Hostage (гет)

i wanna be alone

alone with you, does that make sense?

i wanna steal your soul

and hide you in my treasure chest

Мне бы хотелось остаться с тобой,

остаться с тобой наедине — есть ли в этом смысл?

Я хочу украсть твою душу

и закрыть ее в своем сундучке с сокровищами.

Драко не знал и не понимал, зачем сел рядом со вконец обезумевшей Гермионой Грейнджер, но её рыдания болезненным эхом разносились по коридору, медленно оттягивая его сердце. Вокруг, словно пыль, оседали желтые перья канареек. У Драко была всего лишь минута на раздумья, откуда они взялись, прежде чем она обернулась и наградила его взглядом.

Его всегда забавляло наблюдать за её мыслительным процессом, за тем, как она обдумывала происходящее. В такие моменты он как будто слышал, как крутились шестеренки в её мозгу, сменяя эмоции на лице одну за другой — черт возьми, он не хотел признаваться самому себе, как же это выглядело со стороны. Она всегда думала, прежде чем действовать, что выигрышно выделяло её на фоне двух других идиотов, верно следовавших за ней куда угодно. Иногда он размышлял, почему она не оказалась в Когтевране, но потом вспоминал об этой потрясающей склонности с головой бросаться в опасные ситуации, странной потребности помогать несчастным и обездоленным, и соглашался с вердиктом Распределяющей шляпы.

В тишине прошли несколько минут, прежде чем она первой решилась заговорить.

— Что ты здесь делаешь?

Голос ощутимо дрожал, это было слышно, но она пыталась казаться сильной. Получалось плохо, однако он никак это комментировать не стал.

Он пожал плечами, потому что, по правде сказать, не знал, что его туда привело. Он шел обратно в подземелья после очередной неудачной попытки починить шкаф и специально спустился извилистым путем, чтобы не столкнуться с Пэнси, не желая оказаться жертвой ее заигрываний. Ему все еще нужно было время, чтобы освободить голову от горькой обиды и гнева, определивших последние несколько месяцев его жизни.

Он как раз спускался по тайному проходу недалеко от башни Гриффиндора, как вдруг услышал негромкий плач. Ноги против воли сами потянули его на этот звук, и вопреки здравому смыслу и голосу разума, что-то в том, как она, сгорбленная, ссутулившаяся, побежденная и сломленная, сидела, убедило его опуститься рядом.

— Ну давай же, Малфой. Я знаю, ты мечтаешь дать комментарий насчёт маленькой несчастной грязнокровки, — ядовито бросила она, и Драко вздрогнул от того, как она назвала себя грязнокровкой — или от того факта, что она думала, что он считает ее грязнокровкой.

А разве нет? Он оттолкнул голос сомнения в собственных мыслях.

— На самом деле нет, Грейнджер. Прямо сейчас я слишком устал, чтобы придумывать что-то даже отдаленно оскорбительное, — и я не хочу видеть, как ты плачешь из-за меня.

— Ха, неужели. Впервые, — она шумно фыркнула, и Драко молча согласился, задаваясь вопросом, что же с ним сегодня было не так. Последний раз, когда они на его памяти общались, перекинувшись парой реплик, он жестоко и безжалостно над ней насмехался. Почему же сейчас должно было быть иначе?

Они сидели бок о бок, тихо изучая ночное небо сквозь плеяду арочных окон. Эта тишина была особой, не такой удушающей и пугающей, как в поместье Малфоев. Он чувствовал себя почти комфортно. Словно воцарившееся молчание было хрупким стеклом, а Драко был способен разбить его любым словом, что бы не сказал.

Грейнджер же, по всей видимости, нуждалась в разговоре.

— Ты исчезаешь каждую ночь, это очевидно. Это заметил Гарри. Он убежден, что ты что-то… замышляешь, наверное. Мерлин, он почти одержим тобой на этот счет, — она с нескрываемой иронией закатила глаза, отчего он с трудом подавил смешок. — Куда ты уходишь?

— А что, тебе стало интересно, Грейнджер? — Драко ухмыльнулся, снова получая в ответ ее возмущенное фырканье, и резко задал новый вопрос: — Почему ты плакала?

Она потрясенно на него уставилась, на что он приподнял бровь.

— Не жди, что я буду отвечать на твои вопросы, если игнорируешь мои, — голос ее звучал особенно надменно, напомнив ему о вечно самодовольной одиннадцатилетней девочке и о том, как же тогда ее поведение раздражало его.

