Королева (джен)

Утро рамерийской правительницы Лионы мен Ломиэн начинается рано. За дворцовыми окнами ещё клубится серая предрассветная мгла, когда в роскошную спальню проскальзывает личная горничная и щёлкает выключателем.

Холодный белый свет ламп больно бьёт по глазам, но, увы, настольным светильником во время утреннего туалета не обойтись. Даже любовно подобранный интерьер в серебристо-лиловых тонах, почти полностью отражающийся в огромном зеркале, выглядит в таком освещении неуютным. А светлые волосы самой королевы и вовсе кажутся седыми, хотя ей до старости ещё далеко.

Когда королевская шевелюра уложена в соответствующую статусу сложную причёску, приходит черёд платьев. Приличествующие благородной даме приглушённые оттенки — жемчужный, бледно-голубой, тускло-зелёный, — неуловимо похожие друг на друга, не вызывают желания выбирать. Чтобы не мучиться, королева останавливается на серо-фиолетовом — её колдовской цвет всегда уместен, и к нему легко подобрать украшения. Если бы сегодня был свободный день, Лиона, возможно, выбрала бы зелёный. В молодости она довольно часто его носила, надеясь, что однажды получится примерить очаровавшие её драгоценности с изумрудами из королевской сокровищницы. Они напоминали ей… Что-то определённо напоминали, и весьма приятное, но неясное и расплывчатое, будто забытая юношеская мечта. Может, если бы удалось их надеть… Увы, эти камни — как говорили, плохо влияющие на магические способности — даже брать в руки было запрещено. Но ведь когда-то же эти украшения носили! Неужели дела с магией настолько плохи, и то, с чем легко справлялись предки, становится для нынешних рамерийцев неразрешимой проблемой?

Сегодня подобные мысли угнетают сильнее, чем обычно. Королева не в настроении, у неё болит голова, а где-то в груди при каждом вздохе словно дребезжит натянутая струна. И что хуже всего — она знает, что это будет продолжаться до вечера. Так всегда бывает, когда снятся сны. А сегодня ей как раз снился сон.

В отличие от блёклой реальности, такие сны всегда невыносимо яркие. Трава цвета проклятого изумруда. Синее до боли в глазах небо. Раскалённый золотой шар не по-здешнему тёплого солнца… Это явно не та Рамерия, которую она знает. А может, и не Рамерия вовсе.

И люди тоже не такие, как наяву. Иногда Лиона видит молодых родителей или давних приятелей, с которыми не встречалась много лет, но чаще всего её окружают незнакомцы. Точнее, они были бы таковыми в реальности, но там, во сне, она уверена, что знает их всех. Не то чтобы друзья, но не чужаки и тем более не угроза — просто знакомые люди. Кто-то вроде… коллег?

Среди них есть обычные — те, кого ещё во времена её юности называли менвитами. Но частенько появляются и другие — черноволосые, темноглазые, с открытыми добрыми лицами. Один из таких во снах почти всегда рядом с Лионой. Смотрит на неё, улыбается, держит за руку, как будто кто-то очень близкий. Она знает его имя, но, пробудившись, не может ничего вспомнить, кроме начальной буквы «Р». И от этого накрывает такая тоска, что хочется зарыдать совсем не по-королевски.

Именно этим сны и пугают, хотя сами по себе, наоборот, кажутся милыми и интересными. Но возвращаться после них в реальность — всё равно что в тёплый день внезапно упасть в ледяное море. Ей рассказывали, как страшно тонуть — когда мутные волны захлёстывают с головой, солёная вода ест глаза, лишая зрения, забивает горло и не даёт вдохнуть… Кто рассказывал? Она уже и не помнит.

Ей же никому нельзя рассказать о своей беде. Венценосный супруг утверждает, что сны — порождение хаоса, с которым он так долго боролся. Их не должны видеть ни колдуны, ни обычные люди, и лишь иногда они тревожат молодых волшебников, ещё плохо контролирующих способности. Чтобы правительница и сильнейшая ведьма Рамерии призналась, что её дар нестабилен?! Нет уж. Если окажется, что всеобщий магический упадок затронул даже правителей, людей окончательно захватит страх. А как огорчится сам Гван-Ло… Мгновенно вспыхнувшее в голове видение чуть прищуренных серых глаз заставляет Лиону зябко поёжиться.

