Счастье в незнании (гет)

Однажды, 2 мая 1998 года, в одном старинном прекрасном доме, почти замке, на стене в хозяйской спальне ожил портрет.

Когда-то этот портрет написал известный на весь магический мир итальянский художник. Он зачаровал его так, что если изображённые на нём люди умрут в один день, как и положено истинно влюблённым, портрет оживёт.

Прошли годы, десятилетия, прежде чем волшебство заставило изображённых на полотне мужчину и женщину очнуться. Пророчество художника сбылось — они действительно умерли в один день. Тот самый день, когда в Хогвартсе, в далёкой Шотландии, гремела битва, летели проклятия, погибали умудренные опытом и совсем юные волшебники и волшебницы.

В тот день Беллатриса Лестрейндж, урождённая Блэк, в последний раз выкрикнула проклятие, собираясь прикончить ненавистную рыжую девчонку — подружку Гарри Поттера. Но мать девчонки, обычная домохозяйка и наседка Молли Уизли, опередила её на доли секунды. Сражённая Беллатриса ещё успела удивиться такому нелепому обстоятельству. Она не заметила взгляда, которым провожал её опадающее, уже мёртвое тело её муж.

Родольфус на мгновение отвлёкся от битвы, ещё не осознав, что только что стал вдовцом. Этого мгновения оказалось достаточно его противнику, чтобы прикончить верного соратника и одного из самых преданных слуг Тёмного Лорда.

Супруги Лестрейндж погибли не просто в один день, а почти в одну минуту. И никто не собирался скорбеть по этому поводу. Не осталось на свете тех, кто мог бы вспомнить о них что-то хорошее, кто захотел бы вспомнить.

А ведь оно было. Давно, в те времена, когда они были молоды, прекрасны и счастливы.

* * *

— Милый, ты помнишь, что сегодня за день? — сверкнула глазами Белла, поправляя своё единственное до скончания веков платье, в котором её когда-то запечатлел итальянец.

— Теряюсь в догадках, — поднял на неё обожающий взгляд Родольфус. — Неужели наша годовщина?

— В некоторой степени, — чуть сдвинула брови Белла. — Сегодня сочельник.

— Ах, сочельник... — задумчиво протянул Родольфус, словно что-то вспоминая. — И что же? Завтра Рождество?

— Завтра Рождество, — нетерпеливо подтвердила его жена. — И мы, разумеется, его отпразднуем вместе с нашими родственниками в галерее. На потрете твоего дедушки как раз очень удачно нарисованы рождественская ёлка и камин.

— А на портрете маман есть целая бутылка великолепного "Бордо" и хрустальные фужеры, — смеясь, подхватил Родольфус.

— Маман может не пожелать поделиться вином, — усмехнулась Белла. — Ты так и не извинился перед ней за прошлый раз, когда по твоей милости она едва не лишилась своего жемчужного колье.

— Она не может лишиться колье, она же портрет. Достаточно было просто вернуться в свою раму и замереть на пару минут в той позе, в которой её рисовали, — уже хохотал Родольфус. — Ей просто хотелось немножко поистерить, а я подвернулся под горячую руку.

— Может, и так, но на вино я бы не очень рассчитывала, — вторила ему Белла. — Но это будет завтра, а сегодня у нас с тобой свой особенный день. Не говори, что не помнишь!

— Милая, я отлично помню, ведь это было будто вчера, — обнял жену Родольфус. — Мы кружились в танце, и я не мог налюбоваться тобой, такой яркой, страстной, неповторимой.

— Нам с тобой никогда не узнать, как мы прожили наши жизни, любовь моя, — немного грустно заметила Белла, осторожно укладывая голову на грудь супруга и наслаждаясь его объятиями, готовая стоять вот так рядом с ним хоть целую вечность. — Тебе хочется это знать?

— Не уверен, — хмыкнул Родольфус и поцеловал жену в кудрявую макушку. — Мы умерли в один день, иначе портрет остался бы лишь мертвой картиной. А в один день, по преданию, умирают лишь истинно влюбленные.

— Значит, мы любили друг друга до самой смерти? — Белла теснее прижалась к мужу.

— Даже не сомневаюсь в этом, — тихо прошептал Родольфус. — Я так тебя люблю, что не смог бы перестать, несмотря ни на что.

— Даже если бы я полюбила другого, ты все равно любил бы меня? — лукаво взглянула на мужа Белла.

— Даже если бы ты меняла возлюбленных как перчатки. Даже если бы отвергла меня навсегда. Даже если бы... Нет на свете такой причины, по которой я мог бы тебя разлюбить, — убежденно ответил Родольфус.

— Верю тебе. И верю, что тоже любила тебя до последнего вздоха, — улыбнулась Белла. — Что мы станем делать в наш сочельник?

— То же, что делали в прошлый, и в позапрошлый, и до него, — счастливо рассмеялся Родольфус, увлекая свою прекрасную Беллатрису в танец — их вечный танец вдвоём, танец любви, молодости, счастья.

* * *

Они никогда не узнают, что много лет просидели в самой ужасной на свете тюрьме, не имея возможности обнять друг друга и лишь бессильно прислушиваясь к мучительным воплям и стонам за стеной камеры, когда дементоры раз за разом доводили до грани безумия то одного, то другого.

Не узнают, каков в гневе их милый друг Том, превратившийся в ужасного монстра Волдеморта и карающий безжалостной рукой правых и виноватых, своих и чужих без разбора.

Не узнают, как легко переступить грань, за которой безумие кажется чем-то не просто привлекательным, но необходимым, потому что невозможно выжить там, где выживали они, оставаясь в своем уме.

А ещё он никогда не узнает, как замирает сердце, которое уже давно казалось равнодушным, почти мёртвым, когда видишь, как опадает подкошенное проклятием тело, оказывается, всё ещё любимой женщины.

Их память сохранила лишь те счастливые дни, что предшествовали написанию портрета, ставшего теперь их уютным гнёздышком. Они помнили своё детство, школу, свадьбу. Помнили медовый месяц в Италии и как счастливы были, танцуя вдвоём под пристальным взглядом известного на весь магический и не только мир художника.