Они снова замолчали, единогласно не желая выбираться из тупика, в который друг друга загнали. Это было так по-детски, но Драко не собирался доставлять ей удовольствие своим ответом.

Казалось, что Грейджер сдалась спустя вечность, спустя несколько часов, вздыхая и убирая с глаз непослушный локон.

— Рон, он… Он целовался с Лавандой Браун. Все смотрели. И жалели меня, более чем уверена, — она слабо всхлипнула, вызвав у него дрожь паники. Что делать, если она снова заплачет? — Просто… Я всегда думала, что мы будем с ним вместе, понимаешь? Я делала для него абсолютно все — проклятье, я даже ударила Конфундусом чертового МакЛаггена, чтобы его взяли в команду… а он не замечает, как я на него смотрю. Он никогда меня не замечает.

Голос ее был наполнен соленой влагой, он знал, что она изо всех сил старалась держать себя в руках. Драко хотел протянуть ей руку помощи, но нет, он не мог, потому что они должны были стоять по разные стороны баррикад, они были разными, и лишь одно прикосновение к ней могло вызвать бурю дерьма, частью которой Драко быть не хотел.

Драко слабо усмехнулся, наконец заговорив:

— Честно, не понимаю, что ты нашла в Уизеле. Ему настолько нечем похвастаться, что он хвастается достижениями Поттера — это на самом деле выглядит так убого. Я в шоке, что ты думаешь, что он стоит того, чтобы из-за него плакать. Впрочем, у тебя всегда было извращенное чувство жалости.

Он знал, что его слова не были способны утешить, но отравить они тоже не могли. Она прыснула и эхом повторила «извращенное чувство жалости», качая головой. Наблюдая, как девушка словно в раздумьях осторожно провела руками по джинсовой ткани своих брюк, он позволил себе слегка ухмыльнуться.

Ее глаза были похожи на глубокие карие озера, когда она взглянула на него и спросила:

— Т-ты принял Метку? Ты теперь Пожиратель смерти?

Слова стекли по его спине отрезвляющей холодной водой, заставляя Драко напрячься. Он поднялся и, как загнанный в угол зверь, зарычал.

— Н-нет! С чего ты так решила? Поттер? Можешь сказать ему, чтобы не лез не в свое гребаное дело, — он моментально пожалел о своих словах, зная, что такой оборонительный тон лишь подтвердит подозрения Грейнджер.

— Так это правда, да? — шепот ее был окрашен шокированным ужасом, а он хотел отвести взгляд, заметив, что все ее лицо превратилось в жалость, но не смог. — Малфой…

— Не надо, Грейнджер… просто… — голос его подвел, и он отчаянно сжал кулаки, тщательно создавая на лице привычную маску презрения и продолжая иным тоном: — Не делай предположений о том, о чем не имеешь понятия, грязнокровка. Ничего не предполагай обо мне.

И с этими словами он спустился по лестнице к подземельям, чувствуя себя страшно и странно одиноким из-за того, что его руки затряслись, а слезы грозили затуманить обзор.

* * *

i don't know what to do

to do with your kiss on my neck

i don't know what feels true

but this feels right so stay a sec

you feel right so stay a sec

Я не знаю, что

делать с твоим поцелуем на моей шее.

Не знаю, похоже ли это на правду,

но это кажется правильным, так что останься хоть на минутку.

Ты кажешься правильным, так что останься хоть на минутку.

Она бросила свою сумку рядом с его вещами, заставляя оторваться от книги о принципах Исчезновения своим возмущенным фырканьем. Кудрявые волосы были взлохмачены больше чем обычно, а глаза горели яростью, когда она швырнула учебник по зельеварению на стол. Осознание ударило Драко под дых, и он внезапно понял причину, почему она так взбудоражена.

— Все злишься из-за того маленького безоарового трюка Поттера? — с легкой ухмылкой на лице спросил он. Подняв взгляд от книги — он так чертовски устал, пытаясь починить этот шкаф, — он почувствовал, что ухмылка стала шире, подмечая, как ее хмурый взгляд стал окончательно рассерженным.

Сейчас подразнивать ее стало таким привычным делом. Он точно знал, на какие точки надавить, не заходя слишком далеко, а она была так доверчива к его насмешкам, что подобный стиль начал даже доставлять ему удовольствие.

