Сиреневый мир (джен)

Зала была просторной и светлой, залитой лучами дневного солнца, пробивающимися сквозь высоченные окна с прозрачными витражами. Просторной, но всё же раз в десять меньше Большого зала, где Луна вот уже шестой год завтракала, обедала и ужинала; слушала речи директора; отмечала разные праздники и просто жила. Это место походило на уменьшенную копию Большого зала, и в том, что оно тоже где-то в Хогвартсе, у Луны сомнений не было. Та же каменная кладка на стенах, та же плитка под ногами... А вот как и зачем она здесь оказалась — уже другой вопрос.

Но Луна не успевала как следует его обдумать. Она была слишком занята тем, что носилась по всей зале, пытаясь поймать круживших над головой мозгошмыгов. Мелких и быстрых, их было не так-то просто застать врасплох.

— Хватай их, хватай! — вторил ей морщерогий кизляк своим тоненьким блеющим голоском.

Он и правда был похож на маленького козлика с умными глазами, великолепными, закрученными винтом рожками и коричнево-сероватой мохнатой шерстью, которая на свету отчётливо переливалась сиреневым цветом.

Луна остановилась, на мгновенье позабыв о вечно ускользающих крылатых вредителях.

— Ты не умеешь говорить, это точно, — обратилась она к кизляку, прищурив глаза. — Папа в своей статье писал, что...

Кизляк фыркнул, как ей показалось, с долей возмущения, а затем лихо тряхнул кручёными рогами, словно показывая, что всё это вздор.

— Чтобы говорить, уметь не обязательно, — он топнул по плитке крохотным копытцем, отгоняя от себя бесновавшихся нарглов.

— А-а-а... — понимающе протянула Луна. — Да, я, кажется, знаю, что ты имеешь в виду.

— Ну вот, все мозмошмыги разлетелись кто куда... Чтобы такую ватагу изловить, не наш умишко нужен, не наш... — он сокрушённо покачал головой, боднув воздух.

— А нужно ли их ловить? — беспечно усмехнулась Луна. — Здесь кроме нас ни одной души. Пусть себе... летают.

Она окончательно отвлеклась на нарглов, чьё заразительное веселье сопровождалось шумным писком. Не давая себе ни секунды покоя, озорные пушистики то носились друг за другом, будто играя в салочки, то понарошку нападали, катаясь клубками по полу, то вились вокруг ног Луны, обнюхивали, щекоча своей шерстью, да шагу ей не давали ступить. Явно искали что-то. Догадаться было несложно: эти проказники доставляли ей массу хлопот воровством обуви, а иной раз — и других важных вещей. Но сейчас им ловить было нечего. Луна с лёгким удивлением осознала себя босоногой, словно явившаяся из лесу фея. И чувствовала себя при этом так естественно, словно сроду ни во что не обувалась. А вот ступням и правда не хватало чего-то: то ли шелковистой травы, то ли мягкого белого песка. Она легко прошлась бы и по острым каменьям, и по грубым корягам — что угодно из предложенного разномастной щедрой природой. Но холод каменной плитки не был мил её маленьким бледным ногам.

Забывшись, Луна потянулась рукой к разноцветным нарглам — и надо же, ни один цвет не повторялся, все разные: зелёный, сиреневый, синий, оранжевый — а те в один голос пискнули громче прежнего и бросились врассыпную. Ну да, вот балда — Луна слегонца хлопнула себя по лбу — какой же это наргл даст человеку к себе притронуться!

Что-то боднуло её под локоть, не агрессивно, но ощутимо настолько, чтобы Луна посмотрела вниз и обратила наконец внимание на морщерогого кизляка, который умудрился подпрыгнуть, чтобы её зацепить.

— Пока всех мозгошмыгов не изловишь, не выберешься отсюда, — назидательно заявил козлик, тряхнув длинной бородкой. — И нам не выбраться. Так что — вперёд и с песней! — он снова топнул по полу, намекая, видимо, на свою авторитетность.

Под «нами» он, видимо, имел в виду себя и нарглов. И Луна, конечно, не отказалась бы им помочь. Хотя нарглы вредничали, воруя её вещи, а кизляк, как оказалось, больно любил покомандовать. Луна не сердилась: такова, значит, их природа. Что уж тут поделаешь? Зато какой чудесный материал получится для статьи в «Придиру». Она обязательно всё-всё запомнит и, как вернётся домой, напишет о новых повадках этих редких волшебных созданий. Новый выпуск журнала будет ещё интереснее предыдущих. Вот так радость папе!

