шестнадцатилетие Лай-Ро — первый праздник, который они отмечали после похорон. Кади-Ро тогда подарила сыну фотоаппарат — следующие несколько страниц альбома заполнены сделанными им снимками: пейзажи города и окрестностей, её собственный портрет, лица школьных приятелей…

И снова вырезка, но уже из местной газеты и безо всяких траурных чернил: сразу двое детей из О-Ми стали призёрами на государственной олимпиаде по математике. Старательно сохраняющий невозмутимость, но всё равно явно довольный сын демонстрирует медаль в виде интеграла. А из-за его плеча робко выглядывает Ал-Ис, девочка из той же школы.

Любопытная ранвишья мордочка уже тычется в следующий снимок, где Лай-Ро держит в руках школьный аттестат. Между страниц вложен подписанный директором похвальный лист, и Кади-Ро тихо улыбается, проводя пальцем по списку. Математика, физика, география, астрономия — всё на высший балл. Даже сейчас она не может не чувствовать гордость за сына.

Но вся материнская радость померкла, когда она узнала, ради чего Лай-Ро так упорно штурмовал учебные вершины. Услышав от сына, что тот собирается в Академию Авиации, Кади-Ро чуть в обморок не свалилась. Сейчас вспоминать о скандале, который она тогда учинила, было даже немного стыдно. Она кричала, что сын на костёр её загнать хочет и она сама изойдёт дымом и пеплом, но не пустит его к проклятым самолётам, которые уже убили его отца. Парнишка упрямился, но помощь внезапно пришла откуда не ждали — Ал-Ис собиралась в местный Экономический институт и каким-то чудом уговорила Лай-Ро поступать вместе с ней. После этого Кади-Ро окончательно расположилась к девушке и заявление сына о женитьбе несколько лет спустя встретила с полным одобрением.

Как бы там ни шипели подружки на своих невесток, Кади-Ро считала, что ей невероятно повезло. Ал-Ис оставалась приветливой и аккуратной, не совалась на кухню, где безраздельно царствовала свекровь, не спорила с ней и даже могла придержать чересчур вспыльчивого мужа. А уж когда у Кади-Ро появился внук, на любых претензиях к невестке был поставлен крест. Она даже ушла с работы, чтобы было кому присматривать за Лем-Ро, а его матери не пришлось увольняться — должность в бухгалтерской службе авиазавода считалась престижной. Лай-Ро трудился там же, но в отличие от жены, кабинетного работника, больше разъезжал по разным производственным конференциям — в том же шкафу ещё пылятся старые грамоты, а в альбоме полно его фотографий в компании строгих деловых людей в безупречных костюмах.

Кончилось всё неожиданно и трагически. Слёзы застилают глаза, но ту заметку о крупнейшей за десятилетие аварии на производстве Кади-Ро помнит наизусть. Общественности так и не объявили, что именно там взорвалось, но пожар был такой силы, что затронул не только цеха, но и корпус с административными службами. Лай-Ро и Ал-Ис, как полагалось по инструкции, пытались эвакуировать отчётную документацию. Из очередного рейса за коробками они уже не вернулись. Ал-Ис погибла на месте, Лай-Ро, кажется, пытался её вынести и заполучил столько ожогов, что врачи оказались бессильны.

Резонанс был на всю страну, Гван-Ло, недавно занявший престол, приехал на место трагедии лично. Во всём обвинили руководившего производственным экспериментом специалиста-арзака, а родственникам погибших назначили компенсацию — весьма щедро, не поскупившись на отдельные выплаты для самой Кади-Ро и её пятилетнего внука. Тогда она была искренне благодарна Верховному правителю… Сейчас об этом даже думать дико.

Чуткий Линёк теснее прижимается к хозяйке, сминая полу халата. Кади-Ро снова гладит пушистый бок, и под успокаивающее фырчание зверя в глазах постепенно перестаёт туманиться.

Дальше с подписей под фотографиями внезапно исчезают тысячи и сотни. Под фото Лем-Ро, в голубой форме выпускника Академии Авиации, стоит дата — 17 энио 19. Когда он заявил, что хочет пойти по стопам деда, Кади-Ро не стала возражать. Она уже убедилась, наученная горьким опытом, что даже абсолютно мирная профессия никого не защищает от внезапной гибели.

Если пролистать несколько страниц сразу, то заметно, как фотографии становятся чётче и ярче. Где-то в двадцатых появилась мода на голограммы, хотя Кади-Ро всё равно милее были обычные печатные снимки… Но постепенно цвет снова начал уходить. Её фото вместе с внуком, сделанное накануне старта экспедиции, уже почти не отличается от самого первого в альбоме. И на этом фоне переданный полковником снимок кажется удивительно ярким. Как ни странно, но между ними за целых восемнадцать лет ничего нет — как будто на Рамерии вообще ничего достойного запечатления не происходило.

Закрывая альбом, Кади-Ро поднимает глаза. На покрытой вышитой салфеткой тумбочке, подпирая вазу с искусственными цветами, расположился ещё один снимок — Лем-Ро прислал буквально месяц назад, чтобы старушка порадовалась. На нём оказалась запечатлена вся безымянная эскадрилья, включая техников-арзаков, в новом месте дислокации. Яркие синие мундиры, зелёные повязки, изумрудная трава, на которой некоторые бесцеремонно развалились, с россыпью белых и жёлтых цветов, бирюзовые переливы моря на горизонте… В мире снова есть цвет.

Теперь, когда Кади-Ро это увидела, ей уже не так жаль будет уходить.