Помнится, Стелла в своё время говорила, что сны нормальны. Жаль, она прожила слишком короткую для волшебницы жизнь. Загадочная вспышка чумы, случившаяся на пятый год после королевской свадьбы, не пощадила ни её, ни её мужа, тогдашнего канцлера.

Лиона в глубине души скучает по золовке. Стелла ухитрялась внести немного красок в бесцветные дворцовые будни. И — повод для благодарности всех женщин Рамерии — именно она убедила правителя отменить старый запрет на платья. Гван-Ло долго ворчал, но против целого списка подобранных сестрой логических аргументов оказался бессилен. Сама Лиона никогда так не умела.

Когда королева уже одета, ей приносят серебряный поднос с корреспонденцией — официальные письма, визитные карточки, заказанные ею журналы, приглашения, приглашения, приглашения… Потом их нужно будет разобрать и составить расписание на ближайшие пару недель, но сейчас у неё есть время только на то, чтобы бегло просмотреть бумаги. Практически все они подписаны одинаково — «Её Величеству королеве Лио-Ло…» Она до сих пор едва заметно хмурится, пробегая глазами эти строчки. За столько лет нужно было привыкнуть, но она всё ещё втайне убеждена, что её девичье имя было гораздо красивее и благозвучнее. Однако с Верховным правителем не принято спорить, и она в своё время покорно приняла сокращение, предложенное её тогда ещё женихом.

Горничная отвлекает королеву от чтения, напоминая, что ей пора выезжать. Времени и впрямь немного, но по пути на улицу Лиона всё-таки заглядывает поздороваться к сыну. Анэй-Ло, как всегда, в этот час уже на ногах и отрабатывает какие-то магические трюки, причём явно из тех, что не наставник показал, а он самостоятельно раскопал в недрах библиотеки. Уже сейчас мальчик один из сильнейших колдунов планеты и уступает, пожалуй, только самому Гван-Ло, и то это вряд ли надолго — миниатюрная копия правителя нагоняет оригинал с пугающей быстротой. Фамильное упорство, изумительная для его пятнадцати лет сосредоточенность, даже тот церемонный поклон, которым он неизменно приветствует мать, до мурашек напоминают отца. Целуя сына, Лиона с грустью думает, что в нём всё-таки слишком мало от неё самой. Даже имя ему выбирал правитель. Он, разумеется, руководствовался традициями своей семьи, но Лиона упорно видит в его выборе указание не на одного из спутников Хоо, а на заброшенный замок Нэй далеко на севере. Во время одной из поездок по стране она видела эту когда-то грозную крепость, принадлежавшую могущественному роду Руккельн, а теперь — лишь груду зловещих обсидиановых развалин, восстановить которые невозможно, да и некому. Последний из потомков великой Нар-Рук умер, наверное, с полвека назад.

Нет, пора возвращаться в реальность. Сначала — на телестудию, в очередной раз успокаивать народ, справедливо опасающийся магического апокалипсиса. Сверкающий не хуже начищенного кинжала графитово-чёрный автомобиль, словно древнее чудище, заглатывает важную пассажирку и плавно трогается с места — настолько, что она даже не замечает начала движения. Сквозь затонированное стекло мир кажется ещё более тёмным и монохромным, чем на самом деле. Сизое пасмурное небо наливается свинцовой тяжестью. Тёмные, точно нефтяные, лужи на асфальте превращаются в порталы, готовые поглотить неосторожного прохожего. Не гаснущие ни на миг огни столицы становятся мутными и тусклыми. Если приглядеться, можно различить, как в почтительном отдалении от королевского кортежа снуют неотличимые друг от друга антрацитовые фигурки — торопливо, нервно и абсолютно бесшумно. Огромный город пугающе тих, и вовсе не потому, что от Лионы его сейчас отделяет толстое бронированное стекло. Он всегда такой… по крайней мере, последние годы. Во времена её молодости было иначе, но она не может вспомнить, в какой момент всё изменилось.

Интервью центральному вещанию проходит штатно — настолько, что королева вряд ли сможет повторить то, что она говорила журналисту. Годы жизни во дворце научили её сомнительному искусству ничего не значащего шаблонного разговора. Автопилот — глупое словечко, подхваченное у военных, но именно оно лучше всего описывало её состояние в подобные моменты. Такой приём удачно экономил силы, но осознание, что она временами напоминает богато разряженную механическую куклу, пугало. К счастью, мало кто имеет право задавать королеве коварные вопросы. Муж, конечно, может, но вряд ли его заинтересует такая мелочь… По крайней мере, Лиона очень на это надеется.