Только прежде Луна навестит Запретный лес и побегает там босиком. Аж пятки чешутся — до чего охота! И кизляка вместе с нарглами да мозгошмыгами надо бы вернуть в естественную среду обитания. Они всё ж-таки существа дикие, в Хогвартсе им делать нечего. Будь Луна тщеславной, она бы с превеликим удовольствием приняла за такое большое дело грамоту: «Освободила школу от нарглов, мозгошмыгов и морщерогого кизляка, а студентов — от пропадания в ночи ботинок, катастрофического размягчения мозгов и...»

Дальше Луна не придумала, потому что кизляк навскидку оказался самым безобидным. Даже бодался совсем небольно. Но Луна тщеславной и не была, а потому ни в грамотах, ни в благодарностях не нуждалась. Даже в том, чтобы ей верили, не нуждалась ни капельки. Пусть тысячу раз другие повторят, что не существует на свете ни кизляков, ни мозгошмыгов, ни нарглов, они от этого не перестанут быть вполне себе живыми и существующими. Вон как резво бегают, летают, бодаются. И не где-то в её голове, а прямо тут, рядом.

И Луна, помня о наказе кизляка, с внезапном приливом радости принялась кружиться по зале, тянуть руки ввысь, пытаясь ухватиться за мозгошмыгов. Те были быстрее и ловчее её, однако под самый потолок почему-то не поднимались. Летали низко, над головой, ускользали от цепких пальцев Луны, иногда позволяя вскользь себя коснуться, и почему-то росли прямо на глазах. Только-только были не больше моли — а вот уже похожи на крупных раскормленных стрекоз с длинными хоботками и лишними размашистыми крыльями, с лёгкостью держащими в воздухе их упитанные, жирные тельца. Луна задумчиво растёрла на подушечках пальцев оставшуюся от мозгошмыгов пыльцу, сиреневую, переливавшуюся мелкими блёстками.

«Из этого могли бы получиться неплохие тени», — подумалось Луне, и она тут же, в подтверждение своей мысли, вытерла остатки пыльцы о собственные верхние веки.

Жаль, нигде поблизости не оказалось зеркала.

— А ты голову-то подними как следует, — подсказал кизляк, будто прочитав её мысли.

Задрав голову так, что в шее появилось натяжение, Луна натурально ахнула: потолок оказался зеркальным. И в нём она отчётливо увидела и суетившихся по полу пёстрых нарглов, и причудливо завитые рожки кизляка, и сиявших в лучах света мозгошмыгов, снующих по воздуху, и саму себя... почему-то непривычную, другую. И правда — фею, а не Луну. Всю в сиреневых цветах: они и в ободке на волосах, и на шее, и на запястье. Даже платье как бутон полевого цветка, только синее-синее. Почему синее — это понятно, она же с Рейвенкло. А вот всё остальное Луне было совсем непонятно. Но то, как причудливо блестела собранная с мозгошмыгов пыльца на её веках, она сочла красивым. Вот если будет ещё когда-то в Хогвартсе бал...

— А этих мошек так просто не проймёшь, — хмыкнул кизляк, снова обратив всё своё внимание на «стрекоз»-переростков.

— Что-то они крупноваты для мошек, тебе не кажется? — намекнула ему Луна на аномальные размеры мозгошмыгов.

— Так даже проще... — задумался кизляк. — А ну брысь! — он застучал копытцами, вновь отгоняя надоедливых нарглов. — Вот был бы у тебя сачок... или лукошко какое.

— А у меня есть даже лучше! — неожиданно вспомнила Луна.

И потянулась в карман за волшебной палочкой.

Но ни кармана, ни палочки у неё не оказалось.

Вот это уже было как-то грустно: с палочкой Луна не расставалась, она всё-таки не зря звалась волшебницей. Палочку она могла уверенно назвать тем самым предметом, который никогда не теряла и не забывала где-то. Без волшебной палочки её мир начал тускнеть, и всё, что сейчас воспринималось как беззаботная игра, перестало увлекать Луну. А она ведь даже не помнила, как оказалась без палочки. Где оставила её?

Что-то тёплое и шерстяное прикоснулось к голени Луны.

Опустив взгляд, она увидела морщерогого кизляка, чьи жёлтые глаза с прямоугольным горизонтальным зрачком смотрели на этот раз не строго, а сочувственно. Нарглы на полу как-то разом притихли, словно почувствовали изменившееся настроение Луны. Мозгошмыги замедлили полёт, сбиваясь в слабо мерцающий рой над её головой. Свет в зале померк, будто где-то за пределами высоких окон небо заслонила туча.

— Не печалься, — утешил Луну кизляк. — Здесь ты можешь быть кем угодно. Тебе не нужна палочка, чтобы творить.

И Луне даже не пришлось задумываться над его словами. Всё было донельзя очевидно и ясно. Фея, волшебница, Луна... Здесь она и правда кто угодно.

— Если поймаю всех до единого мозгошмыгов, правда смогу вернуться?