Невольно он задавался вопросом, когда не только эта привычка, но и она сама стала для него частью обыденности. Та ночь на лестнице переросла в случайную встречу в библиотеке, где они негласно встречались каждый день в затаенном уголке среди книг по астрономии. Он и стал их маленьким персональным убежищем — от реальности поставленной перед ним задачи и ужасов ночных кошмаров, от ее горя и постоянного тревожного беспокойства.

В недоумении, как она может его выносить, зная, что он монстр, он однажды спросил ее об этом в очередной момент абсолютного отвращения к себе. Ответ ее был ровным и спокойным: она не хотела совершать ошибку, осуждая его за то, кем он был вынужден стать, — и желчь осела у него в горле, потому что он знал, что не заслуживал ее доброты.

— Я не понимаю, как он это делает! Я имею в виду, что это все его дурацкая книга — как она может быть постоянно правильной?! Я потратила столько времени на противоядие, чтобы он просто показал свой дурацкий маленький козий камень — и Слизнорт в него уже влюблен! Э-это ужасно несправедливо.

Она закипала. Драко приподнял бровь от ее слов — он никогда не слышал, чтобы она так ругалась.

— Зато теперь ты знаешь, что я чувствую, — Драко пожал плечами. Гермиона осеклась, поднимая на него взгляд, и на ее лице появилось понимание. Он знал, что она поймет. — У Поттера всегда все было так просто. Он нарушил больше школьных правил, чем все слизеринцы, вместе взятые, и до сих пор ему отдается предпочтение перед всеми остальными. Он несколько раз должен был умереть, но всегда оставался невредимым.

«Должно быть, это приятно, — с горечью подумал он, — быть удачливым».

— Что же, — она тяжело вздохнула, — тем не менее, мне нужно найти способ отвлечь его от этой книги, прежде чем он узнает что-то похуже, чем использование безоара. Там явно замешана темная магия, Малфой. Ужасные проклятия, я видела своими глазами. Не хочу, чтобы у него были неприятности, он и так уже натерпелся.

Драко с трудом удержался от того, чтобы фыркнуть. И так уже натерпелся, черт бы его побрал. Ведь игнорировать подхалимство Слизнорта и устраиваться поудобнее в кабинете директора через день настолько обязательно. Как насчет того, чтобы замышлять убийство упомянутого директора, если на карту поставлена жизнь твоей матери?

Из собственных размышлений его вырвала Грейнджер, пытавшаяся выдернуть книгу из его рук. Он крепко вцепился в страницы, не желая, чтобы она их успела рассмотреть, не желая давать ей возможность задать вопросы, на которые он определенно не хотел отвечать.

— Что читаешь?

В ее голосе прозвучало плохо скрываемое любопытство, и он уже собирался придумать оправдание, почему читал об принципах Исчезновения, когда левая рука начала гореть адским огнем.

Агония выворачивала наизнанку, вынуждая схватиться за пылающую руку, ему слышался голос Грейнджер, спрашивающей, все ли в порядке. Ужасающая боль обездвиживала. Метка сжигала заживо его нервы, хотелось сорвать ее с кожи — он просто хотел наружу, убежать от боли и вины, уйти от своей ужасной задачи. Но пути назад не было. Из рядов Темного Лорда нельзя было уйти, его бы постигла участь хуже смерти.

Если бы он сбежал, его мать постигла бы участь хуже смерти. А она этого не заслужила.

Это было единственным, что удерживало его от побега.

Он был готов сражаться. Если это было нужно, чтобы обезопасить Нарциссу Малфой, он был готов сражаться.

Холодные пальцы потянули его рукав, вызвав слабый протест и его попытку удержать ткань свитера на предплечье. Темные чернила змеи и черепа вспыхнули сильнее, когда она, не послушавшись, прикоснулась к ним. Он зашипел, заставляя ее отшатнуться, нерешительно баюкая его руку.

— Что же они сделали с тобой, Драко? — прошептала она, что для него было уже слишком.

Ни ее силы, ни ее сострадания он не заслужил, но с блаженством погрузился в них с головой. Он знал, что не получит искупления. Однако тепло ее глаз при взгляде на него, единственная слеза на щеке от испытываемой им боли заставили его поверить, что он может быть прощен, что он заслужил прощение, и он поддался своему непреодолимому желанию наклониться и поцеловать ее.