В обычный день можно было бы вернуться во дворец и, к примеру, прогуляться в компании сына, но не сегодня. Торжественный приём, приуроченный к открытию Музея Неугасающей Славы, не может обойтись без королевской четы в полном составе.

Хотя она приезжает немного раньше назначенного времени, Гван-Ло уже ждёт в вестибюле. Парадный костюм металлического цвета с алыми вставками, очень напоминающий тот, в который он облачался на собственную свадьбу, разумеется, безупречен. Как и его обладатель. Ему ведь уже двести пятьдесят, но он, кажется, ни капли не изменился с того дня, когда Лиона впервые его увидела… Где это было? Когда именно? Очередное белое пятно в памяти пугает ничуть не меньше, чем навеки застывшее, словно на парадном портрете, лицо правителя.

Стоит ей приблизиться, на этом лице появляется выверенная до миллиметра улыбка. Гван-Ло только вернулся из какой-то секретной командировки, затянувшейся на две недели, и, согласно всем этикетным нормам, обязан поприветствовать супругу.

— Здравствуй, Лиона.

От этого мягкого чарующего голоса, как всегда, по спине проносится стая колючих мурашек. Она слегка вздрагивает, когда муж, церемонно склонившись над её рукой, едва ощутимо касается кожи холодными губами. Но ритуал приветствия неизменен уже несколько десятилетий, и, преодолев слабость, она тут же легонько наклоняет голову в ответ — проявлять почтение к Достойнейшему обязаны все, начиная с его жены.

Рам-Зет, глава Службы безопасности, приветствует королеву по-военному сухим поклоном, и Лиона кивает ему со скрытой неприязнью. У неё нет объективных причин сердиться на этого человека, но за те пять лет, что он занимает эту должность, она так и не привыкла к нему. Странно, казалось бы, ведь его предшественник, генерал Мон-Со, тоже не пользовался её расположением. Его, по правде сказать, мало кто любил при жизни. Он умел внушить ощущение дискомфорта с первого взгляда — застывшее лицо, не уступающее в безэмоциональности даже лику Верховного, и привычка прищуривать правый глаз (хотя все знали, что зрение у генерала орлиное) производили жутковатое впечатление. Взгляд у него был такой… Лионе порой казалось, что он, как сам правитель, умеет читать мысли и знает о ней всё — даже про её сны. Пару раз генерал и сам туда прокрался, обзаведясь бандитской повязкой и внезапным понижением в чине. Вездесущий и въедливый, он её просто пугал.

Но когда Мон-Со погиб, Лиона внезапно почувствовала себя так, будто снова лишилась родителей. Его смерть оказалась вовсе не героической — во время торжественного парада один из автомобилей сопровождения по какой-то причине понёсся на толпу зрителей, и Мон-Со, успевший запрыгнуть в набирающую скорость машину, сумел направить её прямиком в бетонную стену, лишь бы отвести беду от гражданских. Гван-Ло тогда был очень рассержен — его, как он выражался, «личный рыцарь» должен был в первую очередь заботиться о безопасности своего правителя, а для остального существует оцепление. Он категорически отказался посмертно наградить генерала, но на популярности последнего в народе это никак не отразилось, что тоже правителя не радовало. Запрос о проведении манифестации в честь погибшего он прокомментировал кратким «недоработал» и отказался пояснить супруге, что это значит.

Тем не менее, хоронили генерала Мон-Со с почестями. Он ещё был жив, когда его достали из покорёженного автомобиля, и благодаря вездесущим журналистам по всей планете разлетелись его предсмертные слова: «Небо… Беллиора…» Подобная выходка была настолько не в духе этого человека, что Лиона не поверила бы, если бы сама не слышала этих слов. И почему он произнёс именно это? Упоминание о небе было понятно, всё же Мон-Со начинал карьеру в авиации, но что за странное слово — Беллиора? Потом королева тайком от мужа интересовалась, что оно означает, и озадачилась ещё больше. С какой стати не интересовавшемуся ничем, кроме службы, генералу понадобилась далёкая, предположительно необитаемая планета, о которой даже в научной среде знали только узкие специалисты?