Кизляк кивнул, всё так же не сводя с неё проницательного взгляда, и у Луны даже не возникло вопроса, верить ли ему. Сейчас ей как никогда остро хотелось домой. Ступням всё ещё было холодно: кажется, они и вовсе заледенели, пока Луна бегала по плиточному полу. Но теперь она уже сомневалась, что хочет ощутить под ногами траву Запретного леса или песок на берегу Чёрного озера. Это как-нибудь в другой раз. Она добросовестно проводит своих волшебных друзей до развилки дорог, но сама с ними не пойдёт. Ей нужно поскорее в Оттери-Сент-Кэчпоул. К папе. Он ведь ждёт.

Повинуясь какому-то ей одной известному инстинкту, Луна с небывалой лёгкостью потянулась руками к витающим над головой мозгошмыгам. На этот раз она не бегала, не подпрыгивала, а лишь плавно кружилась на месте, танцуя доселе не известный миру танец. Раз, два, три — стоило ей коснуться мозгошмыга рукой, как он мягко растворялся в воздухе, оставляя после себя сиреневую дымку.

Наверное, так и поступила бы фея, у которой нет волшебной палочки. Она творила бы магию мановением руки, легко и просто, и босые маленькие ножки её танцевали бы по лесной траве в такт движениям рук.

Когда исчезал последний мозгошмыг, всё пространство вокруг уже заволакивало плотным туманом всех оттенков фиолетового. Луне казалось, что в глубине этого тумана мерцали, подмигивая ей, блёстки — остатки пыльцы мозгошмыгов. Нарглы сбились в один пушистый разноцветный клубок у её ног, поглядывая на поглощающий залу морок с испугом и интересом одновременно. А морщерогий кизляк, казалось, был абсолютно спокоен, будто происходящее не способно его удивить. Будто всё идёт как надо — абсолютно правильно.

Своих эмоций Луна разобрать не могла: ей не было страшно, когда магический туман окутал её с головой, окутал настолько, что она уже ничего перед собой не могла разобрать. Ни страха, ни изумления, ни интереса перед неизвестным. Один лишь вопрос в голове: «Вернусь ли я домой?»

Она прикрыла глаза, отдаваясь во власть неизведанного.

И будто на прощанье услышала добродушный, с ноткой блеяния, шёпот «Удачи, Луна», которому вторили тихий писк нарглов и непонятно откуда взявшийся шелест полупрозрачных мозгошмыговых крылышек.

* * *

Открыв глаза, Луна поначалу увидела лишь темноту да белое в ней пятно: как свет от ближнего фонаря. Стоило ей проморгаться, как пятно превратилось в бескровное старческое лицо. Измождённое, покрытое морщинами, сквозящее усталостью в светло-голубых, почти прозрачных глазах. Но всё-таки — очень знакомое и доброе лицо.

Луна обрадовалась этому лицу вопреки тому, что его появление разбило вдребезги её крошечную надежду. Надежду, что проснулась она у себя дома: лежащей в тёплой постели, выздоравливающей после перенесённой высокой температуры, нагнавшей загадочных, непостижимых уму снов, как бывало уже не раз. Она называла их «сиреневыми снами», и пусть они сперва могли казаться полной тарабарщиной, к кошмарам их всё же отнести было нельзя.

Увы.

Луну окружали каменные, надёжно хранящие вековую затхлость и сырость, стены подземелья. А перед ней был мистер Олливандер, точно так же угодивший в плен недружелюбного поместья Малфоев.

Седовласый старик ласково улыбнулся ей, хотя во взгляде его отчётливо читалась горечь уныния. И ему, и Луне тут приходилось туго. Беллатриса Лестрейндж не шутила, рассказывая о том, что может запытать круциатусом до потери сознания. Луна, хоть и с трудом, улыбнулась мистеру Олливандеру в ответ. Кто ещё, кроме него, мог здесь присматривать за ней?

Мистер Олливандер молча снял с её лба влажную тряпицу, чтобы заменить на новую. Никаких полезных вещей у них тут не было, не говоря уже об отнятых волшебных палочках. Луна сразу поняла, что ткань, которую старик намочил в единственной плошке с водой — это обрывок рукава с его собственной, когда-то белоснежной рубахи. Да, несладко ей пришлось, видимо. Она и не помнила ничего толком. Но единственная мысль, в такт пульсу застучавшая в висках, вселила в Луну облегчение.

Кизляк не соврал. Она вернулась, пусть и не домой. Вернулась — это главное.

Рядом уже не было её фантастических друзей, в которых остальные отказывались верить и к которым она успела прикипеть душой за все пережитые во снах приключения. Но это даже хорошо, подумала Луна.

Им бы здесь совсем не понравилось.