Боль затихла, когда она, задохнувшись, ответила, а ее мягкие губы не уступали его, пылким. Большой палец коснулся ее левой щеки, вытирая слезу, и ее руки скользнули по его волосам, и мир сузился до нее, и от него самого ничего не осталось, кроме нее. Он не мог сформулировать связную мысль, стоило запаху корицы и дыма наполнить нос, а пальцам — запутаться в лабиринте ее волос. Она притянула его ближе, пока между ними совсем не осталось места, и Драко подумал, что он мог бы забыть обо всем в ее объятиях.

Через мгновение к нему вернулся рассудок, стоило ей отстраниться, чтобы прижаться лбом к его лбу, и с ее опухших губ сорвался вздох поражения, как будто она приняла тот факт, что нет пути назад от… этого, чем бы оно ни было. Драко было знакомо это чувство.

Спрятав лицо в изгибе его шеи, она прижалась к коже теплым поцелуем, позволяя его ладоням скользить по спине. У него снова возникало желание плакать из-за нее, из-за них, из-за того, во что они сейчас ввязались, потому что это могло закончиться только трагедией.

Он не знал, что делать.

Но все в мире казалось более правильным и вернувшимся на круги своя с ее теплым телом, свернувшимся в его объятиях, спиной к каменной стене библиотеки, и поэтому Драко остался.

* * *

gold on your fingertips

fingertips against my cheek

gold leaf across your lips

kiss me until i can't speak

Золото на кончиках твоих пальцев,

кончики пальцев на моей щеке.

На твоих губах лист золота,

целуй меня, пока я не замолчу.

Ударившись спиной о дверь Выручай-комнаты, Драко зарычал, целуя Гермиону с мучительной страстью, она потянула его к дивану посреди комнаты. Их отчаянные руки стаскивали с плеч друг друга мантии и расстегивали рубашки. Он знал, что у них осталось не так много времени вместе, что быть с ней рядом после этих украденных мгновений стало почти невозможно. Она тоже, должно быть, знала, потому что ее руки были не менее настойчивы.

Бесформенной грудой они упали на кушетку, и Драко, не удержавшись, вздрогнул, когда Гермиона коснулась своими вечно холодными, ледяными, пальцами его щеки, прокладывая путь к недавно полученному шраму, любезно оставленному самим Поттером. Он провел кончиками пальцев по ее изгибам, наблюдая, как ресницы затрепетали от удовольствия, а губы призывно приоткрылись. Он ощущал, как в груди бушевало чувство привязанности, и задавался вопросом, должен ли был он сказать о своих чувствах. Ответила ли бы она взаимностью на его слова или с пренебрежением отвергла бы их.

— Я знала, что должна была забрать у него эту книгу, — бормотала она, рассматривая ярко-красный цвет, окружающий бледно-белую израненную плоть. Драко нежно поцеловал ее, пытаясь этим сказать, что она не виновата в том, что произошло, как бы она ни настаивала на обратном. — Посмотри, что он сделал с тобой. Я-я сожалею.

— В этом нет твоей вины, — шептал Драко, перебирая бледными пальцами темные локоны ее волос.

Иногда он поддавался поэтическому очарованию происходящего между ними — они были полными противоположностями друг друга во всех отношениях. Гермиона представляла собой картину насыщенных цветов, темно-коричневых и оливковых красок на фоне золотого и красного, а он — лишь бледный набросок блеклых серебристых, серых и зеленых тонов. Чистая, непорочная, она была прекрасна во всем, а он тщетно пытался вырваться из когтей обуявшей его серой тьмы.

— Нет, Драко… — начала было она, но Драко уже успел притянуть ее ближе, кусая нижнюю губу и бормоча: «Заткнись и поцелуй меня».

И она поддалась.

Когда они перевели дух после достигнутого пика, его пальцы принялись рисовать созвездие между веснушками на ее ключице, он признался:

— Просто хочу, чтобы ты знала, что я… прошу прощения. За все. За то, как я отвратительно себя с тобой вел, и я пойму, если ты не простишь… — он поднял руку, заметив, что она собралась его прервать. Ему нужно было выбраться из собственной тьмы, ему было необходимо вытащить ее наружу. — Но я ошибался, действовал на основании многолетних предубеждений и необоснованной ненависти, которые внушил мне отец. Мерлин, как я ошибался. Все равно все полетело к чертям. И… и мне так жаль, что довел тебя до слез в тот день, когда назвал тебя… грязнокровкой, — переведя дыхание, он ощутил прикосновение ее губ. — Хотелось бы мне, чтобы все было иначе, но, надеюсь, ты знаешь, что я не… я не думал о тебе…

— Я знаю, Драко. Поверь мне, знаю. И я прощаю тебя, — стоило ей обнять его, как он моментально почувствовал облегчение. — Ты заслуживаешь прощения. Ты не злой, Драко — знаю, ты так думаешь. Но нет. Ты хороший и храбрый, и я тебя люблю.