До начала торжества остаётся мало времени, и пунктуальный Гван-Ло предлагает супруге руку. Массивные старинные двери чёрного дерева украшены затейливой резьбой в виде различных мифических существ, а прямо по центру каждой из них на входящих задумчиво взирают устрашающие драконьи головы. Королеве не нравятся драконы, они напоминают ей о снах. Нет, там-то они тоже почему-то совсем не страшные, а один фиолетовый ящер с умными янтарными глазами и вовсе ластится к Лионе, да ещё мурчит при этом, как… хочется сказать «как ранвиш», но и их с угасанием магии становится всё меньше. Смутно помнится, что когда-то их даже держали как домашних питомцев, но уже давно они не выходят к людям. Видные зоологи, за которыми Лиона по старой памяти следила, даже вели дискуссии на тему, не вымерли ли они вообще. Странно описывать одного мифического зверя через другого, почти столь же мифического.

Теперь, в испорченный снами день, напоминание о них действует раздражающе на истерзанные нервы королевы. Она слегка ускоряет шаг, чтобы побыстрее пройти мимо драконьего караула… чем, разумеется, вызывает недовольство супруга — железные пальцы сквозь тонкий бархат перчатки предупреждающе сдавливают её руку. Чуть повернув голову, она напарывается на блеснувший из-под нахмуренных бровей взгляд… Действительно, с чего это ей вздумалось нарушать приличия? Для волнения нет никаких причин. Надо замедлиться. Несмотря на лёгкий туман перед глазами, королева при поддержке супруга вполне уверенно доходит до своего места.

К счастью, никаких речей или чего-то подобного от неё сегодня не ждут. Пока идёт торжественная часть церемонии, туман успевает рассеяться. Королева окончательно приходит в себя к началу театральной сценки, повествующей о чудесной победе над демоническим Ниртаем, которой, собственно, Музей Неугасающей Славы и посвящён. Сюжет легенды известен любому рамерийскому школьнику — почти пятьдесят лет назад Верховный правитель Гван-Ло и сильнейшая волшебница Рамерии Лио-Лай вместе победили чудовище, собрали украденные — кем, история умалчивает — кристаллы и починили чуть было не разрушенный теми же безымянными злодеями мир, а в благодарность за помощь правитель взял девушку в жёны.

Так выглядит официальная версия. Что там было на самом деле, Лиона сказать не может. Нет, она помнит пылающее небо, гигантского чёрного дракона (опять драконы!), осколки стекла в не то винной, не то кровавой луже, вспышку фиолетового кристалла в своей руке, разгневанного Гван-Ло… Но это отрывочные воспоминания, кусочки мозаики, никак не желающие складываться в цельную картину. Там определённо был ещё кто-то… кто-то… много людей было там с ней, но почему она не помнит? Это уже начинает раздражать. Сны, в которых она якобы знает всё, что мгновенно забывает по пробуждении, оставляют такое же мерзкое чувство. Бред, конечно, но иногда ей даже кажется, что в этих снах и в воспоминаниях, которые с таким трудом удаётся поймать, фигурируют одни и те же люди.

Венценосные супруги возвращаются во дворец поздно, когда на город уже тяжёлым покрывалом наваливается темнота. Гван-Ло, успевший на своей машине чуть раньше, задерживается на минуту, чтобы сделать супруге замечание, но тут же исчезает в своём кабинете. Сын, как примерный ребёнок, уже спит. Королева возвращается к себе в одиночестве, отпустив охрану. Толстые ковры в дворцовых коридорах глушат шаги. Их, разумеется, ежедневно чистят, но ей чудится, что в холодном воздухе витает неуловимый запах пыли. Может быть, это оттого, что полумрак скрадывает цвета, и на дворцовые интерьеры словно ложится тускло-серый пыльный покров. Серая лестница, серая дверь, серая комната… Расплетённые бессменной горничной волосы снова кажутся серыми. Когда-то это, наверное, напугало бы Лиону, но теперь ей кажется, что так и надо. Она всё равно чувствует себя ровесницей мужа, хоть и моложе его на сотню с лишним лет.

Оставшись одна, Лиона достаёт из сумочки личную аптечку. Колдовать ей в последнее время всё тяжелее, но всё же по её воле на прикроватном столике материализовывается стакан. Пара таблеток, немного воды — и вот уже вместо лунного серебра в нём плещется янтарно-золотистая, как глаза того дракона из сна, жидкость. Это жульничество, но к новому испытанию после нелёгкого дня она определённо не готова.

На вкус жидкость кажется чуть сладковатой, как любимый в детстве лимонад. Лёгким щелчком пальцев обращая в пыль пустой стакан, властительница целой планеты робко надеется, что хотя бы сегодня не будет видеть сны.