Шепот собственных последних слов заставил ее напрячься.

Не позволяя ей зацикливаться на своей неуверенности, Драко крепко обнял девушку, повторяя, что любит ее, снова и снова. Она простила его. Она любила его.

И, возможно, она его и спасет.

* * *

gold's fake and real love hurts

and nothing hurts when i'm alone

when you're with me and we're alone

Золото — подделка, а настоящая любовь причиняет боль.

Но ничто не ранит, когда я одна,

Когда ты со мной и когда мы одни.

В последний раз он видел ее перед тем, как открыть в Выручай-комнате Исчезательный шкаф для Беллатрисы и других Пожирателей Смерти. Руки тряслись мелкой дрожью, сердце неистово колотилось, но стоило ему приблизиться к ней в их маленьком углу в библиотеке, он ощутил покой.

В ее понимающих глазах сквозила грусть, иногда он ненавидел, насколько сострадательной она могла быть. Если бы это было не так, то, возможно, он не был бы так влюблен в нее, чтобы быть не в состоянии вынести одну лишь мысль о том, чтобы оставить ее после сегодняшнего вечера.

Но в глубине души он знал, что по-другому быть не могло.

— Не плачь, любовь моя, — тихо, зная, что она услышит, пробормотал он, вытирая кончиками пальцев несколько слезинок. Он ненавидел смотреть, как она плачет — возможно, потому, что впервые он увидел ее плачущей по своей вине.

Слабо усмехнувшись, она вытерла с лица оставшиеся яростные слезы.

— Знаешь, ты никогда меня так раньше не называл. Мне вроде как даже нравится.

Он позволил себе слегка улыбнуться, сжимая ее руку.

— Если мы оба выберемся из этой войны живыми, я буду называть тебя своей любовью ежедневно, ежеминутно.

Если ты вообще захочешь, чтобы я был рядом.

Они прежде не обсуждали будущее, в основном из-за того, что оно было таким неопределенным и таким болезненным, и Драко прикусил язык, мысленно проклиная себя, что выпалил эти слова. Он уже собирался извиниться, когда заметил, как внезапно в уголках ее губ сверкнула улыбка.

— Знаешь, ловлю тебя на слове.

С ответной ухмылкой он срывает, крадет с ее губ поцелуй.

— Знаю.

Потом он поцеловал ее в последний раз, зарываясь носом в пахнувшие корицей волосы, стараясь запомнить, впитать в себя этот запах, и ушел, не оглядываясь, крепко сжав руки в кулаки до побелевших костяшек, как только ее тихие рыдания достигли ушей.

* * *

it's not like me to be so mean

you're all i wanted

just let me hold you

hold you like a hostage

Это не похоже на меня — быть такой грубой,

Ты — всё, чего я желала.

Так что позволь мне держать тебя

как заложника.

Стоило ей наконец проснуться, облегчение обрушилось на него накрывающим с головой мощным потоком, заставляя почти согнуться под свой тяжестью. Глаза ее были сбиты с толку, налиты кровью, но это была его Гермиона с ее вечно вопросительными интонациями.

— Драко?

— Как, черт возьми, вас поймали, Грейнджер?

В его тоне нарастал гнев, и он внезапно осознал, что все, что ему хочется — это кричать на нее, срывая голос и злость, потому что она убеждала его, что будет в безопасности. Убеждала, что будет осторожна, но теперь лежала здесь, полумертвая, замученная его теткой, самой сумасшедшей из людей. Сердце его горело яростью и страхом, почти ослепляя, пока он не заметил, как она вздрогнула в ответ.

— Я-я…

Она замолчала в рыданиях, окончательно разрывая его сердце. Он осторожно приблизился, чувствуя, как ненависть к себе сменяется злостью. С доверием она прижалась к его груди, ощущая себя такой легкой и слабой рядом с ним, что он боялся, что она разобьется, если он прикоснется к ней. Рубашку, которую он не удосужился переодеть, пропитывали ее слезы, и он раскачивался взад-вперед, пряча собственные слезы в кудрях цвета красного дерева.

Долго они стояли так, она — прижимая голову к его сердцу, а он — прижимая ее руками к себе, пока Флер не подошла, чтобы сообщить ему, что ужин будет скоро готов, а лицо ее не озарилось радостью, стоило ей увидеть, что Гермиона очнулась.

— Я скажу Гарри и Рону, что ты проснулась, хорошо? Они будут рады тебя видеть.

Гермиона только кивнула, и Флер, прежде чем закрыть дверь, улыбнулась на прощание им двоим.

— Ты рассказал Гарри и Рону… о нас? — Гермиона неожиданно напряглась.

— Думал, ты рассказала, — удивился Драко, на его изможденном лице читалось замешательство. — Поттер не слишком удивился, когда я аппарировал сюда с тобой.

— О, нет, он понял это в прошлом году, у него была Карта Мародеров, понимаешь, — пояснила она то ли ему, то ли себе, — она показывает местонахождение каждого человека в Хогвартсе.

Драко закатил глаза — как раз то, что нужно Поттеру, дополнительная помощь в нарушении правил.

— Когда мы были в бегах, он сказал мне, что знал. А вот Рон не знал. Я полагаю, он хорошо это воспринял, учитывая, что ты все еще цел.

— О, если ты имеешь в виду «пытался проклясть меня всеми возможными способами» под «достаточно хорошо», тогда да, он действительно воспринял это хорошо. Но… я думаю, через некоторое время он смирился. Потому что я получил Круцио из-за тебя, Гарри сказал ему. Он не беспокоил меня с тех пор, как мы здесь, так что не знаю.

Драко пожал плечами, проводя большим пальцем по повязке на левой руке Гермионы, где Беллатриса прорезала глубокую прямую линию своим проклятым ножом. Он был благодарен себе, что дал отпор до того, как она смогла продолжить — у него было ощущение, что Беллатриса хотела сделать куда больше, чем вырезать одну линию на коже Гермионы.

— Ты получил Круцио из-за меня? — вопрос Гермионы звучал крайне удивленно, а большие глаза на ее худом изможденном лице выглядели еще больше.

В лунном свете она, невинная и милая, казалась почти ребенком.

— Я должен был. Не мог я просто стоять и смотреть, как эта сумасшедшая мучает тебя, Гермиона. С меня достаточно. То, что я там видел…

Драко содрогнулся от навязчивых воспоминаний, вспоминая магглов, которых он пытал, болезненное удовольствие на лице Волдеморта, когда он наблюдал, как бесчисленное количество людей умирает во время одной из его бессмысленных пирушек. Он помнил боль страданий от Круцио руки Кэрроу, из-за того что он отказался мучить первокурсника — ребенка. Помнил страх на лице своей матери, когда егеря притащили троих изуродованных заключенных, а Беллатриса злобно улыбалась побежденной девушке перед ней — и он каким-то образом знал, что это, возможно, был последний раз, когда он видел ее, потому что он умрет, но защитит Гермиону от палочки своей тетки.

— Все в порядке, ты знаешь, все в порядке, — вздрогнув, он услышал ее шепот и почувствовал прикосновение бескровной руки к своей щеке, крепко обнимая ее, пока она, повторяя свои слова снова и снова, успокаивала его.

Он не плакал — не думал, что способен, он был слишком сломлен для этого, — но ощущал, как исцеляется, когда сладкий шепот касался его кожи.

Шепча о своей любви друг другу в губы, они отчаянно пытались забыть последние несколько дней, обратившиеся в несколько месяцев. Он вспоминал разговор, состоявшийся однажды в темноте уединенного коридора Хогвартса, когда он сказал ей, что в своём сердце она явно держала его в заложниках: он не видел никакого способа сбежать от нее, от них, не причинив вреда самому себе.

Не сдержавшись, она зевнула и прикрыла глаза.

— Спи, любовь моя, — поцеловал он ее в лоб.

От внимания Драко не ускользнуло, как ее губы растянулись в сонной улыбке, и ему подумалось, что если он действительно был ее заложником, то им быть даже приятно, потому что никогда еще не чувствовал себя более свободным, чем в ее объятиях.

---

Примечания:

Спасибо за прочтение!

Приглашаю присоединиться к моему телеграм-каналу, там много интересного.

https://t.me/cherrynotes